Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

Шанхай и Тяньцзинь, 1945–1949

В Шанхае все было совсем иначе, чем в Маньчжурии. После разгрома японцев Шанхай номинально попал под контроль китайских националистов, а точнее – нанкинского правительства Чан Кайши. Но присутствовали там и американцы, поддерживавшие Чан Кайши, и они помогали организовывать разоружение и эвакуацию японских военных и гражданских из города; не приход войск Гоминьдана, а именно их появление и ознаменовало «освобождение Шанхая» и «зримое воплощение перемен»[454]454
  Marie-Claire Bergère. Op. cit. P. 324 (цитаты); Sam Moshinsky. Op. cit. Pp. 118–119.


[Закрыть]. К 1948 году стало понятно, что националисты, скорее всего, потерпят поражение в гражданской войне, которую они вели с коммунистами Мао Цзэдуна в глубинных областях страны. Во время войны те отступили в Яньань, но к концу года упрочили свою власть на севере и уже двигались на юг. Коммунисты взяли Тяньцзинь в январе 1949 года, а Шанхай – в мае. Их победа означала уход американцев.

Однако еще несколько лет после капитуляции японцев в августе 1945 года американцы продолжали заметно присутствовать в приморских городах Китая и оставались крупными работодателями. Князь Георгий Ухтомский работал у американцев – занимался городским водоснабжением, а Владимир Гантимуров работал механиком и электриком[455]455
  Князь Георгий Федорович Ухтомский: автобиографический очерк // Австралиада, № 15, 1998, с. 27–28; Н. И. Дмитровский. Памяти князя Владимира Ивановича Гантимурова // Там же. 2000. № 26. С. 29. Среди будущих австралийских иммигрантов, работавших в то время на американцев в Шанхае, были Евгений Конашенко и Игорь Гартунг: Лидия Ястребова. Русский офицер австралийской военной авиации Евгений Конашенко // Там же. 2001. № 29. С. 18; Игорь Гартунг. Моя семья: Гартунги-Вальдены… С. 2–6. Когда к Шанхаю подступали коммунисты, американцы, эвакуируясь в Токио, часто брали с собой тех, кто на них работал; в числе эвакуировавшихся таким образом оказались Ухтомский, Конашенко и Гартунг. В дальнейшем всех троих отправили на Тубабао, а потом в Австралию. Гантимуров самостоятельно переехал в Брисбен в 1952 г.


[Закрыть]. «Для нас, детей, американцы были отличными оккупантами – общительными и щедрыми», – вспоминал один юный в ту пору житель Шанхая. «Мы уже соскучились по шоколаду, а они, не скупясь, угощали нас… Они разъезжали на джипах, которых мы до этого никогда не видели, и предлагали покатать»[456]456
  Цитируется в: Marie-Claire Bergère. Op. cit. P. 324.


[Закрыть]. У Гэри Нэша сохранились столь же приятные воспоминания об американских военных, вошедших в Тяньцзинь в конце 1945 года, хотя он заметил одну странность: американцы ездили на своих джипах по правой стороне, как у себя на родине, невзирая на то, что в Китае – как и в Британии и Японии – дорожное движение было левосторонним. Австрийская фирма, на которую работала его мать Нина, была экспроприирована китайским правительством (поскольку Австрия была союзницей проигравших Вторую мировую войну держав Оси), но «фирма продолжала работать под прежним названием „Кисслинг“, и Нина и другие девушки-продавщицы сохранили свои рабочие места. Новые китайские начальники были очень добры и вежливы в общении с сотрудниками, и жизнь в „Кисслинге“ продолжалась почти без изменений»[457]457
  Гэри Нэш. Указ. соч.


[Закрыть].

Международные сеттельменты не стали возрождать, но интернированных британцев и американцев освободили. Впрочем, их ждало неопределенное будущее, ведь теперь они лишились привилегированного статуса экстерриториальности. К их числу принадлежала русская тетушка Гэри Нэша со стороны Ивашковых, Лена, вышедшая замуж за британца заметно старше ее (Нэш знал его лишь как мистера Хоуэлла)[458]458
  Там же. Они значатся в списке узников лагеря для интернированных Вэйсянь, составленном 30 июня 1944 г.: Уильям Мэй Хоуэлл и миссис Мария Лена Хоуэлл, оба граждане Британии, он – 1876 года рождения, она – 1902: Weihsien Camp – Total List of Inmates Including Those Repatriated, Weihsien, http://www.weihsien-paintings.org/RonBridge/habitants/weihsien02.pdf. Гари Нэш сообщает, что муж тети умер в лагере.


[Закрыть]. Шанхайская муниципальная полиция продолжала существовать на протяжении всей войны и в послевоенный период, но британцы, раньше работавшие там, после выхода из лагерей для интернированных не смогли снова устроиться на прежние должности – их заняли русские. Среди них был Михаил Новиков, проработавший там до своего отъезда в Австралию в 1950 году[459]459
  Robert Bickers. Empire Made Me… Pp. 219–20; Вспомнить все: с такой мечтой приехали в город своей молодости русские шанхайцы: www.russianshanghai.com/articles/interview/post470.


[Закрыть].

