Текст книги "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну"

Было, правда, одно исключение – молодой племянник Франца Фердинанда, эрцгерцог Карл. После смерти Отто Франц Фердинанд прилагал все силы, чтобы выступать в качестве опекуна для своих двух племянников. «Эта задача не так проста для меня, – доверительно признавался он, – но я использую все свои способности, чтобы воспитать их добрыми христианами, австрийцами и Габсбургами». В один прекрасный день Карл должен был сменить Франца Фердинанда на троне, и его дядя оказывал своему племяннику доверие, стараясь, чтобы он не был в стороне от политической жизни, как поступал с ним его собственный дядя Франц Иосиф.

Оставаясь нечувствительным к злобным сплетням, молодой Карл сблизился с Францем Фердинандом и его супругой, отдыхал вместе с ними и отклонял приглашения эрцгерцогини Изабеллы. «Я буду всегда оставаться вам верен», – заверил Карл своего дядю в одном письме. «Вы и тетя всегда были добры ко мне, и в знак своей благодарности я всегда буду стараться помогать вам настолько, насколько это будет в моих силах». Молодой эрцгерцог неоднократно выражал преданность своему «дорогому дядюшке». И в равной степени она относилась и к Софии, когда он заканчивал многие свои письма фразой: «Поцелуйте от моего имени руку моей тетушке». Ценя эту верность, Франц Фердинанд говорил: «Когда я стану императором, я возьму Карла с собой в Хофбург и предоставлю ему возможность работать вместе со мной».

21 октября 1911 г. в замке Шварцау в присутствии Франца Фердинанда и Софии Карл женился на Ците Бурбон-Пармской. Молодая пара стала исключительно близка с Францем Фердинандом и Софией. После нескольких недель, что провели вместе с ними Карл и Цита, племянник написал: «Дорогой дядя! Дорогая тетушка! Пожалуйста, простите меня за то, что я пишу карандашом, но я еду в поезде и испытываю глубочайшую потребность написать это письмо. Я хочу поблагодарить вас от всего сердца за то, что вы сделали все, чтобы доставить мне радость… особенно за очень добрый прием, который вы оказали мне и моей невесте, за вашу доброту и любовь. Вы не можете себе представить, как я счастлив, что вы одобрили выбор моего сердца… Я заверяю вас еще раз, что я сделаю все возможное, чтобы оправдать ваши ожидания».

Цита, как и ее муж, была рада проводить время вместе с Францем Фердинандом и Софией. Позднее она вспоминала, что как-то раз на спектакле во время антракта она поднялась к Софии и при встрече с ней неосознанно склонилась и поцеловала ей руку. «Пожалуйста, никогда не делайте этого снова на публике! – прошептала София. – Это именно то, чего ждут люди, желающие нам неприятностей. После подобных случаев я даже получала по почте письма с угрозами». Но позднее Цита представляла отношения, сложившиеся между двумя парами, более двусмысленно. Инстинктивно защищая своего мужа и являясь достаточно консервативной и ортодоксальной католичкой, она смотрела на мир через призму этих взглядов, которая порой искажала даже самые благие намерения. В ее рассказах Франц Фердинанд начинал представляться как «злой дядя», который вместе с Софией намеренно поощрял Карла «вести очень легкомысленную жизнь» с целью «испортить его» и тем самым в конечном счете освободить место на троне для собственного сына Макса.

Эти предположения и сказки были полной чушью, но Цита поверила им. Она даже как-то обвинила Франца Фердинанда в том, что, когда они поженились, выяснилось, что ее муж не был девственником. «Сохрани себя, что касается женщин!» – предупреждал эрцгерцог своего племянника. Его отец Отто жил с любовницами, рождавшими внебрачных детей, и умер ужасной смертью от сифилиса; Карлу не следовало идти по стопам своего отца, он должен был сохранять свою чистоту. Франц Фердинанд настаивал, что если уж он никак не может одолеть искушения, то нужно как минимум гарантированно защищаться от венерических заболеваний. Цита вывернула эту моральную лекцию Франца Фердинанда наизнанку, трактуя ее потом как рекомендацию посещать девушек легкого поведения. Многие сомнительные замечания, сделанные позднее Цитой относительно Франца Фердинанда, стоит рассматривать как следствие ее обиды на эрцгерцога.

