Текст книги "Введение в социологическую теорию предпринимательства"

Мог ли такой подход к предпринимательству сформироваться в начале наших реформ? На наш взгляд, вряд ли. Если он не сформировался за свою 300-летнюю историю в западной литературе, то в России такое было невозможно чисто по причинам временного характера. Нашим исследователям, как и экономике, как и всему обществу в целом, предстоял нелегкий переход от старых, давно устоявшихся истин, базировавшихся на основных постулатах марксистского видения перспектив развития общества, к мировым человеческим ценностям, где марксизм занимает весьма скромное место. В силу этих причин в нашу исследовательскую практику перекочевал наиболее распространенный на Западе подход к характеристике родового признака предпринимательства как предпринимательского дохода, за что и «зацепились», образно говоря, наши экономисты.

Нельзя не отметить и тот факт, что и на сам процесс возрастания и количества, и качества исследовательских проектов по проблемам предпринимательства в России весьма существенное влияние оказала сама практика проведения рыночных реформ. Несомненно, какой-то новый этап реформирования также станет своего рода стимулятором бурного роста исследовательских проектов по проблемам рыночной экономики и периодом открытия каких-то специфических черт предпринимательства, о которых мы сегодня и не подозреваем. Но сегодня важно практически использовать и те новые моменты, которые открываются в предпринимательстве как сложном социальном феномене и которые в корне могут изменить наши старые представления не только о нем самом, но и обо всем процессе рыночного реформирования в России.

Оценивая роль современного, хотя и весьма противоречивого, этапа реформ в России, следует отметить еще один важный момент, связанный с ответом на вопрос, который напрашивается сам собой: почему именно в нашей стране стал возможен сам факт достижения каких-то качественно новых результатов в исследовании проблемы предпринимательства? Казалось бы, более предпочтительным в этом отношении является западный исследовательский «полигон».

Полный ответ на этот вопрос потребовал бы от нас весьма углубленного анализа соотношения теории и практики, особенно тех пиков этого соотношения, где наблюдается тесное взаимодействие этих начал. Не углубляясь в этот анализ, отметим лишь один, на наш взгляд, ключевой в нашей ситуации аспект.

Главной задачей экономической теории в широком смысле (а именно в рамках этой теории изучались проблемы предпринимательства большую часть времени до начала ХХ века) является, как известно, исследование законов, управляющих производством, обменом, потреблением и распределением материальных благ в обществе. Понятие «экономикс» ввел в 80-е годы ХЕХ века Альфред Маршалл (1842–1924) в противовес политэкономии, в рамках которой и произошло научное осознание рыночной экономики, – как обычно называется на Западе конкретная отрасль экономической науки, которая изучает способы функционирования рыночного хозяйства, исследует проблемы эффективного использования ограниченных производственных ресурсов или управления ими «в целях максимального удовлетворения материальных потребностей человека»[153]153
  Макконнелл К., Брю С. Экономикс / пер. с англ. – М.: Республика, 1992. – С. 18. Аналогично определяет экономикс и лауреат Нобелевской премии П. Самуэльсон (см.: Самуэльсон П., Нордхауз В. Экономикс / пер. с англ. – М.: НПП «Экотехсервис», 1992. – С. 7).


[Закрыть].

С позиций сказанного можно заметить, что предпринимательство как «революционный элемент» экономической практики было наиболее актуально в критические моменты функционирования капиталистической системы. Собственно, и первое научное осмысление этого феномена относится ко времени анализа учеными процесса становления капиталистической экономики как системы. В дальнейшем все новые аспекты предпринимательства появлялись в результате анализа каких-то новых этапов развития именно капиталистической системы [154]154
  Подробнее об этом см.: Павлюк Н.Я. Свободное предпринимательство в России: Социология становления. – СПб., 1998. – С. 17—105.


[Закрыть]. Следовательно, различная степень развитости предпринимательства как явления всегда находилась в зависимости от степени его соответствия потребностям и каким-либо внутренним условиям капиталистической системы, в рамках которой оно постоянно развивалось. И собственное его качество всегда непосредственно зависело от конкретной его роли, места и функций в определенной конкретно-исторической общественной системе.

