Текст книги "Введение в социологическую теорию предпринимательства"

Отказ от социалистической парадигмы развития России вполне естественно должен внести соответствующие коррективы и в проблематику социологии управления, как и в социологию в целом и другие общественные науки. Однако эти коррективы должны привноситься не автоматически, а исходя из тех конкретных изменений в обществе, которые характеризуют процесс становления в стране качественно новой парадигмы. При этом любое исследование общества, как отмечал Г.В. Плеханов, всегда приходится начинать с изучения состояния производительных сил и экономических отношений. «Но на этом, разумеется, исследование не должно останавливаться: оно должно показать, что сухой остов экономики покрывается живой плотью социально-политических форм, а затем – и это самая интересная, самая увлекательная сторона задачи – человеческих идей, чувств, стремлений и идеалов»[113]113
  Плеханов Г.В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю // Соч. – Т VII. – М., 1928–1929. – C. 231.


[Закрыть].

В новых условиях развития общества социолог прежде всего должен соблюдать идеологическую нейтральность, научную непредвзятость, особенно к тому опыту и знанию, которые накоплены в 70-летний период истории советской России, поскольку процесс становления новых социальных отношений в России не осуществляется революционным методом, который узаконивает насильственные формы введения нового и в экономике, и в социальной жизни, в том числе и в науке, а демократическим путем. Особое внимание социолог в отличие, например, от ученых, связанных с технологическими изменениями в обществе, должен уделять такому обстоятельству, что за период социализма в России сложилась определенная целостность в экономической, политической и духовной сферах жизнедеятельности, укоренилась особая психология населения. Эта целостность характеризуется как способность обеспечивать собственное движение к ранее заданной цели и может быть заменена лишь новой целостностью, которая формируется лишь в условиях полноценного функционирования новой парадигмы России.

Главным способом осуществления данного процесса выступают не столько идеи и концепции, сколько конкретная положительная практика, обеспечивающая более высокий уровень удовлетворения потребностей, побуждая тем самым действия индивида к участию в самом процессе становления новой целостности в жизнедеятельности. Именно на основе этого главной целью определения будущей реальности преобразования объективной действительности должна выступать разработка проекта, связанного с научным обоснованием варианта развития социальных процессов и явлений с целенаправленным коренным изменением конкретных социальных институтов, согласованных с процессом удовлетворения потребностей.

Сама суть данного проекта должна связываться в первую очередь с решением элементарной задачи снятия остроты противоречия между производством и потреблением, разрешение которого стало невозможным в условиях действия командно-административной социалистической системы. Конечно, речь не идет о полном устранении данного противоречия, которое было, есть и остается важнейшей движущей силой развития производства. Речь идет о замене старых неэффективных форм хозяйствования на новые, с которыми связывается снятие негативных факторов в самом осуществлении данного противоречия, которые мешают объективному процессу поступательного развития общества. Будущее России сегодня соотносится с рыночной экономикой, практика которой исчисляется веками и многопланово отражена в науке. И это, следует отметить, далеко не случайно, как стараются преподнести представители старого советского мышления.

Попытка появления в России рыночной экономики уже давно «ждала своего часа». Повторяем – именно попытка как альтернативный вариант отдельным аспектам командно-административной экономики. При этом до начала 90-х годов XX века речь никогда не шла о коренном изменении самого здания централизованной плановой системы жизнедеятельности нашего общества. Именно поэтому сама идея рыночной экономики была спокойно воспринята весьма значительной частью населения России. Вряд ли этот процесс прошел бы так же спокойно, если бы он был озвучен в другой терминологии, в большей степени отвечающей самой сути дела. И, действительно, рыночная экономика – это и есть тот самый капиталистический способ производства и потребления, который всегда отождествлялся в сознании советского народа с капитализмом как системой, противостоящей социализму, в борьбе с которым он постоянно нес материальные потери, а в военное время – и людские. В данном конкретном случае, очевидно, сыграл важную роль тот опыт идеологической работы, которым обладали в той или иной степени наши первые реформаторы. Хотя в этом же случае далеко не лишним был бы другой, идеологический шаг, который в действительности является конкретным историческим обстоятельством. Речь идет о том, что сам отказ от того способа производства и распределения, который осуществлялся в СССР, – это не отказ от социализма как идеи вообще, а форма негативного отношения к одному из конкретных вариантов осуществления этой идеи.

