Текст книги "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии"

Евгений Шевелев был молодым русским с некоторыми чертами авантюризма, роднившими его с Гладышевым и Сальниковым. В 1943 году он покинул оккупированную немцами Украину по польским документами, после войны служил в пограничном отряде под американским командованием, а затем под вымышленным именем приехал в Австралию по программе массового переселения. Похоже, такая биография нисколько не смутила советских чиновников, когда Шевелев подал заявку на репатриацию, и 26 сентября 1952 года он отплыл от берегов Австралии на пароходе «Орион», направлявшемся в СССР через Лондон. Вместе с Шевелевым ехал другой репатриант, литовец Альфонсас Станкус, за плечами у которого был неприятный опыт пребывания в австралийской психиатрической лечебнице. Вскоре после прибытия в Лондон Станкус куда-то исчез из гостиницы (и больше не объявлялся ни в СССР, ни в Австралии), а Шевелев продолжил путешествие через Прагу и 20 ноября 1952 года прибыл в Ленинград[786]786
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 890. Л. 73: интервью с Гордеевым, 13 мая 1952 г.;Там же. Д.110. Л. 33–34 (Шевелев); Там же. Л. 33–34 (Шевелев); Там же. Д. 890. Л. 28, 71, 73, 99 (Станкус).


[Закрыть].

Шестнадцатого декабря 1952 года из Мельбурна вместе отбыли Надежда Берилко и Петр Бронский, молодые украинцы, уже знавшие друг друга, потому что оба были направлены на работу в лечебницу для душевнобольных в Кью. На пристани их провожали Гордеев и Павлов, а также агент ASIO, доложивший потом, что оба репатрианта выглядели «довольными и оживленными». Это была приятная новость, поскольку ранее сообщалось, что Берилко страдает «бредом преследования из-за матери, воображая, будто ее преследуют из-за бегства из России», а Бронский, согласно донесению в ASIO, «очень нервничал и явно был напуган» в ходе состоявшейся в июле встречи с Гордеевым (под надзором спецслужб)[787]787
  NAA: 6122 2739, донесение в ASIO из штата Виктория в декабре 1953 г.; NAA: A6122 2739: Survey of Contacts Made by Soviet Embassy Personnel in Victoria (November 1952 – November 1953), 22 December 1953.


[Закрыть].

Репатриантами были в основном мужчины, фактически одинокие, хотя за их одиночеством обычно скрывалась более сложная реальность. У Кнагиса осталась жена в СССР, а Иванов признавался, что у него есть жена в Германии. Берилко была замужем, но муж ее оставался в Австралии – как поляк, он не имел права на репатриацию в СССР. Нестеровская тоже была замужем; более того, у нее, по-видимому, было два мужа одновременно: депортированный русский поляк и австралиец или австралийский резидент, о котором не известно ничего, кроме его фамилии (Мауэрс). Если говорить о национальной принадлежности репатриантов, то большинство были русскими (десятеро, из них пятеро – Капустины), но с этой «русскостью» все обстояло так же непросто, как с семейным положением этих людей. Берилко в разных бумагах значилась или русской, или украинкой; то же раздвоение наблюдалось и у Бронского (который в Европе называл себя поляком). Капустины приехали в Австралию по поддельным польским документам, как и Шевелев, родившийся в Казахстане, а трудовую жизнь начавший на Украине. Нестеровская тоже ранее выдавала себя за польку. Иванов родился в Риге (Латвия), отец у него был русский, а мать – украинка. Следующую по величине этническую группу (семь человек) составляли украинцы (в том числе четверо Комаров), а остальные были прибалтами (но один из них, латыш Кнагис, родился в Петербурге)[788]788
  Информация из источников, ссылки на которые приводятся в прим. 74–80, выше.


[Закрыть].

Если бы в список Гордеева были включены китайские русские, у многих из которых были родственники, репатриировавшиеся еще из Китая, то количество завербованных им репатриантов, наверное, увеличилось бы. Особенно часто обнаруживались симпатии к СССР и даже к социализму у молодежи, успевшей пожить в Харбине в первые послевоенные годы. Одной из представительниц этой молодежи была Наташа Кощевская, дочь художника Николая Кощевского – того, чья картина «Самурай и богатырь» висела в императорском дворце в Токио. Семья Кощевских прибыла в Австралию из Китая в 1951 году на пароходе «Чан Тэ». Родители никогда не были настроены просоветски (так рассказывают их потомки, живущие теперь в России), но их привлекательная и целеустремленная шестнадцатилетняя дочь, в ту пору только что закончившая советскую школу в Харбине, была и просоветски настроенной, и убежденной социалисткой. Во время плавания она оказалась в центре внимания австралийских военнослужащих, возвращавшихся из Кореи, флиртовала с ними, в разговорах «допускала явно прокоммунистические высказывания», внушала членам экипажа, что они подвергаются эксплуатации. В результате военные («один из них так разозлился, что хотел сбросить ее за борт») донесли на нее в ASIO. Кощевским все-таки разрешили высадиться после того, как министр иммиграции Холт разобрался, что Наташа – просто беспечная девушка, еще слишком юная, а родители не представляют ни малейшей опасности. Но ASIO все равно взяла их под наблюдение. Между тем Наташа пошла учиться искусствоведению, параллельно устроилась работать на фабрику по пошиву носовых платков, но вскоре ее оттуда уволили за то, что она подбивала других работниц протестовать против капиталистической эксплуатации. Ей очень хотелось репатриироваться в Советский Союз (где она, конечно, никогда не бывала), и в конце концов родители, поборов сомнения, поддались на уговоры дочери. Наверняка на их решение повлияло и то обстоятельство, что выставка картин Кощевского, состоявшаяся в январе 1953 года в галерее Дэвида Джонса, не имела успеха. В конце 1954 года вся семья репатриировалась в СССР[789]789
  Об обвинениях на борту парохода, The Sun, 21 September 1951. Р. 3; The Sydney Morning Herald, 22 September 1951. Р. 4; Mail, 22 September 1951. Р. 4; Advocate, 22 September 1951. Р. 1; Brisbane Telegraph, 22 September 1951. Р. 2; дополнительная информация – из электронных писем от Анастасии Фокиной (живущей в Санкт-Петербурге дочери Наташи; 24 декабря 2018 г. и 15 марта 2019 г.) и Евгения Кощевского (внука Наташи, 4 сентября 2018 г.). Рецензии на выставку Николая: The Sun (Сидней), 28 января 1953 г., и The Sydney Morning Herald, 28 января 1953 г. Repatriation: NAA A6980 S250276: L. Guest, Nicolai Koschevsky, wife and daughter. Soviet Citizens – Return to Soviet Territory, 22 December 1954.


