Текст книги "Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991"

Сели вчера обедать, и вспомнился мне другой обед, и опять слезы. После обеда пошла к Марусе. Хотела было рассказывать ей про свое житье-бытье в деревне и не могла. Одна лишь мысль о деревне заставляла мое сердце больно ныть и вызывала на глаза слезы. Вот и сейчас, ела горох, который мы привезли из деревни, и вспоминалась мне та поляна, где мы его рвали, и опять слезы. И так каждую минуту. Чуть дам волю своим мыслям, унесутся они в небольшую деревеньку, в старую маленькую избу, глянут там на старого дедушку, бабушку… Опять заплакала, прямо нет возможности писать. Да и что писать? Разве можно на бумаге выразить ту тоску, то беспредельное горе, которое сейчас у меня на сердце? Конечно, нельзя. И сотую долю того, что есть на сердце, не выразить на бумаге. Пишу потому, что нечего делать, что очень тоскливо и не с кем поделиться горем[33]33
  Напоминает чеховскую слезливость. Стыдно даже, до чего я потеряла тогда самообладание, и из-за чего? (Примеч. авт.) Значит, было из-за чего. Если бы я жила в деревне чуть подольше, то вышла бы история вроде этой; теперь-то я разобралась в себе: + просто не успела как следует влюбиться, но кое-что и сейчас есть. Хочу избавиться и не могу. (Примеч. Н.П.)


[Закрыть]. Если бы высказать всю свою тоску кому-нибудь или же хотя бы наплакаться вволю, то легче бы стало, но, к сожалению, рассказать про тоску некому, а плакать нельзя. Сейчас схожу к Марусе, хоть с ней поговорю, может, легче станет, а то уж очень тяжело, даже голова заболела от сдерживаемых слез.

12 сентября, среда

Еще один день прошел. Сегодня я была как будто спокойнее, но только наружно. Внутренне мне было так же тяжело, как и прежде. Правда, слез сегодня не было, но на сердце очень тяжело. Минутами как будто забываюсь, но ненадолго. Тоска не оставляет меня. С утра было как будто ничего, думала, перестану тосковать. Но потом после чаю, когда стала я стирать, опять заныло в груди. Стала думать, что-то там теперь делают, вероятно, еще многие лен берут, тем более что погода хорошая. Как там теперь хорошо. Солнышко, зелень, тишина… А здесь?.. И говорить не хочется. А сердце ноет, ноет… Целых полдня, до самого обеда, я все стирала и гладила и все старалась как-нибудь рассеяться. После обеда пришла ко мне Савинова. Она уже скоро месяц как в Москве, поступала на курсы стенографии и в школе учиться больше не будет. Поговорили с ней о том, как провели летнее время, как погуляли. Она заметила, что я поправилась. Об этом я слышу ото всех, но меня это мало радует, сейчас мне все равно, какая я ни есть. После того как ушла Савинова, я отправилась в свою школу узнать, принят ли Алексей. Его там не приняли и перевели в 13-ю школу. В школе видела Петра Николаевича и Глена. После школы пошла к Марусе. Посидела у ней. Она не в духе, как это почти всегда с ней и бывает. От нее я пошла домой пить чай, уговорившись с ней пойти после чая гулять. Но, как это почти всегда с нами случается, прогулки наши расстроились. У ней болит нога, и ходить она много не может. Вышли мы с ней на бульвар, посидели немного на лавочке и домой. Такая меня досада взяла, и вспомнилось мне деревенское гулянье по темной улице, в тишине, без народа, но гораздо веселее, чем городское. Здесь светлая улица, много народу, но никто тебя не знает, и ты никого не знаешь и чувствуешь себя какой-то потерянной среди этой массы незнакомого народа. А в деревне, что дома, что на улице, разницы никакой, везде тебя знают, и ты всех знаешь и так это свободно себя чувствуешь и ведешь себя более естественно, чем здесь.