К тому же социализм как идеология эксплуатируется не только коммунистами, но и социал-демократами, которые долгое время занимают лидирующие позиции ряде капиталистических государств. Мы же ни раньше (это вполне понятно ввиду идеологических расхождений между коммунистами и социал-демократами), ни сейчас об этом не говорили. Весьма специфично и наше отношение к капитализму. Капитализм, как утверждает А.И. Кравченко, это специфический тип общества, которое образуют независимые друг от друга ассоциации (товарищества, компании, акционерные общества) и экономические институты (рынок, кредитная система, биржи, банки, собственность), созданные для выполнения основных экономических функций (изготовление товаров и оказание услуг), которые при других типах общества выполнялись бы семьей, родом, кланом, общиной или государством[114]114
  Кравченко А.И. Социология: справочное пособие. – М.: Московский лицей, 1996. – С. 214.


[Закрыть]. Данное определение, хотя и не характеризует капитализм всесторонне, представляется наиболее адекватным из тех, которые представлены в справочных изданиях первого десятилетия постсоветского периода России[115]115
  См.: Большой экономический словарь. – М., 1997. – С. 232; Социологический энциклопедический словарь / под ред. Г.В. Осипова. – М., 1997. – С. 118 и др. Заметим, что в некоторых справочных изданиях последних лет категория «капитализм» трактуется более кратко и предельно точно как «тип общества, основанного на частной собственности и рыночной экономике» (см.: Малый энциклопедический словарь – М.: АСТ: Астрель, 2002. – С. 290).


[Закрыть]. Оно не включает в себя весь перечень того, что может включать в себя капитализм как общественная система. Не случайно, что сам термин «капитализм» появился в научном обороте гораздо позднее таких понятий, как «капитал», «капиталистическая собственность», «капиталистический способ присвоения» и т. п., которые являлись ключевыми понятиями «Капитала» К. Маркса. И даже сам факт появления понятия «капитализм», думается, в большей степени связан с научным и даже политическим отображением действительности, чем с какой-либо конкретной жизненной необходимостью. Об этом свидетельствует даже название книги Вернера Зомбарта «Современный капитализм», опубликованной в 1902 году, в которой понятие «капитализм» впервые было введено в научный оборот.

Уже из самого названия книги представляется, что капитализм – это определенная составная часть некоего динамичного порядка в отличии от тех статичных констатаций, которые свойственны характеристике капитализма некоторых исследователей (заметим: не только отечественных, но и ученых из капиталистических стран) и которые до сих пор не избавлены от влияния антагонистического клише: капитализм – это плохо, а социализм – это хорошо. Не случайно, что в отечественной литературе и официальных документах понятие «капитализм» почти не используется, а подменяется терминами «рынок», «рыночная экономика», которые не были в советской истории яркими антиподами социализма. В принципе, на наш взгляд, это правильно. Причем, совершенно не по идеологическим причинам, а по существу. Особенности нашей социально-экономической ситуации в постсоветское время делают значимой даже, казалось бы, довольно несущественное замечание представителя немецкой ордолиберальной школы Вальтера Ойкена о том, что понятия «капитализм» и «социализм» несут в себе больше мировоззренческий, чем научный смысл. «С помощью таких понятий, как “капитализм”, “коммунизм”, “социализм”, и им подобных невозможно решить исследовательские задачи национальной экономии»[116]116
  Ойкен В. Основы национальной экономии. – М., 1996. – С. 116. «Наша экономика получила название «капитализм», – предельно просто трактует этот термин П. Самуэльсон, – потому что этот капитал, или «богатство», находится главным образом в частной собственности того, кто именуется капиталистом» (см.: Самуэльсон П. Экономика. – Т. 1. – М., 1997. – С. 39).