[Закрыть].

В 1950-е годы красные русские в Австралии, как правило, старались держаться тише воды ниже травы. Хотя попытки правительства Мензиса объявить Компартию Австралии вне закона провалились (из-за результатов референдума, проведенного по этому вопросу в 1951 году), политическая атмосфера в Австралии начала 1950-х годов была такова, что ни у кого, кроме самых отчаянных смельчаков, не возникало желания афишировать свои связи с какими-либо левыми, просоветскими организациями. Немного удивительно, что в те годы продолжал существовать Русский общественный клуб: например, сиднейскому Дому Маркса, которым заведовал коммунист Сэм Мостин, бывший муж Беллы Вайнер, пришлось закрыться, и Австралийско-советскому дому в Мельбурне тоже[790]790
  Информация от Стюарта Макинтайра, электронное письмо Шейле Фицпатрик, 10 августа 2019 г.


[Закрыть]. Поговаривали, что в то время Русский общественный клуб приготовился уйти на подпольное положение[791]791
  Ebony Nilsson. On the Left… P. 66.


[Закрыть], но в итоге прибегать к таким радикальным мерам не понадобилось. Во второй половине 1950-х в клубе наступило затишье; даже в ASIO к нему теряли интерес[792]792
  Русский общественный клуб в Сиднее (РОК)/по материалам Е. Левицкого… С. 21–22; NAA: A6122, 2800, Русский общественный клуб, Новый Южный Уэльс, т. 2 (донесения в ASIO, 1956–58). О деле Петрова см. главу 9.


[Закрыть]. После дела Петрова советское посольство было закрыто на пять лет, хотя были сделаны распоряжения, благодаря которым клуб по-прежнему мог показывать советские фильмы. Теперь среди членов клуба преобладали молодые китайские русские, и многие из них политикой не интересовались – просто немного бунтовали против родителей; кроме того, туда начали наведываться греки. Несмотря на общую тенденцию к аполитичности, клуб обзавелся внутренней «фракцией» коммунистов (что, в общем, было обычным делом для организаций-ширм, однако в клубе такого ранее не наблюдалось), и эта фракция анонсировала свои мероприятия в партийной газете Tribune[793]793
  NAA: A6122, 2800, докладная записка «Русский общественный клуб», подписанная инициалами C. V., 12 июля 1958 г.: «Уильям Джордж Монтьер недавно говорил, что Уилтон Джон Браун поручил ему присматривать за фракцией Компартии Австралии, образовавшейся внутри Русского общественного клуба». Монтьер в то время вел дневник мероприятий клуба вместе с Джин Адой Фергюсон, давно состоявшей в клубе.


[Закрыть]. Бывший председатель клуба Борис Бинецкий, которого в ASIO называли «прокоммунистом», по-прежнему входил в клубный комитет. Кое-кто из других старых знаменосцев, например, Августа Клодницкая[794]794
  Насколько могли судить в ASIO (и как утверждал Петров), до середины 1950-х Клодницкие не состояли в Компартии Австралии. Но позже, после смерти мужа, Августа Клодницкая стала активно участвовать в протестах против Вьетнамской войны и неожиданно оказалась членом курингайской ячейки КПА, где состояла под именем Тани Клод: NAA: A6119, 6971, Klodnitsky August, vol. 1, докладная записка от Г. Райта, регионального директора от штата Новый Южный Уэльс, 31 марта 1958 г.; NAA: A6119, 6973, донесение о заседании курингайской ячейки КПА (дата неясна, но, по-видимому, конец 1970 г.).


[Закрыть] и Мария Нестор[795]795
  В начале 1950-х Мария Нестор и ее муж заняли центристскую позицию, Августа Клодницкая придерживалась более левых взглядов (см. выше). Но в донесениях для ASIO содержится написанное ею (как казначеем РОК) письмо от 26 июля 1962 г. некоему товарищу Шаткову (с использованием этой формы обращения, принятой у коммунистов) в Берлин, где рассказывалось о работе клуба с позиций, близких коммунистическим (например, председатель клуба Вениамин Политов охарактеризован как «политически неграмотный», но энергичный человек, имеющий хорошие связи с китайскими русскими). NAA: A6122, 2802, Russian Social Club, vol. IV


[Закрыть], по-видимому, полевели, взяв курс на Компартию Австралии.

