Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

Поскольку в эмиграции оказалось большое количество бывших военных, одним из способов заработать на жизнь стала для них служба в китайской армии. В середине 1920-х годов Чжан Цзолинь, тогдашний фактический правитель Маньчжурии, начал массово набирать в свою армию белых русских офицеров, да и в нескольких других китайских войсках имелись отдельные русские отряды, чаще всего состоявшие из имевших боевой опыт белогвардейцев, причем наиболее многочисленную группу составляли казаки[251]251
  John Stephan. Op. cit. Pp. 38–39; SMPA: D-7540, ‘Russians in Marshal Chang Chung Chang’s Army’, 31 December 1926.


[Закрыть]. Кое-кто считал, что вот так идти в наемники унизительно, но для некоторых русских офицеров служба в китайской армии становилась «продолжением [русской] гражданской войны»; они воображали свои отряды «ядром сплоченных русских эмигрантских сил на Дальнем Востоке», которые в дальнейшем могут быть брошены на борьбу с большевизмом. Иногда им даже удавалось участвовать в приграничных столкновениях с советскими войсками. Белый офицер и профессиональный военный Леонид Тарасов получил должность командира 105-го полка китайской армии Чжана Цзолиня. Позже он перебрался в Шанхай и служил в Шанхайском добровольческом корпусе, как и его сын Лен (впрочем, Лен счел, что порядки там чересчур строгие, и устроился телохранителем к одному богачу-китайцу)[252]252
  С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 42–43; Гэри Нэш. Указ. соч.


[Закрыть].

Новые советские власти с подозрением относились к казакам, видя в них военных прислужников царей и давних эксплуататоров крестьян (не принадлежавших к казачьему сословию), живших в тех же землях[253]253
  Об отношении большевиков к казакам: Peter Holquist. Making War, Forging Revolution. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002.


[Закрыть]. Поэтому после революции казаки – как дворянство и духовенство – часто эмигрировали. Казачество, к которому принадлежало, по некоторым оценкам, около 70 тысяч человек, было «самой большой и самой организованной социальной группой во всей русской эмиграции», и примерно треть этой массы обосновалась в Маньчжурии и на тех северо-восточных китайских территориях, что граничили с Россией. В конце 1930-х годов в Маньчжурии насчитывалось уже 27 казачьих общин, 9 из них – в Харбине. Среди казаков, осевших в Харбине, были Яков Ивлев и его семья, крестьяне, раньше жившие на Дону, и семья будущего инженера Федора Коренева – уссурийские казаки, перебравшиеся с советского Дальнего Востока в Маньчжурию в 1923 году, а в Харбин – в 1931-м[254]254
  М. В. Чайкина-Борескова. Трехречьинские зарисовки // Русская Атлантида. 2018. № 70. С. 41; И. В. Чапыгин. Казачья эмиграция… С. 72; БРЭМ: личное дело Ивана Саввича Ивлиева [sic]; Н. Н. Прокопович. Анна Яковлевна Ивлева // Австралиада. 1998. № 15. С. 29; N A. M. Светлой памяти инженера-казака Федора Петровича Коренева // Там же. 1996. № 9. С. 28. Харбинские станицы назывались Амур, Забайкалье, Енисей, Иркутск, Кубано-Терск, Молодая казачья станица имени атамана Г. М. Семенова, Оренбург, Сибирь и Уссури.


[Закрыть].

В Маньчжурии казаки пополнили сельское население, большие города их не привлекали. Очень многие из бывших семеновцев в 1920-е годы занялись земледелием. После того как в России было официально ликвидировано Забайкальское войско, около 15 % состоявших в нем казаков вместе с семьями перебрались в Маньчжурию и поселились в плодородном месте – Трехречье[255]255
  «Забайкальские казаки», Википедия: https://ru.wikipedia.org/wiki/Забайкальские_казаки. Они оставались там до прихода Красной армии в 1945 г.; потом некоторые эмигрировали в Австралию (Квинсленд). Между тем, начальство Забайкальского войска находилось в Харбине, превратившемся в «организационный центр всей казачьей эмиграции», хотя сам атаман Семенов жил в Даляне, лишь изредка наведываясь в Харбин. И. В. Чапыгин. Указ. соч. С. 73.


[Закрыть], а в 1930-е годы их численность существенно возросла из-за нового наплыва казаков, бежавших за границу от коллективизации. В 1945 году казаки составляли уже 90 % всего населения Трехречья[256]256
  М. В. Чайкина-Борескова. Указ соч. С. 41.


[Закрыть].

До войны в этом районе существовало около двадцати казачьих станиц (поселений с самоуправлением), жители в основном возделывали землю и разводили скот, и почти в каждой станице была своя церковь. Некоторым людям, случайно попадавшим в эти края, казалось, будто время обратилось вспять и они каким-то чудом оказались в дореволюционном российском захолустье. У мемуаристов тоже можно найти идиллические описания дружных общин, где старейшины следили за неукоснительным соблюдением вековых традиций, а когда в положенное время являлись китайские сборщики податей, их радушно потчевали всякими разносолами[257]257
  С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 180, 24, 135; М. В. Чайкина-Борескова. Указ соч. С. 41–42.