[Закрыть]. Несущественным такое замечание является для западных экономистов и социологов, которые обращаются к самому термину «капитализм» только тогда, когда речь заходит о социализме как о конкретной марксистской доктрине. Для нас же «капитализм» долгое время был не просто термином. В условиях господства марксистской идеологии «капитализм» представлялся не просто социологической категорией, а тем экономическим процессом, который, в конце концов, разрушает свою собственную институциональную структуру и в то же время создает условия для возникновения иного социального порядка, являясь предтечей социализма. Это следовало из того, что основоположник марксизма объяснял саму механику функционирования капиталистического общества с помощью своей экономической теории. Марксова теория общественных классов, по словам Шумпетера, является тем аналитическим инструментом, который, соединяя экономическую интерпретацию истории с концепцией экономики, основанной на прибыли, определяет все общественные события, сводит их воедино. Сама же социальная структура для всех несоциалистических эпох, пишет Шумпетер, определялась им в терминах классов – тех двух классов, которые являются подлинными участниками драмы и в то же время прямыми порождениями логики развития капиталистической системы производства, которая через них воздействует и на всё остальное. Это объясняет, почему Маркс вынужден был определить свои классы как чисто экономический феномен, причем экономический в очень узком смысле слова. Тем самым Маркс своим же подходом, с одной стороны, как бы отрезал себе путь к более глубокому анализу классов, а с другой стороны, не вышел на более глубокий анализ капитализма, так как пытался его определить на основе тех же характерных черт, что и деление общества на классы. Такое, по свидетельству Шумпетера, было смелым ходом в аналитической стратегии Маркса. Ибо им он связал судьбу феномена классов с судьбой капитализма «таким образом, что социализм, который в действительности не имеет ничего общего ни с наличием, ни с отсутствием общественных классов» и становится, по определению, «единственным видом бесклассового общества, за исключением первого племени»[117]117
  Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. – М., 1995. – С. 52, 53.


[Закрыть]. Хотя социализм как политическая теория имеет много вариантов своей трактовки. Однако в силу восприятия одной марксовой доктрины социализма (кстати, далеко не всегда последовательного) и в силу той исторически обусловленной парадигмы, которой определялась вся деятельность российского общества в советское время и которая не может исчезнуть в одночасье (на это требуется смена нескольких поколений), повторим, сам термин «капитализм» вряд ли уместно использовать (хотя согласимся, что это звучит весьма странно). Но знать само содержание капиталистического способа производства надо. И прежде всего для того, чтобы участники новых преобразований конкретно знали, к чему они стремятся, участвуя в реформировании. Донести эти знания до широких масс – задача социологии. Пока же в обществе новое знание существует в образе безличной трактовки «рынка» экономистами и создает благоприятную почву для споров и непонимания существа рыночного реформирования. Как ни странно это звучит, но, несмотря на многовековую историю своего существования и на популярность самого термина «капитализм», он до сих пор так и не обрел своей всеобъемлющей характеристики. Чаще всего эта характеристика выступает простым набором каких-либо черт: духовные основания капитализма М. Вебера; движущая сила капиталистического развития Й. Шумпетера; причины антикапиталистической ментальности Л. Мизеса и т. д. Что касается Маркса, то он известен больше всего как исследователь сущности капиталистического способа производства. Данный вопрос Маркс, действительно, обстоятельно исследовал прежде всего в своем «Капитале». Вместе с тем стоит прислушаться и к Й. Шумпетеру, который заметил, что если бы Маркс для определения классов и капитализма выбрал иные основания, именно те, которые связаны с частной собственностью на средства производства, то его определения были бы более удачными. Данное обстоятельство связано в первую очередь с тем, что, исследуя сущность капиталистического способа производства, Маркс, начиная с анализа товара, сразу же «погружается» в «котел кипящих фраз» об «эксплуатации» и «обнищании», остужая в нем тот «холодный металл экономической теории» (Шумпетер), который и характеризует его как оригинального ученого. Обозначив историческую необходимость роли частной собственности в своих философских работах, Маркс в «Капитале» утверждает, что, как только капиталистическое производство становится на собственные ноги, «процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ни чем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда», а так называемое первоначальное накопление «есть не что иное, как исторический процесс отделения производства от средств производства». «Исходным пунктом развития, создавшего как наемного рабочего, так и капиталиста, было рабство рабочего», считает Маркс, тем самым обрекая на стагнацию социальную структуру капиталистического общества, в которой капиталист (вместе со своими наследниками) навсегда таковым и оставался. Как и пролетарии (со своими наследниками). Насколько верно объяснил Маркс теорию первоначального накопления в «Капитале» («завоевание», «порабощение», «разбой»), становится ясно сегодня, когда буквально всех собственников в новой России «подверстывают» под марксовы «формы» создания первоначального капитала.

