Текст книги "Право на жизнь. История смертной казни"

Во время процесса был установлен факт, что оба убийства совершил именно Клод Бюфе, но тем не менее к смертной казни приговорили обоих преступников. И тогда в дело вступил знаменитый юрист Робер Бадинтер, к тому моменту уже сделавший блистательную карьеру – хотя главные его достижения были еще впереди: позже он станет министром юстиции, сенатором и президентом международной арбитражной комиссии, которая давала юридическую оценку проблемам, связанным с расколовшейся и погрязшей в гражданской войне Югославией.

Бадинтер, сын еврейских эмигрантов из Бессарабии, потерял во время войны отца, бабушку и дядю, погибших в фашистских концлагерях, а сам с матерью и братом скрывался и жил по фальшивым документам. Жестокие испытания, перенесенные в молодости, не сделали его сторонником суровых наказаний.

Итак, в 1972 году Бадинтер взялся защищать Роже Бонтана – отвратительного, жестокого преступника-рецидивиста, пусть не убившего собственноручно двух человек, но явно бывшего соучастником убийства. В этом случае для Бадинтера принципиально важно было то, что суд приговорил к смерти человека, который сам не убивал, – наказание должно было стать куда более суровым, чем этого требовал даже ветхозаветный принцип «око за око, зуб за зуб». Через час после того, как присяжные удалились на совещание, к Роберу Бадинтеру, ожидавшему вердикта, подбежали взволнованные журналисты: только что пришло известие, что Верховный суд США признал смертную казнь неконституционной. Адвокат был поражен и раздосадован тем, что не имел возможности сослаться на этот прецедент в своей заключительной речи. Ему даже пришла в голову безумная мысль – подобраться снаружи к комнате, где заседали присяжные, и поставить неподалеку транзисторный приемник, включенный на полную мощность. Может быть, люди, вершащие чужую судьбу, услышат эту новость и она повлияет на их решение?

Конечно же, он этого не сделал. Присяжные вынесли вердикт довольно быстро.

Началось чтение ответов на вопросы, поставленные перед присяжными. Перед четвертым, важнейшим для нас вопросом, судья сделал паузу: «Виновен ли Бонтан в том, что он, находясь в то же время и в том же месте, убил мадам?..» Ответ: «Нет – большинством голосов». По залу суда пронесся вздох. Мой приятель журналист улыбнулся мне. Голова Бонтана была спасена. Судья продолжил: «Убил ли Бюфе мадам?..» – «ДА». – «Является ли Бонтан сообщником Бюфе?» – «НЕТ». Бюфе оказывается обречен на смерть. «Существуют ли какие-либо смягчающие обстоятельства для Бонтана?» И раздался ответ: «НЕТ большинством голосов». Это был смертный приговор. Судья уже объявлял это. Задние ряды, затем весь зал суда начал аплодировать, крики «браво» вырывались из открытых окон. Возмущенный судья пытался их остановить, но безуспешно. В криках толпы смешались радость и ненависть. Я повернулся к Бонтану. Я схватил его за руку и сказал сдавленным голосом, со всей возможной убедительностью: «Бонтан, вас помилуют. Президент республики наверняка помилует вас». Филип Лемур уже объяснял ему, как надо составить прошение. Он снова улыбнулся нам, уже с другим выражением лица, и сказал: «Раз вы так говорите, то я верю вам…» …Я остался среди царившего вокруг волнения. Они ведь согласились с нами, они признали, что он не убивал. И все же они приговорили к смерти человека, который, как они сами признали, не убивал. Я не отрывал глаз от своих бумаг, от своих бесполезных записей. Я не хотел видеть эти лица[218]218
  Robert Badinger. L'Execution. Цит. по: Деррида Ж. Семинар 2. 15 декабря 1999 г.


[Закрыть].

