Текст книги "Когда жизнь останавливается: травма, привязанность и семейная расстановка. Источник любви: теория и практика «семейных расстановок»"

Мы все родом из той или иной семьи, и хотя мы, возможно, этого не осознаем, но у каждого из нас есть нечто незавершенное в отношениях с родственниками. Поэтому данный терапевтический метод может оказаться полезным для всех, у кого есть или когда-то были мать и отец.

Любой человек, воспользовавшийся возможностью собрать членов своей семьи в расстановке по Хеллингеру, обнаружит, что полученная картина в точности представляет отношения между членами его семьи, а также увидит в ней некий скрытый смысл.

Однако с помощью расстановок можно решить не только семейные проблемы. Возможно, у вас есть трудности, не связанные с семьей. Например, вы никак не можете встретить любимого или любимую. Или ваши отношения с партнером зашли в тупик. А может быть, вы прозябаете на работе, которую терпеть не можете. Или с трудом зарабатываете на жизнь. Возможно, вы чувствуете, что ваша болезнь носит психосоматический характер. Или, наоборот, в вашей жизни вообще ничего не происходит, она пуста и бессмысленна.

Во время расстановки вы можете работать со всем, что вызывает у вас эмоциональный дискомфорт или затруднения в практическом плане, поскольку корни почти всех психологических проблем кроются в неразрешенных семейных конфликтах. Препятствия, мешающие нам наслаждаться полноценной жизнью, не возникают на пустом месте. Простого понимания того, что мои личные трудности являются отражением некой большей дисгармонии, которую испытывают все, с кем я рос и кто жил до меня, оказывается достаточно для того, чтобы расслабиться.

Допустим, к семейному терапевту приходит клиент с проблемой здоровья – периодические вспышки псориаза, распространенное кожное заболевание, часто имеющее психологическую основу. Клиент хочет расставить свою родительскую семью, поскольку считает, что это может помочь.

Чтобы сделать расстановку, терапевт собирает группу. Участников в группе должно быть несколько больше, чем имеющих для клиента значение членов его семьи. В начале сессии клиента просят выбрать того, кто будет замещать его отца, мать, его самого, и еще тех, кого он считает важными для себя людьми. Возможно, позже его попросят выбрать кого-то еще. О том, кто является для клиента важным, я расскажу чуть позже.

Клиент подходит к участникам и дотрагивается до них обеими руками, затем, полагаясь на свое внутреннее чувствование, расставляет их по залу. Молча он выбирает для каждого то место в комнате и то положение, которое ему кажется правильным. Заместителям не придают какую-то определенную позу или жест. Они не должны что-либо произносить. Каждый из них просто стоит там, где его поставили.

Таков классический способ проведения расстановки. Конфигурация складывается спонтанно, в ней используется пространство комнаты и отражается то, как клиент чувствует отношения родственников друг к другу.

На индивидуальных сессиях, когда нет других людей, терапевт использует любые подручные средства, например, членами семьи клиента могут быть подушки, стулья или листы бумаги. Некоторые даже используют туфли. Но когда семейная расстановка делается на семинаре, то роли значимых членов семьи исполняют люди.

После того, как клиент определил место каждого из заместителей, он садится и пассивно наблюдает за происходящим. Как только участники расставлены, между отдельными членами семьи начинают проявляться некие взаимоотношения.

Роль терапевта, или посредника, заключается в том, чтобы увидеть корень проблемы, проявленный в конфигурации данной семейной системы. Затем он может начать движение в сторону решения проблемы, в ходе которого он спрашивает заместителей, как они себя чувствуют на том или ином месте, и помогает им найти новое, более гармоничное положение внутри системы.

Так как моей целью в этой главе является объяснение базового формата, я не пойду дальше этого примера. В книге будет много возможностей наблюдать за дальнейшим развитием подобных сессий.

Наилучшим образом расстановка удается тогда, когда у клиента есть настоящая мотивация или крайняя необходимость что-то понять или увидеть. Хотя многие не знают, в чем состоит их настоящий запрос, и даже удивляются, когда он возникает, лучше, чтобы у клиента было представление о том, что ему хотелось бы получить от расстановки.

