Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

Глава 8 Красные русские

В сознании австралийцев понятия «русский» и «красный» были связаны между собой давно – еще с 1919 года, когда в Брисбене произошли «беспорядки под красным флагом». Но многие из живших в Австралии по-настоящему красных русских вернулись в Россию после Октябрьской революции 1917 года, а среди русских иммигрантов, приезжавших на континент в 1920-е и 1930-е годы, преобладали белые – противники революции. После войны, когда хлынула новая волна иммигрантов, к берегам Австралии прибыло еще больше белых русских из Европы и Китая – твердых и даже яростных в своих антикоммунистических убеждениях. Но все равно и в народе, и среди официальных лиц многие продолжали подозревать, что внутри каждого русского скрыта хоть крупица красного[703]703
  См.: Г. И. Каневская. «Мы еще мечтаем о России…» С. 182. О том, что в середине 1950-х в Австралии в русских видели возможных шпионов независимо от того, были ли это красные (бывшие ди-пи) из Советского Союза или белые из Китая.


[Закрыть]. В самом деле, в какой-то степени эти подозрения были оправданны, но не в том смысле, что все русские могли оказаться тайными социалистами, а в том смысле, что при определенных обстоятельствах их русский национализм мог преобразиться в советский патриотизм. Так уже происходило в русской эмиграции в Китае в годы Второй мировой войны, когда многие белые русские осознали, что они рады победам СССР над немецкими захватчиками. Легко было представить, что такое повторится, если начнется третья мировая война, в которой Советский Союз (Россия) вновь окажется в противостоянии с другими странами, и уж в ASIO прекрасно это понимали. Понимала это и русская диаспора в Австралии – во всяком случае, в лице Анатолия Коновца, который замечал в общине озабоченность тем, что его социологический опросник о политических убеждениях, возможно, выявил «более сильные просоветские настроения, чем можно было бы ожидать»[704]704
  Anatole Konovets. Op. cit. P. 79.


[Закрыть].

Ключевое слово здесь, по-видимому, – «просоветские», а не «просоциалистические». СССР был по определению социалистическим государством, но объединить эмигрантов могла бы не тяга к социализму как таковому, а любовь русских к покинутой далекой родине. Впрочем, нельзя было закрывать глаза и на тот факт, что многие ди-пи и русская молодежь из Харбина воспитывались и получали образование или в Советском Союзе, или в советских школах и молодежных организациях в Китае. Генри Г. Эртс, раньше работавший в Китае, считал, что бывшие ди-пи в Австралии «находятся под сильным влиянием своего воспитания, полученного при коммунистическом режиме»[705]705
  Henry G. Aerts. S. J. Russian Migration in Australia, Social Survey, February 1971. P. 27.


[Закрыть]. При интервьюировании бывших ди-пи в Европе в рамках послевоенного Гарвардского проекта по изучению советского общественного строя обнаружилось, что, хотя чаще всего люди высказывались о советском политическом строе неприязненно, многие тем не менее одобряли «социальную ориентированность» СССР (бесплатное образование, льготы для трудящихся, государственную систему здравоохранения)[706]706
  Alex Inkeles, Raymond Bauer. Op. cit. Pp. 233–254 (chapter 10)


[Закрыть]. Перебравшись в США и Австралию, они вряд ли придерживались прежних ценностей (иначе родители Алекса Селенича были бы не единственными в Джилонге бывшими ди-пи, поддерживавшими лейбористов)[707]707
  См. Введение.


[Закрыть], но их прошлый опыт, несомненно, был одной из причин, в силу которых белые русские не могли вполне поверить в глубину и искренность антикоммунистических взглядов ди-пи.

В обоих потоках мигрантов, среди ди-пи из Европы и русских из Китая, были люди, которых ASIO подозревала в симпатиях к СССР и держала под наблюдением. Хотя случаи вступления китайских русских в Коммунистическую партию Австралии были неизвестны, все равно ко многим из них, в том числе к некоторым русским евреям, в ASIO относились с недоверием. Мы уже встречали Натана Фицера, русского еврея и предпринимателя, который прибыл в Австралию из Китая в 1939 году. После войны Фицер стал вице-председателем Русского общественного клуба и другом Клодницких, заведовавших этим клубом; и в 1948 году служба безопасности стран Содружества проявила к нему такой интерес, что записала у него дома разговор с участием его жены и зятя (как именно была сделана эта запись, неясно), а также отслеживала его телефонные звонки. В записанной беседе затрагивались политические темы, но замечания самого Фицера носили сугубо практический характер: у него был «близкий друг» в советском посольстве, и он был уверен, что добьется выгодных цен в одной торговой сделке, «потому что он русский»[708]708
  NAA (NSW): SP1714/1 N41978. Донесение Р. Уильямса, заместителя директора, о Натане М. Фицере, 21 августа 1948 г. Еще о Натане Фицере в NAA: A6122 122: донесение от 21 июля 1947 г.