Вместе с тем именно Карл Маркс, как никто другой, образно говоря, внедрил в анализ экономических явлений социологию, показав всё то главное социальное значение и предопределенность экономических факторов, которые до него чаще всего омертвлялись в экономических категориях. Признавая факт непоследовательности Маркса в трактовке каких-то явлений, заметим, что именно в работах К. Маркса и его соратника Ф. Энгельса обнаруживается сам «ход» зарождения частной собственности – основы капитализма, истоки которого генетически связаны с системой потребностей. Уже сама удовлетворенная потребность, действие удовлетворения и «уже приобретенное орудие удовлетворения» ведут к новым потребностям, утверждали они в «Немецкой идеологии» '. Совершенно ясно, что если бы Маркс продолжил эту мысль, то мы имели бы ясное представление и об источниках капитала, и о капиталистическом способе производства и т. п. Однако одержимый идеей «найти» корни эксплуатации пролетариата, Маркс уже в самом начале своей главной работы «оторвал» продукт труда – товар – от предметной деятельности людей как сферы удовлетворения их потребностей. Совершенно выпадает [118]118
  См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т 3. – С. 27.


[Закрыть] из логики «Капитала» и глава о первоначальном капитале, которая по идее должна была бы стать одной из главных в работе, так как без первоначального накопления (каким бы способом оно ни появилось, но уж точно не «административным» образом, о чем мы цитировали ранее слова П.М. Керженцева) не может появиться и тот капитал, который является движущей силой капиталистического производства. Даже те «наработки» Маркса в области исследования проблемы собственности, о которых мы говорили ранее, представляют значительный вклад в процесс объяснения феномена ценности собственности, свидетельствуют о наличии стремления у людей к ее обладанию со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но это, думается, даже мешало Марксу сосредоточиться на тех жестких рамках своей теории, которые гасили всякую мысль о том, что именно экономическая несвобода, неблагоприятные условия труда и его оплаты и «выталкивают» пролетариев в экономических отношениях к необходимости их свободы, к независимости от подневольного труда, от материальной нужды, наконец. И именно обладание собственностью есть главный фактор выхода из той экономической несвободы, о которой говорит Маркс. Но это также и смена самой общественной формы удовлетворения потребностей человека, принуждающей его подчиняться ее требованиям. Здесь же следует искать и истоки необходимости образования «первого взноса в мир капитала» – первоначального накопления. Маркс же, признавая, что товар есть внешний предмет, вещь, «которая благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности», считает несущественным то, «как именно удовлетворяет данная вещь человеческую потребность: непосредственно ли, как жизненное средство, т. е. как предмет потребления, или окольным путем как средство производства»[119]119
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 23. – С. 43.