[Закрыть]. Историк же, более трезво оценивавший ситуацию, отмечал, что в 1920-е годы китайские (как позже – японские) власти устанавливали все более жесткий административный контроль и вводили все более высокие налоги, не говоря уж о карательных набегах советских отрядов 1929 года, унесших жизни сотен казаков, и о том, как в начале 1930-х годов местное население терроризировали вооруженные китайские банды. Впрочем, после 1934 года, когда власть над Маньчжурией захватили японцы, стало несколько спокойнее: они установили более жесткий административный контроль, но позволили казачьим поселениям сохранить хотя бы видимость самоуправления, и казачий атаман считался главой территориального органа управления Трехречья[258]258
  Urbansky, Beyond the Steppe Frontier, pp. 146–148, 155–158, 182.


[Закрыть].

Относительное благоденствие казаков-земледельцев было исключением. Русским, приезжавшим в Маньчжурию после Гражданской войны, обычно жилось очень тяжело, и многие так и не смогли найти работу по профессии. Дед Гэри Нэша, Леонид Тарасов, и в 1936 году указывал, что по роду занятий он военный, но без всяких оправданий констатировал: «Я живу иждивенцем при взрослых детях». (Ему было тогда пятьдесят четыре года.) Другим бывшим военным, оставшимся без гражданской профессии, был Игнатий Волегов: приехав в Китай, он поначалу чистил свинарники, потом работал в пекарне и на кожевенной фабрике, и лишь потом, освоив кожевенное ремесло, обзавелся собственной фабрикой в Хайларе. Бывший офицер Иван Гартунг работал приказчиком, а потом обучился аптечному делу и стал провизором. Некоторым повезло устроиться на железную дорогу – например, Лукьяну Ермолаеву. Старовер Миней Кривилев, имевший начальное образование и воевавший на Гражданской вместе с казаками, научился водить автомобиль и потом работал шофером, причем сумел накопить денег на покупку собственного автомобиля[259]259
  БРЭМ: личные дела Леонида Александровича Тарасова (см. также Гари Нэш. Потерявшие родину…) и Минея Онуфриевича Кривилева; Galina Kuchina. Memoirs of Galina. Melbourne: Brolga Publishing, 2016. Р. 19; T. Гартунг. Семья Буровниковых-Максимовых-Гартунгов // Австралиада. 2006. № 48. С. 18; Г. Косицын. Серж Ермолл и его оркестр… С. 21.


[Закрыть].

Особенно тяжело приходилось семьям, лишившимся мужчины-кормильца. Мать Казимира Савицкого стала учительницей, Нина Володченко (мать близнецов) работала кассиром, мать Евгении Казанской давала уроки, а мать князя Георгия Ухтомского после похищения ее мужа в 1931 году устроилась в кинотеатр «Азия»[260]260
  Казимир Казимирович Савицкий, с. 15; БРЭМ: личные дела Нины Михайловны Володченко, Евгении Николаевны Казанской и Георгия Федоровича Ухтомского.


[Закрыть]. Не всем удавалось найти достойные способы заработка. В проведенном Лигой Наций расследовании отмечалось существование в начале 1920-х годов торговли «живым товаром из русских девушек и женщин, которых отправляли на юг Китая»[261]261
  Заря. 1921. 24 февраля. Цит. по: С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 35.


[Закрыть].

Как и в других местах, где обосновались русские эмигранты (хотя, пожалуй, в меньшей степени, чем в европейских странах), важную роль в сплочении общины играла религия. Но все-таки Харбин – не Сербия, и потому православная церковь была не единственным вариантом. Помимо множества русских православных церквей, в городе имелись синагоги, мечеть для татар, католические церкви для поляков, лютеранские церкви для протестантов, а также православные церкви, где богослужение проводилось по армянскому, грузинскому и униатскому обрядам.

В 1897 году в Харбине была основана Русская духовная миссия, что знаменовало официальное начало работ по строительству Маньчжурской (Китайско-Восточной) железной дороги. Деревянный собор Святой Софии, выстроенный в 1907 году, с 1923 по 1932 год перестраивался уже из камня в неовизантийском стиле как памятник русскому православию[262]262
  Elena Chernolutskaya. Religious Communities in Harbin and Ethnic Identity of Russian Émigrés, South Atlantic Quarterly. 2000. Vol. 99, no. 1. Pp. 79–96; Galina Kuchina. Op. cit. Pp. 13–14.


[Закрыть]. После революции Харбинская епархия, возглавляемая архиепископом Мефодием (настоятелем собора Святого Николая), перешла в юрисдикцию Русской православной церкви заграницей и предоставила места многим священникам, бежавшим из России[263]263
  С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 34; Альтернативой была юрисдикция Московского патриархата, подконтрольного советской власти. Поздняев писал: «В июне 1928 года харбинские архиереи получили указ Временного московского Священного Синода от 20 июня 1928 года, обращенный к Карловацкому Священному Синоду и митрополиту Евлогию (Георгиевскому). Суть указа сводилась к требованию выявления своей позиции по отношению к московской церковной власти: речь шла о признании иерархами Зарубежья власти митрополита Антония (Храповицкого) или митрополита Сергия (Страгородского). … Всякий клирик, признающий московский Синод, но не вступающий в советское гражданство, отстраняется от несения своего церковного послушания. Ни один из архиереев на территории Китая не посчитал возможным для себя принять этот указ» (Дионисий Поздняев. Православие в Китае. М., 1998. C. 50–51).


[Закрыть]. В самую благополучную для православия пору в Харбине действовала двадцать одна православная церковь, а под началом Харбинского и Маньчжурского епископата находились шестьдесят приходских церквей, включая монастыри с сотней монахов. Когда наступал праздник Крещения Господня, совершался крестный ход «с хоругвями, пением, колокольным звоном и иконами в золотых ризах» и освящались воды реки Сунгари, символизировавшей реку Иордан, а затем «во льду прорубалась прорубь, и многие смельчаки окунались в ледяную крещенскую купель»[264]264
  Священник Николай Падерин. Церковная жизнь Харбина // Русский Харбин / Сост. Е. П. Таскина. М., 2005. С. 27; Galina Kuchina. Op. Cit. Pp. 29–30 (цитата).


