Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

Наталья Сейфуллина знала множество своих сверстников из русских скаутских отрядов, хотя они ходили в разные школы. Михаил Плеханов, будущий лидер русских скаутов в Австралии, стал скаутмастером в НОРС после прибытия в Шанхай в 1927 году. В Тяньцзине Анатолий Коновец, учившийся в марианской школе, вступил в НОРС. Скаутмастером его отряда был Володя Верстак (чья дочь Таня в будущем станет первой мигранткой, которая победит в конкурсе «Мисс Австралия»), и один из скаутских вожатых познакомил Анатолия с подпольным антикоммунистическим движением НТС, который в дальнейшем во многом определит его жизненный путь[367]367
  Воспоминания Натальи Леонидовны Татариновой… С. 16–26; История русских в Австралии… Т. III. С. 137; В. Д. Жиганов. Указ. соч. С. 99 (фото и краткая биография Плеханова); T. Гартунг. Кандидат на звание «Австралиец года» – Анатолий Александрович Коновец // Австралиада. 2010. № 65. С. 1–7.


[Закрыть].

Еврейским аналогом русских скаутских объединений был «Бейтар» – международная организация, причем некоторым она запомнилась просто как еврейская молодежная группа в Китае, другие же вспоминали о ее воинственной сионистской идеологии. Члены «Бейтара», как и участники всех прочих национальных молодежных объединений, носили особую форму и вырабатывали в себе физическую выносливость и дисциплинированность. После 1943 года, чтобы избежать неприятностей со стороны новых японских властей, от военной подготовки (которая прежде была важной частью деятельности «Бейтара») пришлось отказаться, но футбол, баскетбол, бокс, теннис, плавание, танцы, концерты камерной музыки и театр на идиш остались в программе юных бейтаровцев. (Два последних вида деятельности свидетельствуют о том, что сходство еврейской молодежной организации с русской было не полным.) Шанхайское отделение «Бейтара», членом которого был Сэм Мошинский, внушало воспитанникам крепкую солидарность с «Иргун» – подпольной военизированной группой еврейского сопротивления, которая действовала в Палестине в период британского мандата. Ларри Сицкий тоже состоял в «Бейтаре» – сначала в Тяньцзине, потом в Сиднее, и поддерживал связи с другими бывшими членами организации, уехавшими затем из Австралии в Израиль[368]368
  Israel Epstein. Op. cit. Pp. 93–94; Guang Pan. Op. cit. Pp. 268–271; Sam Moshinsky. Op. cit. P. 140; интервью с Ларри Сицким в Канберре, 9 февраля 2017 г.


[Закрыть].

Летом русские, где бы они ни находились, любят жить на даче, и шанхайская община не была исключением. В 1936 году 2000 шанхайских русских проводили летние отпуска в Циндао, в 500 километрах к северу от Шанхая, на побережье Желтого моря. В энциклопедии довоенного русского Шанхая, составленной Жигановым, четыре страницы были отведены фотографиям довольных русских купальщиков, резвившихся на пляжах Циндао. Другие (как, например, семья Гэри Нэша) предпочитали пляж Петайхо в 250 километрах к северо-востоку от Тяньцзиня. Были и другие курорты, куда ездили представители русской общины, или «русской колонии», как предпочитал выражаться один автор, публиковавший дневниковые заметки в North-China Daily News, таким образом вводя русских в ту квазиимперскую орбиту, по которой вращались британцы и американцы в Китае. Юная Елена Слуцкая, выпускница харбинской гимназии, чей отец был директором оперного театра, стала победительницей первого конкурса красоты, проведенного в Шанхае, обойдя всех остальных участниц (вероятно, уроженок западных стран), и получила в качестве приза автомобиль «Бьюик». Русский Шанхай славился и своей бурной культурной жизнью: там было общество любителей водевиля, балетная труппа и музыкальное общество. На русском языке издавались шесть газет, в том числе «Шанхайская заря». Работали русские книжные магазины, а еще книги на дом можно было брать из библиотеки А. П. Малыка и В. П. Камкина; позже, уже после войны этот библиотечный фонд переместился в Вашингтон, округ Колумбия, и под названием «Магазин русской книги Виктора Камкина» верой и правдой прослужил не одному поколению советологов, в том числе и мне[369]369
  SMPA: D5002A (c), вырезка из North-China Daily News от 29 марта 1937 г. о привычке русских к дачной жизни; также множество вырезок со статьями из регулярной газетной рубрики «В русской колонии» (In the Russian colony); Гэри Нэш. Указ. Соч.; В. Д. Жиганов. Указ. соч. С. 239, 246–247; Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 82–85.


[Закрыть].

