Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

Поначалу беженцы были не в восторге от австралийской отборочной комиссии. Как заметил местный представитель IRO, отчасти это объяснялось тем, что ни один из «четырех прекрасных и добросердечных членов комиссии» ранее не имел дела с беженцами и ничего не знал ни о Китае, ни о русских. По острову начали ходить мрачные слухи о двухлетнем трудовом контракте и о том, что работать придется бесплатно. К тому же пошла молва, что готовится поправка к американскому закону о перемещенных лицах, после принятия которой будет разрешен въезд в США белым русским; большинство беженцев – в том числе имевшие статус «весьма желанных кандидатов» – решили никуда не двигаться и дожидаться этой благоприятной перемены[492]492
  AN: AJ/43/1076, папка 8, донесение сотрудника IRO, отвечавшего за переселение, Эрика Богена, от 14 апреля 1949 г.


[Закрыть]. Однако конгресс США мешкал[493]493
  Принятая в апреле 1950 г. поправка к закону о перемещенных лицах позволила въехать 4000 беженцев из Китая, и в сентябре 1950 г. на Тубабао приехала отборочная комиссия из США: Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 32–23.


[Закрыть], и Бологов получил от Александры Толстой из Толстовского фонда настоятельный совет для русских на Тубабао «ни в коем случае не отвергать предложение о переселении в Австралию». Она указывала на то, что в Австралии прекрасный климат, местное население готово оказать «достойный прием беженцам», а экономика страны развивается небывалыми темпами, и «в последние несколько дней приходит информация, согласно которой перемещенные лица [из Европы], перебравшиеся туда, уже стали землевладельцами». Ее слова о том, что Австралия – «земля изобилия», подкрепляло и другое письмо, полученное Бологовым от одного шанхайского русского, иммигрировавшего в Австралию: тот сообщал, что через полгода после приезда уже купил себе автомобиль[494]494
  AN: AJ/43/580: письмо A. Толстой Г. К. Бологову, 3 июня 1949 г., и E. Bogen. Report on Resettlement Activity from May 1st to June 20th, 21 June 1949. О покупке мигрантами участков земли см. главу 6.


[Закрыть].

Родственники Гэри Нэша обратились за визами США, но, томясь в ожидании ответа, постепенно теряли терпение. Наконец, они передумали ехать в Америку после того, как внимательно прочитали газету The Sydney Morning Herald, которую дали им в австралийской отборочной комиссии. Позже они рассказывали об этом так:

Мы были поражены, когда увидели, сколько объявлений о работе помещено в разделе «Требуются». Сравнив предлагаемый уровень заработной платы и стоимость машин и домов в разделе «Продается», мы подсчитали, сколько денег мы сможем заработать и через какое время сможем купить машину и дом. Сделанные выводы нас очень обрадовали, а английский мы знали. Так Австралия внезапно стала для нас весьма желанным пунктом назначения[495]495
  Гэри Нэш. Указ. соч.


[Закрыть].

Для австралийской комиссии большую трудность представляла проверка политической благонадежности кандидатов. По всей видимости, в отношении тех, кто приплыл на Тубабао на пароходе из Шанхая (а таких было подавляющее большинство), никакие предварительные проверки не производились, а вот тех, кто прилетел позже самолетом через Манилу, – должна была подвергнуть проверке филиппинская разведка, чтобы «отсеять агентов коммунистов»[496]496
  AN: AJ/43/580: вырезка из Shanghai Evening Post, 22 февраля 1949 г. (русских просили назвать имена родственников, репатриировавшихся из Китая в Советский Союз).


[Закрыть]. Прибыв на Тубабао, австралийцы были вынуждены полагаться на шанхайские досье, но после того как Шанхай в конце мая захватили коммунисты, эти архивы сделались недоступны, и австралийцы волей-неволей «согласились… опираться при проверке благонадежности на записи, сделанные в лагере»[497]497
  AN: AJ/43/580: Боген – Якобсену, IRO, Женева, 25 октября 1949 г. Подробнее об этом: Sheila Fitzpatrick. Russians in the Jungle… Pp. 707–708.


[Закрыть]. Таким образом, жизненный путь русских до их приезда на Тубабао, по сути, остался для австралийских чиновников закрытой книгой, поскольку они не имели никакой возможности проверить те сведения, которые сообщали им сами русские.

Не меньшую важность для австралийцев имели и результаты медицинского осмотра: в Европе австралийские врачи обрели недобрую славу из-за того, что забраковывали перемещенных лиц, у которых недоставало одного пальца на руке или было легкое косоглазие. Наряду с неподходящим возрастом самой частой причиной отказа беженцам на Тубабао, желавшим переселиться в Австралию, был туберкулез[498]498
  NAA: A2169 1949, Report by B. K. Lawrey, 29 July 1949.


[Закрыть]. Медицинский работник, присланный IRO, чтобы сделать прибывшим на Тубабао беженцам рентгеновские снимки, обнаружил признаки туберкулеза у 500 человек, то есть у 10,5 % всей группы, находившейся в тот момент на острове. Разумеется, беженцы пришли в ярость, ведь отказ одному из членов семьи означал отказ всему семейству. Положение только осложнилось, когда этот медицинский работник – доктор Л. М. Хань, этнический китаец, – назвал собравшихся на Тубабао колониалистами, расистами и «самой несговорчивой группой людей, с которыми ему когда-либо доводилось иметь дело», и для полноты картины прибавил, что неопределенная жизненная ситуация сделала их, ко всему прочему, душевнобольными[499]499
  Последнее утверждение до того возмутило русских, что они устроили в лагере однодневную забастовку. Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 29; Е. Ширинская. Тубабао… С. 34; V. Sokoloff. I was a «Teebeeshnik», Tubabao: Russian Refugee Camp… Рp. 37–39; воспоминания без названия, подписанные инициалами М. К. (Ibid. P. 3); Гэри Нэш. Указ. соч. Говоря о душевнобольных, можно упомянуть, что на Тубабао таких действительно было несколько, и они проходили лечение, во всяком случае, в последние месяцы своего пребывания на острове: см. AN: AJ/43/1076, Folder 1, List of Samar mental cases.


