Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

Хотя возглавляли БРЭМ генералы-казаки из близкого окружения атамана Семенова, его 2-м и 3-м отделениями, занимавшимися вопросами культуры и выдачей различных разрешений, управляли лидеры русских фашистов в Харбине – Константин Родзаевский и Михаил Матковский[295]295
  И. В. Чапыгин. Указ. Соч. С. 91; John Stephan. Op. cit. Р. 175.


[Закрыть]. БРЭМ выдавало удостоверения личности, а также визы для междугородних поездок, а еще старательно собирало информацию о русских эмигрантах, состоявших на учете в этой организации, и даже следило за некоторыми из них. Впрочем, в основном эти досье состояли из обширных анкет (заполненных по-русски) с такими вопросами, как, например, дата приезда в Маньчжурию, социальный статус семьи в России, образование, профессия и семейное положение, политические убеждения и принадлежность к партиям.

В моей выборке из 52 досье, составленных в БРЭМе на русских, которые впоследствии уехали в Австралию, почти все ответившие на вопрос о своем дореволюционном статусе в России указали «дворянин/дворянка»[296]296
  Почему-то этот вопрос был не во всех анкетах, сохранившихся в личных делах. Среди тех, кто отнес себя к дворянам, были Казимир Савицкий («наследный дворянин»), Алексей Хионин и Евгения Казанская. Редким исключением была Клавдия Муценко: она указала, что ее семья относилась к крестьянскому сословию. Владимир Жернаков написал, что он сын купца.


[Закрыть]. Графу о политических взглядах заполнили гораздо больше опрошенных, вероятно, потому, что оставлять пустоту напротив такого вопроса казалось им опасным. Варианты на выбор предлагались такие: либерал, социалист, демократ, республиканец, легитимист, фашист или монархист[297]297
  По-видимому, вариант «фашист» был добавлен в список только в конце 1930-х: информация от Мары Мустафиной.


[Закрыть]. Впрочем, русским эмигрантам не пригодился ни один из этих вариантов, кроме последнего. За исключением совсем немногих, кто отнес себя к фашистам, и еще нескольких, написавших «аполитичен», респонденты называли себя «монархистами». Ни одного либерала, социалиста или демократа среди них не обнаружилось.

Ближайшим к левым оказался инженер Сергей Буровников, выпускник Харбинского политехнического института: он отважно назвался «конституционным монархистом». Синолог Алексей Хионин отрекомендовался «антисоциалистом» (вероятно, подразумевая, что он не монархист), а русский немец, выпускник Харбинского политехнического института Ростислав Ган, которому вскоре предстояло переменить призвание и сделаться священником, хоть и назвал свои взгляды «монархистскими», признался, что до 1931 года состоял в Крестьянской партии (не уточнив, какая именно это была организация)[298]298
  БРЭМ: личные дела Сергея Семеновича Буровникова, Алексея Павловича Хионина и Рудольфа Адольфовича Гана; Michael Alex Protopopov. Op. cit. P. 382–383 (Ган).


[Закрыть]. Понятно, что отнести себя к монархистам было безопаснее всего, ведь любовь к самодержавию почти автоматически приравнивалась к старомодному, традиционному русскому патриотизму.

Русские, имевшие советские паспорта, состояли на учете не в БРЭМе, а в советском консульстве в Харбине, а взаимодействие с властями Маньчжоу-го осуществляли через Общество советских граждан. На них оказывалось давление, чтобы они становились на учет в БРЭМ как русские эмигранты, и давление это усилилось в 1940-е годы, когда русским эмигрантам начали выдавать особые значки, и потому советские граждане, не носившие таких значков, легко опознавались по их отсутствию[299]299
  Mara Moustafine. Secrets and Spies… Рp. 341–342; Harbin Connection… P. 78.


[Закрыть]. В брэмовских досье можно найти свидетельства того, что эта организация с подозрением относилась к тем, кто не торопился встать в ней на учет.

