Текст книги "Увечный бог. Том 1"

– Араникт, – негромко произнес Брис, – скажи мне, что ты перед собой видишь.

– Не сейчас, – ответила она хриплым шепотом.

Бросив на нее быстрый взгляд, он увидел, что она разжигает очередную палочку растабака – трясущимися руками.

– Скажи мне только одно. Следует ли летерийскому принцу уступить командование вот этим?

Шипение дыма, и следом – ответ:

– Морпехам? Да, пусть даже и по одной-единственной причине.

– Какой же?

– Лучше им, чем вон тем двоим.

Понимаю.

В пяти шагах они остановились, и первым заговорил бритый морпех. Уставился на штандарт и произнес:

– Значит, все правда.

Брис прокашлялся.

– Король, мой брат…

– …плевать хотел на любые воинские традиции, – кивнул морпех. – Уже по одной этой причине я готов идти за ним куда угодно. А ты что думаешь, Ураган?

Второй морпех нахмурился, поскреб рыжую голову, крякнул.

– А я должен, что ли?

– Что должен? Я только что сказал, болван ты эдакий…

– А я не слушал, поэтому откуда мне знать, Геслер, что ты там такое говорил? Можно подумать, мне не все равно? Было б не все равно, тогда б я, надо полагать, и слушал.

Геслер что-то негромко пробормотал себе под нос, потом сказал, обращаясь к Брису:

– Принц, прошу вас извинить моего товарища за дурные манеры, а впрочем, ему не пять годиков и я ему не папочка, так что если желаете, можете выразить ему все то отвращение, что он заслужил. Мы все здесь именно так и поступаем, верно, Ураган?

– А я тебя не слушаю!

– Принц Брис, что касается отношений подчиненности, предложенных адъюнктом…

– Смертный меч Геслер, я готов удовлетворить ее пожелания.

– А вот мы – нет.

– Все верно, – прогудел Ураган. – Насчет Гесу командовать че’маллями, тут мы не против – у них, знаете ли, запахи все решают. Стоит ему разок пернуть или вроде того, и сразу все клинки наголо, что мне, если задуматься, очень напоминает старые добрые денечки. В казарме вот тоже…

– Все упирается в доверие, – сказал мальчик. Тот из псов, что покрупней, подобрался сейчас к нему поближе. Глаза на его изуродованной морде воинственно сверкали.

Никто не произнес ни слова. Молчание затянулось.

– Тебе следует объяснить подробней, Свищ, – произнес наконец Геслер с мрачным выражением лица.

Брис хотел что-то сказать, но Араникт коснулась его руки и остановила.

– Все упирается в людей, которых она хорошо знает, – сказал Свищ, – только и всего.

– Но мы им жизнь спасли! – воскликнул знаменосец, покраснев.

– Достаточно, солдат! – оборвал его Брис. – Мальчик говорит разумные вещи, Геслер. В конце концов, что ей известно о наших мотивах? Это ее война, и была такой с самого начала. Зачем здесь мы? И почему королева Абрастал так упорно стремится к ней присоединиться? Охотники за костями поставили летерийцев на колени – может статься, мы затаили обиду? И замышляем предательство? Что касается Болкандо, насколько можно судить, хундрилы разорили обширные области государства, пролив кровь подданных королевы. И, заодно с изморцами, по существу подвергли болкандцев откровенному вымогательству.

– А нам-то ей в таком случае с чего доверять? – возмутился Геслер. – Нас выкрали посреди ночи, а теперь у нас собственная армия ящериц. Если по существу, мы попросту дезертировали…

– Никуда я не дезертировал! – заорал Ураган. Меньший из псов поддержал его лаем.

Брис заметил на лице оул’данки признаки растущей тревоги. Встретившись с ней глазами, он произнес:

– Вы, надо полагать, Дестриант?

– Меня зовут Калит, – ответила она, – и я не понимаю, что происходит. В вашей версии торгового наречия есть слова, которых я не знаю. – Она взглянула на Геслера. – Вот он – Смертный меч к’чейн че’маллей. Защитник матроны Гунт Мах. Чтобы выжить, мы должны сражаться. Остались старые раны, старые… преступления. Нам некуда от них деться. Гунт Мах некуда деться. Мы сражаемся и будем сражаться.

