Текст книги "Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991"

Кончаю пока писать, вечером попишу, как приду из школы, а сейчас постараюсь вникнуть в тайну логарифмов.

Сейчас вечер, недавно пришла из школы и успела только попить чаю. В школе у нас сегодня было уже шесть уроков. Один урок был пустой, и мы все гуляли на дворе. Был урок немецкого. Немка вызывала к доске и заставляла составлять фразы. Конечно, никто ничего не знал, все все забыли, если только знали когда-нибудь. Перед приходом немки все перешли с передних парт на задние, чтобы немка не вызвала. Мы с Нюрой, хотя и сидим на шестой парте, но на этот урок оказались первыми, все передние пять парт пустовали. На уроке алгебры шумели, галдели, какая-то девчонка, не знаю еще ее фамилии, стреляла хлопушкой. Арсюша не мог ничего сделать, никто его не слушал. На статистике возились с линейкой. Был еще у нас урок естествознания. Борис Петрович, преподаватель естествознания, пришел, как всегда, аккуратный, самодовольно улыбающийся, полный сознания своего собственного достоинства. Одет он был в серый костюм, и на голове его по-прежнему красовалась лысина. Но да не подумают непосвященные, что наш Бобочка, как мы его называем, лысый от старости. Он еще молод, ему, вероятно, около тридцати пяти лет, но он уже лыс, отчего так рано, не знаем. Из себя он довольно интересный, так что много девчонок за ним гоняется, тем более что он неженатый. Вообще же о нем можно сказать, что он очень умный человек, всегда вежливый, аккуратный, очень энергичный и смелый, умеющий хорошо справляться с группой. Главное же, в нем есть что-то притягательное, что-то очень симпатичное до приторности, что заставляет в него прямо-таки влюбляться.

Итак, пришел он к нам в класс. Продиктовал нам план годовой работы, рассказал о методе работы и сказал, что скоро будет экскурсия.

Физик спрашивал должников, а потом выбирали ему помощников.

После шести уроков у нас было групповое собрание, выбирали учком и комиссии. В учком попали Варшавский[34]34
  В начале 50-х годов Варшавский был осужден как безродный космополит. (Примеч. авт.)


[Закрыть], Перетерская и Киселева. Мне хотелось попасть в учком, и могла бы я, но страшила работа, она все-таки отнимала бы время, которого мне и так не хватает.

Странно как-то сейчас в группе, больше половины ребят незнакомы, как будто в новую школу перешла. Я думаю, что в этом году в группе будет интереснее и веселее, чем в прошлом году. Мальчишек у нас теперь много, и как будто все вполне нормальные, не то что были в прошлом году. Но конечно, сейчас трудно судить, какова будет вообще группа, поживем – увидим!

Какая тревога на душе!.. И все из-за отосланного мной письма Коле. Боюсь ужасно, что письмо это попадет в руки его отца. Да так оно, наверное, и выйдет, до пятницы его едва ли принесут им, а в пятницу Коля уедет в гости в чужую деревню, и тогда письмо, если придет без него, то свободно может быть прочтено отцом. Что тогда будет? Если дедушка с бабушкой узнают об этом письме, то тогда узнают и папа с мамой, и не знаю, что я буду делать. Главное, досадно, что из-за такого пустяка приходится беспокоиться. Ведь, в сущности, что особенного, что я веду с кем-то переписку. Ведь вреда от этого нет никому, и ничего безнравственного тут, по-моему, тоже нет. А вот мои дорогие родители, вероятно, не будут пускаться в такие рассуждения, и если узнают, что я так рассуждаю, то по головке за это не погладят.

Мне очень хотелось написать Коле хорошее, теплое письмо, но пришлось писать краткое, сухое, и все из-за того, что боялась, что оно кому-нибудь попадет еще, кроме Коли. Его письмо полно тоски, сожаления о прошлом и любви ко мне. Неужели он серьезно скучает обо мне, как это пишет в письме? Неужели настолько сильно увлекся он мной? И что он во мне нашел? Хотя он и пишет мне в письме, что я ему стала нравиться с Ильина дня, когда мы трое шли домой из Прудилова, и что с того дня он решил со мной немного погулять, но, по-моему, это ерунда, ничего он не думал. Если бы я не начала первая, то он никогда бы не осмелился ко мне подойти. А раз я первая начала, можно сказать, гоняться за ним, то, конечно, он не мог не пойти мне навстречу. Его, может быть, заинтересовало гуляние со мной как с незнакомой, городской дивчиной. А потом, возможно, что парень и увлекся не на шутку.

