Текст книги "Жизнь вне зависимости. 4 книги для избавления от вредных привычек"

Следующие несколько дней она жила словно мертвая. Было тело, которое ходило, разговаривало, улыбалось, а душа исчезла. А может, ее никогда и не было?

В этом состоянии оказалось так много покоя и тишины, что она с удивлением поняла – до этого год за годом, каждую секунду, ее жизнь проходила с разрывающим на части хаосом внутри. Теперь же на месте хаоса была пустота. И казалось, что так будет всегда.

Но, проснувшись дня через три, она вдруг остро почувствовала себя живой. Словно отделившейся от чего-то липкого и вязкого, вынырнувшей из густого болота и неожиданно, возможно первый раз за долгие годы, вдохнувшей всей грудью. Это было удивительно. Странно. Невозможно.

Она как будто заново видела мир вокруг. Как никогда остро чувствовала его запахи, замечала цвета, всей кожей переживала каждое его движение. А внутри появилось столько сил жить, что они едва помещались в теле.

Но вместе с силами жить пришел и гнев. Гнев на мужа.

За многие годы их совместной жизни она никогда не злилась, фактически у них не было ни одной честной, громкой ссоры. Ведь взрослые люди обо всем могут договориться, ведь брак, как они оба считали, – это «постоянный компромисс». А тут неожиданный, непонятный, незнакомый гнев, охватывающий ее всю до головокружения.

Первый раз она не выдержала, когда, наблюдая с крыльца за тем, как она ухаживает за своей альпийской горкой у дома, он начал говорить, что и куда нужно сажать. У него всегда по любому поводу было свое мнение: и про то, что ей надевать, и как делать уборку, и даже как расчесывать детей. Ничего необычного. А тут вдруг она вскочила с земли, швырнула куст хризантем в сторону и прорычала: «Ну и сажай тогда сам». Вбежала в дом, услышав за спиной тихое «истеричка», и закрылась в ванной. Горло сжало тисками, она хватала ртом воздух и никак не могла вдохнуть, а от головокружения пришлось сесть на пол.

Во второй раз она отказалась вставать утром выходного дня к детям и сказала, что тоже имеет право иногда спать по утрам, чего, исключая запои, не делала никогда за многие годы. А в третий раз…

В третий раз они начали пререкаться о чем-то бытовом, но скоро спор перешел в высказывание личных претензий. Она опять была виновата во всем. Она – главная и единственная проблема. Проблема. Проблема. Проблема. Казалось, вина облепила ее всю и утягивала в привычное, до боли знакомое болото, но в этот раз она слишком не хотела возвращаться туда. Тело все трясло, голова кружилась, она уже не понимала, где она и что с ней, но очень хотела защитить себя, а значит – напасть и сделать другому достаточно больно. И вдруг на одном дыхании с ненавистью выпалила: «Я тебе изменила!»

В комнате повисла тишина. Внутри же в этот момент между ними все рушилось с адским грохотом, как после самого сильного атомного взрыва. И это она. Она тремя словами взорвала за секунду их отношения, его, себя, детей, семью, больше десяти лет брака. Перед глазами все плыло, но было видно застывшее от боли и ненависти лицо мужа.

Потом он что-то тихо говорил. Она что-то сдавленно отвечала. После сказала, что оставаться сейчас рядом невыносимо и не против ли он, если она уедет переночевать в гостинице. Он был не против.

Села в машину. Вырулила из поселка и медленно поехала по городским белым от снега улицам. В ушах звон, в голове пустота… Она не думала, что дальше, не думала о нем, не думала о себе. Пустота, звон и белый снег. Надо выпить. Просто надо выпить.

Купила в магазине бутылку коньяка, сделала пару глотков еще за рулем. Вот так. Так лучше.

В гостинице единственным свободным номером оказался номер для новобрачных. Сняла его, заказала бутылку дорогущего шампанского и самый изысканный салат с рукколой.

Номер оказался небольшим, но очень милым. Наверное, влюбленным здесь хорошо. Через пару минут в дверь постучали. Принесли шампанское и салат. Она со смущением достала из кошелька чае вые и протянула консьержу, надеясь, что поступает верно, как видела в кино. Симпатичный юноша с улыбкой взял деньги и, пожелав хорошего вечера, удалился.