[Закрыть]. Однако Маркс не был бы тем, кем он был, если, пусть и такими же «окольными путями», не коснулся бы некоторых аспектов происхождения капитала. Считая исходным пунктом капитала товарное обращение, а историческими предпосылками его возникновения – товарное производство и развитое товарное обращение, торговлю, Маркс признает, что каждый «новый капитал» при своем первом появлении «на сцене, т. е. на товарном рынке, рынке труда или денежном рынке, неизменно является в виде денег, – денег, которые путем определенных процессов должны превратиться в капитал» и которые «представляют собой как раз такой превращенный образ товаров, в котором погашены все особенные потребительные стоимости последних»[120]120
  Там же. – С. 157, 161.


[Закрыть]. Почему же в таком случае Маркс отказывает пролетарию из своей заработной платы, из других источников его деятельности образовывать так называемый фонд первоначального накопления? Думается, что таких пролетариев, которые стремились создать такой «фонд» как условие создания своего бизнеса, а следовательно, и условие перехода в другой «класс» социальной структуры, было немало. Да, пролетарий, имеющий сбережения, еще не капиталист, не носитель «движения капитала»[121]121
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 23. – С. 163.


[Закрыть]. Но он уже собственник, являющийся, образно говоря, частью той социальной базы, из которой и рекрутируются капиталисты. «Как раз в начальной стадии капитализма в целом и каждой индивидуальной карьеры в отдельности, – отмечал по этому поводу Шумпетер, – сбережения были и остаются важными элементами процесса, хотя и не в том смысле, как считала классическая экономическая теория» [122]122
  Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. – С. 49.


[Закрыть]. И уже совсем не вписывались в марксову концепцию первоначального накопления те пролетарии, которые имели свой бизнес, продолжая трудиться на заводе, фабрике. Так, например, широко известны факты, когда рабочие и частных, и государственных предприятий дореволюционной России держали наемных работников, которые занимались извозом и т. п. В сельском же хозяйстве вообще возникла целая социальная страта сельской буржуазии («кулаков», как их называли большевики), которую потом пришлось изымать из советского общества и отправлять в ссылку. Конечно же, при определенном благоприятном для владельца бизнеса стечении обстоятельств, эти капиталисты-пролетарии переходили в другую социальную группу, хотя, следуя логике Маркса, занимались эксплуатацией наемного работника еще в «ранге» пролетария.

В связи со всем сказанным вряд ли истинным является сам процесс капиталистического производства, который Маркс представляет исключительно как процесс постоянного превращения вещественного богатства в капитал, «в средства увеличения стоимости для капиталиста и в средства потребления для него». Рабочий же, утверждает он, «постоянно выходит из этого процесса в том же виде, в каком он вступил в него: как личный источник богатства, но лишенный всяких средств для того, чтобы осуществить это богатство для себя самого». Капитал же, «отчужденный в обмен на рабочую силу, превратится в жизненные средства, потребление которых служит для воспроизводства мускулов, нервов, костей, мозга рабочих, уже имеющихся налицо, и для производства новых рабочих» [123]123
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 23. – С. 583, 585.


[Закрыть].

Действительно, рабочая сила становится капиталом, точнее, «личной формой существования» капитала после соединения ее со средствами производства – это утверждение Маркса справедливо. Но утверждение, что «всякое предприятие, занимающееся производством товаров, становится вместе с тем предприятием по эксплуатации рабочей силы», а в условиях капиталистического товарного производства особенно, [124]124
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 24. – С. 44.


[Закрыть]верно лишь в «технологическом» плане, и вряд ли оно имеет всеобъемлющий характер по отношению к «свободному наемному рабочему», не-являющемуся собственностью капиталиста.