– И адъюнкту, – задумчиво произнес Брис, – истинность всего этого откуда-то известна. Но откуда?

Калит покачала головой.

– Я ее не знаю. Но там, куда пойдет вот она, – Калит ткнула пальцем в девочку рядом со Свищом, – там будет пламя.

Геслер потер лицо ладонями.

– Наша… седа. Синн. Без ее магии, ее и Свища, на’руки бы нас разгромили. Не на земле, но со своих небесных крепостей. Выходит, – вздохнул он, – Синн и Свищ нас всех спасли. Адъюнкт сказала, что они нам еще понадобятся…

– Нет, – поправил его Ураган, – она сказала, что будет безопасней, если они с нами, а не с ней.

– Мы думали отправиться следом за ними – через пустыню, – сказал Геслер Брису.

– Ее не переубедить, – возразил Брис. – И она не желает, чтобы кто-либо из нас за ней следовал. Она убеждена, что мы нужней где-то еще.

– Я не могу принять командование, – вздохнул Геслер. – Я всего лишь Худом траханный морпех, сержант задрипанный.

– Ты, Геслер, Кулаком задрипанным был, – уточнил Ураган.

– Три дня всего…

– Пока тебя из Кулаков не поперли, так точно! А почему тебя поперли? Не желаешь нам рассказать?

– Оставь в покое…

– Нет уж! – Ураган ткнул в сотоварища пальцем. – Ты новым Дассемом решил заделаться! Заставил нас всех присягнуть собственными душами треклятому богу! Тебе ведь не впервой доводится Смертным мечом стать, а?

Геслер развернулся к Урагану.

– А мне-то откуда знать? Думаешь, Фэнер снизошел и меня по головке погладил? Сам-то ты хорош, адъютант! Императрице в глаза соврал, чтоб ее!

– Что Картерон с Урко попросили, то я и сделал!

– Ты империю предал!

Седа Синн рассмеялась – жестким, холодным смехом. Калит побледнела и отступила на шаг, переводя вытаращенные глаза с Геслера на Урагана и обратно.

– Вот потому вы и нужны, – сказала Синн Геслеру. – Вот только вам это не понравится. Ха! Нисколечки не понравится.

Геслер молча двинулся на девочку, но Ураган заступил ему дорогу и отпихнул обратно.

– Эй, вы все, прекратите немедленно!

Вопль Араникт заставил всех застыть на месте.

Негромко выругавшись, Геслер отвернулся от вызывающе глядящего на него Урагана.

– Принц, мне вот такого не нужно. Я хочу, чтобы вы приняли командование на себя – или вы, или Кругава. Боги, да пусть даже та королева, про которую вы толкуете. А я уж как-нибудь обойдусь.

– Все оказалось куда сложней, чем даже сам я мог себе представить, – сказал Брис. – И однако я намерен исполнить обещание, данное адъюнкту. Я также не ожидал бы, что свое решение изменит королева Абрастал. Наши высокие титулы – не более чем стечение обстоятельств. Выдающиеся таланты и способности вместе с ними не передаются, о чем я и она прекрасно осведомлены. Смертный меч Геслер, тот факт, что вы командуете самой могущественной армией альянса, сомнению не подлежит. Как следствие, вам придется также взять на себя и груз общего командования.

На Геслера было жалко смотреть.

Выругавшись, Ураган развернулся и зашагал к поджидающему его к’чейн че’маллю. Маленькая собачонка затрусила следом. Геслер пожал плечами.

– Нас вполне устраивало то, как мы все организовали, – боги, как давно все это было-то. Мы скрылись в занюханном гарнизоне в вонючей рыбацкой деревушке. Залегли так глубоко, что уже поверили, будто мир про нас забыл, чего мы, собственно, и добивались. И вот до чего оно дошло. Нижние боги.

Брис склонил голову набок.

– И с тех самых времен вы вместе с адъюнктом?

– Не совсем. Нас затянуло в Вихрь – так звался мятеж. В чем мы склонны винить имперского историка и никого иного. Впрочем, не важно, во всем этом нет ничего интересного – вышел бы просто невеселый рассказ о том, как нас таскало и швыряло через добрую половину этого треклятого мира. При этом ничего особенного мы не делали, просто пытались остаться в живых – и вот до чего все дошло.