Опыт рыночных реформ в России – это попытка реставрации более чем 300-летнего опыта становления и развития капиталистической экономической системы под различными лозунгами идеологического плана, не имеющими ничего общего с экономикой. Именно поэтому в данной практике, которая осуществлялась в острой борьбе против внеэкономических форм хозяйствования, в большей степени обнажились те системные закономерности, зависимости, качества предпринимательства, которые были скрыты в условиях более спокойного развития капиталистической экономической системы. Хотя, конечно, выявление этих новых качеств предпринимательства потребовало серьезного научного анализа со стороны исследователей, результаты которого являются тем фундаментом, на котором и были выстроены новые подходы к данному феномену, позволяющие более осознанно, чем раньше, использовать предпринимательство в качестве локомотива рыночного реформирования в России. (Заметим, что объективно предпринимательство таковым являлось, но, естественно, уровень его эффективности был невысоким.)

Выявление социальной сущности предпринимательства с позиций системного подхода помогает нам глубже понять все другие процессы и явления, происходящие сегодня в нашем обществе, и позволяет более оптимально определить взаимодействие различных факторов внутри самой системы предпринимательства. Выявление отношения определенной субординации ее различных подсистем и позволяет нам конкретно убедиться в том, что предпринимательство как явление не просто саморазвивается, а развивается в зависимости от условий системы, к которой оно принадлежит, а также от взаимоотношений с другими явлениями. И с этих позиций процесс рыночных реформ (именно процесс реформирования с его конкретными результатами, а не та «виртуальная картинка», которая чаще всего демонстрировалась массам нашими первыми реформаторами в 90-е годы) становится предельно ясным и доступным для понимания даже тех, кто пока еще не овладел азбукой рыночной экономики.

Система предпринимательства как сложного социального явления с необходимостью включает в себя субъекта, который реализует возникающие у него потребности и интересы в сфере обновления производства и обладает свободой своей способности к труду. Конкретно это – индивид, класс, группа, социальный слой, коллектив и т. п. Само отношение субъекта предпринимательства к средствам производства, о чем спорили в свое время западные экономисты в «дошумпетерский период», не играет какой-либо существенной роли. Это может быть и владелец фирмы или завода, или нанятый менеджер, или работник. Конкретная предпринимательская суть субъекта проявляется в его взаимодействии с объектом предпринимательства, которым выступает то, что противостоит субъекту в его предметно-практической деятельности по обновлению производства, с чем он постоянно находится во взаимодействии. Объект предпринимательства постепенно трансформируется от своей скрытой формы, предметность которой и характеризуется инновационной деятельностью в обновлении производства. В своем завершенном виде объект предпринимательской активности представляет собой непрерывную цепь звеньев от возникновения потребности в обновлении производства до создания предмета ее удовлетворения, что, в свою очередь, порождает новые потребности, и так продолжается непрерывно. Любой факт «выпадения» из этой цепи деятельности означает и сам факт исчезновения отдельного труженика, коллектива, социальной группы из субъектов предпринимательства. Не передается, естественно, предпринимательство в отличии, например, от собственности, капитала и т. п., и по наследству. Наследоваться может, по выражению Шумпетера, только «охотничья хватка». Объективно и существование среди предпринимателей большой «текучести кадров», так как большим инновационным потенциалом обладают немногие. Вечных же предпринимателей, можно предположить, и вообще не бывает.

Сказанное, естественно, может привести в уныние прежде всего наших статистиков, главной единицей анализа у которых, как правило, выступает факт регистрации малого предприятия. Конечно, определенный «рыночный фон» создают и другие данные: количество занятых на малых предприятиях, объемы производства и т. д. Но в принципе, во-первых, в данном случае субъект предпринимательства подменяется самой формой реализации этой деятельности. Во-вторых, в значительной степени ограничивается непосредственно и сам субъект предпринимательской деятельности. Вряд ли стоит здесь подробно анализировать и подходы к единице анализа предпринимательства социологов. Здесь столько путаницы, что вряд ли выводы большинства исследований можно считать вполне добротной информацией о ходе рыночных реформ в России.