Из числа оставшихся в Австралии собеседников Гордеева – ди-пи, подумывавших о репатриации, – Кузьма Муратиди (с его сложным русско-греческим наследием) сделался в итоге греком Муратидисом, но в начале 1960-х время от времени по старой памяти захаживал в Русский общественный клуб. Его называли «просоветским», но отмечали, что он не особенно интересуется политикой, а его отец настроен решительно антикоммунистически. Завсегдатаем клуба оставался и Георгий Марфутенко, он приходил туда вместе с первой женой Лидией; в ASIO его относили к категории прокоммунистов. Как ни мечтал он когда-то о Советском Союзе, теперь он жил в Бэнкстауне и работал машинистом на железной дороге. В 1973 году, уже разведясь с первой женой и женившись на Марии, тоже из советских ди-пи, он наконец получил австралийское гражданство[796]796
  NAA: A6122, 2802: аннотированный список людей, посещавших Русский общественный клуб, 16 августа 1961 г. (Муратидис и Марфутенко); NAA: A6122, 2800, Cosmis Mouratidis; NAA (NSW): C321. N1973/048126, 31598201: МАРФУТЕНКО, ГЕОРГИЙ.


[Закрыть].

Глава 9 ASIO и холодная война

ASIO и ее предтечу, Бюро расследований стран Содружества (Commonwealth Investigation Service, CIS), тревожило возможное внедрение в страну и левых, и правых элементов из-за послевоенной программы иммиграции. Но через несколько лет после окончания Второй мировой войны стало очевидно, что страх перед коммунистами (возможными советскими шпионами) куда сильнее страха перед пособниками нацистов или японцев. Разумеется, в контексте холодной войны это было понятно: новым врагом стал коммунистический Советский Союз, а старые враги – нацистская Германия и Япония – были уже разгромлены, так что пособничество немцам или японцам стало восприниматься как дело прошлое, не имевшее отношения к настоящему. Кроме того, коммунисты (и евреи) всегда пугали австралийскую публику гораздо больше, чем нацисты.

Среди русских иммигрантов, прибывавших в Австралию после войны, почти наверняка было больше бывших пособников нацистов, чем тех, кто симпатизировал коммунистам. Однако внутри самой этой группы на раннем этапе холодной войны люди гораздо больше боялись быть заподозренными в симпатиях к коммунизму, чем в коллаборационизме. В конце 1950-х годов социолог Ежи Зубжицкий, пытавшийся побеседовать с одним русским рабочим средних лет, бывшим перемещенным лицом, почти ничего не смог от него добиться, кроме единственного заявления, что он антикоммунист: «Он просто зациклился на ненависти к коммунизму и требовал, чтобы я обязательно записал его слова»[797]797
  Jerzy Zubrzycki. Settlers of the Latrobe Valley: A Sociological Study of Immigrants in the Brown Coal Industry in Australia. Canberra: ANU, 1964. Р. 163.


[Закрыть]. Люди, которых опрашивал Зубжицкий, почти наверняка принимали его за агента правительства, собиравшего информацию с тем, чтобы потом использовать ее против них. Возможно, тот человек и в самом деле был страстным антикоммунистом, но мы этого никогда не узнаем. Единственное, в чем можно не сомневаться, это то, что он очень хотел, чтобы таковым его считали австралийские власти.

Несмотря на распускавшиеся в годы холодной войны страшилки о повсеместно затаившихся красных (Reds under beds – «красные под кроватями»), большинство старых австралийцев (за исключением коммунистов и других, которых мазали одной с коммунистами краской) продолжали жить в мире, где меры по обеспечению безопасности почти не нарушали повседневную жизнь, «надзор» был понятием из шпионских романов, а слово «шпионаж» так и вовсе отдавало заморской экзотикой. Совсем иначе дело обстояло с русскими иммигрантами: у многих из них за плечами был длительный опыт жизни в полицейских государствах (будь то зоны немецкой или японской оккупации или же СССР). Даже в Австралии они жили не только в воображаемом, но и в реальном мире, в котором и надзор, и шпионаж хоть и внушали страх, но были явлениями вполне знакомыми и будничными. Просто этот мир последовал за ними в Австралию.

Коммунистическая угроза

Спецслужбы и раньше не спускали глаз с некоторых русских иммигрантов довоенной поры, подозревавшихся в 1940-е годы в симпатиях к СССР или к коммунизму, и список подозрительных лиц перешел от них к ASIO. В Мельбурне среди людей, находившихся под наблюдением, были: Авраам Френкель, еврей, приехавший в страну в 1938 году; Аркадий Васильев, давно живший в Австралии, «лет пятидесяти с небольшим, хорошо одетый, по-видимому, состоятельный» и, по мнению некоторых осведомителей спецслужб, имевший связи с коммунистами; Василий Трунов из балетной труппы Борованского, «подозреваемый в симпатии к коммунистам»; и живший в Австралии с 1912 года уроженец Российской империи Соломон Косский, торговец мехами, будто бы «завещавший свое состояние Коммунистической партии Австралии» (правда это или нет, неизвестно, а несомненно лишь то, что перед отъездом на родину у него покупал шубы Гордеев, о котором было подробно сказано выше)[798]798
  NAA: A6122 2739 (Френкель; Васильев, Косский); NAA: A6119 1152 (Трунов).


