Текст книги "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну"

Франц Фердинанд признавался, что дети «весь мой восторг и гордость. Если я могу провести с ними весь день, я несказанно счастлив. А вечером дома, когда я курю сигару и читаю газеты, Софи вяжет, а дети играют в комнате, – все это так невероятно восхитительно и уютно!» Все имперские приличия исчезали, комнату заполняли шутки, веселье и искренний, добродушный смех эрцгерцога. Известен анекдот об одном незначительном немецком принце, который, встретившись с эрцгерцогом и не подозревая о том, кто перед ним, пожаловался, что ему предстоит отправиться на охоту «с этим скучным Францем Фердинандом». Однажды ночью Франц Фердинанд и София шли во главе импровизированного танца конга через комнаты замка под музыку из граммофона. Когда эрцгерцог вошел в одну из женских комнат, он обнаружил, что служанка постирала свое нижнее белье и повесила его сушиться на люстру. Служанка, увидев эрцгерцога, пришла в ужас, но Франц Фердинанд рухнул от смеха.

София с детьми

Когда София укладывала детей спать, она говорила, что молитвы их родителей с ними. Как говорил Айзенменгер, эта маленькая семья была жизнью эрцгерцога, обеспечивая ему «святилище, укрывающее от бурь и волнений политической жизни». «Пинки достаточно хорошо кушает, – делился Франц Фердинанд радостью со своей мачехой, – Макси – умный и очаровательный мальчик, а Эрни вырастет настоящим красавцем».

У Франца Фердинанда и Софии была общая спальня, в ней стояла сдвоенная латунная кровать, стены ее были драпированы ситцем и украшены картинами на религиозные темы. Комната не всегда оставалась приватной территорией: эрцгерцог часто проводил через спальню испуганных гостей в соседнюю уборную, из окон которой, по его мнению, открывался наилучший вид на сад. Перед сном пара читала. Какое изумление испытали бы люди, считавшие эрцгерцога холодным и строгим, ели бы узнали, что он презирал Гете и Шиллера, но в огромных количествах поглощал французскую литературу и сентиментальные австрийские романы Феликса Дана и Петера Розеггера, а также книги про старинные замки и знаменитые сады. София же жадно читала новинки, присланные ей из Лондона.

Все, кто видел эту пару в частной обстановке, соглашались, что их брак был счастливым, и не верили слухам об изменах, разочарованиях и ссорах. От начала и до конца они все так же любили друг друга. На первый взгляд могло показаться, что супруги очень разные люди. Франц Фердинанд отличался ледяной холодностью на людях, по слухам, реакционными взглядами и конечно же был знаменит своим темпераментом. Его вспыльчивый характер всегда ждал только повода для выхода эмоций. Эрцгерцог знал, что это было худшей его чертой, и случающиеся всплески эмоций часто завершались принесением искренних извинений. Те, кто выступал против него, особенно те, кому он когда-то верил или кто оскорбил его любимую жену, были навсегда преданы осуждению в его глазах. Но эрцгерцог с готовностью слушал самые разные мнения и мог изменить свое, если приходил к выводу, что оно было слишком поспешным. София знала, как успокаивать своего мужа. Она нежно брала его за руку и шептала: «Франци, Франци». У них был шутливый обычай. Франц Фердинанд когда-то подарил Софии маленькую бриллиантовую брошку в форме ягненка. Когда назревала очередная вспышка темперамента эрцгерцога, София начинала поглаживать эту брошку, подавая знак, что нужно успокоиться.

София никогда не делала ни одного намека на то, что она сожалеет о браке с эрцгерцогом, что ее существование ограничено маленькой вселенной их семейной жизни. Как и ее супруг, она осталась загадкой, Золушкой, нашедшей своего принца из ставшей реальностью романтической сказки. София никогда не произнесла и не написала ни одного слова, которое можно было бы понять как разочарование такой жизнью. Вероятно, были времена, когда возникающие сложности и проблемы становились очень большими, но София всегда оставалась спокойной, самодостаточной, черпавшей в своей вере силы для сохранения оптимистического взгляда на жизнь.