[Закрыть]. Среди беженцев ходили слухи, что доктор Хань берет взятки и за плату готов заменить нехороший рентгеновский снимок на хороший, и что он или кто-то из его подчиненных искусственно завысил количество больных, чтобы получить побольше стрептомицина – главного препарата для лечения туберкулеза – и потом продавать излишки на черном рынке[500]500
  Гэри Нэш. Указ. соч. Однако в своей переписке с IRO доктор Хань выставлял себя защитником несчастных русских с неблагоприятными рентгеновскими снимками: он будто бы спорил с австралийским врачом, доказывая ему, что туберкулез в стадии ремиссии не должен становиться препятствием к иммиграции: AN: AJ/43/1078, vol. 41, Dr L. M. Han. Problem of Samar TB cases. Accompanying letter (без даты).


[Закрыть].

После протестов русских доктора Ханя заменили другим врачом, человеком более доброжелательным. После второго раунда рентгенографии были получены более приемлемые результаты, и безвыходная ситуация разрешилась благоприятным образом[501]501
  V. Sokoloff. Op. cit. Pp. 37–39.


[Закрыть]. Чиновник из Всемирной организации здравоохранения написал руководителю IRO, что Австралию следует убедить принять тех людей, у которых туберкулез находится в стадии ремиссии, возможно, с выплатой небольшой субсидии – чтобы «подсластить пилюлю». «Ввиду всего того, что IRO уже сделала для Австралии, – заметил он, – полагаю, у вас вполне выигрышная позиция для заключения такой сделки»[502]502
  AN: AJ/43/580, Г. ван Зиль Хайд – генеральному директору Кингсли, IRO, 19 августа 1949 г.


[Закрыть]. Была ли такая сделка в итоге заключена, остается неизвестным. Известно лишь то, что по крайней мере двое русских, у которых в личном деле в октябре 1949 года была сделана запись «туберкулез в стадии ремиссии», все же попали в Австралию. В ноябре 49-летняя Алла Горбунова-Полянская смогла уехать вместе с мужем и сыном на борту «Генерала Грили». Игорю и Калерии Вржосек удалось отбыть на том же корабле вместе с двумя маленькими детьми, но родителей им пришлось оставить, в том числе 49-летнюю Валентину Вржосек, чье имя тоже значилось в списке лиц с туберкулезом в неактивной стадии. Впрочем, через несколько лет родственникам удалось добиться для нее разрешения въехать в качестве иммигрантки[503]503
  AN: AJ/43/1087: List of TB Australian applicants, 18 October 1949; NAA: SP1121/1 and A446 1955/12187 (Горбунова-Полянская); Е. Конашенко, «Игорь» Вржосек // Австралиада. 2009. № 59. С. 23–26; база данных имен пассажиров.


[Закрыть].

Большой проблемой при отборе мигрантов с Тубабао стал возраст, так как у многих беженцев трудоспособного возраста имелись родители преклонных лет. Одним из кандидатов, отвергнутых Австралией на основании неподходящего возраста, стал лидер общины Григорий Бологов, которому почти наверняка уже исполнилось пятьдесят, хотя, как и многие другие беженцы, он убавил себе десяток лет[504]504
  Об отказе, полученном Бологовым, см. Sheila Fitzpatrick. Russians in the Jungle… Рp. 707–708. В докладной записке для министерства иммиграции от 28 апреля 1949 Лори указывает возраст Бологова – 54 года (NAA: A445, 235/3/7), а по словам одного беженца, ему было около пятидесяти (Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 30). Согласно одному источнику, в 1949 г. ему было 44 года (Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 168), а если верить надписи на его надгробии в Калифорнии, то получается 45 (С. В. Смирнов. Указ. соч. Фото на ненумерованной странице).


[Закрыть]. Как и архиепископ Иоанн, он уехал в итоге в США, когда те наконец распахнули двери для мигрантов, и со временем оставил заметный след в американской русской общине (хотя, в отличие от архиепископа, и не удостоился быть причисленным к лику святых).

Всего в 1949 году в Австралию были переселены 1 372 беженца с Тубабао. Двадцать второго июня на пароходе «Хейвен» из Самара (филиппинского порта отбытия) в Сидней отправился 341 беженец; затем 9 октября от острова отчалил «Мэрайн Джампер» с 834 пассажирами, из них кандидатуры 391 были одобрены Австралией для иммиграции; наконец, «Генерал Грили», прибывший 9 ноября, доставил еще 574 мигранта. Оставшиеся 56 тубабаоских русских прилетели самолетом из Манилы в начале декабря[505]505
  В имеющейся литературе приводятся слегка различающиеся данные, но самые надежные здесь: NAA, A445 235/3/6: Movement of Displaced Persons from Samar to Australia. Я благодарю Жюстин Гринвуд за то, что она обратила мое внимание на этот источник. Что касается 443 пассажиров «Мэрайн Джампер», не допущенных к высадке, по-видимому, это были в большинстве своем несостоявшиеся иммигранты, отвергнутые «на основании различных законов Содружества», вероятно, по причине неподходящего возраста и наличия туберкулеза: Kalgoorlie Miner, 10 October 1949. P. 4. Они отправились далее в Латинскую Америку, Францию и Турцию: Т. В. Таболина. Указ. соч. С. 38; Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 32.


