Текст книги "13 лет с тобой и вечность без тебя. РПП"

Ульяна подсказала мне один из приёмов, который я обязательно после выхода из Центра опробую на практике. Метод заключается в поощрении какого-то действия и присвоении за это баллов или, как в моём случае, звёздочек. Теперь, когда мы пойдём с мужем в съестное место, я должна позволить ему выбирать самому – и так четыре раза подряд. Я не должна лезть, поучать, настаивать, стимулировать как-то его выбор. За каждый такой раз я получаю небольшую наклеечку в виде звёздочки, а когда их будет четыре, в пятый поход в ресторан или кафе в качестве вознаграждения я заказываю ужин за мужа и за себя. Получается что-то вроде поощрительной системы, которая применяется во многих магазинах или кофейнях, когда после четырёх купленных кофе пятый получаешь в подарок. Такой метод не слишком нарушит границы мужа, но в то же время поможет мне делать то, к чему я имею потребность и от чего постепенно надо избавиться.

Ну что ж, посмотрим, каков будет результат.

8 октября

Сегодня у меня последнее взвешивание, точнее сказать, последнее в стационаре – завтра уже домой. Сегодня же врачи будут смотреть, произошёл ли откат за неделю. То, что откат есть, я могу сказать со всей уверенностью: у меня опять торчат локтевые кости и прощупываются грудные.

Подъём в 7 утра. В этот раз я иду во второй очереди. Спокойна как удав. Переживать не о чем – всё уже определено и запланировано.

После обеда у меня очень много консультаций с врачами. Надо успеть пройти всех и взять интервью ещё у пары девочек и консультанта по питанию, которая во время нашей встречи согласилась ответить на интересующие меня вопросы. Я ей за это очень благодарна. Надеюсь, это интервью прольёт ещё немного света на расстройства пищевого поведения и поможет другим девочкам и их родителям.

Я: Чем Вас привлекает работа в этом Центре, а если говорить точнее, то с людьми, страдающими расстройством пищевого поведения?

Консультант по питанию (далее – КП): Если говорить честно, то для меня это не было каким-то осознанным выбором или решением – воля случая. Вы, возможно, спросите, почему же тогда я до сих пор остаюсь здесь работать. Мне очень хочется убедить девушек в том, что вес не имеет никакого значения, как и то, что именно ты ешь. Наша жизнь очень скоротечна, и тратить её на вопросы фигуры, неоправданную избирательность в питании – совершенно пустая трата времени. В мире огромное количество вещей, которыми можно себя занять. И моя главная цель и задача, наверное, показать то, что человек может жить абсолютно СВОБОДНО! СВОБОДНО от предрассудков!

Я: Связано ли эмоциональное состояние больных анорексией и булимией с приёмами пищи?

КП: Да, связано напрямую.

Я: Тяжело ли в общем накормить больных анорексией и булимией?

КП: Смотря какие больные. Чем ниже индекс массы тела у человека, тем хуже работает его голова. В связи с этим очень часто приходится повторять одно и то же, чтобы до больного, наконец, дошла вся необходимая информация, а точнее, чтобы он её услышал и правильно воспринял. Вот в этом пункте бывает тяжело, иногда даже очень тяжело.

Я: Часто ли люди, страдающие расстройством пищевого поведения, отказываются от какой-то конкретной еды? Если да, то отказ от какой еды характерен для анорексии, а какой – для булимии?

КП: Анорексия и булимия – это одно заболевание. И если говорить точнее, то это два состояния, плавно перетекающие одно в другое. То есть человек с нервной анорексией может одновременно болеть и нервной булимией. Об исключаемых продуктах в общем нельзя сказать – у каждого они свои, определённые. Чаще всего их можно разделить на две группы: сладкое и соленое, в некоторых случаях исключаются и те и другие. Замечала, но не могу утверждать со стопроцентной уверенностью (исследований не проводила), что переедание начинается часто с солёного, а заканчивается сладким.

Я: Какие общие предпочтения в еде легко проследить у больных, страдающих расстройством пищевого поведения?

КП: Это свежие зёленые яблоки. Их в основном любят все, и о них уже достаточно давно гуляет миф, что разработано множество диет, основу которых составляют именно зелёные яблоки. Их рекомендуется использовать в качестве разгрузочных дней, а также при необходимом снижении веса в очень короткие сроки. Ещё одна популярная тенденция: хочешь есть – попей воды. И, наверное, последнее, что можно отметить: все без исключения составляют свой рацион из овощей и белка (куриная грудка, индейка, творог).

