Текст книги "Введение в социологическую теорию предпринимательства"

5.2. Российские предприниматели и предпринимательство: грани социологической несовместимости

В отечественной литературе с первых дней постсоветской истории России широкое распространение получила привычка исследователей, а иногда и практиков перестройки страны искать будущее России в ее прошлом. Распространился данный подход и по отношению к предпринимательству. Так, например, один из блестящих знатоков истории российского предпринимательства А.А. Галаган переход России к рынку считал «третьим пришествием предпринимательства». С этих же позиций начинает свое научное «проникновение» в проблему предпринимательства и Н.Я. Павлюк, считая переход к рыночной экономике как бы «возвращением к утраченному». Ясно, что начальные этапы исследования любой научной проблемы всегда страдают какой-то поверхностностью, которая устраняется по мере дальнейших углубленных поисков. Однако заявленные нами в заглавии данной главы «грани социологической несовместимости» понятий «предприниматель» и «предпринимательство», которые вполне ясно демонстрирует, например, тот же А.А. Галаган – это исходные методологические положения, которые решающим образом влияют на весь ход исследования проблем предпринимательства. Так, например, в своей книге А.А. Галаган доказательно свидетельствовал об экономических успехах российского предпринимательства в дооктябрьский период и в годы осуществления нэпа уже советским правительством. Но это, утверждает он, не принесло России ни счастья, ни процветания. Почему? «Причин много, – пишет он, – но мы обозначим лишь одну: отсутствие единства между предпринимательством и правительством. До 1917 года предпринимательство для русского правительства было своим, но не любимым дитем, а для советского – и вообще подкидышем[196]196
  Галаган А.А. История предпринимательства российского: от купца до банкира. – М.: Ось—89, 1997. – С. 150.


[Закрыть].

Чем является предпринимательство для постсоветских правительств мы подробно рассмотрим в следующей главе. Здесь же к той характеристике предпринимательства как социальной технологии, восприятию ее как одного из главных элементов «социологической теории предпринимательства» можно добавить то же, о чем писал А.А. Галаган, только более определенно по отношению к нашему предмету исследования, а именно: из системы предпринимательства и первого, и второго «пришествия» всегда выпадал главнейший субъект предпринимательства – государство. Заметим в связи с этим, что в классических схемах развития общества, перехода его из одного состояния в другое, чему Россия всегда не соответствовала, но что было характерно для многих стран Западной Европы, проблемы взаимоотношений государства и предпринимательства не возникало. Так что история российского предпринимательства, отвечающая его историческим канонам, всецело связана с постсоветским временем страны.

И совсем другая постановка вопроса о взаимодействии государства и предпринимательства, свидетельствующего о действительно инновационном развитии общества, возникает, когда мы говорим о российских предпринимателях, которые на протяжении многих веков показывали чудеса своей изобретательности. Но эти чудеса так и оставались единичными фактами в жизни этих самородков, не влияя на процесс развития общества и процесс государственного управления, а в целом – и на ситуацию жизни населения.

Именно поэтому так важно знать все те обстоятельства российской истории, которые столетиями мешали развитию системы действительного предпринимательства, которое только и могло продвинуть Россию в ряды передовых стран не по признаку соотношения ее победной мощи и объемам ее территории, а по главному признаку существования человеческого общества – по уровню благосостояния каждого ее жителя, а главное – показать ту негативную практику отношения государственной системы управления к процессу саморождения предпринимательства как главному фактору становления действительно новой России, а не повторения ошибок прошлого царского и советского времени.

В предисловии книги «1000 лет русского предпринимательства» возраст этого явления практически приравнивается к возрасту самой России[197]197
  См.: 1000 лет русского предпринимательства. Из истории купеческих родов (сост. О. Платонов). – М., 1995. – С. 3.


[Закрыть]. Но В.О. Ключевский приводит факты торговой деятельности славян на будущей родине русских еще до создания самой Руси.

Получается, что российскому предпринимательству не 1000 лет, а гораздо больше, что оно старше самого Российского государства. Такое суждение в корне расходится со всеми нашими теоретическими схемами анализа предпринимательства как социального явления.