Включила телевизор, разделась, скинув одежду на пол, и легла с шампанским в руках в белые, приятные телу простыни двуспальной кровати для молодоженов. Поднесла бокал к свету, рассматривая узоры поднимающихся пузырьков, и вдруг усмехнулась. А ведь и правда смешно. Словно она праздновала в номере для тех, кто начинает свой брак, разрушение собственного замужества, собственной жизни. Такая вот ирония…

Она весь вечер валялась и смотрела телевизор, все больше хмелея, но стараясь растягивать удовольствие. Так хотелось, чтобы этот день со вкусом шампанского и коньяка, белыми мягкими простынями, кусочками молочного пармезана на зеленых листьях рукколы никогда не кончался. Она бы отдала все, чтобы часы остановились и не пришло завтра. Все, чтобы никогда не начать жить утро после атомного взрыва.

В системе созависимый – зависимый нет плохих и хороших, правых и виноватых, святых и грешников. Есть двое, которые на самом деле друг без друга не могут и каждый из которых имеет свою неосознаваемую нужду в этом союзе.

Они оба – дети дисфункции, дети, выросшие в семьях, где часто было небезопасно и не хватало внимания. Они оба не знают себя настоящих, отчасти из-за того, что взрослые в свое время не смогли узнать их. Они оба боятся близости, даже скорее не умеют быть по-настоящему искренне близко. Они оба с большой дырой внутри. По сути, они оба в депрессии. Они похожи почти как две капли воды, кроме одного – выбранного психикой способа с депрессией справляться. Для одного способом не чувствовать внутреннюю боль стало сосредоточение всего своего внимания на веществе, для второго – перевод всего своего внимания на партнера.

Большая иллюзия в том, что созависимый – это «взрослый» рядом с зависимым. Он взрослый рядом с тем и в жизни того, кто беспомощнее его (виноватее, потеряннее, меньше, «хуже» в его представлениях), в своей же собственной жизни созависимый не знает, ни чего он хочет, ни куда ему двигаться, ни где его границы. «Почему ты не бросаешь его?» – часто спрашивают жен алкоголиков. И вы услышите много ответов и про детей, и про то, что он без меня умрет, и много еще чего. Но никогда не услышите правды: «Я не знаю, как жить свою жизнь. Я не умею жить, не спасая его, не страдая от него, не жертвуя всем для него. Рядом с ним я знаю, кто я».

Двое потерянных, ненаполненных, эгоцентричных детей (что абсолютно нормально для детей, но ненормально для взрослых), вынужденных делать вид, что они взрослые люди. Маленькие нарциссы, самоутверждающиеся друг за счет друга, переполненные виной и стыдом, не умеющие признавать свои ограничения и ошибки. Двое, которые в этой встрече полярностей могут друг через друга вырасти, каждый признав недостающее в себе, но в итоге способный только уничтожать в другом то, что потеряно у себя.

Пожалуй, сложнее всего нашему сознанию вместить двойственность, даже скорее многомерность, мира (отсутствие «хороших» и «плохих», «правых» и «виноватых», «добрых» и «злых»).

Принятие сложной картины реальности, где «добрый» в том числе «злой», «плохой» в том числе «хороший», а «виноватый» много в чем «прав».

И, наверное, столкнувшись с зависимостью (своей, близких, знакомых), эта сложнопомещающаяся – отчаянно желающая расщепиться на воюющие части – двойственность (как внутреннего, так и внешнего мира) наиболее ярко проявляется.

К зависимому есть доля сочувствия, но одновременно понятное возмущение оттого, что он ведет себя инфантильно и пользуется другими.

Созависимый, безусловно, страдает, но, выбирая страдание вместо решений, способствует употреблению.

И тот и другой хотят помощи, но исключительно такой, какой они ее себе представляют, удобной и понятной им, не требующей непривычных усилий.

Зависимый не виноват (не выбирал быть зависимым), но несет полную ответственность за приносимый себе и близким ущерб. И «это сильнее меня» – вообще не аргумент, если нет последовательных действий, направленных на взятие заболевания под контроль.

Из них двоих открыто агрессивно ведет себя, как правило, зависимый, но, как известно, агрессии в системе всегда поровну, просто у созависимого она часто в пассивной, обвинительно-страдательной форме.

Созависимый не виноват как в зависимости партнера, так и в своем когда-то выборе, но несет ответственность за выбираемые на сегодня стратегии нахождения рядом.

И «я хочу ему помочь» – тоже не аргумент, если помощь заключается в родительстве над зависимым, тогда как нуждается зависимый ровно в противоположном, о чем сильно не хочется услышать.

