Текст книги "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну"

Глава XV
«Я НАЧИНАЮ ВЛЮБЛЯТЬСЯ В БОСНИЮ»

Для Франца Фердинанда и Софии поездка в Боснию становилась все ближе и ближе. Через два дня после визита кайзера Вильгельма II эрцгерцог впервые открыл парк Конопишта для посетителей. Тысячи любопытных людей хлынули в легендарный сад, прогуливались среди роз и осматривали роскошные цветники. После обеда к ним даже вышел Франц Фердинанд, спрашивал об их впечатлениях и с нетерпением ждал одобрения. Такого эрцгерцога, обычно очень сдержанного, мало кому доводилось видеть раньше.

После этого успеха эрцгерцог с женой отправился в соседнее поместье аристократов на охоту. Когда речь заходила о предстоящей поездке в Боснию, он становился подавленным, вспоминала хозяйка поместья, и говорил об этом так, словно катастрофа неминуема. Потом, перед отъездом в Боснию, они отправились на несколько дней в Хлумец, чтобы повидать своих детей; Маленькая София, Макс и Эрнст должны были оставаться здесь до возвращения их родителей из Боснии, а потом на все лето они планировали все вместе уехать в Блюменбах. Когда они гуляли по парку, Франц Фердинанд указал на окрестные леса и сказал, что эти земли должны стать частью наследства Эрнста.

Во вторник 23 июня Франц Фердинанд и София начали свой путь в Боснию. Сначала они вернулись в Вену, где расстались. Эрцгерцог должен был направиться на поезде до Триеста, там взойти на борт дредноута Viribus Unitis и плыть на нем до Метковича, а затем сесть на поезд в Боснию. София должна была приехать сразу в Илидже. Перед отъездом эрцгерцог отвел Яначека в сторону и подарил ему золотые часы, поблагодарив за верную службу. Он также вручил ему ключи от своей комнаты в Бельведере с просьбой передать их племяннику Карлу, если с ним что-то случится. Последовала еще одна странная просьба: эрцгерцог попросил Яначека, что если он не вернется из Боснии – присмотреть за его семьей. Еще одна сцена произошла на вокзале. Сгорела ось частного железнодорожного вагона, в котором они должны были ехать, и пришлось пересесть в обычное купе первого класса. «Вот так оно и начинается! – воскликнул Франц Фердинанд, словно бы предсказывая свое будущее. – Сначала вагон поезда, потом покушение в Сараево и если ничего не получится – взрыв на борту Viribus Unitis!»

Франц Фердинанд и София прибыли в Вену в семь утра и пообедали в Бельведере перед тем, как Франц Фердинанд сел на поезд, отходящий в Триест; София должна была выехать на следующий день. Обеспокоенный станционный смотритель встретил эрцгерцога в собственном экипаже и рассыпался в извинениях, объясняя, что временно нет электричества. Когда Никитч-Буле вошел в вагон несколькими минутами спустя, он обнаружил Франца Фердинанда, мрачно сидящего в окружении мерцающих свечей. «Это похоже на могилу, не правда ли?» – сказал эрцгерцог.

Все эти разговоры и предчувствия относительно Сараево не являются позднейшими преувеличениями. Эрцгерцог слышал слишком много опасений по поводу его безопасности. Он безуспешно пытался отменить поездку. Его бывший личный духовник отец Эдмунд Фишер как-то предупредил его: «Перед каждым своим путешествием каждый вечер приучайте себя глубоко раскаиваться во всех неудачах прошедшего дня и всей прошедшей жизни. Таким образом, вы будете готовы предстать перед Господом в любой момент, даже если рядом не будет священника. Это большое облегчение, и оно придает смелость». Теперь, оказавшись перед необходимостью этой нежелательной и непредсказуемой поездки, казалось, что Франц Фердинанд прощался с жизнью.