София была идеалом совершенной, аристократической hausfrau (нем. домашняя хозяйка. – Прим. пер.), посвятившей себя проявлению традиционных германских добродетелей küche, kinder und kirche (нем. кухня, дети и церковь. – Прим. пер.), чтобы сделать своего мужа счастливым. После 1900 г. австрийская церковь пропагандировала идеализированный образ женщины как послушной и покорной жены и матери, занимающейся домашним хозяйством и видящей в этом самопожертвовании смысл жизни. София воплощала собой все эти идеалы. Как вспоминал Никич-Буле, она «выполняла свою трудную роль, используя все знания и убеждения. Она была не только ласковым и любящим партнером, но, принимая все противоречивые черты мужа, отдавалась этому с настоящим самопожертвованием».

Но то, что Никич-Буле понимал как самоотверженность Софии, было просто ее сутью. Она создавала новую жизнь для мужа, альтернативную вселенную, противоположную проблемам Двора и давлению политических вопросов. Как рассказывает ее правнучка принцесса Анита, его интересы стали ее интересами. Все, что Франц Фердинанд хотел сделать, София встречала с восторгом, находя счастье в их общих устремлениях.

И за это Франц Фердинанд был ей по-настоящему благодарен. «Ты не представляешь, как я счастлив с моей семьей, – признавался он своей мачехе, – и как я могу не поблагодарить Бога за выпавшее мне счастье?! После Бога я должен поблагодарить вас, дорогая мама, потому что вы были той, кто помог мне обрести это счастье. Самая мудрая вещь, что сделал я в своей жизни, это женитьба на моей Софи. Она для меня все: жена, советник, врач, друг – словом, вся моя радость… Мы любим друг друга так же, как и в первый день нашего брака, и ничто не омрачило наше счастье ни на одну секунду».

Глава IX
«ДАЖЕ СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ НАС!»

Для семьи Франца Фердинанда и Софии жизнь из года в год шла своим приятным чередом. Обычно они проводили Рождество в Конопиште. «Мне будет очень радостно увидеть вас вместе с маленькой рождественской елочкой, – писал он своей семье в 1912 г. – Я просто хочу показать вам, что я все время думаю о вас. Слава Богу, у нас все хорошо; у нас было такое прекрасное Рождество, дети были блаженно счастливы, и они приносят нам столько радости».

В начале года семья обычно переезжала в Вену, останавливаясь в Бельведере на зимний светский сезон, хотя продолжающиеся трудности, связанные со статусом Софии, все чаще заставляли их искать других развлечений. Являясь любителями зимних видов спорта, семья стала проводить конец зимы на модном курорте Санкт-Мориц. Они останавливались в большом отеле класса люкс, расположенном среди заснеженных гор. Одетый в пальто, шерстяные бриджи и веселенький шотландский берет, Франц Фердинанд водил свою жену и детей, закутанных в меха и с надетыми защитными головными уборами, кататься на коньках по льду замерзших прудов и спускаться на лыжах с окрестных склонов.

Весной они обычно отправлялись на юг, путешествуя на императорской яхте Lacroma до модного адриатического курорта Брионии (ныне Бриуны). Там они проживали в отеле с видом на море, проводя дни на пляже, играя и веселясь в набегающих волнах. Если предоставлялась возможность, Франц Фердинанд и София праздновали Пасху в Триесте, в красивом белом готическом замке, построенном на скалах у бухты Гриньяно злосчастным братом Франца Фердинанда Максимилианом. Неизбежно это означало наличие высочайшего разрешения, так как Мирамар принадлежал короне. Однажды Монтенуово даже запретил эрцгерцогу взять с собой его семью, написав, что их нахождение там возможно только с «Высочайшего повеления» императора.

В другой раз в замке оказалась дочь Рудольфа Елизавета с детьми. Она согласилась уехать и освободить место для Франца Фердинанда и его семьи, но в последнюю минуту передумала, заявив, что ее дети больны и не могут сейчас переезжать. Подозревая, что она просто проявила свой характер, Франц Фердинанд отправил в Триест Айзенменгера, чтобы он дал свое медицинское заключение. Ему там не были рады. «Вы приехали как шпион!» – шипела Елизавета на доктора. Когда он доложил, что дети уже достаточно здоровы, чтобы уехать, Елизавета вынуждена была согласиться, но оттягивала отъезд до последнего, чтобы доставить Францу Фердинанду как можно больше неудобств.