В Шанхае наступила эпоха джаза, и в центре джазового бума находились русские музыканты. Европейские рестораны и гостиницы нанимали почти исключительно русских музыкантов. Русские, жившие в Шанхае, считали, что их город во многом превосходит Харбин, особенно в 1930-е годы, потому что там было «больше развлечений, больше жизненных удобств». Среди русских джазистов, прославившихся в 1930-е и 1940-е годы в Шанхае, было много бывших харбинцев. Сергей Ермолаев заключил контракт с танцевальным залом Paramount, а позже выступал с джазовым октетом в отеле «Мажестик». Вместе с Мики Кэем (еще одним харбинцем) Ермолаев выступал в отеле «Катя», а после войны – в Клубе американских офицеров. Мики Кэй (настоящее его имя – Дмитрий Киреевский) был женат на дочери казака-антикоммуниста Аркадия Пикара. Это наглядный пример того, как пересекались два мира – джазовых ночных клубов и русского военного патриотизма, – что за пределами Шанхая выглядело бы весьма необычно. В отеле «Астор Хаус» в квинтете Авеля Бершадского играл на контрабасе Борис Усыскин (который позже успешно преодолеет ограничения австралийского Союза музыкантов, куда обычно не принимали мигрантов). В Шанхае был даже еврейский джаз-клуб, которым заведовал В. Марголинский[370]370
  Valentin V. Fedoulenko. Op. cit. Рр. 59 (цитата), 66–67 (однако отметим другое замечание – о том, что конец 1930-х и 1940-е годы были по-настоящему благополучным временем, потому что японцы уволили филиппинских музыкантов, которые ранее монополизировали сцену, и дали возможность русским заменить их: Австралиада, № 33, 2002, с. 36–38); Г. Косицын. Серж Ермолл и его оркестр… С. 21–23; Ван Чжичэн. Указ соч. С. 477; Г. Косицын. Столетний юбилей Аркадия Пикара… С. 33; В. Д. Жиганов. Указ. соч. С. 150.


[Закрыть].

Если говорить о классической музыке, русские музыканты блистали в Китайской национальной консерватории, созданной в 1927 году на базе Шанхайской национальной консерватории[371]371
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 471–474; В. Д. Жиганов. Указ. соч. С. 142.


[Закрыть]. В 1933 году из Харбина приехал Василий Томский со своей театральной труппой, и в книге-альбоме Жиганова «Русские в Шанхае» его фото занимает целую страницу: режиссер и «лучший артист» Русского драматического театра Томский (его настоящее имя Василий Москвитин) красуется там в залихватски надетой шляпе. Среди ведущих актеров труппы Томского был скандально знаменитый русский шпион, работавший сразу на несколько спецслужб, – Евгений Кожевников, выступавший на сцене под псевдонимом Юджин Хованс. Многоликий агент разведки, он был столь же многолик и в Шанхайском театре, где его знали как «помощника режиссера, артиста, оперного певца и балетного танцовщика»[372]372
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 471. См. Также: Bernard Wasserstein. Op. cit. Pp. 44–47.


[Закрыть].

Книга-альбом «Русские в Шанхае» объемом около трехсот страниц, красиво оформленная, с роскошными иллюстрациями и в кожаном переплете, прославляла русский Шанхай в пору его наивысшего расцвета и со временем превратилась в своего рода книгу-мемориал. Хотя первоначально сам Жиганов замышлял это издание как коммерческое предприятие, вскоре он задумался о необходимости создать исторический памятник русской диаспоре, рассказать об «исходе русских из коммунистической России и об их извилистом пути в Шанхай, об их борьбе за выживание, их недюжинной уверенности в собственных силах и стойкости перед лицом бесправия и бедности». Написанная местами своеобразным и одновременно выспренным слогом, эта книга дает представление о выдающихся достижениях русских эмигрантов в области торговли и искусства, но даже вскользь не упоминает ни о множестве проблем русской общины в Шанхае (например, о нищете, преступности и алкоголизме), ни о раздиравших диаспору политических распрях[373]373
  Katya Knyazeva. The Scribe of Russian Shanghai… Pp. 162–195 (цитаты – p. 172). Благодарю Мару Мустафину за разрешение пользоваться ее экземпляром книги Жиганова, являющейся библиографической редкостью.


[Закрыть].

Война и японская оккупация

В 1937 году началась Японо-китайская война. Японцы оккупировали Шанхай, Тяньцзинь, Пекин и Нанкин, столицу правительства Чан Кайши. Партия Гоминьдан перенесла свою столицу в Чунцин, вглубь страны, а Мао повел коммунистическое войско на Яньань. Не успев установить контроль над всей страной, японцы вступили во Вторую мировую войну, атаковав в декабре 1941 года Пёрл-Харбор. С того момента все китайские дела отошли для Японии на второй план, и можно сказать, что конфликт с Китаем зашел в тупик и оставался на мертвой точке до самого конца Второй мировой войны.

Битва при Шанхае, начавшаяся в августе 1937 года, длилась три месяца, и в ней китайские войска, защищавшие город, потеряли 300 тысяч человек. Русские в этом сражении не участвовали, но война была кровавой и страшной и сопровождалась масштабными разрушениями городской инфраструктуры и жилых домов, особенно в китайских районах; в итоге международные поселения оказались наводнены беженцами[374]374
  Frederic Wakeman. The Shanghai Badlands: Wartime Terrorism and Urban Crime, 1937–1941. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. Рp. 6–7.