Президент отверг прошение Бонтана о помиловании, и тот был казнен. После этого Робер Бадинтер стал одним из самых активных борцов против смертной казни. Он, как и сестра Элен Прежан, не оправдывал действия своих подзащитных, а просто боролся за то, чтобы их не казнили. Защищая Патрика Анри, убившего восьмилетнего мальчика, Бадинтер не пытался доказывать его невиновность: то, что убийцей был именно Патрик, ни у кого не вызывало сомнений. Но, как позже говорил сам Бадинтер, выстраивая защиту, он опирался на фразу из письма Роже Бонтана президенту Помпиду: «Гильотинировать – это просто значит взять живого человека и разрезать его на две части». Патрик Анри был приговорен к пожизненному заключению. Кроме него, с 1972 года, когда был казнен Роже Бонтан, по 1981-й, когда во Франции была отменена смертная казнь, Бадинтер смог защитить еще четырех убийц – вернее, еще четырех человек.

Как раз в то время, когда Робер Бадинтер пытался спасти Бонтана, писатель и режиссер Жозе Джованни начал работать над фильмом «Двое в городе».

Жозе Джованни, чье настоящее имя Жозеф Дамиани, прожил жизнь, которой хватило бы на множество фильмов и романов, – собственно говоря, свой жизненный опыт он и использовал, работая над огромным количеством детективов, сценариев и фильмов. Отец Дамиани был хозяином двух парижских отелей и явно не слишком стеснял себя рамками закона – его несколько раз привлекали к ответственности за содержание подпольного игорного дома. В конце концов конфликты с властями разорили Дамиани-старшего, семья переехала на юг Франции, где Жозеф пытался изучать право, но не слишком успешно, к тому же началась Вторая мировая война. Дамиани жил на территории, которую контролировал режим Виши, и, кажется, достаточно уютно чувствовал себя среди коллаборационистов. Он был членом профашистской Народной Французской партии и участвовал в преследованиях партизан и евреев, скрывавшихся от депортации.

Последние месяцы до освобождения Франции, когда союзные войска уже двигались к Парижу, оказались одними из самых сложных и беззаконных для тех, кто находился на оккупированных территориях. Страх и растерянность уходившей власти, слишком медленное приближение освободителей – все это создавало питательную почву для многочисленных нарушений закона. Дамиани со своим братом и еще несколькими людьми, связанными с фашистским режимом, выслеживали и похищали богатых евреев, выдавали себя за полицейских и угрозами, а затем и пытками вымогали у них деньги. Несколько похищенных были убиты. Марсельский суд, приговоривший Жозефа Дамиани к смерти, так описал его: «Можно сказать, что перед нами крайне вредный для общества человек, который до того, как стал убийцей, был еще и предателем своей страны и совершал действия, которые можно безусловно назвать гангстерскими». Сам Дамиани, впрочем, в более поздние годы всеми силами доказывал, что его судили не за коллаборационизм, а только за уголовные преступления, и подчеркивал, что в банду его затянул родной дядя, которого никто никогда не судил и он спокойно закончил свою жизнь в Испании.

Но кто бы ни втягивал Дамиани в преступную деятельность, ясно, что он был ужасным человеком – исповедовавшим крайне правые взгляды бандитом, рэкетиром и убийцей. Смертный приговор не был приведен в исполнение, потому что его отец использовал все возможные связи и добился замены казни на 20 лет каторжных работ.

Дамиани вышел на свободу в 1956 году после одиннадцати с половиной лет заключения в возрасте тридцати трех лет – судя по всему, совершенно другим человеком.