Окрестности Мирамара представляли собой тропический рай, и Франц Фердинанд любил отправляться вместе с семьей в какой-нибудь удаленный уголок на пикник. Но в сельской местности было много итальянских националистов, потенциальных убийц, которые были бы счастливы, как рассказывал один из слуг эрцгерцога, бросить бомбу или выстрелить в незваных Габсбургов. Франц Фердинанд относился к опасностям очень философски. «Это вполне реальная угроза, – говорил он, – но я не буду из-за нее класть свою жизнь под стекло. Наша жизнь всегда в опасности. Мы должны просто верить в Бога».

В конце весны по пути в Вену на гонки они могли ненадолго заехать в Конопишт и отправиться в выходные с друзьями на охоту. У эрцгерцога было много знакомых из разных социальных слоев общества, но мало настоящих друзей. Как Габсбурга практически с рождения его учили, что лучше обходиться без откровенности с близкими знакомыми, которые потом могут использовать его слова ему во вред. Эрцгерцог даже утверждал, что единственными его верными друзьями были Айзенменгер и Яначек. В результате Франц Фердинанд общался в основном с очень небольшим кругом друзей-аристократов, со своим кузеном Альбрехтом Вюртембергским и с кузеном Софии, зная, что он мог на них положиться.

В начале лета Франц Фердинанд приезжал в замок Артштеттен, так близкий ему по воспоминаниям молодости. После смерти своего отца он унаследовал этот средневековый замок на высоком зеленом холме, возвышавшемся над Дунаем и городишком Пёхларн, и превратил его в современный жилой комплекс. Он заменил крышу на четырех угловых башнях, установил ванные комнаты и провел центральное отопление, а также усовершенствовал террасные сады, – все с перспективой на будущее. Эрцгерцог также принял решение, что здесь будет место, где они с Софией будут похоронены.

Это решение возникло в результате случившейся трагедии. Супруги всегда хотели иметь большую семью и в 1908 г. с радостью узнали, что София снова ждет ребенка. Поначалу все шло хорошо, но у Софии это была уже четвертая беременность, ей было сорок лет, и, возможно, были осложнения. 8 ноября у нее начались преждевременные роды, и она родила мертворожденного сына. Она очень сильно ослабела, и врачи посоветовали ей избегать новых беременностей. Ребенок должен был быть похоронен: так как жена Франца Фердинанда и ее дети не считались Габсбургами, они не имели права на традиционное погребение в крипте Капуцинов (Императорский склеп) в Вене как члены императорской семьи. В смерти, как и в жизни, Франц Фердинанд всегда хотел быть вместе с Софией. «Вы можете сказать любому, – как-то заметил он, – что даже смерть не разлучит нас!»

Конопишт был их любимым домом, но он находился в Богемии; Франц Фердинанд хотел быть похороненым после своей смерти на земле Австрии. Поэтому он выбрал Арштеттен местом, где могла бы жить овдовевшая София и где могли быть похоронены члены его семьи. Новый склеп был высечен в скалистом склоне холма под замком, там же была установлена барочная часовня. Теперь здесь могло беспрепятственно покоиться тело их сына, а потом и остальных членов их семьи. Эрцгерцог поручил руководство работой постоянно занятому Яначеку и остался доволен результатом. «Здесь просторно и светло, так, как мне и хотелось, – отзывался он. – Только вход не очень удобен. Слишком много резких поворотов. Когда будут нести гроб, он будет стукать об углы, и я буду переворачиваться в своей могиле!»