Одной из новых особенностей (причем такой, которая отличала в глазах иностранных резидентов приморские города Китая от Маньчжурии) стало присутствие в городе международных (главным образом американских) организаций, оказывавших помощь беженцам и перемещенным лицам: IRO, Джойнта, ХИАСа и даже основанного в США Толстовского фонда[460]460
  Еще до окончания войны Александра Толстая, глава фонда, запросила средства «для 8 000 русских, находящихся в бедственном положении в Шанхае». AN: AJ/43/5, письмо Александры Толстой доктору Лиланду Рексу Робинсону, председателю Комитета по делам перемещенных лиц Американского совета добровольных организаций на заграничной службе, 2 октября 1944 г.


[Закрыть]. Главным объектом их внимания и заботы были еврейские беженцы из Европы, прибывшие в Шанхай в начале 1940-х годов: у них не было ни опоры в местной общине, ни каких-либо средств к существованию, а давно укоренившиеся в Шанхае общины русских и багдадских евреев поначалу отнеслись к их приезду в целом прохладно. Один из этих укоренившихся вспоминал:

Нас, русских евреев, окончание войны практически никак не затронуло. До войны мы не участвовали ни в каких политических движениях. Жить ли под властью французского генерального консула во Французской концессии или же под новой китайской администрацией – нам было все равно, по сути это ничего не меняло… При японской оккупации на наше замкнутое общинное существование никто не посягал, вот и теперь мы тоже думали, что наша жизнь будет течь точно так же, как и раньше[461]461
  Sam Moshinsky. Op. cit. Р. 118 (цитата). Ближе к концу войны, по некоторым оценкам, из общего числа русских евреев, живших в Китае (8 500 человек), в Шанхае жили около 3 500, а в Тяньцзине – около 2 500: Boris Bresler. Op. cit. P. 211.


[Закрыть].

Послевоенный Шанхай изо всех сил старался вернуть себе прежнюю, довоенную сущность – кипучую, порочную, пропитанную предпринимательским духом. Поначалу экономическое положение выглядело многообещающе. После снятия морской блокады шанхайский порт обрел былую важность, и текстильная промышленность снова ожила. Но все это сопровождалось чудовищными хищениями и коррупцией, чистками и конфискациями собственности у китайцев, а вскоре дала о себе знать гиперинфляция[462]462
  Marie-Claire Bergère. Op. cit. P. 324.


[Закрыть]. Была проведена денежная реформа, ее инициатором стал Цзян (Чан) Цзинго, сын главы Гоминьдана Чан Кайши, который (в силу причудливого выверта истории) не только был резко настроен против частного предпринимательства, но и сам сформировался под влиянием коммунистической идеологии, так как одиннадцать лет проучился в СССР. Цзян приступил к осуществлению реформы «с жестокостью, которую обостряла его ненависть к капиталистам и эксплуататорам», и задействовал «верные ему лично военизированные организации» для обуздания «больших тигров»[463]463
  Ibid. Pp. 324–325. О жизни Цзяна Цзинго в СССР (который со временем сменил отца на посту президента Тайваня) см.: Elizabeth McGuire. Red at Heart: How Chinese Communists Fell in Love with the Russian Revolution. New York: Oxford University Press, 2018. Рp. 116–129.


[Закрыть]. Как это было и в годы войны, некоторые русские сумели разбогатеть и в этих непростых обстоятельствах, однако было принято считать, что в подобных условиях благополучие могло держаться лишь на теневых махинациях, и потому позже, когда Австралия получала запросы на иммиграцию от таких дельцов, к их заявкам относились с крайней осторожностью (к тому же среди этих людей было много евреев, что обостряло подозрительность австралийских чиновников)[464]464
  Bernard Wasserstein. Op. cit. Pp. 234–235. И см. ниже.


[Закрыть].

Русские, как обычно, участвовали в гибридных теневых операциях шанхайского черного рынка, где продавалось и покупалось все что угодно, в том числе разведданные. Освободившиеся после интернирования британцы жаловались, что «по Нанкин-роуд и по Бабблинг-Уэлл-роуд до сих пор безнаказанно расхаживают сотни коллаборационистов разных национальностей с карманами, набитыми деньгами, и заходят в заново открывшиеся отели и ночные клубы». Несмотря на то, что в прошлом многие русские не таясь сотрудничали с японцами, мало кто понес за это какое-либо наказание. В августе 1945 года Евгений Кожевников в последний раз поужинал с военно-морским атташе Японии в отеле «Катэй», а затем покинул Шанхай, после чего ненадолго объявился на Тайване и предложил американцам свои услуги как осведомителя. Один из его изворотливых русских товарищей был арестован американцами как вероятный военный преступник, но вскоре его отпустили за недостатком улик; спустя недолгое время он «разъезжал по городу в большом автомобиле под советским флагом» и, по слухам, торговал на черном рынке крадеными американскими шинами и мотоциклами[465]465
  Ibid. Pp. 234–235, 277–278, 284–287.


[Закрыть].

Лидер фашистов Михаил Спасовский тоже уехал из Шанхая. Неизвестно, где он провел первые несколько лет после 1945 года, но в 1949-м он объявился на Тайване, а оттуда в середине 1950-х эмигрировал в Австралию[466]466
  Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 167–168, и см. ниже, главу 8.


[Закрыть]. Внутри русской общины продолжались политические интриги и махинации. После того как в первые годы войны от рук наемных убийц погибли два председателя Русского эмигрантского комитета, в начале 1943 года его главой был избран уже знакомый нам деятель, генерал Глебов, но еще до его смерти (в октябре 1945-го) его, по-видимому, вытеснил с этого поста казачий лидер Григорий Бологов[467]467
  Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… Pр. 221–223, 241.