Для того чтобы расставить семью, нужна всего одна сессия, а не целая серия встреч. Терапевт или ведущий – эти термины взаимозаменяемы – исследует специфическую динамику семьи, помогает клиенту осознать ее и принять произошедшую перемену, а также решение проблемы, каким бы оно ни было. Затем терапевт заканчивает сессию. Клиенту не следует обсуждать полученный опыт или что-то с ним делать – в нужное время изменения начнут происходить как бы сами собой. Возможно, вскоре после того, как в сознании клиента произойдут некие подвижки, он вновь захочет сделать расстановку. И новая сессия будет проводиться совершенно независимо от предыдущей.

Тем, кто участвуют в расстановке в качестве заместителей, не нужно заранее готовиться, им незачем что-то знать о семье клиента. Кроме того, что обычно мы выбираем заместителей того же пола, что и прототип, в принципе не важно, кто кого будет замещать.

После расстановки клиенту не нужно делать что-то специально. Каким бы ни было на него воздействие сессии, оно будет протекать незаметно, само по себе, внутри бессознательной части его ума. Одного соприкосновения с тем, что лежит глубоко в подсознании, уже достаточно.

Поняв нечто о динамике своей семьи, клиент может начать иначе себя вести, строить свою жизнь по-другому. Но это будет его спонтанным откликом, а не интеллектуальным решением или планом. Если перемене суждено произойти, то это случится лишь после того, как она вызреет в самых укромных уголках его души.

Лишь глубокое осознание приводит к переменам. Когда вы понимаете, что сливы, которые вы собираетесь съесть, вовсе не сливы, а твердые камни, вы тут же их выбрасываете. Когда понимание происходящего охватывает все уровни вашего существа, то есть вы начинаете осознавать действительность не только умом, но и сердцем, и телом, вы уже не можете поступать так, как поступали раньше.

Возможно, в процессе расстановки вы обратите внимание на какой-то серьезный семейный конфликт, или же вы увидите его в новом свете и в результате поймете, как вам правильно поступать в дальнейшем.

Многое зависит от того, насколько глубоко вы способны понимать и воспринимать то, что происходит во время вашей расстановки. Например, может всплыть что-то, касающееся ваших отношений с бывшей женой и дочерью. Позже, возможно, вы себе скажете: «Да, мне нужно быть более ответственным по отношению к дочери». И, конечно, это правильно, что вы, ее отец, начнете оказывать ей больше поддержки.

Важно помнить, что Семейные расстановки не разбираются с проблемами в обычной психологической манере, приводя клиента к какому-то особому выводу или решению. У этой терапии другая концепция, хотя многие клиенты поначалу ждут, что у них что-то «разрешится». Ценность метода заключается в том, что мы соприкасаемся с некой правдой или реальностью, которая отражает и нас самих, и сложный клубок наших семейных связей. Мы начинаем понимать динамику отношений в нашей семье, и это приносит огромную пользу. Конечно, во время сессии будет происходить движение, вещи будут меняться, а люди подойдут ближе к тому месту, где царят мир и согласие, но так происходит не всегда.

Люди склонны думать, что важно лишь чувство гармонии и покоя. Это понятно, однако не все так просто. Иногда оставаться в трудной ситуации и ничего не предпринимать, давая созреть пониманию, оказывается более ценным и важным. Даже если терапевт заканчивает расстановку, на которой как будто ничего не произошло, в долгосрочной перспективе это может быть именно то, что было необходимо. Сам Хеллингер часто говорил своим клиентам: «Ничего не могу для вас сделать», что звучит довольно сурово. Но на тот момент это могло быть единственным способом приблизить решение проблемы в будущем.

Таким образом, настоящее изменение происходит после сессии, а не во время нее. Вы начинаете избавляться от старых застывших представлений о себе и чувствовать себя более естественным, настоящим и свободным. И дальше мощные жизненные силы влекут вас вперед. Внутренний рост – это естественный процесс, а не специально запланированное действие или событие.

Сорокалетнему Максу из Австрии трудно находить контакт с людьми. Он чувствует себя одиноким. Ему кажется, что он не способен выразить то, что происходит у него внутри. В предварительной беседе я выяснил, что отец его матери умер, когда ей было всего три или четыре года.