А что мне нужно было, когда я начинала гулять с Колей, какая у меня была цель? Ведь все это можно назвать лишь распутным баловством, потому что серьезного у нас с ним ничего не могло выйти, жениться мы с ним не собирались, мы не пара, влюбиться друг в друга тоже не могли, слишком различны наши с ним понятия и интересы. Просто это было какое-то увлечение, не детское и не взрослое, а так, какое– то. У меня был только лишь один интерес, узнать, какова любовь, что она из себя представляет, что было на уме у Коли, не знаю. Кончаю писать, ложусь спать.

22 сентября, суббота

Шут знает, что такое! Болтаюсь по квартире как маятник и не найду себе ни дела, ни места. Недавно пришла из школы, попила чаю и задумала пойти погулять, потому что вечер чудный, тепло и тихо. Пошла к Маруське, а ее, как нарочно, унесло куда-то. А больше мне и идти не с кем. Такая досада, что написать невозможно. Прямо зло берет на все и всех. Так много народа в Москве, и не с кем вечер погулять, прямо насмешка какая-то. Одной гулять неудобно, и приходится сидеть дома. Вот идиотское положение, если папа сейчас не пойдет со мной гулять, то я с ума сойду от досады. Ура, папа, кажется, идет гулять! Пойду пошатаюсь, но все-таки обидно, что нет у меня таких подруг, которые были бы похожи на меня и любили бы шататься по улицам, как я.

24 сентября, понедельник

Занятия начались уже как следует. Почти по каждому предмету уже начали что-нибудь делать, и уже приходится готовить уроки. Занятие это, конечно, не очень приятное, но что делать, на то и учение. Но теперь уже не так страшит учение, потому что нет отвращения к школе, как было прошлый год. Теперь, что очень удивительно, мне опять стали приятны школьные занятия. Меня опять тянет в школу. Я не могу дождаться двух часов дня, а вечером мне не хочется уходить из школы. Объясняю я эту перемену тем, что теперь у нас группа стала веселее. Правда, веселость нашей группы скорее напоминает распущенность, но что за дело, нам весело, мы весело смеемся, а до остального нам дела нет. Из мальчишек особенно выделяются Борька Толмазов[35]35
  В будущем – артист. Играл, кажется, в Театре им. Пушкина и в Театре им. Маяковского. Читал по радио. (Примеч. авт.)


[Закрыть] и Шумов. Первый очень остроумный мальчишка, и нельзя не смеяться над его различными замечаниями. Шумов, этот просто шумит, то есть как раз оправдывает свою фамилию. Из девчонок выделяются Киселева, очень распущенная девчонка, которая, к слову сказать, выбрана в учком, и еще две соседки, Неттельгорст и Перетерская, хулиганистые девчонки, занимающиеся на уроках тем, что ничего не делают да хлопушками хлопают. Это мне очень не нравится, и, по-моему, это глупые шутки.

В группе у нас есть учком, медкомиссия, санком, хозком. Кроме того, некоторые выделены для помощи в организации завтраков для I ступени и для организации кооператива. Я нигде не работаю, не очень хочется, надоело это все в семилетке.

В кооперативе нашем ничего хорошего нет. Простые тетради только и продают.

В пятницу мы ездили на экскурсию с Борисом Петровичем. Ездили в Расторгуево с Саратовского вокзала. Целью этой экскурсии была проработка задания на тему «Причинная зависимость явлений в природе». Мы все были разбиты на группы, каждой группе было дано определенное задание. Рассматривали мы там деревья, и каждой группе была дана для обработки определенная группа деревьев, которую нужно было описать. Место, куда мы ездили, называется Суха– новом, там находятся детдом и школа. Там же живут почти все наши преподаватели. Раньше там находилось имение князей Волконских. Теперь же все это имение находится во владении школы. Там имеется великолепный парк, пруд, очень большой, – в общем, очень прекрасная местность. Дом, вероятно, тоже был когда-то красив, но теперь его трудно причислить даже к более или менее приличным домам, до того он ободран и разрушен. Стекла побиты, двери везде закрыты, так что приходится всем лазить в окна. Домовая церковь, конечно, не действует теперь, закрыта. Усыпальница князей открыта, и мы туда ходили. Ничего хорошего там не видели, сырость, темнота, могильные плиты, вода – в общем, бр-р!