[Закрыть]. В Сиднее наблюдение велось за Александром Любимовым, «обладавшим значительными средствами» и владевшим тремя многоквартирными домами и летней резиденцией; за Майклом Винном (ранее носившим имя Мойше Вайнтрауб), родившимся в Польше в семье русских евреев, жившим в Австралии с 1937 года и подозревавшимся в каких-то связях с одним из участников джазового коллектива Weintraub Syncopators, состоявшего из немецких евреев, которых в годы войны интернировали; и за Джоном Болотом (ранее носившим фамилию Болотов), учителем танцев, «подозревавшимся в принадлежности к коммунистам». Под наблюдение попали Августа Клодницкая (председательница Русского общественного клуба), ее муж и сын, а также Анатолий Витали-Иванов, который выступил поручителем и организатором их иммиграции в 1937 году; велось наблюдение и за доктором Александром Джеймсом (Жемчужным), жившим на побережье, в Тирруле[799]799
  NAA: A6119 1152 (Винн, Болот, Джеймс); NAA: A6119 1153 (Любимов, Винн); NAA: 1196971 and A6119 6974 (Иванов; Клодницкие).


[Закрыть].

Страхи, которые внушали австралийским спецслужбам русские иммигранты, были глубоко укорененными. Бывший сотрудник органов безопасности, ранее работавший в австралийской военной миссии в Берлине, предупреждал министерство иммиграции о том, что заявления русских перемещенных лиц нельзя принимать за чистую монету, поскольку «много раз люди, громче всех кричавшие о своей ненависти к русским, затем добровольно возвращались в Россию, и теперь они пишут для своих газет пространные статьи против англо-американцев»[800]800
  NAA: A9306 355/1, Ф. Конингем-Пауэр – Тасману Хейсу, 23 апреля 1949 г.


[Закрыть]. Что касалось русских из Китая, австралийский чиновник в Гонконге предупреждал, что китайские коммунисты, находившиеся теперь у власти, с радостью выдают выездные визы «белым русским, которые или уже коммунисты, или проходят идеологическую обработку», хотя среди них, возможно, и есть искренне настроенные против коммунизма русские, скрывающие свои истинные убеждения[801]801
  NAA: A1838 1542/2/12, Security – Soviet Agents in Australia, 20 июля 1951 г., от Х. Ригли, торгового уполномоченного Австралии в Гонконге, секретарю министерства иностранных дел.


[Закрыть]. Затем, в 1954 году, Владимир Петров поведал Королевской комиссии по шпионажу, что среди русских иммигрантов в Австралии имеются «засланные Советским Союзом антикоммунисты», чей антикоммунизм – не более чем притворство, и, кроме того, порученное ему особое задание состояло как раз в том, чтобы вербовать таких новых агентов в различных русских, латышских и эстонских антикоммунистических организациях[802]802
  Сообщение о заседании Королевской комиссии в The Advertiser (Аделаида), 2 July 1954, The Advocate (Берни), 2 July 1954.


[Закрыть].

Главное, что тревожило ASIO, когда она присматривалась к сообществу русских иммигрантов, была возможная инфильтрация советских шпионов. Такие шпионы наверняка были, пусть даже Петров сообщал о своих неудачных попытках их вербовки (у него практически не было контактов в организациях белых русских), и пусть сотрудники ASIO тоже или не находили их в большом количестве, или скрывали от общества свои находки[803]803
  Спецсообщение С. Н. Круглова И. В. Сталину, В. М. Молотову, Л. П. Берии, Г. М. Маленкову… С. 550–552.


[Закрыть]. Безусловно, советские шпионы имелись в лагерях перемещенных лиц в Европе, и кажется маловероятным, что советские спецслужбы не внедрили своих людей в гущу ди-пи, переселившихся в Австралию. В автобиографическом романе бывшего ди-пи чеха Владимира Борина о присутствии советских шпионов говорится как о некоей данности, и почти наверняка он не понаслышке знал об их существовании[804]804
  V. L. Borin. Op. cit.; Jayne Persian. Vladimir Ležák-Borin, Cold War Warrior, Recovering History through Fact and Fiction: Forgotten Lives, Dallas John Baker, Donna Lee and Nike Sulway (eds). Newcastle upon Tyne: Cambridge Scholarly Publishing, 2017. Рp. 78–86.


[Закрыть].

С 1948 по 1950 год в страну въехало больше всего ди-пи по программе массового переселения: это время начала холодной войны в Австралии и в остальном западном мире, когда и в политических кругах, и в народе усилился страх перед коммунизмом. Прежде всего боялись нежелательных настроений среди собственного населения, но затрагивало все это и сферу иммиграции. Русские переселенцы были не единственными и даже не главными объектами подозрений. Тревогу вызывали и мигранты из Средиземноморья – и это понятно, поскольку в Италии и Греции коммунисты были весьма мощной политической силой[805]805
  См., например, вопрос Лэнга о коммунистах среди мальтийских иммигрантов, CPD, no. 22, 2 June 1949. Р. 438. Итальянцы были объектом подозрения для ASIO из-за сильных позиций Компартии Италии, но в действительности в 1950-е гг. мало кто из них вступал в ряды Компартии Австралии: Gianfranco Cresciani. No Country for Revolutionaries… Р. 16–24.