Но Франц Фердинанд и сам был достаточно обидчивым и ранимым. Нежелание Франца Иосифа называть его своим наследником в молодости все еще сидело глубоко в его голове. Как бы Франц Фердинанд ни любил своего племянника, бывали моменты, когда ему бросалось в глаза, что любимчиком императора был Карл. В 1911 г. Франц Фердинанд ожидал, что он как наследник престола будет представлять императора в Лондоне на коронации короля Георга V и королевы Марии. Он был очень неприятно удивлен, когда узнал, что вопреки существующей традиции эта роль была отдана Карлу. Франц Фердинанд даже продолжал следить за статьями в прессе, где именно его племянник назывался наследником трона. При всех своих победах Франц Фердинанд все еще не испытывал полной уверенности, что именно он будет преемником короны, как будто предчувствуя, что некоторые неожиданные события еще могут удержать его от восшествия на престол.

Глава VIII
«КОНОПИШТ БЫЛ ДОМОМ»

Конопишт, с теплотой вспоминала много лет спустя дочь Франца Фердинанда и Софии, «был домом, местом наших первых воспоминаний, коконом, в котором проходила вся наша жизнь». Замок Конопишт был настоящим семейным святилищем. Он располагался в тридцати милях к юго-востоку от Праги, на вершине лесистого холма, который разделяла быстрая река, недалеко от небольшого городка Бенешево (сейчас Бенешов). Средневековый замок стал местом встреч, знакомств, удивительного уюта и убежищем от злых венских сплетен и интриг Императорского двора.

Франц Фердинанд приобрел здание XII в. в 1887 г. за 12 миллионов крон (около 60 000 000 долларов в пересчете на 2014 г.). Средневековая постройка, высокие башни и доминирующее положение над окрестностями соответствовали увлечению эрцгерцога исторической и героической архитектурой. Он потратил целое состояние на усовершенствование и модернизацию замка. Ориентируясь на стиль Йозефа Моккера, его любимого архитектора, чье увлечение готическим Возрождением разделял Франц Фердинанд, он отремонтировал номера, установил новые системы водопровода и канализации, центральное отопление, электроснабжение, ванные комнаты, лифт. Эрцгерцог даже перенес дома соседней деревни, чтобы улучшить обзор. Но ее жители в награду получили улучшенные жилищные условия, модернизацию пивоварни и новую электростанцию, снабжавшую жителей деревни электроэнергией. Был приобретен дополнительный участок земли и построены сахарный завод, каменоломни и лесопилка, которые были организованы по принципу хозрасчетного предприятия и обеспечили округе новые рабочие места.

Жизнь в Конопиште была неприхотливой и спокойной, но хорошо подходила для будущего императора. Зимой и летом первый луч света нарождающегося дня падал на укрытый тенью задумчивый замок, постепенно являя его белые стены, круглую въездную башню и красные черепичные крыши. Когда эрцгерцог только купил это поместье, старый замковый ров был засыпан землей и являлся домом семьи бурых медведей. Их выходки не представляли больших проблем посетителям, но запах в конце концов стал невыносимым, и эрцгерцог передал животных в зоопарк Шёнбрунн (Schönbrunn) в Вене.

С рассветом в Конопиште закипала жизнь. Замок наполняла целая маленькая армия слуг и рабочих: стюарды, лакеи, горничные, повара, пекари, врачи, священнослужители, няни, воспитатели, горничные, садовники, лесники, плотники, часовые, кучера, конюхи, шоферы и механики; был даже личный фотограф, запечатлевавший моменты жизни эрцгерцога и его семьи. Некоторые работники приехали, заключив контракт при Императорском дворе, другие – к уже работавшим при замке членам их семей. Но Франц Фердинанд и София применяли и более современный подход к найму рабочих, пользуясь услугами фирмы занятости Klepetár ová, располагавшейся в Праге, которая отправляла потенциальных кандидатов и членов их семей на собеседование в Конопишт.

Рано утром Йохан Юптнер, главный камердинер эрцгерцога, поднимался на третий этаж, проходил по коридорам, украшенным оленьими рогами, мимо покоев семьи эрцгерцога и будил своего хозяина. Франц Фердинанд всегда вставал рано, выскальзывал из спальни, которую он делил с Софией, и проходил в ванную. Потом, облаченный в халат, он попадал в руки к Мелличу, его личному парикмахеру. Однажды Айзенменгер увидел Франца Фердинанда с так коротко подстриженными волосами, что заметил, что «стрижка угрожающе короткая», на что Франц Фердинанд ответил, что боится начать лысеть. Франц Фердинанд, не спрашивая Айзенменгера, находил всех мыслимых шарлатанов, которые могли предложить ему лечение, и обращался к рецептам со страниц американских газет. Приняв ванну и побрившись, эрцгерцог одевался. При всей своей любви к военным Франц Фердинанд редко носил военные мундиры в домашней обстановке, предпочитая удобную одежду из хлопка или шерсти, брюки, рубашки и твидовые пиджаки; только для встречи важных гостей или в торжественных случаях он надевал один из многочисленных мундиров, что были в его распоряжении.

