Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

В Мельбурне не было аналогов сиднейского Русского общественного клуба, которые существовали бы так же долго, хотя в разное время подобные заведения появлялись и исчезали. Сообщали, что в 1952 году в южном Мельбурне открылся свой Русский общественный клуб в помещении, которым владел иммигрировавший еще до войны Аркадий Васильев, привлекший к себе внимание австралийской службы безопасности своими связями с советскими дипломатами. Но, по-видимому, это начинание не продержалось долго. Евреи, возможно, могли встречаться еще и на территории активного отделения Еврейского совета по борьбе с фашизмом и антисемитизмом в штате Виктория[742]742
  NAA: A6122 2739, Soviet Embassy – Survey of Contacts made by Embassy Personnel, 1950–1952, Director-General to Regional Directors, 29 January 1953.


[Закрыть]. Однако главным очагом, вокруг которого собирались левые русские активисты в Мельбурне, было Общество «Австралия – Россия».

Сразу после окончания войны, когда для левых наступили лучшие времена, общество «Австралия – Россия» являлось гордым хозяином одноименного здания (бывшего Metro House) на Флиндерс-лейн в Мельбурне. Но с началом холодной войны положение изменилось. Бюро расследования стран Содружества признало общество «Австралия – Россия» нежелательной организацией, и поэтому представитель Лейбористской партии от штата Новый Южный Уэльс объявил, что членство в этом обществе несовместимо с членством в Лейбористской партии. Федеральные представители лейбористов не согласились с этим запретом, и в 1948 году Колуэлл выступил в парламенте с речью в защиту общества «Австралия – Россия». Он заявил, что ему неизвестно о существовании каких-либо связей между этим обществом и Компартией Австралии, зато, насколько он знает, «среди его членов имеются представители других организаций и духовные особы высокого сана»[743]743
  CPD, no. 36, 2 September 1948, pp. 38–39; ibid, no. 37, 8 September 1948. Р. 278. (вопрос в парламенте от мистера Хатчинсона, 2 сентября 1948 г.).


[Закрыть]. Тем не менее в марте 1950 года опальное общество заставили продать дом, которым оно владело (причем частному лицу, несмотря на то, что интерес к приобретению этого здания выражали Объединение рабочих-металлистов и Союз моряков), а в 1953 году организация стала называться Обществом австралийско-советской дружбы[744]744
  NAA: A6119 1024, Джон Роджерс, т. 1 (благодарю Стюарта Макинтайра, указавшего мне на этот материал).


[Закрыть].

Посредником при совершении этой сделки был Джон Роджерс, руководивший домом, а позже ставший председателем Общества австралийско-советской дружбы. В 1948 году Роджерс побывал в Советском Союзе в качестве почетного гостя советского Общества по культурным связям с заграницей (ВОКС), и его личное дело в ASIO начиналось с заявления об оформлении паспорта, где он указал свою должность как «руководящий работник (директор)». Осведомитель ASIO, передававший информацию о Роджерсе, очевидно, по совместительству еще и марксист, о его происхождении писал так: «из буржуазии», имел связи со «скваттократией Западного района» (он был сыном фермера, агента по торговле скотом Артура Станислава Роджерса, который был одно время депутатом парламента от Либеральной партии). До войны Роджерс работал в рекламном отделе газеты The Age, по некоторым сообщениям, был дамским угодником, его часто видели на ипподроме. В ASIO пришли к выводу, что Роджерс не состоял в Коммунистической партии Австралии, хотя его часто в этом подозревали, в частности, на Королевской комиссии штата Виктория по коммунизму в 1949 году. Сам Роджерс отрицал свое членство в Компартии и, судя по его разговорам с советскими официальными лицами, принимавшими его в Москве, не лгал: мало того что во внутренних советских документах ни слова не говорится о каких-либо контактах с КПА, так Роджерс еще и разочаровал своих собеседников, когда попросил их (не как директор Австралийско-Советского дома, подчеркнул он сам, а просто как любознательный человек) растолковать ему, как устроена Коммунистическая партия Советского Союза и как она связана с государственными органами. Еще он озадачил принимавших его сотрудников навязчивыми разговорами о футболе[745]745
  NAA: A6119 1024, Джон Роджерс, т. 1; The Argus, 11 August 1949 (Королевская комиссия); ГА РФ, 5283/22/76, л. 153–157, 168–180: донесения сотрудников ВОКС о беседах с Джоном Роджерсом во время его визита в Москву, 9 июля – 7 августа 1948 г.


[Закрыть]. Позже Роджерс, по-видимому, попытался извлечь какую-то коммерческую пользу из своих контактов с Советским Союзом, организуя гастроли советских артистов в Австралии, но эта затея не имела большого успеха. В 1950-х годах Роджерса сменил на посту председателя Общества австралийско-советской дружбы бывший ди-пи Аркадий Вольф, иммигрировавший после войны из Австрии (позднее его дочь, Алла Вольф-Таскер, стала знаменитым кулинаром). Но под конец Роджерс вернулся на прежнюю работу – именно он устраивал пышный прием в честь приехавшего на гастроли советского скрипача Давида Ойстраха[746]746
  Kiril Tomoff. Virtuosi Abroad: Soviet Music and Imperial Competition during the Early Cold War, 1945–1958, Ithaca, NY: Cornell University Press, 2015. Рp. 148–153 (Роджерс как антрепренер); интервью с Александром Ильиным (Вольфом).