[Закрыть]. С самого начала объектом интереса спецслужб стал и брат Натана – Исаак: он приехал из Шанхая 3 октября 1946 года на пароходе «Неллор». Судовой казначей заявил, что Исаак пытался распространять среди пассажиров коммунистическую пропаганду, а еще общался с другим пассажиром с немецкой фамилией, якобы «рьяным нацистом» (на самом деле это был еврей, бывший узник нацистского концлагеря). Исаака немедленно опознали как брата Натана, уже известного сотрудникам службы безопасности[709]709
  NAA: A8911 87: донесение Ф. В. С. Стюарта, дознавателя. 4 октября 1946 г. Исаак Фицер был убит по неизвестным причинам на принадлежавшем ему складе списанных и лишних товаров в Фэрфилде вскоре после его переезда в этот пригород в 1958 г. Череда неприятностей преследовала и его родных: на Натана Фицера тоже было совершено нападение на улице в 1954 г.; в 1950 г. произошел подозрительный пожар в конторе Nathan Fitzer Pty Ltd на Кинг-стрит; и сгорел многоквартирный дом, где жил Исаак до переезда в Фэрфилд. The Sun (Сидней), 3 August 1954; The Sunday Herald, 19 November 1950; The Biz (Фэрфилд), 9 April 1958.


[Закрыть].

Исаак Фицер попал в составленный в 1957 году в Новом Южном Уэльсе список подозрительных иностранцев (в «категорию С»), наряду с другими китайскими русскими – Борисом Бинецким, сменившим Августу Клодницкую на посту председателя Русского общественного клуба, и Всеволодом Черепановым, который прибыл в 1949 году с Тубабао на борту «Мэрайн Джампер». (Возможно, это был тот самый Черепанов, которого в 1951 году осведомитель ASIO охарактеризовал как «политически неустойчивого, сочувствующего советскому режиму» и высмеивавшего «образ жизни австралийцев»[710]710
  NAA: A6122 368.


[Закрыть].) Бинецкий, родившийся в Харбине в 1902 году, до переселения в Австралию (в 1950 году) жил в Тяньцзине, работал в торговле и проявлял живейший интерес к искусству, особенно к театру. Как и многие другие русские, жившие в Китае, он получил в 1946 году советское гражданство, но, что менее типично, он сохранил его и в дальнейшем и не подавал заявления на натурализацию в Австралии, даже прожив там много лет. Он явно ощущал себя «советским гражданином… настоящим русским», хотя за всю жизнь провел в СССР всего сутки (в 1919 году во Владивостоке, где он, по-видимому, пытался поступить во флот)[711]711
  Содержательный рассказ о жизни и политической деятельности Бориса см. в: Ebony Nilsson. The «Enemy Within»: Left-wing Soviet Displaced Persons in Australia’, PhD diss., University of Sydney, 2021, chapter 2. Приведенная цитата – из этой работы, это было замечание Августы Клодницкой.


[Закрыть].

Как это было и с китайскими русскими, никто из иммигрантов из Европы, приехавших в страну после войны, не вступал в Компартию Австралии. Но ASIO все равно бдительно следила за ними, высматривая малейшие признаки симпатии к Советам, и особенно пристально наблюдала за теми, кто посещал Русский общественный клуб в Сиднее или имел связи с посольством СССР в Канберре или с другими советскими официальными лицами. В категорию С списка, составленного в 1957 году в Новом Южном Уэльсе, попали также Елена Деркач, Александр Дукин, Лидия Мокрас, Ольга Нойман и Анатолий Арсененков. Первые трое были завсегдатаями Русского общественного клуба. Деркач была украинкой из ди-пи, вдовой около сорока лет с медицинским образованием, которое не было признано в Австралии; на переквалификацию у нее ушло несколько лет. Александр Дукин рассказывал о своем прошлом по-разному (возможно, он был советским инженером или, что также вероятно, был вовсе не ди-пи, а перебежчиком, на что сам позднее намекал), но достоверно о нем было известно, что это молодой, энергичный человек, вероятно, русский (хотя и прибыл с документами, в которых значился украинцем), и что он часто посещал Русский общественный клуб и в начале 1950-х общался там с будущим советским перебежчиком Владимиром Петровым[712]712
  Биографические сведения о Дукине и Деркач я почерпнула из: Ebony Nilssen. The «Enemy Within»… – главной исследовательской работы, посвященной этой теме. Некролог Дукина, написанный Бренданом Коксом и напечатанный в The Sydney Morning Herald 27 ноября 2015 г., явно опирался на сведения, которые сам Дукин сообщал о себе в позднейшие годы жизни; он был назван «перебежчиком из русских оккупационных войск в Берлине», и еще подразумевалось, что он успел выучиться на инженера в России. Последнее представляется маловероятным, если Дукин действительно родился в 1925 г., как указано, а в начале войны был призван в Красную армию и служил в ней вплоть до своего бегства в Германии в какой-то момент до 1949 г.


[Закрыть].

Лидия Мокрас, с которой мы еще встретимся в следующей главе, была подругой и любовницей Михаила Бялогуского, двойного агента, который курировал Петрова, и ее часто видели в Русском общественном клубе в компании Бялогуского и Петрова. Ей нравились мистификации, она любила рассказывать разные небылицы о собственном прошлом, о своих знакомых и своих настоящих убеждениях. Согласно истории, которую она преподнесла сотрудникам ASIO, она родилась в 1919 году в семье польских ссыльных в Сибири, а когда началась война, училась в медицинском на Украине. Во время войны ее будто бы отправили в Германию (как она уверяла, по заданию советской разведки), после войны она стала ди-пи, вышла замуж за другого ди-пи и вместе с ним в ноябре 1949 года эмигрировала в Сидней[713]713
  NAA: A6119, 4715: МОКРАС, Лидия, т. 2, автобиография, без даты.