Когда София была девочкой, она часто проводила время на бельгийском курорте Бланкенберг: он был не особенно модным, но его не очень высокий социальный статус делал его доступным и приемлемым для ее отца. Эрцгерцог мог бы позволить себе вывозить свою семью и на такие элитные курорты, как Биарриц, Мариенбад, Канны или Довиль, но эти места были переполнены напыщенными аристократами. Бланкенберг в июле, решил он. Это решение было продиктовано и тем, что в этом месте его семья могла отдохнуть, будучи избавленной от пристального внимания, под которым они находились. Жизнь в этом месте была неформальной и непринужденной. Они остановились в туристической гостинице с видом на море и каждое утро ходили на песчаный пляж. Эрцгерцог, как правило, проводил каждый день несколько часов за небольшим письменным столом, установленном на берегу, читая официальные документы и наблюдая, как его жена и дети играли в волнах и строили замки из песка. Но он всегда присоединялся к ним после обеда, сменив свои куртку и брюки на шерстяной купальный костюм, и с удовольствием купался в море. Сестра Софии Генриетта часто посещала их на отдыхе. Они также посещали бельгийскую королевскую семью, двоюродных сестер и братьев эрцгерцога, осматривали музеи и художественные галереи Брюсселя.

Как правило, семья проводила несколько недель в конце весны и в начале осени в Хлумеце, в большом неоклассическом особняке возле Виттингау (ныне Тршебонь) в Южной Богемии. Огромный парк с сонными реками и заболоченными озерами предоставлял отличные условия как для рыбалки, так и для охоты. Поместье досталось ему как часть наследства Эсте, но это создавало определенную проблему. Согласно завещанию герцога Модены оно могло быть передано только Габсбургам. В конце концов Франц Фердинанд вместе со своим племянником Карлом нашли решение. Карл добавлял титул «Эсте» к своему имени и получал основную часть наследства Модены, в обмен на это Макс и Эрнст наследовали соответственно Конопишт и Хлумец.

Сезон охоты в Хлумеце длился с августа по октябрь. Семья эрцгерцога останавливалась в каком-нибудь удаленном охотничьем домике, чтобы Франц Фердинанд мог насладиться охотой. Единственное, что точно знали все о загадочном эрцгерцоге, так это то, что он любил охоту. Его недоброжелатели представляли эту увлеченность как патологическую одержимость. «Так как он не мог стрелять в своих врагов, – утверждала Ребекка Вест, – он находил хоть какое-то облегчение в охоте, но по сути, это было тем же самым… Он любил убивать, убивать и убивать, в отличие от тех охотников прошлого, которые убивали, чтобы обеспечить себя едой… Через эту бойню он выражал свою ненависть, которую испытывал практически ко всему в этом мире». Эта неубедительная ложь стала чуть ли не общепризнанным фактом: Франц Фердинанд – человек, не знающий жалости, приходящий в восторг от убийства тысяч беззащитных животных, чтобы удовлетворить свою жажду крови.

Эрцгерцог был признан как «один из лучших охотников в стране». Он мог часами бродить со своей винтовкой Mannlicher или ружьем Nwotny по лесам и полям, охотясь на оленей, серн, зайцев, куропаток, фазанов, кабанов, медведей, косуль, лисиц, уток, гусей и любую прочую живность. За свою жизнь он добыл 274 889 животных, не считая тех тринадцати лосей, что он подстрелил в Швеции. Для современного восприятия эти цифры кажутся чрезмерными, но охота была традиционным увлечением Габсбургов. Франц Иосиф охотился регулярно, но государственные обязанности мешали ему насладиться этим спортом в полной мере; Франц Фердинанд имел больше времени и возможностей собрать такую впечатляющую коллекцию охотничьих трофеев.