[Закрыть]. Одним из странных побочных результатов этой смены руководства стало нечто вроде слияния в Шанхае русского самосознания с казачьим: мало того что эмигрантский комитет возглавил казак, еще и «почти половина всех русских эмигрантов» вступила в Казачий союз. Тем не менее, если раньше в шанхайской русской общине решительно преобладали правые, теперь над ними нависла серьезная угроза растущего притяжения Советского Союза. Особенно притягивал он молодое поколение, и летом 1946 года это вынужден был признать сам Бологов[468]468
  Ван Чжичэн. Указ соч. С. 196–197.


[Закрыть].

Если в Маньчжурии в 1945 году церковные иерархи признали юрисдикцию Московского патриархата, что сопровождалось передачей церковной собственности под контроль СССР, то в приморских городах Китая все складывалось не так просто. Там православная церковь раскололась между сторонниками Русской православной церкви заграницей и Московского патриархата. Епископ Шанхайский Иоанн встал на сторону РПЦЗ – из всех церковных деятелей в Китае он один сделал такой выбор. Заручившись поддержкой мэра Шанхая, епископ Иоанн сохранил за собой право распоряжаться собором, за что РПЦЗ повысила его до сана архиепископа, но в 1949 году он все же вынужден был оставить Китай и перебраться на остров Тубабао на Филиппинах. Промосковскую «партию» возглавлял архиепископ Пекинский Виктор (Святин). Он провел переговоры с китайским правительством в Нанкине о передаче церковной собственности Московскому патриархату, и в 1948 году его «партия» взяла верх: несмотря на энергичное сопротивление архиепископа Иоанна, Москва завладела львиной долей церковной собственности даже в Шанхае, где соотношение промосковских прихожан и тех, кто остался в лоне РПЦЗ, было, как сообщали, два к одному[469]469
  Виктория Шаронова. Указ. соч. С. 365; 374–375; Иоанн Шанхайский и Сан-Франциский, Википедия; архиепископ Виктор (Святин): https://pravoslavie.ru/orthodoxchurches/40562.htm?ysclid=ll4vjbp19k718868769; Gernot Seide. Op. cit. Pp. 186–187; Н. Н. Аблажей. Указ. соч. С. 167–168.


[Закрыть]. В 1956 году владыка Виктор (Святин) репатриировался в СССР.

Как и в Маньчжурии, в русской диаспоре Шанхая в годы войны резко возросла популярность всего советского, и многие русские – включая тех, кто не симпатизировал СССР идейно, – получили советские паспорта. По оценке убежденного антикоммуниста Бологова, главы Русского эмигрантского комитета в Шанхае, а позже лидера русской общины на Тубабао, 50 % русских эмигрантов в Китае получили советские паспорта, объясняя этот шаг неуверенностью после ликвидации международных поселений и желанием иметь консульскую защиту, а также патриотизмом военного времени и притягательностью заявлений советской стороны, что «в СССР все изменилось». (Советская пропаганда перечисляла эти перемены: восстановление воинских званий, возрождение русского патриотизма и заключенное во время войны соглашение с Православной церковью.) Репатриироваться хотели не все, кто получил советский паспорт, но некоторые все же хотели. Уже накопился значительный неудовлетворенный запрос на репатриацию, и в январе 1946 года, когда советское консульство в Шанхае объявило о начале приема заявок, за 17 дней туда явились 6 000 человек. Пришлось усилить меры безопасности, и у советских чиновников ушло довольно много времени на обработку заявлений, но уже в августе 1947 года на пароходе «Ильич» из Шанхая во Владивосток отправилась первая группа репатриантов.

Всего за 1947 и 1948 годы на родину вернулись от четырех до пяти тысяч шанхайских эмигрантов, наряду с небольшими группами из Тяньцзиня и Пекина[470]470
  AN: AJ/43/580, Russian Political Emigrants in China: Why 50 % of Russian Emigrants took Soviet Papers (предполагаемый автор – Бологов, приблизительно июль 1949 г.); Ван Чжичэн. Указ соч. С. 110–111; Н. Н. Аблажей. Указ. соч. С. 178; Marcia Reynders Ristaino. Port of Last Resort… Pp. 254. Среди репатриантов были русские евреи, хотя их количество трудно определить, так как «большинство реэмигрантов предпочитали записываться русскими или украинцами» (Н. Н. Аблажей. Указ. соч. С. 166).


[Закрыть]. Репатрианты обосновывались чаще всего на Урале, а селиться западнее Казани им было запрещено. Среди приехавших были квалифицированные специалисты, джазовые музыканты (в частности, Олег Лундстрем, известный джазист, харбинец, чей оркестр в 1956 году получил разрешение переехать из Казани в Москву) и как минимум один бывший фашист (хотя после войны он и сделался вице-председателем Шанхайского объединения советских граждан, по прибытии в Советский Союз его арестовали)[471]471
  S. Frederick Starr. Red and Hot: The Fate of Jazz in the Soviet Union. New York: Oxford University Press, 1983. Рp. 226–228, 257–258 (Лундстрем); О. Л. Лундстрем. О джазе и немного о себе // Русский Харбин… С. 152–160; John Stephan. Op. cit. Рp. 334, 364 (этим бывшим фашистом был Борис Румянцев).


[Закрыть].

