Текст книги "Введение в социологическую теорию предпринимательства"

Думается, что тогда в нашей поисковой ситуации определения конкретных путей рыночного реформирования страны, как и в любой другой аналогичного характера ситуации, в первую очередь необходимо было найти своеобразный «ключ», который позволил бы нам более предметно и понимать то, что нам предстоит сделать, и выстраивать саму систему реформаторских действий. Именно этим «ключом» и является предпринимательство в том его понимании, в каком сформировалось это явление в литературе за несколько столетий его научного осмысления. Хотя в данном конкретном случае предпринимательство нас интересует именно как катализатор социально-экономических изменений в обществе, в том числе и как неполитический фактор становления в России новой формы государственности.

Однако сразу же возникает вопрос: может ли предпринимательство олицетворять весь рыночный механизм экономики? И да, и нет. Но именно в нашем положении, когда рынка не было вообще или он еще не стал исторической реальностью, думается, что может, так как именно возникновение самого предпринимательства и есть начало рыночного реформирования. Причем начало вполне ощущаемое, а не виртуальное, которое у нас «шло» все прошедшие годы и продолжается сегодня.

Тем более, что сегодня мы можем уже с полной уверенностью сказать, что тем социальным экономическим феноменом, который может обеспечить процесс рыночного реформирования, является предпринимательство. Оно, как показала наша практика, возникает и развивается по мере реализации самого процесса рыночного реформирования, вне которого оно не может существовать вообще. И сама степень развития предпринимательства может являться главным показателем развития рыночной экономики в России. По крайней мере, сегодня и в ближайшем будущем.

В силу того, что в России процесс рыночного становления экономики (в рамках которого только и возможно существование предпринимательства вообще) еще не закончился, при партнерских отношениях всех субъектов предпринимательства можно выделить главного – это государство. Как главный субъект предпринимательства государство призвано реализовывать свое конкретное участие в становлении нового производства в России путем осуществления рыночных реформ, внося тем самым свой конкретный вклад в создание новых производственных отношений и структур.

Могло ли существовать государство как субъект предпринимательства раньше? Ответ может быть только один – нет, не могло. В таком «амплуа» государство формируется в самом процессе осуществления реформ и является сегодня главным двигателем этого процесса, содержание которого определяет не просто какой-либо политический выбор, как до сих пор мыслят многие наши соотечественники, а конкуренция, представляющая собой некую объективную процедуру открытия таких фактов и возможностей, которые только и могут способствовать действительно успешному развитию российского общества.

Глава 6
Конкуренция как фактор существования и развития предпринимательства в России

В условиях резкого понижения доходов Российского государства от продажи сырьевых ресурсов (нефти, газа и др.) в последние годы Правительство РФ пытается закрывать одну за другой постоянные бреши в экономике и социальной поддержке населения. С одной стороны, это свидетельство того, что рынок, представляющий собой «сложную высокоорганизованную структуру, где происходит процесс бессознательной организации»[265]265
  Хайек Ф. Пагубная самодеятельность. – М.: Новости, 1992. – С. 20–21.


[Закрыть], в стране не сложился. С другой стороны, это ярчайшее проявление слабости государства нарождающейся демократии, которое не способно противостоять возникающим в жизни общества трудностям. Данная ситуация является и показателем того, что в стране до сих пор не произошла замена старого процесса государственного регулирования на систему конкуренции – базового элемента рыночной экономики. Именно эта система выступает той силой обстоятельств, которая согласно сформированного А. Смитом экономического закона (принцип «невидимой руки») заставляет предпринимателей, заботясь только о своих личных интересах, действовать в интересах общественных.

Этого не скажешь о нашем государстве, позитивная деятельность которого в удовлетворении интересов россиян значительно «просела» в результате сокращения доходов из-за резкого уменьшения цены продаж нефти и газа. И во многом «виновато» в этом то обстоятельство, что в правовом плане мы «живем» всё еще в том «времени», когда Конституции РФ требовался тот «уникальный дизайн», – как выразился один из авторов постсоветского законодательного акта Сергей Шахрай в дни празднования 20-летия принятия Конституции РФ, – благодаря которому она стала инструментом, способным не только примирить конфликтующие силы, но и дать обществу импульс для нового развития»[266]266
  Финансовый контроль. – 2013. – № 9 (142). – С. 24.


