Текст книги "Моя сумасшедшая"

Но снова обошлось.

В другой раз она сказала мужу и вовсе несуразное: родителям срочно потребовались какие-то затерявшиеся документы, придется поискать у них дома. На его рассеянный вопрос: «Забрать тебя, и сразу отвезем?» – Юлия, нисколько не смутившись, ответила: «Я перезвоню…»

Она предчувствовала, что все кончится разрывом с Казимиром. Пришла гораздо раньше назначенного времени, проветрила комнаты, вытерла пыль, убрала с глаз забытую племянником игрушку. Постояла с папиросой у открытого окна. Заглянула соседка, спросила, как мама, пожаловалась, что все разъехались, квартира пустая, не с кем даже поговорить, и убежала по делам…

Если бы Казимир не завел разговор о своей жене, она бы не потребовала прекратить эти безнадежные встречи. Но Марьяна тут была ни при чем. Для Юлии не имело значения, за что он ее, нелюбимую, так ценит и превозносит. Она просто боялась за него. О чем и сказала Казимиру, когда тот спросил, чем это она так подавлена. «Маячня!» — легкомысленно отмахнулся он от ее слов. «У меня такое впечатление, – медленно проговорила она, – что мы с тобой, как подростки, играем в прятки на развалинах, не думая о возможных последствиях…» – «Так для тебя это игра? Ну-ну. Пани любит острые ощущения…» – прищурился Казимир и стал неторопливо натягивать рубашку.

От обиды у Юлии судорогой свело горло: знал бы он цену этим «острым ощущениям»… «У тебя жуткий характер, – наконец сказала она. – Ты видишь только себя…» – «Какой есть. Пока никому не навязывался… ни в друзья, ни в любовники!» – не попрощавшись, он хлопнул дверью и оставил ее одну.

Ей пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы просто открыть глаза. Встать, одеться, накрасить губы, выйти в коридор к общему телефону и набрать домашний номер. Муж уже должен вернуться со службы.

Так оно и было.

– Я ничего не нашла, – вяло проговорила Юлия в трубку. – Поэтому поездка отменяется… Скоро буду дома.

– Ты чем-то расстроена? Голос у тебя какой-то странный…

– Тут душно, и голова разболелась. Наверное, будет гроза.

– Так! – сказал Балий, и она явственно представила, как он осанисто расправляет плечи. – Не вздумай никуда уходить. Я немедленно высылаю за тобой машину…

После этого до самого переезда за город Юлия из своей квартиры больше не выходила.

Балий возвращался поздно, к полуночи, – и ей было спокойно одной. Она приняла решение и смирилась. И когда Вячеслав Карлович объявил, что они съезжают с городской квартиры до конца сентября, а уж в сентябре он возьмет двухнедельный отпуск и они отправятся в Крым, Юлия равнодушно ответила – будет так, как он решил. Занялась переездом и с неожиданной охотой стала устраиваться на даче; муж казался довольным. В его отсутствие она гуляла с собаками по окрестностям, иногда обедала с Вероникой Станиславовной – сам Филиппенко был в отъезде, возилась с хозяйством. Но чаще пряталась от жары на просторной веранде, сидя в плетеном кресле с книгой на коленях…

2

Незадолго до конца июня Вячеслав Карлович, оживленно потирая руки, объявил, что предстоит охота.

– Что за новости среди лета? – удивилась Юлия. – Ведь не сезон. А как же запрет?

– О чем ты толкуешь? – с досадой воскликнул Балий. – Что ты знаешь о запретах? За прошлую зиму волки так обнаглели, что по дворам шастают. Общество рыболовов и охотников не могло не откликнуться на просьбы местного населения… – он усмехнулся и предостерегающе поднял ладонь, явно не желая продолжать бессмысленный спор.

– Как бы там ни было, понадобится твоя помощь. После облавы к вечеру мы вернемся на дачу. Надеюсь, ты сумеешь все организовать так, как только ты это умеешь. На должном уровне.

– Вячеслав, – Юлия вскинула на него глаза, – а без этого никак нельзя обойтись? Я совершенно не расположена устраивать приемы. Не мучай меня!

– Невозможно! – он развел руками. – Все решено. И прошу – не делай мученическое лицо. Из города подъедут жены…

– Господи помилуй!