Конечно, предпринимательский дух (В. Зомбарт), предприимчивость (В. Даль) и другие подобные характеристики субъектов человеческой деятельности выгодно отличают предпринимателя от других людей. Исстари они были свойственны и товаропроизводителям, и тем, кто продавал товары или менял их. Особая предприимчивость, как утверждают историки, была свойственна и купцам[198]198
  Сам термин «купец» известен с «варяжского периода», т. е. еще до образования самой Руси (см.: Галаган А.А. Указ. соч. – С. 18).


[Закрыть]. До появления каких-либо эквивалентов денег, а не самих денег купцами были практически все, обменивая свой товар на товар другого производителя.

Но как бы ни оценивались те характерные маски, «в которых выступают средневековые люди по их отношению друг к другу, общественные отношения лиц в их труде проявляются, во всяком случае, здесь, именно как их собственные личные отношения, а не облекаются в костюм общественных отношений вещей, продуктов труда»[199]199
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 23. – С. 87–88.


[Закрыть]. И даже какие-то организационные формы, например, сословно-корпоративные объединения купечества, построенные по жесткому иерархическому принципу, торгово-предпринимательские компании – «складничества», появившиеся в Новгороде в XIII веке [200]200
  См.: Барышников Н.М. История делового мира России. – М., 1994. – С. 9—11.


[Закрыть] – далеко не свидетельства появления предпринимательства в нашем понимании этого явления.

Ярким свидетельством этого выступает создание «единого фронта» купцов и русского правительства при «тишайшем» царе Алексее Михайловиче. Вместо активного освоения внешнего рынка русские купцы призывали «загородить накрепко дыру» от проникновения на русский рынок иностранных товаров. Свое кредо они формулировали так: «чтобы как наши русские люди об их товарах не знают, так бы и они о наших товарах не знали». Алексей же Михайлович способствовал этому своими указами [201]201
  Подробнее см.: Галаган А.А. Указ. соч. – С. 32–33.


[Закрыть]. Пагубность такого единомыслия для России была очевидна – российская экономика всё глубже увязала в болоте крепостнической системы, в то время как Европа накапливала капитал для стремительного развития буржуазного общества.

В России же, по сути дела, началась эпоха коррупции, ибо во времена Алексея Михайловича сложилась весьма определенная система взаимоотношений царского двора и правительства, чиновники которого открыто «кормились» за счет торгового люда. Архивные документы того времени полны жалобами на притеснения, постоянные поборы, издевательства со стороны «кормящихся» чиновников.

Данное обстоятельство мы приводим не для того, чтобы подчеркнуть преемственность между чиновниками средневековой и современной России, а лишь для того, чтобы показать: единство взглядов царя и купцов на расширение торгового пространства не вытекает прямо из факта какой-то их близости. Купцам до царя было «далеко». Ситуация с мнениями купцов и указами царя знаменательна еще и тем, что именно во время правления Алексея Михайловича (1648–1649 гг.) было принято так называемое Соборное уложение 1649 года – свод законов Российского государства. Основной закон в России, просуществовавший до первой половины XIX века, положил конец феодальной раздробленности страны и законодательно оформил крепостное право.

Русские историки отмечали, что преобразовательное движение Петра I, по сути, началось при его отце – Алексее Михайловиче, который, по утверждению В.О. Ключевского, одной ногой еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес за ее черту. Царь не мешал новаторам (государственному канцлеру А.Л. Ордину – Нащокину в первую очередь), даже поддерживал их, был не прочь «срывать цветки иноземной культуры, но не хотел марать рук в черной работе ее посева на русской почве». Но именно он «создал преобразовательное настроение». [202]202
  См.: Ключевский В.О. Русская история // Полный курс лекций в трех книгах. – М., 1997. – Т. 2. – С.412–421.


[Закрыть]

Всё сказанное прямо относится к проблеме становления в России государства, близкого по модели к западному.