Члены русско-еврейской семьи Эллы Масловой имели на руках советские паспорта (сама Элла состояла в Союзе советской молодежи в Шанхае), а ее дядя и тетя после войны репатриировались в СССР. Родители Эллы тоже подумывали о возвращении, но благоразумно решили дождаться известий о том, как устроились родственники. И пока выжидали, упустили свой шанс: в 1948 году, после отплытия третьего корабля с репатриантами, советское консульство в Шанхае прекратило выдавать разрешения на возвращение и возобновило их выдачу лишь в 1954 году. К тому времени Масловы уже собирались в Австралию.

В большой семье Тарасовых непререкаемым авторитетом была бабушка Аида. Ее дочь Надежда с мужем Борисом Козловским (инженером, уже некоторое время сидевшим без работы) тоже задумались о возвращении, несмотря на то (а может быть, и по причине того), что после войны отец Бориса был выслан из Харбина в Советский Союз и там оказался в лагере. У Козловских уже были визы, они готовились к отплытию на родину на пароходе «Гоголь», который отходил с 830 пассажирами на борту (эмигрантами из Тяньцзиня и Пекина) одновременно с «Ильичом». Но бабушка Аида, «будучи женой белогвардейкого полковника, настрадавшись в Гражданскую войну», была категорически против советского гражданства. Она выкрала паспорта Козловских и велела «попытать счастья в Шанхае», сказав, что если через полгода молодые не передумают репатриироваться, она вернет документы. Через полгода у Бориса уже была работа в Шанхае, и в итоге супруги так и не поехали в Советский Союз, а позже все вместе перебрались в Австралию[472]472
  Antonia Finnane. Op. cit. Pр. 218–219; Гэри Нэш. Указ. соч. С. 186.


[Закрыть].

Хотя поначалу многие возлагали надежды на возвращение нормальной жизни, уже довольно скоро русские и русские евреи в Шанхае принялись искать себе более надежное пристанище. Одни (прежде всего состоятельные люди с полезными знакомствами) переехали в Гонконг, а другие присматривались к более дальним странам, в том числе к Австралии. Присутствие в городе международных организаций вроде Джойнта одновременно и способствовало отъезду, и внушало мысль о том, что уезжать необходимо или как минимум благоразумно. Среди тех, кто уезжал рано, в 1946–1947 годах, в целом преобладали люди, имевшие и деньги, и нужные связи за границей. В конце 1940-х, когда китайские коммунисты уже добивали последних националистов и вовсю строили Китайскую Народную Республику, американцы стремительно уходили из страны и международные организации готовились к закрытию, эмигрировать собирались уже почти все без исключения.

Этот процесс миграции переживался совсем иначе, чем тот, через который проходили русские в Европе: поскольку большинство уезжало из Китая, находя себе поручителей, IRO была задействована лишь эпизодически (в переселении европейских евреев в Шанхай непосредственно после войны и в программе переселения на Тубабао, о чем еще пойдет речь в конце этой главы), и потенциальным иммигрантам приходилось самостоятельно подавать заявления на получение визы, они проходили собеседования с местными консульскими сотрудниками и добывали у китайцев разрешения на выезд. Но это еще не означает, что все шло как по маслу. У Елены Жиряковой (известной впоследствии как Елена Чупрова) возникли неприятности из-за ее тесных связей с американцами. До 1949 года она работала в клубе американского Красного креста, пока всех гражданских сотрудников клуба не распустили, а ее муж работал в Шанхайской муниципальной полиции в Международном сеттельменте. В 1949 году он был арестован коммунистами (неясно, советскими или китайскими) за «связи с американцами» и сгинул в советских лагерях. Затем Елена устроилась секретарем директора американской фирмы, занимавшейся экспортом и импортом, но в 1951 году, когда коммунисты наложили арест на всю американскую собственность в Китае, фирма закрылась. В 1952 году Елена уехала в Австралию, все еще ничего не зная о судьбе мужа (он, как выяснилось впоследствии, умер в Сибири в том же году). В Австралии ей предстояло играть важную роль, помогая в переселении новых иммигрантов. У Лидии Саввы возникли проблемы другого рода – возможно, они объяснялись недоверием австралийцев, заподозривших ее в симпатиях к СССР. После того как ее брак распался, она попыталась уехать в Австралию по приглашению сестры, эмигрировавшей туда в 1953 году, однако получила отказ (вероятно, от австралийской иммиграционной службы). Тогда она уехала в Советский Союз и работала на целине. Ее сестра вновь подала заявление от ее имени, и наконец было получено разрешение. Так в 1961 году Лидия стала австралийской иммигранткой, приехав туда из СССР[473]473
  Лидия Ястребова. Елена Чупрова // Австралиада. 1997. № 14. С. 25–26; Лидия Савва. 50 лет в Австралии… С. 27–30.


[Закрыть].