– Нам необходимо встряхнуться, – Вячеслав Карлович повысил было голос, но спохватился: – Юлия, в последнее время мы живем, как затворники в скиту. Сворачивай дискуссии. Люди приедут – и точка.

Организовать «прием» было несложно – оставалось лишь убедить Балия обойтись без купеческого размаха. Сам он был неприхотлив в еде и питье, как и многие из его круга. Однако подступиться к нему было непросто: все его мысли теперь занимала предстоявшая в субботу облава. Охотничьим забавам Вячеслав Карлович отдавался со страстью и впадал в бешенство, если что-то шло не так или просто не везло. Тогда приходилось по нескольку дней пережидать, пока он откипит, остынет, забудет проигрыш…

Во второй половине назначенного дня Юлия сервировала просторный стол в большой гостиной на первом этаже, которая одновременно служила столовой. Вместе с ней хлопотала и домработница, вызванная из города и принаряженная по такому случаю в новое форменное платье. Раиса то и дело поправляла сползающую на взмокший лоб кружевную наколку.

– Да снимите вы ее, Рая! Зачем мучиться? А заодно и дурацкий передник. К чему этот маскарад? – Юлия наклонилась, поправляя цветы в вазе. – Ну что, как будто все?

– Не могу, Юлия Дмитриевна. Вячеслав Карлович велели обязательно в таком виде, – проговорила женщина, однако наколку сняла и пригладила растрепавшиеся волосы. – Пойду посижу в кухне, отдышусь чуток. Кличьте, как гость повалит…

Юлия кивнула, оглядывая стол.

– Ступайте, Рая. Только, будьте добры, промойте еще раз клубнику, я совсем о ней забыла. И поставьте на лед…

Точное число гостей-мужчин оставалось неизвестным; Балий смутно определил: «как сложится». С дамами тоже вышла путаница. Первой прибыла троица совершенно незнакомых в сопровождении бойкого молодого человека, который представился актером Чупрыниным. И актера, и его спутниц Юлия видела впервые. Следом явился новый директор клуба литераторов с тощей дамой-прозаиком, ухудшенной копией московской Лили Брик. Она, к великому облегчению Юлии, тут же взялась за остальных женщин, и вскоре все они оживленно стрекотали, рассевшись кружком в креслах на веранде. Затем приехала жена Смальцуги – пышная брюнетка, похожая на наливное яблоко с перепуганными темно-карими глазами. Юлия не успела сказать ей и двух слов, как затрезвонил телефон. Вероника Станиславовна с извинениями сообщила, что без Филиппенко прийти не сможет.

Бросив гостей, Юлия поднялась к себе – переодеться к ужину, и услышала, как к даче подошла машина, за ней – другая. Когда уже спускалась по лестнице, поправляя узкую бретельку открытого вечернего платья, весь дом наполнился возбужденным шумом. Где-то раздался уверенный голос Балия, хотя самого мужа не было видно; мелькнула и пропала домработница со стопкой накрахмаленных салфеток и полотенец. Навстречу попалось несколько знакомых лиц из военных, у двери топтались, беседуя вполголоса, еще не сменившие измазанной зеленью и глиной охотничьей одежды Смальцуга и заместитель мужа Письменный. Из коридора вынырнул Иван Шуст с мокрыми, наспех приглаженными щеткой волосами и, не поднимая глаз и не здороваясь, с мрачным видом заспешил в кабинет Вячеслава Карловича.

Происходило что-то незапланированное. Юлия остановилась на нижней ступеньке, раздумывая, как быть дальше. Вячеслав Карлович все еще не появлялся. Подбежала запыхавшаяся Раиса и зашептала: «Велено на веранду вино! Еще до ужина – пока мужчины приведут себя в порядок. Какое подавать?» Юлия отрезала – ни в коем случае, так не делается, и решительно направилась в кабинет, едва не столкнувшись по пути с мчавшимся оттуда Шустом.

Муж был один, говорил по телефону, низко склоняя к трубке иссиня выбритое лицо. Он уже надел свежую сорочку, но без галстука; ворот расстегнут, в свете настольной лампы поблескивает дробной испариной острая макушка.