[Закрыть].

Последовавшая японская оккупация многое изменила, хотя поначалу эти изменения были не столь заметными, как ожидалось, и намного менее заметными, чем в Маньчжурии. Международное поселение как юридический субъект было ликвидировано (хотя благоразумные японцы позволили и дальше функционировать некоторым элементам прежней администрации, включая полицию), а вслед за ней в июле 1943 года прекратила существовать и Французская концессия. Но захват японцами административных структур происходил «медленно, с соблюдением юридических формальностей и подобающих приличий», и белые русские в Шанхайской муниципальной полиции даже выиграли от происходивших перемен, так как их присутствие «впервые получило должное признание», и, вероятно, это признание сопровождалось соответствующими повышениями по службе[375]375
  Robert Bickers. Empire Made Me… Pp. 247, 249. Мари-Клер Бержер (Marie-Claire Bergère. Op. cit. P. 319) сообщает, что в 1943 г., когда Япония решила интернировать всех граждан враждебных ей государств, японцы «повсюду заменили их китайцами или белыми русскими».


[Закрыть]. Коллаборационизм был в приморских городах самым обычным делом: с японскими оккупантами сотрудничали и китайцы, и члены международного сообщества. Жившие в Шанхае иностранцы чаще всего относились к японо-китайскому конфликту с безразличием, да и война в Европе казалась им чем-то очень далеким, несмотря на приезд тысяч еврейских беженцев из Центральной Европы. Странная изоляция Шанхая от Второй мировой войны длилась и после того, как военные действия перекинулись на Азию и Тихоокеанский регион. По (неодобрительному) мнению французского историка Мари-Клер Бержер, белые русские относились к тем иностранцам, которые «вообще не испытывали никаких патриотических чувств» и придерживались «приспособленческой стратегии, которая гибко менялась день ото дня, в зависимости от обстоятельств»[376]376
  Marie-Claire Bergère. Op. cit. Pp. 307–308.


[Закрыть].

Хотя после смены власти перед некоторыми русскими в Шанхае открылись новые экономические и даже профессиональные возможности, при японцах качество жизни в городе резко снизилось из-за стремительного роста преступности. Участились вооруженные нападения на улицах, заказные убийства, случаи всевозможного вымогательства, расплодились игорные дома и опиумные притоны. Перестрелки между бандитами среди бела дня перестали быть чем-то диковинным, и бывало, что в автобус заходили грабители с пистолетами наготове и заставляли пассажиров выворачивать карманы. Как писал старейший иностранный корреспондент Перси Финч, то была «эпоха вооруженных телохранителей, бронированных автомобилей, пуленепробиваемых жилетов и уличных долговременных огневых сооружений». Частные армии, где служили «тысячи китайцев, белых русских и чалмоносных сикхов… обрели колоссальную важность, потому что полиция никак не справлялась с ситуацией». Другой журналист описывал Шанхай военной поры как «стихию, где царили порок и насилие, где крикливая роскошь резко контрастировала с невероятной нищетой, где крутились рулетки, звучали выстрелы и разносились жалобные голоса попрошаек». В пору, когда люди жили в «состоянии непрекращающейся тревоги и перемещений», Шанхай превратился в «неуютный город, полный беженцев и преступников»[377]377
  Frederic Wakeman. The Shanghai Badlands… Эпиграф (цитата из Финча). Рp. 57, 99, 134–135 (цитата Вани Оукса).


[Закрыть].

Белым русским жилось при японцах сравнительно благополучно. В отличие от британцев, французов и американцев они не были гражданами страны, находившейся в состоянии войны с державами Оси, и даже их родина, звавшаяся теперь Советским Союзом, не вступала в войну с Японией вплоть до 1945 года[378]378
  См. главу 3.


[Закрыть]. Всем приходилось так или иначе сосуществовать с японцами, которые с самого начала не столько отдавали предпочтение иностранцам, сколько приучали к дисциплине китайцев, но для кого-то оккупационный режим и создавал новые возможности. Некоторые предприниматели из числа русских евреев (как, например, отец Гарри Тригубова) наживались благодаря махинациям на черном рынке и сложным связям с японскими властями (впоследствии австралийские иммиграционные службы будут называть эту деятельность «подозрительной»). Не менее подозрительный мир сотрудников спецслужб переориентировался на связи с японской разведкой: теперь Евгений Кожевников работал не только на СССР, но и на японцев, а может быть, еще и на немцев; он не только собирал и передавал данные о русской общине, но и занимался политической деятельностью по распоряжению своих кураторов внутри нее (или по собственному желанию), а также имел связи с теми, кто занимался шантажом и вымогательством. В 1943 году вместе с одним харбинским журналистом из Русского фашистского союза Кожевников основал прояпонский антисемитский русскоязычный журнал «Накануне», где публиковал свои работы под псевдонимом Пик. Особое отделение Шанхайской муниципальной полиции в Международном поселении, продолжавшей работать в течение всего периода японской оккупации, вело наблюдение за русской диаспорой: их информатором был главный инспектор А. Прокофьев, которого британцы и американцы очень уважали за порядочность и способность к посредничеству[379]379
  Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… Pр. 232–236; Robert Bickers. Settlers and Diplomats: The End of British Hegemony in the International Settlement, 1937–1945, In the Shadow of the Rising Sun… Christian Henriot, Wen-Hsin Yeh (eds). Pp. 247, 249; Wasserstein, Secret War, pp. 85, 230–231, 237–238.


