Текст книги "Введение в социологическую теорию предпринимательства"

Глава 7
Капитализм как предпринимательская эра развития постсоветской России

В советской России был некий лозунг, который очень образно характеризовал саму сущность социализма как общественного строя. Хотя в принципе это был даже не лозунг, а в большей степени, если подходить к нему с позиции психологии советских людей, их «сердечное» отношение к своему образу жизни, нашедшее отражение в таком ярком высказывании, как: «Мы говорим Ленин, подразумеваем – партия!». Сейчас мы как бы со стороны анализируем всю ту тоталитарность советского режима, которая выражалась в слащавых лозунгах типа «Вся власть – народу!» и таких противоречивых фразах, как «демократический централизм» и «укрепление власти государства как способ его отмирания в дальнейшем»…

А лозунгов, связанных с капитализмом, нет и никогда не было. Представления о капитализме складывались совершенно не так, как представления о социализме. Вряд ли тот процесс, когда с распадом средневековой иерархической системы стали складываться представления о свободной личности, выбирающей из разных форм жизнедеятельности те, которые отвечали ее склонностям, и лозунг «Свобода, равенство и братство!», можно назвать рождением капитализма. Хотя именно в XIX веке, когда сложилась в основных чертах концепция либерализма, появились гарантии окончательного утверждения капитализма как определенной социальной технологии. Сейчас это можно утверждать, но в том же XIX веке можно было утверждать лишь то, что капитализм уже существовал, но находился еще в стадии познания. Хотя о том, что капитализм – это социальная технология, можно судить по очень простому факту.

Как известно, буржуазная идеология не является государственной идеологией, и государство не следит за тем, чтобы граждане имели о ней четкое представление и четко следовали ей. Не предусмотрены и наказания за какие-либо отступления от этой идеологии. Более того, сама буржуазная идеология стихийно возникла. В отличие от марксистской идеологии у нее нет каких-либо родоначальников. Сама по себе буржуазная идеология и не представляется какой-либо целостной системой и существует как-то незаметно. Не ставит она и целей, как коммунистическая, например «Наша цель – коммунизм!».

Но в отличие от последней буржуазную идеологию никто никогда не хвалил, все только ругают. Чуть ли не единственная «хвалебная» мысль о буржуазной идеологии появилась в ее критике Ю. Хабермасом. Утверждая, что буржуазная идеология всё более теряет характер мировоззрения, общего представления о мире, истории и человеке, Хабермас отмечает постоянное размывающее воздействие на эту идеологию научных и близких к ним традиций. И кто же этим занимается? Как ни странно это звучит – сами «буржуазные идеологи». «Буржуазные идеологии, – пишет Хабермас, – это уже остатки мировоззрений, которые временно убереглись от несущих на себе печать элиминации требований устраниться, исходящих от политико-экономической системы и системы науки. Между тем четко прослеживается подобное размывание традиций: когнитивное притязание постичь реальность уступает место постоянно меняющимся популяризаторским обобщениям данных науки и искусства, которое в де-сублимированном виде переходит в жизнь. Отпочковавшись от теоретических объяснений, верования и моральные представления субъективируются и существуют вне научного признания»[290]290
  Хабермас Ю. О субъекте истории. Краткие замечания по поводу ложных альтернатив // Философия истории. Антология. – М., 1995. – С. 285.


[Закрыть].

Однако, утверждая, что философия истории сегодня «не может ни жить, ни умереть», Ю. Хабермас считает, что на смену старой философии истории с ее чрезмерными познавательными притязаниями и слабым концептуальным оснащением должна прийти теория общественной эволюции. Она-то и предстанет настоящей идеологией, доступно объясняющей само существо капитализма и его место в мировой истории. «Теория общественной эволюции, которая может объяснить великие инновационные сдвиги, а именно образование оседлых земледельческих культур, переход к высоким культурам и возникновение капитализма с вступлением в эпоху модерна, – пишет Хабермас, – выдвигает сегодня гипотезы: а) гипотезу относительно логики возможного развития на уровне производительных сил, эффективности управления, структур интеграции и мировоззрений; в) о механизмах и условиях, которые бы позволили объяснить происходящее развитие (ретроспективно); с) о диспропорциях в развитии различных изменений социальной жизни, создающих кризисные состояния, которые отчасти преодолеваются посредством инноваций, отчасти сохраняются, что ведет к непродуктивности»[291]291
  Там же. – С. 288–289.