Опустив трубку на рычаг, Вячеслав Карлович с одобрением оглядел жену с головы до ног и отрывисто проговорил:

– Все прошло просто отлично, Юлия. Охотой доволен. А теперь ступай к гостям, зови к столу, сейчас буду… Да, скажи Письменному, чтобы зашел. И прошу: сегодня никаких вопросов…

Приглашение она передала. Письменный кивнул Смальцуге, быстро взглянул на нее круглыми и блестящими, как у птицы, глазами и неожиданно шепнул на ухо:

– Несчастье у нас. Тяжело ранен Булавин…

Юлия вздрогнула.

– Господи! Что вы такое говорите! Он же опытный охотник, как такое могло случиться?

– Не стоило… Простите великодушно, Юлия Дмитриевна! Чертовщина! – спохватился Письменный. – Одним словом, я ничего не говорил, а вы меня не выдавайте. Он сейчас в больнице, крови много потерял… Вроде бы оперируют, да поздно все. Картечь она и есть картечь… Где у вас тут умыться?

Она указала, затем торопливо прошла в кухню и, пряча за спиной руки, велела Раисе откупорить и отнести на веранду белое вино. Взяла папиросу из пачки на подоконнике и, опустившись на стул, вслепую чиркнула спичкой.

Спустя минуту заглянул Вячеслав Карлович.

– Юлия! Что ты сидишь? Пора!.. В чем дело? Что ты смотришь?

Она едва сумела разжать губы.

– Как это произошло?

– Ну, ранен Булавин. На охоте всякое случается. Нечего было лезть под выстрел. Сам виноват. Еще раз прошу тебя ничего не обсуждать с гостями – это лишнее.

– Хотела бы я знать, что ты за человек на самом деле… – Юлия медленно поднялась. – Другой бы на твоем месте…

– Я не другой. И места своего никому не уступал и не уступлю, – он вдруг попытался притянуть ее к себе, но Юлия отшатнулась. – Ты сегодня… просто королева. Идем скорее – заждались…

Все покатилось обычным чередом. К третьей-четвертой рюмке гости оживились: в разных концах стола завязались громкие разговоры, мужчины все чаще выходили на веранду и в сад покурить, лаяли собаки в вольере, звенела посуда, распаренная Раиса металась между кухней и гостиной. Все это время Юлия просидела рядом с мужем, ни к чему не прикасаясь. Иногда вставала, чтобы проследить за сменой блюд или попросить домработницу подать еще спиртного. Охотники обменивались впечатлениями, актер Чупрынин угощал общество театральными сплетнями. О Булавине не было ни слова. Лишь Назар Смальцуга, наливаясь тугой краснотой, молча пил все подряд, отодвигая локтем что-то испуганно шепчущую жену.

Шуст, не прощаясь, сразу после ужина укатил в город; ссылаясь на головную боль, удалился пожилой профессор Рюриков – сосед по даче, которого неизвестно зачем позвал муж; остальные кочевали между садом и столом.

В дверях кухни Юлию схватила за локоть жена Смальцуги и несчастным голосом сообщила, что ее Назар совершенно пьян. Это и без нее было очевидно, и Юлия посоветовала женщине увезти мужа как можно скорее в город, а с утра пригласить доктора. Смальцугу, однако, отправили проветриваться на воздух, и пока мужчины с ним возились, Юлию подозвал Вячеслав Карлович.

Он был почти трезв, деловит и собран, будто и не сидел за столом, а собирался на службу.

– Займи публику чем-нибудь… – негромко произнес он, отводя ее на веранду и предлагая папиросу.

– Сейчас подадут чай, – Юлия наклонилась к спичке. – Не танцы же затевать. Я устала и хочу, чтобы все они поскорее разъехались.

– Не надо сердиться, потерпи. Ведь пока все нормально? Спасибо тебе, хорошая моя… И еще одно одолжение – свари кофе и подай ко мне в кабинет. Сама. Да, и захвати рюмки. Коньяк у меня найдется…

Юлия молча кивнула и отправилась искать прислугу.

Меньше всего ее сейчас интересовало, с кем и почему Вячеслав Карлович намерен уединиться за коньяком.

В гостиной в ней не нуждались, атмосфера была достаточно разогрета. Дамы – Юлия непроизвольно усмехнулась – затевали танцы и шарады. Стол отодвинули к стене, актер бренчал на пианино фокстроты, холодное белое вино и клубника шли нарасхват – всех донимала духота, чаю никто не хотел…

В кухне она сварила крепкий кофе, поставила кофейник и чашки на цветастый жостовский поднос и отправилась в кабинет.