[Закрыть]. К декабрю 1951 года, согласно данным IRO, Австралия приняла с Филиппин уже 1 669 беженцев[506]506
  Louise W. Holborn. The International Refugee Organization… P. 433.


[Закрыть].

Учитывая желание Австралии принять прежде всего одиноких мужчин и женщин трудоспособного возраста, готовых выполнять физическую работу, прибывшая с Тубабао группа была далеко не идеальной. Из пассажиров «Хейвен» 47 человек указали, что им 50 лет или больше, а еще 46 человек признали, что им больше 40 лет (можно не сомневаться, что они убавили себе годы, так как это была та возрастная группа, в которой ложные заявления были самым обычным делом)[507]507
  Скаутмастер Михаил Плеханов, будучи пассажиром «Генерала Грили», указал 1909 годом своего рождения, хотя, вероятно, он родился в 1901 г.


[Закрыть]. Таким образом, как минимум 27 % пассажиров были старше сорока лет, а еще 14 % не достигли 16 лет: иными словами, менее 60 % попадали в предпочтительную категорию лиц от 16 до 39 лет. На борту «Генерала Грили», прибывшего в Австралию последним из трех пароходов, эта доля оказалась еще ниже – 53 %. Многие пассажиры приезжали семьями из двух или трех поколений, и лишь половина членов семьи были холостыми или незамужними. Пожалуй, можно усмотреть постепенное снижение моральных требований Австралии (или же возросшее понимание сущности старого Шанхая, откуда прибывали беженцы) в прибытии немалого количества пассажирок, назвавших себя разведенными или расставшимися с супругами: на борту «Генерала Грили» были почти исключительно женщины таких профессий, как мастер маникюра, массажистка, портниха и домработница[508]508
  Подсчеты из China Route Database.


[Закрыть].

Подавляющее большинство пассажиров всех трех пароходов записались русскими по национальности, и были еще довольно малочисленные группы тех, кто назвался поляками, украинцами, татарами и прибалтами (почти все они родились в Российской империи и говорили по-русски). Однако этот факт министр иммиграции Колуэлл предпочел обойти молчанием, когда в парламенте затронули вечно болезненный вопрос о советских паспортах. «Ни один из этих людей не имел русского [sic! – Авт.] паспорта», – заявил он в парламенте, отвечая на заданный враждебным тоном вопрос Лэнга после прибытия «Хейвен». Это не соответствовало истине, ведь сам Бологов признавал, что у половины русских шанхайцев имелись советские паспорта. На вопрос о национальной принадлежности прибывших мигрантов Колуэлл дал, мягко говоря, вводящий в заблуждение ответ. По его словам, среди пассажиров парохода были «бывшие жители Венгрии, Литвы, Эстонии, России, Польши, Латвии, Чехословакии и Румынии». На деле же, как показывает анализ списка пассажиров, 81 % были записаны русскими[509]509
  CPD, no. 25, 23 June 1949, pp. 1490–1491 (ответ на вопрос Дж. Лэнга). На борту Haven 81 % пассажиров называли себя русскими (подсчеты из China Route Database).


[Закрыть].

Хотя у русских, оказавшихся на Тубабао и затем прибывших в Австралию, имелся некий общий жизненный опыт, в целом состав этой группы был весьма разнородным. С одной стороны, там были совсем маленькие дети: например, трехлетний Павлик Ауманн, сын молодой разведенной Натальи Сейфуллиной, двухлетний Николай Ухтомский, сын и наследник князя Георгия, и крохотная Лариса Трескина, дочь будущего председателя сиднейского Русского клуба и первый ребенок, родившийся у русских беженцев на Тубабао. Семилетний Никита Гилев приехал вместе с матерью-вдовой, шестилетняя Катя Соловьева тоже вместе с матерью Валерией (подругой Наталии Сейфуллиной), записавшейся как не состоящая в браке женщина-музыкант. На другом конце возрастной шкалы находился, например, старейший иммигрант с Тубабао – 82-летний Николай Добровидов, приехавший в составе семьи из трех поколений: 41-летним радиооператором Александром и 15-летней Мариной[510]510
  Н. С. Трескин. О жизни и о себе // Австралиада. 1997. № 13. С. 16; Воспоминания Натальи Леонидовны Татариновой… С. 16–26; NAA: A12533, Ouchtomsky, George; NAA: A12083 69–70, Gileff, Elizabeth Maximovna; China Route Database.


[Закрыть].

Алекс и Ольга Пронины – первая пара, поженившаяся на Тубабао, – приехали на борту «Генерала Грили» одни, без родственников; другой бездетной парой, иммигрировавшей без родителей, были шанхайские врачи Анатолий Оглезнев и его жена Евгения Шаревич-Оглезнева (они прибыли на борту «Мэрайн Джампер»). Однако более типичными семейными группами были молодые супружеские пары лет двадцати или тридцати с небольшим, ехавшие с ребенком (детьми) и по крайней мере одним пожилым родителем. Джазовый музыкант Дмитрий Киреевский приехал не только с молодой женой и годовалой дочерью, но и с тещей и тестем – Валентиной и Аркадием Пикар, которые были активными антикоммунистами в Шанхае. Близнецы Володченко, родившиеся по дороге в Маньчжурию на КВЖД в 1914 году, прибыли на «Генерале Грили» с 56-летней матерью Ниной. Родившийся в Китае шофер Ибрагим Муратов, один из немногих в группе татар, приехал вместе с матерью-вдовой, поденной работницей, родившейся в России в 1906 году. Брат и сестра Гартунг, 20-летняя Ирина и 18-летний Игорь, приехали вместе с родителями, 53-летним Иваном и 39-летней Людмилой[511]511
  China Route Database; И. M. Шницер-Смолянинов. Михаил Николаевич Волин, Russians in Australia. Melbourne: University of Melbourne, 1989, no. 12; T. Гартунг. Семья Буровниковых-Максимовых-Гартунгов… С. 18–19; Katya Knyazeva. The Scribe of Russian Shanghai… Р. 191.