[Закрыть].

В мельбурнском кинотеатре «Карлтон» на Фарадей-стрит по субботам во второй половине дня регулярно демонстрировали советские фильмы. Как было отмечено в ASIO, в июне 1952 года на одном кинопоказе присутствовали корреспондент ТАСС Пахомов и тайный агент по репатриации Гордеев[747]747
  NAA: A6122 2739, Soviet Embassy – Survey of Contacts made by Embassy Personnel, 1950–1952, генеральный директор – региональным директорам, 29 января 1953 г.


[Закрыть]. Там часто бывал молодой китайский русский Алекс Ильин, не относивший себя к левым. Как он обнаружил позже, эти невинные походы в кино заставили ASIO завести на него дело, потому что на ASIO работал фотограф, сидевший в итальянском ресторане напротив и тайно снимавший всех, кто входил в кинотеатр[748]748
  Интервью с Александром Ильиным.


[Закрыть]. Григорий Сальников, ди-пи из Европы, вспоминал, что смотрел «Золушку» – пользовавшийся огромной популярностью художественный фильм, вышедший в 1947 году, перед которым демонстрировали документальную ленту о параде физкультурников в Москве. Организатором этого показа в 1949 году выступило Общество австралийско-советской дружбы, но для просмотра использовалась большая аудитория Мельбурнского университета. Аудитория вмещала около 400 человек, но народу пришло столько, что многим не досталось сидячих мест. По мнению Сальникова, около 40 % зрителей составляли ди-пи, остальные были австралийцами[749]749
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6 Д. 669. Л.112–114, беседа чиновников из бюро репатриации с Григорием Сальниковым после его возвращения в СССР в октябре 1949 г. К тому времени Сальникову, еврею с Украины и перемещенному лицу, довелось пережить немало приключений и полгода пожить в Австралии.


[Закрыть].

Эти советские киноленты, наряду с газетами и журналами, распространяло советское посольство через Общество австралийско-советской дружбы, которое в Мельбурне служило главным центром притяжения просоветски настроенных русских. Крупнейшим бенефициаром был сиднейский Русский общественный клуб: в октябре 1952 года он получал от советского посольства в Канберре советские газеты и журналы двадцати четырех наименований. Хотя это была в основном периодика на русском языке, в списке также значились издания на украинском, латышском, армянском и татарском языках. В других штатах газеты и журналы рассылались по местным отделениям Общества австралийско-советской дружбы; Брисбен получал тринадцать наименований, Перт – десять. Мельбурн занимал второе место по количеству получаемой советской прессы: ему полагалось девятнадцать наименований[750]750
  Там же. Д. 890. Л. 83–87, «Список на рассылку литературы», октябрь 1952 г.


[Закрыть].

Попытки Гордеева залучить новых репатриантов

Просоветски настроенные русские интересовали не только ASIO, но и советских агентов. Советский Союз негодовал из-за проводимой IRO политики переселения ди-пи, выходцев из СССР, которых, по мнению советских властей, следовало вместо этого репатриировать, и не оставлял попыток вернуть своих граждан даже после того, как их переселили на другой край света. Австралия была одной из тех стран, где такие попытки предпринимались наиболее активно. Поначалу этим занимались в свободное от основной работы время Петров и консул Садовников, а позже – Анатолий Гордеев и Дмитрий Павлов (и в этом заключались их основные обязанности). Гордеев, приехавший в Австралию в конце 1951 года, был переведен из советской военной разведки в комиссию по репатриации, имевшую дипломатическое прикрытие, но единственной его задачей была, похоже, агитация за репатриацию[751]751
  Петров и Садовников работали на МВД, а Гордеев и Павлов – на ГРУ.


[Закрыть]. За тот год, что он провел в Австралии, убеждая русских иммигрантов вернуться на родину, он не добился больших успехов, но по счастью его донесения об этой миссии с подробными описаниями состоявшихся встреч и бесед сохранились в российском архиве. Уникальность этого источника в том, что он дает совершенно иное представление об иммигрантах, чем доступные австралийские источники, и, в частности, фокусируется на объекте, в иных случаях остающемся практически неуловимым: на тех бывших ди-пи, переселившихся в Австралию, кто симпатизировал Советскому Союзу. Работа сотрудников бюро по репатриации состояла в том, чтобы выяснить, как живется перемещенным лицам в новой для них стране и насколько легко их убедить вернуться на родину[752]752
  Более подробное обсуждение (на которое отчасти и опирается данная глава) см. в: Sheila Fitzpatrick. Soviet Repatriation Efforts among «Displaced Persons» Resettled in Australia, 1950–1953, Australian Journal of Politics and History. 2017. Vol. 63, no. 1. Pp. 45–61. Ведомством, получавшим об этом отчеты, было Управление уполномоченного по репатриации при Совете министров СССР. Отметим, что в отчетах фигурировали только бывшие ди-пи, там не было ни китайских русских, ни эмигрантов из первой волны.