Мужчин было четверо, один из них – незнакомый рослый молодой человек, который даже не взглянул в ее сторону. Форма офицера ГПУ с тремя «кубами» в петлицах сидела на нем как влитая. Очевидно, кто-то из подчиненных мужа и только что прибыл – среди гостей Юлия его не видела. Смальцуга естественным образом отсутствовал, зато, помимо Вячеслава Карловича и Письменного, по кабинету расхаживал недавно прибывший из Москвы и вступивший в должность прокурора республики Авдеенко – молчаливый господин-товарищ в очках в железной оправе, чем-то напоминавший рассерженного барсука. Плитка тщательно выстриженных усов не скрывала его обезображенной шрамом верхней губы и серых широких ноздрей. Прокурор опоздал к ужину, заметно нервничал, зато его молоденькая расфуфыренная жена немедленно завладела общим вниманием. С этой болтливой кокеткой – звали ее Адочка – Юлия за весь вечер не обменялась ни словом.

Едва она вошла с подносом, в кабинете повисла напряженная тишина. Стало слышно, как Балий, сидя за письменным столом, постукивает карандашом по ногтю большого пальца – признак напряженного внимания. Письменный принял поднос, помог Юлии расставить чашки и наполнил рюмки. В комнате было накурено досиня, массивная хрустальная пепельница набита с краями, и Юлия забрала ее, зная точно, что в кабинете есть другая, поменьше.

Муж нетерпеливо кивнул – мол, ступай, отлично.

Выходя и прикрывая за собой, она едва удержала поднос с пепельницей в равновесии, покачнулась – и сделала шаг, оставив дверь не до конца прикрытой. Внезапно до нее донеслось имя Казимира Валера.

Юлия застыла. Балий снова отчетливо произнес:

– Ну, этот-то… Мелочь. Пьяная болтовня. Да и в списках его нет… Другое дело Булавин. Очень все своевременно – он мог бы помешать. Поэтому предлагаю начинать операцию незамедлительно. Дальше давай, Леонид Анатольевич!..

Юлия не шевелилась. Мгновенно озябшие пальцы намертво вцепились в край подноса. Звякнула о хрусталь пепельницы чайная ложка, заставив сердце подпрыгнуть.

Письменный зачитывал фамилии, в большинстве незнакомые, и вдруг среди них мелькнуло: Марьяна Коваль.

– Стоп пока… Геннадий, освежи рюмки, – проговорил муж. – Это которая тайная монашка, что ли? Вместе с так называемым «отцом Василием»… есть он там у вас?

– Как не быть, – ответил незнакомый баритон, – только подобраться к нему непросто. Еще та сволочь… Я от коньяка воздержусь, Вячеслав Карлович.

– Вольному воля, – сказал муж. – Не настаиваю. Ты, Леонид Анатольевич, возглавишь комиссию, если дело дойдет до похорон. Об остальных решение принято. Что касается следственных материалов… Кто там у нас еще остался?..

Юлия перевела дух и, бесшумно ступая, двинулась по коридору, ведущему к лестнице. Внизу на пороге гостиной возникла Адочка Авдеенко. Картавя и по-московски растягивая гласные, поинтересовалась:

– Куда это вы, мивая, спгятали моего Володечку?

Юлия холодно пожала плечами, и подвыпившая прокурорша исчезла. В гостиной грянуло пианино, раскатился взрыв смеха.

В кухне, позевывая в кулак, дожидалась Раиса.

– Юлия Дмитриевна, – ахнула она, – присядьте швыденько, на вас лица нету! Бледные, как известка…

– Лучше на воздух, – Юлия наконец-то избавилась от подноса. – Душно, голова трещит… Я вас попрошу, Рая: накроете в гостиной к чаю, и на этом – все. С меня тоже довольно.

Перед тем как выйти в сад, она накинула на обнаженные плечи старую кофту, висевшую на веранде, – ту, которую обычно надевала, отправляясь гулять с собаками или на конюшню – взглянуть на лошадей. Между деревьями было темно, светилась только лампочка в беседке, но там, разглядела она, грузно навалившись на дощатый стол, в одиночестве маялся Назар Смальцуга. Юлия уже хотела свернуть с тропинки, однако он окликнул ее, да так жалобно, что она вернулась и присела рядом.

– Где ваша жена? Она очень беспокоится… – Юлия чиркнула спичкой. – Как вы, пришли в себя?