Эрцгерцог готовился к наступающему дню вне детских комнат. Это была эпоха, когда дети королей и аристократов были в значительной степени изолированы от своих родителей и находились под наблюдением нянь и учителей. Исключением были послеобеденный чай и некоторые формальные поводы. Дети Франца Фердинанда и Софии, «Маленькие Величества», как называли их в семье, обычно занимали дальние комнаты замка, вдали от своих родителей. Родители звонили им каждый день или отправляли письма и телеграммы. «Крепко обнимаю, папа», – неслось по проводу к детям; или: «Много теплых объятий, мама». Франц Фердинанд, рассказывал граф Оттокар Чернин, делал для детей «все что мог, все, что подсказывало его любящее сердце отца». Его дочь характеризовала его как «восхитительного» и рассказывала, что «при каждом представляющемся случае мы отправлялись в какое-нибудь путешествие или, когда мы стали старше, стреляли из окон нашего дома». Что же касается Софии, ее дочь рассказывала, что она была «сердцем и центром семьи». Она сама купала и кормила детей, а ее муж занял руководящую роль в их воспитании. Супруги души не чаяли в своих детях: маленькую Софию звали Пинки, Макса – Макси, а Эрнста – Эрни или Булулу.

Эрцгерцог всегда старался завтракать вместе с детьми в их детской, съедая за завтраком два вареных яйца, тосты, а за чаем просматривал газеты. Когда он задерживался у них слишком долго, как это не раз случалось, Паул Никич-Буле, его личный секретарь, приносил к нему утреннюю почту и клал на круглый столик, так что эрцгерцог мог начать работу, никуда не уходя. Семейная идиллия неизбежно прерывалась, когда дети, одетые в матроски, отправлялись на уроки, – тогда отец с неохотой их отпускал и принимался за свою работу.

Рабочий кабинет Франца Фердинанда с видом на замковый парк был исполнен в строгих темных тонах, с резными деревянными панелями и кожаными креслами и наполнен фарфором, тигриными шкурами, восточными коврами и множеством сувениров. На большой картине, написанной в 1901 г. живописцем Джозефом Koппау, была изображена София в белом платье с декольте, покрытом свободным тюлем, стоящая перед церковной кафедрой; с картины богемского художника Франтишека Дворака смотрела маленькая София, ее руки обнимали шею отца. Эти две картины отражали не только любовь эрцгерцога к своей семье, но и его личные предпочтения в искусстве. Франц Фердинанд был традиционалистом, не признающим стиль модерн или ар-нуво. Он предпочитал работы старой германской школы, простое народное искусство, которое можно было увидеть в работах с австрийскими сельскими пейзажами, изображения сцен традиционной охоты и морские пейзажи таких художников, как Август Рамберг и Александр Кирхер.

Никич-Буле, его советник барон Андреас фон Морсей (Andreas von Morsey), или его главный адъютант, майор Александр Брош, представляли Францу Фердинанду новости дня или важные сообщения, поступившие из Вены. Эрцгерцог читал донесения с вниманием, делая пометки своей элегантной, но слегка дрожащей рукой и задавая своим помощникам короткие уточняющие вопросы. Он говорил с заметным аристократическим акцентом и по крайней мере с большинством людей осторожно подбирал слова. Если что-то его раздражало, он был склонен проявлять свой легендарный характер. Люди шептались о припадках ярости, которым был порой подвержен эрцгерцог; он признавал их своим личным недостатком и пытался с этим бороться, но ошибки и неверные аргументы могли вызвать его «резкую отповедь». Айзенменгер, который хорошо знал эрцгерцога, отмечал, что «преувеличения и обобщения были характерны для его манеры говорить», а всплески гнева, как правило, быстро сменялись просьбами прощения за несдержанность. Он быстро давал людям оценку, которая зачастую зависела от его настроения: те, кто считался компетентным, редко заслуживали прощения за свои промахи. Но Франц Фердинанд также уважал тех, кто осмеливался говорить ему правду и отстаивал свою точку зрения. «Любую тему вы могли с ним обсудить спокойно и открыто, – рассказывал Никич-Буле. – Он первым выражал сожаление при вспышках своего бурного характера… Он не только мог выслушивать правду о себе, но и требовал ее от других, приятной она была или нет».