Созависимый уверен, что вся проблема в зависимости, но, когда зависимый начинает выздоравливать, именно созависимый нуждается в помощи, потому что не умеет жить, не спасая.

Зависимый демонстрирует, что ни в ком не нуждается, хотя внутри тоскует по близости. Созависимый, кажется, не может жить без слияния, но на самом деле давно задыхается без отдельности.

Зависимый частенько делает вид, что ему все равно, хотя внутри считает себя виноватым во всем. Созависимому отчаянно не все равно, но внутри зачастую он также считает себя виноватым во всем.

При этом внешне зависимый обвиняет созависимого, что все дело в нем. Созависимый обвиняет зависимого, что все дело в нем. А дело-то как раз в этой самой вине, не позволяющей каждому отвечать за себя, а не объяснять себя другим или чувствовать единоличное влияние на всю систему.

И вот если разрешить себе расшириться до отсутствия «хороших» и «плохих», «правых» и «виноватых», «добрых» и «злых», то получится встретиться с отчаянием и бессилием, в которых захлебывается система и от которых так напряженно бегут оба ее участника.

Крах, тупик, тотальное разочарование и горе, где много боли и злости, но нет виноватых, а есть лишь невыносимое, кажется, непоправимое здесь-и-сейчас. Выход, как ни странно, именно там, на дне. Глубже расщепления, где руки уже опущены, суперэго раздавлено и войны (с собой, с зависимостью, с партнером) окончательно проиграны…

Ведь в мире «хороших» и «плохих» людей, претендующих на сверхсилы, существует только самообвинение и самонаказание, а в мире обычных людей, много в чем ограниченных и бессильных, – самосострадание и милосердие.

Она проснулась поздним утром. За окном большими белыми хлопьями падал снег. Неожиданно для питерской зимы было солнечно и безветренно.

Приняла душ, сдала номер и решила прогуляться час – прийти в себя, по возможности продышать похмельную тяжесть перед работой.

Пройдя по узкой набережной вдоль парка, она села на деревянную изящную скамейку напротив небольшой местной церкви. Хлопья снега падали на отекшее похмельное лицо, медленно таяли и стекали снежными слезами… Было приятно.

Церковные колокола прозвонили полдень. Она смотрела на большие тяжелые двери храма, в который не заходила уже несколько лет, и думала о сыне Бога. О том, что этот щуплый, мягкий, всепрощающий человек на кресте казался таким слабым, странным, по-детски наивным. Зачем он верил всем подряд? Для чего слепо любил? В чем заключались его страдания?

Намного понятнее был Иуда. Его история привлекала. Как-то она даже залезла в интернет узнать про детство главного грешника. От Иуды отказались родители, выкинули его на ковчеге в реку, и, выжив, он рос один. Преданный, отвергнутый, никому не нужный. Наверное, потерянный, наверняка озлобленный. И после, что кажется вполне закономерным, родителям он стал мстить. Он совершал страшные грехи. Он каялся и отмаливал их так, как никто. Он очень хотел стать другим, светлым и чистым. Мог ли? Выбирал ли, каким быть? А потом еще вся эта история с Иисусом… Это предательство за 30 сребреников. Сумма-то смешная. Не за деньги он отрекся. Скорее, Иуда опять не справился, не выдержал свой внутренний ад, предал в первую очередь себя и свою веру в свет внутри, а уж потом Иисуса.

И то, что происходило внутри Иуды, вся его ненависть и любовь, боль и прилежание, страх и невозможность быть верным, вина и покаяние – вот это намного больше подходило под слово «страдание». У него ад – выворачивающий, сжигающий, рвущий с мясом на части, приносящий страшные муки – был внутри… Иуда больше был похож на обычного человека, он был сложнее и живее Иисуса. Не нужно выдерживать любовь и благость, а ты попробуй выдержать собственный ад…

И если предатель и трус Иуда был ей понятнее и ближе, то для сына Бога, живущего в этом храме и смотрящего своими грустными, слишком большими глазами с десятков икон, она автоматически оказывалась чужой, иной, нелюбимой, грешной, неправильной.

Она встала со скамейки, стряхнула с пальто нападавшие хлопья снега, запихнула мерзнущие руки поглубже в карманы и пошла в сторону от храма, оставляя темные следы на безлюдной, запорошенной снегом улице.