[Закрыть]. Сам Бялогуский тоже был человеком многоликим, даже если не принимать в расчет его роль двойного агента: родившийся в России в семье польских евреев, он стал не только врачом, но еще и профессиональным скрипачом (а позже и дирижером оркестра), и в Австралию в 1941 году приехал из Вильнюса по Транссибу, через Владивосток и Токио[714]714
  Michael Bialoguski. Op. cit. Pp. 10–15.


[Закрыть]. Легкость, с которой его приняли в Русском общественном клубе, говорит о том, насколько клуб был открыт всем русскоязычным независимо от их национальной принадлежности.

В категорию С списка опасных иностранцев был включен и польский еврей Северин Пейсахович, русскоязычный иммигрант, который провел военные годы в Советском Союзе, где находили убежище многие польские евреи, бежавшие на восток от немцев. Судя по его раннему приезду (12 июня 1947 года, на борту парохода «Марелла»), он был мигрантом с правом высадки, имевшим в Австралии поручителя, а не участником программы массового переселения (к этим программам евреев старались не допускать, особенно к первым рейсам). В Сиднее он иногда посещал Русский общественный клуб и, как докладывали в ASIO, водил дружбу с Беллой Вайнер (членом Компартии Австралии, приехавшей еще до войны польской еврейкой), а также был знаком с корреспондентом ТАСС Федором Носовым и его женой. Хотя до войны в Варшаве Пейсахович был коммунистом-активистом, о чем он рассказывал интервьюеру в 1990-е годы, в ASIO об этом явно не знали, но смотрели на него с подозрением, потому что он состоял в организациях, считавшихся советскими «ширмами»: в сиднейском Еврейском совете по борьбе с фашизмом и антисемитизмом и в Еврейском движении за мир. «По этой причине, – говорилось в заключении донесения службы безопасности, – он должен относиться к коммунизму по меньшей мере сочувственно, а следовательно, он неблагонадежен. Рекомендуется интернирование [в случае начала третьей мировой войны]»[715]715
  NAA: A6119 914: Emergency Measures – Internment of Aliens, 3 May 1957 (цитата); NAA, A6119 914: Донесение исполняющего обязанности сотрудника главного отдела, B1 (имя вымарано) о Пейсаховиче Северине и Пейсахович Францишке от 26 октября 1955 г.; Интервью Филипа Джозефа с Северином Пейсаховичем, 27 апреля 1995 г., Sydney Jewish Museum Shoah Collection (благодарю Эбони Нильссон за ссылку на этот источник).


[Закрыть].

Двое русских оказались включены в категорию С, вероятно, из-за своих связей с негласным советским агентом (вербовавшим потенциальных репатриантов) Анатолием Гордеевым, о деятельности которого еще пойдет речь в этой главе. Помимо того, что они охотно беседовали с Гордеевым, имевшим для прикрытия дипломатическую должность, и по крайней мере один из них всерьез задумывался о репатриации в СССР, не было абсолютно никаких указаний на то, что они придерживались социалистических или хотя бы отчетливо просоветских взглядов. Анатолий Арсененков попал во время войны в Германию: его отца, машиниста локомотива, увезли туда из Смоленской области в качестве рабочей силы. В конце войны Анатолий (тогда ему было 19 лет) хотел вернуться в Советский Союз (так, во всяком случае, он говорил Гордееву), но отец пригрозил ему покончить с собой, если он уедет. В 1949 году Анатолий решил уехать один в Австралию, выдав себя за украинца, хотя в действительности был русским, и оставить на время отца с матерью в Германии (вначале они хотели эмигрировать в Аргентину – при Пероне там благосклонно относились к правым русским). Две его сестры уехали в 1950 году в Америку. Через несколько лет он обратился в советское посольство в Канберре с вопросами о репатриации, но потом уже не объявлялся[716]716
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 888. Л. 80, 222; ITS: 6501 A-4039: личное дело Арсененкова Петра, а также его семьи, включая Анатолия (благодарю Джейн Першиан за копию этого документа).


[Закрыть].