– Раз уж вы со своим другом чувствуете себя в ловушке, – спросил Брис, – отчего вам не бросить все и не уйти? Вы сами сказали, что все равно оба фактически дезертировали.

Геслер удрученно взглянул на Свища.

– Оттого, – прошептал он тоном приговоренного к смерти, – что она нам доверяет.

– Все закончилось не так уж и плохо, – заметила Араникт, когда они неторопливой рысью возвращались обратно к колонне.

Брис изучающе на нее посмотрел.

– В твоем голосе, Араникт, когда ты так напугала нас своим криком, звучала неподдельная тревога.

– Откуда берутся боги, Брис? Ты об этом что-нибудь знаешь?

Он покачал головой, не желая будить в себе память о морском дне, о позабытых обелисках, заросших слизью. Он бродил там, в замусоренных илистых глубинах, целую жизнь. Я спал, я так сильно хотел спать – вечным сном. Может статься, другим суждена иная смерть, но моя была именно такой. Я так устал, что просто не обладал волей к освобождению.

– Геслеру и Урагану, – сказала Араникт, – им ведь буквально рукой подать.

– До чего?

– До божественного статуса.

– Куру Кван любил рассуждать на подобные темы. О принятой в древней Первой империи концепции взошедших.

– А Дестриант говорила про огонь.

Он попытался ухватиться за новую тему, на которую, похоже, решила свернуть Араникт.

– Та девочка, Синн…

Араникт фыркнула.

– Да, я сейчас про нее. Огонь в самом разрушительном, в самом нерассуждающем из смыслов – она могла бы всех нас испепелить, ни на миг ни о чем не задумываясь. Если держать внутри себя подобную силу, она выжигает все человеческое. Ты уже ничего не чувствуешь. Но ты не понял, Брис, – адъюнкт потому и хотела, чтобы она была с ними.

– И как можно дальше от нее самой? Я не думаю, что Тавор способна…

– Нет-нет, Брис, причина не в этом. Но в Геслере и Урагане.

– Ты совершенно права, я действительно ничего не понимаю.

– Эти двое прошли через Обитель Огня, через то, что мудрецы Первой империи именовали Телас. Тавор хочет, чтобы Синн была с ними, поскольку никто другой не способен ей противостоять, ни у кого нет шансов пережить ее мощь. Калит верно сказала – когда Синн пробудит свою силу, там будет пламя.

– Адъюнкт предостерегала насчет предательства…

– Брис, Геслер и Ураган в шаге от того, чтобы взойти, они сами это чувствуют. И цепляются сейчас из последних сил…

– Цепляются – за что?

– За человеческое в себе, – ответила она. – Их пальцы онемели, их мускулы стенают от напряжения. Ногти потрескались и кровоточат. Ты заметил, как мальчик на них смотрит? Тот, по имени Свищ. Который стоит рядом с Синн видимым воплощением ее совести – поскольку она теперь воистину снаружи. Синн может оттолкнуть свою совесть прочь, может раздавить насмерть, и странно, что она этого до сих пор не сделала. Пусть в руках у нее и огонь, но сердце холодней льда.

– Ты хочешь сейчас сказать, что собственной силы у мальчика нет?

Она бросила на него косой взгляд.

– Адъюнкт что-то про него говорила? Про мальчика?

Он осторожно кивнул.

– И что же именно?

– Что в нем – надежда для нас для всех и что в самом конце именно его сила дарует – может даровать – нам спасение.

Она вгляделась ему в лицо.

– В таком случае, Брис, мы и правда в беде.

Предательство. Когда лицо, что мы видим перед собой, оказывается фальшивым, когда глаза лгут и скрывают то, что за ними прячется. Неужели это никогда не кончится?

Мысли его снова вернулись к морскому дну – как он и ожидал. Все эти имена скрыты у меня внутри. Имена павших. Я могу услышать любое, и каждое будет произнесено своим неповторимым голосом. Но сколько из них звучат похоже, поскольку это крик боли. И… предательства. Сколько голосов, сколько раз.

– Она доверяет этим двум морпехам, – сказал он. – Верит, что они ее не предадут. Это все, что у нее есть. Все, на что она надеется.