[Закрыть].

Анатолию Гордееву был 31 год, ему выпала незавидная роль: нередко на него сыпались довольно колкие замечания со стороны людей, которых он пытался обрабатывать (муж одной из его собеседниц, насмехаясь над доводами Гордеева в пользу возвращения в СССР, заявил ему, что тот вообще не знает советской жизни, поскольку всегда жил в Москве)[753]753
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 889. Л. 16–17, разговор с Ниной Степановной Леоновой (урожденной Вигуриной). Колкое замечание отпустил ее муж, Леонов, бывший журналист из Советской Украины, настроенный теперь весьма антисоветски.


[Закрыть]. Даже его приезд в Австралию сопровождался комическим эпизодом. В ту пору прибытие океанского лайнера все еще вызывало живейший интерес, но в декабре 1951 года, когда к порту Мельбурна причалил «Оронсей», Гордеев попытался уклониться от расспросов журналистов и даже притворился, будто не говорит по-английски (но, как написали в The Age, его выдало с головой «почти безупречное произношение»). «Нервно теребя сигарету», он попытался улыбнуться в объектив фотокамеры, хотя для советского дипломата это выглядело неестественно. Как отметил журналист (возможно, не без иронии), Гордеев не потерял самообладания, «даже когда зажженная сигарета упала ему за шиворот пальто»[754]754
  The Age, 20 December 1951.


[Закрыть].

С самого начала Гордеев, официально имевший должность атташе советского посольстве в Канберре, столкнулся на работе с большими трудностями. В последние годы вследствие роста напряжения в СССР крайне ухудшилась атмосфера внутри советских органов безопасности и в дипломатической среде, и, по идее, Петров и Гордеев не должны были по-свойски общаться друг с другом, ведь, хотя они и жили совсем рядом (в домиках на территории советского посольства на Бодлин-стрит, 6 в Форресте, пригороде Канберры), но работали на соперничавшие между собой ведомства. Отношения с австралийцами отравляла взаимная подозрительность: любые воспоминания о союзнической солидарности военных лет были нещадно стерты. С точки зрения правительства Австралии, СССР был врагом; в СССР считали так же. В переписке с Москвой сотрудники посольства иногда отмечали, что в пору холодной войны Австралия сделалась по отношению к ним даже более враждебной средой, чем США.

Одним из немногих в Австралии сообществ, где радушно принимали сотрудников советских учреждений, был Русский общественный клуб в Сиднее. Но даже там Гордееву не повезло: когда он появился, золотая пора контактов с Петровым и другими представителями посольства закончилась, и, похоже, ему намекнули, чтобы он держался от клуба подальше. Можно предположить, что приходил он туда относительно нечасто, обычно поздним вечером, и не вступал в общение ни с Клодницкими, ни с другими клубными знаменитостями вроде Бялогуского или Лидии Мокрас, которых хорошо знали Петров и консул Садовников. В отчетах, которые Гордеев посылал в Москву, он никогда не упоминал их имен, Августа Клодницкая, в свою очередь, не вносила его в список тех сотрудников советского посольства, с которыми ей доводилось общаться. Не было его и в списке Бориса Бинецкого, сменившего Клодницкую на посту председателя общественного клуба (хотя он встречался с Дмитрием Павловым, коллегой Гордеева, и с Янисом Платкайсом, со временем сменившим Гордеева)[755]755
  NAA: A6119 6971, George Klodnitsky-Claude (Gregory Clodnitchky), донесение о собеседовании ASIO с Клодницкими, 7 августа 1958 г.; NAA: A6126 1414 (благодарю Эбони Нильссон за ссылку на этот материал).


[Закрыть]. Так же было и в Мельбурне: хотя Гордеев не раз приезжал в этот город и искал там контактов с ди-пи, ему, в отличие от Петрова, не довелось пообщаться с наиболее известными деятелями русской общины, включая ее левое крыло (например, с Аркадием Васильевым и Джоном Роджерсом). Практически единственным контактом, который зафиксировали в ASIO, стало его посещение магазина братьев Косских (Kosky Bros.) в южном Мельбурне незадолго до отъезда, но, как оказалось, он заходил туда по сугубо личному делу – покупал шубы в подарок родным в России[756]756
  NAA: A6122, 2739, Soviet Embassy – Survey of Contacts made by Embassy Personnel, 1950–1952, 29 January 1953; Survey of Contacts made by Soviet Embassy Personnel in Victoria (November 1952 – November 1953), 22 December 1953.


[Закрыть].

И все же, несмотря на ограниченный доступ, Русский общественный клуб был для Гордеева важным местом. Не будь этого клуба, ему пришлось бы разве что выслеживать тех иммигрантов, кто получал (перлюстрированные) письма от родственников из СССР, его личные контакты сводились бы к тем отчаявшимся одиночкам, которые сами приходили в посольство. Москва же хотела, чтобы Гордеев ездил в поисках перемещенных лиц по мигрантским лагерям и общежитиям в глубине страны (явно подозревая, что он предпочитал ходить по злачным местам и притонам Сиднея). Но он опасался ездить туда из страха перед провокациями (и вообще неясно, позволяли ли австралийцы ему как сотруднику посольства посещать лагеря мигрантов), а еще ему мешало отсутствие средств на поездки[757]757
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 87 (Гордеев – в Москву [апрель-май 1952 г.]), 230 (Филатов – Гордееву, 6 июня 1952 г.); Там же. Д. 836. Л. 124: «Краткий обзор по репатриации перемещенных советских граждан за 1950 г.» [1951].