В тюрьме Санте, ожидая смягчения приговора или приведения его в исполнение, Дамиани вел дневник, который его адвокат смог опубликовать в 1952 году, когда его подзащитный все еще находился в заключении. Двадцать страниц, озаглавленных «Дневник приговоренного к смерти», должны были сразу вызвать у французских читателей ассоциацию с романом молодого Гюго «Последний день приговоренного к смерти». Но у Дамиани нет никаких пылких рассуждений и романтических страстей. Он тщательно фиксирует, как проходит его день, – вот он играет в шахматы с другим приговоренным, а через некоторое время ссорится с ним, потому что тот, кажется, украл его помаду для волос! В тюрьме казни ожидают пятеро, затем привозят еще двоих. Никто не знает, когда будет исполнен приговор, только вечером 13 июля можно выдохнуть – на следующий день праздник, казней явно не будет.

Дамиани пытается добиться улучшения питания, с неудовольствием видит, что потолстел, препирается с новым охранником, который неуважительно с ним разговаривает, и угрожает пожаловаться на него, обманывает собственную мать, убеждая ее, что он не все время находится в цепях и в камере их с него снимают. Он читает Вольтера, опять ссорится с соседом, потом мирится – кажется, перед нами описание обычной невеселой жизни. Потом вдруг взрыв: «Длинное письмо от отца. У мамы меньше работы. Одна, она одна, бедняжка, такая нежная. Боже мой, если бы я мог выйти отсюда и помочь им. Хочется плакать, рыдать! И тут еще смерть, которая тащится вслед за мной и насмехается надо мной в моей камере. Пусть она придет, и хватит уже. Все слишком затянулось»[219]219
  https://criminocorpus.org/fr/bibliotheque/page/79454/#page.


[Закрыть]. Сосед получает помилование, кассация Дамиани оказывается отвергнута, остается надеяться только на помилование президента. Еще через несколько месяцев он записывает: «Невозможно представить, что я могу на следующей неделе умереть». Проходит еще несколько недель, и ему сообщают о помиловании – последняя запись: «Вот она, жизнь».

Никаких признаков раскаяния в дневнике не видно – автор несколько раз задает себе вопрос, каким образом он оказался в камере смертника, но не совсем понятно, что он имеет в виду – свое нравственное падение или просто стечение неудачных обстоятельств.

В 1956 году Дамиани уже хотел построить свою жизнь иначе. Он начал заниматься благотворительностью, навещал в тюрьме арестантов и помогал выходившим на свободу приспособиться к новой жизни. Одновременно он все больше писал – сначала роман о своей неудачной попытке побега. Рукопись показали Альберу Камю, который, несмотря на свое прошлое борца Сопротивления, оценил опыт человека, побывавшего в камере смертника, выше тех преступлений, которые тот совершил. Первый роман Дамиани, взявшего по совету адвоката псевдоним Жозе Джованни, опубликовали в издательстве «Галлимар», которое тут же заказало ему сразу десять романов. Книги, основанные на тюремном опыте автора, оказались невероятно популярны, многие из них были экранизированы, и сам Джованни стал сценаристом и режиссером. В начале 1970-х, когда Бадинтер начал борьбу за отмену смертной казни во Франции, Джованни написал сценарий о молодом человеке, отсидевшем в тюрьме за ограбление банка и решившем начать новую жизнь с помощью полицейского Жермена Казнева, который теперь помогает бывшим арестантам. И здесь вдруг снова появляется тень Гюго. Джино Страблиджи, всеми силами пытающийся начать новую жизнь, – это, конечно, не Жан Вальжан, попавший на каторгу из-за того, что украл буханку хлеба для своих голодных племянников. Джино был грабителем, отсидел десять лет из положенных ему двенадцати, вернулся к верной жене, а после ее гибели в автомобильной катастрофе решил еще раз начать все заново. Но, отмечаясь в очередной раз в комиссариате, он встречает там инспектора Гуатро, который когда-то, много лет назад, арестовал молодого преступника. Гуатро, точно так же как Жавер у Гюго, не верит в возможность перерождения, но в отличие от Жавера он не способен на милосердие. Бывший арестант попадает в полную зависимость от него – инспектор рассказывает его подруге о прошлом Джино, следит за ним, превращает его жизнь в ад, угрожает его девушке – и в конце концов Джино в приступе отчаяния и ярости убивает своего мучителя.