[Закрыть].

Неподходящий возраст иногда задерживал людей на Тубабао, хотя часто эта задержка оказывалась не слишком продолжительной. Николаю Харькову был 51 год, его жене – 48 лет, матери – 75 лет, в октябре 1949 года Харьковым и еще двум их родственникам не удалось отплыть на «Мэрайн Джампер», но уже через месяц им разрешили отбыть на пароходе «Генерал Грили». Когда взрослым детям приходилось уезжать без пожилых родителей, исключенных по причине преклонного возраста или слабого здоровья, они все-таки вызывали их к себе спустя год или чуть позже. Так, Наталия Сейфуллина вызвала обоих своих разведенных родителей (причем с их новыми спутниками жизни). Братья Коновцы, Анатолий и Валентин, были вынуждены оставить мать, о чем они с грустью сообщили журналистам на пристани, когда «Мэрайн Джампер» вошел в порт назначения, но вероятнее всего она все-таки позднее приехала к ним в Сидней. Игорь и Ирина Ваулины, прибывшие на том же пароходе, приехали без отца Ирины, Михаила Спасовского (которому, как можно догадаться, не разрешили въехать по политическим соображениям ввиду его репутации самого известного шанхайского фашиста), однако спустя год им удалось стать его поручителями и добиться для него разрешения на иммиграцию в Австралию[512]512
  Воспоминания Натальи Леонидовны Татариновой… С. 16–26; Kalgoorlie Miner 10 October 1949, p. 4; NAA: SP244/3 and N1950/3/6324 (Спасовский); China Route Database.


[Закрыть].

Между тем в Китае русская община таяла на глазах: в начале 1951 года в Шанхае оставалось около тысячи русских – в 20 раз меньше, чем десятью годами ранее. В 1951 году Джойнт закрыл свое представительство в Шанхае, а через пять лет численность шанхайской еврейской общины уменьшилась до 171 человека (87 были советскими гражданами, остальные 84 имели паспорта других государств)[513]513
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 121–122; Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… Pp. 269, 272.


[Закрыть]. «Отставшие» продолжали постепенно эмигрировать, одним из последних уехал Владимир Жиганов: он прожил в Шанхае до 1964 года. К тому времени тот город, который он обессмертил в 1936 году в своем альбоме «Русский Шанхай», уже не существовал и жил лишь в памяти людей, когда-то населявших его.

За период с 1947 по 1951 год под эгидой IRO в Австралию из Китая прибыли почти 3 000 русских. Среди них основное ядро составляла группа из 1 669 русских, приплывших с Тубабао, и они еще много лет сохраняли ощущение «тубабаоской» общности. Вслед за первыми партиями мигрантов в 1952–1964 годах последовали новые волны: из Китая приехали еще 9–11 тысяч русских, причем эти волны заключали в себе цепные миграции, чаще всего для воссоединения семей. Таким образом, общее количество русских, перебравшихся в Австралию из Китая за двадцать лет после окончания Второй мировой войны, составляет 12–13 тысяч человек, хотя из-за начавшихся в середине 1950-х отъездов русских из Австралии в другие страны из чистого количества иммигрантов следует вычесть приблизительно 3–4 тысячи от общего числа прибывших[514]514
  Данные за 1947–1951 гг. (2 907 европейских беженцев, переселенных из Китая в Австралию) из: Louise W. Holborn. International Refugee Organization… P. 433. Данные за 1951–64 гг. из: Nicholas Pitt. White Russians from Red China: Resettling in Australia, 1957–1959, master’s thesis, ANU, 2018. Р. 150; Demography Bulletin, nos. 69–78, 1951–60, no. 82, 1966. Подробнее о количестве иммигрантов см. далее раздел «Статистические замечания».


[Закрыть].

Приехавшие в Австралию через Тубабао бывшие шанхайцы и харбинцы, покинувшие Китай в рамках программы массового переселения IRO и громко заявлявшие о своих антикоммунистических взглядах, преимущественно этнические русские (почти без евреев), обнаруживали большое сходство с массами русских, которых в то же самое время вывозили из лагерей перемещенных лиц в Европе. Некоторые из них действительно были такими же белыми русскими, бежавшими из России после революции тридцать лет назад. Но обретенный жизненный опыт и самосознание двух этих потоков русских эмигрантов сильно различались, как различались между собой и имевшиеся в обоих советские элементы. В европейской группе бывшие советские граждане чаще всего были людьми, покинувшими СССР против своей воли (в качестве военнопленных или остарбайтеров), и в европейских лагерях ди-пи они научились скрывать свою советскую сущность. Среди китайских русских почти никто из старшего поколения никогда не бывал в Советском Союзе, зато молодое поколение харбинцев в послевоенные годы успело получить хорошее образование в школах советского образца. Оба потока представляли собой любопытное сочетание белых и красных, но в каждом случае состав этой смеси был особым. Эти различия сказались позже, когда переселенцы из обеих групп достигли берегов Австралии и сообща сделались новыми австралийцами.