[Закрыть].

Тот мир перемещенных лиц, который Гордеев увидел в Австралии, очень отличался от мира, который позже нашел отражение на страницах «Австралиады» и других хроник русской общины. Гордеев встречал неприкаянных молодых людей, которым очень трудно жилось в Австралии, а до этого трудно жилось в Европе. Часто это были одиночки, или же их связывали мучительные узы с родными, вместе с которыми они приехали в Австралию, и они не были уверены в своем благополучном будущем[758]758
  Там же. Д. 888 (одиннадцать упоминаний посещений Гордеевым Русского общественного клуба с января по май 1952 г.); Д. 889 (два упоминания о визитах в июле – октябре 1952 г.).


[Закрыть]. В Русском общественном клубе Гордеев побеседовал с несколькими молодыми людьми, жившими в разладе с родителями, которых винили в том, что те добровольно покинули СССР и (или) потом не захотели репатриироваться из Европы. Двадцатилетний Георгий Марфутенко с Украины познакомился с Гордеевым случайно, когда оба провожали репатрианта из Сиднея, Якова Зеленского. По словам Марфутенко, его отец в период оккупации сотрудничал с немцами, а потом добровольно увез свою семью в Германию. Георгий окончил школу в Германии, а 22 января 1951 года вместе с родными прибыл в Мельбурн на пароходе «Фейрси». Никого из его родных, кроме него самого, не привлекала репатриация, и никому из них он не говорил о своих намерениях[759]759
  Там же. Д. 888. Л. 79, 85, 87, 143–144; 206–214; NAA (NSW): C321 N1973/048126, 31598201: МАРФУТЕНКО, ГЕОРГИЙ. Из досье в NAA нам известно, что он так и не репатриировался, а натурализовался в 1973 г.


[Закрыть].

Марфутенко познакомил с Гордеевым своего друга Вячеслава Шинкевича (ему не было в ту пору и двадцати лет). Отец Шинкевича дезертировал из Красной армии, сотрудничал с немцами, а потом, пока война еще длилась, добровольно увез свою семью в Германию. После войны он уклонился от репатриации, «боясь ответственности за сотрудничество с немцами» (по словам сына). Когда мать Вячеслава умерла, отец снова женился, и у них с новой женой родились двое детей. Семья решила переехать в Австралию в рамках программы массового переселения и прибыла в страну в середине 1949 года на пароходе «Гойя». Спустя три года Вячеслав жил отдельно от семьи в лагере мигрантов под Сиднеем и работал на железной дороге. Как и Марфутенко, он не говорил родным о своем желании репатриироваться (которое, впрочем, так никогда и не осуществил) и не хотел, чтобы они об этом знали[760]760
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 172–173, 206–214, 220; Д. 890. Л. 73.


[Закрыть].

Еще один приятель Марфутенко, Яша Зеленский, один из наиболее энергичных членов Русского общественного клуба, действительно репатриировался в 1952 году в возрасте 23 лет. Зеленский родился на Украине, в 1944 году его увезли в Германию в качестве остарбайтера, а в Австралию он приехал довольно рано (в 1948 году) по программе массового переселения. Вместе с Марфутенко они присутствовали на вечеринке в клубе, устроенной в 1951 году Петровым. К тому времени Зеленский уже подал документы на репатриацию. В разговоре с Петровым, изображая большого патриота, он заявил:

Когда я вернусь, я могу помочь России. Я знаю аэродромы в Мельбурне и еще на Тасмании. Когда я вернусь в Россию, пойду в Красную армию и отправлюсь в Корею, буду убивать янки и чертовых австралийцев.

Петров похлопал его по плечу и сказал: «Хорошо. Ты уже хороший советский гражданин»[761]761
  Там же. Д. 836. Л. 296; Д. 888. Л. 79, 81, 154–155, 224; Д. 1101; NAA: A6119 1386 (донесение Филипа Крейна от 10 декабря 1951 г., о вечеринке Петрова); NAA: A6122, 2799: Russian Social Club NSW, vol. I (цитата из донесения в ASIO, благодарю Эбони Нильссон за то, что обратила мое внимание на этот материал).


[Закрыть].

У других знакомых Гордеева все было сложно с национальностью или гражданством, что приводило к внутренним или юридическим конфликтам, связанным с вопросами об их принадлежности к той или иной группе. Два молодых человека, проявивших интерес к репатриации, оказались бывшими советскими гражданами, выдававшими себя за поляков, пока находились в Европе, и потом, когда иммигрировали. Таким образом они утратили свой статус граждан СССР[762]762
  Борис Котлинский, родившийся в 1923 г. (ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6. Д. 890. Л. 37–38); Евгений Шевелев, родившийся в 1923 г. (Там же. Л. 22–23).