– Да, – сказала Араникт. – Но хуже всего то, что эта оул’данка, Калит, которая сказала, что ничего не понимает, – на самом-то деле она все понимает прекрасно. К добру это или к худу, но судьба к’чейн че’маллей в ее руках. Дестриант матроны – можно ли вообразить, что она доверяет Синн? Способна вверить ей жизни их всех? Матроны и остальных к’чейн че’маллей? Маловероятно. Она в том же положении, что и мы, – все зависит от Геслера и Урагана, а эти двое только и делают, что грызутся между собой.

– У нее, должно быть, сердце кровью обливается.

– Она в ужасе, Брис. И одинока, так одинока. Среди всего этого.

Он потер рукой лоб. Их лошади брели сейчас не спеша и без особого направления. Не заметивший того знаменосец успел ускакать далеко и сейчас приближался к колонне. С этого расстояния штандарт казался белым флагом.

– Что мы можем сделать, Араникт?

– Что бы ни случилось, – ответила она, – мы должны оставаться рядом с ними. С Геслером и Ураганом, с Калит и к’чейн че’маллями. Но если дойдет до того, что нужно будет решать, кого из них спасти, если мы окажемся перед столь ужасным выбором, то это будет… мальчик.

– Но двое морпехов вот-вот друг другу в глотки вцепятся, с этим нужно что-то…

– А, с этим. Брис, эти двое, они как братья. Могут переругиваться, даже по морде один другому съездить. Могут сколько угодно перекрикивать друг друга, вот только в противном случае все было бы гораздо хуже. Мы видим проявления их человечности – ровно того самого, что они изо всех сил хотят сохранить. Все это вроде… ритуала. Означающего заботу. И даже любовь.

– Словно двое супругов…

– Я бы все же сказала – братьев. По пролитой крови, по общей истории. Когда мы наблюдаем за их ссорой, мы слышим лишь произнесенное вслух – но не все остальное, а важно тут именно оно. Калит это еще только начинает понимать – а когда наконец поймет, часть ее тревог и страхов рассеется.

– Надеюсь, ты права.

Натянув поводья, Брис остановил лошадь и спешился. Обернувшись к синецветским копейщикам, он сделал им знак возвращаться во фланговый дозор. Араникт же сказала:

– Давай немного пройдемся. Думаю, авангард еще какое-то время без меня протянет.

Она заметно удивилась, но все-таки пожала плечами и соскользнула с лошади. Ведя животных в поводу, они двинулись параллельно колонне.

– Любовь моя, – сказал Брис, – мне ведомо молчание более глубокое – и более тяжкое, – чем кто-либо в состоянии вообразить.

– Тебе не обязательно рассказывать об этом…

– Ты ошибаешься. И однако то, что я должен тебе сказать, нужно не для того, чтобы установить между нами еще более тесное доверие, хотя и на это я тоже надеюсь. Я намерен описать нечто важное – и имеющее прямое отношение к тому, что ты сейчас сказала, и я рассчитываю, что оно – с твоей помощью – поможет нам избрать направление дальнейших действий. Скажи, что тебе известно о моей смерти?

Она чуть замешкалась, чтобы зажечь новую палочку от окурка предыдущей.

– Отравление. Несчастный случай.

– А мое тело?

– Было похищено возвращенцем.

– Похищено? Быть может, выглядело все именно так. В действительности он меня забрал. И отнес в место, где мне уже довелось побывать прежде. Где на камне было высечено мое имя. Рядом с другими бесчисленными именами.

Она нахмурилась и, казалось, принялась разглядывать тонкие сухие стебли травы у них под ногами.

– Значит, так оно и случается? С каждым из нас? Наши имена высечены на камне? Из смерти в жизнь – и обратно? Как и утверждали некоторые из мудрецов?

– Сказать по правде, я не знаю, что случается с каждым. И насколько фундаментально испытанное мной отличается от того, что суждено другим. Но чувства подсказывают мне, что мой случай в чем-то… уникален. И если бы я хотел кого-то в том обвинить, это был бы Куру Кван. Он произвел ритуал, отправивший меня в отдаленное место, может статься, в отдельный мир, в край на дне океана, и вот именно там я впервые и встретил… возвращенца. Хранителя Имен – во всяком случае я назвал его так.