Пришла я с улицы, вышла на балкон и затосковала, заволновалась так, что и сказать нельзя. Гляжу на темное небо и думаю: темно теперь в деревне, тихо. Может быть, сидят где-нибудь ребята, а с ними и Маня. Может быть, обо мне вспоминают, думают, что веселюсь я теперь, и не знают того, как мне хочется туда, к ним, как рвется и ноет мое сердце в тяжелой тоске по деревенской тишине, по покинутым друзьям. Что бы я не отдала за то, чтобы очутиться сейчас там, глянуть хоть одним глазом на дедушку и бабушку, на подруг, на ребят и на моего друга Колю. Коля, милый, что ты сейчас делаешь, о чем думаешь? Скучаешь ли ты обо мне или же и думать забыл о своей Тане? Как мне хочется тебя увидеть, как хочется по-прежнему прильнуть к твоей груди, забыться в крепких объятиях. Боже, как это недавно все было, а кажется, век уже прошел с тех пор. Скоро ли я дождусь теперь того времени, когда снова увижу тебя. Будешь ли ты по– прежнему любить меня или же изменишь мне? Ах, Коля, тяжело мне, ах, как тяжело…

Вчера вечером мне удалось немного рассеяться и забыть о своем горе. Ходила с Марусей гулять. С нами ходила еще ее подруга, Ольга Никольская. Посидели на бульваре, посмеялись, и я немного забылась. Но как только пришла домой, так тоска с прежней силой схватила меня. И когда это кончится, не знаю. Но если это так будет долго продолжаться, то трудно мне будет учиться. Теперь буду с нетерпением ждать Рождества, потому что думаю на каникулы съездить в деревню. И долги же мне покажутся эти несколько месяцев, что осталось до Рождества, с целую вечность. Кроме того, теперь с нетерпением буду ждать письма от Коли, я ему оставила свой адрес, и он обещался писать, не знаю, насколько он окажется верен своему обещанию. Его письмо было бы для меня большой радостью и несколько облегчило бы мое страдание. Как ни тяжело мне сейчас, но в первый день моего пребывания здесь мне было тяжелее. Это был день слез, день ужасного, черного отчаяния. Я тогда не знала, зачем я буду дальше жить, чем я буду интересоваться, когда у меня нет никаких желаний и нет ни к чему интереса. Мне было все безразлично. Мне ничего не хотелось. Я не представляла себе никаких радостей в будущем. Мне было все равно, что бы со мной ни случилось. Весь мой мозг был занят лишь одной мыслью, что кончились веселые дни, нет больше тишины и покоя, нет больше Коли. В душе у меня был какой-то ужас. Я не знала, что я буду делать дальше, что мне, собственно, нужно делать? Что предпринять, чтобы не так сильно убиваться? Я терялась и еще больше тосковала о деревне. А как мне тогда хотелось плакать… Но нельзя было, и я крепилась, крепилась весь день, но вечером не выдержала. Только что попила чаю, хотела поиграть на гитаре и спеть. Как раз сидела у меня Маруся. Только взяла я в руки гитару и заиграла цыганского, чувствую, что не выдерживаю, давят меня слезы. Бросила я гитару, уткнулась в диван и заплакала, да так горько, как не плакала никогда в жизни. Мама с тревогой стала спрашивать, о чем это я, стала ругать, что нельзя так скучать, да и по ком, по деревенским хулиганам. Маруся тоже стала уговаривать, но я дала волю слезам. Однако плакала я недолго. Вышла на балкон, освежилась, а потом опять взяла гитару и через силу заставила себя петь.

В этот же вечер пришла к нам Нюша. Она ходила в школу узнавать насчет Алексея и зашла к нам. Она была в новом пальто и фетровой шляпе и казалась очень интересной. Поговорили, порассказали новостей, я старалась казаться веселой, но на душе было тяжело. Я не могла дождаться ночи. Ночью я надеялась высказать все свое горе, всю тоску сердечную излить в слезах. Но желание мое не исполнилось. Не успела я в тот вечер лечь как следует на постель, как уже заснула крепким сном. Это сказалась бессонная ночь. Ведь в день отъезда я прогуляла всю ночь, и в поезде удалось уснуть всего часа три. Но зато я поспала на другой день утром. Проснулась, когда еще все спали, раздумалась о деревне и ну плакать и плакала до тех пор, как не пришла мама будить меня. Но эти слезы были какие-то тяжелые, они не облегчили меня.

Эх, тоска, тоска, изведешь ты меня, иссушишь, как сушит солнце одинокую былинку в поле. Кончаю писать. Ложусь спать.