Как всегда, очень многие предпочли бы переехать в США, но и Австралия была желанной перспективой, особенно для тех, у кого там уже жили родные или имелись деловые связи. Поначалу австралийцы без восторга отнеслись к идее приезда иммигрантов из Шанхая: они еще помнили о враждебной реакции общества на прибытие в Австралию русских и беженцев русско-еврейского происхождения в 1946–1947 годах. Многие консульские работники не собирались различать евреев и русских: в их глазах все они были замешаны в какие-то темные дела и причастны к махинациям на черном рынке. В Австралии всерьез задумались над вопросом, как относиться к обладателям советских паспортов, и всегда ли наличие этих паспортов автоматически означает симпатии к СССР[474]474
  Suzanne Rutland. Waiting Room Shanghai: Australian Reactions to the Plight of Jews in Shanghai after the Second World War, Leo Baeck Yearbook. 1987. Vol. 32, no. 1. Pp. 411–428; Jayne Persian. «The Dirty Vat»: European Migrants to Australia from Shanghai, 1946–1947, Australian Historical Studies. 2019. Vol. 50, no. 1. Рp. 35–38; Sheila Fitzpatrick, Justine Greenwood. Anti-Communism in Australian Immigration Policies 1947–1954: The Case of Russian/Soviet Displaced Persons from Europe and White Russians from China, Australian Historical Studies. 2019. Vol. 50, no. 1. Pp. 45–47, 50–51 (о выдаче паспортов).


[Закрыть]. Возможной проблемой было и сотрудничество многих русских с японцами в военные годы, хотя на деле австралийские иммиграционные службы в большинстве случаев просто не желали ничего об этом знать[475]475
  AN: AJ/43/1076, Folder 8, E. Bogen, Report on Resettlement Activity from 29th March to 12th April, 14 April 1949. Этот сотрудник IRO выражает обеспокоенность тем, что Австралия, как и другие неназванные страны, возможно, захочет отказать шанхайским русским в праве на иммиграцию на основании их пособничества японцам в военную пору.


[Закрыть].

Однако все эти волнующие вопросы отпали, как только Австралия согласилась принять большое количество шанхайских русских, эвакуированных в 1949 году на Тубабао, и даже тем, кто остался в Шанхае, часто удавалось получить визу на основании личного поручительства – чаще всего от родственников и друзей, перебравшихся в Австралию ранее. Русско-еврейские родственники Дмитрия Шамшурина несколько лет подыскивали место, куда можно уехать, и в конце концов нашли в Брисбене семью, которая вызвалась за них поручиться, и отбыли туда в 1950 году. Сэм Мошинский уехал в октябре 1951 года благодаря поручительству друзей семьи в Мельбурне, а остальная родня последовала за ним в марте 1952-го. Нина Черепанова, чей первый муж, казак, был арестован и сгинул в лагерях, смогла приехать в Брисбен с новым мужем по приглашению своей сестры, которая въехала туда в 1952 году. Лидия Ястребова была так привязана к прославленной харбинской балерине и балетмейстеру Елизавете Квятковской, что выступила поручительницей и организатором ее эмиграции в Австралию. Квятковская представляла собой довольно диковинное зрелище: она вышла из женского монастыря, где прожила некоторое время, но продолжала носить черные монашеские одеяния. Последние годы жизни Квятковская провела в доме престарелых для русских в Сиднее и была погребена на русском кладбище[476]476
  Лидия Шамшурина. Указ. соч. С. 11–13; С. Мариничева. Нина Черепанова // Австралиада. 2001. № 27. С. 10; Sam Moshinsky. Op. cit. Рp. 182, 189; История русских в Австралии… Т. III. С. 121; Л. А. Ястребова. Воспоминания о балетмейстере Е. В. Квятковской // Русский Харбин… С. 175.


[Закрыть].

Тубабао

Тубабао – неосвоенный тропический остров Филиппинского архипелага – стал для русских шанхайцев неожиданным местом пребывания, да и участие IRO в организации их переселения туда оказалось несколько неожиданным, поскольку ее деятельность в Азии заключалась главным образом в помощи европейским евреям, вынужденным бежать от Гитлера. Решение IRO эвакуировать тысячи русских из Шанхая было принято под воздействием почти панического страха: в ту пору китайские коммунисты уже приближались к Шанхаю, и его падение (последовавшее в мае 1949 года) казалось неизбежным. К тому же на это решение наверняка повлияло успешное давление со стороны неуравновешенного казака Григория Бологова, председателя Объединения русских эмигрантов: в какой-то момент переговоров он вынул пистолет и грозил застрелиться на месте, если его требования эвакуировать русских не будут выполнены. Возможно, в IRO сочли, что для русских близкий приход коммунистов представляет особую опасность, потому что некоторые из них имели обширные связи с различными иностранными разведслужбами. Как бы то ни было, IRO дала убедить себя в том, что эвакуация необходима и начать ее нужно как можно скорее[477]477
  Sheila Fitzpatrick. Russians in the Jungle: Tubabao as a Way Station for Refugees from China to Australia, 1949, History Australia. 2019. Vol. 16, no. 4. P. 697.


[Закрыть].

Поскольку найти долговременное пристанище в кратчайшие сроки было невозможно, правительство Филиппин уговорили принять шесть тысяч русских из Шанхая самое большее на четыре месяца, пока IRO будет вести переговоры с разными странами о возможности их дальнейшего переселения. Отбор кандидатов проводило Объединение русских эмигрантов под руководством Бологова при минимальном участии IRO[478]478
  Louise W. Holborn. The International Refugee Organization… P. 423; AN: AJ/43/580: меморандум для директора Кингсли, 4 октября 1949 г. Нигде не найдены четкие разъяснения того, как именно ответственность за отбор кандидатов распределялась между IRO и Русским эмигрантским объединением, но из описания у Моравского (с. 2–3) процесса регистрации русских, желавших уехать (а Моравский участвовал в нем лично), недвусмысленно следует, что, по сути, за отбор отвечало именно Русское эмигрантское объединение, а IRO – за организацию перевозки и содержание беженцев на Филиппинах: Н. В. Моравский. Остров Тубабао, 1948–1951. М., 2000. С. 2–3.