София прибыла в Боснию первой. «В целости и невредимости, – телеграфировала она своему сыну Максу. – Все прошло очень хорошо». В дождливое утро четверга 25 июня ее поезд остановился на станции в Илидже. Она, барон Морсей, Румерскирх и ее фрейлина графиня Вильма Ланьюс фон Велленбург проследовали на автомобилях через небольшой курортный городок и прибыли к отелю Bosna, где должны были остановиться эрцгерцогиня и Франц Фердинанд. Хотя она и отметила «очень хороший прием» в гостинице, но были и некоторые неприятности, которые она не упомянула. Когда машина Софии остановилась, у отеля стоял почетный караул. Когда она проходила мимо солдат, те стояли неподвижно и не отдали ей салют оружием – такие указания поступили из Вены.

Франц Фердинанд приехал позже в тот же день. Он нашел путешествие вдоль Далматинского побережья на борту Viribus Unitis «восхитительным». Страна показалась ему «очень интересной», как телеграфировал он своей дочери, хотя и было «очень жарко». Небольшая яхта Dalmat доставила его по реке Наренте до Метковича, где его ждал поезд на Боснию. По пути он принимал поздравления: в Мостаре мэр города приветствовал эрцгерцога «в нашей скалистой Герцеговине», а эрцгерцог произнес в ответ несколько слов на хорватском языке.

Торжественные фанфары зазвучали по прибытии поезда эрцгерцога на железнодорожный вокзал в Илидже. «Оглушительные аплодисменты» сопровождали эрцгерцога всю дорогу, пока он ехал через город; как писал репортер, эрцгерцог «был глубоко тронут восторгами собравшихся людей, улыбался и благодарил их», когда проезжал мимо. София с нетерпением ожидала прибытия мужа. Как и ее супруг, она тоже переживала и считала этот визит потенциально опасным, но была очень рада «хорошим новостям, слава Богу», поступившим от эрцгерцога из города. Франц Фердинанд, выйдя из машины, бросился к Софии, которая встречала его на крыльце гостиницы, и обнял ее.

Модный курорт Илидже в окружении термальных источников протянулся вдоль реки Босна. В тени пышных скверов с акациями отдыхали и развлекались элегантно одетые дамы и красивые офицеры, наслаждались кофе, играли в теннис, любовались цветниками и принимали минеральные ванны. На краю парка стоял отель Bosna, его высокий фасад украшала арочная колоннада первого этажа. Сараевский купец Элиас Кэбилджо (Elias Kabiljo) отремонтировал к приезду супругов второй этаж, и их апартаменты украшали теперь восточные ковры, инкрустированная мебель, старинные турецкие доспехи; к их услугам была даже сделана личная часовня. Перед приездом пары местный флорист наполнил номера благоухающими розами. «Мы располагаемся в восхитительном месте, – телеграфировал эрцгерцог своей дочери. – Погода отличная. Спокойной ночи. Обнимаю тебя и твоих братьев».

В восьми милях от отеля Сараево с нетерпением ожидало воскресного визита эрцгерцога. Старая турецкая крепость на вершине скалистого утеса смотрела на город, раскинувшийся в небольшой долине, среди фруктовых деревьев и тополей. Медленная, мелководная Миляцка разделяла город на две половины, отделяя старый город от современных кварталов с аллеями и впечатляющими зданиями. Еще до австрийской аннексии город активно развивался, строились здания, заводы, мельницы, пивоварни; были исламская школа и собственная электростанция. Сараево 1914 г. представляло собой причудливую смесь Востока и Запада: улицы города заполняли офицеры в фуражках, турки в фесках, мусульмане в чалмах и таинственные женщины в парандже. Кипучая жизнь наполняла узкие аллеи между домами с красными черепичными крышами, над городом взмывал вверх лес церковных шпилей и тонких минаретов мечетей.