13 сентября, четверг

Я только что встала. Завтракать еще не скоро, и поэтому я села писать. Сейчас продолжу писание того, как я провела праздник Успения в деревне.

Я остановилась на том, как вечером, гуляя с Шурой, я увидела Колю с другими девчатами. Шура подкольнул меня этим, но я притворилась равнодушной. В душе же очень заволновалась и не знала, что делать. Необходимо было отыскать Маню и посоветоваться с ней. Я решила пойти к ней. Шура и девчата тоже пошли за мной. На мое счастье, только я подошла к Маниному крыльцу, как вышла Маня, и мы с ней вдвоем пошли по улице. Сказать ей про свою тревогу мне было почему-то неудобно сразу, и я ждала момента. На улице мы прицепились к каким-то девчатам. Маня о чем-то разговаривала с ними, смеялась, я же все глядела по сторонам, стараясь увидеть Колю. Было довольно темно, и узнать кого-нибудь по лицу было трудно. Приходилось узнавать по фигуре, по походке, по голосу. Сколько раз прошли мы по улице, не помню, но все мои старания увидеть Колю оставались безрезультатными. Народу было много, и возможно, что я его не могла заметить в толпе. Наконец я его увидела. Он шел с незнакомыми девчатами нам навстречу, поглядел в нашу сторону и прошел мимо. Я уже потеряла всякую надежду провести этот вечер с ним и вдруг вижу, подходит он к нам сзади и берет меня и Маню под руки. Я сразу ожила. Откуда только взялась веселость и разговор. Скоро я, Маня и с нами Коля откололись от девчат и стали гулять трое. Маня все время хотела уйти от нас, но я ее не пускала, потому что боялась, что нас увидят наши, они тоже гуляли на улице. Коля тоже не пускал Маню, потому что и ему было не очень удобно гулять вдвоем на глазах всей публики. Но Мане все-таки удалось удрать от нас. Ее позвал Вася Чернов, и она, улучив момент, убежала. Коля пустился было догонять ее, но не догнал, и мы остались вдвоем. Стали гулять по улице, я рассказала ему, почему не выходила последние дни на улицу, и выразила свои опасения про то, что про нас будут чего-нибудь говорить. Коля успокоил меня, что ничего не будет. Мне очень хотелось сказать ему, что я боюсь, как бы он сам потом не смеялся надо мной, но не сказала, неудобно было. Пока мы ходили по деревне из конца в конец, снова собрался круг, и начались танцы. Но много молодежи ходило по улице. Парочек еще почти не было, кроме меня и Коли. Все проходившие мимо с любопытством глядели на нас, но я не обращала ни на кого внимания. Какие– то маленькие девчонки, подруги нашей Нюры, все ходили за нами и приставали к Коле. Шура гулял уже с другими девчатами и каждый раз, как встречался с нами, глядел на меня. Коля, которому я рассказывала, что гуляла два вечера с Шурой, заметил мне, что Шура немного пристреливает за мной. Я ответила, что это верно, и добавила, что не немного, а как следует. Наконец нам надоело ходить. Стоять в кругу было неудобно, решили где-нибудь посидеть. Сели у Мани на крыльце. Но сидеть было неудобно. Ночь была лунная, и с дороги нас было видно. Но мы решили не обращать на это внимания и немного посидеть. Коле понадобилось зачем-то сходить домой. Мы ушли с крыльца и пошли искать своих девчат, с которыми я пошла погулять, пока он сходит домой. Маня гуляла с Васей Черновым, и подойти к ней было неудобно. Наконец я увидела Ольгу. Она шла с какой-то девчонкой. Недолго думая, я пошла с ними. Коля пошел домой. Потом мы с Ольгой остались вдвоем, девчонка ушла от нее. Мы с ней носились по