[Закрыть].

Является ли Конституция РФ образца 1993 года действительным инструментом мобилизации россиян в экономическом развитии страны сегодня?

Думается, что вряд ли. Разве можно сравнивать весьма «расплывчивую» формулировку статьи 8 Конституции РФ, уровнявшую позиции государственной и частной собственности, с четкостью статьи 10 Конституции СССР, в которой государственная собственность наряду с колхозно-кооперативной собственностью составляет «основу экономической системы СССР»[267]267
  См.: Конституция (Основной Закон) Союза Советских Социалистических Республик. – М.: Юридическая литература, 1987. – С. 7.


[Закрыть].

Конечно, положения статьи 7 Конституции РФ были приняты уже после создания некоей рыночной «реконструкции» основ конституционных строя и структуры бывшего СССР. Но сам ключевой аспект изменения экономической системы не был отчетливо сформулирован. Да, это в 1993 году было и невозможно сделать в условиях давления прокоммунистически настроенной части не только политического истеблишмента, но и большей части населения. Именно поэтому наши законодатели пошли на уравнивание частной и государственной собственности, что на наш взгляд, вряд ли способствует сегодня кардинальному изменению жизни российского общества. А тем более – пониманию самой рыночной системы не как некой закрытой экономической системы, функционирующей по своим внутренним непознаваемым законам, а как взаимозависимость интересов между собственниками рабочей силы и, как отмечал Кантильон, «предпринимателями», что имело место в «обращении» Кантильона и что сегодня называется экономикой круговорота. В результате этого «рынок» как бы «очеловечивается» в ходе того, как естественный собственный интерес индивидов регулирует и согласовывает это обращение с механизмами рынка – ценами и прибылью. Цены регулируют распределение товаров среди потребителей, что является главным отправным моментом появления прибыли и убытков, которые координируют использование рабочей силы и ресурсов в процессе производства товаров.

Сделан ли этот первый шаг в осмыслении необходимости возникновения и развития новой формы экономики? И осознали ли практики то, к чему пришел еще в 70—80-е годы XIX века известный российский правовед и социолог Борис Чичерин, вряд ли знакомый с упомянутым нами Р. Кантильоном? А именно к тому, как он замечал, что в нормативных условиях, где нет никаких препятствий для экономической свободы, она в себе самой заключает начало, определяющее правильное отношение предложения к требованию, из которого вытекает нормальная в таких условиях цена произведения.

Это вытекающее из свободы начало, которое ведет к естественному равновесию между положением и требованием или к возможно полному удовлетворению требования по возможно низкой цене, есть конкуренция, или промышленное состязание. При свободных отношениях каждый в силу личного интереса старается получить за свой товар возможно высшую цену, но это стремление находит себе противодействие в личном интересе других. Под влиянием конкуренции каждый продавец, желающий сбыть свой товар, ценит его не дороже, а дешевле своих соперников. Единственной границей являются здесь издержки производства, ниже которых нельзя продать свой товар, не потерпев убытка, и к этой границе соперничество неудержимо приводит цены всех товаров, которые могут быть произведены в произвольном количестве.

Само понятие «конкуренция» с XVIII века, начав с максимы торговца «конкуренция – это жизнь торговли», обрело весьма противоречивое содержание, создав тем самым ряды своих сторонников и противников. Сама первейшая ее направленность – в проявлении неразрешимого конфликта интересов обитателей природы, средства существования которой весьма скудны. Антагонизм между животными, умирающими от голода, и теми, кто вырывает у них пищу, непримирим. Казалось бы в этом суть конкуренции – соперничество между животными, проявляющееся в поисках пищи.

Да, есть и так называемая биологическая конкуренция, хотя и она имеет свои особенности. Даже здесь какая-либо абсолютно свободная игра конкуренции и нежелательна, и даже невозможна. Вспомним историю завоза в Австралию кроликов, где у них не было хищных конкурентов. Невероятное размножение кроликов из-за этого стало само по себе экономически опасным. А сколько лет в России специально разрабатывается противоядие против колорадского жука, уничтожающего второй хлеб россиян – посевы картофеля?