Часть III Переселение в Австралию

Глава 6 Прибытие

Очень трудно найти мигрантов, участвовавших в европейской программе массового переселения, которые изначально испытывали бы сильное и отчетливое желание уехать именно в Австралию. Один за другим они рассказывали о более или менее случайных обстоятельствах, определивших их выбор. Леонид Верцинский, владевший французским, вполне благополучно жил в Германии в зоне французской оккупации (он даже успел купить автомобиль), но «страх перед коммунистами» заставил его стремительно бежать из Европы. Как и большинство ди-пи, он поначалу хотел эмигрировать в США, однако эта страна оказалась временно закрыта для перемещенных лиц. «Но объявление о приеме иммигрантов в Австралию все изменило, – вспоминал он. – Мы поехали туда». Иван Богут выбрал Аргентину, когда же эта дверь захлопнулась, выбором по умолчанию стала Австралия. У Нины и Леонида Дерновых уже были чилийские визы, но когда в Чили случилось землетрясение, они передумали туда ехать. В 1950 году им наконец предложили визу австралийцы, они согласились. Ирина Халафова и ее муж уже находились в Буцбахском транзитном лагере и ждали направления на переселение. Тут случился Берлинский кризис 1948 года, и они испугались, что вот-вот начнется третья мировая война: «Стали собирать рюкзаки, а затем сели и задали себе вопрос – куда идти? Муж работал [переводчиком] с австралийской [отборочной] комиссией и это решило нашу дальнейшую судьбу»[515]515
  И. Богут. Памяти Леонида Александровича Верцинского // Австралиада. 1997. № 12. С. 42; И. Богут. Память сердца // История русских в Австралии… Т. I. С. 107–109; Лидия Ястребова. Нина Ильинична Дернова // Австралиада. 2003. № 37. С. 31; Ирина Халафова. Указ. соч. С. 42.


[Закрыть].

Австралия стала «случайным местом назначения» для Наталии Баич и ее мужа. Для Сигизмунда Дичбалиса выбор оказался случайным в самом буквальном смысле. Он хотел уехать в Канаду, и у него имелись все необходимые для этого (фальшивые польские) документы, но они с женой «ошиблись адресом», случайно зайдя не в тот кабинет (из-за плохого знания английского) и оказались у представителей Австралии. Об этой стране он не знал почти ничего, почему-то думал, что там растут лимоны и бананы, но в итоге решился туда поехать. Юрий Иванов, узнав о предложении отправиться в Австралию, принял его: «Не скажу, что мы были очень рады, но уезжать было надо и все равно куда». Рекламные материалы, выпускавшиеся самой Австралией и показывавшие ее в выгодном свете, похоже, прошли мимо перемещенных лиц, хотя один ди-пи позже вспоминал, что заинтересовался этой страной после того, как увидел фильм 1946 года «Перегонщики скота» с Чипсом Рафферти[516]516
  Интервью с Наталией Баич в Пламптоне, штат Новый Южный Уэльс, 1 марта 2016 г.; Сигизмунд Дичбалис (А. Дубов). Детство, отрочество… С. 141; Ю. Иванов. Навстречу «дикому Западу» // История русских в Австралии… Т. I. С. 206–207; История русских в Австралии, т. 1, с. 74–75 (A. Киселев). О попытках Австралии рекламировать себя см.: Ruth Balint. Industry and Sunshine: Australia as «Home» in the Displaced Persons Camps of Postwar Europe, History Australia. 2014. Vol. 11, no. 1. Pp. 102–127.


[Закрыть].

Несколько иначе дело обстояло с китайскими русскими, чей отъезд оказался более растянутым во времени, так что у многих уже жили в Австралии друзья и родственники. И все равно, как мы уже видели на примере общины Тубабао, русские из Китая поначалу так же прохладно отнеслись к идее переселения в Австралию, как и их бывшие соотечественники из Европы, и они тоже впоследствии часто объясняли свое решение случайностью. Георгий (Юрий) Натинг жил в Тяньцзине, в январе 1949 года, когда город захватили войска китайских коммунистов, ему было 11 лет. Школа, где учился Юра, закрылась, его мать мать бежала с подругой в Австралию, а остальные члены семьи подумывали о Бразилии и даже получили бразильские визы, но вдруг получили телеграмму от матери Юры, в которой она сообщала, что Австралия согласна принять их в качестве иммигрантов. Всеволод Бароцци де Эльс (сын атамана Забайкальского казачьего войска) работал в начале 1950-х торговым представителем фирмы «Чурин и Кº» и случайно увидел на улице объявление, адресованное русским в Китае; он попросил сестру, жившую в Америке, прислать приглашение. Он уже плыл с семьей на корабле в Сан-Франциско через Сидней, но в пути один из детей заболел, и родители передумали ехать в США, высадились в Австралии и остались там навсегда. Даже редкие заявления о сознательном желании поехать именно в Австралию звучат несколько необычно: например, Владимир Гантимуров (инженер!) решил ехать не в США, а в Австралию, после того как в Америку уехал его брат и написал оттуда, что эта страна чересчур механизирована[517]517
  Г. Г. Натинг // Австралиада. 2006. № 48. С. 39; В. A. Пархомов «Путь длиною 120 лет: от Кяхты (Бурятия) до Баргара (Австралия). Судьба потомков атамана Забайкальского казачьего войска И. Н. Бароцци де Эльс», доклад представлен на заседании общества «Родословие», https://new.chronologia.org/volume14/parhomov.pdf; Жанна Долгополова. Владимир Иннокентьевич Ган-Тимур, Russians in Australia, no. 8, Melbourne: University of Melbourne, n. d.