улице, пели, смеялись. Маня, поймав меня, спросила, почему я без Коли. Я ничего не ответила и помчалась с Ольгой дальше. Потом привязался к нам Вася Фабрика и, взяв нас под руки, пошел с нами. Это мне пришлось не совсем по вкусу, потому что таким образом Коля мог не подойти. И действительно, он несколько раз прошел мимо нас и раз погрозил мне. Это меня рассмешило. Потом он все-таки подошел ко мне и хотел отцепить меня от Васи. Но последний, вероятно плохо еще зная, что мы с ним гуляем, не пустил меня. Так мы четверо и ходили. Потом Вася ушел. Мы стали гулять втроем. Не помню, как ушла от нас Ольга, но только мы остались опять вдвоем. Народу становилось на улице меньше. Гармонь замолкла, и стали появляться парочки. Погуляв немного на улице, мы опять сели на Манино крыльцо. Но на этот раз спокойно посидеть нам не удалось. Прежде была с нами Маня, она еще вынесла нам пить, и мы пили с Колей из одной кружки пиво. Но она нам не мешала и ушла быстро. Потом Егор прошел домой, потом подошел какой-то Данило и стал спрашивать про какого-то Романа. Роман же этот пьяный валялся против крыльца. Данило направился к нему и стал его будить. Потом ушел от него. Потом этот пьяный Роман стал подниматься с земли и искать свою фуражку. Еле стоя на ногах, он направился к антоновскому палисаднику и ввалился там в канаву. Потом затрещал какими-то сучьями, и все затихло. После этого стали подходить к нам ребята и спрашивать про Романа. Мы отвечали, что он был здесь, но потом прошел куда-то. Только что перестали нас беспокоить ребята, видим, вдруг идет к крыльцу какой-то мужик в тулупе и кричит: «Кум, а кум?» Потом прошел мимо крыльца и скрылся за домом на задах. Это оказался Колин отец. Коля забеспокоился и сказал, что ему нужно узнать, в чем дело, почему его отец ходит вокруг дома. Мы ушли с крыльца и пошли к Колиному дому. Оставив меня на улице, Коля побежал в свой сад. Я стояла одна. Народу на улице не было, но все-таки положение мое было не из удобных. Ради удобства я ушла с открытого места и стала к изгороди палисадника, против Колиного дома. Коли не было что-то очень долго. По улице мимо прошли ребята с гармонью, я боялась, что они увидят меня. Но они прошли мимо. Потом подошел ко мне Вася Чернов и спросил, не видела ли я Романа. Я ответила ему, что знала, и он ушел. Мне уже становилось неудобным стоять здесь дольше, тем более что на террасу вышла Колина мать с фонарем. Она, вероятно, по моему белому платку увидела, что у изгороди стоит кто-то, и окликнула: «Кто там?» Я молчала. Она еще раз спросила и, думая наконец, что это ее внучка, окликнула: «Зоя, это ты?» Я опять молчала, я не знала, что делать. Если уйти, Колю не увижу, и не уйти опасно. Вдруг вижу, идет Коля. Мать обратилась к нему: «Что это за девка стоит там?» Коля ничего не ответил и ушел обратно к саду. Я решила уйти от изгороди к березам и подождать там. Но наконец мне надоело стоять там, и я пошла к дому. Мать Колина все еще стояла на крыльце и, вероятно, видела, как я прошла мимо. Дойдя до дома, я решила отправиться спать, но на крыльце остановилась, не хотелось идти домой. Гляжу, идет кто-то по дороге, я вышла с крыльца, это оказался Коля. Оказывается, весь переполох произошел из-за какого-то человека, который был в их саду и потом убежал на огороды. Это, вероятно, был пьяный Роман, которого ребята напрасно проискали всю ночь. Наутро оказалось, что он где-то просидел всю ночь и потерял фуражку и тужурку.