Одной из подозрительных личностей была сочтена Лидия Хитрова. Ее отец, уроженец Харбина и шофер по профессии, вместе с ее матерью и старшим братом Николаем жили по советским паспортам до 1938 года, после чего встали на учет в БРЭМе, а вот 19-летняя Лидия еще долгое время не отказывалась от советского гражданства и до февраля 1940 года не подавала заявку о получении статуса эмигрантки.

Другим «уклонистом» был Николай Новиков, бывший сотрудник КВЖД в Харбине, сохранявший советское гражданство на протяжении всех 1930-х годов. Его жена-англичанка Элеонора была британской подданной, как и двое их детей, и, возможно, поэтому на него не очень сильно давили, понуждая зарегистрироваться в качестве русского эмигранта. В конце 1930-х за ним велось наблюдение, хотя в результате ничего компрометирующего не обнаружилось. Возможно, именно из-за слежки он решил продать дом и уехал в марте 1939 года в Австралию. (Однако и в Австралии у него возникли проблемы с органами госбезопасности уже из-за того, что в его сиднейском фотоателье бывал советский дипломат и будущий перебежчик Владимир Петров[300]300
  БРЭМ: личные дела Лидии Степановны Хитровой (1942) и Николая Кирилловича Новикова (1939). Стоит отметить, что, хотя Лидия и получила советское гражданство, в графе политических убеждений она назвала себя «монархисткой». О деле Петрова см. главу 9.


[Закрыть].)

Натан Фицер, еврей-нотариус, работавший в юридическом отделе КВЖД, сохранял советский паспорт до 1934 года, после чего отказался от него и перешел в литовское гражданство. (В отличие от Трахтенберга, у Фицера, по-видимому, не было близких родом из Литвы.) В его досье, составленном на основе донесений соглядатаев, отмечалось, что он выпустил на английском языке книгу о Маньчжурии, бывал в Японии и Корее и, «по слухам, работал на советскую разведку». Эти сведения происходят из донесения разведки, датированного 3 августа 1938 года. Если верить тому, что сам Фицер рассказывал позднее друзьям в Австралии, его однажды ненадолго «арестовали японцы в Харбине как советского шпиона», и он поспешил уехать оттуда. В конце 1938 года он уже прибыл в Австралию как мигрант[301]301
  БРЭМ: личное дело Натана Михайловича Фицера; NAA: A6119 1152, Натан Фицер, Часть 1; ibid., A6126 1413, личное дело Наталии Сташинской (выражаю благодарность Эбони Нильссон за информацию об этом разговоре; когда именно он происходил, установить не удалось, но, вероятно, приблизительно в 1949–1950 г.; по донесению агента ASIO, поляка Майкла Бялогуского, разговор велся между Фицерами, Клодницкими и корреспондентом ТАСС Иваном Пахомовым).


[Закрыть].

Новиковы и Фицеры стали частью того потока русских мигрантов, что хлынул из Маньчжурии за границу – в Австралию, США, а также в прибрежные области Китая, которые японцы оккупировали позже и где они никогда не устанавливали столь жесткого контроля, как в Маньчжурии. С 1933 по 1937 год из Харбина уехали 20 тысяч русских (см. Таблицу 1). Особенно торопились уехать русские евреи: одни из-за того, что их подозревали в политической неблагонадежности, другие потому, что еврейские магазины и предприятия подвергались нападениям вымогателей – как белых русских фашистов, так и японцев. К 1935 году из Харбина уехали 8 000 евреев из 13 тысяч, а к 1945-му количество оставшихся в городе сократилось приблизительно до 2 000 человек.