Феодализм, как известно, это строй, характеризующийся политической раздробленностью, частным правом и натуральным хозяйством, основанным на несвободной рабочей силе. Через него прошли многие страны. Как и везде, старое никогда не уступает просто так новому в развитии общества. Именно поэтому важна была позиция царя Алексея Михайловича, не мешавшего отойти от привычного старого феодального мышления. Тем самым была преодолена черта, закрывавшая путь к становлению государственности в России, ибо феодализм – это строй, органически противоречащий государственности.

Но только при Петре I в России возникает понятие о государстве как о чем-то отличном от монарха и стоящем выше его. Многими своими поступками (от создания первой русской газеты до указа об изменении порядка престолонаследия) Петр постулировал общество, действующее в содружестве с государством. Понятие государства как элемента, отличного от особы государя, вошло, по свидетельству Р. Пайпса, [203]203
  См.: Пайпс Р Россия при старом режиме. – М., 1993. С. 170–171.


[Закрыть] в русский лексикон в XVII веке, но получило свое распространение лишь в петровские времена. Истинно революционный аспект петровских реформ, отмечал Р. Пайпс, был скрыт от современников, да и сам Петр едва ли понимал его. А смысл этот заключался в идее государства как организации, служащей высшему идеалу – общественному благу, – и в сопутствующей ей идее общества как партнера государства. Однако даже само понятие «общество» пришло уже после Петра – во времена царствования Екатерины II.

Однако метастазы неограниченной власти вотчинного типа настолько были сильны, что от их губительного влияния не избавился ни Петр I, ни практически все последующие российские самодержцы. Даже сам Петр I, очевидно, вначале был настроен на то, чтобы просто пересадить западные новшества в организм вотчинного строя. «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом», – как-то доверительно сообщил своим соратникам Петр I, свидетельствует В.О. Ключевский[204]204
  Цит. по: Пайпс Р Указ. соч. – С. 152.


[Закрыть].

И все-таки реформы Петра I нанесли вотчинному порядку непоправимый удар и послужили ликвидации важнейших элементов этого порядка. Освобождение от обязательной службы дворян, отмена крепостного права, отказ от монополии на землю, упразднение почти всех монополий на торговлю и промышленность, открытость для притока иноземных идей и др. являлись конкретным следствием петровских реформ и серьезно обескровили власть вотчинного типа. Казалось бы, вотчинный строй, из которого вынуты социально-экономические и культурные подпорки, уже обречен. Но «увенчать здание», как отмечает Р. Пайпс, дать стране конституцию царское правительство отказалось[205]205
  Там же. – С. 153.


[Закрыть].

В своем письме к Людвигу Кугельману от 28 декабря 1862 года К. Маркс, сообщая о своих интенсивных занятиях по выработке кардинально новых начал политической экономии, заметил, что из множества встретившихся ему очень сложных проблем едва ли не наибольшую трудность представляет проблема «отношения различных форм государства к различным экономическим структурам»[206]206
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 30. – С. 527.


[Закрыть].

И хотя Марксу не удалось полностью реализовать схему «Капитала», в которой рассмотрение вопросов капиталистического производства, земельной собственности, наемного труда и т. д. предполагалось завершить книгой о государстве, его оценка государства как особого института классового общества, как оторванного от общества, отдельно от него стоящего органа публичной власти, как комитета по осуществлению социального руководства обществом в целом заставляет нас вычленить именно эти моменты в истории государственности России.

Первый же вопрос, который стоит перед нами: почему вотчинный характер самодержавия на Руси так до самого конца и не был сломлен? И уже следом за ним должен идти второй вопрос, ответу на который чаще всего посвящали свои работы историки: победил ли капитализм как система свободного предпринимательства в дореволюционной России и когда именно?

На наш взгляд, без ответа на первый вопрос нельзя дать ответ и на второй, поскольку именно здесь надо искать тот фундамент, на котором только и мог развиваться капитализм.

Истоки вотчинного характера Российского государства коренятся в самих особенностях феодализма. Они, по свидетельству Р. Пайпса, были в корне отличны от западной истории.