[Закрыть]. Были коммунисты и среди британцев, иммигрировавших в Австралию, и некоторые считали, что не следует пускать их в страну, или потом нужно отказывать им в натурализации[806]806
  В 1952 г. Совещание стран Содружества по иммиграции обсуждал этот вопрос и пришел к заключению, что само по себе членство в коммунистической партии еще не является основанием для исключения, хотя в отдельных случаях ASIO и может поднимать этот вопрос заново. Семнадцатое заседание, Аделаида, 5–6 июня 1952 г.: Discussion of British Subjects from UK Reported to be Security Risks, NAA: A2169 1952. Однако Спрай выступил против предоставления им «привилегии натурализации», и кабинет министров поддержал его мнение. David Horner. Op. cit. P. 271 (благодарю Жюстин Гринвуд за указание на этот источник).


[Закрыть]. У одного из этих британских иммигрантов имелись связи с русскими. После войны, находясь в качестве британского солдата на службе в Германии, Сэм Нельсон познакомился с девушкой Марией и женился на ней. Мария, ди-пи и медсестра, имела многонациональное наследие, типичное для выходцев из СССР: русскоязычная эстонка, она родилась в Советском Закавказье, в Баку. После переселения в Австралию Нельсон вступил в Компартию Австралии, но это привело к конфликтам с родственниками, которые ранее выступили организаторами его приезда, и он вернулся в Британию. Оказавшись там, Сэм и его жена решили уехать в Советский Союз. Мария подала заявление на репатриацию и получила разрешение вернуться на родину вместе с двумя детьми. Неизвестно, позволили ли Сэму приехать вместе с семьей: советская власть, стремившаяся завлечь в СССР бывших граждан, как правило, весьма прохладно относилась к их супругам-иностранцам, обретенным где-то за рубежом, даже если те были коммунистами[807]807
  ГА РФ. Ф. 9526. Оп. 6s. Д. 674. Л. 202–208, интервью (10 апреля 1950 г.) с репатрианткой Марией Карловной Нельсон, которая просит о том, чтобы ее мужу срочно выдали въездную визу. О нежелании советских властей впускать в страну вместе репатриантами их супругов-иностранцев см.: Sheila Fitzpatrick. The Motherland Calls… Рp. 341–343.


[Закрыть].

В отличие от перемещенных лиц, мигрантов из средиземноморских стран и из Британии не подвергали систематическим политическим проверкам; и о существовании таких проверок часто сообщалось для того, чтобы унять в австралийском обществе страхи перед русскими и восточноевропейскими иммигрантами. Тем не менее эти страхи не исчезали, особенно среди австралийских спецслужбистов, которые помнили, что русские в Австралии еще до войны питали симпатию к социализму и к СССР. В придачу, как только ди-пи стали прибывать по морю, на этих людей посыпались обвинения в коммунизме и нацизме со стороны других пассажиров, плывших с ними на кораблях[808]808
  Об обвинениях среди ди-пи см.: Ruth Balint. Destination Elsewhere… (глава 2); об обвинениях в принадлежности к коммунистам, предъявлявшихся приехавшим после войны русским иммигрантам, см. Sheila Fitzpatrick, Justine Greenwood. Anti-Communism… Рр. 58–60.


[Закрыть].

Первыми жертвами стали русские, в особенности русские евреи, приехавшие в 1946 году из Шанхая, и в их числе – Исаак Фицер, на которого донес судовой казначей парохода «Неллор». А в ноябре 1948 года из Европы прибыло панамское судно «Дерна», среди его 545 пассажиров было некоторое количество евреев, на которых оказалось написано множество доносов. На Сэма Фишмана, молодого польского еврея, щеголявшего в гимнастерке и задиравшего пассажиров-прибалтов, которых он считал пособниками нацистов, донесли как на коммуниста сразу двое попутчиков – эстонец Вернер Пууранд, бывший капитан, и представитель IRO на борту корабля, полковник Огден Хершо. Когда пароход пришел в порт Фримантл, на борт взошли два полицейских вместе с сотрудниками иммиграционной службы и несколько часов продержали пассажиров в ожидании, не давая высадиться. Разумеется, мигрантов эта проволочка очень встревожила. Молодая полька, косвенно вовлеченная в эту историю, боялась, что ее будущее омрачит темное пятно, тем более что по судну распространялись слухи о том, что австралийские спецслужбы «беспощадны… если уж начнут охотиться на жертву, так не отстанут»[809]809
  NAA: A8911 87, донесение от 4 октября 1946 г., подписанное: Ф. В. Б. Стюарт, дознаватель (Фицер); Diane Armstrong. Op. cit. Pp. 204–207. О дальнейшем взаимодействии Пууранда с ASIO см. ниже.


[Закрыть].

Газетчики, встречавшие пароход с иммигрантами в порту, сразу же ухватились за эту историю, и вскоре публикации в прессе стали разбирать в парламенте. Преподобный Генри (Джо) Галлетт, представитель Либеральной партии из Хенти, задал министру иммиграции вопрос о сообщениях, что «во время плавания молодые евреи устраивали митинги, распевали советские песни и предпринимали систематические попытки познакомить мигрантов с коммунистическим учением». Колуэлл отреагировал на вопрос весьма резко: он решительно отрицал, что на борту корабля происходило что-либо неподобающее, и не упустил возможность нанести противнику ответный удар, отметив, что у одного из обличителей, подполковника Хершо, «сомнительная репутация» – «похоже, он из фашиствующих типов»[810]810
  CPD, no. 46, 10 November 1948. Рp. 2742–43. Колуэлл также заметил, что «если бы он [Хершо] проделал здесь, на берегу, кое-что из того, чем занимался на борту, его бы упекли за решетку на порядочный срок». Очевидно, он намекал на то, что Хершо соблазнил несовершеннолетнюю пассажирку (см. Diane Armstrong. Op. cit. P. 338).