Уезжали и молодые русские, хотя чаще всего не по политическим мотивам, а по карьерным соображениям. В конце 1920-х годов Сергей Ермолаев перебрался в Шанхай и стал там преуспевающим джазменом, и туда же отправились его харбинские друзья-джазисты Евгений Гломб и Дмитрий Киреевский. Василий Томский в 1933 году уже руководил театром в Шанхае. Генерал Цуманенко переехал в Шанхай в 1932 году и стал заметным деятелем-антикоммунистом местной русской общины; туда же уехал в 1933 году и князь Ухтомский. В конце 1935 года в Шанхай уехал Николай Меди, в ту пору ему было уже около 35 лет, и в кармане у него лежал харбинский диплом правоведа. Михаил Володченко (Волин) уехал в 1937-м (вместе с русской женой чешского дипломата он открыл в Шанхае первую школу йоги). Семья Гэри Нэша переселялась на восток постепенно, и к концу 1930-х годов одни родственники осели в Тяньцзине, другие – в Шанхае[302]302
  Boris Bresler. Op. cit. Pp. 209, 211; Israel Epstein. Op. cit. P. 90; Ван Чжичэн. История русской эмиграции в Шанхае. М., 2008. С. 470; Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 165 (Цуманенко); Князь Георгий Федорович Ухтомский… C. 28; Russians in China, pp. 75–76; И. M. Шнитцер-Смолянинов. Михаил Николаевич Волин, Russians in Australia. Melbourne, University of Melbourne, 1989. No. 12; Гэри Нэш. Указ. соч.


[Закрыть].

Былая слава русского образования в Маньчжурии быстро померкла. Юридический факультет был упразднен, а в 1937 году японцы запретили русским учиться в Харбинском политехническом институте. К концу 1930-х единственным в Маньчжурии высшим учебным заведением, где русские могли обучаться на русском языке, оказался Северный Маньчжурский университет, созданный в 1938 году на основе уже существовавших харбинских заведений и имевший коммерческий и технический факультеты. Все русские средние образовательные учреждения стали государственными, и в начале 1938 года правительство Маньчжоу-го постановило, что отныне все русские школы обязаны следовать той же учебной программе, какая была принята в китайских и японских школах. Несколько школ после этого просто закрылись, в том числе две английские школы, две католические монастырские школы, лицей Святого Николая, два коммерческих училища и несколько гимназий, в том числе заведение Оксаковской. Когда закрылась та советская школа, где училась будущая мать Мары Мустафиной, девочке пришлось перейти на домашнее обучение, поскольку в 1940 году детям тех родителей, которые получили советские паспорта, уже не позволялось поступать в школы для русских эмигрантов[303]303
  С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 181; J. H. Simpson. The Refugee Problem: Report of a Survey. London: Oxford University Press, 1939. Mara Moustafine. Secrets and Spies… Р. 340.


[Закрыть].

Русские фашисты

Свой политический пыл эмигранты, особенно из молодого поколения, все чаще проявляли в постепенно крепнувшем фашистском движении. Лидером его был Константин Родзаевский, родившийся в 1907 году в Благовещенске в семье нотариуса и приехавший в начале 1920-х годов в Харбин, где он поступил на юридический факультет. Его сторонником и заместителем в деятельности русской фашистской организации в Харбине стал товарищ по факультету Михаил Матковский, сын белого генерала. Родзаевский был харизматичен, в выступлениях подражал театральным ораторским манерам Муссолини. Матковский слыл более проницательным и уравновешенным. Именно он при японцах возглавил всесильное Третье отделение БРЭМа (ведавшее выдачей виз и паспортов), где Родзаевский тоже занимал важную должность[304]304
  John Stephan. Op. cit. Рp. 49–53, 175, 334–335; В. Я. Бирштейн. Смерш, секретное оружие Сталина. М., 2018.


[Закрыть].

С начала 1930-х годов русские фашисты в Харбине с энтузиазмом сотрудничали с японцами и – уже с меньшей охотой и под давлением японцев – с атаманом Семеновым, в котором молодой Родзаевский видел ходячий анахронизм[305]305
  Boris Bresler. Op. cit. P. 208; John Stephan. Op. Cit. Рp. 68–69, 145–46, 180. В 1934 г. Родзаевский побывал у Семенова в Даляне с визитом вежливости. В 1937 г. лидеры фашистской партии и Союза казаков подписали документ, в котором договаривались о координации совместной антисоветской деятельности.


