Текст книги "Жизнь вне зависимости. 4 книги для избавления от вредных привычек"

За окном проплывало зимнее загородное утро. Полная луна на черничном небе. Большие, снежные, мягкие, как шкура сказочных зверей, сугробы вдоль проселочной дороги. Да и деревья скорее тоже были сугробами, только чуть поуже и повыше.

Но главное – снег… Крупные, почти тяжелые хлопья бесшумно падали с неба. Это такие хлопья, которые в детстве если падают на ресницы и шапку, то не тают целых несколько минут, и ты думаешь, какая ты в этот момент красавица.

Она ехала в машине с отчимом, пытавшимся шутить, мамой, пропахшей валерьянкой, и большой сумкой вещей. Ехала на реабилитацию для алкоголиков.

Куда? Зачем? На 28 дней. А как же дети? Как работа? Мысли ненавязчиво мелькали в голове, но за окном было слишком красиво и как-то слишком спокойно, чтобы по-настоящему волноваться. Да и внутри был покой… Перед отъездом она подошла к мужу и сказала: «Если это не сработает, я буду писать отказ от детей, я больше не безопасна, я больше не хорошая мать». Так что ставки были велики. Размером с жизнь. Остальное не имело большого значения.

Они вошли в трехэтажное кирпичное здание. Родителей отправили домой. Вещи обыскали. Все колюще-режущие предметы, парфюмы и косметику, телефон и книги изъяли. Сделали тест на алкоголь и наркотики.

Приезжающие на реабилитацию должны предварительно десять дней ничего не употреблять. Для кого-то это почти невозможный срок.

Многие доезжают лишь со второго, третьего, четвертого раза. Десять дней без употребления алкоголик может продержаться только на очень большой надежде, даже скорее на вере в чудо…

Дали чистое, но видавшее виды постельное белье и провели в трехместную палату. Кровать. Тумбочка. Везде так странно пахло… Только потом она поняла, что это запах людей, которые 28 дней едят тушенку. Тушенку с картошкой, тушенку в щах, тушенку с гречей, тушенку в плове, тушенку с макаронами…

Все вокруг в спортивных костюмах, без украшений, косметики, каких-то аксессуаров, которые отличают один социальный слой от другого, вообще одного человека от другого.

Все одинаковые. Все равные. Объединенные одной общей бедой. Прошедшие собеседования, сдавшие кучу анализов, оставившие семьи, уволившиеся с работы, выдержавшие эти чертовы десять дней чистоты. Доехавшие. Дошедшие. Доползшие. Опустившиеся до самого внутреннего дна и нашедшие силы попробовать что-то изменить.

Чуть больше двадцати человек со всей страны, в которой страдает алкоголизмом порядка 60 % населения. Как будто избранные Богом. Как будто именно на этих людей у Бога был другой план. А может, почему-то именно им он просто давал шанс…

Вечером была ее первая Группа. Все реабилитанты, шутя и перешептываясь, сидели в большом зале, освещенном теплым светом, на стульях с откидными столиками для письма (мужчины с одной стороны круга, женщины – с другой).

Прозвенел звонок, символизирующий начало Группы, и все стали по очереди представляться:

– Всем добрый вечер, меня зовут Костя, и я – алкоголик.

У нее тряслись руки. Стоял ком в горле. Хотелось исчезнуть из этого круга десятков глаз. Быть кем-то видимой было так страшно и стыдно, что ли.

– Всем привет, я Света, и я – алкоголик.

Ее очередь была все ближе. Как они так легко говорили? Она никогда вслух не называла себя алкоголиком. Казалось, что это невозможно произнести, что какие-то жилы внутри лопнут от этого признания…

– Всем привет, меня зовут Алексей, и я – алкоголик и наркоман.

Ее очередь… Сердце колотится в горле, не хватает воздуха… Лицо горит.

– Всем добрый вечер… Меня зовут Таня… Я – алкоголик…

Той ночью, в свою первую ночь в ребцентре, она думала, что не уснет, что будет плакать о детях, что будет неуютно на новом месте, будет хотеться домой… Но она уснула. Первый раз за многие годы. Как младенец. А может, как человек, наконец почувствовавший себя в безопасности.

И в сладкой полудреме, какая, казалось, бывает только в детстве, она возвращалась к своим словам на собрании: Меня зовут Таня… Таня… Таня…

Бытует мнение, что «женский алкоголизм неизлечим». В чем различия в течении заболевания у женщин и мужчин? С какими сложностями сталкивается женщина, страдающая зависимостью? Для поиска ответов на эти вопросы есть смысл исследовать отличие женской зависимости в трех отдельных направлениях: био-, психо– и социальной сферах.