Каждое утро к Софии приходили камеристки и укладывали ее волосы в модную высокую прическу с помощью гребешков из позолоченного серебра, украшенных герцогским гербом. Являясь до кончиков ногтей эдвардианской леди, София обычно носила корсет, который только подчеркивал ее миниатюрную талию. Даже беременности не повлияли на ее фигуру, и хотя с годами немного пополнев, она осталась на удивление стройной. Брак и материнство только добавили ей грации, свойственной идеалу леди Belle E´poque (фр. прекрасная эпоха. – Прим. пер.). Ее живые глаза и изящные манеры, вся она целиком, говорил один ее родственник, излучала «неотразимое женское очарование».

Тщательно подобранный гардероб Софии должен был соответствовать королевскому уровню. В течение дня она обычно носила платья мягких, пастельных тонов, украшенные тесьмой или цветной марлей. Зонтики, широкополые шляпы с перьями и длинные белые перчатки добавлялись для прогулок пешком или на лошади, а для вечеров в ее гардеробе были сложные шелковые и бархатные платья, украшенные бисером, затейливой вышивкой или отороченные мехом. Как и другие модные дамы, она предпочитала такие модные венские марки, как Spitzer, Marsch и Drecol, а также наряды парижских кутюрье: Paquin, Doucet и Worth.

Герцогиня всегда была очень набожной. Каждое утро она приходила в украшенную фресками часовню Св. Губерта, располагающуюся на территории замка. Она становилась на колени перед резным готическим алтарем из Инсбрука и молилась, поднеся к лицу четки и распятие из ляпис-лазури, которые подарил ей папа римский. Она настаивала на том, чтобы и ее слуги посещали ежедневные молитвы и причастия. Отец Лани, исповедник супружеской пары, как-то сокрушался, что София слишком усердствовала в выражении на публике своей религиозности.

София использовала свое положение, чтобы спокойно заниматься благотворительной деятельностью. Она не стремилась к общественному признанию, хотя и понимала, что в глазах многих остается фигурой достаточно противоречивой. Ее правнучка Анита рассказывает, что София «поддерживала множество христианских обществ и женских монастырей, а также религиозных и благотворительных образовательных учреждений. Благодаря ее неафишируемой финансовой помощи на территории Австрии было открыто несколько монастырей и аббатств».

Вопросы домашнего хозяйства заполняли дни Софии. В то время как ее муж работал, она разбирала корреспонденцию, обсуждала меню с их шеф-поваром Робертом Доре, а по бытовым вопросам советовалась с бароном Rummerskirch, камергером, выступавшим у них в роли обергофмейстера, лорда-распорядителя. Реальное управление домом лежало на Франце Яначеке, богемском крестьянине, работавшем раньше загонщиком при императорском охотничьем домике в Эккартзау, пока не появился эрцгерцог. После того как он прослужил несколько лет камердинером, эрцгерцог пожаловал ему титул мажордома (мастера домохозяйства) и опирался на него практически во всех вопросах. «Яначек, – говорил эрцгерцог, – никогда не отдыхает и работает день и ночь».

Действительно ли Яначек находил удовольствие в такой сверхзагруженности – сказать сложно. Но такие высказывания сложили мнение о том, что Франц Фердинанд и София были очень взыскательными хозяевами; люди говорили, что эрцгерцог «очень требователен и порой даже жесток со своими слугами». Даже в наши дни гиды, проводящие экскурсии по Конопишту, утверждают, что пара была очень требовательной к своим слугам. Правда, в те времена жизнь была не очень легкой. Низкая зарплата компенсировалась жильем и питанием, форменной одеждой, бесплатным лечением, гарантиями пенсии и регулярными, щедрыми подарками на Рождество. И дело не во Франце Фердинанде или Софии – это было свойственно всему Императорскому дому.