Из двадцати пяти участников семинара Макс выбрал заместителей на роль отца и матери, а также на роль самого себя и поставил всех троих лицом в одну сторону, отца и мать рядом, а себя перед ними, к ним спиной. Итак, мать пристально смотрит на сына, а тот грустно смотрит в пол.

Я спрашиваю заместителей, как они себя чувствуют, и мать заявляет, что для нее самым важным является сын, а мужа она почти не замечает. Заместитель Макса говорит, что не может смотреть на родителей и испытывает большую грусть.

Теперь я ввожу в расстановку заместителя умершего деда и кладу его на пол перед сыном. Мать продолжает смотреть на сына, в то время как сын приближается к деду и ложится рядом с ним. Теперь мать начинает проявлять некоторый дискомфорт и неловкость, тогда как сын выглядит спокойным и расслабленным рядом с дедом.

Я предлагаю сыну встать, а матери лечь на его место рядом со своим отцом. Теперь ей становится хорошо, а сын подходит к отцу, облегченно вздыхает и обнимает его.

Я прошу всех встать, а мать прошу посмотреть на своего отца. Это заставляет ее расплакаться и, наконец, обнять его. Затем мы расставляем всех по-новому, такую расстановку мы называем разрешающей: вначале дед, затем мать слева от него, затем отец и, наконец, сын.

В этот момент я приглашаю клиента занять свое место в расстановке, а его заместителя – занять место среди наблюдателей. Я прошу клиента посмотреть на деда, поклониться ему и сказать: «Дорогой дедушка, я испытываю к тебе глубокое уважение!» Затем он смотрит на мать и говорит ей: «Дорогая мама, я храню в своем сердце твоего папу. Я твой единственный сын, и я не могу заменить тебе твоего отца. Пожалуйста, взгляни на меня как на своего сына и позволь мне подойти к своему отцу». Затем он подходит к своему отцу, обнимает его и с большой любовью и чувством облегчения говорит: «Дорогой папа, пожалуйста, не оставляй меня!»

Давайте посмотрим, что здесь произошло.

Пристальный взгляд матери на своего сына показывает, что она воспринимает его не как сына, а как важную фигуру из прошлого. В то же время взгляд сына, направленный в пол, указывает на то, что он смотрит на мертвого человека, – многие расстановки подтверждают, что взгляд, направленный в землю, есть на самом деле взгляд на человека, который умер. Оба наблюдения подтверждаются чувствами заместителей. Создается впечатление, что сын делает что-то ради матери.

Зная, что отец матери умер в раннем возрасте, можно допустить, что Макс смотрит на своего деда. Макс продолжает нести в себе чувства матери, боль ранней утраты, которую она, возможно, никогда не позволяла себе выразить по-настоящему, и в то же самое время он отождествляется со своим дедом. Более подробно я расскажу о перенятых чувствах в следующих главах. Отождествляясь с отцом матери, Макс оказывается неестественным образом привязан к ней эмоционально, и хотя он уже взрослый мужчина, он не в состоянии оставить ее и идти своим путем. В результате у него появляются трудности в общении со своим отцом и неспособность обрести мужскую силу. Все это могло стать причиной его настоящей проблемы.

В начале сессии это всегда – лишь предположение, которое проверяется тем, как реагируют заместители. Мы вводим в расстановку недостающий персонаж – в нашем случае умершего деда. Если это не производит никакого видимого эффекта, то, скорее всего, наша гипотеза неверна. Если же эффект сильный, значит, мы нашли корень проблемы.

В нашем случае отождествление Макса с дедом стало очевидным в тот момент, когда его заместитель почувствовал притяжение к деду. Как только это обнаружилось, решение проблемы нашлось само собой: матери нужно завершить незаконченные отношения со своим отцом, столкнуться лицом к лицу с болью утраты. Сыну же нужно отдать ей эту боль и стать ближе к своему отцу.

В процессе поиска решения все присутствующие замечают облегчение, которое испытывают участники, особенно заместитель клиента. Макс выглядит так, как будто у него гора свалилась с плеч.

Все это признаки того, что мы точно определили проблему и движемся в направлении ее разрешения, а также в направлении большей расслабленности и внутренней свободы. Понимание скрытых семейных переплетений, из-за которых у членов семьи возникают трудности, дает нам ключ к разрешению насущных проблем. Этим мы и займемся в последующих главах.