[Закрыть]. Важной харбинской организацией был и основанный в 1929 году Русский клуб, который возглавлял бывший царский генерал, со временем ставший фашистом. Вскоре фашисты получили привилегии при поступлении на службу в полицию и гвардейские части, потому что там уже служило немало сочувствующих; интеллектуального веса нарождавшемуся движению прибавило и то, что на юридическом факультете собралась целая группа студентов-фашистов. Русская фашистская партия (РФП), основанная в 1931 году, на пике своего существования в середине 1930-х насчитывала – по крайней мере, по распространявшимся ею самой сведениям, – 20 тысяч членов; впрочем, другие скептически полагали, что эта величина сильно раздута. Председателем партии стал белый генерал-лейтенант Владимир Косьмин, который в 1920-е годы возглавлял террористическую организацию, совершавшую вооруженные налеты на границу и вылазки на советскую территорию[306]306
  Heinz-Dietrich Löwe. Op. cit. Pp. 139, 141–142; С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 116–118, 120; John Stephan. Op. cit. Рp. 69, 180. В 1938 г. партия была переименована в Русский фашистский союз (РФС) – очевидно, в попытке привлечь и другие объединения правого крыла.


[Закрыть].

Фашисты придумали себе лозунг «Бог, нация, труд!», однако своей истинной целью они считали борьбу за правое дело. В одном фашистском манифесте говорилось, что, хоть в эмигрантской жизни хватает распрей и расколов, «для тех, кто любит Россию не только на словах, но и на деле, кто готов нести жертвы ради патриотизма и по-настоящему хочет бороться, есть только один путь – вступить в ряды русских фашистов-чернорубашечников». Русские фашисты, как и итальянские, были корпоратистами, но в отличие от итальянцев, негативно относившихся к католической церкви, были вполне лояльны к Русской православной церкви, да и намного терпимее к идее монархии. Генерал Косьмин и другие идеологи русского фашизма любили подчеркивать, что вдохновляются не столько иностранными, сколько отечественными примерами. Впрочем, возможно, в силу многонационального характера Харбина, а также в силу давних российских имперских традиций, русские фашисты готовы были предоставить в своем будущем русском фашистском государстве равные права и нерусским по крови подданным (кроме евреев). Они надеялись также, что латыши, поляки и прочие народы, чьи земли входили прежде в состав России, добровольно пожелают строить возрожденную Евразийскую российскую империю. Легкое советское влияние можно уловить в том, что фашисты использовали термин «советы», называя так ячейки своей корпоратистской модели власти. Но партийцы, в отличие от коммунистов, не называли друг друга «товарищами», пользуясь более воинственным словом – «соратник»[307]307
  Erwin Oberlander. The All-Russian Fascist Party, Journal of Contemporary History. 11966. Vol. 1, no. 1. Pp. 160 (цитата), 170, 172; Heinz-Dietrich Löwe. Op. cit. Pp.145.


[Закрыть].

Квазивоенная форма была едва ли не обязательным атрибутом в уличной политике межвоенного периода, и форма, которую придумали себе русские фашисты, состояла из помятой черной фуражки с черным козырьком, черной рубашки с наглухо застегнутым воротом, черных брюк-галифе и черных сапог до колена. А чтобы члена РФП не приняли за простого шофера, он носил еще и офицерскую портупею (обхватывавшую не только талию, но и плечо) и нарукавную повязку, на которой виднелась черная свастика на фоне ярко-оранжевого кружка с тонким белым ободком. Черно-желто-белые нашивки повторяли цвета имперского стяга Романовых.

Подобно итальянским фашистам и германским нацистам, их русские единомышленники впервые привлекли к себе внимание физическим насилием в отношении политических врагов и евреев. Позднее дали о себе знать несколько различные представления о том, насколько важная роль в партийной доктрине должна отводиться антисемитизму: Родзаевский оставался ярым антисемитом, а Матковский предпочитал не заострять на этой теме внимание[308]308
  John Stephan. Op. cit. Рp. 52, 75–77, 200.