[Закрыть].

Русским приходилось учиться жить вместе с японцами, но не все делали это с одинаковым энтузиазмом. Художник из белых Николай Кощевский, живший в 1937 году в Тяньцзине, когда туда пришли японцы, а позже в Даляне, решил увековечить русско-японскую дружбу и написал картину «Самурай и богатырь». Это полотно изображало русского богатыря, простиравшего руку в сторону целого войска самураев, которое приставало к берегу на корабле, а на дальнем плане виднелось восходящее солнце. Художник лично отправил свое произведение императору Хирохито, и его выставили в Токио. Однако Кощевский сам положил пределы этой дружбе: когда один японский генерал устроил встречу с ним наедине и попросил его шпионить за местными русской, английской и немецкой общинами, художник в панике бежал в Харбин. Оставив жену и дочь в Даляне на попечение атамана Семенова, он прожил целый год в одиночестве, прежде чем семья смогла приехать к нему[380]380
  Николай Лонгинович Кощевский (Белая эмиграция), АБИРУС: www.abirus.ru/content/564/623/626/11670/11683/11687.html; интервью с Анастасией Кощевской (внучкой Николая) в Санкт-Петербурге, 9 июня 2019 г.


[Закрыть]. Другим русским, оказавшимся в похожей неприятной ситуации, был муж одной из многочисленных тетушек Гэри Нэша, полиглот, владевший японским и китайским и работавший в Тяньцзине в китайской полиции. Когда японцы стали давить на него, требуя, чтобы он шпионил за другими русскими, он тоже предпочел бегство и уехал в Шанхай. Старший сын Семенова Вячеслав, бегло говоривший по-японски и по-французски, был отобран японцами для службы в отделе иностранных дел Шанхайской муниципальной полиции и работал там до 1944 года, докладывая о французской общине в Шанхае[381]381
  Гэри Нэш. Указ. соч.; Bernard Wasserstein. Op. cit. P. 86 (о сыне Семенова); Елизавета Явцева. Да, я – дочь атамана Семенова // Русская Атлантида. 2018. № 68. С. 16–17.


[Закрыть]. По-видимому, такие предложения японцы делали довольно часто, и далеко не все отказывались от сотрудничества.

Притом что в русской общине в Шанхае всегда кипела внутренняя политическая жизнь, отмеченная яростным фракционным и личным соперничеством, партийная политика была выражена слабо, хотя в целом все участники разделяли идеологию антикоммунизма. Все изменилось, когда при японской оккупации произошел заметный взлет Русской фашистской партии[382]382
  В Шанхае она называлась Русским фашистским союзом, но для удобства я продолжу называть ее Русской фашистской партией.


[Закрыть]. Если верить одному источнику, в 1930-е годы русская политическая жизнь оставалась несколько ограниченной из-за давления со стороны советского посла, Дмитрия Богомолова, который «требовал, чтобы администрация Французской концессии пресекала любую политическую деятельность белых русских в Шанхае». Эти требования явно выполнялись, так как в 1933–1934 годах во Французской концессии, где и жило большинство русских, принимались соответствующие меры[383]383
  SMPA: 5002A (c), вырезка из Social Daily News, 20 ноября 1935 г.


[Закрыть]. Однако после прихода японцев положение поменялось, причем в целом в пользу русских фашистов, поскольку на горизонте попросту не было никакой другой организованной русской политической силы.

Но появился и новый фактор, который влиял на политические взгляды общины. Русские в Шанхае имели возможность следить за ходом войны в Европе, и это привело к росту патриотических настроений среди шанхайских русских и к росту поддержки СССР. Японцы не поощряли эту тенденцию, но и не предпринимали ничего такого, что могло бы ей препятствовать. Прежнее засилье ностальгического монархизма, которому было привержено старое поколение эмигрантов, уступило место неугасающему конфликту между фашистами (сторонниками держав Оси), занявшими роль лидеров антикоммунистического движения, и теми русскими, кто с недавних пор стал симпатизировать Советскому Союзу (а некоторые представители этого лагеря даже подумывали о возвращении на родину). Считалось, что во второй группе преобладали русские евреи, и потому в белом антикоммунизме нового толка прорезались более резкие антисемитские ноты.