Шла и думала о том, что без Иуды не было бы и святости Иисуса. Что последнего должен был кто-то предать, чтобы ему было что прощать, о чем страдать. Должен быть грешник, чтобы был святой. Только плохость одного оттеняет хорошесть другого. Они связаны и нужны друг другу. Их нет друг без друга… И она давно знала, какая роль ей отведена в отношениях. Кто грешник, а кто святой. Кто причина всех бед, а кто терпит и спасает заблудшую душу.

Все роли давным-давно были розданы, обмену и возврату не подлежали, сценарий прописан, и исход очевиден. Один на кресте, а второй под крестом. Под крестом. Под крестом. Под крестом. Пусть так. Она вытащила руку из кармана и открыла дверь магазина с винным отделом…

Зависимость – семейная болезнь. Болен не только зависимый, больна вся система, а значит, и созависимый тоже.

Есть идея, что зависимый и созависимый – это абсолютно противоположные характеры, черты личности, отношения к миру. Так ли это?

У зависимости, как у любого хронического заболевания, есть стадии формирования. У созависимости есть точно такие же стадии формирования зависимости, только не от вещества, а от другого человека. Ровно так же, начиная от первого знакомства, через тревогу о несовместности до невозможности быть без.

У зависимого возможны как ремиссия, так и срывы. У созависимого также возможны как ремиссия, так и срывы.

У зависимого вещество – способ справляться со сложными чувствами. У созависимого контроль другого человека – точно такой же способ справляться с собственными сложными чувствами.

У зависимого большое расщепление ожиданий от себя и реального себя, отсюда – много вины и стыда. У созависимого точно такая же внутренняя структура, постоянно сообщающая ожидание собственного всесилия, и невозможность признать ограничения, бессилие.

У зависимого глубоко внутри живет депрессия. У созависимого глубоко внутри тоже живет депрессия.

Зависимый чаще открытый нарцисс. Созависимый чаще нарцисс скрытый. Но бывает и наоборот.

У зависимого (чаще) много агрессии. У созависимого агрессии ровно столько же (в системе агрессии вообще всегда поровну), но она выражается пассивно. Зависимый не умеет контролировать свои импульсы. Созависимый умеет контролировать только чужие. Собственные он либо не слышит, либо точно так же не особо контролирует (спонтанные покупки, неумение обращаться с деньгами, пищевая зависимость, вспышки гнева по отношению к детям и т. д.).

Внутри каждого из них живут очень одинаковые внутренние дети, вышедшие из сильно похожих семейных систем. Испуганные, потерянные, не чувствующие своей ценности.

Они две половинки целого, однажды влюбившиеся в недостающие части самих себя. (К примеру, она почувствовала себя безопасно рядом с его агрессией, а он почувствовал себя нужным рядом с ее опекой, или наоборот.) Вот только за его агрессией оказалось много страха и неуверенности в себе, неумения показывать свою уязвимость, непринятия собственных ограничений. И ровно то же самое заставило ее усиливать контроль, чувствовать и сообщать вину, постепенно терять свою отдельность.

Ирония в том, что однажды они прижались друг к другу, как испуганные котята в поисках теплой мамы. Но постепенно начали отчаянно биться за то, кто кому должен быть этой самой мамой.

И если убрать ежедневную драму – останется горькая история двух недолюбленных детей в телах взрослых людей, которые очень старались быть хорошими и заслужить наконец любовь.

Какая же помощь нужна созависимому? Самое короткое определение пути выздоровления от созависимости – «возвращение к себе». Выставив с зависимым жесткие границы, созависимому придется возвращаться в собственную жизнь (если удастся не переключиться на детей) и встретить свое личное «меня нет». Встретить неумение брать ответственность за свои выборы (а не за другого), забытое или никогда не случившееся умение хотеть и реализовывать собственные потребности, а главное – встретить свои глубоко спрятанные внутри сложные чувства. Свое отношение к себе. Низкую самооценку. Возможно, давно уже нежелание жить.

А так как человеческий мозг отвечает за выживание и продолжение рода, а совсем не за то, чтобы сделать его обладателя счастливым, а путь к обретению себя, в свою очередь, лежит через боль, то потребуется большой ресурс и готовность узнавать себя и иметь дело со сложными чувствами. Либо, если такого ресурса нет, очень быстро уйти в следующие отношения, где можно слиться с партнером в привычной дисфункции.

