Текст книги "Право на жизнь. История смертной казни"

Цена жизни в Испании в ХХ веке

В Испании традиция отсутствия смертной казни была совсем слабенькой – здесь в течение многих веков казнили много, мучительно и любили делать из этого яркое представление. Испания не участвовала в Первой мировой войне и, казалось бы, должна была избежать многих моральных и политических последствий, подтолкнувших другие страны к культу насилия в целом и ко все большему использованию смертной казни в частности. Но чего-чего, а насилия в Испании ХХ века было предостаточно. Уже первые десятилетия нового века ознаменовались тем, что Энтони Бивор называет «тревожными годами», – бунтами городских бедняков и их жестоким подавлением, ужасающей по своей грязи и жестокости колониальной войной. В 1917 году солдатские объединения, «хунты обороны», потребовали улучшения условий службы, это спровоцировало политический кризис, премьер-министр распустил парламент. «3 августа началась стачка в Мадриде, Барселоне, Бильбао, Сарагосе, Овьедо, в шахтерских районах Астурии и Андалусии. Но хунты обороны не только отказались поддержать революцию – их члены приняли участие в подавлении забастовок. 72 человека погибли, 156 человек были ранены, 2 тысячи арестованы. В Астурии, где забастовка затянулась на месяц, генерал Рикардо Бургете и молодой майор Африканского корпуса Франсиско Франко возглавили репрессии, не гнушаясь пыток»[137]137
  Бивор Э. Гражданская война в Испании 1936–1939.


[Закрыть].

В этом эпизоде, не слишком заметном на фоне последующих бурь, хорошо видны все составляющие будущей волны насилия – солдаты, которые могут качнуться то в одну, то в другую сторону, энергичные рабочие, жестокое подавление выступлений. Кризис 1917 года был только одним звеном длинной кровавой цепи: «В деревнях поденщики из Андалусии не прекращали собственную долгую жакерию – обреченные на провал бунты. Не было конца забастовкам сельских батраков. Для их подавления привлекалась Гражданская гвардия, прибегавшая к стрельбе и к арестам»[138]138
  Там же.


[Закрыть]. Ужасающая Рифская война в Марокко – жестокая и грязная, как и все колониальные войны, – длилась с 1921 по 1926 год: восставшие марокканские повстанцы вырезали уже капитулировавшие перед ними испанские части, французские и испанские войска применяли химическое оружие, а испанские офицеры весело позировали с отрубленными головами противников.

После победы республиканцев на выборах 1931 года и отречения короля Альфонсо XIII насилие быстро выплеснулось наружу в городах и особенно в сельской местности, где социальное напряжение было крайне велико. Левые громили церкви и монастыри – о Долорес Ибаррури, знаменитой Пассионарии, рассказывали, что она якобы зубами перегрызла горло какому-то священнику. Конечно, это, скорее всего, сказка, но такие сказки появляются во времена, когда есть основания им верить. Гражданская гвардия продолжала охранять порядок доступными ей способами, например убивая задержанных «при попытке к бегству». Тогда же знаменитый философ Ортега-и-Гассет произнес мрачное пророчество: «В испанской политике появилось "ребячество, значит, жди насилия"»[139]139
  Там же.


[Закрыть].

На этом фоне отмена смертной казни, произошедшая в 1932 году, не могла быть долгой – и уже в 1934 году высшая мера вновь появилась в законодательстве в качестве наказания за терроризм. Разразившаяся в 1936 году гражданская война с ее жестокостью и огромным количеством жертв с обеих сторон, безусловно, могла сыграть для Испании ту же разрушительную роль, какую сыграла Первая мировая для Италии и Германии или революционное движение в сочетании с Первой мировой и затем гражданской войной для России.

В отличие от нашей страны, количество погибших в Испании подсчитано довольно точно. С точки зрения «абсолютных» данных, гражданская война в Испании, может быть, и не лидирует среди ужасов ХХ века, но для страны, население которой в 1932 году составляло чуть больше 24 млн человек, цифры просто убийственные – как в переносном, так и в прямом смысле слова.