Графиня Вильма Ланьюс фон Велленбург служила у Софии главной фрейлиной. Для ее госпожи у нее были только добрые слова. Она называла ее «доброй душой» и добавляла: «Я была искренне преданна и верна ей всем сердцем». София была очень бережливой и строго придерживалась всех правил ведения домашнего хозяйства и очень редко жаловалась на что-то. Евгений Кеттерл, доверенный камердинер императора и человек, слышавший самые разные слухи, говорил о том, что «Франц Фердинанд и София показали себя очень добрыми» по отношению к своим слугам и что вели «достаточно комфортную жизнь». Двое слуг были им чрезвычайно преданны и остались с их детьми после смерти родителей.

Утром дети отправлялись на занятия. Их комнаты, примыкавшие к апартаментам их родителей, включали в себя музыкальную комнату для маленькой Софии, игровую комнату, наполненную моделями кораблей, оловянными солдатиками, куклами, красками и большим вигвамом для игр, и классные комнаты с партами и доской на стене. Эрцгерцог, вспоминал его секретарь, завидовал «своим детям и их спокойному будущему. Во всей образовательной программе, которую он подготовил для них, не было ничего, что можно было бы считать подготовкой к будущему наследованию трона. Он хотел, чтобы его мальчики наслаждались беззаботной жизнью сельских эсквайров, а не вели искусственную жизнь при Дворе… Примерно такого же будущего он желал и для своей дочери. Он верил, что она будет в тысячу раз счастливее с человеком, которого выберет по велению своего сердца, нежели заключив брак по расчету, в который так часто вступают принцессы Императорского Дома и который приводит к печальным последствиям». Он надеялся, что, когда они вырастут, они останутся обычными людьми, живущими в безвестности, и смогут «наслаждаться жизнью, не имея материальных забот».

С этим впоследствии соглашалась маленькая София: «Мы воспитывались таким образом, что знали, что в нас нет ничего особенного». Франц Фердинанд и София хотели, чтобы их дети были культурными, но не избалованными. Дочь эрцгерцога рассказывала, что он «был строгим с нами, но никогда – грубым или несправедливым». В их жизни не было никакой излишней церемониальности: их учили избегать любого проявления снобизма, относиться к слугам с уважением, помогать им, когда это возможно, и высказывать свою благодарность. Как результат, о них говорили, что эти дети Габсбургов лучше всего воспитаны.

Французская гувернантка учила Софию, а д-р Станковски, чешский священник, был основным наставником мальчиков. Они изучали арифметику, историю, географию, религию и грамматику наряду с французским, чешским, английским и венгерским языками. Проходили уроки музыки, верховой езды, гимнастики и танцев; София унаследовала художественные таланты своей матери и стала состоявшимся художником. В определенный момент обучение на дому, по крайней мере для двух мальчиков, уступило место учебе в частной школе. Эрцгерцог выбрал для своих сыновей эксклюзивный венский Schöttengymnasium, бенедиктинскую школу-пансионат. Эрцгерцог Карл заканчивал это заведение и дал высокую оценку его учебной программе, включавшей в себя изучение классики, высшей математики и философии. Он также обратил внимание Франца Фердинанда на то, что там у его сыновей будет возможность общаться со своими сверстниками из разных социальных слоев, в том числе с детьми еврейских купцов и промышленников.

Во второй половине дня, как правило, вся семья собиралась вместе за обедом. Франц Фердинанд любил показывать своим гостям музей, который он создал на втором этаже замка. Музей состоял из оружия, доспехов и произведений искусства, доставшихся ему от герцога Модены. Он отправлялся со своими гостями на охоту или гулял по парку, если они проявляли интерес к садоводству. Эрцгерцог мог проводить в парке весь вечер, решая, где и какие деревья можно посадить, и всегда с неохотой разрешал вырубку старых. Однажды он поймал местного фермера на краже древесины и немедленно послал за властями; но еще на пути обратно в замок он изменил свое решение. «Сегодня Рождество, и еще я слышал, что семья этого мужчины очень бедная, – комментировал он свое решение, – я решил, что не буду наказывать его. Чтобы он больше не зарился на мой лес, я хочу, чтобы вы отправили ему дров на зиму, а его жене и детям в качестве рождественского подарка от моих детей передали десять крон (50 долларов в пересчете на цифры 2014 г.)». Но эрцгерцог пришел в бешенство, когда как-то узнал, что некоторые деревья были потеряны по неосторожности. «Эти леса будут когда-нибудь принадлежать моим детям, – сказал он, – и я не желаю, чтобы их наследство уменьшилось».