[Закрыть].

У русской молодежи Харбина было и много других возможностей проявить отвагу, помимо купания в ледяных прорубях. Существовали всевозможные военизированные и скаутские организации. В 1920-е годы самым многочисленным неформальным объединением русской эмигрантской молодежи в Харбине был Союз мушкетеров, созданный в 1924 году 18-летним Владимиром Гантимуровым, белым русским из старинного рода. Вдохновил его на это романтический фильм «Три мушкетера», который шел в тот год на экранах харбинских кинотеатров[265]265
  Имеется в виду американский немой фильм 1921 года Фреда Набло с Дугласом Фэрбенксом в роли д’Артаньяна.


[Закрыть]. Этот союз называли «подобием подросткового рыцарского ордена, готового двинуться крестовым походом за Свободную Россию и православную веру. Уставной формой служили черные рубашки, черные пояса с кистями, черные брюки с расклешенными штанинами и символические серебряные мальтийские кресты в виде подвесок на нарукавных повязках». Гантимуров вместе с группой других молодых «мушкетеров» со временем уехали и вступили в русский отряд генерала Нечаева в составе китайской шаньдунской армии, чтобы принять участие в походе на большевиков. (За это критики обвинили его в том, что он «бросает в мясорубку» русскую молодежь, действуя в интересах китайских генералов.) Эта организация плотно сотрудничала с зарождавшейся в ту пору Русской фашистской партией, и позже многие юные «мушкетеры» примкнули к фашистам[266]266
  С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 139–40; John Stephan. Op. cit. Р. 53 (первая цитата); Russians in China… Vol. 2. Рp. 75–76 (вторая цитата).


[Закрыть].

Христианский союз молодых людей (YMCA) создал менее воинственную скаутскую организацию – «Костровые братья», целью которой было воспитание «гармонично развитых, независимых, социально активных личностей, наделенных тремя высокими морально-этическими качествами: духом христианского долга, разумным пониманием мира и физическим здоровьем». (А через несколько лет появилось и «Костровые сестры».) Однако директору коммерческого училища КВЖД Н. В. Борзову показалось, что идеология молодых христиан подозрительно отдает масонством, и он создал собственный скаутский отряд, предлагавший молодежи все те же спортивные состязания, костры и летние лагеря, только с русским колоритом и под покровительством Святого Георгия Победоносца. (Этого же святого считали «своим» и черносотенцы, устраивавшие еврейские погромы в России в первые десятилетия ХХ века.) В 1924 году в день Святого Георгия скауты Борзова устроили рукопашную с местными советскими пионерами и отрядами просоветской молодежи, организованными на манер комсомольских[267]267
  С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 140–141, 152–153. О Святом Георгии и черносотенцах см.: Heinz-Dietrich Löwe. Entangled Histories: The Transcultural Past of Northeast China, Ben-Canaan, Frank Grüner and Ines Prodöhl (eds). Cham: Springer, 2014. Р. 153.


[Закрыть].

В 1921 году в Харбине была создана еврейская спортивная организация для молодых людей «Маккаби», а в конце 1920-х у нее появился соперник в лице «Бейтара» – молодежного подразделения Новой сионисткой организации, основанного в 1923 году в Риге Владимиром (Зеевом) Жаботинским. В 1930-е именно «Бейтар» стал главной организацией, куда устремлялись юные харбинские евреи. Один участник этого движения впоследствии вспоминал:

В основном мы занимались тем же, чем бойскауты, в центре внимания были спорт и самооборона. Последнее было необходимостью, потому что банды русских антисемитов часто подстерегали еврейских ребят и избивали их. Иногда наши парни постарше мстили им – устраивали засады на русские банды. Любимым видом спорта в самообороне был бокс[268]268
  С. В. Смирнов. Указ. Соч. С. 160; Alexander Menquez (pseudonym). Growing up Jewish in Manchuria in the 1930s: Personal Vignettes, The Jews of China… Vol. 2. Pp. 74–75 (цитата).


[Закрыть].

Русским эмигрантам, жившим в Европе, Харбин, возможно, и казался каким-то культурным захолустьем[269]269
  См.: Марк Раев. Указ. Соч.; Einführung. Der grosse Exodus… Pp. 17–18.


[Закрыть], но, скорее всего, это означало, что европейские эмигранты почти ничего о нем не знали. Сама по себе русская культурная сцена в Харбине была на удивление живой и разнообразной (она и была главной культурной сценой в городе, тогда как в европейских городах русской культуре отводилось место где-то на обочине). Там действовали симфонический оркестр, два оперных театра, театральная труппа Василия Томского (который позже перебрался в Австралию), балет, хоровые коллективы, ансамбли камерной музыки, литературные кружки и салоны, библиотеки, музыкальные и танцевальные школы, книжные и музыкальные магазины. Туда приезжали на гастроли самые знаменитые русские певцы – Федор Шаляпин и Александр Вертинский. Процветала и поэзия – в основном меланхолическая, ностальгическая. Литературное объединение «Чураевка», созданное поэтом Алексеем Ачаиром и продолжавшее традиции акмеизма и вообще Серебряного века, завоевало себе скромное место в истории русской литературы[270]270
  Simon Karlinsky. Memoirs of Harbin, Slavic Review. 1989. Vol. 48, no. 2. Pp. 288–289.