Испанский историк Луис Оррильо приводит следующие данные:

За годы Гражданской войны погибло около 300 000 человек, из них 140 000 на фронте и более 160 000 в тылу. Последние – жертвы репрессий. 60 000 были расстреляны республиканцами, от 100 000 до 120 000 – франкистами. Финал войны не принес мира – а лишь победу Франко. После войны 400 000 испанцев отправились в изгнание, а более 300 000 (иногда говорят, что до 500 000) оказалось в тюрьмах и лагерях, из них более 30 000 были расстреляны[140]140
  Интервью Луиса Оррильо. https://www.colta.ru/articles/mosty/21786-ispantsy-nedavno-osoznali-chto-bolee-30–000-zhertv-grazhdanskoy-voyny-lezhat-do-sih-por-v-rasstrelnyh-yamah.


[Закрыть].

Энтони Бивор, впрочем, считает, что официальные данные позволяют говорить о 35 000 расстрелянных в первые годы правления Франко, и отсюда делает вывод о том, что распространенная цифра в 50 000 казненных может быть заниженной. «Если прибавить к ней неофициальные и произвольные убийства, а также умерших во время войны – жертв казней, самоубийств, голода и болезней в тюрьмах, то общее число погибших достигнет, вероятно, 200 тысяч»[141]141
  Бивор Э. Указ. соч.


[Закрыть]. Высказав такое предположение, Бивор сразу же задается вопросом, «ответа на который попросту не может быть»: сколько человек погибло бы в случае победы Народного фронта? Конечно, высказать более или менее обоснованное предположение невозможно. Но здесь автор обращается к той больной теме, которая имеет непосредственное отношение к истории смертной казни: во время гражданской войны в Испании террор происходил с обеих сторон. Судя по подсчетам того же Бивора, франкистский террор был намного более массовым, чем республиканский, но принципиально это ничего не меняет. Можно вспомнить, как Оруэлл, приехавший, подобно многим другим левым интеллектуалам, защищать свободу Испании, бродил по Барселоне, скрываясь от ареста и возможного расстрела. Или о том, как при возникновении угрозы захвата франкистами Мадрида два 20-летних мальчишки – Сантьяго Каррильо (будущий лидер еврокоммунистов, который произведет сильное впечатление в начале 1980-х годов, призвав реформировать устаревшую марксистскую идеологию) и Амор Нин – распорядились вывезти из мадридских тюрем и казнить около 2000 человек просто для того, чтобы «такие важные элементы не попали в руки фашистов». В это же время на юге страны молодые дворянские сыночки любили выезжать со своими невестами на охоту на республиканцев и убивать их на глазах восхищенных девушек – вот оно, реализовавшееся предсказание Ортеги-и-Гассета.

Республиканцы расстреливали ради победы коммунизма/социализма/анархизма, франкисты – «ради Испании», которую следовало очистить от либерализма, коммунизма, масонства, идей Просвещения и других страшных, по мнению генерала Франко, напастей, терзавших страну. Не случайно во франкистской Испании так жестко подавлялись любые попытки автономии провинций и пропагандировался лозунг: «Ты испанец – говори по-испански». Дело было не только в необходимости подчинить и унизить мятежную Каталонию. Для Франко существовала одна Испания как некая высшая идея – и ради нее, как и ради многих других идей ХХ века, конечно, можно было казнить.

И поэтому, помимо репрессий, обрушившихся на республиканцев – которых казнили, сажали в тюрьмы, отправляли в лагеря, где они должны были работой «искупить» свои преступления, у которых отбирали детей, воспитывая их в ненависти к «злодеяниям» родителей, – то есть помимо послевоенного террора, ставшего продолжением ужасов гражданской войны, в Испании вплоть до смерти Франко существовала и «обычная», политически не окрашенная смертная казнь. Но, конечно, она – как и любая смертная казнь – на самом деле тоже имела политический оттенок: Франко продолжал создавать свою Испанию, он «сражался как с настоящим, так и с прошлым: он ополчался на девятнадцатый век, отравленный либерализмом, на восемнадцатый, породивший Просвещение и масонство, даже на семнадцатый век со всеми его неудачами. Корни великой, единой Испании каудильо обнаруживал только в еще более раннем периоде – в Испании Фердинанда и Изабеллы»[142]142
  Там же.


[Закрыть].