Я: А что пациенты с РПП чаще всего говорят, отказываясь от еды? Какие доводы приводят?

КП: Всё очень индивидуально. Нужно всегда помнить, что отказ пациента с РПП от еды, каким бы рациональным и убедительным он ни казался, – это голос болезни. Вот девушка говорит: «Я это не люблю», к примеру. А когда начинаешь разговаривать с её родителями, например, то оказывается, что она это любит и даже очень, но болезнь велит ей говорить совсем другое. На второе место, наверное, можно поставить фразу: «Это калорийно!» Такой комментарий встречается даже чаще, чем «Я толстая!». «Я это не люблю» и «Это калорийно», по моему опыту, наиболее часто можно слышать от пациентов с расстройством пищевого поведения.

Я: Многим Вашим пациентам достаточно сложно в начале лечения съедать все порции целиком. Зачастую они кажутся им просто огромными. К каким методам Вы прибегаете, чтобы помочь больным справиться с этим страхом?

КП: По большей части это вовсе не страх. Тревога перед едой рождается позже. Сначала же из-за колоссальных ограничений в еде желудок наших пациентов имеет крошечный размер. И тут важно дать понять, что желудок – мышца, которая в дальнейшем обязательно растянется и станет нормального размера, как должно быть у здорового человека. А страх рождается оттого, что пациент испытывает чувство тяжести в желудке, съев маленькую порцию, и это сразу ассоциируется с перееданием и набором веса. Важно объяснить, что при том меню, которое я составляю, набора веса не может произойти, так как речь идёт о питании, поддерживающем здоровый вес, а тяжесть связана с очень маленьким объёмом желудка.

Я: Почему в Вашем Центре пациентам не дают никаких супов?

КП: Суп – это лишняя жидкость, из-за которой человек не получает всех необходимых ему питательных веществ, помимо этого он становится голодным намного быстрее.

Я: Существует ли «страх еды», и если да, то как возможно его пересилить?

КП: «Страх еды», конечно же, имеет место. Здесь прежде всего необходима постоянная работа с психотерапевтом и умение разделять, где я, а где болезнь. Зачастую пациент приходит к нам с «я», спаянным с болезнью, и главный результат, на который направлена работа Центра, – помочь пациенту отделить себя от болезни и услышать свои собственные мысли.

9 октября

Ура!.. Вот и долгожданный день выписки. Верится с трудом. С одной стороны, наконец этот день настал, а с другой стороны, немного боязно: что ожидает меня там, снаружи, справлюсь ли я, выдержит ли моё сознание и отодвинет ли болезнь на второй план окончательно? Как вообще быть там после долгого вакуума здесь?

Последняя из возможных — наклейка – достижение

поставленной цели амбулаторного лечения.

Безумно радует то, что прописанную мне консультантом по питанию диету на ближайшее время я буду соблюдать с малой вероятностью – большое спасибо моему папе, который скептически относится к моей болезни. В его понимании я просто должна питаться нормально, как все остальные здоровые люди. В этом пункте я очень даже солидарна с папой и первый раз за всё время рада его недоверию к «сомнительному» диагнозу.

Проснулась я довольно рано. Сделала зарядку и пришла по обычаю последний раз поработать в общий зал, где Ксюша уже корпела над своей картиной из стразов. Она, увидев, как я открываю свой ноутбук для работы, с улыбкой сказала, что с большим нетерпением ждёт выхода моей книги.

– Я очень надеюсь, что твоя книга поможет многим девочкам… Возможно, не справиться, но хотя бы понять, что они больны, – добавила она и рассказала не свою историю: – Перед тем как лечь сюда, я встречалась с одной из своих однокурсниц. Она тоже заболела анорексией. Она такая худая и сама, наверное, уже не сможет справиться. Я её всячески поддерживала, но, к сожалению, к ней до сих пор не пришло осознание того, что она нездорова. Она, как и все мы когда-то, а многие до сих пор, видит себя вполне нормальной, здоровой девушкой. Мне очень жалко её, ведь она живёт в общежитии, где намного труднее справляться с болезнью. Самые близкие ей люди далеко от неё и просто не видят всего ужаса, который она сама сотворяет с собой. Они бессильны в помощи ей. И даже, наверное, если бы и видели её, то навряд ли смогли себе позволить положить её на лечение в этот Центр, а государственной поддержки в борьбе с расстройством пищевого поведения у нас в стране практически нет. Надежда на её излечение тает на глазах. И самое печальное, что это касается не только моей однокурсницы, это касается сотен, а может, и тысяч девочек и юношей в нашей стране.