На улице уже никого не было, кроме двух гармонистов и ребят, да еще Мани, которая ходила с гармонистом. Мы подошли к этой компании и стали ходить вместе с ними. Один был настоящий гармонист, Паша Карчиков, другой же был Данило, играть он не умел, гармонь у него была плохая, сломанная, он только и делал, что растягивал ее да пел одно и то же про зеленую канаву. Мы хохотали до слез над ним. Вскоре компания наша увеличилась, пристали к нам еще какие-то ребята, а мы с Маней были лишь двое. Но мы мало от этого стеснялись и гуляли вовсю. Наконец гармонист, а вместе с ним и участковые ребята ушли домой. Остались только наши. Маня, я и Коля пошли к Мане на крыльцо. Вскоре пришли к нам Коля Осипушкин, Коля Моряков и Петя Кротов. Коля Моряков, брат Шуры-кузнеца, приехал на праздники откуда-то из-под Москвы, где он работает. Он был с балалайкой и немного поиграл. Но время было уже много. Маня ушла домой, я пошла тоже, и, конечно, меня провожал Коля. Вот не помню сейчас хорошо, тут же я ушла домой, или же мы постояли у изгороди. Кажется, что стояли, только немного. Домой я пришла, кажется, четверть третьего.

На другой день я встала в девять часов. Вышла на крыльцо, гляжу, наши мальчишки, уже в праздничном наряде, сидят у Осипушкиных на крыльце. Не успела я попить чаю, как вижу, что уже все ребята стали гулять на улице. Я стала скорее собираться и вышла на улицу. Против Гараскиного дома собрался круг, и уже танцевали. Я направилась туда. Проходя мимо Маниного дома, я увидела ее в окно с какой– то девицей не деревенского происхождения, а московского, как сказала мне потом Маня. Я прошла мимо и подошла к кругу, где стояли наши девчата. На бревнах сидели ребята и гармонист, который починил поломанную гармошку. Девчата сговаривались идти в парк. На второй день Успения здесь было заведено ходить гулять в одно село – Телепне– во. Там есть большой парк, где часто бывают гулянья. На Успение же там бывает особенное гулянье, праздничное, бывает очень много публики. Мне очень хотелось сходить в этот парк. Вначале девчата не знали, идти в парк или нет.

Наконец, решили идти. Маня почему-то отказалась идти, и поэтому я тоже вначале поколебалась, идти или нет. Но потом решила идти, хотя и без Мани. Пошло нас туда много. Из наших девчат остались дома Маня да Поля, остальные же пошли. Кроме того, пошли участковые девчата, митинские и еще какие-то, которых я не знаю. Ребята пошли все, что были в деревне, а было их у нас много и своих, и чужих. Гармония пошла с нами. До этого села считают восемь верст, но дорога показалась незаметной. Шли быстро, погода была хорошая, и идти было весело. Вышли мы из своей деревни в час дня и пришли в парк как раз к самому разгару гулянья. Мне очень понравилась та местность, где расположено Телепнево. Расположено оно на горе, посреди стоит церковь, в низине протекает ручей. Самый парк тоже мне очень понравился. Он довольно большой, много лужаек, тропинок и темных аллей, по обе стороны которых растут акации. Народу там было пропасть, и народ был самый разнообразный. Большей частью была, конечно, молодежь. Поверхностно взглянув на эту разношерстную публику, трудно было определить сразу, что это – городское гулянье или деревенское? Почти все девицы были одеты более или менее по-городскому, но кроме того, много было и на самом деле городских. Так как погода была хорошая, то большинство были раскрытые, и это несколько сравнивало деревенских девок с городскими барышнями.

Когда мы пришли, то на лужайке был собран круг и под гармонь танцевали. Часть публики стояла около круга, большинство же ходило по парку. Мы тоже стали ходить. Я ходила с Таисой. Ребята наши как пришли, так и уселись на лавочку, а нам за все время не пришлось ни разу присесть. При входе в парк стояли два мороженщика, и все, кто только приходил в парк, прямо покупали мороженое. Для деревенского люда это, конечно, большое удовольствие, ведь они редко его видят. Гуляли мы в парке до самого вечера и все это время только и знали, что ходили взад и вперед по одной и той же аллее. Да, совсем забыла. Наши, то есть дедушка, мама, папа, Валька и Нюра, тоже гуляли в парке. Они приехали на лошади и были там недолго, еще днем уехали домой. Совсем уже к вечеру собрались мы домой. Пошла нас опять целая партия, кроме наших, шли еще с нами вопревские, казаковские и прудиловские девчата и ребята. По дороге пристали к нам два вопревских хулигана и стали безобразничать. Взяли палки, да и ну сзади подгонять нас, как стадо баранов. Делать было нечего, пришлось бежать. Прямо целая комедия. Наконец эти хулиганы оставили нас, когда мы дошли до разветвления дороги. Одна дорога шла в Вопрево, другая в нашу деревню. Между тем солнце уже село и становилось темно. Пока мы дошли до деревни, была уже ночная темь. Придя в деревню, мы все разошлись по домам пить чай и ужинать. Придя домой, я переобулась, поела, попила чаю и отправилась на улицу. Народу на улице было еще мало. Я вышла на дорогу, гляжу, идет Маня с какими-то девчатами, пошла с ними. Вскоре народу стало прибывать. Пришли вопревские ребята с гармонью, устроены были танцы. Не помню уже, каким образом, но я очутилась с Ольгой. Мы с ней ходили по улице, пели, плясали, она мне поверила свое горе о том, что разошлась со своим прежним ухажером, каким-то Егором с участка. И разошлась-то не по своей воле, а потому что какой-то парень, глухой Яша, который, кстати сказать, приходится двоюродным братом моей матери, стал ухаживать за Ольгой и отбил ее от Егора, наговорив ему что-то. Ольга очень горюет об этом.