С 1940 по 1975 год в Испании, помимо непосредственных репрессий против республиканцев, было казнено по меньшей мере 126 человек. Среди них, естественно, были революционеры, проходившие по статьям о терроризме, – документированы приговоры, вынесенные 26 людям, плюс Хулиан Гримау, приговоренный в 1963 году к смерти за «военные преступления», – но остальные 100 человек были казнены за убийства с разнообразными отягчающими обстоятельствами – изнасилованием, разбоем, поджогом – или за убийство родителей. Что характерно, c 1944 по 1963 год убийство мужем жены, застигнутой им в постели с другим мужчиной, или убийство отцом дочери младше 22 лет, которую застали «на месте преступления» с мужчиной, наказывалось изгнанием из дома на расстояние не меньше 25 километров. Женщина, обвиненная в измене мужу, могла попасть в тюрьму на срок от шести месяцев до шести лет. Едва ли испанские законодатели читали Соборное уложение – просто их мышление удивительным образом перекликалось с представлениями русских законодателей XVII века.

Как видим, «убийство чести» считалось в идеальной Испании Франко куда менее серьезным преступлением, чем измена жены мужу. И еще одна важная деталь: большая часть приговоренных была задушена гарротой, старинным испанским приспособлением для казни. Лишение жизни было чем-то традиционным и модернизации не подлежало.

Во всех странах, о которых речь шла выше, после падения диктаторских режимов смертная казнь была упразднена. Будем считать, что нет ее и в России, пока действует мораторий.

Однако среди стран, казнивших при авторитарных правительствах, есть такие, где продолжают казнить и сейчас.

Цена жизни в Японии

В Японии в течение довольно долгого времени смертная казнь рассматривалась как нечто само собой разумеющееся. Однако во времена изысканной и утонченной эпохи Хэйан она не применялась целых 346 лет. В 810 году был казнен буйный аристократ Фудзивара-но-Наканари, брат императорской фаворитки, вмешавшийся в борьбу за власть. Через четыре века в книге «Хогэн-моноготари» об этом событии будут вспоминать так:

Так, в частности, было во времена августейшего правления императора Сага, когда глава Правого отряда дворцовой охраны Наканари для того, чтобы вернуть на престол прежнего императора Хэйдзэй, организовал заговор. Он был приговорен к смертной казни. Но тот, кто умер, назад не возвращается. Считается, что дальняя ссылка без права вернуться в столицу – это то же самое, что смертная казнь.

После гибели Наканари казней больше не было. Что это – проявление характерного для эпохи Хэйан стремления к мимолетной красоте, наслаждению ароматом цветка или стихотворной строкой? Увы, мы знаем, что придворная изысканность далеко не всегда идет рука об руку с милосердной юстицией. Может быть, просто в течение нескольких веков императоры чувствовали себя достаточно сильными, чтобы не обрушивать смертельные наказания на подданных? Но вот в 1156 году разразилась гражданская война – «Смута годов Хогэн», когда несколько самурайских кланов – все те же Фудзивара, Минамото, Тайра – боролись за власть и влияние на императоров. И с этого момента казни возобновились. К этой же эпохе относится возникновение и упорядочивание правил ритуального самурайского самоубийства – сэппуку. Считается, что первым сэппуку совершил знаменитый воин, обладавший, по легенде, сказочной силой и неукротимым нравом, – Минамото-но-Тамэтомо, человек, который, как рассказывали, мог выпустить стрелу из своего огромного лука с такой силой, что она однажды пронзила не только доспехи противника, но и прошила насквозь его тело и пригвоздила несчастного к седлу лошади. О нем же говорили, что он одной стрелой смог потопить вражеский корабль, пробив его днище. Когда Минамото-но-Тамэтомо был захвачен врагами в плен, они тут же приказали перерезать мышцы на его левой руке, чтобы он не смог больше натягивать лук. После этого искалеченный воин был отправлен в ссылку на далекий остров, но, когда рука зажила, он продолжил борьбу и в конце концов, снова потерпев поражение, вспорол себе мечом живот.

Через 24 года другой представитель того же клана, Минамото-но-Ёримаса, осажденный врагами в прекрасном павильоне Феникса буддийского храма Бёдо-ин, поступил так же. Этот старый воин был еще и поэтом и, прежде чем распороть себе живот, начертал печальное стихотворение на своем боевом веере (было у самураев и такое оружие). После этого сэппуку стало вариантом благородной смерти для самурая, его привилегией, отличавшей представителей военного сословия от простонародья, а позже – и видом достойной казни для воинов-аристократов.