– Худо мне, Юлия… Булавин все время перед глазами. Вот как он упал после выстрела – лицом в хворост, так и… – Смальцуга осекся и уставился прямо перед собой. – Супруга… шофера пошла искать. По девкам, паскудник, таскается… А что, поехали с нами, Юлия Дмитриевна? Посмотрите дом, детей покажу… Вот ради кого жить стоит!..

Он вдруг сгреб ее руку потной ладонью и потянул к шлепающим мокрым губам.

– Дети ваши, Назар Лукич, давно спят, – Юлия осторожно освободилась. – Езжайте сами, да поскорее: вам нужно отдохнуть как следует…

– Святая правда! И знаете, жажда все время такая, чисто в Каракумах… – Смальцуга тяжело задышал и повернулся всем корпусом. – Принесите, Юлечка, драгоценная моя, попить чего-нибудь. Не в тягость, а?

– Сейчас, – Юлия поднялась. – Потерпите немного…

К дому она шла с мыслью, что этот слабый и трусливый человек, насквозь пропитанный алкоголем, непроизвольно подтолкнул ее к важному решению.

У самой веранды из темноты вынырнула фигура жены Смальцуги. Вздрагивая от ночной прохлады и едва сдерживая слезы, она сообщила, что шофер как сквозь землю провалился, а Назара Лукича в таком виде за руль пускать невозможно.

– Сам виноват: отпустил этого кобеля, – пожаловалась женщина. – Иди, мол, погуляй себе, дело долгое, может, и до утра. Я думала, он в город подался, а сейчас смотрю – машина-то на месте…

– Мужа вашего надо чаем напоить. Погорячее, – сказала Юлия. – Ведите Назара Лукича в кухню, там кушетка… Я сейчас.

Она поднялась в свою комнату, сбросила вечернее платье и переоделась в строгий темный костюм. Уложила в сумочку коробку папирос, кошелек, ключи от городской квартиры и конверт, в который сунула несколько крупных бумажек по десять червонцев. Уже выходя, заметила, что из-под двери кабинета мужа пробивается полоска света. Вернулась и, секунду помедлив, постучала.

Вячеслав Карлович открыл сам. «Что это значит?» – спросил его хмурый и озадаченный взгляд. От мужа слегка попахивало спиртным.

– Слава! – воскликнула она. – Я еду в город. Прошу тебя, у меня нервы не в порядке… Я больше не хочу никого видеть…

Балий покосился на замшевую сумочку, которую она теребила в руках.

– Ладно, не поднимай шум! – он оглянулся и прикрыл за собой дверь кабинета. – Вот что. Ты, Юлия, так и быть, поезжай домой. В сущности, делать тебе здесь больше нечего. Бери с собой Раису. Как там Назар?

– Неважно. Я отправила его в кухню – отлеживаться… Что ты ухмыляешься? Ты считаешь, что так и должно быть?

И зачем мне Раиса? Кто займется домом, когда вся эта публика разъедется?

– Можно и так, – Вячеслав Карлович задумчиво кивнул. – Через четверть часа Геннадий едет в город. Он тебя подвезет. Подожди внизу, я спущусь проводить…

Вернувшись в кухню, Юлия отдала распоряжения домработнице и наспех проглотила чашку чаю. Смальцуга спал, скрючившись на коротком топчане в углу, рядом сидела на страже заплаканная жена. Уложить Назара оказалось делом непростым – он внезапно впал в буйство, нес чепуху и порывался куда-то бежать, но в конце концов его угомонили, и он уснул. Спустя несколько минут заглянул Вячеслав Карлович, мельком взглянул на храпящего, как удавленник, пьяного, коротко бросил: «Поехали!», а уже на крыльце добавил: «Булавин умер».

Юлия промолчала.

Вскоре служебный «ГАЗ» уже мчался по совершенно пустому шоссе к городу. Юлия, откинувшись, курила на заднем сиденье. Ночной ветер из окна, открытого со стороны водителя, бил в лицо, трепал волосы, но она лишь подняла ворот жакета.

Геннадий за всю поездку не проронил ни слова – пристально следил за дорогой, одна рука на баранке, локоть другой покоится на закраине окна, губы цепко сжаты. Она смотрела на высоко подбритый затылок офицера, на плечо, перехваченное портупеей, на черную ленту шоссе и сдвоенный конус света фар, откуда в лобовое стекло со скоростью ружейной дроби выстреливали фосфоресцирующие крупинки мошкары, и чувствовала, как внутри с каждой минутой растет напряжение. Будто сама она была привязана к оставшейся позади казенной даче черной упругой резиной, которая растягивается только до известного предела.