Подготовка к воскресному визиту эрцгерцога шла уже полным ходом. Улицы украшались цветочными гирляндами и австрийскими флагами, было распространено бесчисленное количество прокламаций, в которых указывался маршрут эрцгерцога через город. Кругом висели плакаты, на которых людей призывали продемонстрировать свою «великую радость» и «украсить наши дома, предприятия и магазины флагами, цветами и коврами, особенно вдоль тех улиц, по которым пройдет Его Императорское и Королевское Высочество». Сараевские газеты также пестрели праздничными заголовками. «Встречаем нашу надежду!» – гласила газета на хорватском от 25 июня; «Приветствуем вас!» – сообщала другая, разместив приветствие под портретом эрцгерцога; мусульманские газеты ежедневно публиковали сообщения, касавшиеся предстоящего визита «светлейшего принца». Только в сараевской газете на сербском языке в мягкой форме высказывалась надежда, что Франц Фердинанд должен обратить внимание на «обоснованные пожелания и потребности сербского народа в нашем отечестве».

Ранним вечером в четверг эрцгерцог решил нанести импровизированный визит в Сараево. Он приехал в город вместе с Софией, чтобы посетить знаменитый базар с его бесчисленными лавочками и магазинами, продающими мебель, антикварное оружие, монеты, изделия из золота и серебра, постельное белье, шелковые ткани, ковры. Когда они шли среди палаток, начала собираться толпа людей, по-хорватски приветствующих их «Zivio!». Они нашли магазин Элиаса Кэбилджо, который предоставил мебель и аксессуары для их комнат в гостинице Bosna, и поблагодарили его за заботу и украшения. Франц Фердинанд приобрел несколько ковров и изделий из фарфора, а София изысканные ювелирные украшения ручной работы и подарки для детей. Люди «неистово аплодировали», – вспоминал Никич-Буле свои волнения. Он переживал, что не мог обеспечить им достаточную безопасность, а значит, не справился со своими обязанностями, но оглянувшись внимательнее вокруг, он заметил, что вокруг нет «угрюмых, а только радостные лица». Среди окруживших Франца Фердинанда и Софию людей был и молодой студент, сжимавший в кармане пальто револьвер. Когда пара уже покидала базар, ему удалось подойти к ним достаточно близко. Когда, прощаясь с людьми, они на мгновение остановились, его пальцы сжали рукоять револьвера. Но рядом с Софией стоял полицейский, и его присутствие, видимо, убедило студента, что момент убить ненавистного эрцгерцога еще не настал. Семьдесят два часа спустя Гаврило Принцип уже не испытывал таких сомнений, открывая огонь по Францу Фердинанду и Софии.

Второй наемный убийца скрывался в толпе, собравшейся в Илидже. Франц Фердинанд и София отправились на поиски молодых медвежат, которые бродили по парку в качестве туристических достопримечательностей; когда один медвежонок оказался загнан в угол, эрцгерцог протянул руку, чтобы погладить его, считая, что медвежата ручные, но тот укусил его за палец. Рана была только поверхностной, но эрцгерцог заспешил в отель, мимо толпы любопытных зевак. Среди собравшихся был Неделько Чабринович, но было и много детективов. Один из констеблей заметил молодого человека, подозрительно прячущегося за деревом, и погнался за ним, но Чабриновичу удалось скрыться в наступающей темноте. Его хорошо знали в Сараево, и полицейский позвонил начальнику полиции Герде и сообщил, что Чабринович следил за эрцгерцогом. Герде допустил роковую ошибку. Думая, что речь идет об отце Чабриновича, известном как австрийский шпион, он лишь сказал: «Оставьте его в покое». Три дня спустя, как и его товарищ Принцип, Неделько Чабринович действовал не колеблясь.

Маневры начались в пятницу, 26 июня, и закончились на следующий день. Каждое утро в эти дни, около шести часов, Франц Фердинанд покидал Илидж на специальном поезде, который быстро доставлял его в расположение 15-го армейского корпуса, который сходился в учебном бою со своими товарищами из 16-го армейского корпуса под командованием Потиорека. 22 000 солдат перемещались по горам в дождь, туман и даже под идущим временами мокрым снегом. Эрцгерцог наблюдал их передвижения в полевой бинокль. Поздним субботним вечером, когда маневры как раз закончились, зашуршали кусты и перед эрцгерцогом появился незнакомый мужчина, держащий в руках какой-то черный предмет. На него сразу набросились детективы, думая, что это анархист, но эрцгерцог рухнул от смеха. «Это придворный фотограф! – крикнул он. – Отпустите его! Это его дело! Вы же знаете, что каждый должен зарабатывать себе на жизнь, как он может!»