Ксюша заканчивает свой небольшой монолог, и меня охватывает тяжёлое, душераздирающее чувство. Ведь она абсолютно права. Сколько девочек погибает каждый год от анорексии и булимии, сколько из них не доживает даже до 20 лет, уходя из жизни такими юными, не познав её совсем!

Я не могу не привести статистические данные касательно заболеваний анорексии и булимии и количестве летальных исходов от этой болезни: КАЖДЫЕ 62 МИНУТЫ от расстройства пищевого поведения в мире умирает ОДИН человек.

Анорексия представляет собой психическое расстройство, которое увеличивает риск смерти в шесть раз (по сравнению с остальными психическими расстройствами), в то время как тяжёлая депрессия повышает этот риск в четыре раза. Шансы ещё хуже для людей, у которых анорексия впервые диагностирована в возрасте 20 лет, так как риск смерти у них в 18 раз выше, чем у здоровых людей такого же возраста.

Анорексия также увеличивает риск смерти от таких заболеваний, как шизофрения, в два раза; от биполярного расстройства – в три раза. Показатели смертности также очень высоки у людей с булимией и со смешанной атипичной анорексией и булимией.

Приведённое выше основано на анализе данных, собранных из 36 различных исследований, опубликованных в период между 1976 и 2018 годами. После корректировки показателей смертности по размеру выборки исследователи фиксируют такие данные:

• 5,1 смерти на 1000 человек с анорексией в год;

• 1,7 смерти на 1000 человек с булимией в год;

• 3,3 смерти на 1000 человек со смешанной булимией и анорексией.

В мой последний больничный день мне удалось поговорить с 13-летними девочками, у которых, как я прочитала и выяснила позже, истории их анорексии начались с нервной орторексии – пищевого расстройства, характеризующегося навязчивым стремлением к «здоровому и правильному» питанию, которое впоследствии приводит к значительным ограничениям при выборе продуктов.

История Вероники (13 лет)

Всё началось с «Инстаграма». Мне до сих пор вылезает куча рекламы и пабликов о правильном питании, несмотря на то, что я от этой темы уже отписалась. Они прям такие мотиваторы: рассказывают, как похудеть, и как правильно создать себе дефицит калорий, и как составить модные меню на минимальные 1500—1600 килокалорий. Точнее сказать, на 1200 килокалорий где-то. Плюс разнообразные физические нагрузки для того, чтобы ещё быстрее похудеть и приобрести тело своей мечты.

Мой вес всегда был около 51 кг при росте 161 см, то есть совершенно нормальный, а если смотреть по медицинским параметрам, то даже немного ниже нормы. Похудела я до 36 кг примерно чуть меньше чем за полгода.

Всё началось с февраля. Родители меня даже поначалу хвалили: «Какая ты молодец, Вероника, отказалась от фастфуда». В рационе у меня были различная крупа, котлетки и т. д. Я на завтрак даже пила кофе с шоколадкой, мёдом и орехами. Это было нормально, полезно. Но в дальнейшем я стала уменьшать порции и многое из рациона убирать. В конце концов я исключила некоторую молочку, каши и мясо. Я вдруг стала думать, что многие продукты просто вредны. Ну, те же макароны. Я про них много читала, что они очень даже безвредны, но всё-таки исключила, чтобы не поправиться.

И в Центре в первый день мне дали макароны, да ещё и с сыром! Это было настолько эмоционально сложно после шести месяцев, в течение которых я не позволяла себе этого продукта. Я исключила, конечно, всю выпечку, булочки, хлеб, даже цельнозерновой. И сыр тоже. В рационе у меня остались овощи и фрукты, из мяса только курица и индейка, какие-то крупы. Ещё рыба – как белая, так и красная. Да, её я ела иногда.

Первая фаза – рационального питания – продлилась примерно месяца полтора, потом я стала сокращать количество пищи и вести подсчёт калорий: у меня была такая программа на телефоне. Я вбивала в неё каждое съеденное яблоко или куриную грудку, и мне тут же выдавалось соответствующее числовое значение. В этот период я ещё не была зациклена на весах, у меня их даже и не было.