Особо следует отметить утверждение Маркса (правда, в трактовке Энгельса) о том, что «целью капитала является не удовлетворение потребностей, а производство прибыли» [125]125
  Там же. – Т. 25. – Ч. I. – С. 281.


[Закрыть]. Данное положение трактуется сегодня в сотнях тысяч уставных документов частных предприятий России, возможно, «в пику» бытующему представлению об общественном советском производстве, целевое назначение которого всегда увязывалось с удовлетворением жизненных потребностей населения страны. На практике же, как известно, именно при капитализме постоянно наблюдается перепроизводство товаров, в то время как социалистическое производство порождало постоянную их нехватку. Из этого можно сделать вывод, что цель – получение максимальной прибыли – это и есть конкретный способ удовлетворения потребностей владельца капитала (предприятия, средств производства), ведущий к удовлетворению потребностей и других членов общества. Именно таким опосредованным способом капитал соединяется с рабочей силой, или «личной формой» его существования, и разрушается та система Маркса, в которой капитал становится таковым только в руках особого класса капиталистов и не является капиталом в руках пролетариев. Именно таким образом дезавуируется тезис Маркса о том, что с ростом капитала происходит процесс обнищания народа, а увеличение нормы прибыли увеличивает его эксплуатацию. Объяснить всё это в рамках экономической науки вряд ли представляется возможным. Такое возможно исключительно только с помощью социологии, в которой процесс развития общества, в том числе и в сфере экономических отношений, представляется не абстрактно, а исключительно с позиций глобальных интересов человека. А сам процесс управления не сводится к простому взаимодействию объекта и субъекта управления, а реализуется во всей своей многогранности и непредсказуемой реальности, которая может и не входить в функционирующие мыслительные процессы системы, а связана с их совершенно новыми конструкциями из будущего развития общества.

Вместе с тем следует сказать, что отмеченные недостатки марксового анализа в области формирования способа капиталистического производства и его воздействия на человеческие отношения «с лихвой» восполнены его гениальными открытиями в области теории экономического развития. Утверждая, что централизация средств производства и обобществления труда в определенном случае становятся несовместимыми с их «капиталистической оболочкой» и «она взрывается», Маркс впервые из «классических экономистов» попытался вырваться из той «колеи статистического представления» (Шумпетер), в которую каждый раз попадали исследователи, пытавшиеся выяснить непосредственный процесс развития экономической жизни общества. Однако сама капиталистическая частная собственность в этом случае не исчезает, а видоизменяется, поскольку в данном случае разрушается не капиталистический способ производства, тем более не та общественная формация, «покоящаяся» на его основе и характеризующаяся непримиримой борьбой двух антагонистических классов, которую мастерски представил Маркс, а одна из форм существования капиталистической экономики. В данном конкретном случае происходит именно то, о чем говорил сам Маркс: «механизм капиталистического процесса производства сам устраняет те преходящие препятствия, которые он создает»[126]126
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 25. – Ч. I. – С. 633.


[Закрыть]. Другое дело, что Маркс, сосредоточившись на выстраивании системы доказательств своей теории, не смог верно понять (или не захотел понять) саму природу и механизм процесса происходящих индустриальных изменений, хотя и сумел его увидеть гораздо лучше, чем какой-либо экономист его времени. Лишь через полвека попытку снять «мистическое туманное покрывало»[127]127
  Там же. – Т. 22. – С. 90.


[Закрыть] с капиталистической экономики, как говорил Маркс, предпринял известный австро-американский экономист Й. Шумпетер, досконально изучивший труды Маркса и высоко его ценивший. Свою теорию развития Шумпетер представляет как феномен того, что еще не заключено в признании факта существования особого явления – специфический, ориентированный на данное и вытекающие из него явления и связанные с ними проблемы метод исследования есть «теория разграниченных таким образом изменений теории свершения кругооборота, теория перехода народного хозяйства от данного на каждый момент времени центра тяготения к другому (“динамика”) в отличие от теории самого кругооборота, от теории постоянной адаптации экономики к меняющимся центрам, равновесия и ipso facto также влияний этих изменений (“статика”)»[128]128
  Шумпетер Й. Теория экономического развития. – С. 157.