Пока муж был занят на маневрах, София посетила Сараево. Она позвонила своему сыну Максу, который уехал сдавать экзамены в Вену, и сказала ему слова поддержки, а потом отправилась в город на машине с открытым верхом. Здесь она осмотрела католические и православные храмы, приюты, монастырскую школу и ткацкую фабрику, где она купила несколько ковров. Первыми в ее списке посещений стояли благотворительные организации: Великая мечеть, Сараевский молодежный центр, францисканский монастырь, мусульманская школа для девочек и турецкий приют – всем им нашлось место в этом удивительно космополитичном городе. Она делала пожертвования от имени ее частных фондов и «проявляла живейшую заинтересованность во всем». Иезуит отец Антон Пунтигам, уже исполнявший когда-то роль личного исповедника Франца Фердинанда, тепло приветствовал ее в Августинской монастырской школе, а студенты осыпали эрцгерцогиню букетами роз и пели ей серенады и патриотические песни. Она дарила старшим ученикам фотографии своей семьи, а младшим – коробки конфет. «Где бы она ни оказывалась, – писала газета Sarajevski List, – собиралось множество людей и радостно приветствовало ее». Их сопровождали несколько полицейских, но, по мнению барона Морсея, все они казались «крайне некомпетентными» и плохо контролировали нетерпеливую толпу.

В Сараево и Илидже заканчивалась суббота, 27 июня. Когда последние лучи заходящего солнца осветили украшенные флагами и баннерами здания на набережной Аппель, заговорщики встретились на постоялом дворе Semiž и шепотом обсудили все детали готовящегося убийства, укрепив свою смелость вином. Чабринович нервничал, в последние дни он много пил, а встречаясь со своими знакомыми, постоянно говорил, что «что-то должно случиться» во время визита эрцгерцога. Принцип, напротив, казался спокойным и сосредоточенным; он вскоре покинул своих друзей и пришел на городское кладбище, где возложил венок на могилу Богдана Жераича, студента, который в 1910 г. пытался убить генерал-губернатора Боснии и Герцеговины. Его шанс должен был прийти на следующий день.

В восьми милях от этого места, в Илидже, Франц Фердинанд и София отдыхали в гостинице Bosna, готовясь к вечернему праздничному ужину. Эрцгерцог подготовил специальную речь, в которой были и такие слова: «Лояльные чувства, которые вы проявили от лица правительства провинции, доставили мне и моей жене истинное удовольствие». Барон Румерскирх предупредил эрцгерцога, что даже такая мелочь, как слова «моя жена», входящие в эту речь, могли вызвать осложнения, так как текст выступления наверняка будет донесен до Вены. Франц Фердинанд с неохотой, но все же исключил упоминание Софии из текста своего выступления.

В тот вечер в обеденном зале отеля на праздничный банкет был приглашен сорок один гость, в том числе высокие военные чины, представители церкви и гражданские чиновники. Франц Фердинанд сидел по одну сторону праздничного стола, между Потиореком и президентом боснийского парламента, а София – напротив него, между римско-католическим архиепископом Сараево и православным архиепископом Сараево. Французские двери были распахнуты, и душистый теплый ночной воздух из цветущих садов заполнял зал. Музыканты военного гарнизона Сараево исполняли мелодии Шумана и Штрауса. Меню было роскошным: potage régence (крем-суп с рисом и рыбой), soufflés délicieux и blaquette de truite en geleé (местная форель), затем курица, баранина и говядина, спаржа и салаты, заканчивая crème d’ananas en surprise (ананасовый крем с обожженным бренди); селекционные сорта мадейры, красное вино бордо, шампанское, венгерский «Токай» и местное вино Zilavka. Гости говорили о маневрах, о Боснии, о недавнем визите в Конопишт кайзера, а новость, что Макс сдал экзамены в Вене, вызвала новые тосты. «Я начинаю влюбляться в Боснию, – отвечал Франц Фердинанд. – Если до сих пор у меня были предрассудки, то теперь они ушли».