Уже упоминавшаяся знаменитая история 47 ронинов, вошедшая в плоть и кровь самурайской культуры, прекрасно демонстрирует бытовавшее тогда отношение к жизни – и к смерти.

В 1701 году знатный даймё (правитель провинции) Асано Наганами в замке Это, резиденции сёгуна, напал по неизвестной причине на другого вельможу – Киру Ёсинаку. Он не успел убить своего врага, но все-таки обнажил меч. Вытащить оружие в замке правителя считалось серьезным преступлением – тем самым была нарушена ритуальная чистота резиденции, а, как мы знаем, во многих культурах такое каралось смертью. Асано Наганами немедленно приговорили к совершению сэппуку, все его владения были конфискованы, даже его брат, не имевший отношения к произошедшему, был отправлен в ссылку. Это, впрочем, характерная для японской средневековой юстиции черта: родственники, а порой даже соседи нередко расплачивались жизнью за преступление члена общины.

Самураи, служившие Асано, которые теперь превратились в ронинов – слуг, потерявших хозяина, разделяли взгляд властей на тяжесть преступления, совершенного их господином. Им и в голову не пришло просить о его помиловании. Они хотели только одного – чтобы одновременно с ним наказание понес и Кира Ёсинака. Но этого не произошло: Кира не успел вытащить меч из ножен и поэтому остался в живых. Он прекрасно понимал, что ему следует ожидать мести, поэтому большую часть времени проводил в своем поместье под надежной охраной. После этого начинается невероятно романтизированная, послужившая сюжетной основой для пьес, песен, легенд, преданий история о 47 ронинах, которые несколько лет тайно готовили свою месть. Как и полагалось самураям, выполнение долга было для них превыше всего, и поэтому многие из них развелись с женами и отослали их с детьми к родителям – таким образом они выводили родных из-под возможного в будущем удара и порывали все узы, связывавшие их с жизнью. Оиси Кураносукэ, возглавивший подготовку к отмщению, делал вид, что хочет только развлекаться, – расставшись с женой, он взял для вида молодую наложницу, пьянствовал и пировал. Легенда рассказывает, как он пьяный валялся на земле, а проходивший мимо мужчина плюнул ему в лицо – невероятное оскорбление для самурая. Ясно, что такую ярость вызывал тот факт, что ронин уже больше года не пытался отомстить за господина. На самом деле Оиси тщательно готовил месть. Ему помогал старший сын – 16-летний юноша, оставшийся с отцом после отъезда матери.

В конце концов ронины осадили дом Киры Ёсинаки, взяли его штурмом и, обнаружив после долгих поисков спрятавшегося хозяина… предложили ему покончить с собой. Оиси предлагал стать его помощником – важным человеком, отрубающим голову самоубийце. Когда Кира трусливо отказался, ронины сами отрезали ему голову, после чего отнесли ее на могилу своего господина. Люди по дороге приветствовали их, предлагали угощение и приглашали отдохнуть в своих домах.

После этого мстителям даже не пришло в голову скрываться – они ведь просто выполнили свой долг. Они сдались властям и после проведенного расследования и суда им была дарована важная привилегия: их не казнили позорной казнью, а позволили покончить с собой. Совершивших сэппуку ронинов (включая юного сына Оиси Кураносукэ) торжественно похоронили, их могилы стали местом паломничества, их судьба – легендой.

Эта красивая история о долге и мести уже три века увлекает зрителей и читателей далеко не только в Японии. Но ведь это еще и рассказ о том, как мало стоила человеческая жизнь. Да, в данном случае речь не идет о превосходстве расы, класса или идеологии, но и здесь жизнь отдельного человека ничтожно мала по сравнению со «сверхвеликими», надчеловеческими ценностями – долгом, преданностью господину, «сохранением лица». «Просыпаясь утром, думай о смерти», – приводит Григорий Чхартишвили самурайское правило в своей книге «Писатель и самоубийство». И здесь же он пишет:

Типическому японцу свойственна ориентация не на индивидуальные, а на коллективистские ценности. Быть независимым, оригинальным, непохожим на других – дурной тон. Худший из грехов – эгоцентризм. ‹…› Для японца характерно определять свою идентичность через принадлежность к определенной группе. Нет ничего страшнее, чем подвергнуться остракизму[143]143
  Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. – М.: Захаров, 2000. С. 232.


[Закрыть].