Во-первых, в России никогда не было одного общенационального суверена (времена монгольского ига и правление монгольских ханов не в счет). Вместо этого в ней была единая княжеская династия, разделенная на множество соперничающих ответвлений.

Во-вторых, раздробление общенациональной политической власти произошло в России не в результате узурпации феодалами, а из-за раздела ее между самими князьями. В силу этих причин в России сам переход от феодальной раздробленности к общенациональному государству требовал не одной стадии, как на Западе, а двух. На первой – князья боролись друг с другом, а на второй – победоносный князь воевал со знатью. Это в теории. На практике же процесс объединения еще более усложнялся.

И несмотря на то, что национальное объединение России началось практически одновременно (около 1300 г.) с аналогичными процессами в Англии, Франции и Испании (и это несмотря на монгольское иго), междоусобицы князей, раздробление своих владений на равные (и неравные) доли среди наследников и тому подобные факторы способствовали сохранению вотчинного подхода к государственности.

Идея вотчины и легла в основу государственности после объединения России. Московский правитель принудил все другие удельные княжества, а также Новгород и Литву, признать себя сувереном, а земли и населяющие их жители стали его полной собственностью.

Основатель теории суверенитета Жан Бодин в своих «Шести книгах о республике» (1576–1586 гг.) в дополнение к двум традиционным формам единоличной власти – монархической и (ее извращение) тиранической – выделил третий тип, названный им «сеньориальным». Отличительным признаком такой монархии, которая создается в результате вооруженного захвата, является то, что «король делается господином достояния и личности своих подданных… управляя ими наподобие того, как глава семейства управляет своими рабами». Бодин добавляет, что в Европе существует всего два таких режима – в Турции и Московии. Народы Западной Европы, по его мнению, такие режимы не потерпели бы[207]207
  Цит. по: Пайпс Р Указ. соч. – С. 92.


[Закрыть].

И, действительно, в Западной Европе вотчинный подход к формированию государственности не прижился. Здесь твердо придерживались резкого разграничения между собственностью и властью.

Концепция политической власти, отправляемой как dominium (в переводе с латинского это – господин, властитель и т. п.), естественно, представляла собой угрозу интересам частных собственников, столь многочисленных в Западной Европе.

Основой же такого неприятия отмеченной концепции власти в Западной Европе можно считать следующее.

Во-первых, в отличие от Киевского государства, не прошедшего периода централизованной власти, империя Карла Великого этот период прошла, в результате чего статус средневекового западного короля как единственного властителя не оспаривался даже тогда, когда феодальная раздробленность здесь достигла своего пика. В России же вместо одного властителя имелась целая династия князей, обладавших одинаковыми правами на королевский (царский) титул [208]208
  а) Не случайно Иван III к своему титулу «Иоанн, Божию милостью государь всея Руси» добавил ряд «географических эпитетов», обозначавших новые пределы Московского государства: «Государь всея Руси и великий князь Владимирский и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Пермский, и Югорский, и Болгарский, и иных», т. е. земель (см.: Ключевский В.О. Русская история. – Т. I. – С. 439). Как известно, данный подход сохранился и до Николая II.
  б) Посадив в тюрьму своего удельного князя Андрея Углицкого за непослушание, в ответ на просьбы его освободить Иван III, по свидетельству Татищева, сказал: «Когда я умру, он будет искать великого княжения, то смутит детей моих, и станут они воевать друг с другом, а татары будут Русскую землю бить, жечь и пленить…» (цит. по: Ключевский В.О. Указ. соч. – С. 443).


[Закрыть].

Во-вторых, в Западной Европе существовал вассалитет, который основывался на договорных отношениях между вассалом и сеньором (властителем), тяжбы по которым в конце концов привели к учреждению судов. Договорная традиция в России отсутствовала. Достаточно вспомнить предпетровские и послепетровские времена, не говоря уже о более ранних периодах[209]209
  Иван III и его преемники повторяли, что вся Русская земля – их «отчина», хотя и были договоры с удельными князьями.


[Закрыть].