[Закрыть].

Плавание и первые впечатления

Плавание из Европы, длившееся около месяца, часто оказывалось ужасным. Суда, заказанные IRO для перевозки мигрантов, были или переоборудованными американскими судами для перевозки войск, или старыми посудинами вроде «Дерны» (ее владельцем был грек, а зарегистрировано судно было в Панаме), которые «давно следовало разобрать на металлолом»[518]518
  Цитата из: Diane Armstrong. Op. cit. Pp. 37–38; см. также рассказы сотрудников иммиграционной службы Джорджа Бартли и Кейт Стодден в: Harry Martin. Op. cit. Pp. 8, 41.


[Закрыть]. Ди-пи редко получали в свое распоряжение каюты; чаще всего их размещали в двух больших трюмах без окон (один – для мужчин, второй – для женщин), где до потолка в три уровня размещались нары. Один пассажир вспоминал, что мужской трюм был особенно неудобным, потому что находился в самом низу. Корабль мотало по волнам, и внизу, в трюме, «болтало, как в лифте в высотном здании»[519]519
  The Herald (Melbourne), 5 November 1948, p. 1; Harry Martin. Op. cit. Pp. 9–10.


[Закрыть]. Суда набивались под завязку, а гигиенические условия там были самые примитивные. Бывалые беженцы отмечали, что среди пассажиров отсутствовали взаимопомощь и доброжелательность, особенно в женском трюме, где все беспрестанно ссорились из-за территории и шума, который поднимали дети. На «Дерне» однажды случился скандал с политическими обвинениями, отчасти спровоцированный женщиной, которая надолго оккупировала единственный кран с водой в женском помещении. Часто люди жаловались на еду: иногда просто потому, что их кормили чем-то непривычным (восточные европейцы плохо переносили маслины и спагетти с томатным соусом, которые подавали на кораблях с итальянскими экипажами, набранными в Неаполе), но было и такое, что в середине вояжа испортилось мясо из-за поломки корабельных холодильников[520]520
  Н. Н. Ключарев, недатированное письмо Николаюкам с описанием его плавания в Австралию из Европы в сентябре 1950 г., архив Ивана Николаюка; Diane Armstrong. Op. cit. Pp. 22, 117–119; интервью с Андрисом Бичевскисом в Брисбене, 30 июля 2007 г. (о пароходе «Фейрси» в 1949 г.); Сигизмунд Дичбалис. Зигзаги судьбы. Воспоминания. М., 2003. С. 143.


[Закрыть].

Существенной причиной недовольства было разлучение жен (с детьми) и мужей, часто рассказывали о тайных любовных встречах по ночам в спасательных шлюпках[521]521
  Там же. С. 141; Diane Armstrong. Op. cit. P. 132.


[Закрыть]. Наталия Баич, по натуре не любительница жаловаться, вспоминала плавание как нечто ужасное: у нее на руках было двое девятимесячных близнецов, причем оба болели. Они вместе находились в женском помещении, а муж – отдельно, в мужском, так что он никак не мог помочь жене. На молоко в бутылках у близнецов была аллергия, а поскольку медики на борту корабля не одобряли кормление грудью, кормить детей приходилось украдкой. Когда судно наконец пристало к берегам Австралии, малыши уже походили на «скелетиков»[522]522
  Интервью с Наталией Баич в Пламптоне, штат Новый Южный Уэльс, 1 марта 2016 г.


[Закрыть]. В начале сентября 1949 года разразился громкий скандал из-за смерти девятнадцати младенцев во время плавания (больше всего случаев было зафиксировано на пароходах «Протея», «Нелли» и «Фейрси») и по прибытии в Бонегиллу: эту историю подхватили австралийские газеты, и по настоятельной просьбе Колуэлла представитель IRO Кингсли выпустил заявление, в котором говорилось, что Австралия никоим образом не виновна в этих смертях; это заявление сам Колуэлл зачитал в парламенте[523]523
  Подробности в: AN: AJ/43/457, Enquiry into the Deaths of Children Emigration to Australia. См. также отчет от 25 июля 1949 г. в: AN: AJ/43/696, Situation a l’étranger, и NLA: MS 4738 (архив Колуэлла), серия 12, коробка 44, папка 41, Deaths of babies on ships – cuttings from papers 7 September 1949 [Смерти младенцев на кораблях – вырезки из газет от 7 сентября 1949 г.].


[Закрыть].

Не на всех судах все обстояло так плохо. Николаю Ключареву, отбывшему в Австралию на пароходе «Нелли» в 1950 году, поначалу понравились чистота и порядок на борту; кроме того, там выпускалась корабельная газета, проводились уроки английского, устраивались концерты, танцевальные вечера, кинопоказы – все это он расписывал в самых радужных красках. Правда, с десяти вечера действовал комендантский час (для недопущения непристойного поведения), и ходили слухи, что, если парочку застукают за сексом на палубе, обоих нарушителей приличий отошлют обратно в Германию. С семи утра и до десяти вечера в громкоговорители безостановочно зачитывались всевозможные инструкции и советы. Зато в ту первую неделю пассажирам даже подавали свежие фрукты. Обстановка резко переменилась, как только судно попало в первый шторм. Большинство пассажиров сразила морская болезнь. На борту царило железное правило: с восьми до одиннадцати часов утра все пассажиры должны были находиться на палубе, пока происходила уборка спальных помещений и совершались ежедневные медицинские и полицейские обходы; на это время запирались все уборные, кроме одной. Поэтому маявшиеся морской болезнью пассажиры кое-как выползали на палубу и бессильно лежали там, мучаясь неудержимой тошнотой[524]524
  Ключарев, недатированное письмо [1950], архив Ивана Николаюка.