[Закрыть].

Конкретно под «развитием», исходя из своей теории, Шумпетер понимает «лишь такие изменения хозяйственного кругооборота, которые экономика сама порождает, т. е. только случайные изменения у предоставленного самому себе, а не приводимого в движение импульсами извне народного хозяйства»[129]129
  Там же. – С. 154.


[Закрыть]. Ярким примером последнего является ситуация в социалистическом хозяйстве, все изменения в хозяйственном обороте которого и происходят (или должны происходить) в результате соответствующих директив сверху. Ясно, что о каком-либо действительном развитии в условиях данного способа производства речь не может идти, а все результаты (и положительные – второе место в мире, и отрицательные – систематический спад в развитии производства в 70—80-е годы XX века в СССР) имеют случайный характер. То же самое, исходя из теории Шумпетера, можно сказать и применительно к капиталистической системе, в рамках которой сторонники статической теории в трактовке хозяйственного развития основываются «только на изменениях показателей и на еще большей адаптации экономики к ним». Не рассматривает он в качестве «процесса развития» и обычный рост экономики, выражающийся в увеличении населения и богатства, что также характерно для любой экономической системы. Но принципиальное различие между социалистической (командно-административной) и капиталистической системами, исходя из рассматриваемой теории Шумпетера, состоит в том, что только в последней существуют объективные условия действительного развития.

Эволюционный характер капиталистического процесса, по мнению Шумпетера, объясняется не только тем, что экономическая жизнь протекает в социальной и природной среде, которая изменяется и меняет тем самым параметры, при которых совершаются экономические действия. Такие, например, факторы, как война, революция и т. п., конечно же, влияют на перемены в экономике (Октябрьская революция в России в данном случае далеко не единственный пример такого рода перемен), но они «не являются первоисточниками этих перемен». Не являются таковыми и квазиавтоматический рост населения и капитала, «причуды монетарной политики» и т. п. «Основной импульс, который приводит капиталистический механизм в движение и поддерживает его на ходу, исходит от новых потребительских благ, новых методов производства и транспортировки товаров, новых рынков и новых форм экономической организации, которые создают капиталистические предприятия»[130]130
  Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. – М.: Экономика, 1995. – С. 126.


[Закрыть]. Именно в силу этого капитализм как «форма или метод экономических изменений» «никогда не бывает и не может быть стационарным состоянием» [131]131
  Там же.


[Закрыть]. Именно поэтому после осознания кризиса и бесперспективности командно-административного способа хозяйствования в России обратились к капитализму, который всей своей практикой доказал свою эффективность прежде всего в качестве способа успешных экономических изменений. Вполне естественно, что после многолетней критики капитализма и выставления его антинародным режимом отношение к нему в постсоветской России, мягко говоря, было весьма прохладным. К тому же не набрал он у населения положительных эмоций и в первое десятилетие реформ, и в своем дальнейшем 15-летнем развитии. Вместе с тем сам факт обращения к нему как к способу выхода из глубокого кризиса социалистической системы – это уже положительная оценка его исторического места. И это уже не оценка, вытекающая из эмоций или канонов советской идеологической нравственности, а признание того исторического факта, что «капиталистический процесс не случайно, а в силу самого своего механизма всё более поднимает уровень жизни масс» [132]132
  Там же. – С. 110.


[Закрыть].