Почему мы поступаем так, а не иначе? Откуда мы знаем, что правильно, а что нет? Как мы решаем, что делать, а чего не делать? Ответ на эти вопросы дает наше внутреннее чувство, которое мы называем совестью. Это механизм сознания, в котором записано, какие ценности для нас важны, а от чего нам следует отказаться.

Каким образом и у кого мы переняли эти ценности? Мы узнаем о том, что считается хорошим, а что плохим, от сообщества, в котором растем. Нация, племя, клан или секта, в которой мы родились и к которой принадлежим, учат нас. Основным звеном передачи ценностей внутри социальной группы служит семья, и в особенности – наши родители.

Принадлежность к определенной социальной группе позволяет нам выжить. Стремление быть частью большого сообщества уходит корнями в доисторическое прошлое, когда изгнание из первобытного племени означало неминуемую смерть. Поэтому мы инстинктивно стремимся держаться вместе. Потребность в принадлежности к группе рассматривается как одна из базовых потребностей человека.

Наше желание следовать ценностям, господствующим в том обществе, где мы родились, тесно связано с инстинктом самосохранения. Мы рождаемся беспомощными, ничего не знающими об этом мире существами. Наши родители хотят, чтобы мы выжили, поэтому учат нас «правильному» поведению и «правильному» отношению к жизни. Они хотят, чтобы мы соответствовали обществу, в котором живем, и чтобы оно в свою очередь приняло нас как своих новых членов.

Вы когда-нибудь думали, почему родители так беспокоились о том, что скажут соседи, если вы плохо себя вели – например, бросали фантики от конфет к ним под дверь, или слишком громко кричали во дворе, или оставляли сломанные игрушки на проезжей части? Помните, с какой укоризной смотрела на вас мать?

Это не просто боязнь злобных соседей. Подобное отношение возникает из-за унаследованного нами с древних времен инстинкта выживания. Именно он управляет нашей совестью. Внутри нас живет глубочайший страх социальной изоляции, страх быть отвергнутым, страх стать изгоем общества. И боимся мы не только за себя, но и за своих детей, поскольку на очень глубоком уровне коллективного бессознательного изгнание означает смерть.

Возможно, вы знаете об этом не понаслышке, если вам когда-нибудь приходилось испытывать на себе бойкот со стороны одноклассников или однокурсников. Может быть, сегодня события того времени не кажутся нам существенными, но, тем не менее, этот опыт чрезвычайно нас травмировал, спровоцировав наши самые глубинные страхи.

Совесть похожа на социальный барометр: если мы расслаблены, нам комфортно и нас ничего не беспокоит, это значит, что мы следуем общепринятым нормам поведения, и нашему праву на принадлежность ничто не угрожает. Если же мы чувствуем себя виноватыми, значит, мы поступили против правил. Из-за того, что мы хотим принадлежать к разным группам одновременно: к семье, к компании, в которой работаем, к определенной конфессии, к нации, к футбольной команде, – наша совесть заставляет нас поступать каждый раз по-разному, хотя было бы совсем неплохо, если бы все группы опирались на одинаковые ценности.

Наша совесть ведет нас разными дорогами даже в отношениях с отцом и матерью. В детстве мы быстро понимаем, что нравится папе, чего ждет от нас мама, и как нам себя вести с каждым из них, чтобы нас любили. Например, ребенок, берущий конфеты из жестяной баночки на кухне, может не испытывать никаких угрызений совести перед отцом, который его постоянно балует и разрешает есть сладкое, и в то же время чувствует, что провинился перед матерью, которая заботится о его здоровье.

Таким образом, совесть ведет нас по жизни. Примечательно то, что с возрастом мы лишь укрепляемся во мнении, что наша внутренняя система ценностей является нашей личной, уникальной и ни от кого не зависящей. Какой бы механизм ни заставлял нас действовать «правильно», он глубоко укоренен в нашем характере, и часто нам кажется, что он является неотъемлемой частью нашей личности, нашей индивидуальности.