Возможно ли такое же острое соперничество в человеческом обществе? Очевидно, да. Возможно. Но до тех пор, пока общественное сотрудничество в рамках разделения труда не устранило этот антагонизм, пока не пришло понимание того, что партнерство и взаимность – именно это спасение рода человеческого. Хотя если говорить о некой социальной конкуренции, т. е. стремлении индивидов занять наиболее благоприятное положение в системе общественного сотрудничества, то и она присутствует. Причем вопреки утверждениям представителей определенных политических течений – в любом представимом способе общественной организации: капитализме, социализме, феодализме и др.

Равенства возможностей не существует ни в боксерских поединках, ни в конкурсах красоты, ни в любой другой области конкуренции, биологической или социальной. Лишь немногие могут конкурировать на рынке труда в качестве певцов или кинозвезд.

Каталактическая конкуренция как одна из отличительных черт рыночной экономики есть общественное явление. К ней нельзя подходить как к какому-то праву, которое гарантировано государством и законодательством и которое давало бы возможность каждому индивиду по собственному усмотрению выбирать наиболее понравившееся место в структуре разделения труда.

Сразу же необходимо сказать и о тех многочисленных заблуждениях, которые на счет конкуренции распространяют его противники. В первую очередь следует провести грань между конкуренцией и монополией. Первая и употребляется главным образом в качестве полной противоположности второй. В условиях действия монополии нет ни рынка, ни конкуренции. Монополист – господин, а все остальные рабы, полностью зависящие от его благосклонности. И, наоборот, конкуренция, по словам великого французского ученого Федерика Бастиа (1801–1850), есть начало, производящее всеобщую гармонию интересов. И точно – выгоды ее как относительно производства, так и относительно распределения богатства неисчислимы. Именно это и вдохновляло наших первых реформаторов, которые сразу же стремились создать круг собственников-производителей, конкурирующих между собой, поскольку если вообще личный интерес побуждает человека производить больше и лучше в целях получения большей выгоды, то этот стимул действует несравненно сильнее, когда есть опасность быть произведенным на данном поприще и вследствие того лишиться ожидаемой прибыли. Наоборот, нет ничего, что бы так способствовало умалению энергии в производителях, как монополия. Она дает человеку уверенность в получении прибыли без особого труда; монополист просто пользуется выгодой своего положения. Только с появлением соперников это преимущество исчезает; тут появляется необходимость напрягать все свои силы, чтобы идти с ними вровень и даже, по возможности, их превзойти. Свободному состязанию человечество обязано всеми чудесами, которыми одарила его промышленность нового времени. Оно побуждает каждого предпринимателя работать неутомимо и изыскивать все средства, чтобы производить как можно больше и лучше.

Но не только производство, но и распределение богатства, по словам Б. Чичерина, получает от конкуренции громадную пользу. В самом деле, что заставляет продавцов при усилившемся требовании понижать цену товара? Если бы не было конкуренции, то производители находились бы в положении монополистов, получающих огромные прибыли вследствие независящих от них обстоятельств. Но именно эти прибыли привлекают новые силы, а конкуренция ведет к понижению цен. Таким образом, выгоды немногих распределяются между всеми производителями. То же самое имеет место при осуществлении научно-технической модернизации производства, которая позволяет с меньшими издержками производить больше и лучше. Первые, кто ее осуществляет, конечно, получают громадные прибыли, но конкуренция заставляет их понижать цены соответственно уменьшенным издержкам и таким образом делиться своими выгодами с другими. Об этом весьма подробно написал Фредерик Бастиа. Первый производитель, который пользуется силами природы и разумом человека, отмечал он, получает за них монопольную плату, ибо он производит с меньшими издержками, а берет за свои произведения ту же цену, что и другие. Когда же новый способ входит в общее употребление, то конкуренция заставляет всех понижать цены до пределов издержек производства, и тогда излишняя работа естественных сил достается потребителю даром. Таким образом, несмотря на то, что орудия производства находятся в частных руках, конкуренция делает силы природы общим достоянием человечества.