Еще более значительной проблема определения субъекта предпринимательства становится тогда, когда речь заходит о самом государственном статусе предпринимательства и о месте его в правовом поле рыночного реформирования. До сих пор здесь всё те же основные фигуранты – малое предприятие и предпринимательство как обобщенная сумма или этих малых предприятий, или непосредственно предпринимателей – чаще всего руководителей малых предприятий и занятых на них работников.

Представленное отношение к единицам анализа и функционирования предпринимательства со стороны государственных органов полностью соответствует тому уровню исследовательской практики, которая существует сегодня в нашей стране. Плохо это или хорошо – прямо сказать нельзя. Можно констатировать лишь одно – данная ситуация полностью соответствует той характеристике всего хода реформирования в России как вялотекущего процесса, где в большей степени господствует стихия, чем сознательный выбор каких-либо целенаправленных действий. И новая трактовка предпринимательства, на наш взгляд, поможет изменению именно последнего обстоятельства.

Эта стихия конкретно проявилась в том, что страна в начале 1990-х годов превратилась в огромный вещевой рынок, подтвердив историческую практику становления рыночных отношений, началом которых и исторически, и логически является личное предпринимательство и личная производственно-коммерческая инициатива. Главная беда для России здесь была в том, что спекуляция как один из рудиментов старого строя, выйдя из подполья, захлестнула все другие инициативы и, прежде всего, производственную. Хотя, как свидетельствует история, и самые развитые индустриально сегодня страны в свое время прошли через это. Причем такая же «рыночная практика» повторялась в них всякий раз, когда в стране наступали серьезные экономические трудности. В этой связи вряд ли чем отличаются друг от друга стихийные рынки послевоенных Германии и CШA от таких же рынков в России и времен 1991–1993 годов, и времен послевоенных (1945–1946 гг.). Хотя последний из отмеченных характеризовался еще рынком спекулянтов.

В отечественной социологической литературе уже не раз поднимался вопрос о необходимости создания специальной социологической теории – «социологии предпринимательства», в рамках которой можно было бы эффективно исследовать все переходные процессы смены парадигмы развития России. [155]155
  См.: Глущенко Е.В., Капцов А.И., Тихонравов Ю.В. Основы предпринимательства. – М., 1996; Халипов В.Ф., Лисиненко И.В. Социология предпринимательства. – М., 1996; Павлюк Н.Я. Свободное предпринимательство в России: социология становления. – СПб., 1998; Павлюк Н.Я., Рохмистров С.Н. Социология предпринимательства. – М., 2004; и др.


[Закрыть] Не отрицая самой возможности появления такой специальной социологической теории, отметим, что в данном случае речь не идет о какой-то простой замене «социологии управления» новой социологической теорией, поскольку в советском обществе социология управления никогда не была методологическим фундаментом жизнедеятельности СССР, а была, в общем-то, средством «произвести впечатление» со стороны верхушки партийного управления. Социологическая теория предпринимательства представляет собой именно методологическую основу жизнедеятельности новой России, в большей степени соизмеримую с ролью в СССР марксизма-ленинизма. Именно на основе марксистской теории и осуществлялся тот командный метод государственного управления, замену которого на государственное регулирование и должна «обеспечивать» социологическая теория предпринимательства. И пока не появится некая новая наука, например «социология предпринимательства» или что-либо другое, подобное ей, сам процесс разработки и осуществления социологической теории предпринимательства как основы становления новой предпринимательской модели жизнедеятельности российского общества может вполне «уживаться» в рамках существующей социологии управления как науки, связанной с разработкой проблем будущего развития человеческого общества. Но соизмерять эти два феномена сегодня далеко не просто, даже чисто в абстрактном плане. Совершенно понятен замысел авторов, попытавшихся соединить каждую из перечисленных наук со ставшей модной аббревиатурой «постсоветской практики» социологией предпринимательства, придав ей некое обновленное звучание. Но это «новое звучание» вряд ли придало какое-то новое содержание любой из вышеперечисленных научных дисциплин, которое позволило бы органично вписаться в тот новый ансамбль научных дисциплин, в которых отразилась бы именно качественная новизна новой эпохи жизнедеятельности России. И, что самое главное, – простая «перелицовка» старых научных дисциплин, которые «насквозь пропитаны духом» старого советского общества, никак не может вписаться в тот новый образ России, целевое движение к которому и составляет весь смысл жизнедеятельности современного российского общества.