[Закрыть].

В какой-то степени ответ на вызов Ю. Хабермаса и подтверждение не выдвинутых им гипотез, а своих собственных мы можем найти у Маркса в его «Капитале». Но в целом марксизм вряд ли можно считать теорией общественной эволюции, потому что это – теория общественного развития К. Маркса, основанная на его собственном видении исторических процессов. Помимо марксизма в рамках философии истории, как мы уже отмечали, существуют и другие теории: «Теория локальных цивилизаций Тойнби», «Теория смены цивилизаций Сорокина», «Теория культурных циклов Шпенглера» и др. Но в них трудно выявить ту логику возможного развития, даже на каком-то одном уровне из числа перечисленных Ю. Хабермасом. Да собственно если даже ученые и найдут ответы на поставленные им вопросы (а перечисленные им гипотезы вряд ли соответствуют своему назначению, скорее всего это те же вопросы о возникновении мира, его целях и его будущего, которыми задавались мыслители со времен появления науки), то вряд ли это будет некая теория общественной эволюции. Скорее всего это будет очередная общественная доктрина, базирующаяся на собственном авторском видении картины мира.

Любое социальное событие не только выступает как продукт взаимодействия индивидов в данное конкретное время и в данном конкретном месте, но и представляет собой связь явлений, поскольку социальные факты – это результат человеческой деятельности. Общественный процесс постоянно вносит в нашу жизнь и мышление то рациональное начало, которое и определяет любое социальное событие. Вместе с тем общественный процесс, хотя и вывел нас за рамки метафизического способа рассмотрения общественного развития, основывающегося на опыте научного анализа, далеко не всегда рационально способствовал поискам объективного смысла истории. Уже не раз отдельные мыслители, основываясь на своем «индивидуальном научном подходе», увлекали своих современников и потомков в нежелательных направлениях развития человеческого общества. «Флюиды ненаучной и вненаучной мистики самых разных оттенков, окружающие идею развития, – писал в связи с этим великий ученый ХХ века[292]292
  Звание «великий ученый ХХ века» было присвоено ему в результате голосования всех крупных экономистов Запада.


[Закрыть] Й. Шумпетер, – дополняются флюидами дилетантизма; все те опрометчивые, недостаточно оправданные обобщения, в которых известную роль играет слово «развитие», привели к тому, что многие из нас как на словах, так и на деле потеряли всякое терпение» [293]293
  Шумпетер Й. Теория экономического развития. – М., 1982. – С. 149.


[Закрыть].

Сказанное справедливо для всех ученых, стремящихся внести свою лепту в человеческие представления о развитии общества. Но если эти представления остаются предметом научных дискуссий – это одно. И совсем другое – когда различные концепции становятся руководством насильственного насаждения какой-либо системы жизнедеятельности населения страны, в которой очередной «гений» воплотил свое «научное» видение будущего в развитии человеческой истории. С познанием истории рамки существования такого рода систем, конечно, не велики и представляют собой в общем-то поучительный экспериментальный материал. Но если подойти к этим экспериментам с позиции истории жизни отдельных государств, не говоря уже о временных границах жизни конкретного человека, то данные опыты реализации различного рода общественных доктрин существенно замедлили развитие некоторых стран (например, России, Китая и др.), хотя, что вполне естественно, оценка содеянного почти никогда не расходилась с теоретическими представлениями сторонников революционных перемен. Так, например, характеристика ХХ века в том, что он «принес с собой больше перемен, чем любое предшествующее ему столетие»[294]294
  Материалы XXVI съезда КПС. – М., 1981.– С. 79.


[Закрыть], данная на XXVI съезде КПСС, имеет сугубо идеологическую окраску, ибо эти перемены нельзя сравнить в содержательном плане с той характеристикой перемен в жизни человеческого общества, которую принес капитализм, что констатировалось в «Манифесте Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса – родоначальников того «научного коммунизма», практическая реализация которого в период проведения XXVI съезда КПСС уже находилась в тупике исторического развития России.