[Закрыть]. Еще до революции в Харбине выходили две русскоязычные газеты, а в период с 1918 по 1945 год там было основано не меньше 110 русскоязычных газет, наряду с 200 периодическими изданиями. Дольше всего просуществовали «Заря» и «Рупор» (обе белогвардейские). С 1933 по 1938 год русские фашисты издавали «Наш путь», а в начале 1930-х несколько лет выходила даже просоветская галета «Герольд Харбина»[271]271
  Olga Bakich. Charbin… P. 322.


[Закрыть].

Влиятельным интеллектуалом в начале 1920-х годов был философ Николай Устрялов, декан и преподаватель Высших экономико-юридических курсов (позже – юридического факультета Харбинского университета) в 1920–1924 годах и советник КВЖД. На Гражданской войне Устрялов воевал на стороне белых, но потом решил, что в будущее Россию поведут большевики. Оставаясь в Харбине, он начал вместе с коллегами выпускать в Праге журнал «Смена вех», и со временем движение «сменовеховцев» стало оказывать значительное влияние не только на русских эмигрантов в Европе, но и отзываться эхом (неблагоприятным) в Москве. Среди представителей московской партийной верхушки 1920-х годов «устряловщина» стала предметом жаркого обсуждения (конечно же, часто выливавшегося в осуждение). Опрометчиво вернувшись в Советский Союз в 1935 году, Устрялов два года спустя пал жертвой политического террора[272]272
  См.: Robert C. Williams. Change of Landmarks, Slavic Review. 1968. Vol. 27, no.4. Pp. 585–592; Svetlana V. Onegina. The Resettlement of Soviet Citizens from Manchuria in 1935–1936: A Research Note, Europe-Asia Studies. 1995. Vol. 47, no. 6. Рр. 1047–48. О дискуссиях в партийных кругах см.: Э. Х. Карр. История Советской России. М., 1989. Т. I.


[Закрыть].

Школы и университеты, о которых их выпускники, уже живя в Австралии после Второй мировой войны, вспоминали с большой любовью, были настоящей гордостью Харбина. Многие будущие русские австралийки учились в частной женской гимназии Оксаковской, в том числе княгиня Ольга Ухтомская. Брат Ольги, Георгий, а также будущий географ Владимир Жернаков учились в коммерческом училище, прикрепленном к гимназии Оксаковской. Многие юноши-евреи, наряду с русскими, татарами, армянами, грузинами, украинцами и китайцами, посещали Харбинское общественное коммерческое училище (ХОКУ), основанное при участии Устрялова, где среди прочих учебных дисциплин преподавались еврейская история и еврейская литература. Католический лицей Святого Николая, основанный конгрегацией мариан[273]273
  Конгрегация мариан основана в XVII веке в Польше; название «мариане» происходит от имени Девы Марии.


[Закрыть], оставил глубокий след в памяти учившихся там молодых людей (в большинстве своем православных), среди которых были, например, будущие инженеры – Владимир Сухов (будущий муж Галины Кучиной) и двое кузенов Гэри Нэша[274]274
  История русских в Австралии… Т. IV. С. 103 (Давиденков); БРЭМ: личные дела Галины Романовны Ициксон и Нины Николаевны Меди (учениц женской гимназии Оксаковской), Ольги Федоровны Винокуровой, Георгия Федоровича Ухтомского и Владимира Николаевича Жернакова; Viktoria Romanova. Op. cit. P. 9; С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 143; Galina Kuchina. Op. Cit. Pp. 177–178; Русское благотворительное общество им. Преподобного Сергия Радонежского // Австралиада. 2009. №. 59. С. 4; Гэри Нэш. Указ. соч.


[Закрыть].

Наибольшей любовью среди бывших харбинцев пользовалась гимназия YMCA – объединения ее выпускников действовали в 1960-е годы и в Брисбене, и в Сиднее[275]275
  Ольга Коренева. Союз окончивших гимназию христианского союза молодых людей в Харбине // Австралиада. 2005. № 42. С. 22–24; Лидия Ястребова. Вениамин Викторович Кокшаров // Австралиада.1998. № 16. С. 14–15; Marquez. Growing up Jewish, p. 78. В середине 1960-х в организации выпускников состояли семьдесят жителей Сиднея: Anatole Konovets. The Role and Function of Conflicts in the Life of the Russian Community in Sydney, master’s thesis, University of New South Wales, 1968. Р. 59.


[Закрыть]. Финансировали это учреждение американцы, и работали там прекрасные учителя, имелись спортивный зал и большая библиотека. Гимназическое образование можно было продолжить трехгодичным обучением в колледже, где преподавание велось полностью на английском языке. Туда отправляли учиться детей состоятельные люди, в том числе русские и многие евреи (евреи составляли четверть всех учеников). Хотя православие в этой христианской гимназии на словах и признавалось, на деле в ее стенах царил экуменический дух, и недоброжелатели ворчали, что заправляют заведением евреи и масоны[276]276
  В списке выпускников гимназии Христианского союза молодых людей, перебравшихся в Австралию, значились сестра и брат Кривилевы, Евгения Каменская (которая позже будет публиковаться в «Австралиаде» под псевдонимом Ширинская), Вениамин Кокшаров (позже – один из основателей организации выпускников в Брисбене) и будущий гуру-йог Михаил Володченко (позже Волин). Евгений Гломб и Дмитрий Киреевский (Мики Кэй) создали свой джаз-банд, еще учась в колледже при YMCA (С. В. Смирнов. Указ. соч. С. 144–146, 152–154; Н. Супрунович. Указ соч. С. 28; A. Кокшарова. Софья Минеевна Кравис (Кривилева) // Австралиада. 2013. № 35. С. 28; БРЭМ: личные дела Евгении Николаевны Каменской и Михаила Николаевича Володченко; Митя Киреевский (Мики Кэй); Музыкант Женя Гломб // Австралиада. 2002. № 37. С. 36).