Если у Арсененкова, по крайней мере, были когда-то настолько сильные просоветские настроения, что он поссорился с родными из-за желания вернуться на родину в 1945 году, то другая ди-пи из категории С, вступавшая в контакт с Гордеевым, по-видимому, занимала не столь однозначную политическую позицию. Ольга Нойман (урожденная Янович), русская, родившаяся в Киеве, училась на медицинском факультете, когда началась война, и была угнана в Германию на принудительные работы. Оказавшись после войны в лагере для перемещенных лиц, она вышла замуж за поляка Бронислава Ноймана, с которым в марте 1950 года приехала в Австралию. Когда Гордеев познакомился с Ольгой, она с мужем жила в Кабраматте. В донесении Гордеева, отправленном в Москву, говорилось, что Нойман работает уборщицей на фабрике и очень этим недовольна, так как эта работа не соответствует ни ее образованию, ни прежнему социальному статусу. Она «сильно желает вернуться на Родину, однако поехать без мужа отказалась…». В беседе она выражала обеспокоенность тем, что ее могут наказать или конфисковать собственность, если она вернется в СССР, а также проявляла чрезмерный интерес к сравнению уровня жизни в обеих странах, спрашивала, дорого ли стоят в Советском Союзе хорошие туфли. Можно предположить, что сравнение было явно не в пользу СССР (страна после войны испытывала большие экономические трудности, купить хорошие туфли было почти невозможно ни за какие деньги). Как бы ни скучала Ольга по родной стране, ее, похоже, не удалось убедить в том, что при социализме жизнь налажена лучше. Она «высказывала недовольство некоторыми порядками в СССР (например, заявила о том, что „ей всегда не нравились пятилетки“ и т. п.)». Поскольку Ольга сказала, что любит мужа (не имевшего права на репатриацию и присутствовавшего при разговоре), ее возвращение в Советский Союз было явно неосуществимой идеей, как бы Гордеев ни пытался убедить себя в обратном (под давлением Москвы, требовавшей от него результатов)[717]717
  Там же. Л 139–142.


[Закрыть].

В некоторых русских семьях, иммигрировавших после войны, второе поколение, выросшее уже в Австралии, оказалось радикальнее родителей. По крайней мере две дочери из иммигрантских семей выбрали себе в мужья людей с левыми взглядами – из тех, кто работал в профсоюзах и симпатизировал социалистам (или лейбористам). Дочь Натана Фицера Нора была подростком, когда родители привезли ее из Китая в Австралию (в 1939 году); в 1947 году она окончила Сиднейский университет и получила диплом юриста. Замуж она вышла за Джима Макклелланда, тоже начинающего юриста; в ту пору он был троцкистом, имел тесные связи с профсоюзами, а позже, в 1970-е годы, стал министром в правительстве Уитлэма. В беседе, которая происходила в доме отца Норы (и запись которой попала в ASIO, о чем уже упоминалось выше), именно Нора, а не ее отец или муж, в назидательной манере выразила свои левацкие убеждения и отчетливо антиамериканское отношение к холодной войне:

[Она предположительно] заявила, что чем больше времени будет у России до возможной войны с Америкой, тем лучше будет для России, потому что Америка боится не столько России, сколько рабочего класса всего мира. Она говорила, что рабочий класс Австралии более передовой, чем в Америке, но и в США рабочие постепенно получают образование и начинают мыслить здраво. Далее она сказала, что здесь у России авангард.

К сожалению, тайный осведомитель, оказавшийся дома у Фицеров, не объяснил, какой смысл могло иметь последнее довольно загадочное замечание Норы[718]718
  NAA (NSW): SP1714/1 N41978. Донесение Уильямса, 21 августа 1948. По-видимому, Нора не разделяла троцкистских взглядов мужа, и потому, возможно, ей был свойственен еще и антиамериканизм, но наверняка она была настроена менее просоветски, чем можно заключить из этого донесения. В написанной позднее автобиографии Макклелланд лишь косвенно касается своего первого брака и совсем ничего не рассказывает о политических расхождениях между ним и женой, однако упоминает, что именно Нора ввела его в среду, отличавшуюся большим космополитизмом по сравнению с его прежним окружением: James McClelland. Stirring the Possum: A Political Autobiography. Sydney: Penguin, 1988.


[Закрыть].

Другой сторонницей левых из второго поколения иммигрантов, только уже с европейским прошлым, была Женни Джордж, урожденная Евгения Синичкина, родившаяся в русской семье в лагере ди-пи в Италии в 1947 году. По ее словам, веру в ценность образования ей внушила мать, которой пришлось прервать учебу в университете из-за войны. (Идея важности образования занимала центральное место в советской социалистической идеологии, хотя, конечно, нельзя утверждать, что она была популярна только в Советском Союзе.) Получив профессию педагога (так как социальная стипендия педагогического колледжа открывала наименее затратный путь в университет), в конце 1960-х годов Женни вышла замуж за австралийского коммуниста Падди Джорджа. Сама она успела побывать членом связанного с партией молодежного союза «Эврика» (хотя и не в самой партии), активно участвовала в жизни Учительской федерации Нового Южного Уэльса. После смерти мужа Женни сделала успешную карьеру в профсоюзном движении и в 1996 году стала первой женщиной, занявшей должность председателя Совета профсоюзов Австралии[719]719
  Mark Davis. Profile: Jennie George, Australian Left Review, vol. 1, 1991, p. 3; Jennie George, Wikipedia, Об образовании как важнейшей советской ценности см. Sheila Fitzpatrick. The Cultural Front. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992. Рp. 225–226 и др.


[Закрыть].

Однако такие люди были исключениями. В целом группа русских иммигрантов, прибывших в страну после войны, произвела заметно меньше левых активистов, чем послевоенные же волны иммигрантов из Греции или Италии, – возможно потому, что в политической культуре этих двух стран социализм и коммунизм занимали место наравне с другими позициями и представляли общественно приемлемый выбор[720]720
  Об итальянцах см. Gianfranco Cresciani. ASIO and Italian Persons of Interest. Redland Bay: Connor Court Publications, 2017; о греках: Joy Damousi. Memory and Migration… Рр. 109–135.