С точки зрения биологии в женском организме содержится меньшее количество воды (чем в мужском), соответственно – опьянение от равных доз у женщины более сильное. Кроме того, женский метаболизм расщепляет меньшее количество алкоголя до его попадания в кровь.

И несмотря на то что, как правило, женщины начинают пить позже, чем мужчины, переход от пьянства к зависимости у них значительно короче.

С точки зрения психики женщины более склонны к сложным внутренним состояниям, ищущим анестезии зависимостью. Женщины в два раза чаще мужчин страдают тревожным расстройством, часто в травматическом прошлом опыте у женщины больше травм, связанных с насилием (в том числе сексуальным), женщины более подвержены депрессии, и в целом женщины из-за множества возложенных на них социальных ролей чаще испытывают стресс.

В исследовании социальных предпосылок женского алкоголизма на первый план выходит стигматизированность[5]5
  Социальная стигматизация – навешивание социальных ярлыков. – Прим. ред.


[Закрыть] зависимых женщин. Они чаще страдают от эмоциональных проблем и испорченных отношений, чем мужчины, хотя, как уже упоминалось, зачастую несут на себе больший груз ролей (матери, жены, специалиста, домохозяйки, дочери престарелых родителей).

Общество значительно менее терпимо относится к заболевшей алкоголизмом женщине, тогда как мужчин принято жалеть и часто искать причину болезни последнего опять же в женщине, находящейся с ним в отношениях.

Оттого женщины приходят к зависимости позже и пьют тихо. Часто в одиночку, за закрытыми ото всех дверьми. Заранее пристыженные обществом за слабость, неподобающее матери поведение и неженское времяпровождение. Их намного больше, чем кажется. Но они годами ловко скрывают проблему как от мира, так со временем и от самих себя.

Женщины, пьющие на пустой кухне вечерами. Женщины, прячущие фляжку алкоголя в сумочке. Женщины, не дышащие на вас по утрам. Женщины, скрывающие более обильным слоем косметики свои отекшие лица с синяками под глазами. И часто это женщины-лидеры, женщины-матери, женщины, несущие на себе слишком большой для их плеч груз.

Поскольку социально женский алкоголизм значительно больше порицается, то и психологические защитные механизмы женщины мобилизуются активнее. Ведь если я пристрастилась к чему-то совершенно неприемлемому для окружающих, то защититься можно, лишь отрицая, преуменьшая, стремясь доказать свою нормальность.

По причине стигматизированности женского алкоголизма обществом женщине значительно сложнее принять диагноз и обратиться за надлежащей помощью. Как следствие – женщины реже занимаются своим состоянием в то время, когда взять под контроль зависимость еще представляется возможным; обращаются к врачам или психиатрам, утаивая основную проблему; чаще оказываются в состоянии отрицания алкоголизма и, махнув на себя рукой, доводят до хронического состояния.

Фактические данные показывают, что среди женщин уровень смертности от алкоголя на 50–100 % выше, чем у мужчин[6]6
  Алкоголь: проблема женского здоровья. Роквилл, Мэриленд: Национальные институты здравоохранения, Национальный институт злоупотребления алкоголем и алкоголизма, 2003. Публикация NIH № 03-4956.


[Закрыть].

Так излечим ли женский алкоголизм? Конечно. Ровно так же, как и мужской.

Проблема скорее в так называемой низкопороговой помощи, чтобы женщина, не отвергаемая в своей проблеме, не осуждаемая как мать или жена, не получая порицающих взглядов и интонаций, смогла быть информирована теми, кто наблюдает ее состояние (врачами, соцработниками, начальниками, воспитателями садов, учителями школ, друзьями и родственниками), что она не виновата, ей нечего стыдиться и есть способы помощи с ее заболеванием. Пойти к наркологу, лечь на реабилитацию, обратиться за психологической помощью – это высокий порог, к которому ведут много предыдущих маленьких ступенек, и зачастую пройти их, не поранившись о чужое осуждение, пренебрежение и отвержение, женщине значительно сложнее.

Первые дни на реабилитации ей было сложно: оставалось не очень понятно, в чем смысл происходящего, категорически не получалось все успевать, а главное – казалось, что она не похожа, не такая, как остальные.