И это действительно было правдой. История изображает Франца Фердинанда и Софию как необычайно экономных. Говорили, что эрцгерцог «практически терроризировал дилеров», добиваясь низких цен на товары. Один из современников признавался, что эрцгерцога часто «просто обманывали» при проведении финансовых операций. Тем не менее Франц Фердинанд заслужил «репутацию сквалыги», когда речь заходила о деньгах. Говорили даже, что София, когда ехала в карете одна, настаивала, чтобы в экипаже была только одна лошадь вместо положенных двух. Но Франц Фердинанд находился в постоянной тревоге за будущее своих детей. Эрцгерцог не имел практического опыта обращения с деньгами и узнал о мире бизнеса лишь после посещения Египта. Люди часто запрашивали с него большие суммы, думая, что он как будущий император имеет неограниченные ресурсы, и его также часто обманывали на достаточно большие деньги.

Аристократические особы, говорящие о своей бедности, – это попахивало лицемерием. Но в случае с Францем Фердинандом для этого были определенные основания. Люди думали, что доставшееся ему в наследство Эсте сделало его непомерно богатым. Но это наследство и траты на его содержание перевешивали доходы: к концу 1914 г. эрцгерцог по-прежнему передавал большую часть выручки вдове герцога Модены. После того как Франц Фердинанд приобрел Конопишт, он согласился на установление многочисленных пенсий для работников замка и даже распорядился назначить заработную плату тем, кто ничего реально не делал, как например, человеку, чьей единственной обязанностью было подносить фитиль к пушке, которая стреляла в полдень (сами пушки были уже удалены из замка).

Мало разбираясь в стоимости денег, эрцгерцог порой тратил их слишком свободно на свои архитектурные проекты или на подарки для жены и детей и потом удивлялся тяжелому финансовому положению. В результате Францу Фердинанду приходилось экономить, чтобы обеспечить будущее своих детей. Герцог Модены запретил продажу какой-либо части своего наследства в Эсте. Он не мог передать наследство сыновьям эрцгерцога, которые исключались из него как дети от морганатического брака, но наследником мог стать его племянник Карл. Также дети Франца Фердинанда по той же причине не могли рассчитывать на деньги из императорской казны. Их наследством будут личные владения и доходы эрцгерцога. Эта ситуация заставляла их отца быть очень экономным, учитывая то, что его дети могли рассчитывать только на земли в окрестностях Конопишта.

Парк Конопишта предназначался для дохода, а сад – для наслаждения. Сад был величайшей гордостью эрцгерцога, он задумал и создал его с помощью двух придворных садоводов. Небольшая речка, протекающая под замком, была перегорожена плотиной, так что возникли два больших пруда, к которым приходили на водопой олени; в 1913 г. был создан альпийский сад, укрытый в тени вечнозеленых елей. Классические скульптуры из коллекции Эсте украсили пейзаж; декоративные фонтаны и посадки деревьев окружали рукотворные мостики над извилистыми ручьями, один из которых был назван «мостик Софии» (Sophiebrücke), в честь его жены. Одним из самых известных мест этого сада был розарий эрцгерцога. В начале 1898 г. Франц Фердинанд работал вместе с венским придворным садовником Карлом Мёсснером над созданием сложной круговой паттерны ниже замковой южной террасы. Здесь зацвели более двухсот различных сортов роз, собранных со всего мира и посаженных в чешскую почву к восторгу эрцгерцога. Конопишт был домом, но розовый сад – гордостью и радостью Франца Фердинанда.

Вечером дети, как правило, присоединялись к своим родителям в парке, гуляли с ними по лесу или катались в карете. Маленькая София, Макс и Эрнст любили кататься верхом, в отличие от их отца: эрцгерцог был не очень хорошим наездником и предпочитал ездить в небольшой двуколке. Однако что он любил, так это автомобили. У Франца Фердинанда были Lohner-Porsche, Daimler, а Mercedes служил ему для длительных путешествий по окрестностям. Он распугивал животных и фермеров, проносясь на большой скорости по сельским дорогам. Зимой они катались на коньках на замерзшей поверхности озер и съезжали на санках с заснеженных холмов; весной играли в теннис (в этом виде спорта Франц Фердинанд и София преуспели) и плавали на лодке. Когда дети были маленькими, у них был сенбернар; после того как в один из дней перевозбужденный сенбернар стал вдруг набрасываться на мальчиков, эрцгерцог выгнал из замка всех животных. Периодически они разбавляли эту приятную рутину тем, что выбирались в Прагу на детские концерты, в театр или в цирк.