[Закрыть]. Совсем иначе обстояло дело среди бывших белых русских, для которых и социализм, и коммунизм были чем-то вроде табу, и среди бывших красных русских, для которых коммунизм был вовсе не выбором, а идейно навязанной данностью. Положение осложнялось тем, что центр мирового коммунизма – Россия – для русских был еще и родной страной и потому таил для них особую притягательность, никак не связанную с коммунизмом. Просоветские русские иммигранты оказывались в меньшинстве как бы в квадрате: и внутри русской общины, и внутри Австралии, причем в условиях набиравшей силу холодной войны это меньшинство двойной степени выглядело потенциально опасным. Они оказывались в особенно уязвимом положении, потому что навлекали на себя не только подозрения австралийцев в лояльности приютившей их стране, но и критику, с которой на них часто обрушивались соперники из белого лагеря: если в Советском Союзе все так прекрасно, почему же они, его сторонники, там не живут?

Русский общественный клуб

Русские иммигранты, придерживавшиеся левых взглядов или симпатизировавшие Советскому Союзу, собирались в Русском общественном клубе в Сиднее, по адресу Джордж-стрит, 727. Сидней был уникален тем, что там в непосредственной близости друг от друга находились «красный» и «белый» клубы. «Пожалуй, символично, – писал один из завсегдатаев (белого) Русского клуба на Джордж-стрит, 800, – что антикоммунисты из своего клуба на третьем этаже могут глядеть свысока на красных, чей клуб находится под землей, в тускло освещенном подвале»[721]721
  Николай Харков, цитируется в очерке, опубликованном в People, 2 июня 1954 г., вырезка in NAA: A6122, 166.


[Закрыть].

Пусть этот клуб и правда размещался в подвальном этаже, зато там был просторный зал на 200 человек, где устраивались танцевальные вечера и проводились кинопоказы, а еще была комната для карточной игры и библиотека. Клуб возник еще в начале 1930-х годов, предположительно, отпочковавшись от Общества друзей Советского Союза, – в ту пору он занимал угол в здании штаб-квартиры лейбористской партии на Оксфорд-стрит в центре Сиднея. Позже клуб перебрался в помещение получше, подходившее и для танцев, и для проведения собраний, но в 1939 году, когда между СССР и нацистской Германией был заключен пакт о ненападении, австралиец, владевший помещением, выгнал клуб вместе с его завсегдатаями. После этого им некоторое время приходилось собираться или в частных домах, или в кафе, которое держала председательница клуба П. И. Горская.

В 1941 году, когда Германия напала на Советский Союз, политическая ситуация снова изменилась, и члены «красного» клуба снова оказались при деле: вместе с левой активисткой Джесси Стрит они отправляли в СССР дубленые овечьи шкуры и медикаменты, чтобы поддержать Красную армию. Именно тогда, в 1943 году, клуб и был официально зарегистрирован как таковой, и секретарем его стала Мария Нестор. Сообщали, что на нужды клуба пожертвовал 500 фунтов Иван Репин, владелец кофейни. Клуб расположился по новому адресу на Джордж-стрит, 727 в подвальном этаже левого Итало-австралийского клуба, связи которого с Коммунистической партией Италии тоже представляли интерес для ASIO[722]722
  История русских в Австралии… Т. IV. С. 18–19; Ebony Nilsson. On the Left: The Russian Social Club in Early Cold War Sydney, Australian Historical Studies. 2019. Vol. 50. no. 1. P. 65; NAA, 8911 87: Russian Social Club (Sydney) (донесения службы безопасности); Gianfranco Cresciani. No Country for Revolutionaries: Italian Communists in Sydney 1971–1991. Melbourne: Australian Scholarly Publishing, 2018. Pp. 11, 21.


[Закрыть].

Как и у Русского дома, находившегося через дорогу, у Русского общественного клуба не было лицензии на торговлю спиртным, хотя, как рассказывали, совместная выпивка была в нем одним из главных способов скоротать время. Можно предположить, что члены обоих клубов покупали алкоголь в одном ирландском пабе, находившемся неподалеку на той же улице. В обоих клубах по субботам устраивались танцевальные вечера, причем в Русском общественном клубе танцплощадка была просторнее, чем в заведении-сопернике[723]723
  Гэри Нэш. Указ. соч. С. 274. Эта подробность отсутствует в оригинальном английском варианте мемуаров.


[Закрыть]. Там выступало трио балалаечников, а тенор Сеня Чостяков (член Русского общественного клуба, иммигрировавший еще до войны) исполнял песни о Красной армии[724]724
  NAA, A6119, 1386: Белла Вайнер, т. 1. В этой папке содержится ряд донесений, относящихся к 1950 и 1951 гг., она озаглавлена «Русский общественный клуб» и описывает мероприятия, происходившие там в эту пору.