– Того самого, который потом пришел за тобой? В тронную залу?

Он кивнул.

– Потому что обладал твоим именем?

– Возможно, да – но может статься, что и нет. В первый раз мы встретились с оружием в руках. И я одолел его в схватке…

– Он не справился с ролью хранителя?

– Да.

– А пришел он за тобой, – сказала Араникт, – чтобы ты занял его место.

– Думаю, что ты права. – Во всяком случае, так мне показалось.

– А те «имена», Брис, о которых ты говоришь, – теперь их никто не хранит?

– Ага, это подводит нас к вопросу о моем воскрешении. А о нем тебе известны какие-нибудь подробности?

Араникт покачала головой.

– Нет. Похоже, про это вообще мало кто знает.

– Вряд ли я тебя удивлю, если скажу, что часто об этом думаю. Меня иногда посещают воспоминания о том, чего я никогда не делал и не мог видеть. Что сильно меня беспокоило, во всяком случае поначалу. Как и ты, о своем возвращении в мир живых я ничего не знаю наверняка. Меня позвали назад? Или разбили цепи? Не знаю.

– Для того чтобы достичь подобной цели, требуется небывалое могущество.

– Что-то мне подсказывает, – сказал он с сухой усмешкой, – что тут и могущества Старшего бога будет недостаточно. Желания живых – о том, чтобы ушедшие к ним вернулись, – против законов смерти бессильны. Пройти этим путем не суждено никому, поскольку в смерти мы уже не те, кем были в жизни. Я не тот же самый, кем был раньше, – тот человек умер в тронном зале у ног своего короля.

Сейчас она внимательно смотрела на него, и в глазах ее был испуг.

– Долгое время, – продолжал Брис, – мне казалось, что я так и не смогу найти того, кем был раньше, – даже слабого его отголоска. Но затем… случилась ты. – Он покачал головой. – Только что еще я смогу тебе рассказать? И будет ли в том еще какая-то ценность помимо истин, которые мы уже делим друг с другом? Думается, вот это: меня освободили, чтобы я… что-то сделал. Здесь, в этом мире. И кажется, теперь я знаю, что именно. Впрочем, зато не знаю, удастся ли этого достичь. И не понимаю, какая в том… важность. Хранитель отправил меня обратно, поскольку я его единственная надежда. – Он бросил на Араникт быстрый взгляд. – Когда ты сказала, что Тавор верит в этого мальчика, я словно бы заметил отблеск… похожий на мерцание отдаленной свечи сквозь мутную воду… будто кто-то блуждает во мраке. И тогда я понял, что уже видел эту сцену – во сне.

– Кто-то, – пробормотала Араникт. – Твой Хранитель?

– Нет. Но я ощущал мысли того неизвестного – мне снились его воспоминания. Старинный дом, где я уже был однажды, но теперь пустой. Темный и полный воды. Как и у многого другого на океанском дне, время этого дома ушло, цель… была утрачена. Он вошел внутрь, надеясь застать дом таким же, как и прежде, но более всего надеясь на дружескую компанию. Но никого там не нашел. Они его покинули.

– «Они»? В том доме кто-то жил?

– Уже нет. Он тоже ушел оттуда и бродит теперь с фонарем. Я воспринимаю его как мифического персонажа, как последнюю душу, оставшуюся там, на глубине. Одинокий неяркий свет всего того, что у него еще осталось для других. Мгновение… – он провел рукой по лицу, чтобы вытереть слезы, – …света. Облегчения. От невыносимого давления, от тягот, от тьмы.

Они остановились. Она стояла к нему лицом, и глаза ее были полны печали.

– Он манит тебя за собой, Брис? – прошептала она. – Ищет твоей компании?

Он моргнул, потряс головой.

– Я… не знаю. Он… меня ждет. Я вижу свет его фонаря, его силуэт. Все словно волшебное, словно часть мифа. Ждет ли он души утонувших? Думается, что должен. Когда мы теряем опору, не понимаем, где верх, а где низ, – разве не то же случается, когда тонешь? Мы видим свет во мраке и думаем, что поверхность там. Только… это его фонарь зовет нас. Все дальше, вниз и вниз…

– Брис, а ты что должен сделать?