[Закрыть]. Из 5 500 белых русских, эвакуированных на Тубабао, некоторые были давними шанхайскими жителями, а иные перебрались в Шанхай лишь недавно из других центров русской эмиграции вроде Харбина и Тяньцзиня. Подавляющее большинство (87 % группы) составляли этнические русские, остальная же часть складывалась из представителей других национальностей бывшей Российской империи: украинцев, поляков, татар, латышей и прочих, лишь с одним заметным исключением – евреев там не было почти ни одного[479]479
  AN: AJ/43/580, Statistics on camp population as of end of June 1949’; Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 14. Если верить данным IRO о национальной принадлежности переселенцев, а также данным переписи, произведенной русскими на острове, евреев среди беженцев не было. В действительности же они в небольшом количестве все-таки были: после прибытия с Тубабао на борту «Генерала Грили» 9 ноября 1949 г. в беседе с австралийскими иммиграционными чиновниками евреями себя назвали Шепсель Биберфилд и его престарелая мать, хотя его жена и юная дочь записались православными (из базы данных); Борис Вайнгласс, прибывший на борту «Мэрайн Джампер» месяцем ранее, а также его жена и сын, вполне могли быть евреями, хотя и значились литовцами по гражданству, русскими по национальности и православными по вероисповеданию; и Глеб Гинч, прибывший на борту «Хейвен» в июне и представившийся гражданином Литвы, считал себя русским, но, возможно, отчасти был евреем, если верить словам его дочери. Информация из списков пассажиров в базе данных русских, прибывших из Китая; интервью с Наташей Нил (дочерью Гинча) в Гисборне, 26 октября 2018 г.


[Закрыть]. А так как в шанхайской русской общине насчитывалось немало евреев, желавших эмигрировать (в остальных случаях и являвшихся главными объектами опеки IRO), то легко предположить, что процесс отбора кандидатов держали в своих твердых руках люди Бологова.

Для первой партии русских, прибывших из Шанхая, Тубабао приготовил весьма неприятный сюрприз: остров оказался совершенно непригодным для жизни, к тому же дождь лил как из ведра. Руководитель группы, генерал Константин Клуге, бывший полковник Императорского генерального штаба, счел это за издевательство и отказался высаживать на берег женщин. Клуге отослали в Манилу, и оттуда он уже не вернулся, на смену ему вскоре приехал задержавшийся в Шанхае Бологов[480]480
  Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 9; Olga Miram. Tubabao Island Camp, Tubabao: Russian Refugee Camp, Philippines 1949–1951. Sydney: Russian Historical Society in Australia, 1999. Р. 16. Ольга, дочь Клуге, недавно вышедшая замуж, осталась на острове, а потом иммигрировала в Австралию, тогда как ее родители поселились в США: Olga Pronin. Honeymoon on Tubabao, ibid. Pp. 24–25.


[Закрыть]. По счастью, среди переселенцев было несколько умельцев-инженеров, выпускников Харбинского политеха, и они быстро построили хижины, а потом возвели и две церкви, школу и больницу[481]481
  David Wolff. Russian Collective Biography on the Way from China to Australia, неопубликованный материал, представленный на конференции «Китайские русские как послевоенные иммигранты в Австралии», которая проходила в Сиднее 7–8 ноября 2019 г. (об инженерах – выпускниках Харбинского политеха).


[Закрыть]. Молодежи все это показалось первоклассным приключением (наверное, с годами впечатления стали только ярче): Гэри Нэш вспоминал, что остров «походил на большой летний лагерь». Спустя много лет мемуаристы с восторгом описывали, как ставили палатки в джунглях, как любовались экзотической флорой и фауной, плавали в теплом море, смотрели фильмы, предоставленные IRO. А еще танцевали по вечерам под музыку бывшего полицейского оркестра шанхайской Французской концессии, сорок пять участников которого вместе с дирижером оказались среди беженцев и жили в «Квартале музыкантов» нового поселения на острове. В составе группы, приплывшей на Тубабао, были и члены многочисленных русских скаутских организаций Шанхая (они поселились в «Скаутском квартале»), скаутские игры стали главным развлечением молодежи: в итоге в отряды записалось около 400 мальчиков и девочек, а среди скаутмастеров были Михаил Плеханов и Анатолий Коновец (оба со временем станут видными деятелями русского скаутского движения в Австралии)[482]482
  Гэри Нэш. Указ. соч.; T. В. Таболина. Указ. соч. С. 41; Russians in Strathfield: A Community Profile, 1949–1999, Kyra Tatarinoff, Peter Tatarinoff, Anatoly Konovets and Irene Kasperski-Andrews (eds). Sydney: Russian Ethnic Community Council of NSW, 1999. Р. 69; Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 14.


[Закрыть].