[Закрыть]. (Что любопытно, Колуэлл не стал выдвигать аналогичное обвинение против эстонца Пууранда, хотя вполне мог бы это сделать, учитывая прошлое Пууранда, но Колуэлл столь же болезненно относился к любым намекам на то, что его любимые мигранты-прибалты – бывшие нацистские пособники, как и к огульным обвинениям ди-пи в связях с коммунистами.)

Похожую тревогу били в прессе и в парламенте из-за сообщений о том, что пассажиры на борту «Фейрси», прибывшего в Австралию в середине 1952 года, выражали во время плавания «несомненные симпатии к коммунизму», и это наводило на мысль, что в отношении этих людей «политическая проверка была не такой тщательной, как следовало бы». В отличие от пассажиров «Дерны», прибывавших с правом на высадку (проезд пассажиров-евреев оплачивала американская еврейская благотворительная организация Общество помощи еврейским иммигрантам), на борту «Фейрси» находились участники программы массового переселения из лагерей перемещенных лиц, то есть за их переезд отвечали IRO и правительство стран Содружества[811]811
  AN: AJ/43/619, Mass Resettlement: Australia 1948–1950.


[Закрыть]. В 1950 году министерство иммиграции получало анонимные письма, в которых утверждалось, что среди пассажиров «Скаугума» находятся «150–200 евреев с фальшивыми бумагами и документами и заявленными профессиями. Это коммунисты – преступники и шпионы». Проведенное расследование показало, что эти утверждения «не были беспочвенными», поскольку среди пассажиров действительно были пятьдесят три мигранта из Венгрии, которые, хотя и были отнесены к католикам, протестантам, православным или даже мусульманам, вероятно, на самом деле были евреями (вопрос о том, были ли они к тому же коммунистами, явно не изучался)[812]812
  NAA: A6122 368: Докладная записка ответственного сотрудника в Перте о расследовании в отношении пассажиров «Скаугума», якобы являвшихся евреями и коммунистами, 28 сентября 1950 г. (его курсив).


[Закрыть]. В сентябре 1951 года, когда из Китая на борту «Чан Тэ» прибыли Кощевские, на берег уже поступило донесение о коммунистических взглядах Наташи, на борт парохода сразу же взошли сотрудники иммиграционной и таможенной служб и учинили в каюте Кощевских обыск. Ничего обличительного найдено не было. Тогда с Кощевскими провели продолжительную беседу на борту, затем отвели для дальнейших расспросов в министерство иммиграции и, наконец, выдали им разрешение на высадку[813]813
  The Sun, 21 September 1951. Р. 3 (благодарю Жюстин Гринвуд за указание на этот источник).


[Закрыть].

Если суда становились центрами изготовления политических доносов, то и с мигрантскими лагерями дело обстояло не лучше. Там тоже нередко вспыхивали конфликты на национальной и религиозной почве, и – как это случалось и на пароходах – евреев чаще всего обвиняли в приверженности коммунизму, а прибалтов – в пособничестве нацистам. Некоторые из этих обвинений были идеологически мотивированными, в других же случаях люди просто сводили личные счеты. Один член НТС в лагере Бонегилла объявил коммунистами других мигрантов, проживавших в том же лагере[814]814
  Об обвинениях со стороны члена НТС Олега Перекрестова см. ниже.


[Закрыть]. Один поляк, католический священник, живший в центре для мигрантов в Батерсте, уличил другого мигранта в том, что тот является евреем, хотя и выдает себя за католика, а также в распространении просоветской пропаганды[815]815
  NAA: A6122, 368: Дж. M. Нинан, дознаватель, заместителю директора, Сидней, 2 июня 1949 г. В этом донесении есть и неожиданная дополнительная нотка: осведомитель назвался «близким личным другом премьер-министра [Чифли]».


[Закрыть]. Мигрант-украинец, «рьяный антикоммунист, на грани фанатизма», пытавшийся сформировать в лагере Батерст группу власовцев, обличил другого ди-пи, тоже выходца из СССР, в просоветских настроениях и в продаже контрабандного спиртного. В беседе с австралийскими властями объект его обличений, приехавший в Австралию под видом поляка под вымышленным именем, поведал сложную, запутанную историю своей жизни, полной злоключений. Этот человек признал, что, как и большинство советских детей, состоял когда-то в советских молодежных организациях (пионерской и комсомольской), однако заявил, что уже не является коммунистом и даже «хочет участвовать в новой войне, на этот раз против красных». Сотрудник, проводивший с ним беседу, передал его слова следующим образом: «признает, что являлся коммунистом с восьмилетнего возраста»[816]816
  NAA: A6122, 368, Andrij Cindra, донесение от 17 февраля 1949 г.


[Закрыть].