Кто все эти люди? Бездомные, строители, спившиеся бывшие доктора и директора чего-то там, женщины на простеньких работах продавщиц, школьных учителей или даже уже бабушки-пенсионерки.

А кто она? Человек с высшим образованием, человек начитанный, творческий, со своим бизнесом, на своей машине, со своим домом и полной семьей. Что между ними общего? Да ничего абсолютно. Как они сюда попали – это понятно, а вот ее сюда занесло явно по ошибке. Что тут могут сделать для них, тоже понятно, но она-то человек с головой на плечах, ей-то не нужно объяснять, что к чему…

Свободного времени в течение дня не оставалось совсем. В 7:30 подъем, гигиена в едва теплой воде, дальше дежурство по корпусу, завтрак, занятия в малых и больших группах, обед чем-то с тушенкой, письменные работы, лекции, вечерняя группа, ужин чем-то с тушенкой и в 22:00 отбой. Никаких посторонних книг, никаких телефонов, никакого личного пространства, кроме койки и видавшей виды тумбочки. Пионерлагерь, ей-богу.

Но было нечто странное в этой примитивной обстановке – подо всем поверхностным возмущением ей становилось все безопаснее и спокойнее. Словно здесь было можно выключить взрослую часть – отвечающую за выборы, озабоченную завтрашним днем, обеспечивающую детей – и оказаться расслабленной. Наконец без груза ответственности, с которым она день ото дня все хуже справлялась.

А дня через три случилась вечерняя группа. Та самая, на которой каждый раз нужно было представляться по имени и говорить, что ты алкоголик. Порядок проведения был таков, что каждый по очереди высказывался о себе, о том, что болит и волнует. В какой-то момент очередь дошла до Ивана П. (на бейджах реабилитантов было только имя и первая буква фамилии).

Иван был дядечкой лет шестидесяти, с характерной для зависимого рыхлой кожей, несколькими отсутствующими во рту зубами, в простеньком поношенном спортивном костюме. Он взял слово и заговорил о жестокой матери и о своей любви к ней, о разрушенном браке и своем сожалении о нем, о брошенном сыне и тоске по нему. Дядечка плакал. А она смотрела и пыталась понять. Как можно любить тех, кто делал тебе больно? Как можно сожалеть о том, что ты разрушил? Как можно тосковать о том, кого ты сам предал?.. В ее голове это не умещалось… Она не знала таких правил… Как? Что с ним? Почему он плачет?..

Потрясенная силой чувств мужчины, она не отрывала взгляда от текущих по некрасивой мужской щеке слез и вдруг ощутила непривычную боль в груди… Этот человек говорит от души, и его душа так огромна, что может вместить и боль, и сожаление, и прощение…

Дядечка с прорехами во рту, в видавшем виды рыночном спортивном костюмчике и с неграмотным русским языком, был намного глубже, шире, честнее и объемнее ее, девчонки за тридцать с высшим образованием, глупыми амбициями и ворохом прочитанных непонятно о чем книг.

Ее плоские оценки собственной хорошести и достойности никак не соотносились с реальностью. Несмотря на все внешние достижения, ее душа была крохотной, эгоистичной, глупой, детской, не желающей чувствовать боль и одновременно переполненная болью точно такой же, как его.

Она стала внимательнее присматриваться к реабилитантам. Были такие же растерянные и напуганные, как она, новички, а были те, кто, несмотря на стыд и боль, говорили о себе, о своих ранах, а главное – и самое страшное в ее представлении – признавали ранения, нанесенные другим. У этих были другие лица. Другие глаза. Даже руки у них, как она заметила позже, были другие. Теплые. Получается, многие тут были отважнее, добрее и честнее ее.

Лицо покраснело. Было ужасно стыдно. Первый раз в жизни она увидела всю примитивность, недалекость и смехотворность своих представлений. Словно за минуту перед ней стала проявленной до этого момента неосознаваемая, невидимая реальность внутреннего мира людей. Всё, что она знала и думала о себе, было ложью. Всё, на что можно обернуться, – притворство и фальшь. Всё, что она делала, всегда было мотивировано страхом и никогда – любовью. Всё, на что она так уверенно опиралась, – сплошная иллюзия.