Но если у этих двоих, зависимого и созависимого, через кризис, спровоцированный проблемами с зависимостью, получается каждому заняться собой, признать свой вклад в происходящее, увидеть и принять то, от чего каждый бежал все эти годы, и благодаря всему этому повзрослеть, то получаются крепкие пары с настоящей близостью. Более осознанные и в чем-то более здоровые, чем те, кому не пришлось вместе проходить через сложное.

Так ли страшна зависимость? Зависимость может привести к смерти (человека, отношений). Ровно настолько же, насколько она может послужить поводом рождения бытия настоящими – самими собой.

Люди, побывавшие на той стороне, за границей контролируемой действительности, там, где начинается безумие, сумасшествие, хорошо знают, насколько иллюзия может быть поглощающей и всеобъемлющей, насколько мозг, пытаясь интерпретировать состояния, может рисовать несуществующую картину мира в поисках объяснения происходящего, насколько человеческие представления хрупки и какой силы может быть этот «сон разума».

Там нет красной линии или пограничных столбов, нет ощущения перехода или изменения, просто несколько дней алкогольной агонии и метаний, несколько дней бега с места на место, несколько дней от употребления в сон и обратно. Тысячи слов, шагов, глотков, и на тысяча первый шаг все становится на свои места. Приходит алкогольный психоз, в котором кажется, что реальность наконец раскрывается ответами, поворачивается той стороной, где все становится на свои места и есть обо что опереться.

На пятый, а может, десятый день страшного, беспросветного запоя, когда пространство и время давно скомкались в черный хаос, ей пришло сбивающее с ног озарение – она находится в телешоу. И в этот момент впервые за долгое время, за многие годы, все наконец встало на свои места. Просто везде камеры, как в «Шоу Трумана», просто есть задания, которые нужно выполнить. Как она так долго не понимала этого! Всего лишь правильно выполнить, и все наконец закончится. Ее жизнь распутается и наладится. Как же здорово, что она догадалась. Она снова контролирует и понимает. Она снова может все исправить и изменить. Снова не погибнет, не захлебнется невозможностью происходящего.

Она не видела камер, но теперь знала наверняка, что они есть. Зачем-то приехала на Московский вокзал и разговаривала на темной ночной платформе с проводником поезда, уверенная, что это полгода назад умерший отец одного знакомого. Проводник отвечал, что она хороший человек, но он не узнает ее. Она кивала и хитро улыбалась, показывая свое понимание того, что не узнавать было частью его роли. Вспышка. Она уже на Невском проспекте. Долго шла по морозу, заглядывая в окна ночных кафе. В одном из них увидела за стеклянными витринами мужа. Он должен был быть дома с детьми, но, вероятно, по правилам шоу, чтобы она могла выполнить все задания, его привезли сюда. Он сидел там в тепле, в мягком приглушенном свете ламп и пил кофе с ее подругой. Остановилась. Натянула на околевшие от мороза кисти рукава свитера. Ей было туда нельзя, пока не выполнит все задания. Это очевидно. Но однажды она сможет зайти внутрь и сесть рядом. И ей тоже будет тепло, и ей тоже нальют кофе, и с ней тоже будут мило болтать, улыбаться, восхищаться ее победой. Теперь это был только вопрос времени. Теперь она знала, как там оказаться, как все исправить. Вспышка. По правилам шоу нужно зайти во двор, к черному входу кафе, и найти что-то в мусорных баках. Она радостно нырнула в арку, нашла груду картонных коробок, начала их разбрасывать в поисках неизвестного чего-то. Напугала вышедших покурить официанток. Попыталась им все объяснить, но они почему-то быстро зашли в здание и закрыли за собой стеклянную дверь. Вспышка. Она стучит им в дверь и пытается объяснить, что все нормально. Испуганные лица девушек. Вероятно, они не знают о камерах и могут вызвать полицию. Вспышка…

Вспышки обрывков действий с пустотой между ними. Она кому-то звонила. Где-то потеряла сумку. Испачкалась. Упала в снег. Ободрала ногу… Но все это было так неважно, ведь ей больше не было плохо и страшно. В этой реальности появился шанс все исправить, решить, изменить, понять. Здесь, в алкогольном безумии, все еще жила надежда…

Как употребление алкоголя и следующие за ним биохимические процессы влияют на психику человека? Для ответа на этот вопрос важно опять поговорить о биохимии, ведь именно взгляд на процессы, происходящие внутри тела и мозга, демонстрирует, насколько неконтролируемые и малозаметные изменения происходят внутри зависимого помимо его желания.