[Закрыть]. Серж Володар (еще не достигший 20 лет), сын русских эмигрантов, родившийся в Югославии, поведал весьма нетипичную семейную историю: отец его сторонился политики и после Первой мировой войны остался в Югославии, а мать вступила в Компартию, воевала вместе с партизанами против нацистов, а после войны, вероятно (сын не был в этом полностью уверен), уехала в СССР или оказалась в советской оккупационной зоне Германии. Проблема Володара, желавшего репатриироваться, заключалась в том, что формально он не имел на это права, так как ни он сам, ни даже его родители никогда не были советскими гражданами (если только гражданкой СССР не стала его мать).

Еще более сложная история происхождения была у 18-летнего Кузьмы Муратиди: он родился в семье греков, живших в Симферополе. Но в 1944 году крымских греков, как и крымских татар, армян, итальянцев, немцев и болгар, депортировали в Среднюю Азию. В 1947 году, когда советским грекам разрешили репатриироваться, семья Муратиди уехала в Грецию, а оттуда в 1950 году они эмигрировали в Австралию. У Кузьмы тоже не было гражданства СССР – семья лишилась его, уехав в Грецию; он тоже скрывал от родных свое желание вернуться в СССР. (Его отец, пять лет отсидевший после ареста в 1937 году, скорее всего, очень возражал бы против такого шага.)[763]763
  Там же. Д. 888. Л. 148–150 (Володар), 153–155 (Муратиди).


[Закрыть]

Советская точка зрения, которую отчасти разделяли общавшиеся с Гордеевым ди-пи, состояла в том, что в Австралии перемещенные лица эксплуатируются как удобная дешевая рабочая сила для австралийских капиталистов.

Их используют на черновых и физических трудных работах, в частности, на ремонте дорог, уборке улиц, садов, на сахарных плантациях и т. п. При этом труд их, как правило, оплачивается ниже, чем труд австралийцев. Проживают перемещенные люди в специальных лагерях и вдали от проживания основной массы населения городов – на окраинах Мельбурна, Сиднея, Канберры, вблизи сахарных плантаций. Семьи этих лиц из-за якобы недостатка жилищ вынуждены жить на расстоянии нескольких десятков миль и тоже в специальных лагерях. В этих лагерях перемещенным лицам предоставляются очень часто в железных бараках маленькие комнаты (6–8 кв. м) безо всяких удобств и без необходимых санитарных условий[764]764
  Консул Садовников, обзорное донесение в Москву о перспективах репатриации от 15 марта 1951 г… (Там же. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 836. Л.121).


[Закрыть].

Замечания, на которых основывался этот краткий обзор, относились в основном к первым двум годам жизни ди-пи, когда они работали по контрактам, и тогда, конечно, им приходилось жить в самых суровых условиях. Василий Гвоздецкий – украинский крестьянин, угнанный в Германию, – оказался совершенно не готов к работе на сахарной плантации, где ему предлагалось ночевать в палатке и где свирепствовали москиты. Он заболел туберкулезом, у него развилась язва желудка, когда он работал в школе, где «испытывал издевательство от детей местной буржуазии». Он был готов покончить с собой и отчаянно желал репатриироваться (что в итоге и сделал). Георгия Марфутенко раздражало, что его заставили подписать трудовой контракт, хотя он был тогда еще несовершеннолетним, и что ему предстояло служить в армии Австралии. Николая Безуглого, украинца лет двадцати пяти, фабричного рабочего, направили на работу на лесозаготовки, но этот труд оказался для него невыносим. Он без разрешения вернулся к жене и трем маленьким детям, оставшимся в лагере Беналла, и обратился в советское посольство с просьбой о репатриации[765]765
  Там же. Д. 888. Л. 320–323 (Гвоздецкий); Л. 143–144 (Марфутенко); Л. 222 (Безуглый).


[Закрыть].

Даже когда срок работы по контракту истекал, для многих иммигрантов жизнь оставалась трудной. Иван Иванов еще долгое время после отработок по контракту оставался безработным, а Павел Комар нашел работу, но начальник не хотел ему платить и в придачу кормил кашей с подмешанным гипсом, от которой ему делалось плохо. Йонас Шаулинскас жаловался Гордееву, что австралийцы враждебно относятся к перемещенным лицам и платят им меньше, чем рабочим-австралийцам. Эстонец Зейзиг, приехавший в страну в 1949 году, в 1952-м сообщил в советском посольстве, что давно сидит без работы и проклинает Австралию и австралийцев[766]766
  Там же. Д. 890. Л. 69 (Иванов); Л. 63 (Зейзиг); Д. 888. Л. 217–218 (Комар); Л. 113 (Шаулинскас).


[Закрыть].

Часто труднее всего примириться с положением в Австралии было людям образованным. Родившаяся в России Елена Нестеровская (посетительница Русского общественного клуба) и ее муж Мстислав Хлопов, русско-польского происхождения, родившийся в Югославии, были молодыми образованными космополитами, владевшими несколькими языками. Они очень тяжело переносили навязанную им работу по контракту, особенно Хлопов, который так часто нарушал правила и дисциплину, что в конце концов его депортировали за нарушение условий контракта[767]767
  Там же. Д. 888. Л. 206–214; Л. 219; ITS: 6501, Хлопов, Мстислав; NAA: A11855, 737: Helena Nesterovskaja.