Русская фашистская партия существовала в Харбине с начала 1930-х годов, но наиболее заметной ее деятельность стала в Шанхае в период японской оккупации. Фашисты обзавелись штаб-квартирой на авеню Жоффр во Французской концессии и действовали на протяжении всей Второй мировой войны, всячески выражая солидарность с державами Оси. Руководство партии находилось в теплых отношениях с японскими военными, и эти их связи, вероятно, уменьшали популярность фашистов в Шанхае, где «белые русские, менее одержимые контрреволюцией, чем их соотечественники в Харбине, различали за спиной этой организации твердую руку японских военных». Но, конечно, фашисты умели мутить воду и всячески обозначать свое присутствие в белом русском сообществе, о чем и свидетельствуют донесения в архиве Шанхайской муниципальной полиции[384]384
  Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 161; SMPA: D7478: All-Russian Fascist Party.


[Закрыть].

Поначалу Тяньцзинь оказался более благодатным местом для фашистов, чем Шанхай. После того как в августе 1937 года город оккупировали японцы, жизнь русской общины регулировалась Антикоммунистическим комитетом, в точности повторявшим маньчжурское Бюро по делам русских эмигрантов (БРЭМ). Председатель комитета, казак Е. Н. Пастухин вместе с Ушаковым, лидером тяньцзиньской ячейки Русской фашистской партии, выпускал прояпонскую газету «Возрождение Азии». Поскольку для получения удостоверений личности требовалось одобрение комитета, «возникало обширное поле для запугивания людей и вымогательства взяток». Солидаристская идеология фашистов сближала их с воинственной антисоветской организацией НТС, также имевшей своих представителей в Тяньцзине. (В 1938 году молодой русский антикоммунист Анатолий Коновец из Тяньцзиня получил от НТС первое задание: доставить чемоданы с агитационными материалами с восточного побережья Китая в Харбин для дальнейшей контрабандной переправки в СССР[385]385
  Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 161; John J. Stefan, The Russian Fascists, Harper & Row, New York, 1978, pp. 181–182 (цитата); T. Гартунг. Кандидат на звание «Австралиец года»… С. 2–3 (Коновец).


[Закрыть].)

Тем не менее Шанхай был центром, куда стекались харбинские фашисты вроде генерала Ивана Цуманенко и генерал-лейтенанта Владимира Косьмина. Туда переехала и редакция харбинского фашистского ежедневника «Наш путь» – начиная с 1941 года газета выходила в Шанхае как еженедельник[386]386
  Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 162; John Stephan. Op. cit. Рp. 181.


[Закрыть]. Это издание стало рупором нового примечательного деятеля, появившегося на русской фашистской сцене, – Михаила Спасовского, который после войны эмигрирует в Австралию. Спасовский, родившийся в 1890 году в Петербурге, стал видным идеологом русского фашизма и перевел на русский язык книгу Гитлера «Майн кампф». До отъезда в Китай в 1940 году он жил в Тегеране и работал архитектором. В Шанхай он приехал под протекцией японцев и занял должность начальника Главного управления Всероссийского фашистского союза, то есть формально встал выше Родзаевского на иерархической лестнице фашистского движения, хотя понятно, что так или иначе они взаимно согласовывали свою работу[387]387
  В. A. Возчиков. Михаил Спасовский – архитектор и художник (благодарю Маркуса Джейна за разрешение познакомиться с этой неопубликованной рукописью); Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 167–168; Ван Чжичэн. Указ соч. С. 313–314; Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 229–232. Спасовский утверждал, что уехал из Тегерана из-за советского дипломатического давления на Тегеран, но Возчиков пишет, что Спасовский неоднократно преувеличивал или даже полностью выдумывал истории о своих конфликтах с советскими властями, и в действительности его отъезд из Персии объяснялся лишь тем, что Родзаевский предложил ему работу в Китае.


[Закрыть]. В 1935 году, когда в Русский эмигрантский комитет избрали недавно приехавшего из Харбина Косьмина, там уже присутствовали фашисты, но их влияние значительно возросло с июля 1941 года, когда при комитете был создан Идеологический центр для противодействия советской пропаганде и «сплочения и переориентации националистических идей в русской общине». Возглавлял новый центр Спасовский[388]388
  John Stephan. Op. cit. Р. 181; Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 229; SMРА D-5002A (c), Состав Совещания при Российском эмигрантском комитете города Шанхая.


[Закрыть].

Еженедельные собрания фашистов по вечерам в понедельник на Вейхайвей-роуд, проходившие под внимательным взглядом Прокофьева из Шанхайской муниципальной полиции, внешне выглядели вполне безобидно. Проводились беседы о фашистской идеологии (выступал часто Спасовский), концерты, устраивались танцы, однажды даже была разыграна пьеса в четырех действиях «Затмение красной звезды», в которой представлялось свержение советского режима[389]389
  SMPA: D-7478: Русская фашистская партия, донесения о еженедельных собраниях.