Задание мы все выполнили скоро и все время гуляли. Борис Петрович показывал нам местность, и, в общем, мы весело погуляли. Поехали мы туда в 8 часов 35 минут утра, а приехали обратно в девятом часу. Встать мне пришлось в этот день в половине шестого утра, мама ворчала, что из-за меня ей приходится рано вставать, но все-таки встала, вскипятила мне чаю, собрала все и опять легла спать. За мной зашла Нюра, и мы пошли с ней к Бабкиной, потому что одни мы не знали, как попасть на Саратовский вокзал. Хотя Толмазов и дал совет в группе, что, чтобы попасть на Саратовский вокзал, нужно садиться на «Б» и ехать до потери сознания, но мы побоялись последовать его совету. От Бабкиной мы поехали на 25-м номере трамвая и через 15 минут были уже у вокзала. На «Б» нужно бы было ехать полчаса, и, вероятно, если бы я поехала на этом трамвае, то, как и говорил Толмазов, я ехала бы как раз до потери сознания, потому что я не могу совершенно выносить трамвайной езды. После десяти минут езды у меня кружится голова и поднимается тошнота.

На вокзал мы приехали первыми, не считая еще одной девицы. Было только половина восьмого, и нам пришлось ждать почти час, пока придет Борис Петрович. Пришел он незадолго до прихода поезда. С самым веселым настроением сели мы в поезд и поехали. В общем, этот день был веселым. Погода, на наше счастье, была очень хорошая, весь день светило солнце.

Вчера я ходила в Парк культуры. Ходили еще папа, Ольга из Богородска с женихом, приехавшие звать нас на свою свадьбу, и Нюра. Ходили мы пешком. Народу в этом парке было до пропасти, так что глаза уставали смотреть на непрерывно движущиеся массы народа. В парке этом есть много кой-чего интересного, разные павильоны, читальни, детские городки, таинственные комнаты, много площадок для футбола, баскетбола, волейбола, лапты, городков, для различных игр и тенниса. Все кто что хотел, то и делал: кто играл, кто гулял, кто читал, кто просто сидел и наблюдал. Мы были в числе наблюдающих. Оттуда мы шли тоже пешком и, конечно, устали до ужаса, ноги наши еле двигались. Погода была очень жаркая, как летом. Пришло письмо от дедушки и Мани. Маня пишет, что скучно без меня, что привет мой всем передала. Передала также привет Коле и пишет, что он ему очень обрадовался. Интересно, когда она писала это письмо или, вернее, когда передавала Коле привет, до получения им моего письма или после?