[Закрыть]. Регулярно демонстрировались советские фильмы – кинопоказы привлекали особенно много русскоязычных. У Русского общественного клуба было большое преимущество: он получал советские фильмы непосредственно из посольства СССР, и посмотреть кино туда приходили даже антисоветски настроенные русские. Посмотрев советский фильм «Падение Берлина» в Нью-Йорке, антикоммунист Ростислав Полчанинов писал своим друзьям Николаюкам в Мельбурн, как бы немного оправдываясь: «Мы не ходим на глупые американские фильмы. Мы ходили на советские фильмы, чтобы увидеть, пусть в щелочном растворе, наши родные города, услышать с экрана русскую речь и русские песни»[725]725
  Письмо Р. П. Полчанинова, 1 января 1953 г., архив Ивана Николаюка.


[Закрыть].

Руководство Русского дома раздражало, что его завсегдатаи иногда ходят на кинопоказы в Русский общественный клуб, вопреки правилу, гласившему, что «как только кого-то из наших [белых русских] увидят входящим в тот клуб или выходящим из него, его навсегда исключат из нашего общества»[726]726
  NAA, A6122 166, вырезка из The Age, 22 апреля 1954 г. (цитируются слова генерала Алексеева, главы сиднейского Русского антикоммунистического центра).


[Закрыть]. Агент ASIO, присутствовавший на показе одного советского фильма, на который пришло около 250 человек, отметил, что, несмотря на неприязнь, существовавшую между Русским общественным клубом и Белым русским клубом на той же улице, на кинопоказ все же пришли некоторые из завсегдатаев последнего, хотя, возможно, они, как и сам агент, явились туда для сбора разведданных: «Там был один видный представитель русской церкви, и потом, когда я разговаривал с ним, он сказал, что пришел туда впервые, для того чтобы понаблюдать за публикой и посмотреть, не ходит ли на эти мероприятия кто-то из его паствы»[727]727
  NAA, A6122 166, вырезка из The Age, 22 апреля 1954 г. (цитируются слова генерала Алексеева, главы сиднейского Русского антикоммунистического центра); NAA, A8911 87: Report by W. H. Barnwell, Inquiry Officer, 12 September 1946.


[Закрыть].

С 1946 года председательницей Русского общественного клуба была Августа Клодницкая, приехавшая в Сидней из Европы сравнительно недавно, только в 1937 году. Августа и ее муж Георгий, инженер, пользовались авторитетом в обществе, ей нравилась публичность. Поскольку Георгий в прошлом был связан с Временным правительством, община белых, скорее всего, оказала супругам прохладный прием. Близких по духу людей они наверняка встретили в лице маргиналов вроде Александра Джеймса (Жемчужного) и его жены, которые смотрелись среди русских иммигрантов в Австралии белыми воронами, так как превыше всего ставили «служение народу» – этот идеал дореволюционной русской интеллигенции[728]728
  И. Мигунова-Климик. Доктор Александр Александрович Жемчужный // Австралиада. 2001. № 28. С. 4–5; Зинаида Николаевна Жемчужная // Там же. 2002. № 31. С. 35–36.


[Закрыть][729]729
  О дружбе Клодницких и семьи Джеймс см. главу 2. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Неясно, насколько радикальными были политические убеждения Клодницких до войны, или же их откровенно просоветские взгляды в 1940-х годах просто отражали то патриотическое воодушевление, вызванное мужеством советских солдат на войне, которое ощущали тогда многие китайские русские. На общем собрании Русского общественного клуба в июле 1951 года Августа Клодницкая говорила о разногласиях в руководстве по поводу того, насколько твердо клубу следует выказывать солидарность с Советским Союзом. Правительство Мензиса, похоже, вознамерилось объявить вне закона Коммунистическую партию Австралии (хотя в действительности проведенный в сентябре 1951 года референдум по этому вопросу заставил правительство отказаться от этой идеи), и были опасения, что если это произойдет, то и Русский общественный клуб окажется под угрозой закрытия. Секретарь клуба Мария Нестор выступала за то, чтобы вернуться на прежние позиции, когда просоветские настроения не декларировались столь открыто. Такого же мнения придерживался Сеня Чостяков (хотя он и любил исполнять песни красноармейцев). Но Клодницкая получила поддержку зала – в числе прочих от постоянной посетительницы клуба и члена Компартии Австралии Беллы Вайнер. В итоге фракция Клодницкой одержала верх в этом споре, и Августа Клодницкая продолжала возглавлять левый, просоветский комитет до тех пор, пока не сложила председательские полномочия в 1952 году[730]730
  NAA: A6119, 1386, личное дело Беллы Вайнер. Неясно, тот ли это был раскол, о котором упоминал Коновец и суть которого сводил просто к ссоре между евреями и неевреями (Anatole Konovets. Op. cit. P. 35). Августа Клодницкая, по-видимому, еврейкой не была, в отличие от ее сторонницы Беллы Вайнер.


[Закрыть].

В первые послевоенные годы клуб открыто поддерживал связи с посольством СССР, и в нем сохранялся дух солидарности с советскими союзниками, заявивший о себе в военные годы. В октябре 1946 года почетными гостями на обеде, устроенном в Русском общественном клубе русской общиной, были советский посол Николай Лифанов и его жена. Среди лиц, сопровождавших посла, была женщина-дипломат Джесси Стрит, самый известный в Австралии друг Советского Союза. Августа Клодницкая, представляя посла всем собравшимся, произнесла на двух языках речь, «полную пропаганды и похвал Советскому Союзу». Агент отдела Бюро расследований стран Содружества, присутствовавший на приеме, с неодобрением докладывал: «Весь раут был примечателен тем, что национальный гимн на его открытии не исполнялся, а вместо него пели „Интернационал“ и Advance Australia Fair[731]731
  В 1974 году Advance Australia Fair стал национальным гимном Австралии, сменив британский гимн «Боже, храни короля / королеву».