Казалось, она сейчас захлебнется тем, что происходило внутри: упадет в обморок, распадется на молекулы, взорвется. Мир внутри перевернулся с ног на голову. Или наоборот, с головы на ноги? Но ее тело продолжало сидеть на стуле, а глаза в удивлении смотрели на группу. Кто же ты, Таня, если не все твои внешние победы? – как-то само прозвучало внутри. Кто ты, кто ты, кто ты…

После группы она молча пошла на ужин, не приняв участие в привычном разговоре, за столом съела гречу с тушенкой и со странным ощущением оглушенности и внутренней пустоты легла спать.

Той ночью ей снилось, что она сидит в белой, стерильно чистой квадратной комнатке без окон и дверей и понятия не имеет, как из нее выбраться…

Какой же он внутри, человек, склонный к аддикции?

На лекциях по профилактике зависимости рассказывают интересный пример, иллюстрирующий разницу в поведении и самоощущении между обычным подростком и подростком, склонным к зависимости. Вот он.

В компании сверстников, где находится наш герой, большинство ребят курят. И в какой-то момент один из парней, имеющих авторитет в этом коллективе, предлагает сигарету наблюдаемому нами молодому человеку.

Если ребенок достаточно уверен в себе, верит своим чувствам, не критически сильно нуждается в одобрении и принятии, а значит, с большой долей вероятности вырос в поддерживающей и внимательной семейной системе, то, затянувшись один раз, почувствовав неприятный вкус сигареты и закашлявшись, он вернет сигарету обратно и откажется курить.

Если же ребенок чувствует себя неуверенно, очень нуждается в том, чтобы быть принятым компанией, хочет понравиться девочкам и не чувствует себя привлекательным для них, то, несмотря на неприятный вкус и телесное отторжение табачного дыма, он скорее всего продолжит курить. То есть он выберет не себя и свои неприятные ощущения, а одобрение окружающих. Очевидно, что такой подросток будет более склонен к аддикции в дальнейшем.

В этом примере видна основа личности, на которую легко ляжет зависимость: внутренние трудности саморегуляции чувств, проблемы с самооценкой, сложности во взаимоотношении с другими, отсутствие навыка заботы о себе.

Первые употребления мгновенно дают человеку то, что внутри него в дефиците.

– Несколько глотков алкоголя помогают понизить напряжение и почувствовать себя комфортно.

– Помогают стать «своим» в употребляющей компании.

– Приносят расслабление и гедонистическое наслаждение.

– Повышают тонус и самооценку.

– Делают принадлежащими к определенному сообществу (теперь я взрослый, теперь я свой и т. д.).

– Приносят новые яркие впечатления.

Если у человека внутренний дефицит безопасности, поддержки, одобрения, принадлежности, а значит, он уязвим и часто испытывает страх, стыд, вину, неуверенность, то алкоголь, с большой долей вероятности, за несколько минут закроет эту невыносимую внутреннюю дыру.

Рассказы проходящих реабилитацию зависимых часто иллюстрируют, что вещество не просто служило способом отдохнуть, но часто помогало двигаться по жизни. Многие не помнят интимной близости в трезвом состоянии, не знают, как принимать решения (об увольнении, выходе из отношений и прочее), не выпив, не испытывали моментов радости и безопасности вне употребления.

Все склонные к аддикции люди разные. У каждого своя биохимия организма и свои раны, свои табу и свое социальное окружение.

На чью-то биохимию больше «ляжет» алкоголь, на чью-то – наркотики, на чью-то – сладкие пирожные или секс, но в конечном счете стремление у каждого одно – почувствовать себя комфортно, расслаб ленно, выносимо.

Постепенно лимбический мозг выучивает, что вещество – это самый короткий путь к своему «хорошо», самая короткая дорога ухода от напряжения, свойственного реальности взрослого человека.

Получается, что, такие разные внешне, зависимые (лентяи и трудоголики, с «золотыми руками» и математическими талантами, добрые и обозленные) имеют много общего внутри:

– сниженная переносимость трудностей повседневной жизни и одновременно хорошая переносимость кризисных ситуаций;

– скрытый комплекс неполноценности параллельно с демонстрированием окружающим своего превосходства и уникальности;

– внешняя социабельность (общительность), сочетающаяся со страхом перед настоящей близостью;

– болезненное чувство вины;

– стремление говорить неправду;

– стремление уходить от ответственности;

– стереотипность поведения;

– зависимость;

– тревожность.

Также аддиктивность нередко сопровождается жаждой острых ощущений (сильных чувств, которые наконец дадут почувствовать себя живым) и внутренним голодом, который часто очень сложно признать зависимому. Голодом по теплу, контакту, признанию, сексуальной близости, приятным событиям, наполняющим жизнь.