Эти великие и благотворные результаты конкуренции не получаются, однако, без жертв. Цель достигается не иначе, как путем борьбы, а во всякой борьбе слабейшие остаются внакладе. Выгодная для сильных конкуренция разорительна для тех, кто не в состоянии идти за другими. Поэтому в первую очередь, отмечал Б. Чичерин, против этого начала ополчаются защитники равенства. Социалисты направляют на него все свои громы, отмечал он. О благодетельных результатах промышленного состязания у них упоминается вскользь, а бедствия, проистекающие из борьбы интересов, выставляются в самом ярком свете. В особенности на этом поприще отличался, по словам Б. Чичерина, один из родоначальников государственного социализма Луи Блан (1811–1882). Он преследовал конкуренцию как злейшего врага не только работников, но и капиталистов. По его мнению, она является для народа системой истребления, для мещанства – вечно действующей причиной бедности и разорения. Под влиянием безграничного соперничества постоянное понижение заработной платы становится общим и необходимым фактом. Работник лишается средств жизни, семья рушится, дети гибнут от преждевременной и непосильной работы. Вместе с тем разоряется и масса предпринимателей. «Дешевизна», весьма образно говорит Луи Блан, – вот великое слово, в котором концентрируются, «по мнению экономистов школы Смитов и Сеев», все благодеяния безграничного состязания. И, заметим, самое главное отличие капиталистического способа производства, позволяющее в значительно большей мере удовлетворять материальные потребности населения, чем все предыдущие способы производства (К. Маркс). Но зачем, продолжает он, упорно смотреть на результаты дешевизны только относительно минутной выгоды, которую получает от нее потребитель? Дешевизна приносит пользу потребляющим, только бросая в среду производящих семена самой разорительной анархии. Дешевизна – это молот, которым богатые производители раздавливают беднейших. Дешевизна – это ловушка, в которую смелые спекулянты заставляют падать трудолюбивых людей. Дешевизна – это смертный приговор фабриканта, который не в состоянии приобрести дорогую машину, доступную более богатым его соперникам. Дешевизна – это исполнитель казней, совершаемых монополией, это – насос, высасывающий среднюю промышленность, среднюю торговлю, среднюю собственность, одним словом, это – уничтожение мещанства в пользу нескольких промышленных олигархов. Казалось бы, эти слова и сегодня актуальны для нашего малого бизнеса. Как актуальны его слова и применительно к становлению действительно монопольных производств. «В системе конкуренции, – говорил он по этому поводу, – дешевизна есть только временное и лицемерное благодеяние. Она держится, пока есть борьба; как же скоро богатый выбил с поля всех своих соперников, цены опять поднимаются. Конкуренция ведет к монополии; по той же причине дешевизна ведет к чрезмерным ценам. Таким образом, то, что между производителями было оружием войны, то рано или поздно становится причиной бедности для самих потребителей».

Едва ли нужно доказывать, что вся эта риторическая аргументация для времени, о котором писал Б. Чичерин, была крайним преувеличением, а вот у нас она вызывает некоторую озабоченность. И в первую очередь потому, что само понимание конкуренции в современной России не достигло даже уровня конца XIX века – времени, когда Чичерин писал о конкуренции. Очевидно, что путь, который совершила конкуренция в истории общества, ей надо пройти и в современной России.

В своей качественной определенности конкуренция вполне отчетливо проявлялась уже во времена раннего меркантилизма, который был актуален до середины XVI века. Но она, как и, например, товарная природа денег, не осознавалась сторонниками меркантилизма. В эпоху позднего меркантилизма (вторая половина XVI в. – вторая половина XVII в.) конкуренция вполне реально проявляется в осуществлении политики завоевания внешних рынков с помощью невысоких цен товаров и т. п.

Заметным явлением конкуренция становится и в мануфактурный период, когда протекционизм меркантилистов уступает свое доминирующее положение новой концепции – концепции экономического либерализма, когда стремительно расширяется предпринимательская деятельность, а в экономике на первый план выдвигается капитал. К концу XVII века экономика наиболее развитых стран достигла такого уровня, когда привычные пути наращивания богатства страны, как отмечал П. Самуэльсон, через «работы о золоте, о сдерживании импорта и поощрении экспорта и о тысяче остальных распоряжений, имеющих целью установить контроль над экономикой» [268]268
  Самуэльсон П. Экономика. – Т 2. – М.: НПО «Алгон», 1992. – С. 342.


[Закрыть] стали неактуальными.