[Закрыть]. Супругов Углицких – оба окончили в СССР университет и работали по специальности – полностью деморализовала жизнь в мигрантском лагере Бродмедоуз. Павел Капустин, защитивший кандидатскую диссертацию в Киевском университете (его жена была химиком-технологом), находил невыносимыми и навязанную ему работу столяра, и жизнь в «большом неиспользуемом сарае для хранения комбикорма для домашней птицы»: «Я не могу всю жизнь жить на бетонном полу. Я не могу всю жизнь быть простым работягой»[768]768
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 228 (Углицкие); NAA: A6980, S250323, цитируется (сочувственно) в письме от директора ASIO полковника Спрая – Хейсу, в министерство иммиграции, 28 октября 1952 г., по поводу заявления Капустина на репатриацию.


[Закрыть]. Даже Борис Наталенко, который придерживался резко антисоветских взглядов и уж точно никогда не стал бы посещать Русский общественный клуб или общаться с Гордеевым, пришел к выводу, что Австралия – жуткая культурная пустыня, и всерьез задумался о возвращении в Советский Союз[769]769
  Ksana Natalenko, Bohdan Natalenko. Op. cit. Pp. 208–09, 219.


[Закрыть].

Некоторые переселенцы из числа ди-пи не справлялись с трудностями, которые обрушились на них в новой стране, после нервного срыва они попадали в психиатрические лечебницы. Такое происходило не только в Австралии, но и в Европе, так что кое у кого в СССР возникали подозрения, что страны-союзницы удерживают советских граждан от репатриации якобы по политическим соображениям, а в действительности просто хотят эксплуатировать их. Особенно оскорбительным советским чиновникам казалось то, что врачи расценивают само желание вернуться в СССР как признак сумасшествия[770]770
  О перемещенных лицах и душевных болезнях см. Jayne Persian. Beautiful Balts… Рp. 142–145; о проблеме помещения ди-пи в клиники для душевнобольных в Европе см. Sheila Fitzpatrick. The Motherland Calls… Р. 341.


[Закрыть]. Латыш Владимир Кнагис, родившийся в 1911 году в Петербурге и окончивший Ленинградский университет, в мае 1952 года, воспользовавшись помощью Гордеева, репатриировался, но до этого в течение нескольких месяцев его преследовал страх, что австралийцы помешают ему – объявят сумасшедшим и упекут в больницу[771]771
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 74–75, 81, 84, 132, 180, 187 (Кнагис). Основанием для такого опасения, как сообщил он советским чиновникам, стало то, что когда он заполнял заявление для подачи на выездную визу, которая требовалась для каждого, кто покидал берега Австралии, один чиновник высказал пожелание, что ему, пожалуй, стоит «подлечить нервы в психиатрической клинике». В тот же самый день (17 января 1952 г.), когда он шел от биржи труда к железнодорожной станции, его «задержали двое из органов безопасности и отвели в полицейский участок, где продержали до 23 января 1952 г.».


[Закрыть]. Другой состоявшийся репатриант, литовец из СССР Альфонсас Станкус, рассказывал, что, когда стало известно о его желании репатриироваться, его поместили в психиатрическую клинику в Сиднее и там «давали особые лекарства, так что вскоре [он] действительно лишился рассудка»[772]772
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6 Д. 889. Л. 328–334, 386.


[Закрыть]. Что именно происходило в таких случаях, неясно, но Гордеев, сам очень опасавшийся карательных намерений австралийского правительства по отношению к советским гражданам, явно считал, что австралийские власти разыгрывают психиатрическую карту, чтобы воспрепятствовать репатриации в СССР.

Николая Безуглого, и без того недовольного жизнью в Австралии (и нелюбимой работой, и вынужденной разлукой с семьей), постигла новая беда: он попал в лечебницу для душевнобольных[773]773
  Список граждан, проживающих в Австралии на положении перемещенных лиц, по состоянию на 1 марта 1952 г.: Безуглый (он же Морган), Николай Андреевич (ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 222); обширная переписка между консулом Садовниковым и Москвой о репатриации Безуглого, начало 1951 г. (Там же. Д. 836).


[Закрыть]. В начале 1950-х эта история стала довольно громким делом: в «Известиях» случай Безуглого упоминался в статье, посвященной «современной работорговле»[774]774
  Г. Михайлов, Г. Семенов. Современные американские работорговцы // Известия. 1952. 23 марта; NAA: A6980 S250323.