Изложение системы предшественников марксизма – утопического социализма – авторы самой известной, пожалуй, «Истории экономических учений» начинают так: «Нет ничего менее страшного, чем этот Фаланстер, – в нем нет ничего, что походило бы на “Новую гармонию” Оуэна, на “Икарию” Кабэ, на “Город Солнца” Кампанеллы, на “Утопию” Мора. По наружному виду и по внутреннему устройству это просто большая гостиница, Palace Hotel, оборудованная на 1500 человек и подобная тем (но больше их), которые ныне воздвигаются на всех зимних и летних курортах, с комнатами и апартаментами, табльдотами (это общий обеденный стол в пансионатах и т. п.), салонами, с читальными залами, с залами для игр, для концертов, для театральных представлений и т. д., со всеми помещениями, подробности которых он (Фурье – автор) не устает описывать самым тщательным образом». – Фаланстер Фурье «представляет комбинацию народной гостиницы с отелем первого разряда».

В нем, следовательно, нет иного коммунизма, кроме коммунизма выражающегося в общественном потреблении, объединяющего всех путешественников под одной крышей и одним столом, только это было бы не случайной, как ныне, а постоянной, и, стало быть, для всех нормальной формой существования»[295]295
  Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. – М.: Экономика, 1995. – С. 196.


[Закрыть].

«Будущее, – говорит Сен-Симон, другой «классик» учения, которое, по выражению В.И. Ленина, стало одним из источников марксизма, – составляется из последних членов известного ряда, первые члены которого составляют прошедшее. Хорошо изучив первые члены, легко установить последующие; таким образом, из хорошо наблюдаемого прошлого легко можно вывести будущее»[296]296
  Там же. – С.181.


[Закрыть].

Карл Маркс в отличие от своих «первоисточников» не дает подробностей ни по организации экспроприации буржуазии пролетариатом, как воздерживается он от пророчеств о будущем, чем выгодно отличается от своих предшественников и от своих последователей. У Маркса красной линией проходит другое – именно то, что его возвысило над сочинениями утопистов и немецким классическим идеализмом И. Канта и Г. Гегеля – обоснование объективной и закономерной неизбежности социалистической революции. Весь марксизм и, следовательно, современный социализм (речь идет о XIX веке. – М.Р., С.Р.) исходят прямо из теории ценности Д. Рикардо, утверждали Ш. Жид и Ш. Рист [297]297
  Там же. – С. 118.


[Закрыть] Они же замечали, что Карл Маркс «был уже социалистом не только задолго до написания “Капитала”, но даже до построения своей системы» [298]298
  Там же. – С. 552.


[Закрыть]. Но он не хотел повторяться, сочиняя утопические опусы жизнедеятельности будущего. Познакомившись с сутью наследия Д. Рикардо, которую он выразил просто: определить законы, управляющие распределением богатства – вот основная проблема политической экономии, К. Маркс понял, что Д. Рикардо не только открыл новую эру полемики в политической экономии, но и поможет самому Марксу открыть новую эру и в социалистической науке. Как известно, славе Рикардо сослужили в свое время его неясный, но могучий ум и неясность стиля. Последнее, думается, сослужило славу еще в большей степени К. Марксу, о чем свидетельствует та массовая эйфория его почитателей после опубликования первого тома «Капитала», о чем свидетельствовал Ойген Бем-Баверк (1851–1914) в своей книге, посвященной критике К. Маркса. Предельно просто социальную философию К. Маркса представил в свое время Р. Такер. «Революция для Маркса, – писал он в своей книге “Марксистская революционная идея”, – является исторической категорией! Вся его теория революции помещена в рамки материалистической концепции истории. Его теория общества – это теория общества в истории, а теория революции – теория трансформации общества в истории. Теория самой истории как процесс революционной эволюции человека»[299]299
  Tucker R. The Marxian Revolutionary Idea. – L., 1970. – P. 6.


[Закрыть]. И эта связь историзма и революционности могла стать для К. Маркса довольно существенным фактором в обосновании своей действительно научной теории развития общества, если бы не тот его социализм, к которому он «подверстывал» весь свой исследовательский потенциал. Взять хотя бы, казалось бы, наиболее идеологизированный документ «Манифест Коммунистической партии». Мало того, что все действительные достижения в развитии человечества в Манифесте связываются с капитализмом – в этом документе, по сути дела, просматриваются истоки открытия теории экономического развития Й. Шумпетера. «Буржуазия сыграла в истории чрезвычайную революционную роль…, – отмечалось там. И далее предметно характеризовалась эта революционность. – Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений.» – констатирует К. Маркс сам механизм развития общества и описывает результат этого процесса: «Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения вместе с сопутствующими им, веками освященными представлениями и воззрениями разрушаются.» [300]300
  Манифест Коммунистической партии // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. – 2-е изд. – Т.4. – С. 426–427.