Если метафорически объединить все вышеописанное, мы получим портрет невыросшего, психически несозревшего ребенка в теле взрослого человека. Ребенка или подростка, который ищет нечто, что удовлетворит его тоску по не полученному когда-то теплу. Который не умеет справляться с собственными сложными чувствами, ведет себя, соответственно, инфантильно, не знает меры и границ. У которого неустойчивая самооценка, негибкость в представлениях и оценках и в центре – много сложнопереносимого страха быть.

У зависимого, если разделить его внутренний мир на зависимую (импульсивную) часть, контролирующую (критикующую) часть, а также серединную, осознающую часть (то, что, к примеру, в психоанализе называют ид, эго, супер-эго), – окажется очень сильной одержимая часть (в которой импульсы), одновременно сильная внутренняя критика, однако неспособная осуществить контроль над зависимой (они находятся в постоянной борьбе), и малая степень осознанности, умения быть себе не нападающим, а заботящимся родителем.

Как пишет в своей книге консультант и директор ребцентра А. Е. Айвазова: «Химическая зависимость – это не просто болезнь. Это стиль, образ жизни, свой мир, который становится единственным местом, где человек способен жить. Да, возможно, здоровому легче судить о том, что мир больного ужасен. Часто он ужасен лишь тем, что непонятен. Люди не любят непонятное. Они стараются его уничтожить; страх перед неизвестным сидит глубоко внутри, и не каждый решится разобраться в том, что ему не понятно»[7]7
  Айвазова А. Е. Психологические аспекты зависимости. СПб.: Речь, 2003.


[Закрыть].

Зина жила с ней в одной палате. Когда-то Зина была известным в своем городе, а может, и в стране биологом. Сейчас Зина была бездомной пятидесятилетней алкоголичкой, очень громко храпящей по ночам. На реабилитацию она попала из приюта для бездомных, одним из условий проживания в котором было прохождение лечения.

Зина бесила всех. Она много говорила о своем образовании, звездном прошлом, о «сволочи»-матери, ее не любившей, и «подонке»-сыне, выгнавшем ее много лет назад из квартиры. Зина не очень понимала, что она здесь делает, и периодически требовала ее отпустить. Вот только ребцентр не был закрытым. Каждый мог уйти в любой момент, но, сделав шаг за деревянную калитку, вернуться было невозможно.

Как будто Зина все еще жила в мире, где она уважаемый профессор биологии, смотрящий на простых смертных свысока. А то, что у нее на ногах даже носков не было и эти самые ноги источали неприятные запахи, Зина не замечала.

Зину никто старался не трогать. Слишком много собственных забот: чтение, письменные задания, дневник чувств, да и очередь в душ надо бы не забыть занять (горячей воды на всех не хватало). Но однажды она переступила в своем высокомерии и обесценивании черту. Ей начали прямо на группе публично говорить. И про ноги. И про ее высоко задранный нос. И про то, что она никому не нравится.

В какой-то момент на лице саркастичной пятидесятилетней Зины мелькнуло не выдерживающее количества отвержения и боли детское выражение, которое мгновенно растворилось в ироничной ухмылке непробиваемой, опустившейся на самое дно женщины. Зина молча встала и ушла из зала. Пошла в свою палату, собрала вещи, поместившиеся в полиэтиленовый пакет, надела обувь, выданную в ночлежке, на голую ногу, мужскую куртку-большемерку и, оставляя глубокие следы на недавно выпавшем снеге, перейдя двор, вышла за калитку.

Реабилитанты гудели. Кто-то говорил, что так ей и надо, что невозможно это все терпеть, кто-то нападал на напавших, защищая не соображавшую, что творит, Зину… Она сидела молча. В голове звучали услышанные на утреннем занятии слова консультантов: «По статистике после реабилитации продолжает выздоравливать каждый третий, еще треть живет в срывах, мотаясь между трезвостью и употреблением, а последняя треть остается в употреблении и рано или поздно погибает». Зина пошла умирать. Ей это было очевидно. Зина выбрала. Она сделала все, чтобы убедиться в своей никому не нужности и уйти с правом убивать себя дальше.