– Я слышу голос внутри себя, – ответил он неожиданно хрипло, горло ему сдавили эмоции. – Все те, кого забрало море – боги и смертные, – все, кто остался… без свидетелей. – Он поднял взгляд навстречу ее широко распахнутым глазам. – Я так же связан, как и адъюнкт, меня тоже ведет за собой некая… цель… как и ее. Возродился ли я, чтобы быть братом королю? Командовать армиями? Я здесь ответом на скорбь своего брата, на его желание, чтобы все стало как прежде? Я здесь, чтобы понять заново, что это такое – быть человеком, быть живым? Нет. Не только за этим, любовь моя. Должно быть что-то еще.

Она протянула руку и легонько коснулась его щеки.

– Мне суждено потерять тебя, Брис?

Не знаю.

Похоже, Араникт увидела этот ответ, пусть и не произнесенный, – поскольку прильнула к нему, словно не в силах стоять, и он обнял ее одной рукой.

Дорогой мой голос. Дорогое мое то, что ожидает внутри меня, – словами мир не изменить. Так было всегда. Ты взбудоражишь тысячу душ? Даже миллион? Словно ил, взбаламученный шагами и отданный на волю бесчувственному течению? Он осядет снова, просто в другом месте.

Твой силуэт, дружище, кажется мне моим собственным.

Твой свет, слабый, мигающий – мы все барахтаемся во мраке, от рождения и до самой смерти. Но ты мечтаешь нас отыскать – поскольку одинок так же, как и любой из нас. Должно быть не только это. Что-то еще.

Ради любви в моих жилах – умоляю, пусть будет что-то еще.

– Не нужно учить меня заповедям нашей веры, сэр!

Сколько всего отдано молчанию, словно это драгоценная сокровищница, хранилище, способное преобразовать собственное содержимое и превратить страхи в набор уверенных в себе добродетелей. Только страхи никуда не делись. Кованый щит Танакалиан стоял перед Кругавой. Вокруг было шумно – пять тысяч их братьев и сестер разбивали лагерь.

Под одеждой по его коже струился пот. Он чувствовал собственный запах – неприятный, кислый, смешанный с ароматом подкольчужника из неотбеленной шерсти. На плечи давила тяжесть сегодняшнего марша. Глаза щипало, во рту пересохло.

Готов ли он к тому, что должно произойти? Трудно сказать – ведь и ему самому, в конце концов, тоже приходится справляться с собственными страхами. Только как долго еще можно откладывать? И какой же момент из всех возможных мне следует считать наиболее подходящим? Миг глубокого вдоха, прежде чем испустить воинственный клич? Это вряд ли.

Нет, я сделаю это сейчас, и, надеюсь, свидетели поймут – все зрело очень давно, и окружавшее меня до сей поры молчание было не моим собственным – она меня туда загнала. И готова загнать туда нас всех – спиной к утесу, вжавшихся в трещины камня.

Железо, а твоя добродетель в чем? Поцелуй остро наточенного лезвия, дождь искр. Кровь струится по клинку, капает на снег. Только этот след за тобой и остается. Танакалиан отвел взгляд в сторону. Повсюду бурлит движение, ставятся палатки, в воздух поднимаются дымные завитки.

– Без Дестрианта нам не дано знать, что с ними сталось.

Он сощурился и снова перевел взгляд на Кругаву.

Смертный меч наблюдала, как семеро братьев и сестер ставят для нее командирскую палатку. Могучие предплечья, которые она сложила на груди, приобрели бронзовый оттенок, казавшийся столь же пыльным, как и окружающая их голая местность. Пряди волос, ускользнувшие из-под шлема, выгорели на солнце и плавали по горячему ветру, словно паутина. Если переговоры с адъюнктом и оставили раны, она этого не показывала.

– Сэр, – ответила она, – командующему Эрекале нерешительность несвойственна. Именно поэтому я и поручила ему флот. Вы же пытаетесь внести неуверенность, полагая, что сейчас для этого подходящее время – и это когда нас ждет серьезнейший вызов.

Дура несчастная, Ран’Турвиан видел, что нам предстоит. А предстоит нам предать собственные обеты. И я не вижу, как того избежать.