Но не все 5 500 русских, вывезенных из Шанхая на Тубабао в первые месяцы 1949 года, были молоды. Напротив, в составе группы оказалось куда больше людей старше сорока лет, чем IRO и национальные отборочные комиссии были готовы принять для переселения в Европу. Индексы трудоспособности тоже оказались значительно ниже того уровня, которого ожидали от потенциальных иммигрантов австралийские отборочные комиссии, а еще среди беженцев были проститутки, наркоманы и алкоголики. Из старшего поколения многие в прошлом были «белыми воротничками» и не желали заниматься тяжелым физическим трудом, хотя готовность к нему не только считалась желательной с точки зрения вероятности получить статус мигранта, но и была чрезвычайно востребована для обустройства лагеря на острове. «Эта группа из-за ее состава и из-за прошлого ее участников стала одной из самых трудных для IRO, – так писал официальный историк этой международной организации. – Пожилые члены группы все еще лелеяли надежду на победное возвращение в Россию; и очень многие держались за идею, что, раз они раньше всех бежали от большевиков, значит, весь мир перед ними в долгу»[483]483
  AN: AJ/43/1076, папка 1: List of Samar Mental Cases, папка 8, E. Bogen, Report on Resettlement Activity from April 12th to April 30th [1949]; NAA: A2169 1949: Report by B. K. Lawrey on Activities of Australian Immigration Selection Team, 29 July 1949; Louise W. Holborn. International Refugee Organization… Pp. 425 (цитата), 490 (количество беженцев на Тубабао).


[Закрыть].

В группу каким-то образом просочилось несколько человек с просоветскими взглядами[484]484
  Судя по позднейшим обвинениям со стороны ASIO в Австралии, этими людьми были Константин Бенерацкий, Николай Бабушкин, Владимир Кузьмин и, возможно, Всеволод Черепанов: см. главу 9.


[Закрыть], но в целом в русской общине на Тубабао подавляющее большинство придерживалось антикоммунистических убеждений, чего и следовало ожидать, учитывая, что отбором кандидатов занимался Русский эмигрантский комитет. Что характерно, антикоммунисты разбились на политические фракции – главным образом, на монархистов и солидаристов, то есть сторонников эмигрантской организации НТС (антисоветской, но не монархической). У НТС был на острове свой официальный представитель – Анатолий Коновец из Тяньцзиня, по подписке можно было получать энтээсовский журнал «Посев». В дальневосточной прессе иногда писали, что Тубабао сделался средоточием «интриг и махинаций Ватикана и американских разведслужб», а Бологова и его сотоварищей называли «агентами гоминьдановской разведки». Независимо от того, был ли связан Бологов с какой-либо разведкой или нет, он сделался постоянным раздражителем для IRO из-за стремления всюду насаждать свои порядки и из-за упорной привычки писать иностранным правительствам и международным организациям петиции и обличительные доносы. Он «постоянно пытался управлять лагерем по своему усмотрению и всячески противодействовать начальнику лагеря, капитану Кумзу», – жаловался один сотрудник IRO[485]485
  Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 20 (NTS); AN: AJ/43/1078 (Джерард Прайс, с цитатой из Daily News, 21 июня 1949 г.); AJ/43/1076, папка 4, письмо Богена мистеру Якобсену, пом. ген. дир. штаб-квартиры IRO, 26 мая 1949 г.


[Закрыть]. Другим источником постоянного беспокойства был архиепископ Иоанн. Он прибыл на остров в апреле 1949 года с группой русско-китайских сирот без каких-либо документов, а в июле просто бросил их одних, уехав с Тубабао, чтобы убеждать США принять русских иммигрантов[486]486
  AN: AJ/43/1076, папка 10, сотрудница службы переселения Сьюзен Петтиз – Молли Рул, 21 июля 1950 г.; Н. В. Моравский. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть].

Поскольку Тубабао был лишь промежуточным пунктом, IRO нужно было найти для русских какую-то страну, которая дала бы им постоянное пристанище как иммигрантам. Австралия поначалу не проявляла к ним никакого интереса, тем более что в министерстве иммиграции были большие сомнения относительно моральной устойчивости шанхайских русских. Вплоть до середины января 1949 года официальная политика страны не разрешала прием русских или русскоязычных евреев из Шанхая сверх символического количества; и потому Австралия наотрез отказалась предоставлять шанхайским русским даже временное убежище. Однако во внутренней политике произошел внезапный поворот, ставший потрясением для министерства иммиграции, и 15 февраля 1949 года в Канберре было объявлено о решении принять неопределенное количество русских шанхайцев в качестве постоянных иммигрантов[487]487
  AN: AJ/43/580, внутриведомственная докладная записка Рикфорда Джекобсену, 11 февраля 1949 г.; AJ/43/220, вырезка из Australian Newsletter с объявлением о том, что на Филиппины будет отправлена команда с целью отбора «эвакуированных европейцев из Шанхая» для переселения в Австралию. Подробнее см. Sheila Fitzpatrick, Justine Greenwood. Anti-Communism… Рp. 48–49.


[Закрыть]. Так Австралия стала первой – а на некоторое время и единственной – страной, которая сделала этим беженцам заманчивое предложение[488]488
  AN: AJ/43/1076, Folder 8, Situation in Far East, memo, n.d.


[Закрыть]. Притом что причины, стоявшие за изменением иммиграционной политики, остались неизвестными, вероятными факторами перемен могло стать давление со стороны США и IRO. Безусловно, сильной рекомендацией оказались твердые антикоммунистические убеждения беженцев; а учитывая известное нежелание Австралии принимать мигрантов-евреев, легко догадаться, что отсутствие евреев в составе собравшейся на Тубабао группы тоже было встречено молчаливым одобрением австралийцев.