Именно поэтому весьма важной представляется оценка Шумпетером социальной направленности капиталистического способа производства, представляющая собой весьма квалифицированную оценку экономических действий непосредственно с позиции социологии, вряд ли вообще возможную в рамках какой-либо другой науки. «Капиталистическое развитие, – писал он, – обычно состоит не в том, чтобы изготовить большое количество чулок для королевы, а в том, что бы, затрачивая на их изготовление всё меньше и меньше усилий, сделать их доступными для девушек-работниц»[133]133
  Там же. – C.109. «Нет более пагубного мифа для дискредитации экономической системы, которой мы обязаны нашей цивилизацией, чем легенда о том, что условия жизни рабочего класса ухудшались вследствие развития капитализма. Капитализм создал пролетариат, он дал и продолжает давать ему жизнь», – утверждал Ф. фон Хайек. Он же доказательно развенчал утверждения некоторых прогрессивных писателей (Б. Рассела) и историков (Ф. Уоткинса) о пагубном влиянии рынка и капитализма на материальное положение трудящихся и населения в целом (см.: Хайек Ф.А. фон. Познание, конкуренция и свобода. – СПб., 1999. – C. 101–110).


[Закрыть]. Капиталистический механизм – это прежде всего механизм массового производства, и, естественно, в любом случае вектор результативности его развития направлен именно на массового, а не единичного потребителя. В то же время не остаются без его «внимания» и эксклюзивные интересы единичного потребителя. Заметим, что К. Маркс и Ф. Энгельс высоко оценивали роль капитализма в мировой экономике[134]134
  См.: Маркс К. Соч. – Т. 4. – С. 425–426.


[Закрыть].

Рассматривая социальные аспекты рыночной экономики, нельзя не остановиться на таком явлении, как безработица. По мнению, сложившемуся в советское время, безработица является прямым следствием капитализма. Но, если бы достаточно глубоко и непредвзято изучалось это явление в СССР, мы могли бы считать безработицу и «язвой» социализма. В любом случае можно констатировать, что повышенный уровень безработицы после Второй мировой войны был характерен для СССР точно так же, как и для всех капиталистических стран, принявших в ней участие. Более того, сроки существования этой безработицы в СССР были значительнее, чем в капиталистических странах, – до начала 60-х годов, тогда как в Западной Европе спад безработицы наблюдался уже в середине 50-х годов прошлого века. Так что безработица – это обратная сторона не капитализма, а каких-то социальных катаклизмов, наподобие войны, экономического кризиса и т. п. Кстати, после Гражданской войны сроки повышенной безработицы в России были сокращены в результате именно внедрения капиталистического механизма в нэпе. По отношению к безработице при социализме проявлялся известный принцип «двойного стандарта». Так, например, в конце 1920-х годов, по официальным данным, московская биржа труда направила на завод «Красный кожевенник» последнего безработного страны. С тех пор всеобщность труда, полная занятость стали считаться отличительными чертами социалистического образа жизни. Полная занятость, говорилось в «Кратком словаре по социологии», является «одним из важнейших принципов функционирования социалистической» экономики, а безработица является «одной из наиболее злободневных проблем капитализма»[135]135
  Краткий словарь по социологии. – М., 1989. – С. 75.


[Закрыть]. В год издания данного словаря (1989), по данным Госкомстата, число незанятых в общественном производстве СССР оценивалось в 7 млн человек. По данным же экспертов Международной ассоциации исследователей бездомности и безработицы, численность безработных была в 2 раза выше. В стране существовала и латентная безработица. По оценке Т.И. Заславской, число скрытых безработных в советском производстве на отмеченный период времени составляло около 15 % занятого населения, освобождение от этого контингента позволило бы поднять эффективность производства на 20–25 %[136]136
  См.: Безработица // Молодой коммунист. – 1990. – № 1. – С. 5, 53.


[Закрыть]. Сказанное с очевидностью свидетельствует о том, что плановая экономика «решала» проблему безработицы в ущерб эффективности производства и что эта проблема характерна и для капиталистического, и для социалистического способов производства. Важно здесь то, что общество обязано удовлетворять потребности безработных за счет своих источников, которые может сформировать только эффективное производство.