Сколько времени мы с ней ходили, не знаю, и каким образом с нами очутился Коля, не помню. Помню только, что стали мы ходить втроем. Наконец нам надоело ходить, да и устали мы, чувствовалась все-таки телепневская прогулка. Стали мы искать места, где бы посидеть. Проходя мимо сада бабы Арины, я предложила пойти туда. Пошли и уселись там на скамеечке. Яблони тут растут часто, и поэтому, несмотря на очень светлую, лунную ночь, там было довольно темно. Кроме того, там было очень тихо. О том же, что нас там увидят, не могло быть и речи, никто не догадался бы, что мы забрались в такую глушь. В общем, устроились мы там очень хорошо. Скамейка как раз была для троих. Коля сел посредине, мы с Ольгой по краям. Сидеть было удобно и тепло, и мы чуть было не заснули все трое. На улице между тем становилось тише. Гармонь ушла, чужие ребята тоже. Сидели мы в саду, наверное, долго. Наконец Ольга собралась уходить, Коля оставлял меня посидеть вдвоем, но я не согласилась. Сидеть втроем еще все-таки было удобно, но двоим не так. Когда мы собрались выходить из сада, то думали, что на улице уже никого нет. Но оказалось, что около Осипушкиных еще сидели. Только это мы выскочили и хотели идти по улице, глядим, сидят ребята. Неудобно нам стало, повернули мы в противоположную сторону и пошли быстрым шагом. Дошли до бревен, забрались на самый верх и уселись там. Скоро к нам пришли ребята и стали спрашивать, где это мы были. Мы не говорили. Ко мне подсел какой-то незнакомый парень и стал со мной любезничать. Я пересела на другую сторону, а потом мы и совсем ушли оттуда. Стали ходить по улице. Из девчат на улице никого уже не было видно. Ходили, ходили мы по улице, поравнялись раз с домом Антоновских и слышим, что в саду кто-то трясет яблоки. Коля быстро оставил нас и побежал в сад. Туда, оказывается, забралась целая партия ребят, и как только Коля прибежал туда, они все бросились врассыпную. Коля за ними, и бежал до самого конца деревни. Мы с Ольгой гуляли в это время вдвоем. Ольга собралась уходить домой, но я попросила ее пройти еще раз. Как раз в это время вернулся Коля и опять пошел с нами. Наконец нам удалось увидеть двух девчат, Маню и еще какую-то, из чужой деревни. Они были каждая с парнем, Маня с каким-то Ваней из чужой деревни, другая с Журавковым Сашкой, тем самым, который организовал налет на Колоска в ночном на Ильин день. Кроме этих двух пар да нас троих, на улице никого не было. Пары эти уселись на бревне, мы подошли к ним. Они предложили нам оставить с ними Ольгу. Я резко рванула в сторону, и мы пошли от них прочь, приплясывая все трое по дороге. Доведя Ольгу до дома, мы остались одни. Несколько раз прошли мы по улице, а потом я пошла домой. Он пошел меня провожать, и мы постояли немного у изгороди. Я очень беспокоилась, что много время, но Коля уверял меня, что время еще мало. Я плохо верила его уверениям и торопилась домой. Наконец Коля, сочувствуя моему страху, отпустил меня домой. Время было на самом деле мало, кажется, только около часу, и я очень жалела, что не погуляла подольше.