Когда трапеза была закончена, д-р Йосип Сунарич, вице-президент боснийского парламента, сел поболтать с Софией за чашечкой кофе. Он неоднократно предостерегал против официального визита в Сараево, указывая на то, что некоторые бешенные просербские националисты и недовольные боснийцы могут попытаться совершить убийство эрцгерцога и его супруги, но Потиорек пропускал его предупреждения мимом ушей. София слышала о его озабоченности и спросила, не преувеличивал ли он грозящую опасность. «В конце концов, вы были правы, – сказала она с улыбкой. – Вещи не всегда оказываются в действительности такими, как вы о них думаете. Когда мы приехали сюда, мы встретили только дружелюбие, радушие и тепло даже со стороны последнего серба. И теперь нас переполняет счастье». Но Сунарича по-прежнему волновал вопрос опасности, грозящей визиту в Сараево, который должен был состояться на следующий день. Мрачно посмотрев на Софию, он не очень дипломатично ответил: «Я молю Бога о том, чтобы завтра вечером я удостоился чести увидеть вас снова и вы смогли бы повторить мне эти слова. Тогда я смогу снова легче дышать, гораздо легче».

Сунарич был не единственным, кто испытывал беспокойство. «Слава Богу, эта боснийская поездка подходит к концу!» – говорил Франц Фердинанд ближе к вечеру. Посещение маневров никогда не казалось ему проблемой – эрцгерцога ужасал предстоящий визит в Сараево. Румерскирх первым подал идею: эрцгерцог выполнил свои обязанности и исполнил волю императора – он принял участие в маневрах и супруги уже побывали в Сараево в четверг вечером, к тому же София в течение двух дней совершала поездки по городу. Все необходимое уже сделано, и никто не мог пожаловаться, что жители Сараево были лишены возможности лицезреть будущего императора. И не будет ли действительно лучше, спросил барон, отказаться от совершения визита, намеченного на завтра? И действительно, ведь изначально никакого формального визита не планировалось: он был вызван настойчивостью Потиорека, который хотел продемонстрировать имперскую поддержку его собственному режиму. Посещение города, если уж нужно было его совершить, можно сделать достаточно непродолжительным: десять минут пара потратит на посещение городских военных казарм, проедет по улицам к зданию мэрии и даст там получасовой прием; кратковременному посещению городского музея будет предшествовать обед в официальной резиденции Потиорека. В общем, в городе они проведут всего четыре часа, и большая часть этого времени – за закрытыми дверями, со специально приглашенными гостями. Предлагая такой план визита в Сараево, Румерскирх надеялся уменьшить потенциальную опасность в Сараево для Франца Фердинанда и Софии, и рассказал о своем замысле, несмотря на раздражение Потиорека и некоторых других привилегированных гостей. Никич-Булле и Морсей поддержали его, а последний указал на то, что меры обеспечения безопасности в городе во время осмотра его эрцгерцогиней были недостаточными.

Эрцгерцог неоднократно пытался избежать этой поездки; теперь, когда он оказался перед необходимостью выполнения обязательств, возложенных на него императором, он слушал эти рассуждения с большим интересом и надеждой. Уже поступило слишком много угроз и было много предупреждений, чтобы игнорировать возможные опасности, которые ждали его в Сараево. Особенно его беспокоило то, что София тоже может пострадать в случае нападения на него сербских националистов. Чем больше ему доводилось слышать, тем больше росли его опасения. В случае же отмены этого визита могли поступить жалобы, что он уехал из Боснии, не до конца исполнив свои обязанности. В тот вечер, слушая возражения Потиорека, Франц Фердинанд был готов отметить свой визит и вернуться в Вену. Генерал-губернатор объявил, что это унизит его в глазах всей провинции и подорвет авторитет; горожане обидятся, и возможно, даже вспыхнет открытое восстание против Габсбургов. Потиорека поддержал его адъютант лейтенант Эрих фон Мерицци. Оба мужчины яростно спорили и «донимали» эрцгерцога «своими возражениями до тех пор, пока он не согласился оставить все как есть».