Вслед за социально-экономическими преобразованиями изменился и характер политической экономии, которая стала называться классической [269]269
  Впервые термин «классическая политическая экономия» ввел К. Маркс (см., например: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т.23. – С. 14 и др.). Он же постарался ее и ниспровергнуть, считая, что А. Смит и Д. Рикардо были ее последними представителями. По мнению же М. Блауга, последними представителями классической школы были Дж. С. Миль и Дж. Э. Кейнс (см.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – М.: Дело Лтд., 1994. – С. 143).


[Закрыть], прежде всего потому, что экономическая теория обрела статус научной дисциплины, той классической школы, «которая остается верной принципам, завещанным первыми учителями экономической науки, и старается наилучше доказать их, развить и даже направить, но не изменяя в них того, что составляет их существо» [270]270
  Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. – М.: Экономика, 1995. – С. 14.


[Закрыть]. Новым направлением и экономической практики, и экономической науки становятся принципы «полного laissez faire», т. е. абсолютное невмешательство государства в деловую жизнь[271]271
  См.: Самуэльсон П. Экономика. – Т. 1. – С. 32.


[Закрыть].

Одним из первых «классиков» политической экономии, высказавших убежденность в автоматическом равновесии экономики в условиях ничем не ограниченной свободной конкуренции, был француз Пьер Буагильбер (1646–1714). Именно его скорее всего можно назвать прародителем «общественного «благородства» «невидимой руки» А. Смита, если вдуматься в его заявление о том, что «все поддерживают день и ночь это богатство исключительно во имя собственных интересов и создают тем самым, хотя это то, о чем они менее всего заботятся, всеобщее благо…».

Данная мысль вполне прослеживается и у другого французского представителя классической политической экономии – основателя школы физиократов Франсуа Кенэ (1694–1774). Суть его концепции о естественном порядке сводится к тому, «что частный интерес одного никогда не может быть отделен от общего интереса всех, а это бывает при господстве свободы. Мир идет сам собой. Желание наслаждаться сообщает обществу движение, которое становится постоянной тенденцией к возможно лучшему состоянию». В сочинениях Кенэ фигурируют и непосредственные понятия «конкуренция»[272]272
  См.: Кенэ Ф. Избранные экономические произведения. – М.: Соцэкгиз, 1960. – С. 387.


[Закрыть] и «монополия» в их современном понимании. О роли свободы в развитии конкурентных отношений писал еще один последователь принципов экономического либерализма, ученый и министр финансов французского короля Людовика XVI – Анн Робер Жак Тюрго (1727–1781). Общая свобода покупки и продажи, считал он, «является единственным средством обеспечить, с одной стороны, продавцу – цену, способную поощрить производство, с другой – покупателю – наилучший товар по наименьшей цене» [273]273
  Тюрго А.Р. Избранные экономические произведения. – М.: Соцэкгиз, 1961. – С. 9.


[Закрыть], раскрывая тем самым общественную суть конкуренции.

Однако «первым в экономической науке полноценным трудом, излагающим общую основу науки», который проникнут идеей «очевидной и простой системы естественной свободы», к которой «идет весь мир» [274]274
  Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – М.: Дело, 1995.


[Закрыть], в котором конкуренция получила свою теоретическую интерпретацию и практическую значимость, стала книга Адама Смита (1723–1790) «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776 г.). С этого момента в истории экономической мысли конкуренции всегда отводилась ключевая роль в экономическом развитии. Порой такой подход явно противоречил действительности, но данное противоречие не касалось самого феномена конкуренции, а было связано именно с формой его проявления на том или ином этапе развития, прежде всего самого капитализма как механизма развития экономики.

Так, например, в течении почти полутора столетий в экономической теории превалировала концепция свободной конкуренции, родоначальником которой и выступил Адам Смит. В той же работе «Исследование о природе и причинах богатства народов» он развил мысли своих предшественников – французских политэкономов и уже предметно определил свободную конкуренцию условиями полной независимости (экономической свободы) товаропроизводителей, активно действующих на рынке и, в частности, учитывающих изменения рыночной конъюнктуры, руководствующихся в этой деятельности мотивом максимизации собственной экономической выгоды. Данная форма конкуренции (а она, по мнению А. Смита и его последователей, считалась всеобщей), абсолютный автоматизм реализации которой не зависит от субъективных позиций отдельных экономических субъектов, через своевременное элиминирование сверхвысоких прибылей, возможных в условиях острого соперничества неограниченного множества конкурентов лишь как временное явление, ведет к экономической гармонии, ликвидации противоречий между индивидуальной и общественной рациональностями. Свобода выбора, согласно логике А. Смита, воплощается в том экономическом либерализме, в условиях которого каждый отдельный человек имеет в виду свою собственную выгоду, а отнюдь не выгоды общества, и, преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится сделать это. А направляется человек к этой цели, которая совсем и не входила в его намерения, «невидимой рукой»[275]275
  Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. – М.: Соцэкгиз, 1962. – С. 31—333.