[Закрыть]»; «несомненно, разжигался ультранационализм [видимо, он имел в виду советский национализм. – Авт.]» В 1947 году, в годовщину революции 1917 года, клуб «украсили советскими флагами и цветами»; Гэри Нэш (явившийся туда на субботние танцы) вспоминал, что частью постоянного убранства клуба служили «портреты Ленина и Сталина и другие коммунистические символы». В замечании к донесению от заместителя директора Бюро расследований стран Содружества в Новом Южном Уэльсе говорилось, что «Русский общественный клуб быстро превращается в пропагандистское орудие России»[732]732
  NAA: A8911 87: донесение У. Г. Суини, 25 октября 1946 г. (Суини неверно указал фамилию председательницы клуба как Клодинская), замечание У. Г. Барнуэлла; Гэри Нэш. Указ. соч. С. 274; NAA, A6122 122: донесение Галлегана (Бюро расследований стран Содружества), 18 ноября 1946 г. Бюро расследований стран Содружества было предтечей ASIO.


[Закрыть].

Хотя в ноябре 1949 года клуб уже смирился с необходимостью исполнять в конце собраний, по австралийскому обычаю, гимн «Боже, храни короля», официальное советское присутствие оставалось заметным еще несколько лет. В ноябре 1949 года в клубе выступил консул Садовников; постоянными посетителями были корреспонденты ТАСС Федор Носов и его преемник Иван Пахомов. Атташе по культуре Владимир Петров часто бывал там вместе со своим русскоязычным другом Михаилом Бялогуским, а в 1951 году даже устроил в клубе вечеринку, на которую пригласил 21 гостя. Связи между руководителями клуба и сотрудниками советских учреждений были не только официальными, но зачастую и дружескими. Многих Клодницкие приглашали к себе домой, в Розвилл. Как они сами позже рассказывали ASIO, они были знакомы и общались со многими сотрудниками советского посольства, в том числе с Семеном Макаровым и Виктором Зайцевым (оба были сотрудниками спецслужб под дипломатическим прикрытием), Валентином Садовниковым (консулом, сотрудником разведки), Владимиром Михеевым (корреспондентом агентства ТАСС), тремя другими корреспондентами ТАСС, имевшими погоны (Федором Носовым, Виктором Антоновым и Иваном Пахомовым) и, конечно же, Владимиром Петровым[733]733
  NAA: A6119 6971, Клодницкая, Августа, т. 1. Данные об агентах разведки: David Horner. Op. cit. Большинство из названных работали на советскую службу безопасности, которая в разные годы называлась НКВД, МГБ и (после слияния в 1953 году с Министерством внутренних дел) МВД, но Зайцев работал на военную разведку – ГРУ (Главное разведывательное управление).


[Закрыть].

Завсегдатай клуба Дукин подружился с Петровым и установил хорошие отношения с представителем ТАСС Пахомовым, так что даже попросил его о помощи, когда в посольстве слишком затянули с оформлением документов на репатриацию для другого завсегдатая клуба, Василия Гвоздецкого. Разумеется, присутствие в клубе сотрудников советских учреждений вызывало повышенный интерес службы безопасности и придавало правдоподобие обвинениям вроде тех, с которыми выступал Георгий Алексеев, глава местного Русского антикоммунистического центра. Он заявлял, что в клуб «ходят только сторонники советского режима, это заведение превратилось в филиал посольства СССР, оно существует на советские деньги». Через некоторое время Владимир Петров сказал Бялогускому, что им обоим следует держаться подальше от этого места, потому что оно «наверняка кишит чекистами»[734]734
  NAA: A6119, 1386, донесения в личном деле Беллы Вайнер в ASIO о встречах в Русском общественном клубе, 1949–51 гг.; Michael Bialoguski. Op. cit. P. 80; NAA, A6122 166, вырезка из The Age, 22 апреля 1954 г. (цитата). Рассуждая о советском финансировании, Эбони Нильссон заключает (что согласуется и с донесениями в ASIO), что клуб не получал никакой финансовой поддержки от советского посольства: Ebony Nillson. An Invisible People? Russian Displaced Persons in Australia, 1947–1955, B. A. Hons. Thesis, University of Newcastle, May 2017. P. 59.


[Закрыть].

Однако для завсегдатаев Русского общественного клуба политика была не единственным и даже не главным, что их туда привлекало. Там можно было просто пообщаться с друзьями, говорившими по-русски, поесть пирожков, выпить квасу, поиграть в шахматы, посмотреть кино и послушать русские народные песни под аккомпанемент балалайки. Все эти удовольствия были доступны и в Русском доме, но там ощущалось давление православия, что, скорее всего, отпугивало евреев и других далеких от веры русскоязычных. Русский общественный клуб был открыт для евреев, и это отличало его от Русского дома, где к евреям всегда относились с молчаливой враждебностью; политический противник (Коновец) даже называл общественный клуб наполовину русским, наполовину еврейским заведением, созданным «отдельными представителями русской и еврейской общин на пике просоветских и прорусских симпатий» во время войны (хотя в действительности клуб возник еще до войны)[735]735
  Русский общественный клуб в Сиднее (РОК). По материалам Е. Левицкого… С. 21–22; Anatole Konovets. Op. cit. P. 35 (цитата).