[Закрыть].

Если бы К. Маркс не написал все свои «тома», а оставил бы только это высказывание, он уже вошел бы в историю. Но вошел бы не как «буревестник» социалистической революции и основатель псевдонаучной общественной доктрины, которая стала знамением таких «преобразований» общественного развития, которые самому Марксу не приснились бы в самом страшном сне, а как экономист (или как социолог-экономист, но не как философ[301]301
  Знаменитые слова Маркса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. – Т. 3. – С. 4), – ставшие кредо большевиков, активно «переделывавших» мир по своему образцу и подобию, зачеркивают всё то, что Маркс «наработал» в области философской мысли. Хотя, конечно же, многие аспекты его философских работ до сих пор представляют научный интерес.


[Закрыть]), положивший один из важнейших «кирпичиков» в возведение здания науки о социальных технологиях развития человеческого общества. Именно науки о социальных технологиях развития общества, а не просто о детерминировании воли человека, исходя из того, что всё в природе, как отмечал Томас Гоббс (1588–1679) в своем знаменитом «Левиафане» (1651), причинно обусловлено.

Выделяя роль К. Маркса как экономиста следует заметить, что, во-первых, характеристика какого-либо социального факта как экономического – это чистейшая абстракция, первая среди многих, навязанных нам технической необходимостью мысленного отображения действительности. Во-вторых, создатели теории общественного выбора – лауреаты Нобелевской премии Джеймс Бьюкенен (род. 1919) и Кеннет Эрроу (род. 1921), считающие экономического человека исходным и конечным пунктами социального развития, утверждают, что поведением его движет «самоинтерес». Возникая в экономической деятельности «самоинтерес» как принцип рыночных отношений проникает во все сферы жизнедеятельности индивидов. Отсюда и то, что главным исследовательским полем в период научного осознания каких-либо элементов развития общества выступают происходящие в нем экономические процессы, не только определяющие всё остальное, но и формирующие каждого человека, так как он либо является непосредственно «хозяйствующим субъектом», либо зависит от него. Еще одним доказательством того, что центром жизнедеятельности членов общества является экономика, может служить и неполитический подход к понятию класса. Не рассматривая здесь известное ленинское определение классов, так как он сделал упор на «разъединительные» моменты (о том, что большие группы людей различаются по месту в организации труда и т. п.), вспомним точку зрения ставшего сегодня особенно популярным немецкого социолога Макса Вебера (1864–1920). Согласно его определению классы – «это большие скопления людей, объединенные общностью жизненных перспектив, но различающиеся размерами сбережений и дохода, состоянием рыночного спроса на принадлежащие им ресурсы. Те или иные агенты, передвигающиеся в рыночном пространстве, имеют разные жизненные шансы, их отличает поколенческая мобильность»[302]302
  Цит. по: Бункина М.К., Семенов А.М. Экономический человек. – М.: Дело, 2000. – С. 18.


[Закрыть].

Нельзя сказать, что попытки вникнуть в процесс развития человеческого общества не предпринимались и до К. Маркса. Уже в эпоху зарождения политической экономии исследователи стремились выработать свою точку зрения по отдельным вопросам, ухватывались за малосущественные причинные зависимости, проявляющие здесь или там и не позволяющие поначалу установить более глубокие связи между ними. Следует заметить, что в то время еще не существовало единой проблемы экономики, вряд ли можно найти какие-либо глубокие обобщения и в тогдашней литературе.

Что касается характеристики существовавших экономических школ и направлений, то, например, их «первенец» – меркантилизм – был не столько каким-то научным направлением, сколько типичным образцом практической политики, а порожденная им литература, будучи вторичным и побочным явлением, содержала в общем и целом лишь зачатки науки.

Первую «школу» экономистов в самом полном смысле этого слова образовали физиократы. На протяжении каких-то двух десятков лет – с 1756 по 1778 год – их произведения выходили в свет друг за другом.