[Закрыть].

Дискуссии о данной «невидимой руке» рынка, начатые во времена А. Смита, не прекращаются до сих пор. Но и сейчас, когда давно ушла в прошлое абсолютизация самой концепции свободной конкуренции, принцип «невидимой руки» остается в арсенале ученых-экономистов. До сих пор, по мнению многих экономистов, «невидимая рука» «правит» миром. Витая в виртуальном пространстве, эта «рука» «направляет» действия предпринимателей, заставляя их действовать в соответствии с некой идеальной схемой развития экономики, наилучшим образом отвечающей истинным интересам общества.

Такого рода виртуальность конкуренции сохраняется до сих пор. Ученые-экономисты продолжают утверждать, что «в соответствии с принципом «невидимой руки» конкуренция выступает важнейшим механизмом обеспечения эффективности, пропорциональности и динамичности рыночной экономики»[276]276
  Юданов А.Ю. Конкуренция: теория и практика. – М.: Гном-пресс, 1998. – С. 19.


[Закрыть]. Это подтверждает тот факт, что действие «невидимой руки» ограничено рыночным пространством. Следовательно, конкуренция всецело связана с рыночной экономикой и не может существовать вне таковой. В таком же ключе трактуют конкуренцию практически все известные экономисты и историки экономической мысли, различие в подходах к данному вопросу проявляется лишь в том, что конкуренцию они связывают с разными категориями экономической теории. Происходят кардинальные перемены и в трактовке самой конкуренции. Но всё это происходит в рамках всё тех же рыночных отношений, без достаточно глубокого проникновения в саму суть конкуренции как в целом социального, а не только экономического явления.

«Отец» «невидимой руки» А. Смит является и родоначальником теоретического исследования конкурентных отношений. Он не только определил роль конкуренции в образовании рыночной цены товара, но и показал ее верхнюю и нижнюю границы в зависимости от соотношения спроса и предложения, уровня монополизации рынка. Что касается последнего, то предвидение процесса монополизации капитализма послужило стартовой площадкой для более углубленного анализа как конкуренции, так и самого капитализма в целом. И хотя А. Смит по ряду объективных причин не смог отобразить в своих научных работах переход от свободной конкуренции к монополистической (олигополистической), он сумел отметить, что монопольная цена будет самой высокой. Цена свободной конкуренции признавалась им «естественной ценой». А. Смит считал, что она «представляет собой самую низкую цену, на которую можно согласиться»[277]277
  Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. – С. 61.


[Закрыть]. Теоретические основы исследования конкурентных отношений, заложенные в свое время А. Смитом, практически не были кардинально изменены вплоть до ХХ века. Ни К. Маркс, ни А. Маршалл, ни даже Дж. Робинсон так и не вышли в своих исследованиях проблем конкуренции за границы той свободной конкуренции, теоретические основы которой были заложены А. Смитом, хотя, конечно, внесли достойный вклад в расширение и углубление теоретической концепции А. Смита. Вершиной здесь можно считать переход от «теории несовершенной конкуренции» Дж. Робинсон к «теории монополистической конкуренции» Э. Чемберлина. Но если приземлить некоторый исследовательский пафос тех историков экономической мысли, которые каждый вклад ученых, внесших определенную лепту в развитие теории конкуренции, считали выдающимся достижением экономической мысли, то можно констатировать лишь одно главное – развитие капитализма как экономической системы и модернизацию всех элементов и подсистем этого целого. И в этой связи совершенно справедливо суждение Ю. Ольсевича, высказанное им в предисловии к книге Э. Чемберлина «Теория монополистической конкуренции». «По существу, – отмечал он, – каждый продавец товара или услуг формирует свой собственный круг покупателей, свой собственный субрынок, на котором он выступает как частичный монополист, регулирующий цену»[278]278
  Чемберлин Э. Теория монополистической конкуренции. – М.: Экономика, 1996. – С. 11.