[Закрыть]. Демонстрировались немецкие документальные ленты о сражениях на Восточном фронте. Эти мероприятия собирали до 300 человек, иногда приходил с благословением епископ Иоанн. Все это происходило и с одобрения японцев, хотя они и не предоставляли русским фашистам полную свободу действий, и те изо всех сил стремились не утратить расположения оккупационных властей. На банкете, который состоялся в 1942 году в здании Казачьего союза, присутствовали японские официальные лица, представители нацистов и итальянских фашистов и епископ Иоанн. Выступавшие выражали благодарность японским властям «за неизменно дружеское отношение к русскому фашистскому движению», а также «солидарность с державами Оси в их борьбе против коммунизма». Фашисты были не единственными на этом мероприятии, кто рассыпался в похвалах японцам: присутствовали там и видные деятели русской общины из белых, например, капитан Николай Фомин и генерал Глебов – они произносили тосты в честь императорской армии Японии[390]390
  Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 232; (c) PA: D-5002A (c), вырезки из газеты «Наш путь», 28 апреля 1942 г.; SMPA: D-7478, Русская фашистская партия, донесения о еженедельных собраниях; вырезки из «Шанхайской зари», 17 октября 1942 г.: Представители российской общественности в гостях у Ниппонских властей.


[Закрыть].

Пока русские правые смотрели документальные фильмы, показывавшие европейскую войну глазами немцев, в шанхайском Советском клубе регулярно демонстрировали советские документальные ленты. Появление внутри белой русской диаспоры в Китае хотя бы некоторой левизны стало чем-то совершенно новым на политической сцене. Конечно, это была левизна не социалистическая, а просоветская. В 1932 году Китай восстановил дипломатические отношения с СССР (после разрыва в 1927 году), в Шанхае открылось советское консульство, а в 1937 году оно инициировало создание Клуба советских граждан (позже его называли просто Советским клубом), который пользовался огромным успехом и продолжал расширять свое влияние даже на тех, кто не придерживался левых взглядов. Среди тех, кто присутствовал на торжественном открытии клуба в марте, был и советский консул, а в концертной программе выступал один из самых знаменитых артистов белой эмиграции – Александр Вертинский, живший в Шанхае с середины 1930-х годов[391]391
  E. E. Аурилене. Указ. соч. С. 157.


[Закрыть]. Несмотря на название клуба, посещать его могли не только советские граждане, но и те, кто подумывал о получении гражданства СССР, и просто все, кому нравились проходившие там мероприятия.

Если верить одному китайскому историку, даже в 1930-е годы в Шанхае присутствовало небольшое количество красных русских, а с 1933 года советское консульство в Шанхае принимало заявления на получение советских паспортов от русских, заинтересованных в репатриации. Интерес к возвращению на родину рос, хотя с ноября 1937 года Советский Союз перестал работать с такими запросами – очевидно, из-за закрытия консульства после оккупации Шанхая японцами. В 1937 году был создан Союз возвращенцев, объединивший тех русских, кто подал заявки на получение советских паспортов, но пока не мог репатриироваться. В 1940 году в союзе состояло около 500 человек, а одним из инициаторов его создания был поэт Николай Светлов, ранее входивший в харбинский литературный кружок «Чураевка»[392]392
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 106–108. Точная дата закрытия шанхайского консульства (после чего китайские русские должны были вести все дела через советское посольство в Токио) неизвестна; Ван Чжичэн предполагает, что это произошло в ноябре 1937 г., а исследование, проведенное Катей Князевой, указывает на то, что к сентябрю 1939 г. советские представители уже покинули здание консульства в районе Хункоу и официально не возвращались туда до 1945 г., однако полуофициально продолжали какую-то деятельность, находясь уже где-то во Французской концессии: Katya Knyazeva. Russian/Soviet Consulate Timeline, приложение к электронному письму от 8 ноября 2019 г.


[Закрыть].

Празднование годовщины революции (7 ноября) просоветски настроенными русскими вызывало враждебную реакцию белых, которые завели обычай проводить в этот день панихиды в церкви, скорбя об утрате родной страны. В годы войны – и когда Германия только напала на СССР, и позже, начиная с 1943 года, когда начали приходить известия о переломе на фронте и первых победах СССР, – среди эмигрантов начался подъем патриотического духа, и многие всей душой встали на сторону советских воинов. Даже белые русские внутренне разрывались, и в Шанхае начиная с 1941 года велись жаркие споры о том, кто же враг России. Шанхайские русские потянулись к Советскому клубу, где можно было почитать газеты и посмотреть фильмы из СССР. Особенно часто в стан тех, кто радел за победу СССР в войне, переходила эмигрантская молодежь[393]393
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 187, 193, 197; Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 210.


[Закрыть]. Рассказывали, что сотни белых русских, стоявших на учете в Русском эмигрантском комитете, уже в 1941 году обратились в советское посольство в Токио с заявками на получение советского гражданства, а за период с 1941 по 1945 год в Шанхае получить гражданство СССР выразили желание около 2 000 русских[394]394
  Ван Чжичэн. Указ соч. С 110, 187; Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 210. Из этих сообщений неясно, в какой мере заявки на получение советского гражданства отражали желание репатриироваться, а в какой – просто желание получить советские документы. Русские в Шанхае могли получать документы, удостоверявшие личность, через Русский эмигрантский комитет, тогда как в Харбине в пору японской оккупации сложилась несколько иная ситуация.


[Закрыть].