Основная концепция системы физиократов – естественный порядок. В их лице впервые ученые утверждали, что «социальным лицам» и правительствам остается только понять их, чтобы сообразовать с ними свое поведение. Заметим, что многие правители откликнулись на этот призыв. Физиократы, образно говоря, были у них в такой моде, какая вряд ли выпадала на долю других экономистов, за исключением К. Маркса в СССР. Попытку применить их систему в своих владениях сделал маркграф Баденский. Физиократы пользовались успехом у австрийского императора Иосифа II, у Великой Екатерины, у польского короля Станислава, короля шведского Густава III и др. Такое внимание к физиократам объяснялось тем, что их концепция естественного порядка была в основном важна своими практическими последствиями.

Сегодня кажутся банальными те знаменитые формулы физиократов, которыми восхищались в их время и потом, в продолжении полутора веков столько раз повторялись или критиковались. Вот, например, как нужно сообразовываться с естественным порядком, выражаясь словами родоначальника физиократов доктора Ф. Кенэ (1694–1774): «Совершенство хозяйственной деятельности состоит в том, чтобы при наибольшем сокращении расходов получить наибольшее приращение выгоды»[303]303
  Цит. по: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. – М., 1995. – С. 23.


[Закрыть]. А вот предтеча известного положения А. Смита, которое стало важнейшим фактором провозглашения его впоследствии основателем школы классической политэкономии: «Сущность порядка такова, что частный интерес одного никогда не может быть отделен от общего интереса всех, а это бывает при господстве свободы. Мир идет тогда сам собой. Желание наслаждаться сообщает обществу движение, которое становиться постоянной тенденцией к возможно лучшему состоянию»[304]304
  Цит. по: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. – М., 1995. – С. 23.


[Закрыть]. Вообще остается только lasser faire (предоставить свободу деятельности).

Несомненно, что чисто научная цель физиократов – описать и изобразить все «колесики» и их взаимодействие в хозяйственном кругообороте, представить его анатомию и физиологию – для своего времени вещь необходимая и важная. В определенной степени при этом затрагивалась и проблема развития. Но описать кругооборот – это значит прежде всего описать статичную экономику. На деле это значит изобразить, как некоторые, но всегда заданные производительные силы в соответствии с их предназначением проделывают привычный путь, какие явления при этом наблюдаются. То же самое оставалось целью чистой экономики и все последующие годы. Свойственно сказанное было и А. Смиту, который что бы ни говорил о прогрессе, объяснял его не самими экономическими процессами, а лишь определенными изменениями показателей. Это касалось, например, прироста населения, умножения капитала и т. д. По сути, здесь провозглашались экономические истины только статистического характера.

То, что сердцевиной теории является статическое состояние экономики, выступает еще яснее у более поздних авторов, и прежде всего у Д. Рикардо, который разрабатывал основные линии статики, элементы логики хозяйственного кругооборота. Рикардо совершенно не интересовали капиталистические (финансовые) предпосылки реорганизации процесса производства.

Единственной значительной попыткой обращения к проблеме развития является попытка, предпринятая, как мы говорили ранее, Карлом Марксом. Й. Шумпетер отмечал, что «только Марксу присущи разработки проблемы “развития”. Им предпринята попытка рассмотреть развитие непосредственно экономической жизни с помощью средств экономической теории. Его теории накопления, обнищания, гибели капитализма в результате краха его экономической системы строятся, действительно, на идеях и соображениях чисто экономического порядка, и его взгляд постоянно направлен на достижение цели, заключающейся в том, чтобы мысленно постичь именно развитие экономики в целом, а не просто кругооборот хозяйства в определенный период времени. Тем не менее, – констатирует в заключении Й. Шумпетер, – исходная база его теории носит сугубо статический характер, ведь это исходные позиции классиков. И если даже весь тон его изложения созвучен идее развития и с точки зрения изложения момент статики отступает на задний план, всё же и у него классическое здание теории остается таким, каким оно является по своей природе»[305]305
  Шумпетер Й. Теория экономического развития. – С. 139–140.


[Закрыть].

Конечно, можно не соглашаться с Й. Шумпетером полностью, ибо, думается, именно Маркс сориентировал его на выбор самого подхода к содержанию экономического развития, в котором «марксистская революционная идея», о которой писал Р. Такер, нашла свое воплощение не только в роли тех промышленных революций, которые периодически обновляли структуру промышленности, внедряя новые методы производства, новые товары, новые организационные формы, и которым предшествовали, как правило, жесточайшие кризисы, но и в самом процессе формирования Шумпетером новых элементов, с помощью которых его предприниматели и осуществляли сам процесс экономического развития. К. Маркс в этих колебаниях, задающих общий тон деловой жизни, видел (или старался увидеть то, что ему было нужно с его идеологических позиций) лишь одну сторону – кризис, депрессию, которые вели на первый взгляд к хаосу, убыткам и безработице. Шумпетер – то, что происходит через цепь превратностей, тяжесть которых пропорциональна скорости продвижения вперед в деле решения всех проблем обеспечения масс разными товарами. «Иными словами, – писал он, – капиталистический процесс не случайно, а в силу самого своего механизма всё более поднимает уровень жизни масс»[306]306
  Там же. – С. 110.