В-третьих, распространение в XII веке в Западной Европе знаний римского права, содержащего стройную систему норм, регулирующих различные виды имущественных отношений, вещных прав, способствовало разграничению между собственностью и властью и процессу формирования еще в недрах феодальных институтов зачатков и прообразов важнейших политических институтов буржуазного государства.

Именно в силу всего этого Западная Европа стремительно ушла вперед в своем общественном развитии. В России же зрела потребность развития на основе заимствования западного опыта во всем, начиная с быта и кончая устройством государственного управления.

Родоначальником «практических дельцов Петрова времени» В.О. Ключевский считал А.Л. Ордина-Нащокина, сделавшего свою карьеру при Алексее Михайловиче. Его преобразовательная программа сводилась к трем основным началам: к улучшению правительственных учреждений и служебной дисциплины; выбору добросовестных и умелых управителей и увеличению казенной прибыли, государственных доходов посредством подъема народного богатства путем развития промышленности и торговли. Нащокин, по утверждению В.О. Ключевского, был «одним из первых политэкономов на Руси». Наблюдения над жизнью Западной Европы привели его, пишет Ключевский, «к сознанию главного недостатка московского государственного управления, который заключался в том, что это управление направлено было единственно на эксплуатацию народного труда, а не на развитие производительных сил страны» [210]210
  Ключевский В.О. Исторические портреты. – М., 1990. Ключевский В.О. Русская история. – Т. I. – С. 131.


[Закрыть].

Нащокин первым предпринял попытку реформирования управления, правда, не в масштабах всей Руси, а в одном городе. За восемь месяцев своей бытности воеводой в родном Пскове в 1665 году Нащокин проделал беспрецедентную реформу в городском управлении. За такой короткий срок на месте «великой вражды между посадскими людьми», где состоятельнейшие купцы обижали «средних и мелких людишек» и т. п., Нащокин разработал Положение об общенародном управлении города с пригородами в 17 статьях. В нем речь шла о преобразовании посадского общественного управления и суда, упорядочении внешней торговли – одного из главных аспектов экономической жизни пограничного Пскова. Согласно Положению посадское общество города выбирало из своей среды на три года 15 человек, из которых пятеро по очереди в продолжении года вели городские дела в земской избе. В ведении этих «земских выборных людей» сосредоточилось городское хозяйственное управление, надзор за питейной продажей, таможенным сбором и торговыми отношениями с иноземцами. Они же судят посадских людей в торговых и других делах, и только важнейшие уголовные дела – разбой, измена, душегубство – остаются подсудны воеводам. В особо важных делах очередная треть выборных совещается с остальными и даже призывает на совет лучших людей из посадского общества.

«Маломочных» торговцев Нащокин объединил с крупными, которые им помогали. Земская изба из городских сумм кредитовала купцов. Для торговли с иноземными купцами учреждались две двухнедельные ярмарки с беспошлинным торгом и т. д. Царь Положение одобрил. Вначале. Но потом новый воевода, московские бояре, дьяки подали новшество царю так, что он решил: в Пскове не подобает быть особому местному порядку «такому уставу быть в одном Пскове не уметь»[211]211
  Ключевский В.О. Исторические портреты. – С.135.


[Закрыть]. И этого следовало ожидать, так как новшества Нащокина в государственном управлении с вотчинным укладом не стыковались никаким образом.

Пример деятельности Нащокина лишний раз свидетельствует, как глубоко был прав русский историк С.М. Соловьев, когда писал, что реформы Петра I были подготовлены всей предшествовавшей историей народа. Петр, отмечает В.О. Ключевский, стал преобразователем как-то невзначай, как будто нехотя, поневоле. Привела его и до конца жизни толкала к реформам война. При нем война является обстановкой реформы, даже более – имела органическую деятельность, вызвала и направляла ее. Петр просто делал то, что подсказывала ему «минута», обстоятельства (например, угроза со стороны стрельцов Софьи). Лишь в конце жизни у него появилось удовлетворение, что он сделал что-то новое. Но такой взгляд проявился как итог сделанного, а не как цель деятельности.