26 сентября, среда

Сегодняшний день прошел как и все остальные. Утром болталась без толку, делала уроки. После обеда пошла в школу. В школе было не очень весело. На уроках, конечно, очень скучно было сидеть, но и в перемену не веселее было ходить бесцельно по залу. Уроки сегодня были очень скучные. Математика, статистика, физика, немецкий. Математику я очень не люблю и всегда на ней или смертельно скучаю, или трясусь от страха, что Арсюша вызовет к доске, когда я ничего не знаю. Статистика тоже прескучная вещь. Урок Глена еще можно переносить, но урок Павла Ивановича, промышленную статистику, я терпеть не могу. Приходится сидеть и читать Гинзбурга «Экономика промышленности», а это такая скука, что и сказать невозможно. Сам Павел Иванович мне тоже не нравится. Смуглый, как американец, толстый, он мне внушает какое-то физическое отвращение. Глен в тысячу раз лучше его, над тем хоть посмеяться можно, а при этом пикнуть нельзя. Немку мы сегодня выводили из себя, шумели, смеялись – в общем, делали то, что и всегда. Спрятали от нее журнал, чтобы она не ставила туда отметок, и сказали, что он еще не готов. В общем, издеваемся мы над бедной немкой. Вызываемые ею ученики, конечно, ничего не знали, и немецкие фразы были им так же знакомы, как индейский язык. Немка, конечно, сердилась, говорила, что так заниматься нельзя и что нужно серьезнее относится к делу и т. п. На физике я внимательно слушала, как Иван Вячеславич объяснял явления электростатики, но что я усвоила из этого объяснения, трудно сказать, потому что я, хотя и внимательно слушала, но мысли мои были далеки от электростатики, они витали где-то в заоблачной сфере. Но такое прекрасное отношение к объяснениям преподавателя существует не только у меня, а почти у всех, и не только по отношению к физику, а по отношению ко всем преподавателям. Мы не любим уроков, мы без охоты делаем то, что нас заставляют, и нисколько не заботимся о том, чтобы получить более или менее крепкие знания. Нас мало интересуют те предметы, которые преподаются в школе. Правда, мы их учим, но только потому, что преподаватели требуют знания того или иного вопроса, и если не оказывается нужного знания, то они ставят плохую отметку. Боязнь плохой отметки заставляет нас заниматься и что-то учить. Но как мы учим? Кое-как. Мы учим все поверхностно, на скорую руку, только чтобы ответить и получить удовлетворительную отметку. Если мы ответим, то с радостью перестаем учить отвеченный предмет до тех пор, пока опять не придет очередь отвечать. В результате этого получаются большие пробелы, некоторые вопросы совершенно не разбираются только потому, что меня преподаватель больше не спросит, чего же я буду учить. На уроках в большинстве случаев мы только и знаем, что зеваем да поминутно обращаемся к обладателям часов с вопросами: «Долго ли до звонка?» Если преподаватель что-нибудь объясняет, то мы рассеянно его слушаем, если нужно, записываем, но совершенно механически, мало понимая, о чем идет речь. Если идет какая-нибудь самостоятельная проработка по книгам, то тут тоже ничего путного не получается. Большинство ребят ничего не делают, откладывая проработку. Это очень скверно, получается двойная трата времени, в классе мы ничего не делаем, и эту классную работу приходится делать дома, в результате чего у нас не хватает времени на настоящую домашнюю работу. Из-за этого вечная нехватка времени, вечная перегруженность уроками, избавиться от которой нет возможности, потому что самостоятельная проработка в классе, кроме лишних затрат времени, ничего не дает. По-моему, лучше было бы, если бы не было этого метода проработки. Лучше бы мы это время, что тратим на самостоятельную проработку, сидели бы дома и прорабатывали бы то же самое. Дома, даже при меньших затратах времени, можно сделать гораздо больше, чем в классе при больших затратах времени. В классе трудно работать, слишком часто отвлекаешься, как-то не можешь сосредоточиться на читаемой книге. И кто придумал этот метод? Он только отнимает у нас время, заставляя бездельничать в классе и переносить всю массу работы домой. Да и вообще, если серьезнее взглянуть на наши школьные занятия, то можно увидеть, что занимаемся мы не для знаний, а как будто бы несем какую-то обязанность по отношению к преподавателям, от которой всеми силами стараемся избавиться. Отчего существует такое отношение к учебе, кто этому виной? Преподаватели ли, что не умеют заинтересовать ребят, или сами ребята, несерьезно относящиеся к делу? Вопрос этот труден, и не мне решать его. Да кроме того, спать хочется, голова что-то кружится, и не хочется ни о чем думать. Завтра пойду в читальню и постараюсь переварить Гинзбурга, а то проработка его считается уже законченной, и в следующий урок Павел Иванович будет спрашивать, что такое промышленность, что такое сельское хозяйство, что такое производительные силы и тому подобные «интересные» вещи, от которых в сон бросает.

Сейчас лучше лягу спать и немножечко помечтаю. Люблю мечтать. В последнее время я, вернее, не мечтаю, а вспоминаю о деревне, о Коле, о моем с ним гулянии, о крепких объятиях и нежных поцелуях. Эти воспоминания мне дороги, но они меня расстраивают.

27 сентября, четверг

Сегодня в школе было как будто веселей обыкновенного, а почему, не знаю. Первый урок был химия. Химик как пришел, так стал спрашивать. Я ровным счетом ничего не знала об углероде, про который он объяснял в прошлый раз. Наскоро вытащила учебник химии и не успела прочитать и страницы, как он вызвал меня. У химика существует какая– то странная тяга к моей фамилии. Всякий раз, как только он спрашивает, он вызывает меня. Я к этому так привыкла, что всякий раз, как он берет журнал в руки, я уже наверное знаю, что он вызовет меня, и это всегда так бывает.

Когда химик вызвал меня и я вышла к доске, то я мысленно уже поставила себе в журнал неуд по химии. Но, к счастью, не знаю, каким образом, я ответила по химии, и совсем неплохо, и отвечала я как раз то, что только что прочитала в учебнике. В общем, повезло мне, как везет всегда и во всем.