Это была последняя попытка Франца Фердинанда избежать посещения Сараево. Теперь только двенадцать часов отделяло его и Софию от воскресного утреннего визита в город.

Глава XVI
ДЕНЬ СВЯТОГО ВИТА

Утром в воскресенье, 28 июня 1914 г., над Сараево взошло солнце. Рассветные лучи перевалили через окружающие город горы и залили его светом, пробуждая ото сна. Стаи птиц поднялись в небо с верхушек тополей, потревоженные звоном колоколов и призывами с минаретов к молитве. Несколько ранних пташек промчались вдоль набережной Аппель, по которой должны были проехать Франц Фердинанд и София; улица была еще в тени, и с одной стороны от нее текли воды медленной Миляцки. Лето было на исходе, и, лишенная подпитки своих горных истоков, река была мелкой, всего в фут глубиной, над своим каменным ложем.

Визит Франца Фердинанда и Софии в Сараево. 1914 г.

Прошло четырнадцать лет с того момента, как Франц Фердинад принес свою клятву. Благодаря ей он смог жениться на Софии, но приговорил ее и их детей к существованию в тени. «Уже будет четырнадцать лет, как я вышла замуж за Его Императорское и Королевское Высочество эрцгерцога, – говорила София перед отъездом в Боснию, – но я хотела бы прожить каждый из этих дней заново». Франц Фердинанд, думая о предстоящем визите, высказывал похожие мысли. «Я часто обнаруживал, – заметил он как-то перед отъездом, – что в жизни есть события, которые мы хотели бы изменить, если бы нам представилась такая возможность. Но если бы мне дали шанс жениться снова, я бы поступил точно так же, как я поступил раньше, ничего не меняя».

Супруги отметили годовщину своей свадьбы молитвой, стоя на коленях перед алтарем в импровизированной часовне в отеле Bosna в Илидже. «Это было очень трогательное зрелище», – вспоминала фрейлина Софии. Франц Фердинанд продиктовал телеграмму их детям в Хлумец. В ней сообщалось, что «папа и мама» чувствуют себя хорошо и с нетерпением ждут встречи. За несколько минут до 9.30 утра супруги покинули номер отеля, прибыли на железнодорожный вокзал и отправились в десятиминутное путешествие до Сараево.

Когда поезд пришел на украшенный цветами и флагами городской вокзал, небольшой военный оркестр 15-го армейского корпуса встретил их исполнением национального гимна. Длинный малиновый ковер был расстелен для знатных посетителей. Их встречали Потиорек, мэр города Фехим Эфенди Чурчич в черной феске на голове и множество местных чиновников. Эрцгерцог вышел первым. Он был одет в военную форму генерала кавалерии австрийской армии: брюки из черного сукна с красным кантом, блестящие черные кожаные сапоги, плотный голубой мундир из сержа с красным кантом, с золотыми погонами и тремя золотыми звездами под высоким воротником; верхнюю часть его шлема украшала впечатляющая кокарда из зеленых перьев павлина. За ним следовала София в белом летнем шелковом платье с кружевами и небольшим корсажем из бутонов красных и белых роз на талии. Страусовые перья венчали ее белую шляпу, а воздушная вуаль прикрывала лицо; плечи укрывала накидка из горностая, а в руках она держала свернутый кружевной белый зонтик.

Их первая остановка была у казарм Филипповича, расположенных напротив вокзала. Около десяти утра супругов приветствовал военный главнокомандующий Сараево генерал Михаэль фон Аппель. Перед эрцгерцогом выстроились по стойке «смирно» несколько шеренг солдат; обычно во время смотра София стояла где-нибудь в сторонке. Но в это утро она словно бы не хотела отдаляться от мужа и пошла вдоль рядов вместе с ним. Все это заняло немногим больше десяти минут, после чего эрцгерцог и его жена направились к колонне из семи автомобилей. Эскорт должен был доставить их к следующему пункту визита – зданию муниципалитета.