Жёстче моя болезнь начала проявлять себя с лета. Закончилась школа, и я переехала в деревню до конца лета, где, по сути, была предоставлена сама себе и могла даже по полдня морить себя голодом. Я съедала на завтрак одно яйцо, и мне этого вполне хватало.

Помимо прочего, я смотрела в «Инстаграме» разные упражнения. Каждое утро регулярно качала пресс, так как считала, что у меня есть живот. Делала частенько упражнения на ягодицы. Но таблеток я никаких не пила. Рвоты у меня тоже не было.

В июле (мой вес на тот момент был около 46 кг) родители решили отправить меня в специальный спортивно-танцевальный лагерь. Нагрузки там были колоссальные, мы не спали ночами, готовились к репетициям. Была даже такая игра, где нам нужно было бежать 10 км без остановки. И я пробежала нормально. Тело выдерживало всё. Вернулась я оттуда с весом в 42 кг.

С сентября возобновилась школа и ещё добавились танцы – по полтора часа четыре раза в неделю, не считая постоянных еженедельных отчётных выступлений. Нагрузка у меня была просто кошмарная, ни одной свободной минуты. Несмотря на это, каждое утро я находила время, чтобы взвеситься, и если хоть чуть-чуть прибавляла, то начинала испытывать панический страх.

У меня начали случаться срывы и истерики, крики со стороны мамы: «Иди ешь!» Она совсем не понимала, что со мной происходит, заставляла взвешиваться при ней. В одно из таких взвешиваний я заметила, что поправилась, наверное, грамм на 200—300, – у меня случилась жуткая истерика, мама же, наоборот, радовалась, что я набираю вес. Но даже несмотря на такие дни, мой вес падал. Мой организм уже просто перестал воспринимать еду. Я стала весить 39 кг.

Мама начала таскать меня по врачам. Это было ужаснейшее время, тянувшееся полторы недели. Истерики, срывы, депрессивное состояние. Сначала мы ходили к гастроэнтерологам, которые говорили: ещё чуть-чуть, и наступит анорексия, однако мне её не ставили. Потом мы пошли к психиатрам, которые ставили мне тяжёлую депрессию. Один всё же поставил мне анорексию, прописал капельки и сказал: «Ну, попейте их, и всё пройдет». На этом лечение и закончилось.

Все мои друзья обращали внимание на то, что со мной что-то не так. Задавали вопросы моей маме. Близкие подруги тоже всё видели, но молчали, лишь изредка говорили: ну всё, давай прекращай это уже.

Папы не было рядом с нами всё лето и начало осени. Он был очень занят по рабочим вопросам и находился в другом городе, поэтому моего физического состояния просто не видел. Мама, конечно же, всё рассказывала, но трудно представить себе то, с чем никогда не имел дела. А папа даже не представлял этого. Мама понимала, что надо что-то делать, и решила поехать и навестить папу вместе со мной. Когда папа меня увидел, то я по одному лишь его взгляду поняла: всё очень плохо. Он старался избегать меня, не смотреть на меня – ему было очень больно. Я первый раз в жизни видела слёзы своего отца. Мне было очень стыдно, что я довела себя до такого состояния. Через три дня я оказалась здесь, в ЦИРПП.

Когда я приехала в Центр, я не осознавала, что больна. Я не хотела никуда ехать. Родители привезли меня сюда под предлогом обычной консультации. Мой лечащий врач Екатерина Олеговна сказала сразу, что мне надо ложиться, иначе у меня просто сердце не выдержит. А я просилась домой: завтра день города, я выступаю, танцую!

Сейчас я очень хочу поправиться и выздороветь, чтобы больше не следовать указаниям всяких приложений и соцсетей.

Начало истории другой тринадцатилетней девочки, Маши, очень похоже на начало истории Вероники. Наверное, совсем не случайно они попали в ЦИРПП в один и тот же день с разницей в один час.

У Маши также всё началось с правильного питания и социальных сетей, в частности с «Инстаграма».