На уроке Глена к нам присоединили II курс «А». Теснота была невообразимая, а шум и галдеж до того были сильны, что трудно было услышать, что говорит соседка. И что это Глен за несчастный такой, что на его уроках, особенно на соединенных, бывает целое столпотворение. То, что творилось у нас сегодня на уроке Глена, даже трудно описать. В классе все время стоял беспрерывный говор и смех семидесяти с лишком человек. Глен кричал изо всех сил, но чем громче он говорил, тем сильнее становился шум. Слышалось какое-то гудение, топание, мяукание, лай, визг, а сверх всего этого смех и взрывы хохота. Глен даже не старался останавливать и вразумлять развеселившихся бездельников. Он только старался перекричать весь шум, чтобы его объяснения были услышаны. Хавкина писала на доске какие-то таблицы, Глен объяснял их, а ребята сидели и ничего не понимали и понимать не старались. Незадолго до звонка все вокруг повскакали со своих мест и бросились из класса. Глен в недоумении смотрел на ребят, не понимая, в чем дело. Ему сказали, что был уже звонок, но на самом деле ребята ошиблись. Когда класс был уже почти пустой, только тогда прозвонил звонок. После этого урока у нас была сельскохозяйственная статистика с новым преподавателем. В начале урока пришел Демьяныч и предупредил, чтобы мы лучше себя вели, что теперь уже с нами очень церемониться не будут и если чуть что, то будут приняты строгие меры. В общем, он говорил то, что говорит всегда. На уроке нового преподавателя сидели более или менее тихо, но все-таки мальчишкам было сделано замечание и сказано, что девочки ведут себя лучше.

Мальчишкам нашим что-то сегодня не повезло. Все только и делают им замечания и указывают на нас как на пример хорошего поведения. А физик даже прочитал целую лекцию о поведении мальчишек. Как только он вошел в класс и сел на свое место, так начал ни с того ни с сего говорить о предмете, совершенно не относящемся к физике. Постараюсь от его лица передать то, что он говорил. Не ручаюсь, что точно передам его слова, постараюсь передать их смысл.

«Сейчас я вам скажу пару тепло-холодных слов, – начал физик, покачиваясь на стуле. Ребята засмеялись. – Делая наблюдения над подрастающим поколением 30-й школы, я составил о нем весьма странное представление. Сравнивая же его с подрастающим поколением других школ, я вижу большую разницу. Обыкновенно во всех школах наблюдается, что чем старше становятся ученики, тем они становятся серьезнее, и в последних группах они уже вполне серьезно относятся к делу. В нашей же школе наблюдается совершенно обратное явление: чем старше становятся ученики, тем легкомысленнее они относятся к делу. И особенно это наблюдается в последних выпускных группах. На первом курсе как будто ничего ученики, как только перешли на второй курс, так сразу изменились и обратились в распущенных хулиганов».

Все время, пока физик говорил, ребята смеялись и шумели. Физик заметил, что мы даже и слушать-то как следует не умеем и чуть что, так гоготать. И он очень удачно передразнил, как смеются мальчишки, и это нам так понравилось, что мы безумно все захохотали и зааплодировали. Мальчишки были совершенно уничтожены. Физик назвал их хулиганами высшей марки и сказал, что он им по своему предмету не будет давать никакой пощады и что если они умеют хулиганить, шуметь, носиться по школе, то пусть умеют и учиться. После этого морального нравоучения физик уже под конец урока успел нам только продиктовать еще одну работу по физике.

Последний урок был русский. Русского у нас не было уже недели полторы, и поэтому мы были ему рады. Петр Николаевич продолжал говорить о Толстом. Люблю слушать, когда Петр Николаевич что-нибудь говорит. Не потому, что он хорошо говорит, а потому, что я люблю самый предмет, люблю литературу. Сегодня он говорил о Толстом, моем любимом писателе, и поэтому я слушала внимательно и с интересом, и мысли мои не витали, как на уроке физики, в заоблачной сфере.