Долгое время после Петра шли дискуссии (журнальные и салонные) о древней и новой России. И лишь С.М. Соловьев научно осветил реформу Петра в связи с общим движением российской истории [212]212
  См.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен: в 15 кн. – Кн. VII. – М.: Соцэкгиз, 1962.


[Закрыть]. У Соловьева и Ключевского общая оценка этих реформ одна: «Никогда ни один народ не совершал такого подвига, какой был совершен русским народом под руководством Петра: история ни одного народа не представляет такого великого, многостороннего, даже всестороннего преобразования, сопровождавшегося столь великими последствиями как для внутренней жизни народов, так и для его значения в общей жизни народов, во всемирной истории» [213]213
  Ключевский В.О. Русская история // Полный курс лекций в трех книгах. – М., 1997. – Т. 3. – С. 54.


[Закрыть].

Но мог ли и изменил ли Петр I саму суть государственности? Нет. Он лишь пробудил самодеятельность общества введением в управлении коллегиального устройства, выборного начала и городского самоуправления, регламентировал права человека в частной гражданской жизни и т. п. Петр, как пишет Ключевский, надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. «Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе не разрешенная»[214]214
  Ключевский В.О. Русская история. – С. 70.


[Закрыть].

Знакомство с историческими исследованиями позволяет сделать вывод о том, что при Петре I государство, как в свое время писал Ф. Энгельс, «принимает самостоятельную форму, оторванную от действительных – как отдельных, так и совместных – интересов…» [215]215
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 3. – С. 32.


[Закрыть]. И как особая политическая сила государство «стремится к возможно большей самостоятельности и, раз уж она введена в действие, обладает также собственным движением». [216]216
  Там же. – Т 37. – С. 417.


[Закрыть] Вписывался ли интерес государства, возглавляемого Петром, в общий национальный интерес? Да, несомненно. Россия при нем сделала значительный шаг вперед в своем развитии.

Но выступало ли государство в петровскую эпоху «крупнейшим предпринимателем»? Как утверждают отдельные авторы, [217]217
  См.: Кузмичев А.Д., Шапкин И.Н. Отечественное предпринимательство. Очерки истории. – М.: Прогресс-Академия, 1995. – С. 42.


[Закрыть] – это вопрос не такой простой.

Думается, что в данном контексте, как и в других случаях[218]218
  См., например: Черников Г.П. Предприниматель – кто он? – М., 1992. – С.17 и др.


[Закрыть], употребление термина «предпринимательство» – это производное от далевского «предпринимать» (затевать, решаться исполнить какое-либо новое дело, приступать к свершению чего-либо значительного) и «предприниматель» (предпринявший что-либо) [219]219
  См.: Даль В. Толковый словарь в четырех томах. – М.: Русский язык, 1991. – Т. 3. – С. 388.


[Закрыть].

Как и раньше, при Петре I промышленность работала на государство, а на свободном рынке можно было продавать только ту часть продукции, которая не была нужна государству. Р. Пайпс справедливо замечает и об ошибках историков (например, Е.И. Заозерской), которые утверждали, что немалая часть основанных при Петре мануфактур «принадлежала» купцам и дворянам. Государство давало указания о качестве и количестве изготовляемой продукции и частным предприятиям, которые, кстати, при первой же «оплошности» монархия могла забрать в казну. Петр обходился с предпринимателями (в смысле – организаторами производства) так же, как и с другими своими подданными.

Предельно ясный характер петровских «предпринимателей» можно проследить на одном примере. При создании первой мануфактуры в России – «купеческой компании», организованной на основании правительственной концессии, Петр сам отобрал ряд имен из списков ведущих купцов и назначил их членами компании. После этого по его приказу послали солдат, которые привезли их в Москву «на срочную высылку». Им был дан из казны капитал без процентов и было приказано поставлять необходимое царю количество сукна. Излишки компания могла продавать на прибыль себе без налога с оборота. Пока купцы управляли предприятием хорошо, оно считалось их наследственной собственностью. Но если бы дела пошли плохо, Суконный Двор государство забрало бы себе, да и наказало бы как следует его «учредителей». [220]220
  См.: Пайпс Р Указ. соч. – С. 276–277.