После того как Австралии так успешно выкрутили руки, в марте 1949 года она отправила на Тубабао отборочную комиссию, которую возглавлял Б. К. Лори, представитель министерства иммиграции. Комиссия получила четкие указания: набирать одиноких мужчин моложе 45 лет (позже возрастной порог подняли до 50 лет), одиноких женщин моложе 35 лет и бездетные супружеские пары не старше 45 лет при условии, что они согласятся работать порознь. Избранники должны были принадлежать к европейской расе, евреи не приветствовались. («Ввиду того, что эвакуированным евреям предоставляет убежище Израиль, – докладывал Лори, – евреи не подлежали отбору, за исключением тех случаев, когда они с высокой степенью вероятности могли бы принести особую пользу экономике Австралии».) Как и мигранты, прибывавшие в Австралию в рамках европейской программы массового переселения, прошедшие отбор шанхайские беженцы с Тубабао должны были отработать два года там, куда их пошлет правительство Австралии, в качестве неквалифицированной рабочей силы[489]489
  NAA: A2169 1949, Report by B. K. Lawrey, 29 July 1949, and Admission of White Russians and Others Evacuated from Shanghai, Commonwealth Immigration Advisory Council, July 1949. Лори прибыл в Манилу 5 марта 1949 г., а в Гиван – 9 марта. Другими членами первоначальной комиссии были Дж. Б. Кемп из министерства иммиграции, доктор Ф. У. К. Понсфорд из министерства здравоохранения и лейтенант Л. Б. Роджерс, сотрудник службы безопасности армии, которому предстояло отвечать за проверку благонадежности.


[Закрыть].

Первые впечатления, которые произвела на Лори русская группа, оказались неблагоприятными. Он был осведомлен о том, что за несколько лет до 1949 года в министерстве иммиграции и в австралийском консульстве в Шанхае о русских шанхайцах высказывались весьма нелестно, считая их людьми аморальными и политически неблагонадежными, и потому глядел на Бологова, вожака русской группы, с большой подозрительностью, отмечал у многих русских отсутствие интереса к физическому труду. Лори также беспокоило враждебное отношение казаков к Британской империи (из-за того что Британия сыграла заметную роль в насильственной репатриации казаков, сражавшихся в годы Второй мировой войны на стороне немцев), а следовательно, и к Австралии. Но, проведя на острове несколько месяцев, Лори постепенно менял свое мнение в лучшую сторону. Он не заметил в лагере «распространенной аморальности», доложил он в июне, и «хотя в группе определенно имелись отдельные нежелательные элементы, они составляли лишь малую долю от общего числа, и остальные члены сообщества лагеря относились к этим элементам с презрением». Кроме того, в пользу русских говорили их твердые антикоммунистические взгляды и крепкая (православная) вера, а еще тот факт, что молодежь из Шанхая хорошо владела английским языком[490]490
  NAA: A445, 235/3/7, письмо Лори в министерство иммиграции, 13 апреля 1949 г.; NAA: A2169 1949, Report by B. K. Lawrey, 29 July 1949.


[Закрыть].

На скептицизм Лори русские отвечали полной взаимностью. Для русских Австралия была почти совершенно неизвестной страной: они знали лишь то, что она очень далеко, что там скорее всего жарко, а еще что там живут в основном кенгуру. Почти все они хотели эмигрировать в Америку. Но США распахнули свои двери лишь в 1950 году, уже после того, как многие махнули рукой на бесплодные мечты и подали заявки на переселение в Австралию – практически единственную страну, куда могли законно перебраться беженцы, оказавшиеся на Тубабао. (Среди других стран, присылавших вербовщиков, были, по воспоминаниям одного австралийского иммигранта, Парагвай, Суринам, Сан-Доминго (Доминиканская Республика) и Франция – но только для переселения на Мадагаскар.) Чаще всего Австралия становилась просто выбором по умолчанию. Понькины изначально хотели уехать в Северную Америку, но в итоге выбрали Австралию просто потому, что оттуда первой приехала отборочная комиссия. Подросток Лукас Амбросайтис, брошенный своей матерью-одиночкой и еще не достигший возраста, с которого можно было репатриироваться в СССР или самостоятельно переселиться куда-либо под эгидой IRO, оказался на Тубабао после того, как кто-то в IRO додумался объединить его с бездетной русской парой (47-летним поэтом Павлом Сухатиным и его женой), которые считались бы слишком пожилыми для переселения в случае, если бы при них не было близкого родственника помоложе. Наталья Татаринова (урожденная Сейфуллина) очутилась на Тубабао, а потом в Австралии в силу ряда случайностей. Как и все ее друзья в Шанхае, она хотела получить визу в Америку, но из этого ничего не вышло. Наталья вышла замуж очень рано (после развода родителей), и она уже собралась уехать вместе с семьей мужа в Аргентину, как вдруг осознала, что тогда ей придется жить там вместе со свекровью, – и передумала. В итоге она развелась с мужем и эвакуировалась на Тубабао вместе с бабушкой и трехлетним сыном Павлом. Решение ехать в Австралию она приняла уже на Тубабао в последний момент, пропустив до этого два шанса подать заявление. Бабушку ей пришлось оставить, потому что для Австралии та была слишком старой (а в Нью-Йорке нашелся дядюшка, готовый оплатить проезд бабушки в Америку, и там она поступила в женский монастырь)[491]491
  E. Ширинская. Тубабао // Австралиада. 2000. № 22. С. 34; Лидия Ястребова. Лука и Тамара Амброс // Там же. 2002. № 33. С. 32–35; Воспоминания Натальи Леонидовны Татариновой… С. 16–26. Юрий Понькин. Путь отца. Сидней, 1997. С. 169–170.


[Закрыть].