[Закрыть]. Затем советское посольство в Канберре адресовало вопрос об этом деле премьер-министру Мензису, и тот получил от министерства здравоохранения штата Виктория сообщение о том, что в феврале 1951 года некий больной, обозначенный как Николай Морган, поступил в психиатрическую лечебницу Роял-Парк в Мельбурне и проходит лечение от параноидальной шизофрении. Сообщали также, что у него бред преследования, ему мерещится, будто какие-то люди хотят его убить, и желает вернуться в Советский Союз. Врачи полагали, что выздоровление маловероятно[775]775
  NAA: A462 867/2/29, Mr Bezugly (aka Morgan). Австралийское правительство дало разрешение представителю советского ведомства навестить его в больнице (в присутствии австралийского наблюдателя), но, если это посещение и произошло, оно не привело к репатриации. Безуглый сам мог передумать: изначально он обращался в советское посольство, но в 1950 г., когда его навестил в больнице Петров и предложил организовать ему репатриацию, тот ответил, что его больше это не интересует (ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 136. Л. 125), а в марте 1952 г. Гордеев докладывал в Москву, что решение Безуглого не возвращаться в СССР окончательное (Там же. Д. 888. Л. 83).


[Закрыть].

Советские дипломаты тоже сталкивались с трудностями, общаясь с ди-пи с явными психическими расстройствами. К Петрову в советское консульство пришел некий литовец, бывший ди-пи, и объявил себя польским генералом, а в следующий раз уже рассказывал о заговоре латышей в Австралии и о том, что ему самому грозит опасность попасть в концлагерь. Гордеев, поговорив с этим человеком, пришел к выводу, что перед ним сумасшедший; тем не менее он доброжелательно поинтересовался, не желает ли тот репатриироваться. Чудак ответил, что нет, так как ему нечем оплатить дорогу, а за счет советского государства он ехать не желает[776]776
  Там же. Оп. 6. Д. 888. Л. 145–47, 215–216.


[Закрыть]. Один живший в Брисбене ди-пи, бывший белорусский крестьянин, написал в советское посольство полное самообличений письмо: он сообщал, что должен быть судим как военный преступник, и просил отправить его с этой целью в Советский Союз или в советскую оккупационную зону Германии. Когда-то он был комсомольцем, а преступление его заключалось в том, что он сотрудничал с немцами, когда те оккупировали его родную деревню, и потом, когда немцы отступали, он вместе с ними покинул СССР, а позже, под Берлином, убежал из советского сборного пункта для репатриантов. Он накопил 300 фунтов на дорогу, сообщил он Гордееву в последовавшей личной беседе. Это был тот редкий случай, когда советские чиновники в разговоре с ди-пи предпочли не затрагивать тему репатриации. Отметив подавленный вид белоруса, явно потерявшего всякую надежду на лучшее, Гордеев попытался помочь ему – порекомендовал посетить доктора, у которого лечились сотрудники посольства, но тот отклонил предложение. Он сказал, что в Германии у него расстроилась нервная система и что врачам он не доверяет[777]777
  Там же. Оп. 6s. Л. 13–14.


[Закрыть].

На противоположном конце спектра от перемещенных лиц, которые не справлялись с трудностями иммигрантской жизни, находились люди совсем иного склада – авантюристы или аферисты, умудрявшиеся превращать свое «перемещение» в удачную возможность свободно путешествовать. Иван Гладышев, прибывший в Австралию по подложным документам, был угнан на работы в Германию в возрасте двадцати лет, после войны репатриировался, а затем был призван в Советскую армию. Служить его отправили в советскую оккупационную зону в Германии, где он каким-то образом отделился от своего отряда (так он рассказывал советским допросчикам) и проник в британскую зону, намереваясь «немного попутешествовать». Этим он и занимался в последующие годы: побывал в Германии (где наведался в редакцию журнала НТС «Посев»), Швейцарии, Люксембурге, Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Швеции, Норвегии и – в составе французского Иностранного легиона – в Северной Африке. Вернувшись в Европу, Гладышев каким-то образом вернул себе статус перемещенного лица и в 1951 году, примкнув к программе массового переселения под эгидой IRO, приехал в Австралию. Проведя там год и успев за это время посидеть в тюрьме в Аделаиде и лишиться работы, Гладышев решил, что путешествий с него хватит, и стал узнавать о возможности вернуться на родину, но попутно желал знать, какое наказание может ждать его как дезертира. Даже Гордееву – с его стремлением всегда надеяться на лучшее – пришлось признать, что, когда речь идет «о таком человеке, трудно сразу поверить в искренность его намерений». И все же он полагал, что Гладышев, уже испытавший на себе худшие стороны капитализма, зашел в тупик и понял, что ему остается «преодолеть колебания и страх перед необходимостью ответить за преступление». Впрочем, непохоже, что Гладышев в итоге решился на репатриацию[778]778
  Там же. Оп. 6. Л. 421–423 (интервью), 424; Там же. Оп. 6s. Д. 890. Л. 71 (донесение).


[Закрыть].