Франц Фердинанд со своей семьей после охоты

Мы приведем некоторые факты, которые помогут по-другому взглянуть на ошеломляющее количество охотничьих трофеев эрцгерцога. Это были дни славы эдвардианской эпохи, когда в охотах активно участвовали аристократы и королевские особы. Ни один званый вечер в Англии или на материке не обходился без большой охоты. Король Эдуард VII ежегодно лично убивал около 7000 фазанов в окрестностях своего поместья Сандрингем. Однажды в 1904 г. в течение одного дня королевской охоты было подстрелено 1300 куропаток. Британский маркиз Рипон за свою охотничью карьеру добыл 556 813 голов дичи. Многие аристократы, как и Франц Фердинанд, имели подобные охотничьи рекорды. В те времена это был спорт, а не бойня, состязания в сноровке и меткости, а не резня, в которой обвиняли эрцгерцога. Ошеломляющее количество его охотничьих трофеев объяснялось тем, что эрцгерцог из-за своих слабых легких не мог быть в числе загонщиков – дичь выгоняли уже на него. Он был одержим охотой так же, как коллекционированием предметов искусства, своим домом и садом, одержим своей семьей. Он являлся человеком навязчивых идей и располагал временем и средствами, чтобы воплощать их в жизнь.

Иногда эрцгерцог вывозил свою семью в Эккартзау, охотничий домик Габсбургов в долине Дуная, к востоку от Вены. В местных лесах было полно оленей, но сам дом, маленькая жемчужина барокко, построенный императрицей Марией Терезией, был в плохом состоянии. После того как Франц Фердинанд его отреставрировал, он появлялся там редко, чаще они приезжали в Лёллинг в Каринтии и останавливались в приземистом домике у подножия Альп. Франц Фердинанд купил право на охоту в здешних лесах у графа Хенкель-Доннерсмарка (Henckel-Donnersmark). Хотя эти места и были богаты на серну и оленя, эрцгерцог не смог договориться о длительной аренде этого места и внести в дом необходимые усовершенствования.

Испытывая желание иметь собственный охотничий дом, в 1908 г. эрцгерцог купил замок Блюнбах у подножия горы Хохкёниг в окрестностях Зальцбурга. В живописных окрестных альпийских холмах во множестве водились олени и серны. Франц Фердинанд, всегда испытывавший любовь к архитектуре, расширил здание шестнадцатого века, добавив новый этаж с комнатами, ванные комнаты и часовню. Дом располагался на живописной поляне, в окружении гранитных холмов, поросших соснами, и Блюнбах вскоре стал любимым местом для ежегодного отдыха семьи, для охоты и пикников в окрестных лесах.

Семья любила непринужденный Зальцбург так же, как и Тироль, где амбициозный эрцгерцог восстановил средневековый замок Амбрас; он часто проводил здесь лето и даже как-то подумывал сделать его своим домом. Франц Фердинанд любил исследовать отдаленные деревни, болтать с местными жителями и колоритными трактирщиками и даже отведать гуляша вместе с посетителями их заведений. Ему нравилось посещать сельские ярмарки и рассматривать прилавки с местными произведениями искусства и антиквариатом, подыскивая безделушки для своей коллекции. Эрцгерцог был неутомимым человеком. «Лишь несколько человек, – рассказывал граф Оттокар Чернин, – обладали такими же познаниями в области произведений искусства, как и эрцгерцог; и никакой продавец не смог бы ему подсунуть современные образцы, выдавая их за предметы старины. Его вкус был так же хорош, как и его знания». Он покупал картины, витражи, произведения живописи, скульптуры, прикладного искусства, мебель, а также оружие и доспехи, медали, монеты, минералы, керамику, часы, надгробные памятники, средневековые орудия пыток, старые алтари церквей – все, что вызывало у него интерес. Среди прочего в его коллекцию входили 3750 статуй, изображающих св. Георгия, чей подвиг, как рассказывает его правнучка принцесса София, убийство дракона, олицетворял для эрцгерцога его собственную борьбу с туберкулезом.

Наряду со страстью к коллекционированию эрцгерцог испытывал и настоящую тягу к реставрации памятников архитектурного наследия. Среди его самых значимых проектов, кроме реконструкции Амбраса, было сохранение кладбища Св. Петра в Зальцбурге и замка Тауфер. «Настоящая мания разрушения старого, – вспоминал один родственник эрцгерцога, – была остановлена только тогда, когда новые поколения поняли, что были уничтожены невосполнимые культурные ценности и что необходимо приложить усилия на сохранение тех, что еще остались. Одно из неоспоримых достоинств Франца Фердинанда в том, что он энергично отстаивал сохранение старых памятников архитектуры». Желая, чтобы Австрия не теряла связи со своим героическим прошлым, эрцгерцог возглавлял различные комитеты по сохранению исторического наследия и часто вмешивался в сомнительные реставрации монастырей, церквей и замков.