Мигрантский лагерь в Нортеме в Западной Австралии называли «центром коммунистической деятельности»: сообщали, что одна русская женщина – «прокоммунистка», а другая когда-то работала учительницей в Советском Союзе, что, очевидно, расценивалось ровно так же. Доктор Петр Барановский – русский, работавший санитаром в Нортеме, – как доносили, «распевал в своей лачуге советские песни»[817]817
  Ibid, докладная записка о евреях и коммунистах на борту «Скаугум», 28 сентября 1950 г.


[Закрыть]. Осведомители ASIO в лагерях исправно передавали все обличительные слухи и, вероятно, часто сами же их распускали. В доносе 1951 года о русских в Уоллангарре, поданном осведомителем (тоже с русским именем), назывались имена людей, возможно, симпатизировавших СССР и коммунистам; среди них фигурировал Константин Бенерацкий, прибывший в Австралию через Тубабао и выдававший себя за поляка, но, как сообщалось, ранее имевший советский паспорт. Информатор указывал, что Бенерацкий занимал «активно просоветскую» позицию и придерживался нежелательных взглядов на австралийскую политику (например, он будто бы говорил, что «за либералов могут голосовать одни только дураки»)[818]818
  Ibid, Information supplied by Serge Beloff on Russians at Wallangarra, 1951.


[Закрыть].

В парламенте регулярно звучали вопросы о том, насколько проводимая проверка политической благонадежности предотвращает въезд в Австралию коммунистов вместе с потоком людей, прибывающих по программе массового переселения. Самым беспощадным критиком был политик Джек Лэнг, в прошлом лейборист, особенно донимавший и зливший Колуэлла своими вопросами. В октябре 1948 года Лэнг затронул тему опасности со стороны «подрывных элементов», прибывающих из Шанхая с правом на высадку; подразумевалось, что эти элементы – русские евреи и лица, симпатизирующие коммунистам[819]819
  CPD, no. 43, 22 October 1948. P. 2038.


[Закрыть]. В июне 1949 года Лэнг снова выразил беспокойство из-за иммигрантов из Шанхая, но на сей раз речь шла о группе русских, отправленных на Тубабао в рамках организованной IRO программы массового переселения и теперь начавших прибывать в Австралию; Лэнг заявлял, что у всех у них есть советские паспорта. (Заявление это вполне соответствовало действительности, но Колуэлл напрочь отмел его как лживое, а также всеми силами стремился утаить тот факт, что подавляющее большинство в этой группе составляли русские[820]820
  См. главу 6.


[Закрыть].) В том же месяце Лэнг представил обзор форм проникновения коммунизма в массы иммигрантов. Первым источником опасности был Шанхай, но теперь угроза исходила и из Европы – в первую очередь из Италии, где Коммунистическая партия была настоящей силой, но еще и со стороны «замаскированных коммунистов… въезжающих в Австралию под видом прибалтов – эстонцев, латышей и представителей других национальностей, живущих по соседству с Россией»[821]821
  CPD, no. 25, 23 and 24 June 1949. Pp. 1490–1401, 1501–1502.


[Закрыть].

Русские вообще были для ASIO подозрительной категорией с точки зрения госбезопасности. С 1951 года ASIO требовала от государственных учреждений, занимавшихся вопросами миграции (Отдела D), вести cпециальный индекс, куда следовало заносить данные «иностранцев, чье задержание в военное время было бы желательно по соображениям безопасности» – иными словами, бывших граждан тех стран, в которых у власти теперь находились коммунисты. Возглавляли этот список русские[822]822
  NAA (NSW): SP1655/1 1955/25/75516, Special Register of Aliens. Представителями других национальностей и стран (в порядке упоминания) были китайцы и северные корейцы, албанцы, болгары, румыны, поляки, чехи и словаки, венгры, югославы и лица без гражданства (часто ими были русские).


[Закрыть]. В категорию А попадали «лица, прибывшие в Австралию с 1 января 1948 года и имевшие паспорта, выданные или продленные правительствами враждебных стран или их представительствами, начиная с указанной даты»; категория С существовала для лиц, представлявших «особый интерес с точки зрения госбезопасности». В 1957 году в cпециальном индексе Нового Южного Уэльса русские составляли самую многочисленную группу и в категории А, и в категории С. Так, в категории А из общего числа 1 721 имен русских было 751. В категории С они занимали 38 строк в перечне из 194 имен. В это число, конечно, не входили те русские иммигранты, которые в своих въездных документах значились поляками, украинцами, югославами или лицами без гражданства. К категории С принадлежало по меньшей мере четверо таких людей (Лидия Мокрас, записанная чешкой, Ольга Нойман, записанная полькой, и записанные украинцами Анатолий Арсененков и Александр Дукин), так что, если считать и их, всего русских в этой категории было как минимум 42 человека[823]823
  Ibid, 1954/25/75340. В категории A 751 из общего числа 1 721 составляли русские, и было еще 65 прибалтов, 3 украинца и 2 лица без гражданства. Второе место занимали югославы: 529 человек. В категории C было 38 русских, 24 югослава, 21 китаец и 21 поляк, 15 лиц без гражданства и 14 украинцев. Подробнее о левых русских из категории С см. главу 8.


[Закрыть].

В категорию «русские» в ASIO «не включались белые русские, являющиеся антикоммунистами»[824]824
  Ibid, коробка 1 (переписка по поводу Специального индекса): Хейс – генеральному директору службы безопасности, отдел генерального прокурора, подразделение D, Мельбурн, 23 февраля 1951 г.