Конечно же, он попадает в тюрьму, и ему не удается объяснить судьям, до какого состояния его довел железный инспектор. Джино приговаривают к смертной казни, и, несмотря на все попытки Казнева помочь ему, прошение о помиловании не удовлетворяют и несчастного ведут на гильотину.

На роль Джино сразу же пригласили Алена Делона, а вот Казнева сначала должен был играть Лино Вентура, который не захотел сниматься в фильме, где показан слишком уж жестокий полицейский (хотя он сам должен был играть куда более мягкого и человечного персонажа). Ив Монтан тоже отклонил предложение, заявив, «что это не то направление, в котором он хотел бы, чтобы двигалась его карьера». Что это значит? Монтан тоже не захотел сниматься в фильме, где полицейский губит человека, пытавшегося исправиться? Или не пожелал иметь дело с Жозе Джованни? В любом случае его отказ, вероятно, пошел фильму на пользу, так как на роль старшего наставника в конце концов пригласили великого Жана Габена.

Жозе Джованни за свою долгую жизнь написал 22 романа, две книги воспоминаний, 33 сценария, сам поставил 15 фильмов и пять телефильмов.

Не берусь судить, насколько изменились его политические взгляды и человеческие качества, но вряд ли кто-либо, смотревший «Двое в городе», может забыть последний взгляд Алена Делона, когда его уже тащат к гильотине, а он в отчаянии смотрит на Жана Габена. Может быть, сейчас я выскажу предположение, по своей романтичности сопоставимое с настроением романов Гюго, но не сомневаюсь, что человек, снявший эту сцену, – уже не тот рэкетир и убийца, что сидел в тюрьме Санте. Похоже, возрождение погибшей души, на которое так уповал Достоевский, действительно возможно – и не только на страницах романов.

Замечательный документалист Герц Франк не совершал преступлений и не сидел в камере смертника, но прожил жизнь не менее, а может быть, и более страшную, чем Жозе Джованни. Мальчик, выросший в маленьком латвийском городке в семье еврейского фотографа, видел появление в Прибалтике советских войск, «добровольное присоединение» к СССР, депортации, затем немецкое вторжение. В 1941 году потерялся во время эвакуации и только через полтора года нашел свою семью. Жизни двух его сестер унес холокост, брат был тяжело ранен на войне, третья сестра провела десять лет в ГУЛАГе. Достаточно для того, чтобы человек понял, как жестоко устроен мир и какая в нем царит несправедливость. И все-таки среди его фильмов – «Высший суд. Киноматериалы» – история 24-летнего Валерия Долгова, попытавшегося ограбить жуликоватую профсоюзную начальницу Эмму Бурилину и в результате убившего и ее, и ее друга. Герц Франк снял фильм не о том, как разворачивалось следствие – там нечему было разворачиваться, парень написал явку с повинной. Франк снимал Долгова в камере смертника, когда тот уже был приговорен к высшей мере наказания. В отличие от Джино Страблиджи, Валерий Долгов не был доведен до отчаяния, не пытался убить своего мучителя, не делал попыток начать новую, честную жизнь. У него была одна коротенькая жизнь, которую он бессмысленно растратил, – и сам даже не мог объяснить, почему начал стрелять в квартире Бурилиной. Вдруг оказалось, что Долгов – недобрый, ничтожный человек, совершивший двойное убийство, – совершенно преобразился в камере смертников и пришел к раскаянию. Как позже рассказывал режиссер, «меня интересовала не сама криминальная история, завязанная на подпольном производстве джинсов, так что убийство было совершено из корыстных мотивов. Меня увлек путь к раскаянию. В конечном итоге человек, совершивший самое тяжкое преступление – убийство, уходит из жизни, заплатив за содеянное самой высокой ценой, но он уходит человеком, не убийцей. Зрители картины задумываются не над тем, как и почему он убил, а над тем, что он пережил в своем одиночном заключении. Речь идет о душе. В ожидании казни он приходит к христианским ценностям любви, которые вычитал не из книг, а осознал на собственном опыте. К порогу своей смерти он приходит с чувством, что он человек»[220]220
  Герц Франк: «Смотреть и видеть» // Искусство кино. № 3. 2004.