Однако правила, которым следует совесть, – это отнюдь не скрижали, высеченные в камне. Иногда то, что хорошо в одной культуре, совершенно неприемлемо в другой. Если на Западе, например, вам что-то подарили, то предполагается, что вы выразите благодарность. Однако если кто-то преподнес вам презент в Индии, то на ваше «спасибо» он может даже обидеться.

Запреты одной религии могут считаться совершенно невинным поведением в другой. Христиане после захода солнца свободно едят и пьют вино, а вот джайнам это категорически запрещено. В Индии считается естественным находить мужей или жен для своих детей. Христиане же и иудеи сочтут подобный подход к браку довольно странным.

Не соглашаться с обычаями и устоями той группы, к которой мы принадлежим, означает испытывать глубокий внутренний конфликт. Чем сильнее я хочу принадлежать к определенному сообществу, тем больше мне приходится подстраиваться под его правила, и тем большим оказывается разрыв между ценностями моей группы и ценностями других групп. Конфликт между разными системами ценностей является основной причиной всех войн и религиозных столкновений. В последние годы мы наблюдаем за тем, как фанатичные террористы совершают ужасающие акты во имя религии или веры с абсолютно чистой совестью.

Чем строже мораль, тем громче внутри нас звучит голос совести. Люди высоких моральных ценностей обычно очень сильно привязаны к своей семье, религии или культуре.

У каждого из нас внутри есть этот механизм – совесть. Когда я чувствую себя виноватым, я обычно пытаюсь сделать все, чтобы исправить положение. Тогда неприятное чувство вины уйдет, а мое право на принадлежность к определенной группе будет восстановлено. Муж, позволивший себе флиртовать со своей секретаршей, может испытывать потребность купить жене цветы. Подросток, укравший деньги из маминого кошелька, чтобы купить себе чего-нибудь вкусненького, может испытывать желание во всем признаться, чтобы спокойно спать по ночам.

Совесть формируется в детстве. Основная потребность каждого ребенка – это быть с мамой, а позже и с папой. Его любовь к родителям безусловна, потому что иначе он просто не выживет. Стремление сохранять связь с родителями – врожденный, очень мощный инстинкт, присущий всем млекопитающим. Так природа обеспечивает малышу его выживание. Без матери ребенок зачахнет и умрет, поэтому он будет делать все, чтобы оставаться рядом с нею.

С возрастом наша потребность в принадлежности расширяется. Постепенно мы устанавливаем контакт и с другими членами семьи. Мы начинаем чувствовать, что принадлежим именно к этой семье, а не к какой-то другой. За пределами семейного очага мы знакомимся с разными людьми и обретаем социальную принадлежность к еще большей группе. Стремление быть частью коллектива, будь то узкий круг друзей или огромное религиозное сообщество, отражает наше желание найти свое место в этом мире.

Наша потребность в принадлежности настолько велика, что, когда нам приходится жить в другой стране, мы можем преувеличивать значение обычаев родной среды. Например, индус, живущий в азиатском сообществе в Торонто, может оказаться более ревностным поборником индийской культуры, чем его родной брат, живущий в Дели.

Если небольшая группа боится быть поглощенной другими, более многочисленными группами, то ее члены стараются держаться друг друга и часто противопоставляют себя членам бо́льших групп. Во всем мире, на Орхард Стрит в Нью-Йорке и на Брик Лэйн в Лондоне, иммигранты объединяются в диаспоры, чтобы укрепить свое чувство принадлежности и обеспечить себе выживание.

Одним словом, у каждого из нас есть потребность в принадлежности к той или иной группе. А группа – это «система», диктующая нам свои правила. Любые наши действия, вне зависимости от того, поступаем мы по совести или против нее, отражаются на качестве нашей связи с определенной системой. Если мы совершаем что-то, разрушающее эту связь, то наша совесть не дает нам покоя: мы чувствуем себя виноватыми в ожидании наказания. На самом деле мы даже рады наказанию, поскольку оно спасает нас от гораздо более тяжкого испытания, которому мы могли бы подвергнуться, – от изгнания.

Очевидно, что чувство принадлежности и наша преданность человеку или группе зависят от того, насколько значимыми являются для нас отношения с этим человеком или группой. Как я уже сказал, сильнее всего мы связаны с первыми людьми в нашей жизни, то есть с родителями. А память о первом контакте с матерью остается с нами навсегда.