На самом деле проще всего описать процесс развития зависимости выражением: «Это не Я, это со мной».

Я всего лишь хочу расслабиться, получить облегчение, снять тревогу, но есть намного большее на уровне психики и биохимии, что происходит со мной изо дня в день и приводит меня туда, где я никак не рассчитывал оказаться.

Все начинается с того, что, вероятно, каждый из читателей испытывал хотя бы раз в жизни, – похмелья. Как говорит народная мудрость: «Сон алкоголика крепок, но недолог». Это связано с тем, что, будучи седативным средством, на первые четыре-пять часов алкоголь погружает в глубокий сон. После чего человек, как правило, просыпается (либо продолжает поверхностно спать) в тревоге и необъяснимом беспокойстве, потому что в течение всего времени употребления мозг, стараясь адаптироваться к происходящему отравлению, наращивает число рецепторов глутамата, которые алкоголь старательно блокировал, начиная с первой рюмки. Оттого утром в нем все еще слишком много этого нейротрансмиттера глутамата, вызывающего тревогу, раздражение на яркий свет, сильный запах, громкий шум. То, насколько велик избыток глутамата (один из основных возбуждающих медиаторов) и истощено количество ГАМК-медиатора (отвечающего за тормозные механизмы психики), напрямую будет влиять на интенсивность синдрома отмены.

Проще говоря, при достаточно частом употреблении, встречаясь каждое утро после выпивки с похмельем, психика попадает в хроническое состояние тревожности, «вздернутости», раздражительности и сверхчувствительности к внешним стимулам.

Помните, исследуя биохимию употребления, мы говорили про выделение большого количества дофамина? Ингибитором (ферментом, угнетающим дофамин) является моноаминоксидаза, которая расщепляет дофамин на адреналин и норадреналин.

И если мы возвращаемся к достаточно частому долгосрочному употреблению алкоголя, то в результате получаем «забитые» адреналином и норадреналином синаптические щели (расстояния между нейронами мозга). А это опять про хронический стресс, перенапряжение, раздражительность и истощение нервной системы.

Ирония в том, что пить человек начинает, чтобы выйти из сложных состояний, но фактически этанол, вмешиваясь и перестраивая биохимию, приводит к значительно более тяжелым состояниям напряжения, депрессии и безразличия к жизни.

Со временем ты забываешь, как чувствовал себя (по-настоящему, несколько месяцев без употребления) трезвым, и тревожное, раздерганное состояние становится внутренней нормой.

Также во время абстинентного синдрома концентрация дофамина увеличивается в периферической крови, и чем его больше, тем тяжелее состояние. Если баланс биохимии от длительности и количества употребления нарушится еще сильнее и дофамин в крови повысится в три раза – наступают психотические состояния.

Резюмируя: когда прием алкоголя прекращается, организм пытается восстановить химическое равновесие самостоятельно. Мозг резко останавливает производство собственной ГАМК, но регулировать глутаматные рецепторы он не может. В связи с этим возбуждающее действие глутамата и адреналина усиливается. Это приводит к гиперактивности центральной нервной системы – нейроны перевозбуждаются, и появляются симптомы абстиненции – тремор, тахикардия и повышение артериального давления, – которые могут перейти в белую горячку, то есть возникнут мания преследования, бред ревности, галлюцинации и другие грубые нарушения сознания.

Оттого алкогольный психоз – не осложнение алкоголизма, а закономерное его проявление, как правило, дебютирующее во второй и третьей стадиях.

Чаще всего острые психотические состояния возникают в первые сутки после отмены, по статистике, до 90 %. Оттого известны случаи, когда хронические алкоголики во второй-третьей стадии заболевания специально встают ночью употребить небольшое количество вещества, чтобы отодвинуть надвигающееся состояние абстиненции и психоза.

И если белая горячка случается исключительно в период абстиненции, то внутри употребления также возможны паталогические состояния, связанные с сумеречным помрачением сознания, бредом и галлюцинациями.

Все вышеописанное происходит не в один день. Годы употребления, хотите вы того или нет, меняют вашу биохимию. И где тот самый момент, когда мудрый и до последнего сопротивляющийся, пытающийся сохранить баланс организм не справится и вы очутитесь за гранью, в богоподобных отношениях с веществом или в безумии психоза, – неизвестно никому.