[Закрыть].

Валерий Долгов еще успел прочитать рецензии на вышедший фильм, ожидая ответа на свою апелляцию, – но приговор был приведен в исполнение. Был ли это «высший суд», или же, как сказал бы Сэмюэл Ромилли, расстрел лишил молодого человека возможности реализовать тот внутренний свет, который безусловно жил в нем и привел его к раскаянию?

ХХ век знал множество книг – художественных и документальных, – протестующих против смертной казни. Но иногда создается впечатление, что сильнее всего в наше время протест против узаконенного убийства был выражен в кинематографе. Наверное, это объяснимо.

Кино возвращается к тому самому восклицанию Руссо – «сердце ропщет», оно разговаривает с нами на языке образов и показывает то, что даже самый убежденный рациональный сторонник казни вряд ли может видеть спокойно.

Фильм «Зеленая миля» воспроизводит основные сюжетные линии романа Стивена Кинга – и, кстати, многие доводы противников смертной казни. Здесь показано удушающее отчаяние приговоренных, ожидающих своей участи, и то, как в убийце тоже может жить человек, который вдруг, среди судорог последнего одиночества, привязывается к мышонку и дает ему человеческое имя Мистер Джингл, и то, как к казни могут приговорить по ошибке, – ведь прекрасного, удивительного Джона Коффи арестовали, когда он сидел, измазанный кровью, рядом с телами двух изнасилованных и убитых девочек, – и то, как искажается душа тех, кто должен по долгу службы организовывать и проводить казнь. Фильм пропитан отторжением самой идеи смертной казни, но, наверное, самое сильное высказывание в нем – не сама мистическая история, а вид электрического стула, жуткие репетиции, которые устраивают тюремщики, старающиеся провести экзекуцию без проблем, и, конечно, реальная казнь, прошедшая как раз с очень большими проблемами. Гнусный и злобный Перси, племянник жены губернатора штата (а дело происходит, что очень характерно, в Луизиане, одном из самых «казнящих» штатов), хочет удовлетворить свои садистские наклонности и сам провести казнь ненавистного ему Эдуарда Делакруа. Он уже ломал пальцы Делакруа и убил его мышонка, но ему этого мало. Теперь вместо губки, пропитанной водой, которая должна обеспечить казнимому быструю и безболезненную смерть, он тайком кладет сухую губку – и Делакруа погибает в страшных мучениях.

Но это же фэнтези, это странная история о Джоне Коффи, обладавшем магическими способностями, мало ли что там можно показать! И все-таки – одно дело читать об электрическом стуле, а другое – видеть его. И еще – разве не считала сестра Элен Прежан, что ее подопечный, которого казнил не садист Перси, а аккуратный, исполнительный, эффективный сотрудник тюрьмы, при этом все-таки умирал несколько минут?

Сгорающие на электрическом стуле Делакруа и Джон Коффи, который мог бы спасти человечество от многих бед, но вместо этого идет на смерть, наверное, сделали для отторжения, неприятия смертной казни больше, чем множество трактатов и рассуждений.

Есть много доводов против смертной казни, и все равно трудно найти что-то более сильное, чем «сердце ропщет»…

Рекомендуем книги по теме

Праведный палач: Жизнь, смерть, честь и позор в XVI веке

Джоэл Харрингтон

Град обреченных: Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осужденных

Ева Меркачёва

Краткая история Европы

Саймон Дженкинс

Просвещение продолжается: В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Стивен Пинкер