[Закрыть].

Гордостью русского высшего образования в Маньчжурии был Харбинский политехнический институт, основанный в 1920 году как Русско-китайская школа для подготовки специалистов-железнодорожников. Преподавание велось на русском языке. Получавший мощную финансовую поддержку от КВЖД Политехнический институт был единственным в Харбине высшим учебным заведением, имевшим собственные здания, лаборатории, стипендии, общежития для иногородних студентов. Летом студентам устраивались оплачиваемые стажировки на железной дороге. Но плата за обучение была высокой, и с 1924 года учиться в Политехническом институте имели право только дети граждан СССР и Китая (хотя вероятно, что иногда за определенную плату делались и исключения). В этих величественных зданиях получили профессию многие русские (а также меньшее количество китайцев и китаянок), и выданные им дипломы признавались во всем мире. Уже в Австралии окончившие это учреждение специалисты создали союз выпускников, в котором в середине 1960-х годов состояло одних только сиднейцев 120 человек[277]277
  Anatole Konovets. Op. сit. P. 59. Подробнее о выпускниках харбинских учебных заведений см. в главе 6.


[Закрыть].

Среди других высших учебных заведений Харбина славились также юридический факультет Университета и Высшая музыкальная школа. Среди профессоров юридического факультета были некоторые известные люди, преподававшие в прошлом в российских университетах, например, Николай Устрялов и Валентин Рязановский – знаток китайского и монгольского права. В 1920-е годы там учился будущий лидер Русской фашистской партии Константин Родзаевский, принадлежавший к группе студентов, разделявшей фашистские идеи. Там же учились Николай Меди (в дальнейшем эмигрировавший в Австралию и тоже ненадолго примыкавший к фашистам) и будущий географ Владимир Жернаков[278]278
  John Stephan. Op. cit. Р. 50; БРЭМ: личные дела Николая Петровича Меди и Владимира Петровича Жернакова.


[Закрыть]. В Харбинской высшей музыкальной школе скрипичные классы вел Владимир Трахтенберг, учившийся в Петербургской консерватории у великого Леопольда Ауэра. Трахтенберг был крупным музыкантом и педагогом не только местного масштаба, он пользовался международной известностью и воспитал нескольких скрипачей, позже переехавших в Австралию (как и он сам), а также играл в квартетах и трио с другими музыкантами[279]279
  Среди его студентов были Валентина Абаза (ставшая со временем солисткой с международной известностью), Борис Теппер (игравший в Сиднейском симфоническом оркестре) и Виктор Сергий (руководитель струнного ансамбля «Балалайка» в Канберре). Его партнерами по исполнению камерной музыки были виолончелист Алексей Погодин (игравший в симфоническом оркестре Аделаиды) и пианистка Людмила Морозова (мать Ирины Морозовой, скрипачки, выступающей сейчас в струнном квартете имени – Голднера).


[Закрыть].

Харбин при японцах

Хотя историки пишут, что в январе 1932 года русские «восторженно приветствовали» взятие Харбина японцами, русские мемуаристы ничего такого не упоминают, как и не объясняют свою неприязнь к китайцам тем, что их националистические (а в харбинском случае, антирусские) настроения проявлялись со временем все явнее[280]280
  Søren Clausen, Stig Thøgerson. Op. cit. 110.


[Закрыть]. И все же в белоэмигрантском сообществе появилась некоторая надежда на то, что японцы приструнят китайцев, а также покончат с неустойчивым положением, в котором находилась Маньчжурия в течение предыдущего десятилетия, и займут твердую антисоветскую позицию. Горный инженер и монархист Анатолий Грачев (отец Натальи Мельниковой, будущей издательницы «Австралиады») считал, что в Маньчжоу-го у русских были «[принципы] равноправия и покровительство, лучше которых сейчас не найти во всем мире», и проводил сравнения между японцами и американцами не в пользу последних (ведь США предали белую идею, установив в 1934 году дипломатические отношения с СССР). К Советскому же Союзу, как он полагал, русские могут быть «враждебны и непримиримы», однако, по его мнению, это отношение не следовало демонстрировать открытой антисоветской деятельностью на территории Маньчжурии, чтобы не поставить в неловкое положение режим, который «оказал нам свое гостеприимство» и рассчитывает на «выдержку и такт русских эмигрантов»[281]281
  Грачев Aнатолий Евгеньевич. Как должны вести себя эмигранты в отношении Маньчжоу-Ди-Го, Соединенных Штатов Северной Америки и СССР [1935] // БРЭМ. No. 817/1136: личное дело Анатолия Евгеньевича Грачева. Недатированный (вероятно, относящийся к середине 1930-х гг.) документ на русском языке, подписанный Грачевым. Никаких указаний на то, откуда взялся этот документ и зачем он был написан, нет.