[Закрыть].

В середине 1930-х некоторые русские эмигранты, заполняя анкету БРЭМа, в графе о политических взглядах уже называли себя «фашистами». Из тех, кому позже предстояло уехать в Австралию, наибольшей известностью в фашистских кругах пользовался журналист Сергей Ражев. В первом опроснике, подшитом к его личному делу, он написал: «Я хочу, чтобы Россией правили националисты, – это мое единственное политическое убеждение», а в 1936 году, отвечая на соответствующий вопрос, он уже отрекомендовался «фашистом», приписал, что с 1932 года состоит в рядах Русской фашистской партии, и отмечал, что рекомендации ему может дать Родзаевский. Ражев был сыном кондитера и приехал в Харбин в начале 1920-х годов. Он успел неудачно поучиться в Льеже (в Бельгии), затем недолгое время в Харбинском политехническом институте, после чего целиком отдался политической деятельности и журналистике. В 1930-е годы он работал в редакции фашистского ежедневника «Наш путь», а с 1936 по 1944 год – у Матковского в Третьем отделении БРЭМа. Его жена, Ираида Рожнатовская, была дочерью священника и имела за плечами гимназическое образование; в анкете БРЭМа, заполненной в 1935 году, она тоже упомянула о своем членстве в Русской фашистской партии[309]309
  Н. И. Дмитровский-Байков. Сергей Ильич Ражев (С. Яворский) // Австралиада. 1998. № 18. С. 20–21; БРЭМ: личное дело Ираиды Владимировны Рожнатовской.


[Закрыть].

Казимир Савицкий – выпускник Харбинского политехнического института, назвавший себя в анкете 1935 года дворянином, русским по национальности, гражданином Китая и католиком по вероисповеданию, – в графе о политических убеждениях отрекомендовался монархистом, полностью разделяющим идеологию РФП, и указал, что в 1933 году подавал заявку на вступление в Русскую фашистскую партию. Юрист Николай Меди, работавший в 1933 году в католической миссии, в графе с вопросом о политических взглядах назвал себя «фашистом», однако отметил, что в середине 1933 года его членство в Русской фашистской партии прекратилось. (Его жена Нина, имевшая диплом юриста, охарактеризовала себя как «аполитичную».) И молодому князю Георгию Ухтомскому, и его сестре довелось соприкоснуться с молодежными фашистскими организациями, причем брату этот опыт, по-видимому, понравился больше. Князь Георгий указал, что состоял в фашистской молодежной антисемитской организации, которую возглавлял Родзаевский, и поручителем назвал Михаила Матковского, а 17-летняя княгиня Ольга призналась, что в детстве состояла в «Союзе фашистских крошек», но в анкете 1942 года назвалась «аполитичной»[310]310
  БРЭМ: личные дела Казимира Казимировича Савицкого (1933, 1935), Николая Петровича Меди, Нины Николаевны Меди, князя Георгия Федоровича Ухтомского (1935, 1936) и Ольги Федоровны Ухтомской (1942).


[Закрыть].

Харбинские русские фашисты обрели некоторую международную известность и даже финансовую поддержку благодаря кратковременной связи с жившим в Америке Анастасием Вонсяцким, лидером Всероссийской фашистской организации и довольно незаурядной личностью. Их союз был скреплен в 1934 году в Токио, где состоялась личная встреча Вонсяцкого и Родзаевского. (Главная заслуга Вонсяцкого состояла в том, что он был женат на богатой американке, которая охотно жертвовала средства на фашистское движение.) Но не прошло и года, как этот союз распался. Третий съезд русских фашистов в Харбине, куда со всего мира съехались 200 делегатов, ознаменовал триумф Родзаевского и полное поражение (не явившегося) Вонсяцкого. Среди делегатов съезда был и русский австралиец Иван Рождественский из Квинсленда[311]311
  John Stephan. Op. cit. Рp. 142, 165–166, 183.