Да, в определенной мере те науки, которые не включают в себя данную целевую направленность и даже некую фундаментальность старого советского общества, конечно же, сохранятся, но сам вектор их развития изменится. И если раньше этот вектор определяла система развития общества, созданная К. Марксом, то новой платформой развития российского общества является именно социология предпринимательства. Последнее и означает то, что старая парадигма развития России уходит в прошлое, а на ее место приходит предпринимательская парадигма развития. Именно этот факт не только лежит в основе становления новой России, но, является фундаментом именно качественного и успешного развития российского общества, а не основой очередной «перелицовки» наук, представляющих ветхозаветный социализм и «новое мышление».

Всё это означает, что само понятие «социология предпринимательства» «уходит» из расхожей риторики представителей разных наук, в общем-то «пригодных» для толкования каких-либо общественных явлений, и становится базовой теорией новой цивилизации России. Становление этой новой цивилизации – процесс, по нашему мнению, весьма не простой. Ясно, что вряд ли ему должно предшествовать и возникновение новой науки, по лекалам которой и будет осуществляться сам процесс становления новой цивилизации. Скорее всего оба эти процессы будут осуществляться одновременно, по ходу движения обогащая друг друга. Как ясно и то, что весьма вероятно, что в этом процессе могут использоваться и отдельные положения существующих ныне общественных наук, например «социологии управления». Но тот факт, который сегодня, как мы показали ранее, сводится к простому «скрещиванию» социологии предпринимательства с другими общественными науками, уже сегодня нельзя признать истинно научным, ибо он распредмечивает научно-практический смысл самого процесса становления новой парадигмы развития России, а именно этот процесс и составляет суть новой теории общественного развития современной России, в которой должны органиченно сливаться и социология, и предпринимательство. Эта органичность, в свою очередь, должна базироваться не на старом фундаменте социалистического общества, а на вновь открытых инновациях. Последние появились в результате открытия нового социолого-управленческого аспекта частной собственности, являющейся, по свидетельству К. Маркса, главным фундаментом цивилизационного качества человеческого общества[156]156
  См.: Рохмистров М.С. Собственность: социолого-управленческий аспект. – СПб.: Алетейя, 2013.


[Закрыть].

Именно в процессе анализа этого качества частной собственности и заключены начала процесса научного осознания социологии предпринимательства как новой теории возникновения основ развития России не на базе привычного командного начала, а на основе предпринимательской парадигмы. Ясно, что эта новая теория не появилась и не могла появиться вместе с простым решением отказа от своей прошлой истории или старой цивилизации. Благо уже то, что появилась сама идея поиска новой жизни страны в целом, отказа от долголетнего прозябания России, а не стремление некоей «перелицовки» цивилизации социалистического типа.

Процесс развития социологической науки в России был и остается весьма специфическим явлением не только потому, что он разделен на довольно четкие периоды исторического времени страны, которые далеко не всегда вписывались в рамки общемирового процесса наравне с ведущими национальными школами Европы и США, с постоянно возникающей неоднозначностью той полипарадигмальности, которая всегда была присуща российскому обществу. Последнее относится и к последним десятилетиям постсоветской истории страны. В этот период стали возникать некие основательные теоретические построения, опирающиеся уже на собственные банки данных в виде, казалось бы, уже сформировавшихся наук. Например, той же экономической социологии или социологии управления, на основе содержания которых, казалось бы, вполне можно судить о некоторых качественных переменах, произошедших в обществе постсоветского периода. Последние, возможно, и произошли, что вполне можно доказать по каким-либо конкретным изменениям в структуре управления, конкретным показателям развития экономики, уровня жизни населения и т. п. Но можно ли на этой основе сказать, что в обществе произошли такие парадигмальные изменения, сама суть которых была в основе провозглашенных перемен в жизнедеятельности российского общества, а именно переход к рыночной экономике?