[Закрыть]. Но это было не единственное в Сиднее общественное объединение, которое привлекало недавно приехавших в страну русскоязычных евреев: существовал еще клуб «Ха-Коах»[736]736
  «Сила» (ивр.)


[Закрыть] в Бонди, основанный иммигрантами-евреями и прославившийся позднее своей футбольной командой. Некоторые – как, например, Северин Пейсахович – посещали оба клуба. Постоянными гостями Русского общественного клуба были русскоязычные Михаил Бялогуский и Вайнер, в начале 1950-х клуб посещали и участники польской балетной труппы. Появлялись там и украинцы, белорусы и латыши (в основном бывшие граждане СССР). Как и Советский Союз (а до него – Российская империя), клуб был местом, где господство русской культуры ни в коем случае не подразумевало этнической исключительности[737]737
  Hakoah Club Sydney 1938–1994, Bondi, n.d.; NAA, A6119, 1386 (присутствие членов польской балетной труппы отмечалось в донесениях о встречах в РОК 4 и 18 сентября 1950 г.).


[Закрыть].

В 1952 году Августу Клодницкую сменил на посту председателя клуба недавно прибывший из Китая Борис Бинецкий, заядлый театрал и, вероятно, человек, куда меньше интересовавшийся политикой[738]738
  Ebony Nilsson. On the Left … Р. 79.


[Закрыть]. Коновец воспринял это отчасти как смену власти: по его мнению, русские, а конкретнее, китайские русские перехватили контроль над клубом у евреев – впрочем, никакого подтверждения его гипотезы не существует[739]739
  Anatole Konovets. Op. cit. P. 35. Он увязывает произошедший раскол с «хрущевской антисемитской политикой в СССР», но это представляется неубедительным, поскольку негласный антисемитизм еще сильнее проявлялся в начале 1950-х, в последние годы правления Сталина, да и ни один другой источник не подкрепляет заявление Коновца о том, что «еврейским элементам в Русском общественном клубе пришлось отказаться от членства в нем». Если в середине 1950-х гг. евреи и покидали Русский общественный клуб, то вероятнее всего они делали это по собственной воле в связи с возраставшими антисоветскими настроениями в австралийской еврейской общине, которые, в свой черед, были вызваны поступавшей информацией об антисемитизме в СССР.


[Закрыть]. Хотя Коновец и сам был китайским русским (он приехал в 1949 году через Тубабао), он неодобрительно высказывался о «новоприбывших» (под которыми разумел, вероятно, многочисленную группу, приехавшую в Австралию в 1957 году и в последующие годы в основном из Харбина) как о людях, приехавших из «коммунистического Китая, где они получили советское гражданство, но предпочли уехать не в СССР, а в Австралию». (Возможно, это замечание и проливает какой-то свет на роль китайских русских в Русском общественном клубе после 1952 года, но оно совершенно точно свидетельствует о глубоких политических разногласиях, расколовших русское иммигрантское сообщество в Австралии на враждебные друг другу части.) Примерно в то же время надзор ASIO за клубом ослаб – вероятно, из-за того, что главный осведомитель ASIO, Бялогуский, перестал регулярно посещать клуб[740]740
  Ibid. На отсутствие Бялогуского как на причину ослабления внимания со стороны ASIO мое внимание обратила Эбони Нильссон (в личном сообщении).


[Закрыть].

Среди новых иммигрантов из волны начала 1960-х была Лидия Савва из Харбина (родившаяся в 1902 году). В Австралию она прибыла окольным путем через Советский Союз, куда репатриировалась после окончания войны со своим тогдашним мужем и другими родственниками. В 1953 году ей прислала приглашение сестра, переселившаяся ранее в Австралию, но Лидии отказали в визе, и только в 1961 году, после второго приглашения, ей и ее сыновьям удалось приехать в Австралию. В Сиднее Лидия активно искала общества других русскоязычных: «Я пошла в Русский дом в Стратфилде, но там мне вежливо указали на дверь – нам не нужны красные. Ладно, тогда я пошла в Русский общественный клуб на Джордж-стрит, в городе. Его называли „дырой“, он был в подвале. И что же? Нас там приняли. Началась новая жизнь». Лидия поддерживала связь с Русским общественным клубом еще много лет, а во второй половине 1960-х была председательницей его женской группы[741]741
  Лидия Савва. 50 лет в Австралии… С. 27–30; Дружба (печатный орган Русского общественного клуба), 1969. № 4. С. 2. В 1968 г. старший сын Саввы, которому было тогда 18 лет, решил вернуться в Советский Союз; со временем он там женился и обустроил жизнь, но сама Лидия осталась в Сиднее и, по-видимому, с головой окунулась в деятельность общины харбинцев.


[Закрыть].