– Смертный меч, – начал он, стараясь, чтобы гнева в голосе не было слышно, – мы дали клятву Волкам Зимы. Вместе со своим железом мы обнажим клыки войны.

– На войну мы, Кованый щит, и направляемся, – хмыкнула она.

Когда ты, стоя перед адъюнктом, объявила, что служишь ей и никому больше, что на тебя нашло? Неужели величественность момента подействовала? Бред!

– Мы не могли предусмотреть намерений адъюнкта, – сказал он. – Не могли знать, что она нас так обманет…

Тут она развернулась.

– Сэр, мне что – приказать вам замолчать?

Танакалиан выпучил глаза. Расправил плечи.

– Смертный меч, я – Кованый щит Серых шлемов Измора…

– Болван вы, Танакалиан. И самое большое из моих разочарований.

Он дал себе слово, что уж теперь-то не отступит перед ее презрением. Не отойдет в сторону, чувствуя себя униженным и отхлестанным по щекам.

– А вы, Смертный меч, стоите сейчас передо мной как наихудшая из угроз, с которыми довелось столкнуться Серым шлемам.

Ставившие палатку братья и сестры застыли. К ним, не желая пропустить подробностей перебранки, стали подтягиваться другие. Смотрите-ка! Вы и сами знали, что этим кончится! Сердце Танакалиана бешено колотилось в груди.

Кругава побелела.

– Объяснитесь, Кованый щит. – Голос ее был резким и скрипучим. – Немедленно объяснитесь.

О, как он мечтал об этом моменте, как раз за разом воображал себе сцену, где Кованый щит стоит напротив Смертного меча. В присутствии свидетелей, которые все запомнят. Именно эту сцену. Он уже произносил про себя все то, что сейчас скажет, голосом жестким и уверенным, твердым и непоколебимым перед яростью злосчастной тиранши. Танакалиан глубоко вдохнул, окинул взглядом трясущуюся от гнева Кругаву – но теперь он ее не боялся.

– Адъюнкт Тавор – лишь женщина. Смертная женщина, не более того. Вам не следовало ей присягать. Мы – дети Волков, а не этой треклятой бабы. Сами видите, что теперь случилось. Она отправила нас путем, который словно кинжалом бьет в самое сердце нашей веры.

– Но Павший бог…

– Худ забери этого Павшего бога! «Когда раненый бхедерин ослабнет, волки могут приблизиться». Так гласит писание! Во имя наших богов, Смертный меч, Павший должен умереть от нашей руки. Но это неважно – неужели вы полагаете, что Тавор хоть во что-то ставит нашу веру? Поклоняется ли она Волкам? Разумеется, нет!

– Мы идем на последнюю войну, сэр, там наше место. Изморцев. Серых шлемов – без нас не будет и последней войны. И я не стану подчиняться…

– Последняя война? Не надо меня смешить. Никакой последней войны не будет. Когда умрет последний из людей, когда испустит дух последний из богов, сбегутся крысы и начнут грызться за останки. Конца тому не будет – ничему не будет, дура вы тщеславная! Вам лишь бы стоять поверх горы трупов, и чтобы меч отливал красным на закатном солнце. Все здесь – ради Кругавы и ее безумных представлений о славе! – Он яростно взмахнул руками в сторону собравшихся вокруг солдат. – А если всем нам ради этого осиянного мгновения предстоит умереть, разве не Кованому щиту принимать потом души погибших?

– В этом ваша задача и состоит!

– Благословить вас на убийство наших братьев и сестер? Освятить их жертву?

Ее левая рука легла на рукоять меча, наполовину уже извлеченного из ножен. Из белой она сделалась багровой. Она уже почти в состоянии берсерка. И готова меня убить. Клянусь Волками, разве вы не видите, кто она есть?

– Кованому щиту, сэр, не пристало подвергать сомнению…

– Я готов благословить нас всех, Смертный меч, во имя достойной цели. Покажите нам достойную цель. Умоляю вас перед всеми свидетелями – нашими братьями и сестрами – докажите нам, что ваша цель достойна.

Скрипнуло железо. Меч скользнул вниз, утонул в ножнах. Огонь в ее глазах неожиданно приугас.