[Закрыть]. Не было и речи о том, чтобы сообщество белоэмигрантов оказывало вооруженное или просто активное сопротивление японской оккупации[282]282
  Исключение – отдельные диверсии и вооруженные восстания в казачьем Трехречье, вызванные гневом из-за репрессий и насильственного перемещения целых поселений в этом богатом сельскохозяйственном районе. Впрочем, лидеры всех основных казачьих объединений в Китае активно сотрудничали с японцами. И. В. Чапыгин. Казачья эмиграция… С. 101.


[Закрыть]. Большинство русских просто сочло, что сосуществование неизбежно, а некоторые, в частности, набиравшие все больший вес русские фашисты и некоторые другие группы даже рассчитывали на улучшение своего положения.

Как оказалось, в пору японской оккупации, длившейся с 1931 по 1945 год, русским в Маньчжурии жилось все тяжелее и тяжелее. За это время население Харбина почти удвоилось. В 1940 году его численность значительно превысила 600 тысяч человек, это был уже второй по величине город в Маньчжурии. Он уступал первенство Мукдену (на юге), но опережал столицу Маньчжоу-го Синьцзин (сейчас город известен под названием Чанчунь). Однако этот быстрый рост объяснялся главным образом мощным притоком японцев, корейцев и китайцев, а вот русское население города, напротив, неуклонно убывало. После того как советское правительство продало КВЖД Японии, в СССР уехали 30 тысяч семей. К концу 1930-х годов русских в Харбине оставалось немногим больше 30 тысяч человек – менее половины от того количества, что насчитывалось десятилетием ранее (см. Таблицу 1), тогда как численность китайцев росла колоссальными темпами, да и японцев становилось все больше и больше. Западные авторы, наблюдавшие город в 1930-е годы, называли его «замученной, деградировавшей, почти отчаявшейся, но все еще необъяснимо чарующей красавицей, которая продолжает цепляться за свою былую репутацию „дальневосточного Парижа“, но шаг за шагом отдается во власть своих новых хозяев японцев»[283]283
  Manchuria as a Demographic Frontier, Population Index, vol. 11, no. 4, 1945. P. 265 (данные о численности населения в 1940 г.); Mara Moustafine. Secrets and Spies… Р. 112; Søren Clausen, Stig Thøgerson. Op. cit. P. 116 (цитата).


[Закрыть].

В новом марионеточном государстве Маньчжоу-го японцы следовали корпоратистской модели управления, и русские являлись одной из пяти основных национальных групп (наряду с японцами, китайцами, маньчжурами и корейцами), имевших свои отдельные административные учреждения и собственные продуктовые карточки. Один мемуарист вспоминает ранний период японского правления как довольно благоприятное время с точки зрения распределения продовольствия: для русских были введены карточки на хлеб, тогда как японцы по своим получали рис, а прочим приходилось довольствоваться маисом[284]284
  Гэри Нэш. Указ. Соч.


[Закрыть]. Административным органом белых русских стало основанное в 1934 году Бюро по делам русских эмигрантов (БРЭМ). Но в начале 1930-х почти половина русских, живших в Харбине, не попадала в категорию русских эмигрантов, так как имела советские удостоверения личности (см. Таблицу 1). Для представителей этой группы жизнь усложнилась, и на них оказывали все большее давление, убеждая отказаться от советского гражданства. К концу 1930-х большинство так и поступило.

Русские находились не в том положении, чтобы относиться к японцам с тем же расовым высокомерием, с каким они привычно смотрели на китайцев, однако между двумя этими группами сохранялось заметное социальное отчуждение. Сближение изредка происходило, но, пожалуй, только в высших кругах. Одна (неродная) тетя Гэри Нэша в 1936 году в Харбине вышла замуж за высокопоставленного японца из военного ведомства (он говорил по-русски и, женившись, перешел в православие). Она «уверяла, что шла за него по любви», хотя, безусловно, в пору японской оккупации этот брак обернулся выгодой для семьи; ее муж совершил несколько безуспешных попыток завербовать шурина, чтобы тот шпионил за русской общиной. Межгосударственный шпионаж активизировался и с японской, и с советской стороны, и белые русские оказались особенно полезны японцам в этом качестве и из-за владения языком, и из-за их антикоммунистических убеждений[285]285
  Ibid.; Sören Urbansky. Beyond the Steppe Frontier. A History of the Sino-Russian Border. Princeton University Press, 2020. P. 173.


[Закрыть].

Вопреки надеждам некоторых лидеров русского сообщества, во второй половине 1930-х годов условия жизни русских в Маньчжурии существенно ухудшились. Японцы ужесточили контроль в экономике и прибрали к рукам значительную долю предприятий, принадлежавших китайцам, русским, евреям и другим иностранцам. Особенно наглому вымогательству и иным притеснениям подвергались магазины и предприятия, которыми владели евреи. Сократилось количество рабочих мест для русских: в середине 1930-х годов в Харбине и городах, располагавшихся вдоль КВЖД, около 25 % русских оставались безработными, причем среди них было несоразмерно много молодежи. Сообщалось о резком росте уровня преступности, и если в городе все обстояло плохо, то еще хуже было в тех пригородах, что попали под контроль бандитов; зато расплодились и процветали игорные, публичные и опиумные дома (самим японцам-оккупантам запрещалось употреблять опиум, но позволялось торговать им). Уровень смертности в русской общине подскочил «из-за абортов, вооруженных нападений и алкоголизма»[286]286
  Boris Bresler. Op. cit. P. 208; С. В. Смирнов. Указ. Соч. С. 170; Søren Clausen, Stig Thøgerson. Op. cit. P. 115; John Stephan. Op. cit. Рp. 64, 66, 46 (цитата).


[Закрыть].