Со временем становилось все яснее, что главной идейной альтернативой и соперницей фашизма в русской диаспоре становится ориентация на СССР. Одна мемуаристка из среды белых русских вспоминала, что в годы войны в Шанхае сильно ощущалось советское влияние и что она и ее родственники ходили в Советский клуб поиграть в футбол. Элла Маслова, чьи родители, русские евреи, получили гражданство СССР, вспоминала, что «в годы войны между Германией и Россией среди русских царил сильнейший патриотический дух». Некоторые люди, которым не нравилась эта новая тенденция, заявляли, будто в Советский клуб ходят одни евреи – думается, таким образом они просто выплескивали свой антисемитизм. В любом случае, в клуб ходили не только те, кто симпатизировал Советскому Союзу. Его завсегдатаем был и Сэм Мошинский: вместе с русским другом, Алексом Виноградовым, они ходили туда каждое воскресенье смотреть советские кинохроники о боях на фронте: «Эти фильмы, конечно, не заменили „Тарзана“ [которого больше не показывали на шанхайских киноэкранах], но походы в Советский клуб давали возможность заводить новых друзей и хоть как-то развлекаться»[395]395
  Там же. С. 198; Antonia Finnane. Op. cit. P. 109 (цитата); Bernard Wasserstein. Op. cit. Pp. 237–238 (где приводится газетное замечание Кожевникова о преобладании евреев); Sam Moshinsky. Op. cit. P. 97.


[Закрыть].

Был даже один перебежчик в Советский клуб из числа лидеров русского эмигрантского сообщества. Лейтенант Алексей Чибуновский, выпускник Московского инженерного института, перебравшийся в Шанхай из Харбина в 1930 году, основал там строительную фирму и вполне преуспевал. Он казался воплощением белой русской респектабельности: активный член Русского эмигрантского комитета, вхожий в круг генерала Глебова, националист с документами «лица без гражданства», председатель Общества русских коммерсантов и промышленников, член Офицерского собрания в 1930-е годы. В 1936 году его биография с фотопортретом удостоилась целой страницы в книге-альбоме Жиганова «Русские в Шанхае». Как один из видных деятелей белой эмиграции, приглашенных на банкет для японцев в Казачьем союзе в 1942 году, Чибуновский был председателем Русского клуба по адресу авеню Фош, 1053. В этом заведении собирались преимущественно предприниматели, в начале 1940-х членов клуба насчитывалось более пятисот, но даже там явно зарождался патриотизм с просоветским уклоном. Клуб подвергся резкой критике со стороны фашистской газеты за то, что позволил ставить в своем помещении пьесы «китайского Пролеткульта». Это случилось примерно тогда, когда над клубом нависла угроза: его хотел прибрать к рукам алчный до денег Русский эмигрантский комитет, так что можно не сомневаться, что эти нападки стали частью очернительной кампании, направленной против Чибуновского. В числе прочего его обвиняли в недостатке добросовестности в делах, а еще называли одним из русских «любителей еврейства» и уличали в регулярных посещениях шанхайского Еврейского клуба[396]396
  Виктория Шаронова. Указ соч. С. 160–161; SMPA: D5002A, вырезка из шанхайской газеты «Нация» от 24 ноября 1940 г., где Чибуновский уже назван председателем клуба; В. Д. Жиганов. Указ. соч. С. 60; SMPA: D-7478, вырезка из «Шанхайской зари» от 17 октября 1942 г.; Элла Маслова (о том, что в Русском клубе состояли просоветски и патриотически настроенные родители), в: Antonia Finnane. Op. cit. P. 109; SMPA: D7478, All-Russian Fascist Party: вырезка из «Нации» от 24 ноября 1940 г. О Русском клубе, известном также под названием Русское общественное собрание, см.: Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 220–227.


[Закрыть]. Однако Чибуновский выдержал этот шквал нападок, и в течение военных лет и он, и Русский клуб (куда изредка захаживал неутомимый епископ Иоанн) оставались частью белоэмигрантской общины. И все же представляется, что сомнения в лояльности Чибуновского белой идее не были совсем уж беспочвенными. В 1945 году Чибуновский переметнулся в Советский клуб и стал его председателем, а спустя несколько лет выразил желание репатриироваться в СССР[397]397
  Там же С. 161, 227; электронное письмо Шейле Фицпатрик от Кати Князевой, 25 ноября 2019 г. Если Шаронова пишет, что Советскому клубу перешло помещение Русского клуба по адресу авеню Фош, 1053, то Князева располагает другой информацией, а именно, что Советский клуб уже работал по другому адресу на той же авеню Фош (№ 803), когда его председателем стал Чибуновский (в 1945 г.).


[Закрыть].