История Маши (13 лет)

Летом мы семьёй (мама, бабушка и младшая сестра) полетели в Испанию и пробыли там около месяца. Там я прямо-таки подсела на правильное питание, ела только фрукты и овощи, рыбу, так как мы были на море. Всё в хорошем количестве, без каких-либо ограничений. Это было в самом начале нашего отпуска. Там у меня были изнурительные физические нагрузки, то есть я могла под солнцем заниматься, наверное, часа два. Все упражнения брала из интернета. Забивала что-то типа: «как убрать ляжки», «накачать пресс» и т. д. Моя мама уже тогда говорила: «Боже, Маша, смотри какое солнце, ты же посадишь себе сердце». Хотя вообще она реагировала на то, чем я занималась, довольно лояльно в то время.

Перед поездкой на море, в июне-июле 2019 года, мой вес при росте 157 см был примерно 49 кг. А потом я резко начала себя ограничивать. Я вообще больше не ела сладкого. Если я съедала хоть кусочек, я начинала грызть себя: «Маша, зачем, ведь ты же могла прекрасно и без сладкого прожить». Это было, наверное, первое лето, когда я вообще не ела мороженого. Я его просто не давала себе есть. Это была бы катастрофа, если бы я хоть облизнула его.

В тот момент моя бабушка забила тревогу. Когда в кафе все брали разные сладости, я отказывалась. Бабушка говорила мне: «Маша, ну ты чего, анорексичкой хочешь, что ли, стать». Но я считала: боже, я и анорексия – это невозможно! О чём ты! И маму я просила не слушать бабушку. Это же просто бред какой-то! Я вообще никогда не думала, что когда-либо буду связана с этой болезнью. Я и по телевизору смотрела передачи про анорексию, и на ютьюбе тоже смотрела ролики про эту болезнь. Мне действительно было интересно.

За поездку в Испанию я скинула килограмма три и стала весить примерно 45—46 кг.

Вообще я не из Москвы, хотя живу здесь уже пять лет. В моём родном городе у меня остались папа и бабушки с дедушками. Когда мы вернулись из Испании, они были в шоке. Так как они не видели меня очень давно, то разницу замечали колоссальную. Здесь я могла за весь день съесть лишь творог, ягоды и попить чай. И это было совершенно нормально для меня. Физических нагрузок у меня было намного меньше, но и еды в связи с этим тоже. Я считала, что если я много ем, то просто обязана много двигаться. Я также считала калории.

Папа поначалу отреагировал положительно, подбадривал меня, какая я молодец, что правильно питаюсь, даже говорил: «Отлично! Давай вместе». Но скоро он понял, что три огурца и чай на ужин – совсем не здорово. Он стал тревожиться за меня, но я говорила, что со мной всё нормально, я просто не хочу сегодня есть. Еду в это время я ещё не прятала, это началось в сентябре.

Маму я вижу в это время очень редко, в основном всё время провожу с папой.

В конце августа я поехала в лагерь. Там я стала весить 40 кг. Я не ела там вообще ничего и поэтому за две недели скинула 5 кг. Я съедала две помидорки и считала, что я обожралась. Весов там не было. Я боялась панически, что поправлюсь.

В лагере в меню были сладости: булочки, пироженки, но я всё это отдавала своим друзьям. К тому же у меня аллергия на сладкое, чем я прекрасно прикрывалась. Так легко: «А у меня аллергия» – и все вопросы сразу же заканчивались. Ребята реагировали абсолютно нормально. Моя подружка несколько раз обращала внимание: «Почему ты это не ешь?!», я отвечала: «Ну не хочу, аллергия». Она всё съедала и за себя, и за меня.

Потом я приехала из лагеря и встретилась с мамой. Для мамы это был шок… Она начала плакать. И тут я начала понимать, что со мной не всё в порядке. Я плохо себя чувствовала после лагеря, у меня совсем не было сил, мне не хотелось ничего, пульс 30, начались проблемы с сердцем.

Я занимаюсь в театральной студии «Непоседы». Там очень большая нагрузка: тренировки, репетиции занимали примерно пять часов ежедневно плюс ещё школа до трёх дня. У меня просто не хватало сил. Я была как зомби. Постоянно хотелось спать. Понимала, что мне надо есть, но просто не могла. И к тому же думала, что если я опять начну нормально есть, то снова буду весить как тогда, а я не хочу весить как тогда. Я взвешивалась каждый день. Если вдруг прибавляла 200 грамм, то жуткой паники у меня не начиналось, я лишь думала: погуляю или схожу на танцы, и они уйдут. Но всё равно: если вдруг я набрала один килограмм, значит, на ужин съедала меньше. В этот период времени я чётко подсчитывала все съеденные килокалории. В день должно было выходить не более 1200—1300 ккал. При таких колоссальных нагрузках, какие были у меня, – вообще ничего.