Вымытые после приключений, дети собирались вместе с родителями за чаем в Розовом салоне. Это место было святилищем Софии в стенах старого замка. Комнату украшали ткани с цветочными мотивами, в мерцающих лучах люстры мягко светилась отделанная фарфором печь, раскинулись мягкие диваны и кресла в стиле неорококо. Уютно святящиеся торшеры, пальмы в горшках, картины и семейные фотографии – все было исполнено в эдвардианском стиле, очень удобном и женственном. После того как дети отведывали выпечки, они играли на углу кровати под внимательным взглядом их родителей. Франц Фердинанд закуривал и начинал читать вслух, София рукодельничала.

Официальные ужины проходили достаточно редко, но на них Франц Фердинанд неизбежно облачался в мундир или белую рубашку с бабочкой и фрак, а София – в одно из роскошных вычурных платьев. Франц Фердинанд щедро одаривал жену драгоценными камнями: нитями жемчуга, алмазными брошами, серьгами, колье, искристыми плюмажами и мерцающими ожерельями. У Софии было пять диадем, в том числе одна, подаренная императором, и она надевала их в торжественных случаях. Ее любимой была невысокая алмазная бандотиара, которую можно было носить и как ожерелье.

Если гостей не было, семья собиралась на трапезу в небольшой столовой, примыкавшей к Розовому салону. Эрцгерцог предпочитал простую пищу: супы и гуляш, жаркое из свинины, говядины, оленины и дичи; квашеная капуста, жареная печень, капуста цветная, лапша и пельмени оказывались на столе с большой регулярностью, – и запивал обычно пивом. Франц Фердинанд мог выпить изредка вина или ликера, но шампанское он не любил. Кофе появлялось только в присутствии гостей, сами Франц Фердинанд и София предпочитали чай.

Если супруги принимали гостей, все проходило по другому сценарию. Дети, как правило, присоединялись к своим родителям за ужином, даже если присутствовали гости; только при официальных визитах им накрывали отдельно, но и тогда им позволяли посмотреть на нарядно одетых гостей и их манеры. Изысканную трапезу устраивали в зале Лобковиц: мифологические персонажи парили над головами обедающих, а одетые в ливреи лакеи подавали утонченные французские блюда под соусами. В то время как семья пользовалась на обедах обычной посудой из хрусталя и фарфора, украшенной герцогской монограммой, при приеме гостей блюда подавались на посуде с изображением двуглавого орла Габсбургов и золотой короны. Когда эрцгерцог однажды заказал 50 приборов из дорогого богемского хрусталя и представитель завода заметил, что нанесение на них соответствующего орнамента значительно повысит их стоимость, эрцгерцог ответил, что это не является проблемой. Присутствовавшая при этом София шепнула ему: «Франци, Франци! Никто не говорит, что ты венский бизнесмен!»

После окончания трапезы София забирала с собой дам, а Франц Фердинанд оставался председательствовать за столом вместе с мужчинами, ведя разговоры о политике. Потом все оставшиеся собирались в Розовом салоне. Эрцгерцог доставал из посеребренной, украшенной его инициалами латунной коробочки альтесскую сигару из Вены и счастливо дымил. София порой играла на пианино, хотя это часто было бесполезным делом: многие могли оценить классические произведения, которые она знала и умела играть во множестве, но не Франц Фердинанд. Он разделял императорскую приверженность к буржуазной музыке, не любил большинство произведений классической музыки и особенно ненавидел Вагнера. Эрцгерцогу нравилась светская опера, венская танцевальная музыка, популярные мелодии и сентиментальные песни о любви; как-то раз на улице Вены он даже остановился, чтобы с удовольствием послушать звуки шарманки.

София, Макс и Эрнст всегда присутствовали на таких вечерах. Они могли развлечь гостей маленькими театральными сценками, поэтическими чтениями или цитированием литературных фрагментов на разных языках, которые они изучали. Иногда Франц Фердинанд и София присоединялись к ним. Так, один раз эрцгерцог выступал в роли Людовика XIV, а София была цыганкой. «Когда я возвращаюсь к своей семье после длительного отсутствия, – писал эрцгерцог, – и вижу свою жену за рукоделием и играющих детей, я оставляю все свои заботы за дверью и сам с трудом верю счастью, что меня окружает».