Она подняла глаза на шумящих ребят, ставших уже близкими… Кто из них умрет? Балагур Сережа? Мама троих детей Алена? Правильный и всем помогающий Вадим? Кто вместе с Зиной? Может, она, Таня? Считалочка смерти… первый-второй-третий первый-второй-третий…

И вдруг ей отчаянно, до слез захотелось жить. И еще отчаяннее захотелось, чтобы никто-никто из этих запутавшихся, но добрых, хрупких, неповзрослевших детей не умер. Пожалуйста, не нужно умирать. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, звучало внутри нее детским голоском, а по щекам текли теплые слезы.

Отрицание – неразлучный спутник зависимости.

Собственно, человеческой психике в целом свойственна стадия отрицания (при известии о неизлечимой болезни, при разрыве отношений или внезапной потере близкого). Какое-то время сознанию нужно побыть в отрицании случившегося, чтобы накопить душевные силы признать произошедшее неотвратимое. Но у зависимых отрицание по мере употребления только растет. Чем страшнее становится правда – тем сильнее хочется закрыть глаза. Врачи реанимаций рассказывают, что иногда приезжают на вызов к умирающим от алкоголизма людям, истощенным и желтым от отказывающей печени, но даже на смертном одре тяжело больной алкоголизмом человек может отрицать свое заболевание и искренне верить, что произошло какое-то дикое недоразумение.

Независимому человеку кажется странным, что зависимый категорически не признает свои проблемы с алкоголем, даже когда приносимый ущерб от употребления становится очевидным. Но так устроена болезнь. К тому же чем сильнее близкие оказывают давление, чем больше порицают, взывают к совести, доказывают и стараются «открыть глаза» – а они, в свою очередь, руководимы страхом и отчаянием, но никак не злым умыслом, – тем сильнее растет сопротивление и отрицание у алкоголика. Если внутри на первых порах и есть какой-то ресурс увидеть правду, то необходимость сопротивляться давлению, увещеванию, спасению забирает его на внешнюю войну.

Нередки случаи, когда именно психологическая работа с окружением зависимого, а не с ним самим приводит к тому, что внешнее давление на зависимого уходит и неожиданно он худо-бедно, но берет употребление под контроль. Это связано с тем, что энергия на отрицание больше не расходуется, воевать не с кем и человеку приходится брать единоличную ответственность за себя.

Причин сопротивления принятию диагноза может быть много, вот лишь некоторые очевидные.

– Стигматизация зависимости и зависимых в социуме. Сказать «я – алкоголик» в нашем обществе равно признанию себя слабым, порушившим свою жизнь неудачником.

– Признание проблемы предполагает последующий отказ от вещества. Помните, отрицание часто свойственно очень болезненным событиям, меняющим жизнь навсегда. А для зависимого это подобно смерти. Он разучился жить без алкоголя, трезвая жизнь кажется безрадостной и серой. Чтобы быть готовым к такой потере, алкоголику часто приходится опуститься на самое дно, достигнуть полного отчаяния и единолично выбрать между смертью (продолжение употребления) и жизнью (обращение за помощью).

– Сложность обращения за помощью. Долгое время в нашей стране алкоголизм считался чем-то постыдным и позорным, информации как о заболевании о нем было мало, так же как и информации о том, какую разнообразную помощь (без осуждения) может получать заболевший человек.

– Вина и стыд.

– Ошибочно думать, что алкоголику не стыдно за то, что он делает, предполагать, что он не чувствует вину и угрызения совести.

– Наоборот, ему так больно, что он всеми силами старается скрыть это от всех, в том числе и от себя. Ему так стыдно, что перестать чувствовать этот стыд – единственный выход для психики.

Наверняка вы встречались с психологическими защитами употребляющего человека.

– Преуменьшение (я пью только по выходным. Я пью только вино (пиво, шампанское и пр.). Я пью только в компании. Я пью, но я же работаю. Я пью, но у меня же хорошая семья. Я могу бросить, когда захочу, я уже много раз это делал).

– Рационализация – логическое оправдание своего образа жизни. Наиболее типичные оправдания: нервозность, стресс, трудная работа, глупый начальник, стерва-жена, неблагополучные условия жизни в стране… Можете продолжить сами.

– Проекция (алкоголик может сказать: «Все пьют, не я один». Или: «На себя посмотри». Или: «Я разве пью, вот сосед Колька – вот он пьет». Человек проецирует свои проблемы на других).

Драма в том, что окружающие видят со стороны превосходство, высокомерие, надменность, упрямство, безразличие, угрюмость. Тогда как все перечисленное скрывает глубокую печаль, сильный страх, стыд за себя такого как есть, душевную боль, детскую обиду, чувство вины и тотальное внутреннее одиночество.