[Закрыть].

Данное суждение справедливо как для времен А. Смита, так и сегодня, несмотря на то что произошел переход от свободной конкуренции к монополистической (олигополистистической) конкуренции. И никакая «маркетинговая смесь» как совокупность конкурентных действий, позволяющих производителям продвигать свою продукцию на рынке, не отменяет роль всё той же цены товара. Как и во времена А. Смита сегодня при недостатке товаров среди покупателей «начнется, – как писал А. Смит, – сейчас же конкуренция, и рыночная цена более или менее повысится в сравнении с естественной ценою», а при избытке товаров – «рыночная цена» падает сравнительно с уровнем естественной цены в зависимости от того, насколько избыток предложения товара обостряет конкуренцию между продавцами»[279]279
  Смит А. Указ. соч. – С. 57.


[Закрыть]. Возникает ситуация, при которой ученых-экономистов, сделавших определенные открытия в теории конкуренции, можно только приветствовать. И это, естественно, справедливо. Но в то же время, вменяя эту заслугу, можно и упрекнуть в том, что они не сумели во время заметить и описать те новые черты конкуренции, о которых другие ученые-экономисты поведали миру почти через столетие. Так, например, К. Маркс, внесший определенный вклад в развитие теории конкуренции, тем ни менее мог бы предвосхитить хотя бы открытия Дж. Робинсон, не говоря уже об открытии Э. Чемберлина – теории монополистической конкуренции. По крайней мере, сейчас, по прошествии значительного времени, кажется, что открыв, по сути дела, новое сущностное содержание в саморазвитии капитализма – монополизм, К. Марксу вполне по силам было описать и те составляющие, из которых монополизм складывался. Точно таким же образом можно упрекнуть и советских исследователей проблемы конкуренции в том, что они не рассматривали советскую экономику как один из вариантов действия механизма монополистической конкуренции.

Однако всё дело в том, что экономическая теория в основном и главном сводится к разработке определенных экономических моделей, «описывающих взаимосвязи между экономическими переменными в целях создания на основе этих моделей гипотез, поддающихся проверке» [280]280
  Словарь по экономике / пер. с англ. под ред. П.А. Ватника. – СПб.: Экономическая школа, 1998. – С. 671.


[Закрыть]. Не случайно поэтому, когда речь шла о трактовке конкуренции, противоречие между сторонниками советской экономической школы и капиталистической практически отсутствует. Сравним, например, такие подходы. В советской экономической энциклопедии конкуренция представляется как борьба между товаропроизводителями за наиболее выгодные условия производства и сбыта своих товаров, получение наибольшей прибыли[281]281
  См.: Экономическая энциклопедия. Политическая экономия: в 4 т. – М.: Советская энциклопедия, 1975. – Т. 2. – С. 214.


[Закрыть]. В известном на Западе словаре Колинза трактовка конкуренции почти аналогична и представляется как процесс, в ходе которого фирмы борются друг с другом за потребителей своей продукции, т. е. активное соперничество фирм за покупателей с использованием изменения цен, стратегии дифференциации продукта и т. д.[282]282
  См.: Словарь по экономике. – СПб., 1998. – С. 225.


[Закрыть] Общность подходов к конкуренции со стороны представителей диаметрально противоположных экономических школ проявилась и в том, что у них наблюдалось единство и в разработке самих экономических моделей, описывающих взаимосвязи между экономическими переменными конкуренции. Речь идет о так называемых попытках сформировать соответствующие экономические законы – экономический закон конкуренции при капитализме и экономический закон соревнования при социализме, в основе которых в обоих случаях лежат производственные факторы. Таким образом, конкуренция и ее социалистический аналог становятся объективным фактором системы производства, ею определяются и в ее рамках зарождаются и функционируют. Вывод очевиден – конкуренция как социальное явление всецело характеризуется как весьма определенное производственное отношение.

Если это так, то мир никогда не раскроет тайну «невидимой руки» А. Смита, и конкуренция так и останется для нас той объективной реальностью, которая выступает потаенной пружиной товарного производства, глубокая социальная сущность которой навсегда скрыта от глаз исследователей.