[Закрыть]

Риск быть «битым кнутом» отрезвляюще влиял на тех, кто мог бы открыть «частное предприятие». И лишь после Петра (при Анне и Елизавете) передача на откуп частным лицам правительственных монополий получила определенное развитие. Рабочих на шахты и предприятия также набирали силком из числа заключенных, бродяг и т. п. А затем переселяли государственных крестьян, конечно также насильно. И лишь в 1721 году Петр своим указом дал право заводчикам покупать деревни и т. д.

Таким образом, развитие промышленности в России при Петре I осуществлялось традиционно. Промышленного капитализма не было, да и не могло, очевидно, возникнуть. Так что высказывания некоторых ученых, что меры Петра привели к возникновению буржуазии из рядов торговой буржуазии и что «ее крестным отцом по справедливости должен считаться Петр Великий», [221]221
  Берлин П.А. Русская буржуазия в старое и новое время. – М.—Пг., 1925. – С. 11.


[Закрыть] вряд ли правомерны.

Вряд ли также правомерны и утверждения современных правоведов о том, что для России роль государства в ходе развития мелкого и крупного производства оказалась определяющей и что развитие новых отраслей промышленности в странах российского типа, где низкая грамотность населения, огромные размеры территории страны, наличие регионально-национальных традиций легче осуществлять в форме крупного производства[222]222
  См.: Игнатьева С.В. Государство и предпринимательство в России. – СПб., 1996. – С. 118–119.


[Закрыть].

В действительности же государство как политическая система (при социализме) и самодержавие, искусственно развивая какую-либо одну отрасль (ибо на большее его не могло «хватить»), удовлетворяло потребности или самого себя (самодержавие), или интересы клана, или группы населения в ущерб интересам других кланов и групп и всего общества. Что, в общем-то, характерно и для постсоветской истории России.

Что касается определяющей роли государства в самом процессе развития производства, то и здесь следует заметить, что, по сути, речь можно вести не о развитии как процессе, а о рывках, т. е. о своеобразном авральном «закрытии брешей», образовавшихся в результате застойных явлений в развитии общества. Вряд ли правомерно сочетание мелкого и крупного производства, в развитии которого была определяющая роль государства. «Кто смешивает эти две стадии (имелись в виду мануфактура и фабрика. – М.Р., С.Р.), тот лишает себя возможности понять преобразующую, прогрессивную роль капитализма» [223]223
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 3. – С. 456.


[Закрыть].

К. Маркс в «Капитале», говоря о мануфактурном разделении труда как специфической капиталистической форме общественного производства, отмечал, что она возникает только на определенной исторической основе, развивается только в капиталистической форме. И только тогда возникает определенная организация общественного труда, и вместе с ней развивается сила труда. Лишь в этих условиях мануфактурное разделение труда является историческим прогрессом и необходимым моментом в экономическом развитии общества [224]224
  См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 23. – С. 377.


[Закрыть].

При всем том, что за те 200 лет, которые отделяли петровские реформы от кануна прихода к власти последнего царя Николая II, в которые, по свидетельству историков, государи вносили определенный вклад в развитие промышленности, в Программе деятельности министерства финансов по торгово-промышленному развитию страны отмечалось, что «Россия стоит лишь в начале пути промышленного развития» [225]225
  См.: ШепелевЛ.Е. Царизм и буржуазия во второй половине ХК века. Проблемы торгово-промышленной политики. – Л.: Наука, 1981. – С. 205.


[Закрыть].

И это действительно была правда. Освоив в XVII веке, по свидетельству Р. Пайпса, основы мануфактурного производства и горного дела, россияне жили этим багажом два столетия[226]226
  См.: Пайпс Р Указ. соч. – С. 289 (примечания). Пайпс отмечает, что единственную отрасль промышленности, основанную крепостными предпринимателями, которую можно считать созданной русскими людьми, – это ткацкое производство (см. С. 204).