Поначалу мама отслеживала мой вес. Она забила тревогу по-настоящему. И вот тогда я начала прятать еду, потому что мама накладывала мне огромную тарелку еды и говорила, что пока я её не съем, я не выйду из-за стола. То есть мама тогда ещё совсем не понимала, что я просто не могу это съесть. И я уходила в свою комнату и складывала еду по разным контейнерам и потом, когда она уходила, выкладывала всё это опять в холодильник.

Прямо перед моим днём рождения, 14 сентября 2019 года (на этот момент мой вес был 40 кг), мы с ней очень сильно поссорились. Она так мне и сказала: «Ну что, в больницу хочешь или к папе в Челябинск?» Впрочем, она уже всё решила за меня. Добавила, что в школу я завтра не иду и мы едем в больницу, в которую меня сразу положат. Это был шок. Я просила маму дать мне последний шанс, убеждала её, что точно буду есть. Но сама же понимала, что это уже просто невозможно.

Для меня слово «анорексия» представляет собой что-то ужасно страшное, никак не связанное со мной. Есть было вообще тяжело. Я, когда съедала морковку, то только и думала о том, сколько же в ней калорий. И было ужасное чувство вины, что я всё-таки съела эту морковь.

Вместе с мамой в сентябре мы обошли ряд врачей. Гастроэнтеролог сказал, что есть проблемы и что надо сходить к психологу. Анорексию мне не ставили. Далее мы ходили к двум психологам. Один сказал: «Дамочка, вы не волнуйтесь, она просто на правильном питании, и это хорошо». Я посмеялась тогда и сказала маме: «Вот видишь, мам, всё хорошо. Не беспокойся». Но мама не оставила поисков правды, и я ей за это очень благодарна.

Мы поехали к другому психологу, которая сказала, что у меня замедленный мыслительный процесс. И как вывод – мне срочно нужна госпитализация. Именно она сказала, что я болею анорексией. У меня была истерика, я орала: «Нет, да вы что! Посмотрите, у меня есть ляжки! Я не могу болеть анорексией, я могу всё есть!»

Отвезти меня в ЦИРПП посоветовал мамин знакомый врач. Я в принципе уже готова была лечь, но в моём представлении это было всё лишь на два дня. Мне сказали, что со мной лишь поговорят психологи – и всё, я уеду.

Я пришла на консультацию к Максиму Борисовичу, мы с ним поговорили. Я думала, что всё-таки меня отпустят, но нет. Мой вердикт – шесть недель в Центре. Тут я, конечно же, не выдержала и разрыдалась. Я так не буйствовала, как многие другие, кто попадает сюда. Я понимала, что мне нужно лечь, и надеялась, что мама меня заберёт.

В конце августа ещё я встретилась со своей лучшей подружкой, с которой мы были вместе на правильном питании, но она была не на строгом, в отличие от меня. Она увидела меня и сказала: «Фига ты похудела! Ты вообще анорексичка!» И по мне это так ударило: «Как ты так можешь?! Посмотри на меня, я же совсем не похожа на анорексичку!» А она ответила: «Маш, иди лучше к врачу». Но я всё равно думала: «Да нет, я же знаю себя». Это очень тяжело признать.

Реакция одноклассников, когда я пришла в школу, тоже была болезненной для меня. Все только и говорили, какая я худая и какие у меня тоненькие ножки и ручки. Учителя не отставали: «От тебя остались одни глаза!» – и постоянно спрашивали, всё ли хорошо со мной. Меня это, конечно, бесило: невозможно было уже слушать, какая я худая. С одной стороны, такое повышенное внимание, конечно, было неприятно для меня, но, с другой стороны, я ужасно боялась поправиться, ведь тогда все начнут думать обо мне, какая я обычная.

Сейчас одноклассники очень поддерживают меня. Они даже создали группы в социальных сетях с лозунгами: «Маша, выздоравливай. Мы тебя очень поддерживаем и любим». Помимо этого, они добавили мою маму во все чаты. Было безумно, безумно приятно, и эта поддержка как-то вселяет в меня надежду на выздоровление.

Никаких таблеток я никогда не пила. Это сейчас, с моей точки зрения, не очень пропагандируется в социальных сетях. Рвоту я тоже не вызывала.