На фоне этой приятной ежегодной программы случались и нечастые поездки за пределы Австрии. В 1912 г. Королевское садоводческое общество провело в Лондоне огромную выставку, которая стала прообразом знаменитой выставки цветов в Челси, посвященной садовому искусству, и Франц Фердинанд очень хотел на нее попасть. Он получил у императора разрешение на то, что София сможет сопровождать его в этой поездке при условии, что они будут путешествовать инкогнито, как граф и графиня Артштеттен. Вместе с супружеской четой в поездку отправилась в качестве фрейлины племянница Софии, графиня Элизабет Байллет-Латур. Они прибыли в Лондон 17 мая и остановились в отеле «Ритц», в апартаментах с видом на Грин-парк.

В течение следующей недели Франц Фердинанд и София посещали цветочное шоу в качестве туристов, но местные городские газеты освещали каждый их шаг. В один из дней они посетили знаменитые Королевские ботанические сады в Кью и дворец Хэмптон Корт на Темзе, увидели блеск Собрания Уоллеса, осмотрели несколько поместий за чертой города и видели, как Анна Павлова танцевала на сцене только что открывшегося «Виктория-Палас-театра». «Я отлично провел время, – писал эрцгерцог своему другу, – и я упивался своими любимыми страстями: искусством и садоводством».

Граф Альберт фон Менсдорф, австрийский посол, устроил все это безупречно, несмотря на некоторые трудности в соблюдении протокола, связанные с их статусом инкогнито. Менсдорф даже добился потрясающего успеха в отношении британской королевской семьи: он каким-то образом сумел убедить короля Георга V, чтобы тот пригласил пару на обед, несмотря на опасения королевы Марии, связанные со статусом Софии. 23 мая королева приветствовала Франца Фердинанда и Софию в королевском дворце. Овдовевшая мать короля, королева Александрия присоединилась к ним на обеде, а после королева Мария провела экскурсию по дворцу. Король нашел своих гостей «очаровательными» и был рад, что вопреки ходившим о них слухам его гости «показали себя с самой лучшей стороны». Возможно, у них были некоторые трудности в общении: Франц Фердинанд не очень хорошо знал английский, а король Георг – немецкий, и им приходилось прибегать для перевода к помощи своих жен. Как король, так и королева признавались, что они провели все вместе замечательный день. Франц Фердинанд был очень обходительным, а София «совершенно очаровательной». Даже Мария отказалась от своих предубеждений и говорила, что «очень полюбила» Софию. Франц Фердинанд рассказывал Менсдорфу, что общаться с королем было очень легко, так как у них «оказалось много общих интересов, общих симпатий и антипатий. Было очень gemütlich (нем. комфортно. – Прим. пер.). Мы с королем понимали друг друга очень хорошо».

Уильям Кавендиш-Бентинк, 6-й герцог Портлендский, был не только президентом Королевского садоводческого общества и ведущим выставки цветов в Челси, но и входил в круг друзей эрцгерцога по охоте на континенте. Он также поддерживал дружеские отношения с несколькими родственниками Софии. Герцог пригласил пару провести несколько дней в аббатстве Уэлбек, его загородном поместье в Ноттингемшире. Герцогиня Уинифред, его добрая и скромная супруга, приветствовала гостей в Уэлбеке с его подземными залами, галереями и тоннелями. Этот визит укрепил дружбу между двумя парами, и Франц Фердинанд, в свою очередь, пригласил их в Конопишт. Вся поездка прошла исключительно хорошо, и эрцгерцог покинул Англию, «светясь от радости и отпуская веселые шутки», как записал Менсдорф. Благоприятное впечатление, которое произвели на всех Франц Фердинанд и София, дало свои плоды в следующем году, когда они снова были приглашены королем и королевой в Англию с частным королевским визитом. Это было не чем иным, как триумфом.