[Закрыть]. К 90-м годам ХК века «этот багаж» настолько устарел, что потребовался опять новый рывок.

В результате отмеченной выше Программы, разработанной под руководством С. Ю. Витте, в России и должен был быть совершен этот рывок. И, действительно, бурный подъем русского промышленного производства в 90-х годах ХЕХ века, по темпам не знал себе равных ни до того, ни после того. Но и этот рывок, как и предыдущий эпохи Петра I, не был естественным результатом хозяйственного развития России, а стал, как и предыдущий, следствием пересадки в нее западных капиталов, техники, западных организаторов индустрии.

Русские предприниматели (а они уже тогда были, как и капиталисты, причем среди них имелись и весьма богатые люди) подключились к данному процессу лишь на второй стадии. Почему? Да, в первую очередь потому, что государство в отличие от них не являлось субъектом предпринимательства, а было субъектом сил, противостоящих прогрессу русского общества. Вследствие этого, отмечал П.А. Хромов, накануне революции треть промышленных капиталовложений в России и половина банковского капитала в крупнейших банках были иноземного происхождения [227]227
  См.: Хромов П.А. Экономическое развитие России ХК – ХХ веках (1800–1917). – М.,1950. – С.386.


[Закрыть].

Конечно, прав был В.И. Ленин, отмечавший в своей книге «Развитие капитализма в России», что главной причиной застоя в горном деле и промышленности было крепостное право. Например, «горнопромышленники были и помещиками, и заводчиками, основывали свое господство не на капитале и конкуренции, а на монополии и на своем владельческом праве»[228]228
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 3. – С.485–486.


[Закрыть]. На таком фоне трудно говорить о естественном ходе в экономическом развитии общества. Здесь нужны экстраординарные меры подъема промышленного производства.

Самодержавие, кстати, предприняло, весьма, своеобразный рывок и в деревне, где вотчинный характер государства держался дольше всего. Как известно, Россия была страной крестьянской. Крестьяне составляли подавляющее число населения страны до и долгое время после революции. И самое главное, что, наверное, до самого факта отречения от власти последнего царя крестьяне были монархистами, ибо в помещичьей вотчине, в вотчине промышленника «крайними» в бедственной жизни всегда были помещик, промышленник и, естественно, чиновник. Царь же всегда воспарял над этим как некое божественное существо, которое могло все беды устранить сразу, как только об этом узнает.

В этой ситуации отмена крепостного права «сверху» была осуществлена именно в интересах самодержавия. Конечно, 100 тысяч помещиков пострадали (кстати, в материальном положении этот аспект еще требуется доказать), но миллионы крестьян «выиграли». Только этот выигрыш многие могли почувствовать лишь после своей смерти или завещать его внукам. Решение «сверху» помогло царизму «слепить» нужные для себя последствия реформы. И главное – сохранить патриархальный характер жизни крестьян в общине. Если бы народ сам добился освобождения, как, например, в США, условия его жизни были бы другими.

Что касается высказываний и споров вокруг общины, то здесь отметим лишь то, что при написании «Капитала» К. Маркс говорил о возможности обмена товарами внутри общины[229]229
  См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т.23. – С. 97.


[Закрыть]. В.И. Ленин, думается, воспользовался этим и провозгласил «строй экономических отношений в “общинной деревне” обыкновенным мелкобуржуазным укладом». Русское общинное крестьянство, по Ленину, «не антагонист капитализма, а, напротив, самая глубокая и самая прочная основа его». [230]230
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 3. – С. 165. Консервативное же дворянство продолжало считать общину основой, на которой построен весь государственный механизм. «Общинное землевладение крестьянства есть главный устой существующего чисто русского государственного строя», – писал президент Московского общества сельского хозяйства А.Г. Щербатов. (см.: Щербатов А.Г. Упорядочение общинного крестьянского землевладения. – М., 1902. – С. 2).


[Закрыть] Писал об этом Ленин в 1896–1899 годах Маркс же вел речь об обмене товарами в общине и между общинами, существовавшими задолго до 1867 года – времени выхода «Капитала».