Похожий полный приключений путь проделал Григорий Сальников, молодой еврей с Украины (ему было в ту пору чуть за двадцать), только в конце пути он оказался не в Австралии, а в Советском Союзе. Он пережил оккупацию, выдав себя за русского, а в конце войны оказался в качестве перемещенного лица в Германии, но ему удалось побывать в Польше, Венгрии, Франции, Алжире и Марокко, а в сентябре 1948 года он прибыл в Австралию (возможно, по той же программе массового переселения). Но через несколько месяцев он каким-то образом отправился обратно и через полгода побывал в Англии, на Канарских островах и в Западной Африке (по пути отсидев несколько сроков по тюрьмам), после чего обратился в советское посольство в Лондоне и там успешно добился репатриации с бесплатным проездом на родину. На борту корабля, направлявшегося в Ленинград, Сальников уже писал автобиографию высокопарным советским слогом, описывая свою радость от мысли, что капиталистический мир со всеми его пороками остался позади[779]779
  Собеседование в Ленинграде после репатриации, 2–3 октября 1949 г. (Там же. Оп. 6. Д. 669. Л. 112–14).


[Закрыть].

Гордеев относился к потенциальным репатриантам сочувственно, старался вникнуть в их проблемы и не пытался судить их за совершенные в прошлом проступки, похоже, он даже пытался немного изменить правила в их пользу. В отличие от коллег, отправленных с той же миссией в Венесуэлу, Гордеев никогда не характеризовал возможных возвращенцев как «буржуев» и не использовал в своих отчетах хулительные слова или обвинения (вроде «служил в гестапо», «избивал евреев» или «спекулянт»)[780]780
  Отчет о работе по репатриации в Венесуэле от подполковника Морозова, 27 апреля 1952 г. Там же. Оп. 6s. Д. 888. Л. 194–197.


[Закрыть]. И все равно многие русские ди-пи благоразумно избегали контактов с ним или с другими советскими официальными лицами из опасения навлечь на себя какие-нибудь неприятности. Как сказала ему одна ди-пи, считалось, что ходить в советское посольство опасно: «Люди думают, что, если туда пойти, то уже не вернешься, тебя посадят в тюрьму и оттуда уже не выпустят из-за дипломатической неприкосновенности» [так!] [781]781
  Разговор Гордеева с Ольгой Нойман (урожденной Янович), 31 марта 1952 г. (Там же. Л. 139–42).


[Закрыть]. Несмотря на свой доброжелательный подход, Гордеев уговорил репатриироваться лишь горстку перемещенных лиц. Конечно, на то были веские причины, и результаты работы Гордеева были ненамного хуже тех, которых добились его коллеги в Латинской Америке и других частях света[782]782
  Sheila Fitzpatrick. The Motherland Calls… Р. 346.


[Закрыть]. Проблема заключалась в том, что какие бы соблазны ни манили ди-пи обратно на родину, они хорошо понимали, что в СССР сам факт, что они прожили какое-то время за границей, лег бы на их биографию несмываемым черным пятном.

Всего за 1951–1952 годы советское ведомство, занимавшееся репатриацией, зарегистрировало возвращение двадцати одного гражданина из Австралии, их них девять были иждивенцами[783]783
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s Д. 1101. Л. 33–34: Книга персонального учета советских перемещенных граждан, репатриированных из-за границы и об их трудоустройстве, 1 янв.1951–31 дек.1952. В этот список не вошел Сальников, чьей репатриацией занималось посольство в Лондоне, и Ялынычев, репатриировавшийся из Австралии, но не являвшийся перемещенным лицом (его случай обсуждается в главе 9). ASIO докладывала, что за период с января по октябрь 1952 г. репатриировались тринадцать советских граждан, а в процессе обработки находились документы еще двенадцати человек: докладная записка полковника Спрая (ASIO) Тасману Хейсу (министерство иммиграции), 20 октября 1952 г.: NAA: A6980 S250323.


[Закрыть]. С некоторыми из них мы уже встречались в этой главе: это Яков Зеленский (знакомый Петрова по Русскому общественному клубу, его еще провожали на пристани Гордеев и Марфутенко), Василий Гвоздецкий (которого заедали москиты на сахарной плантации), Иван Иванов (злившийся на свою безработность), Шаулинскас (отмечавший враждебность австралийцев к русским), Кнагис (боявшийся, что австралийцы запишут его в сумасшедшие), Капустин (вынужденный спать на бетонном полу в бывшем курятнике); Комар (которого работодатель кормил кашей с примесью гипса) и Елена Нестеровская (мужа которой, полуполяка-полурусского, ранее выслали в Германию).

Павел Комар – украинец из крестьян, механик по профессии, против своей воли работавший на немцев и затем, когда они отступали, «вынужденный поехать за ними» в Германию. Позже он оказался в зоне американской оккупации и лишился возможности репатриироваться как перемещенное лицо. Он стал одним из двух мигрантов, репатриировавшихся вместе с семьями; вместе с Комаром в СССР отправились четверо сыновей в возрасте от 11 до 16 лет (жена его умерла от воспаления легких в Германии в 1944 году)[784]784
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 217–218 (интервью).


[Закрыть]. Совсем другое социальное происхождение было у семьи Капустиных, состоявшей из Павла, его жены, матери, 11-летней дочери и 9-летнего сына; супруги были образованными профессионалами, но не могли найти в Австралии работу по специальности. Они очень надеялись, что в СССР их и особенно их детей ждет лучшая жизнь[785]785
  Там же. Д. 890. Л. 70; NAA (NSW): SP1121/1; N1951/21/28357.


[Закрыть].