И все же, несмотря на неблагоприятную обстановку, на протяжении 1930-х годов продолжала работать одна из крупнейших в Харбине торговых фирм, принадлежавших русским, – «И. Я. Чурин и К^о» с большим универсальным магазином в центре города. Туда устроился на работу Вениамин Кокшаров, когда получил диплом инженера, и там же некоторое время работал Геннадий Погодин, выпускник Харбинского политехнического института, игравший к тому же на скрипке в Харбинском симфоническом оркестре вместе с братом Алексеем, виолончелистом. Зинаида Скорнякова, работавшая в фирме машинисткой, познакомилась там со своим будущим мужем, тоже «чуринцем». Там же работала бухгалтером выпускница гимназии YMCA София Кравис (урожденная Кривилева)[287]287
  Чурин и К^о: https://ru.wikipedia.org/wiki/Чурин_и_Ко. Вначале, в 1941 г., магазин забрали японцы, а потом, спустя десятилетие, – Китайская Народная Республика, изменившая название магазина на «Восток – красный»; Лилия Ястребова. Вениамин Викторович Кокшаров //Австралиада. 1998. №. 16. С. 14–15; Г. Косицын. Геннадий Иванович Погодин // Там же. 1997. № 12. С. 31–32; Зинаида Николаевна Скорнякова. Воспоминания // Там же. 2007. № 51. С. 43; А. Кокшарова. София Минеевна Кравис // Там же. 2003. № 35. С. 28.


[Закрыть].

Судя по личным делам, которые заводили в БРЭМе на русских эмигрантов, хотя безработица и была серьезной проблемой, особенно в конце 1930-х годов, будущим австралийским иммигрантам все же как-то удавалось сводить концы с концами. Тамара Джура пела в опере и оперетте в Харбине. Параскева Щукина, потомственная казачка, с отличием окончила Правительственную гимназию для российских эмигрантов[288]288
  Именно так учебное заведение обозначено в источнике (Д. Ивачев. Памяти Параскевы Философовны Григор, урожд. Щукиной, тети Паны (1.11.1919–24.09.2010) // Австралиада. 2011. № 66. С. 36). (Прим. ред.)


[Закрыть], потом выучилась зубоврачебному делу, ведению бизнеса и на всякий случай еще получила аттестат сестры милосердия, а в свободные часы работала вожатой в скаутских отрядах. Клавдия Муценко, новая переселенка с Сахалина, училась косметологии и парикмахерскому делу, а Николай Покровский открыл парикмахерский салон для мужчин под названием «Прогресс».

Некоторые профессионалы, похоже, даже преуспевали: Владимир Жернаков (его личное дело было заверено сотрудником БРЭМа Михаилом Матковским, одним из создателей Русской фашистской партии) стал уважаемым специалистом по географии и природе Маньчжурии, он работал в музее, подчинявшемся Совету министров Маньчжоу-го, и проводил научные исследования. Горный инженер Анатолий Грачев работал на угольных шахтах в Мули в провинции Цинхай на северо-западе Китая. В 1937 году он женился там на Марианне Бухвостовой (из Харбина в Мули она приехала в сопровождении молодого князя Ухтомского, который проходил практику на тех же шахтах). Там же в 1938 году у них родилась дочь Наталья (в замужестве Мельникова). Вероятно, у Грачева не появлялось поводов изменить свое мнение о том, что под защитой японцев можно вполне плодотворно работать[289]289
  Н. И. Дмитровский. Тамара Владимировна Джура // Австралиада. 2011. № 66. С. 13–15; Дмитрий Ивачев. Памяти Параскевы Философовны Григор // Там же. С. 34–36; Н. Мельникова. О жизни Клавдии Муценко-Якуниной // Там же. 1999. № 20. Р. 15; БРЭМ: личное дело (1935) Михаила Леонидовича Покровского; Амир Хисамутдинов. Судьба эмигранта-географа // Австралиада. 2000. № 25. С. 16; БРЭМ: личное дело Владимира Николаевича Жернакова; Н. Мельникова. История Бухвостовых… С. 6; Австралиада. 2010. № 62. С. 18–19 (последняя из множества статей Грачева о рудниках в Мули); БРЭМ: личное дело Анатолия Евгеньевича Грачева.


[Закрыть].

Еврей Борис Ициксон, недавно вернувшийся в Харбин после учебы в Шанхае, работал в отцовской мастерской по ремонту часов и собирался открыть собственный магазин часов. Его жена Галина была русской дворянкой, православной, и вечерами посещала курсы бухгалтерского дела, а также пела на сцене (у нее было колоратурное сопрано). Похоже, БРЭМ считало чету Ициксон вполне благонадежными: в личном деле Галины, датированном 1944 годом, была сделана пометка, что Борис, несмотря на свою фамилию, еврей только наполовину, ведь мать у него русская, православная, и сам он состоит на учете как русский эмигрант (то есть он не получал советский паспорт)[290]290
  БРЭМ: личные дела Бориса Яковлевича и Галины Романовны Ициксон.


[Закрыть].