Помогая сесть в машину, Балий спросил: когда вернешься? Юлия спокойно ответила: а когда бы ты хотел? Вячеслав Карлович бегло обнял ее за талию и пробормотал: заеду завтра вечером, сразу после работы. Жди.

Дверь захлопнулась, он вернулся к гостям.

Но сейчас она думала только о том, как попасть в мастерскую Казимира. Разумеется, муж может позвонить домой по городскому номеру. Ночью, ранним утром, днем – не угадать. И без того она будет под его контролем.

Необходимо взять себя в руки и успокоиться, сказала себе Юлия. Однако перед глазами неотвязно стоял подозрительно благодушный и даже как будто слегка рассеянный Вячеслав Карлович. Благодушие и рассеянность – вот чего в его характере просто не было. Никогда. Хотя и ненависти к нему она не испытывала. Только изумление: откуда в этом человеке такая уверенность в том, что именно он является хозяином жизни? Кто дал ему право решать, сверяясь по списку обреченных, кого первым казнить, а кому подарить еще неделю, месяц, год?

Юлия хорошо помнила один давний разговор. Спустя пару месяцев после свадьбы муж взял ее с собой в Москву. Он ехал получать орден – в числе десятка других высокопоставленных чекистов, а ей, как предписывал регламент, полагалось присутствовать на банкете по случаю награждения. В гостиницу после мероприятия они вернулись заполночь, Вячеслав Карлович был доволен всем: и наградой, и подарками, и тем, что жена очаровала боевых соратников. Этим и объяснялась необычная словоохотливость. Отхлебывая «боржоми», он расхаживал по трехкомнатному «люксу», трогал затылок и рассуждал о власти. О том, что сила ее – в железной цепи преемственности и в умении отличать своих от чужих. «Кто же эти чужие?» – спросила Юлия. «Враги!» – последовал краткий ответ. – «Где они?» – «Повсюду. В каждой щели. Все известны поименно и будут рано или поздно уничтожены. Срок давности не предусмотрен. Огнем и железом! Угодил в списки – кара настигнет неотвратимо…» – «Кто же составляет ваши списки?» – услышанное показалось ей бредом. – «А вот это тебя, девочка, не касается. Твое дело – жить. Для меня. Нас с тобой в списках нет…»

Машина затормозила прямо у подъезда наркоматского дома. Офицер распахнул дверцу и протянул Юлии руку.

– Я провожу вас до квартиры. – Она удивленно взглянула, но лицо Геннадия ничего не выражало.

– Благодарю, – проговорила Юлия, роясь в сумочке в поисках ключей. – В подъезде охрана, зачем же беспокоиться?

– У меня приказ.

Она пожала плечами и с независимым видом направилась к парадному.

Лихорадка началась позже – как только Юлия вошла в темную прихожую и повернула выключатель.

Пробежав по длинному коридору в свою комнату, она приоткрыла створку окна и дождалась, пока шум мотора отъезжающей машины затихнет. Потом сняла трубку, набрала номер ведомственного коммутатора, а когда телефонистка ответила, попросила соединить с дачей.

Долго не отвечали; наконец подошла запыхавшаяся домработница.

– Разъехались? – спросила Юлия. – Где Вячеслав Карлович?

– Какое там… Самые гульки. Велено скатерти переменить и накрывать заново… Звать?

– Не нужно. Передайте мужу: доехала благополучно, ложусь спать. Всего доброго, Рая.

Она повесила трубку и вздохнула с облегчением. Погасила свет, заперла квартиру и спустилась вниз. Холл первого этажа был освещен слишком ярко. Охранник в долгополой кавалерийской шинели проводил ее внимательным взглядом. Наплевать – пусть смотрит.

Однако на улице пришлось задержаться. Она догадывалась, что охрана в подъезде – это не главное. Сотрудники в штатском постоянно держат под наблюдением внешний периметр литерного здания, и весь вопрос в том, какая задача сегодня перед ними поставлена. Не удержалась – стоя в тени, осторожно взглянула на противоположную сторону улицы, где у ограды школы за кустами акации постоянно топтался мужчина, не снимавший перчаток.