[Закрыть]. Из такой формулировки остается неясно, имелась ли в виду вся категория белых русских, или же только те из них, кто заведомо являлись антикоммунистами. Некоторый интерес к белым русским явно сохранялся, и в октябре 1951 года для наведения более точных справок о них в Сидней специально ездил представитель ASIO, поскольку возникли опасения, не происходит ли «массовое финансирование белых русских отдельными лицами [предположительно, из Китая]». (Был получен ответ, что никакой подобной деятельности не выявлено.) Однако после этого визита миграционная служба Нового Южного Уэльса сообщила, что, вопреки заявленной цели визита, представитель ASIO не пожелал говорить о белых русских в связи с особыми данными, а стал интересоваться только лицами, прибывшими с индивидуальными разрешениями на высадку. (В большинстве своем эти лица с правом на высадку были евреями, хотя среди них были и отдельные белые русские с сомнительным прошлым – обычно нацистские пособники[825]825
  Ibid, 1954/25/75516: Maintenance of Special Records required by ASIO – White Russians. 14 November 1951; Ibid, A445 235/1/24, таблица Nationality of persons covered by landing permits issued between November 1945 and November 1949 (благодарю Сюзанну Ратленд за то, что поделилась со мной этим материалом).


[Закрыть].)

Впрочем, нельзя сказать, что белые русские обязательно оставались вне подозрений. В конце 1950 года в конфиденциальной докладной записке, адресованной Тасману Хейсу из министерства иммиграции, среди угроз для безопасности страны, которые должны осознавать сотрудники службы безопасности, проверяющие благонадежность мигрантов, глава ASIO полковник Спрай указывал, наряду с коммунистами, переселенцами из коммунистических стран и бывших деятелей нацистской партии, и белых русских[826]826
  Notes for discussions with Mr. Heyes, 11 December 1950, цитируется в: David Horner. Op. cit. P. 258.


[Закрыть].

Явными объектами подозрений были, разумеется, перемещенные лица – выходцы из СССР. В 1952 году Спрай осторожно поднял в министерстве иммиграции вопрос о постановке на учет всех бывших советских граждан, проживающих теперь в Австралии. Но Хейс отмечал, что будет трудно «уделять особое внимание отдельному классу людей, учитывая нашу ответственность в целом за ассимиляцию 700 тысяч послевоенных иммигрантов»[827]827
  NAA: A6980 S250323: Heyes, Secret and personal to Spry, 21 November 1952.


[Закрыть], и предпринимать подобные меры не стали. Хейс наверняка сознавал колоссальную сложность такой задачи, ведь пришлось бы поднимать все записи, ранее сделанные австралийскими властями и IRO, да к тому же иммигранты, прибывавшие из Советского Союза через европейские лагеря перемещенных лиц, часто сообщали о себе заведомо ложные сведения.

Наибольшую тревогу службам безопасности внушали евреи, особенно те, кто родился в Советском Союзе или бывшей Российской империи и говорил по-русски. Подозрения не снимались даже с самых безобидных людей вроде мельбурнского предпринимателя Бертрама Липтона (Бориса Лифшица, родившегося в России в 1899 году, покинувшего страну в 1918 году, между мировыми войнами жившего в Бельгии и прибывшего в Австралию в 1940 году). В 1954 году, когда он и его жена подали заявления на натурализацию, выяснилось, что они значились в списке подлежащих проверке на благонадежность людей, и в личном деле Липтона была пометка: «Явных возражений с точки зрения безопасности нет, однако заявление поставлено на учет, потому что эти люди – выходцы из России»[828]828
  Ibid, A6122 1884: Screening of migrants from USSR and satellite countries, 1954.


[Закрыть]. А вот против Северина Пейсаховича у ASIO возражения были: он был объектом внимания с 1948 года из-за своей деятельности в Еврейском движении за мир и Еврейском совете по борьбе с фашизмом и антисемитизмом, и его первое заявление на натурализацию было отклонено, хотя позже, в 1957 году, он все же получил гражданство Австралии[829]829
  Ibid, A12508, 50/1757; Ibid, A6119 914; Kristina Kukolja, Lindsey Arkley, John Zubrzycki and Nathan Kopp, Unwanted Australians, SBS, https://www.sbs.com.au/news/creative/unwanted-australians/q3av4y3wd


[Закрыть].

Верным способом привлечь к себе внимание спецслужб (вначале CIS, а затем, с 1949 года, ASIO) было регулярное посещение Русского общественного клуба. В 1946 году Галлеган (тогда работавший в CIS, а позже возглавлявший австралийскую военную миссию в Берлине) докладывал, что, согласно «информации, полученной из надежного источника», вице-председатель клуба, Натан Фицер, выступил с речью на собрании в клубе в годовщину революции, 7 ноября, и публика в количестве 80–100 человек прослушала праздничную программу, открывшуюся исполнением нового государственного гимна СССР[830]830
  NAA: A6122 122: Русский общественный клуб. Донесение от Галлегана, CIS, 18 ноября 1946 г.


[Закрыть]. Братья Александр и Исаак Фицеры, приехавшие из Китая в 1947 году, тоже оказались «под колпаком». Исаак, как мы уже упоминали, стал объектом обвинений уже на борту корабля, а Александр по донесению сотрудника CIS уже вскоре после прибытия придумал программу концерта для Русского общественного клуба и затем выступил его конферансье[831]831
  Ibid. Донесение от У. Г. Барнуэлла, CIS, 21 июля 1947 г.


[Закрыть].