Речь идет в первую очередь об устранении той полипарадигмальности в жизнедеятельности общества, неоднозначность которой была характерна и для царской, и для советской России. И о том, как можно увидеть что-то новое, например, в той же «экономической социологии», «скрестившей», казалось бы, две вполне самостоятельные науки? Как, впрочем, и в той же «социологии управления»? Не потонула ли социология, характеризующаяся как «наука об обществе», в объятиях таких наук, как экономика и управление?

Последнее весьма вероятно. Тем более, что у них сама предметность науки более ясная и, главное, определенная в отличие от социологии, в которой весьма не просто соединить некое «общее и особенное». Именно поэтому так важно позиционировать социологию в той ее ипостаси, в которой она проявлялась бы именно предметно. В нашем случае было бы оптимально соединить само понятие «социология» с таким понятием, которое конкретизировало бы именно новую ее предметность, т. е. с тем, что является, действительно, тем основанием, которое и представляется качественно новой характеристикой науки о развитии человеческого общества, обосновывает качественно новую парадигмальность этой науки о развитии общества. Речь идет о «социологии предпринимательства», доказательстве того, что она является по отношению и к России, и к сложившейся в ней системе наук новым феноменом и науки, и практики.

Конечно, понятно, что какой-то механической замены «социологии управления» «социологией предпринимательства» сразу произойти не может. С одной стороны, достаточно вспомнить в этой связи сам факт «результативности» рыночных реформ Президента РФ Б.Н. Ельцина, вряд ли предвидевшего такие последствия своих реформ. С другой стороны, нельзя не вспомнить и практические шаги в научном осмыслении последних десятилетий советского времени. В обоих случаях речь идет о попытках изменить настоящее.

При этом нас не должна смущать та кажущаяся разноплановость и разнонаправленность возникновения в последних десятилетиях существования СССР таких научных дисциплин, как «обществоведение», «социология управления», других специальных социологических теорий («социология деревни», «социология города» и т. д.) и, например, «научного коммунизма». Всех их объединяло одно: расширение горизонтов научного познания на базе уже сложившихся успехов практического социализма, стремление увидеть новые реальности в перспективном развитии марксистской теории. Да, они были «плоть от плоти» этой теории, но она-то появилась не в «безвоздушном пространстве».

К. Маркс создал фундаментальную программу именно социального анализа. Но, например, проводя свой экономический анализ, он делал это в рамках установившейся и общепризнанной науки. При этом он не отрицал те экономические теории, которые были созданы А. Смитом и Д. Рикардо, хотя, конечно же, критиковал и их, и их предшественников. Маркс, как и его предшественники эпохи Просвещения, расширенно трактовал и само понятие политической экономии, включая туда и историю, и социальную мысль. «Подход Маркса, – писал по этому поводу известный британский историк науки Роджер Смит, – прочно связал экономику и социальные трансформации…, создал фундаментальную программу социального анализа, и вместе с Контом и Спенсером его традиционно считают “основателем” социологии»[157]157
  Смит Р История гуманитарных наук. – М.: ВШЭ, 2008. – С.337.


[Закрыть]. Можно считать, что и в советской действительности России эта марксова диалектика в определенной форме сохранилась.

С появлением обоснования периода развитого социализма (60 – начало 70-х годов) советское общество вышло из сталинизма, и научное мышление, в первую очередь партийных кадров, стало формироваться уже не исключительно только на основе сталинского «краткого курса» истории партии большевиков. Однако если социология долгое время (практически оно продолжается и сегодня) оставалась некой «знаковой» наукой для изучения общественного мнения, то управление почти сразу же нашло применение в общественной практике. Так, например, оно использовалось уже при разработке экономической реформы А.С. Косыгина в 1965 году, в которой нашли отражение отдельные моменты концепции либерально настроенных экономистов. Последнее явно не вписывалось в общую теорию и практику России того времени, и реформа угасла, не начав свое действие. Случилось это в первую очередь потому, что сама либеральность новой реформы в определенной мере связывалась с неким отходом от социализма и внедрением в практику хозяйствования элементов, основанных на частной собственности, с уничтожением которой связалось само существование марксистской теории.