[Закрыть].

Но, несмотря на все неприятности, во время этих долгих плаваний молодые эмигранты часто развлекались как могли. Так, во всяком случае, можно подумать, рассматривая фотографии, на которых они позируют на палубе в шортах и летних платьях, и читая их воспоминания о танцах под джазовую музыку по вечерам, не говоря уж о сексе в спасательных шлюпках. Однако, поскольку на борту собрались пассажиры разных национальностей, нередко вспыхивали конфликты, особенно между евреями (которых часто подозревали в симпатиях к коммунизму или к СССР) и мигрантами из Прибалтики или Восточной Европы (которых подозревали в пособничестве нацистам). На борту «Фейрси», прибывшего в Австралию в июне 1949 года, было много русских (хотя «многие были записаны украинцами, белорусами, поляками, латышами и т. д.»), среди которых затесались власовцы и «большая группа энтээсовцев». Как вспоминал один молодой энтузиаст, «еще находясь на теплоходе, они начали устраивать собрания членов союза для ознакомления и совместных планов работы в Австралии»[525]525
  См. Diane Armstrong. Op. cit.; фотографии пассажиров «Дерны», предающихся «бурному веселью», между страницами 148 и 149; см. также с. 88–96 и в других местах о столкновениях на политической почве; Н. Коваленко. 50-летний юбилей газеты «Единение» // Австралиада. 2000. № 25. С. 1.


[Закрыть].

Мигранты из Европы, ехавшие по программе массового переселения IRO, везли с собой относительно мало багажа (несколько чемоданов с личными вещами, профессиональными инструментами – по 50–100 килограммов, больше не разрешалось правилами) и еще меньше денег (из Германии запрещалось вывозить свыше 40 марок на человека)[526]526
  NAA: A6980 S250104, встреча австралийских чиновников с министром иммиграции Артуром Колуэллом в Берлине, 17–18 июля 1947 г.; распоряжение, присланное по телетайпу из Берлина в армию, 30 октября 1947 г.; об ограничениях на вывоз валюты из Германии.


[Закрыть]. Иммигранты из Китая, которым предстояло более короткое и часто более приятное плавание, встречались с меньшими ограничениями, хотя семье Натана Мошинского, переселявшейся из Шанхая, пришлось прятать кое-что из ценностей (на руки, под одежду, нанизывали часы, а статуэтки Будды набивали американскими долларами). Большое семейство Галины Кучиной, покидавшее в 1957 году Хайлар и Харбин по программе, организованной Всемирным советом церквей, везло с собой все, что могло бы пригодиться на первых порах в Австралии: костюмы и пальто, сшитые на заказ в ателье, обувь и нижнее белье, стеганые одеяла, а также большой, на несколько лет, запас одежды на вырост для маленькой дочери[527]527
  Интервью с Натаном Мошинским в Мельбурне, 27 апреля 2016 г.; Galina Kuchina. Op. cit. P. 117.


[Закрыть].

Высадка на берег, конечно, приносила долгожданное облегчение, но первые впечатления далеко не всегда оказывались утешительными. «Mein Gott, – только и выдохнул один мигрант из Европы, когда увидел вблизи побережье Западной Австралии, – голый, бесплодный скалистый мыс с одиноким мертвым деревом». Да и порт Фримантл оказался ненамного лучше: «Особенного восторга от серых построек-складов мы не ощутили». Конечно, те, кому повезло высадиться в Сиднейской гавани, часто дивились ее красоте, и некоторые потом с благодарностью вспоминали о терпении и доброте сотрудников австралийской иммиграционной службы, которые поднялись на борт кораблей во Фримантле, чтобы проделать последний отрезок пути через Большой Австралийский залив к восточному побережью вместе с мигрантами. Но русский скульптор Георгий Вирин вспоминал свой приезд туда из Парижа в 1952 году как безрадостное событие: «Сидней встретил нас плохо: в первую же ночь меня обокрали».

Это стало лишь последней каплей: его и так угнетали мрачные мысли, потому что, кроме русского, он хорошо владел французским и немецким языками, но совсем не знал английского и потому после высадки ощутил себя все равно что глухонемым[528]528
  Чешский мигрант Ярослав Гавир в: Harry Martin. Op. cit. P. 10 (первая цитата); Сигизмунд Дичбалис. Зигзаги судьбы… С. 143–144 (вторая цитата); интервью с Эндрю Андерсоном в Сиднее, 20 августа 2017 г.; Harry Martin. Op. cit. P. 11; Интервью с русским скульптором Г. М. Вириным // Австралиада. 1997. № 13. С. 25.


[Закрыть].

В те дни репортеры и даже просто любопытные люди приходили на пристань встречать корабли с мигрантами, и пассажиры, давая интервью, часто старались выказывать оптимизм – конечно, кроме тех случаев, когда они явно осуждали других пассажиров за их политические взгляды или жаловались на негодную пищу и ужасные бытовые условия на борту парохода. Княжна Надежда Мещерская, прибывшая на «Дерне» и собиравшаяся остановиться у сестры в Чатсвуде, объявила, что у нее нет ни гроша за душой, так как революция отняла у нее все: «У меня осталась только я сама и то, что на мне надето». Однако, представляясь, она перевела свое имя на английский – Hope. Роман и Алексей Мусины-Пушкины, отец и сын, назвались родственниками великого русского поэта Пушкина. Петр Бурлин, 71-летний генерал и бывший советник при Генштабе китайской армии Чан Кайши, а затем профессор военного дела в китайской Военной академии, сообщил журналистам, которые приветствовали по прибытии в Австралию в 1950 году, что ищет «тишины и покоя». Латыш Андрис Фриденбергс (которому впоследствии навредит огласка в деле Петрова), высадившись в сентябре 1949 года с парохода «Генерал Лангфитт», приветствовал журналистов на эсперанто, хотя сопровождавшая его «стройная, светловолосая, привлекательная» дочь возразила, что эсперанто, этот искусственный язык, «не подходит для объяснений в любви»[529]529
  The Sun (Сидней), 5 November 1948 (Мещерская); The Daily News (Перт), 28 July 1949, p. 13 (Мусины-Пушкины); The Daily Telegraph (Сидней), 25 May 1950, p. 11 (Бурлин); The Argus (Мельбурн), 24 September 1949 (Фриденбергс).