[Закрыть]. Этот-то механизм и есть та социальная технология, которая выступает неким результирующим феноменом развития и экономики, и общества в целом. В ней аккумулируются усилия многих поколений, поэтому познать сам этот процесс довольно не просто. Как в принципе не просто объяснить и сам результат, суть и назначения его как социальной технологии.

Сама суть социальных технологий заключается в том, что они направлены на удовлетворение общечеловеческих потребностей, а следовательно, на удовлетворение потребностей самих широких масс, а не отдельных индивидов, групп или отдельных классов, как это было до возникновения капитализма. Это только противники капитализма утверждали, что он «обслуживает» новый класс – буржуазию. Они и не могли мыслить по-другому, так как классовая борьба – это борьба за власть политическую, которая и в экономике будет отстаивать интересы победителей. Победа же капиталистических начал – это не победа буржуазии как класса, а победа качественно новых, способствующих развитию общества в целом начал в борьбе со старыми, отживающими началами, которые тормозили общественное развитие. Такие достижения капитализма, как, например, дешевая ткань, дешевая обувь, автомобили и т. д. – это не те усовершенствования, которые нужны богатым людям. А именно с ними идеологическая пропаганда СССР всецело ассоциировала капитализм как систему. Уже одно то, что капитализм как экономическая система существует довольно продолжительное время, а его постоянный «соперник» социализм, реализовавшись из теории в практику, «сошел с дистанции» экономического соревнования практически за полстолетия (годы его загнивания после ухода Н.С. Хрущева не в счет), свидетельствует, что капитализм – это действительно социальная технология. Она – это пока именно тот образ жизни человечества, который удовлетворяет два обстоятельства. Во-первых, органически вписывается в процесс развития общества. И, во-вторых, удовлетворяет членов общества как способ осуществления ими своей поступательной жизнедеятельности.

Последнее является важнейшим условием практического противостояния капитализма каким-либо новым способам осуществления жизнедеятельности общества, ибо пока даже социализм, который способствовал становлению такого могучего государства, как СССР, так и не стал социальной технологией, поскольку на деле (а не на словах и в лозунгах) презрел главное – удовлетворение материальных интересов широких масс.

«Может ли капитализм выжить?» – задавался вопросом Й. Шумпетер в то время, когда социализм в СССР «набирал силу». И отвечал: «Нет, не думаю»[307]307
  Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. – М.: Экономика, 1995. – С. 103.


[Закрыть]. Но тут же обезличивал свой ответ тем, что достаточных аргументов и фактов подтвердить свой вывод у него нет. Думается, что аналогичного рода прогнозы, которые советские идеологи пропагандировали десятилетиями, на наш взгляд, гораздо весомее тех утверждений заката капиталистической системы, которые делают теперь его противники. По крайней мере, у советских идеологов аргументы были весьма весомые: СССР по многим показателям был вторым государством в мире.

Если следовать данному подходу, казалось бы, можно утверждать о приоритетности той социальной технологии, которая была свойственна Китаю, образца 200-летней давности. В 1820 году, накануне «опиумных войн», «открывших» эту доселе замкнутую страну, на его долю приходилась 1/3 часть мирового ВВП. В 1950 году, сразу после восстановления независимости и вступления на социалистический путь «развития», – всего 5 % мирового ВВП. Сейчас (данные на 2015 г.) ВВП Китая составляет уже 17,08 % общемирового ВВП[308]308
  См.: Власова О., Попов В., Хазбиев А. Великий поход // Эксперт. – 2005. – № 25. – С. 16.