В первой машине должны были ехать четверо офицеров службы безопасности, но вместо них сели четверо местных полицейских, утверждавших, что на этих местах должны ехать они, и офицерам, несмотря на их громкие возражения, пришлось остаться на станции. Во второй машине находились мэр Чурчич и начальник полиции Сараево Эдмунд Герде. Франц Фердинанд и София сели в третий и самый большой из автомобилей – темно-серый венский Gräf & Stift Bois de Boulogne 1910 г., с открытым верхом и украшенный небольшим черно-желтым флагом Габсбургов на левом крыле. Эрцгерцог сидел на черном кожаном сиденье слева сзади, София справа от мужа; перед ней за рулем владелец автомобиля, граф Франц Харрах, с ним вместе и перед герцогом – Потиорек. В четвертой машине ехали фрейлина Софии графиня Вильма Ланьюс фон Велленбург, барон Румерскирх, адъютант Потиорека подполковник Эрих фон Мерицци и за рулем граф Боос-Вальдек. В следующих двух машинах расположились люди из окружения Франца Фердинанда, в том числе полковник Карл фон Бардольф, начальник Военной канцелярии эрцгерцога, и местные чиновники, а последний резервный автомобиль был без пассажиров на случай поломки. Произошла и небольшая задержка: солнце так раскалило брезентовый верх машины эрцгерцога, что его пришлось откинуть, а София даже сняла свою горностаевую накидку. После этого вся процессия отправилась на встречу с местными официальными лицами в городской муниципалитет.

Кортеж вез Франца Фердинанда и Софию вниз по набережной Аппеля, вдоль северного берега Миляцки, мимо росших на обочине тополей и лип. Фасады домов украшали флаги и гирлянды; то здесь, то там над дорогой висели праздничные транспаранты со словами приветствия паре. По словам очевидца, Франц Фердинанд с интересом смотрел по сторонам, а София «мило улыбалась приветствовавшим их людям». Людей было где больше, где меньше, в основном они стояли на южной стороне улицы, там небольшая тень давала хоть какое-то спасение от солнца. Изредка были видны нечастые полицейские, обеспечивающие общественный порядок.

Пушки в старой турецкой крепости над городом выстрелили двадцать четыре раза, когда кортеж повернул на набережную Аппель, которая, следуя плавным изгибом за северным берегом Миляцки, выходила на аллею, на которой поджидали убийцы. Они встретились утром в задней комнате кондитерской Власджича (Vlasjic´), получили оружие и инструкции. Изучив карту маршрута, опубликованную в газете, Илич расставил своих товарищей-заговорщиков в стратегически выгодных местах вдоль Миляцки. Мехмедбашич и Чабринович стояли на набережной рядом с мостом Кумурджа, далее по набережной – Чубрилович и Попович. Принцип и Грабич заняли место возле Латинского моста, Илич перешел на другую его сторону и нашел удобное место для выстрела.

«Толпа, – вспоминал Попович, – начинала волноваться, все старались оказаться в первых рядах, поближе к дороге». Когда появилась машина с Францем Фердинандом и Софией, Мехмедбашич словно бы оцепенел и был не в состоянии действовать; позднее он утверждал, что был на глазах у полицейских и если бы бросил бомбу, то был бы пойман. В 10.10 Чабринович увидел приближающийся к нему автомобиль. В то же утро, но раньше, он со слезами прощался со своей семьей, говорил, что должен уехать в дальнюю поездку, и раздавал им свои деньги, но вскоре забрал их обратно. Он даже беззаботно посетил местное фотоателье, где снялся на портрет в темном костюме, с высоким белым накрахмаленным воротничком. «Я считал, что должен сфотографироваться в такой день для потомков, – рассказывал он, – чтобы остаться в их памяти».