[Закрыть].

Согласно донесению британской разведки в начале 1940-х годов, Родзаевский «при попустительстве японцев опутал Маньчжоу-го целой сетью своих агентов-белогвардейцев», которые зачастую работали в охране железной дороги или общественных зданий. В том же донесении Родзаевский характеризовался как «белый русский политический авантюрист, который, чтобы раздобыть деньги для самого себя или своей организации, не гнушается шантажа и угроз». Опутали фашисты своими сетями и БРЭМ, добившись тем самым господствующего положения (несмотря на подчинение японцам) в управлении делами русской общины в Маньчжурии[312]312
  NAA: A981, SOV 8 PART 1, The White Russian Situation (Положение белых русских), неподписанное донесение от 19 февраля 1942 г.; С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 120.


[Закрыть].

Если в годы Второй мировой войны среди живших в Германии русских эмигрантов наблюдался большой энтузиазм и многие записывались добровольцами в военные формирования под иностранным командованием, чтобы идти сражаться против большевиков, то в Маньчжурии все обстояло иначе. Во-первых, в 1941 году был подписан пакт о нейтралитете между СССР и Японией, и хотя Япония и являлась союзницей Германии и других держав Оси, сама она не находилась в состоянии войны с Советским Союзом (если не считать нескольких месяцев в самом конце войны, когда СССР нарушил пакт). Во время Второй мировой Япония воевала на Азиатско-Тихоокеанском театре военных действий, где ее главным противником были США, а также оккупировала Маньчжурию и, осуществляя экспансию, постепенно подминала под себя другие регионы Китая, однако все это не вызывало раздражения у русских. Тем не менее риск начала войны между СССР и Японией оставался, и положение на границе было напряженным. Это и давало повод (пусть небольшой) для сотрудничества между антисоветски настроенными русскими и японскими военными ведомствами. Казаки и другие белые русские поступали на службу в японскую военную миссию и полицию; другие проходили обучение, готовясь к саботажу и к заброске для сбора разведданных через советскую границу близ поселка Гродеково[313]313
  С 1958 года – поселок Пограничный и станция «Пограничная».


[Закрыть] в Маньчжурии, где также располагалась одна из баз русского скаутского движения, которое в конце 1930-х – начале 1940-х испытало сильное милитаристское и фашистское влияние[314]314
  Mara Moustafine. Secrets and Spies… Р. 103; И. В. Чапыгин. Казачья эмиграция… С. 97. Здесь речь идет о национальной организации русских разведчиков (НОРР), которую не следует путать с Национальной организацией русских скаутов (НОРС).


[Закрыть].

Главным деятелем русской эмиграции, с которым имела дело Япония, был атаман Семенов. Сам он жил в северном портовом городе Далянь (в ту пору – Дальний по-русски и Дайрен – по-японски), но продолжал пользоваться авторитетом среди харбинцев. Он и другие лидеры казачьих и белогвардейских объединений надеялись на то, что в случае поражения СССР во Второй мировой войне японцы помогут белым создать сепаратистское государство на русском Дальнем Востоке. Пуская в ход полученные от японцев средства, Семенов набрал из русских маньчжурцев небольшой отряд и занимался его подготовкой, дожидаясь случая вступить в сражение – бок о бок с японской армией – за освобождение родной земли[315]315
  Bernard Wasserstein. Secret War in Shanghai. Boston: Houghton Mifflin, 1999. Р. 86; Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 47; Mara Moustafine. Secrets and Spies… Рp. 339, 352. В отряд не брали евреев, поляков, латышей, литовцев и эстонцев, а также сыновей-первенцев.


[Закрыть]. В 1938 году русский отряд, известный как бригада Асано (по имени его командира-японца[316]316
  Асано Макото (1899–1945) – полковник Квантунской армии.