[Закрыть]. Общеизвестна ориентация Китая в экономической области – это капитализм, в какой бы он форме не осуществлялся. Именно он вырвал страну из той экономической пропасти, в которую она скатывалась, основываясь на идеях социализма маоистского типа. Что касается эпохи Китая в «закрытом режиме», то его экономические успехи, несомненно, свидетельствуют о перспективности господствующей в этот период социальной технологии, какой бы характер она ни имела. Но эта перспективность характерна для определенного исторического времени определенной страны. Вселенской она не была…

Очевидно, что такого рода «проходящие» социальные технологии можно найти в истории и других стран, помимо Китая и Японии. Возможно и то, что временные рамки их существования значительно шире, чем современного капитализма. Но не это главное в нашем анализе. Важность представляют какие-либо эпохальные и действительно революционные перемены в жизни мировой человеческой цивилизации, которые привносят в эту жизнь качественно иные начала. Именно это и характеризует капитализм как систему организации жизнедеятельности общества.

Важно отметить, что капитализм как новая социальная технология возникла, реализуется сейчас и будет осуществляться в будущем. Но не вопрос о ее временных пределах является главным. Важно другое – ответить на вопрос: способна ли эта социальная технология саморазвиваться или со временем ее сменит новая социальная технология?

Ответу на этот вопрос и посвятил свою научную работу Й. Шумпетер, создав ту теорию экономического развития, которая, как никакая другая теория, свидетельствует о широких возможностях капитализма к саморазвитию и самоизменению. Основная мысль теории экономического развития Й. Шумпетера заключается в том, что экономическое развитие представляет собой «существенно новое использование услуг труда и земли». Под «развитием» он понимал «лишь такие изменения хозяйственного кругооборота, которые экономика сама порождает», т. е. только случайные изменения «предоставленного самому себе», а не «приводимого в движение извне народного хозяйства». При этом то «осуществление новых комбинаций», которые, по его мнению, составляют саму суть новых организационных форм развития, «происходит путем изъятия этих услуг из прежних сфер их применения», а не выдумывается вновь [309]309
  См.: Шумпетер Й. Теория экономического развития. – С. 154, 205.


[Закрыть].

Сказанное существенным образом отличалось от характеристики «экономической теории», идущей со времен Д. Рикардо, представлявшей собой в действительности теорию хозяйственного развития или, говоря словами Й. Шумпетера, «историческую теорию и теоретическую», т. е. объединяющую фактические данные причинной связью историю капитализма[310]310
  См.: Шумпетер Й. Теория экономического развития. – С. 151.


[Закрыть]. Практически до момента разработки шумпетеровской теории экономического развития аналитический аппарат, определявший сам ход рассуждений в духе рикардианской теории, был характерен для всех экономистов и социологов-экономистов, включая В. Зомбарта (1863–1941) с его книгой «Теория современного капитализма», вышедшей в самом начале ХХ века. Помимо К. Маркса, о чем мы говорили ранее, наибольший вклад, если можно так выразиться, в развитие самой необходимости разработки истинной теории развития внес Дж. Ст. Милль, которого некоторые ученые считают «последним классиком политической экономии». По крайней мере, он, по утверждению Й. Шумпетера, внес в его работу «решающее положение». Суть его можно проследить в высказывании о планах подготовки Миллем новой книги по теоретическим проблемам политической экономии.

«В трех предшествующих книгах, – писал он, – мы дали, исходя из имеющихся у нас возможностей, подробное изложение представлений предмета нашего исследования, находящегося, если воспользоваться наиболее удачным обобщающим математическим понятием, в статистическом состоянии. Мы рассмотрели сферу экономических явлений и исследовали их соотношение в тех случаях, когда они выступают в качестве причины и следствия… Таким образом, мы получили общую картину экономических феноменов в обществе, рассматриваемых в их состоянии на какой-либо данный момент. В известной мере мы выяснили и принципы, определяющие их взаимозависимости. Когда же нам известно состояние одних элементов, мы можем в общем виде делать вывод относительно соответствующего ему состояния большинства других элементов. Всё это, однако, позволило нам выявить экономические законы, присущие статичному и неизменяющемуся обществу. Нам предстоит еще рассмотреть экономические условия человеческого общества, подверженного изменениям и действительно… находящегося в состоянии поступательного развития. Тем самым мы дополним нашу теорию равновесия теорией движения – дополним раздел “Статика” политической экономии разделом “Динамика”»[311]311
  Милль Дж. Ст. Основы политической экономии. – М.: Прогресс, 1980. —
  Т. III. – С. 7 (выделено нами. – М. Р., С. Р).


[Закрыть].