В отличие от Мехмедбашича Чабринович не колебался. По его словам, заговорщики «решили» убить только эрцгерцога, «но если бы это было невозможно, тогда принесли бы в жертву и жизнь эрцгерцогини, и всех остальных». Чабринович вынул бомбу из кармана, привел ее в рабочее положение и метнул в автомобиль, целясь в зеленые перья на верхушке шлема Франца Фердинанда. Хлопок детонатора был таким громким, что графу Харраху, сидевшему спереди за рулем, показалось, что взорвалась шина автомобиля. Лойка увидел черный предмет, летящий по воздуху, и резко нажал на педаль тормоза. Автомобиль клюнул носом вперед, а бомба, отскочив от брезентового верха кабины, упала на землю. Звук привлек внимание и Франца Фердинанда, он тоже увидел летящую бомбу и нагнулся, прикрывая собой Софию. Но бомба миновала пассажиров и взорвалась под колесами второго автомобиля, со вспышкой и дымом.

От взрыва посыпались стекла, полетели обломки, закричали люди; две женщины упали в обморок, и двадцать человек получили ранения. Первый автомобиль, в котором ехали мэр и начальник полиции, продолжил следование по маршруту, им показалось, что внезапный шум был еще одним выстрелом пушки из крепости; генерал Аппель, следовавший в нескольких футах позади, тоже сначала думал, что это был лишь залп пушек крепости, по крайней мере до тех пор, пока не увидел бегущих по улице людей и не услышал крики. По просьбе Франца Фердинанда Лойка остановил машину. София наклонилась вперед, прижимая руку к затылку. Она подумала, что ее ужалило какое-то насекомое, но на самом деле это оказался осколок от бомбы, слегка поцарапавший ей шею. Шрапнель, которой была начинена бомба, прошла по автомобилю, багажнику, бензобаку и брезентовому верху кабины.

Харрах выскочил наружу, вернувшись, он доложил, что пострадали едущие в четвертой машине. Ранения от осколков получили граф Боос-Вальдек и фрейлина Софии. Внимание графини Вильмы Ланьюс фон Велленбург привлек Мерицци, тоже раненный осколками, вся голова его была залита кровью. Но быстрый осмотр показал, что раны были только поверхностными, и его увезли в гарнизонный госпиталь.

Чабринович, бросив бомбу, перелез через перила моста и спрыгнул в Миляцку. Река в этом месте была неглубокой, всего двадцать пять футов. Там он проглотил ампулу с цианидом. Преследующие Чабриновича люди вытащили его из воды и стали бить руками и ногами, а убийца кричал им: «Я – сербский герой!» Яд не подействовал; он был или слишком старым, или оказался слишком слабым. Полиция быстро поймала Чабриновича и увела его от толпы; видя это, Принцип размышлял о том, не выстрелить ли в него, чтобы сохранить секретность их заговора, но пока он размышлял, подходящий момент был упущен.

На набережной Аппеля царил хаос. Худшие опасения эрцгерцога нашли свое подтверждение. Он обратил на генерал-губернатора Потиорека свой ледяной взгляд и произнес: «Я думал, что нечто подобное как раз и могло произойти! – Через несколько секунд он обрел самообладание. – Ну что же, ненормальные, – воскликнул он, – давайте вернемся к нашей программе!» Автомобили продолжили путь к городскому муниципалитету, проехав по набережной еще три квартала. Хотя остальные заговорщики еще оставались на месте, они не предприняли больше никаких действий, то ли из страха, то ли из инстинкта самосохранения. В конечном счете большинство из них ушли, за исключением Грабеча и Принципа.

Лучи утреннего солнца заскользили по разноцветным, исполненным в мавританском стиле стенам здания городского муниципалитета и осветили входную арку. Лойка остановил автомобиль перед входом. На ведущих к нему ступеньках был расстелен красный ковер, вдоль которого выстроились улыбающиеся чиновники: мусульмане в фесках и жилетках стояли с одной стороны, а чиновники-христиане во фраках и цилиндрах – с другой. Мэр озабоченно схватил свой листок с текстом приветственной речи; он приехал всего несколько минут назад и все еще думал, что громкий шум, который они слышали во время дороги, был звуком залпа пушек крепости. Когда эрцгерцог и герцогиня вышли из машины и начали подниматься по ступеням, мэр начал свое выступление: «Милостивый визит, которым одарили наш город Ваши Величества, переполняет наши сердца счастьем. И я тоже чувствую себя счастливым, и Ваши высочества могут прочитать на наших лицах чувства любви и преданности…»