[Закрыть].

Первые два года

Как правило, австралийские власти направляли въезжавших по программам массового переселения в лагеря для мигрантов, где им полагалось провести месяц или два, после чего мужчин и одиноких женщин посылали на работу по контрактам в заранее определенные места[530]530
  О лагерях мигрантов и об условиях жизни в них см. Jayne Persian. Beautiful Balts… Р. 77–89; Karen Agutter. Displaced Persons and the «Continuum of Mobility» in the South Australian Hostel System, Margrette Kleinig and Eric Richards. On the Wing: Mobility Before and After Emigration to Australia. Adelaide: Flinders University and the Migration Museum of South Australia; Alexandra Dellios. Histories of Controversy: Bonegilla Migrant Camp, Melbourne: Melbourne University Publishing, 2017.


[Закрыть]. Первым открыли лагерь под Бонегиллой, на окраине штата Виктория вблизи границы с Новым Южным Уэльсом. От рассказов тех, кому довелось попасть туда в то время, веет тоской и мраком. В годы Второй мировой войны там располагался армейский лагерь с казармами для военнопленных, «обстановка была, мягко говоря, спартанская, строения простояли несколько лет в запустении, и все разваливалось». По периметру лагерь был обнесен оградой из сетки-рабицы, а до ближайшего города, Уодонги, было километров тринадцать, да и сам этот город ничуть не походил на космополитичный мегаполис[531]531
  Glenda Sluga. Bonegilla A Place of No Hope. Melbourne Department of History, University of Melbourne, 1988. Р. 6.


[Закрыть]. С непривычки окружающий суровый пейзаж казался мигрантам чрезвычайно унылым. «Не видно было ни деревца, ни цветочка, одни только пустые армейские казармы посреди жаркой, пыльной пустыни, – вспоминала одна мигрантка из Латвии. – Все было обнесено колючей проволокой, как в немецком концлагере… Мы жили с жутким и все нараставшим ощущением полной изоляции. Мы не понимали, где находимся, понимали только, что пути назад нет»[532]532
  Jayne Persian. Beautiful Balts… Р. 82 (цитата из Евгении Бакайтис).


[Закрыть]. Молодым латышам Андрису и Анне Бичевскис, прибывшим в 1949 году на борту «Фейрси», необычайно повезло в том, что им разрешили ехать с обеими матерями. Однако первые впечатления старших женщин от лагеря Грета оказались удручающими: «С вершины холма возле лагеря они поглядели на расстилавшийся дальше бесплодный, безрадостный пейзаж, где торчали только три пня, оставшиеся после пожара в буше. И обе чуть не расплакались от мысли: куда же мы приехали коротать остаток своего века?» [533]533
  Andrejs Bievskis. DPs and deconstruction. Электронное письмо Шейле Фицпатрик, 12 января 2008 г.


[Закрыть]

Многих русских/советских ди-пи разместили в лагерях для мигрантов Батерст и Грета в глубинных районах Нового Южного Уэльса; оба были переоборудованы из бывших армейских лагерей[534]534
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6. Д. 889. Л. 402, информация от репатрианта по фамилии Комар.


[Закрыть]. В лагере Батерст, по воспоминаниям одного мигранта, молодые пары, соскучившиеся после разлуки, поселили вместе, но в «огромных бараках, без каких-либо перегородок», и «по ночам [когда все они занимались любовью] барак трясло, как во время землетрясения»[535]535
  Сигизмунд Дичбалис. Зигзаги… С. 144.


[Закрыть]. В Бонегилле все обстояло еще хуже: мужчин и женщин поселили в отдельных помещениях, разлучив даже супружеские пары. В этих помещениях «не было перегородок, а за внешними стенами зиял ров в полметра шириной, вдоль которого тянулась колючая проволока»[536]536
  Glenda Sluga. Op. cit. P. 17 (приводятся слова украинского мигранта, ди-пи Дмитро Чуба).


[Закрыть]. Но не все воспоминания о лагерях для мигрантов были мрачными. Андрис Бичевскис, хотя он всю оставшуюся жизнь критиковал австралийскую партию лейбористов, с благодарностью вспоминал, что мигранты получили от правительства Австралии комплект одежды: «Куртка, брюки, хорошие крепкие ботинки и шляпа – все от мистера Чифли. Жалко, ничего не сохранилось!» Павла Химина, прибывшего в страну в 1949 году, приятно удивили вазочки с цветами на столах в кафе, фрукты и изобилие белого хлеба. У него остались светлые воспоминания о театральных спектаклях русских трупп в Бонегилле и даже о костюмированном бале (сам он нарядился Котом в cапогах)[537]537
  Andrejs Bievskis. DPs and deconstruction… П. Химин. Бонегилла // История русских в Австралии… Т. I. С. 204–205.


[Закрыть].