В этот вечер я все-таки сказала Коле, что боюсь, как бы он после не стал сам смеяться надо мной. Коля ответил, чтобы я не думала об этом, что от него я этого никогда не услышу. Я не потребовала от него никаких обещаний на этот счет, потому что я ему поверила вполне. Следующий день хотя и считался еще праздником, но все уже начали работать. У нас работы никакой не было, и поэтому я болталась из угла в угол, ожидая вечера. Вечером гуляли по-праздничному. Народу было много, но гармошки, кажется, не было, хорошо не помню. Да и вообще не могу припомнить, как я гуляла этот вечер. Помню только, что с Колей не бузили в это вечер. Очень уж светло было, и опасно было быть вдвоем. Помню, довел он меня до дома и разошлись мы, я пошла домой, а он к ребятам. Кажется, что так было, а может быть, и иначе, ничего не помню.

Следующий день был праздник, Фролов день. У нас в деревне его не праздновали, но зато в Вопреве в этот день были большие гулянья. Поэтому мы и решили вечером пойти туда. Как нарочно, в этот день шел дождь и дороги были очень грязные. Но это нам не было помехой. Вечером пришла ко мне Маня, и мы пошли на улицу, посмотреть, не пойдет ли еще кто. Оказалось, что ребята уже ушли, а из девчат собирается идти только Таиса. Пока она собиралась, на улице стал крапать дождь, и темно было хоть глаз выколи. Но мы все-таки, несмотря на то, что нас было только трое, отправились в Вопрево. Пришли туда благополучно, народу там было мало, все попрятались от дождя, веселого ничего не было, вопревские мальчишки хулиганили – в общем, хорошего ничего не было. Постояв около круга, пошли по улице. Идя в Вопрево, я все думала, там Коля Антоновский или нет. Только что придя туда, мы увидели всех своих ребят, Коля тоже был там. Мальчишки до того безобразничали, что одним девчонкам невозможно было ходить по улице. Для безопасности Таиса пригласила Колю Осипушкина ходить с нами. Вскоре Маня ушла от нас с какой-то девочкой. Таиса тоже ушла с одним парнем, и осталась я с Колей одна. Это мне не очень нравилось, тем более что ребята собирались домой, и я не знала, что делать. Маня куда-то скрылась, Коля Антоновский несколько раз проходил мимо, но не подходил, и я понимала, что ему неудобно было подойти. Я старалась отыскать Маню, но она куда-то скрылась. Коля все подкалывал меня тем, что вот, дескать, твой ухажер не очень тобой интересуется и что если бы он интересовался, то подошел сейчас ко мне. Я как могла оправдывала Колю. Походив по улице, мы подошли к нашим ребятам, которые стояли все в куче. Там же был Коля Антоновский. Я не знала, как мне избавиться от своего кавалера и уйти с другим. Я хотела было взять обманом, посылала его искать Маню, но он не уходил и меня не отпускал. Наконец мне удалось высвободить свою руку, а Коля Антоновский, воспользовавшись этим моментом (он все время стоял рядом), подхватил меня, и мы быстро ушли от всей компании. Теперь мне было все равно, найдется Маня или нет, уйдут ребята домой без нее или вместе, со мной был мой Коля, и я была спокойна, с ним мне было хорошо и не страшно. Кончаю писать, потому что нужно ложиться спать. Хоть я начала писать утром, но кончаю вечером. Писала весь день, и все урывками.