Столкновения между белыми и красными порой выливались в насилие. В ноябре 1939 года бомбометатели (вероятно, фашисты) атаковали учреждения и людей, имевших связи с СССР: в том числе Клуб советских граждан на авеню Фош, его вице-председателя Дж. Дж. Друри в его частном доме по адресу авеню дю Руа Альбер, 343, агентство по прокату советских фильмов на Бабблинг-Уэлл-роуд и Союз репатриации в СССР на Лав-лейн. А в январе предыдущего года были брошены пять бомб «в советские и коминтерновские гнезда» в Шанхае. Одним из получателей этого «новогоднего подарка» стал Николай Светлов – организатор Союза возвращенцев, который работал журналистом в русской газете, пользовавшейся поддержкой советской стороны, и, по словам его противников, «продался большевикам»[398]398
  SMPA: D-8233, Articles bearing on the situation in Shanghai.


[Закрыть].

В Шанхае в конце 1930-х и в 1940-х годах насилие служило «главным способом действия» политических групп, сотрудничавших с японцами: это был контртерроризм, направленный против терроризма, к которому прибегали подпольные националистические и коммунистические сети[399]399
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 312.


[Закрыть]. Частью этой политической практики стали политические убийства, и Русский эмигрантский комитет потрясли два убийства, произошедшие одно за другим: в августе 1940 года террористы расправились с председателем комитета Карлом Мецлером, а уже в следующем году – с его преемником Николаем Ивановым. Мецлер погиб от рук китайца-наемника, заказчики так и остались неизвестными. Однако подозрения падали на группу «мысливших о благе нации» правых деятелей, к которым принадлежали генерал-лейтенант Косьмин, недавно приехавший из Харбина, и другой бывший харбинец, генерал Иван Цуманенко, «старый русский военачальник с репутацией рыцаря», который, по мнению многих, мог бы взять на себя роль лидера[400]400
  SMPA: D-7478, U. von Siberg, On and behind the Stage at Shanghai, перевод из харбинской «Нации» от 4 октября 1940 г. См. Также: Frederic Wakeman. The Shanghai Badlands… Рp. 117, 189, n. 21. Уэйкман сообщает, что в международной политике Французской концессии Мецлер придерживался антияпонской позиции, и проводит параллели между его устранением и убийством китайского судьи Цяня – «как считалось, единственного судьи, который справедливо обходился с политическими преступниками в суде», и приходит к выводу, что и то, и другое – дело рук прояпонского отдела спецслужб шанхайской полиции. Среди других громких покушений было неудачное нападение на У. Дж. Кесвика, руководителя британской фирмы Jardine, Matheson, & Co., в январе 1941 г., и удавшееся нападение на французского адвоката барона д’Оксьона де Рюфф в июне того же года. Ibid. Pp. 101–103, 124–126.


[Закрыть]. Иванов, до того как пасть очередной жертвой террористов, побуждал Шанхайскую муниципальную полицию выяснить, не стоял ли за убийством Мецлера кто-либо из русской общины, и можно уверенно предположить, что главным подозреваемым в его глазах был именно Косьмин[401]401
  SMPA: D-5002A (c), A. Prokofiev. ‘Interview with Ivanoff at HQ SMP’, 6 August 1940.


[Закрыть].

В 1942 году британских, американских и французских резидентов интернировали, и это улучшило положение русских: жили они в основном во Французской концессии и Международном сеттельменте, и теперь они остались там практически одни. Семья Эллы Масловой получила самую ощутимую выгоду: предложение от шанхайских властей временно пожить в доме с садом, принадлежавшем интернированным иностранцам[402]402
  Antonia Finnane. Op. cit. P. 109.


[Закрыть]. Однако экономическое положение Шанхая в годы войны ухудшилось. Город сталкивался с серьезными проблемами из-за торговой блокады, введенной американцами, и активных реквизиций, проводившихся японцами. Были урезаны бюджетные расходы на общественный транспорт, случались перебои с электричеством, росла безработица. Ввели продуктовые карточки, хотя система распределения буксовала и потому процветал черный рынок[403]403
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 313.


[Закрыть]. Дефицит и спекуляции на черном рынке всегда кого-то обогащают, и в данном случае в выигрыше оказались некоторые предприниматели из числа русских евреев. Как вспоминал Сэм Мошинский, даже когда японцы захватили компанию American Hazelwood, производившую мороженое, для которого делала картонные коробки шанхайская фабрика его деда, финансовым делам Мошинских это не нанесло ни малейшего ущерба. В Тяньцзине, «как только британцы и американцы остались не у дел, Тригубовы и другие русские воспользовались удобным случаем и заняли освободившуюся нишу в торговле и внутри Китая, и за его пределами. Моше [отец Гарри] открыл четыре новых магазина и вложил изрядную часть имевшихся у него денег в строительство… Тригубовы купили новый дом попросторнее, где у каждого из детей появилась отдельная комната, и автомобиль». Это был период, когда русские евреи временно оказались в лучшем положении, чем более богатые и давно уже обжившиеся в Шанхае сефарды, потому что у многих сефардов были британские паспорта и потому их интернировали вместе с прочими британцами[404]404
  Sam Moshinsky. Op. cit. Pp. 73, 96; Geoff Weinstock, биографическая справка о Гарри Тригубове, Australian Financial Review Magazine, Summer 2017, p. 22; Guang Pan. Op. cit. P. 272.


[Закрыть].