– Итак, мы разделились, – произнесла она. – Разошлись в стороны. Кризис, которого я опасалась, наступил. Адъюнкт предупреждала меня о предательстве. – Она обвела толпу холодным взглядом. – Дети мои, что на нас нашло?

Заговорил капитан Икарл, один из последних оставшихся среди них ветеранов.

– Смертный меч. Когда спорят двое, самый сложный предмет спора может показаться простым, хотя до простоты ему далеко. Третий голос может привнести в спор разум и даже мудрость. Нам нужно провозгласить Дестрианта. Чтобы преодолеть раскол, залечить рану.

Она склонила голову набок.

– Сэр, вы озвучиваете свои мысли или многих? Мои братья и сестры хотят подвергнуть сомнению мое руководство?

Он покачал головой, хотя и неясно было, что именно он намерен отрицать.

– Смертный меч, мы присягнули Волкам Зимы – но без Дестрианта нам до них не дотянуться. Мы оторваны от своих богов и потому страдаем. Кругава, дочь Накалат, разве ты не видишь наших страданий?

Явно потрясенная, она вновь перевела потухший взгляд на Танакалиана.

– Кованый щит, вы рекомендуете нам предать адъюнкта Тавор?

Вот оно, прозвучало. Наконец-то прозвучало. Он повысил голос, заставляя себя оставаться твердым и спокойным, не выдав даже намека на триумф.

– Вой Волков возвещает войну. Наша вера родилась среди снегов нашей отчизны, под злобным ледяным дыханием зимы. Мы научились уважать и почитать диких зверей, волков, что делили с нами горные ущелья и мрачные леса. Пусть даже мы когда-то на них и охотились. Мы их понимали или, во всяком случае, считали именно так…

– Нет никакой нужды повторять…

– Неверно, Смертный меч. Эти слова сейчас нужны. Более того, жизненно необходимы. – Он взглянул на остальных, собравшихся сейчас вокруг безмолвной толпой. Пять тысяч. Все братья и сестры. Вы меня слышите. Вы должны меня услышать. Обязаны. – Среди нас обнаружился раскол, но кризиса было не избежать, и не стоит закрывать на него глаза. Кризис вызван присягой, которую Смертный меч дала адъюнкту. Мы должны встретить его лицом к лицу. Здесь. Сейчас. Братья, сестры, мы с вами заглянули в глаза зверям – избранным нами диким существам – и в своей самоуверенности объявили их своими братьями, сестрами, сородичами.

Послышались гневные голоса, хриплые возражения. Танакалиан воздел вверх руки и держал их так, пока вновь не воцарилась тишина.

– В своей самоуверенности, – повторил он. – Мы не умеем читать мысли волков – как и собак, как и обитающих в северных морях дхэнраби. И однако приняли для себя древнейших из богов – Господина и Госпожу студеной зимы, всех прочих зверей, всего, что есть в мире дикого. Мы поклялись в верности тому Дому – той Обители, – к которой мы не принадлежим…

Протесты сделались еще громче и утихли на этот раз не скоро. Танакалиан терпеливо ждал.

– А вот войну, напротив, мы знали прекрасно. Разбирались в ней так, как не способен ни один дикий зверь. Так не следовало ли нам ее и сделать собственной целью? Стать мечом и защитником для всего дикого, для волков и всех зверей, лесных, морских, горных и равнинных? – Он повернулся к Кругаве. – Смертный меч?

– Об этом шептали нам самые старинные из чувств, – ответила она, – что прекрасно известно каждому. И мы, сэр, с этого пути не свернули. Не свернули.

– Свернули, Смертный меч, если намерены и дальше следовать за адъюнктом, если намерены занять ее сторону в войне, которой она ищет. Настало наконец время, когда я должен поведать всем о последнем предупреждении Ран’Турвиана, которое он высказал перед самой смертью, о тех жестких, обвиняющих словах, с которыми он отверг мои объятия.

Потрясение повисло в воздухе, словно гром, отдаленный настолько, что никто его не слышал, но все почувствовали. Дрожью, отдавшейся прямо в костях. И все это приближается, стремительно движется на нас…

Кругава вытаращила глаза и была сейчас в явном замешательстве.