Выход из тупика был найден не в экономической, а в идеологической сфере. Усилия партийной элиты и ученых обществоведов были направлены на теоретическое развитие существующей социалистической системы, результатом чего и стало появление научно оформленного «развитого социализма» как нового этапа развития марксистской теории. Неким практическим регулятором продвижения новой концепции стало появление новой научной теории – научного коммунизма.

В теоретическом плане сам факт появления и существования научного коммунизма – это и есть социология управления, т. е. такая специальная научная дисциплина, предмет которой всецело связан с появлением новой концепции организации жизнедеятельности человеческого общества в отличие от ранее выдвигаемых разрозненных утопических представлений о новых формах жизни общества.

Вряд ли сегодня есть необходимость в возвращении к дискуссиям о соотношении понятий «научное управление», «социальное управление» и «социология управления», характерных для советского периода. Дискуссии эти, на наш взгляд, возникали от безысходности тех ученых, которые пытались вырваться за пределы круговорота мысли, очерченной марксистско-ленинской теорией в целом и практикой реализации этого учения в частности.

Утверждать сегодня, что социология управления – это наука, которая обобщает все управленческие науки с точки зрения вычленения и специального изучения закономерностей управленческих отношений на всех уровнях функционирования общества и его элементов и во всех предметных сферах, областях жизнедеятельности общества, как полагала в свое время профессор О.А. Уржа[158]158
  См: Проблемы социального управления. – М., 1999. – С. 186.


[Закрыть], вряд ли придет кому-то в голову. Такую «науку» даже советская власть не смогла «назначить», так как «внедрить» в практику жизнедеятельности ее и тогда было невозможно по определению.

Несомненно, некий аналог глобальной системы управления в СССР был. Он включал в себя и науку, и практику в полном объеме. И всё это можно было считать социологией управления, в которой от социологии как науки о развитии общества, как естественном процессе практически ничего не оставалось. Не было тогда и управления ни в научном, ни в практическом понимании. Вспомним высказывание самого известного сторонника становления управления как самостоятельной науки и практики В.Г. Афанасьева о том, что руководители страны даже обиделись на его попытку помочь им исправить допущенные в их работе недостатки.

Вместе с тем тот же В.Г. Афанасьев, положивший начало отечественной теории социального управления, основанной на синтезе идей кибернетики, менеджмента, системного анализа, не мог не встроить в этот перечень и марксистскую философию. Как отмечал профессор В.И. Франчук, экономического чуда от «пришествия менеджмента» представители российского истеблишмента ожидали не только в конце 80-х годов, но и в 20-е годы прошлого века. Сам В.И. Ленин в свое время приветствовал известную систему основателя менеджмента Ф. Тейлора[159]159
  См.: Франчук В.И. Социальное управление: самоуправление, менеджмент и политическое руководство. – М.: Спутник +, 2007. – С. 22.


[Закрыть]. Последний видел в своей системе управления (менеджменте, основателем которого чаще всего он и считается) возможности эффективного использования ресурсов и организации, и человека для решения производственных задач. Однако само понятие «управление» было сформулировано еще греками. Вместо слова «менеджмент» греки использовали искусство управления людьми (demagogia).

Сказанное вполне вписывается и в структуру понятия «социология управления». Однако вместе с этим, как утверждал В.И. Франчук, существуют и неформальные организации, требующие к себе не меньшего внимания, чем формальные.

Речь идет о конкретном случае, произошедшем в ходе довоенного Хоторнского (1924–1939 гг.) эксперимента, когда произошел рост производственной активности без существенного вмешательства социологов. Тот же В.И. Франчук призывает на основе этого случая пересмотреть рационалистический (целевой) подход на социальную организацию и управление, что вполне правомерно применительно к функционированию социологии управления.