Не всем евреям жилось так спокойно, и связи между русскими евреями и этническими русскими мало-помалу ослабевали и рвались. Один из самых состоятельных (и даже вызывающе богатых) харбинских евреев Иосиф Каспе приехал в Харбин на рубеже веков, держал несколько ювелирных магазинов и затем расширил свое дело, обзавелся театрами и гостиницами. Однако он подвергался нападкам на страницах русской фашистской газеты: там его называли евреем-кровопийцей и агентом международного коммунизма. В 1933 году произошло событие, потрясшее весь Харбин: младший сын магната Семен (Симон), молодой пианист, готовившийся к сольной карьере, был похищен с требованиями выкупа и в конце концов убит. В 1936-м обвинение в убийстве Семена было предъявлено шестерым белым русским, но через полгода после вынесения приговора их всех выпустили из тюрьмы, и расследователь, нанятый французским консулом, пришел к заключению, что подобные случаи вымогательства являлись частью тайного японского плана «организовывать в банды белых русских, терроризировать красных русских и русских евреев и набивать казну Маньчжоу-го».

Скрипач и педагог Владимир Трахтенберг навлек на себя подозрения и японцев, и БРЭМа из-за доносов со стороны коллег по Высшей музыкальной школе и из-за необоснованных обвинений в том, что в музыкальном магазине «Кантилена», которым Трахтенберг владел совместно с родственниками, происходят какие-то финансовые махинации. Доносчики, не забывая упомянуть о еврействе Трахтенберга (несмотря на его православную веру), предполагали, что он политически неблагонадежен, так как имеет знакомства в советских кругах, а его музыкальный магазин имеет деловые связи с советским консульством (вероятно, он получал музыкальные пластинки и ноты из СССР)[291]291
  Kathryn Meyer. Life and Death in the Garden: Sex, Drugs, Cops, and Robbers in Wartime China. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2014. Рp. 125–128 (долгое время живший в Маньчжурии итальянец Амлето Веспа, тайный агент и наемник, был к тому же японским шпионом); БРЭМ: личное дело Владимира Давыдовича Трахтенберга.


[Закрыть]. Несмотря на все эти связи, паспорт у Трахтенберга был не советский, а литовский.

Для обладателей советских паспортов жизнь в Маньчжурии все больше осложнялась. В 1934 году Советский Союз продал свои права на пользование КВЖД японцам. Для СССР это была невыгодная сделка: он получил меньше четверти запрошенной цены. Чтобы стимулировать сделку, японцы пускали в ход различные средства давления на русских, живших в Маньчжурии. Советским гражданам – в первую очередь тем, кто работал на железной дороге, – предоставили возможность репатриироваться в Советский Союз с неограниченным количеством багажа и без взимания таможенных пошлин.

Летом 1935 года из Харбина уехали более 20 тысяч человек (и этнических русских, и русских евреев – вернуться предлагали всем без исключений), из других частей Маньчжурии еще 10 тысяч; позже за ними потянулись и другие. Отъезды проходили торжественно, разворачивались транспаранты «Матушка Россия, прими своих детей!». Репатрианты обосновывались чаще всего в Сибири и на Дальнем Востоке и устраивались работать на железную дорогу.

Потом в СССР начались репрессии и охота на всех, кто имел хоть какие-то связи с заграницей, и все репатрианты оказались в зоне риска. Девятого августа 1937 года нарком путей сообщения и член Политбюро Лазарь Каганович издал постановление, в котором все харбинцы, работавшие на железной дороге, объявлялись вредителями. Последовали аресты, приговоры к расстрелу и к ссылке в лагеря. Двадцатого сентября 1937 года вышло еще одно постановление, уже комиссара государственной безопасности, согласно которому аресту подлежали все харбинцы без исключения. В ходе последовавшей за этим «Харбинской операции» были арестованы 48 тысяч человек, из которых затем 31 тысячу расстреляли, а остальных сослали в лагеря[292]292
  Mara Moustafine. Secrets and Spies… Рp. 105, 112, 203–206, 212; David Wolff. Returning from Harbin: Northeast Asia, 1945, Voices from the Shifting Russo-Japanese Border: Karafuto/Sakhalin, Svetlana Paichadze and Philip A. Seaton (eds.). London: Routledge, 2015. Рp. 108–109.


[Закрыть].

Многие русские и русские евреи, оставшиеся в Маньчжурии, расстались с родственниками, решившими репатриироваться, и многие сами всерьез задумались о репатриации. В еврейской семье Оникулов, где росла Гита Оникул (будущая бабушка Мары Мустафиной со стороны матери), все получили в свое время советские паспорта. В середине 1930-х годов родители Гиты, Гирш и Чесна, отбыли из Хайлара в Советский Союз, куда уже уехали несколько их детей. До 1937–1938 года все было хорошо, но в ходе «Харбинской операции» всю семью Оникулов арестовали как японских шпионов, выжили только Гита и ее младший брат Яша[293]293
  Mara Moustafine. Secrets and Spies… Рp. 3, 164–165, 203–206; см. также: Svetlana V. Onegina. Op. cit. Другие члены семьи Оникулов были расстреляны или умерли в лагерях; все посмертно реабилитированы.


[Закрыть].

У русских музыкантов Алексея и Геннадия Погодиных были дядя и тетя, которые вернулись в Советский Союз в 1935 году, и в 1937 году связь с ними навсегда оборвалась. Отец музыкантов, бухгалтер Иван, хотя и работал на железной дороге, сделал иной выбор, чем его брат и сестра, и остался в Харбине. Отец Лидии Саввы тоже работал на железной дороге, и в их кругу после продажи КВЖД японцам «все уехали в Россию». Ее родители ссорились, споря о том, ехать им или нет, но потом мучительный вопрос разрешился сам собой: СССР перестал принимать репатриантов[294]294
  БРЭМ: личное дело (1939) Алексея Ивановича Погодина; Лидия Савва. 50 лет в Австралии. Много это или мало? // Австралиада. 2011. № 69. С. 27–30.


[Закрыть].