14 сентября, пятница

Сегодня до трех часов дня все убиралась, а теперь оделась и не знаю, что делать. Погода очень хорошая, теплая, хочется погулять, но не с кем. Буду продолжать описание своего гулянья в Вопреве. Оставшись с Колей вдвоем, мы попробовали было найти Маню, чтобы идти домой, но не нашли и решили идти домой одни, без Мани и без ребят. Вышли из Вопрева на дорогу, глядим, сидит Таиса со своим ухажером около сарая. Мы спросили про Маню, но она ничего не знала. Мне идти домой не хотелось, потому что было еще мало времени, и поэтому мы вернулись и уселись в стороне от дороги на какой-то жерди, прибитой между двумя деревьями. Место было темное, и с дороги нас видно не было. Но сидели мы недолго. Слышим, идет кто-то по дороге, поглядели, не видно, но как будто голос Мани. Мы окликнули ее, это была Маня. Мы подошли к ней, она шла с Колей Осипушкиным, сзади них шли Таиса с парнем. Они шли домой, мы тоже пошли с ними. Коля Осипушкин, как только мы подошли к ним, ушел от Мани и стал догонять своих ребят, которые только перед этим прошли домой. Маня пошла с нами. Ночь была темная, но очень теплая, так что я разделась, несмотря на то, что платье на мне было очень легкое. Пальто мое понес Коля. Почти уже на полдороге нас догнала Таиса. Считая себя лишними, они с Маней ушли от нас вперед, мы же не спешили и остались далеко сзади. Дорога мне показалась очень короткой, домой идти не хотелось, и я предложила Коле войти в деревню по другой дороге, которая была гораздо дальше. Он согласился. По этой дороге шла изгородь, и, дойдя до поворота, мы выбрали поудобнее место и уселись на этой изгороди. Между тем ночь становилась светлее, с неба стали сходить тучи, и выглянул месяц. Мы разговорились про мой скорый отъезд, я сказала, что мне очень не хочется уезжать из деревни и что я буду плакать, когда буду прощаться. При этих словах Коля порывисто обнял меня и крепко прижал к себе, он понял, почему я буду плакать. Мысль о скорой разлуке заставляла нас молчать. Так просидели мы долгое время. Слышали, как через нашу деревню прошли какие-то ребята, и потом вдруг Коля увидел, что к нам идет какой-то парень. Мы слезли с изгороди и быстрым шагом пошли в деревню. Потом мы побежали, потому что парень приближался очень быстро. Только войдя в деревню, мы успокоились, потому что парень прошел мимо деревни по дороге.

Я хотела прямо идти домой, но Коля попросил меня посидеть немного на бревнах. Я согласилась, хотя сидеть было опасно, потому что ночь стала очень светлой. Вначале сидели мы спокойно, потом с Колей стало твориться что-то неладное, он все старался запрокинуть мою голову и не давал мне пошевельнуться. Это случалось с ним уже не в первый раз, и я прекрасно понимала, что это значит. В эти моменты с ним трудно сговориться, и если он перед этим собрался домой, то в этот момент он ни сам не идет и меня не пускает. То же самое случилось и тогда. Я стала собираться домой, но он меня не пускал. Наконец мне удалось подняться, но он насильно удержал меня и завел за бревна. Тут уж я употребила всю свою силу (которая у меня немалая) и вырвалась из его объятий. Он уже больше не стал лезть ко мне, и мы пошли домой. Стоять около дома, как обычно, мы не стали, а прямо пошли по домам. Время было половина второго.

Следующий день была суббота. Что я делала в этот день, не помню. Помню только, что вечером ходила опять в Вопрево. В этот день туда приехали комсомольцы из Вязьмы, и поэтому наша молодежь отправилась туда, думая, что там будет спектакль. Но там ничего особенного не было. Когда мы пришли туда, то комсомольцы сидели на скамейке на лужку перед школой. Около них стоял фонарь, и они, кажется, были со струнными инструментами. Тут же рядом деревенская молодежь танцевала под гармонь. Народу в этот вечер было много. Всем было интересно посмотреть комсомольцев, посмотреть, что они будут делать, что устроят. Когда кончились танцы, комсомольцы попробовали было организовать какие-нибудь игры. Поиграли немного в кошку и мышку, но потом бросили, играми интересовались мало. Потом комсомольцы стали петь. Как только я услышала знакомые комсомольские песни, бодрые, живые, в противоположность деревенским тоскливым песням, так словно что во мне перевернулось. Тут только я поняла, что как сильно я ни привязана к деревне, но она мне чужая, мне гораздо роднее городская молодежь. Почти два месяца не видела я ни одного «культурного» человека, то есть городского, и хотя уже привыкла к деревенскому люду, к их привычкам, но уже только один вид городского народа заставляет меня порывать все привычки и невольно сравнивать культуру города и деревни. В тот момент мне очень захотелось в город, захотелось другой жизни. Мы стояли около самых комсомольцев. Мне будто хотелось петь вместе с ними, я про себя повторяла знакомые песни. Против меня стоял Коля, но в этот момент он не был для меня чем-то необходимым, ведь все– таки мы с ним из разных концов, у нас нет ничего общего. Такие мысли были у меня тогда.