Сейчас там никого не было. Кое-где, очень редко, светились зашторенные окна. В спешке она не взглянула на часы и не имела представления о времени. Ясно одно: любой ценой необходимо добраться к Казимиру. Заглянула в сумочку – под руку сразу же попался конверт. В кошельке оставались мелкие деньги, и она переложила их в карман жакета.

За углом Пушкинской неожиданно развернулась и быстро пошла назад. Никто не тащился по пятам. Облегчение. Впереди, у ограды строящегося дома завода Малышева, на освещенном пятачке дремал со своей клячей запоздалый «ванька». И ни души вокруг…

На ее отчаянный стук из мастерской Казимира отозвался смутно знакомый мужской голос. Дверь распахнулась – перед Юлией стоял отец Василий.

Он явно не спал, казался смущенным и озадаченным. Юлия, не раздумывая, вошла и сразу же заговорила – совершенно открыто. Казимир не появлялся, или его вообще здесь не было. На столе горела лампа, накрытая газетным листом, на диване – тощее одеяло, раскрытая книга, очки.

Тому, что она сообщила, отец Василий поверил не сразу.

– Очень странно, – проговорил он, когда она присела, переводя дух. – Притеснения властей – да, в порядке вещей, с этим мы уже свыклись. Но при чем тут политика? Вы, Юлия Дмитриевна, слишком взволнованы и все преувеличиваете. Я знаю об арестах, но…

– Выслушайте меня еще раз, – перебила Юлия. – Сегодня вечером после несчастного случая на охоте умер Александр Игнатьевич Булавин. Вы с ним были знакомы, верно? Со дня похорон Булавина, в соответствии с распоряжением, подписанным моим мужем, начнутся повальные аресты. В списке имеются имена Марьяны Коваль и ваше. Вероятно, еще чьи-то, но они мне не известны. Я это знаю так же достоверно, как то, что сейчас сижу перед вами. У вас есть сутки. И у жены Казимира, которую я не смогу предупредить, потому что мне необходимо немедленно вернуться домой…

– Я сообщу Марьяне, – растерянно пробормотал священник. – Завтра в полдень – она как раз придет меня сменить.

– Нет! Слишком поздно.

– Но я не могу уйти. Казимира нельзя оставить ни на минуту, а Марьяна за городом.

– Что с ним? Где он?

– Дипсомания, – отец Василий спокойно выдержал ее недоумевающий взгляд. – Говоря человеческим языком – запой. Сейчас спит, но в любую минуту может начаться приступ бреда. Худо.

– Вот как… – Юлия на мгновение опустила веки. – Отец Василий! Прошу вас, поезжайте к его жене прямо сейчас. Не теряйте ни минуты, – она достала из сумочки конверт и протянула: – Здесь деньги. На первое время хватит. Попытайтесь пробраться в Россию. Есть у вас надежные люди, которые смогут приютить?

– Думаю, да…

– Будьте предельно осторожны. Никому ни о чем не говорите, в особенности избегайте знакомых Казимира и Марьяны. Среди вашей бывшей паствы, я уверена, тоже есть информатор. Я останусь здесь, но на рассвете мне придется уйти. Пришлите кого-нибудь, кому доверяете.

– Благодарю вас, Юлия Дмитриевна… Есть такой человек. Он врач.

– Отлично, – она быстро взглянула на фанерную дверь, отделявшую ее от спальни Казимира. – Как зовут доктора?

Отец Василий назвал имя, которое Юлия тут же забыла.

У нее тяжело защемило сердце, когда священник, уже на пороге, троекратно перекрестил ее и исчез в темноте.

Юлия задвинула засов и вернулась в мастерскую. Убрала с дивана одеяло и подушку. Не спеша, словно впереди у нее была целая вечность, выкурила папиросу и отправилась за ситцевую занавеску, где стоял умывальник. Сполоснула холодной, пахнущей железом водой лицо, окончательно смывая следы помады и пудры.

Когда она вернулась, на диване, кутаясь в больничный халат какого-то чугунного цвета, сидел Казимир Валер. Босой, обросший ржавой клочковатой щетиной, с опухшим несчастным лицом.

От неожиданности Юлия охнула.

Художник прищурился на лампу и хрипло попросил:

– Принеси мне глоток воды… А лучше бы – яду…