Не забудем, что в это же время благородные самураи могли, не задумавшись ни на секунду, убить любого крестьянина просто потому, что тот не вовремя попался им под руку, – его жизнь не значила вообще ничего. После того как прошли странные 346 лет «моратория» на смертную казнь, в Японии казнили много – и далеко не только за убийства, но и за самые мелкие проступки. При этом «в средневековой японской общине высшей мерой наказания была не смерть, а изгнание с позором»[144]144
  Там же.


[Закрыть].

Чхартишвили выделяет в японской культуре несколько типов самоубийств – не просто приемлемых, но вызывающих уважение, а иногда и восхищение.

Прежде всего это самопожертвование в бою, которое совершали средневековые самураи и камикадзе времен Второй мировой войны. Есть еще и «дзюнси» – смерть вослед, когда самурай, слуга, министр, придворный следует в мир иной за своим господином. «Инсэки-дзисацу» – самоубийство, совершаемое, чтобы смыть позор, когда человек считает себя виновным в некоем проступке – иногда серьезном, а иногда, с нашей точки зрения, мелком. «Канси» – смерть по убеждению – совершается для того, чтобы доказать свою правоту, опозорить оппонента, привлечь внимание к его преступлениям, отреагировать на супружескую измену. «Синдзю» – единство сердец – совместное самоубийство влюбленных или родителей с детьми, которые столкнулись с некими непреодолимыми обстоятельствами и решают вместе уйти из жизни.

При всей красоте, изысканности и утонченности японской культуры вряд ли стоит удивляться тому, что смертная казнь при таком отношении к жизни и смерти здесь сохраняется по сей день. Не менее характерно и то, что сокращение числа преступлений, караемых смертью, как и смягчение самих форм казни, произошло во второй половине XIX века при императоре Мэйдзи, проводившем последовательную европеизацию страны. Мысль о том, что жизнь отдельного человека все-таки чего-то стоит, начала проникать в японское законодательство. Впрочем, согласно японскому уголовному кодексу, принятому еще в 1907 году, множество преступлений по-прежнему должны караться смертью.

Это, конечно же, шпионаж и другие действия против государства, поджог – как домов, так и поездов, трамваев (?!), кораблей, захват поезда или корабля, сопряженный с гибелью людей (терроризм?), отравление питьевой воды, убийство, разбой в сочетании с убийством и изнасилование в сочетании с убийством.

В принципе, список этот не так уж велик, однако здесь продолжают казнить – и достаточно много, причем при мощной общественной поддержке. Мало того, Япония подписала Конвенцию о правах ребенка, которая запрещает применение смертной казни к людям моложе 18 лет. Но, согласно японским законам, человек достигает совершеннолетия в 20 лет, что создает некую моральную дилемму. Это ярко проявилось в истории Норио Нагаямы, родившегося в послевоенной Японии в 1949 году в нищей семье. В 1968 году, когда ему было 19 лет, он в течение месяца убил и ограбил четырех человек. Вскоре Нагаяму арестовали – через десять (!) лет после этого приговорили к смертной казни, в 1981 году смертный приговор заменили на пожизненное заключение, а в 1983-м вернули смертный приговор. За годы, проведенные в тюрьме и в камере смертника (где японские заключенные никогда не знают, в какой день будет совершена казнь), Нагаяма успел жениться, развестись, написать несколько романов, гонорары за которые он завещал родственникам своих жертв. Он ожидал исполнения смертного приговора с 1983 по 1997 год, а потом совершенно неожиданно – через несколько дней после ареста 14-летнего мальчика, обвинявшегося в совершении нескольких убийств школьников, – Нагаяму и еще некоторых приговоренных к смерти в разных японских городах казнили. Возможно, это было демонстративное действие, призванное показать, что несовершеннолетние преступники тоже могут быть повешены.

Организация Amnesty International считает, что многие показания, на основании которых людей в Японии приговаривали к смерти, были получены в результате запугивания, угроз, физического насилия, содержания в особых тюрьмах, после многочасовых беспрерывных допросов в отсутствие адвокатов. Заключенные годами ожидают исполнения приговора в любой момент, их родные узнают о свершившейся казни уже постфактум и не имеют возможности проститься с близким человеком.

«Смерть – самое красивое, что есть в человеческой жизни», – говорят японцы. Точно ли это относится к тем, кого вешают в японских тюрьмах?