[Закрыть]), был включен в состав армии Маньчжоу-го; в его задачи входили трансграничные шпионские вылазки и диверсии на советской территории. Участвовал отряд Асано и в боях на Халхин-Голе (в 1939 году), ставших кульминацией необъявленной войны между СССР и Японией на маньчжурско-монгольской границе и закончившихся сокрушительным разгромом японцев. (Русского офицера Михаила Натарова, погибшего в ходе этих боев от осколков советской авиабомбы, стали чтить в фашистских и других националистических кругах как мученика и рыцаря белой идеи.) Ряды отряда Асано пополнялись главным образом благодаря вербовке казаков. Был среди них и сын Всеволода Бароцци де Эльса (носивший невероятное имя Ор). Если поначалу служба в армии Маньчжоу-го была добровольной и даже не афишировалась, то с 1941 года она стала обязательной для всех мужчин в возрасте с 17 до 45 лет, состоявших на учете как русские эмигранты, а под конец даже женщины были обязаны проходить подготовку как резервисты[317]317
  С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 95–96; V. A. Parkhomov. Op. cit.; Sören Urbansky. Op. cit. P. 185.


[Закрыть].

Несомненно, русские фашисты, работавшие в БРЭМе, ощущали некоторое идеологическое родство с японцами (хотя и неясно, в какой мере японцы отвечали им взаимностью[318]318
  По всей видимости, японцы подобного родства не замечали, поскольку о нем практически невозможно найти упоминаний у историков, пишущих о японцах в Маньчжоу-го. Урбанский (Sören Urbansky. Op. cit. P. 181) отмечает некоторую симпатию со стороны японцев – однако не к русскому фашизму, а к традиционному русскому быту, каким он сохранялся в казачьих станицах Трехречья.


[Закрыть]), но в отношениях с ними не все шло гладко. Японцы совсем не желали втягиваться в войну с Советским Союзом и опасались, как бы ее начало не спровоцировал кто-нибудь из белых русских. В 1937 году японцы закрыли ежедневную газету харбинских фашистов «Наш путь», хотя в 1941 году она продолжила выходить в Шанхае уже как еженедельная[319]319
  О закрытии газеты в 1937 г. см.: Erwin Oberlander. Op. cit. P. 72. О возобновлении ее выхода в апреле 1941 г. См.: Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort. Stanford, CA: Stanford University Press 2001. P. 229.


[Закрыть]. Более крутые меры были впереди: в июле 1943 года японская военная миссия в Харбине внезапно постановила, что РФП следует распустить, а фашистские собрания и ношение фашистской формы – запретить. Впрочем, Родзаевский и Матковский остались на свободе и продолжали возглавлять те же отделения БРЭМа, что и раньше, а Матковский даже получил повышение до заместителя начальника[320]320
  Erwin Oberlander. Op. cit. P. 72; Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… P. 229; John Stephan. Op. Cit. Рp. 320–321.


[Закрыть].

Приблизительно в то же время новые трещины в отношениях между русскими фашистами и японцами наметились уже с русской стороны. В начале 1943 года ход европейской войны изменился: советские войска начали одолевать и теснить немцев, успевших в 1941–1942 годах оккупировать чуть ли не половину страны. И стало казаться вполне правдоподобным, что державы Оси могут проиграть эту войну. Вот тогда успехи Советского Союза впервые вызвали прилив патриотизма среди националистически настроенных белых русских в Маньчжурии, а среди эмигрантов, живших в прибрежных регионах Китая, и подавно. В Харбине русские стали собираться у радиоприемников и слушать передачи новой подпольной радиостанции «Отчизна», которая ежедневно вещала откуда-то из Маньчжурии и сообщала о победах CCCР, которые японская цензура предпочитала замалчивать: «Никто не знал, кто за этим стоял, но ходили слухи, что Матковский». Как выяснилось уже после окончания войны, этот русский фашист, заместитель начальника БРЭМа, с самого начала был советским агентом[321]321
  Mara Moustafine. Secrets and Spies… Р. 353.


[Закрыть].