Что же касается социологии предпринимательства, то здесь так называемый эффект плацебо (действенность внимания к работникам со стороны социологов в ходе Хоторнского эксперимента) «внутренне» объективно вписывается в любую конкретную практику. Что собственно и произошло в ходе Хоторнского социологического исследования и после него. А вот какая роль в появлении данной ситуации отводится социологии управления – это своя собственная история, ограниченная не только временем (что весьма существенно), но и осуществлением довольно сложного процесса общественно значимых изменений, которые должны произойти в обществе, поскольку изменение общества – это не смена политических лидеров, замена одной системы управления на другую, переделка социализма в капитализм, а его постоянное движение от одного этапа развития к другому. Эти этапы насыщены не какими-то проявлениями неких новых представлений, теорий, конкретизирующих пути развития, а самой непредсказуемой стихийностью появления того, в чем конкретно нуждается общество в процессе своего поступательного развития.

Всё вышесказанное относится и к науке, развитие которой вполне вписывается в вышеотмеченную логику. Она, как иногда пытаются представить отдельные ее представители, никогда не опережала сам факт появления некоего целостного процесса развития человеческого общества. А ее представители, порой, пытались лишь объяснить появление каких-либо научных инноваций.

В связи с этим вводить в среду реализации такой науки, как социология управления, ее способность упорядочения коллективных действий социальных общностей за счет реализации конкретного социологического обеспечения, как и разработку концепции управленческого процесса в форме особого типа (вида) социального взаимодействия, обладающего устойчивыми и стабильными формами, детерминируемыми социальной информацией и социальной организацией, вряд ли соответствует какой-либо практике развития человеческого общества. Именно здесь-то и видится попытка чудовищного вмешательства в сложившуюся историческую практику развития общества. Ясно, что такого рода попытки «внедрить науку» в процесс развития общества всецело связаны с формированием практики этого развития по вполне ясному сценарию заинтересованных субъектов. А конкретным инструментарием этого выступает попытка представить простым процесс вычленения понятий «социология» + «управление» и на основе специфики каждого из этих элементов сформулировать как бы два объекта исследования. С одной стороны, социология управления включает в себя те явления социальной жизни, которые являются общими для различных сторон и этапов развития общества. А с другой – она включает в себя сугубо управленческие отношения, складывающиеся между человеческими общностями в процессе той же социальной деятельности. Поэтому, несмотря на кажущуюся простоту данных поисков, в них прослеживается то, что от основных научных представлений о развитии советского общества никто в общем-то и не собирался отказываться. Просто стали искать какие-то новые обоснования дальнейшего развития России, хотя в какой-то степени уже в поздний период Горбачёва в научную практику стало входить некое отстранение и от К. Маркса. Ученые старались найти некие «скелеты» новых форм развития России в последних работах В.И. Ленина. Главная идея корректировки старого социалистического пути развития страны связывалась с идеей корпоративности. Суть нового подхода к самой идеологии жизнедеятельности обновленной России перенацеливалась инициаторами нового подхода с того социалистического пути развития, который осуществлялся в России все послеоктябрьские годы, основанного на идеологии марксизма, на новый путь развития, который основался бы уже не на политических, а корпоративных интересах. Ясно было, что со старой методологией развития СССР порывать и не думал, но, хотя бы в названом плане вектор обновления пути развития страны стал новым. Неким научным обромлением этого нового пути и стала социология управления, которая появилась, как отмечалось, почти одновременно с другим предметом – научным коммунизмом – еще в 60-е годы XX века, но в плане какой-либо четкой характеристики своего предмета так и оставалась весьма неопределенным феноменом, каким, собственно, до сих пор и является. Хотя если касаться предмета, то можно сказать, что именно этот предмет появился значительно раньше, чем появилось само название «социология управления», сформированное О. Контом. И появился этот «предмет» вполне в соответствии с основным содержанием горбачевского проекта «перестройки России» как некий аналог «перестройки» процесса саморазвития капитализма путем внедрения в него рекомендаций представителей научного менеджмента. Именно последнему обязан капитализм своему небывалому «рывку» в XIX веке.