Погода очень похолодала, сегодня, хотя и светило солнце, но было очень свежо, настоящая осенняя погода. Мне в такую погоду почему-то всегда хочется в деревню, и всегда мне в эти дни вспоминается, как осенью я ходила в школу, когда еще жила в Рязанской губернии. Всегда мне представляется один день, такой же солнечный и свежий, как сегодня. Я возвращаюсь из школы и спешу домой. На огородах копают картошку, воздух чист и как будто очень прозрачен, не такой, как бывает летом. Деревья еще зелены, но уже кое-где проглядывает желтый лист. Мне нравятся такие первые осенние дни, они вызывают во мне какое-то особенное чувство легкости и тихой грусти. Чувствуешь, что день этот прекрасен, но в то же время сознаешь, что этим днем заканчивается весна, знойное, полное жизни лето и с этого дня начинается умирание природы, охлаждение, наступление мертвой части года. За все семнадцать лет своей жизни я никогда не жалела о лете, больше любила зиму. Но в этот год еще в самом начале весны я почему-то сразу почувствовала всю прелесть, всю живительную силу весны и почему-то стала с нетерпением ждать лета. У меня как будто первый раз в жизни открылись глаза, и я увидела, до чего прекрасна оживающая природа, до чего приятно чувствовать на себе горячие лучи солнца, глядеть в голубое небо и видеть вокруг себя, как оживают целые мириады организмов. В этот год я полюбила лето. Но нельзя сказать, что раньше я равнодушно относилась к природе. Нет, я всегда любила природу, подолгу любовалась ею, чувствовала себя всегда вблизи природы особенно хорошо и легко. Но у меня не было тогда особенного чувства сожаления о лете и нежелания зимы. Мне было все равно, мне надоедало лето, и я с нетерпением ждала зимы. Может быть, это было оттого, что раньше я лето проводила в городе и среди душной атмосферы города я не могла особенно радоваться лету и постоянно желала зимы.

Но теперь мне жаль уходящего лета. Как-то странно думать, что не будет зелени, а будет один снежный холодный покров.

А как хорошо летом! Сейчас мне вспоминаются мои прогулки в поле в жаркие летние дни. Солнце горячее-прегорячее на чистом голубом небе. Я иду по меже, а по бокам поляны ржи, уже пожелтевшей. Впереди тоже рожь, и так как я иду по горе, то мне видно, как беспредельное поле ржи волнуется под легким ветром, и кажется, что это бегут волны какой-то бурно вспенившейся реки. Я выхожу с межи на дорогу и, раскинув горизонтально руки, пускаюсь бегом по дороге, а сама беспричинно захлебываюсь от какой-то радости. Ветер треплет волосы, от жары все лицо в поту, и сердце от сильного бега так и хочет выпрыгнуть из груди. Я добегаю до пустующей поляны, заросшей цветами, и останавливаюсь. С наслаждением тяну в себя ароматный воздух и любуюсь прекрасной картиной, открывшейся перед моими глазами. Кругом меня море ржи, вдали видна еловая рощица, а дальше – деревня, заросшая деревьями. Кругом тихо. Только в траве трещит кузнечик да где-то высоко в голубом небе заливается громко жаворонок. Я внимательно слушаю жаворонка и стараюсь понять, о чем он так звонко поет. Радуется ли он прекрасному дню или же он таким образом разговаривает со своими друзьями-жаворонками. Я заслушиваюсь жаворонка, и в этот момент мне кажется, что все в мире так хорошо, так полно счастья. Природа так прекрасна, что одно ее созерцание может дать человеку мгновения счастья.

Постояв на поляне, я дохожу до болота и затем той же дорогой возвращаюсь домой.

Я очень любила такие прогулки, и когда у меня было свободное время и погода была хорошая, я отправлялась в рожь – когда одна, а когда с Нюшей или с Валькой. Когда начали убирать рожь, то я лишена была этих прогулок, потому что гулять на народе не хотелось, а потом, когда уже все было убрано, не хотелось идти туда, там было все скошено, убрано, не было цветов, все было пусто…

Сегодня я сделала открытие, что Мосалов, ученик нашего класса, очень тихий мальчик, кажется, хороший ученик, очень похож на Колю! Та же голова, те же волосы и те же губы. Кроме того, похож он и фигурой на него. Вообще есть какое-то сходство, которого раньше я как-то не замечала и только сегодня обратила на него внимание.

Писать кончаю, потому что времени много и надо ложиться спать. Конечно, буду мечтать до потери сознания.

28 сентября, пятница

Сегодня в школе было очень весело. Наш II курс сегодня как будто обратился в детство или просто-напросто с ума сошел. На уроках, конечно, зевали и пользовались каждым удобным моментом, чтобы пошуметь. А в перемену давали полную волю своим широким натурам и бесились по зале. До большой перемены еще как будто похожи мы были на II курс, но начиная с большой мы превратились в маленьких детей. Наши мальчишки строили слона, который из класса проходил через залу и направлялся в коридор. Девочки вели себя более или менее прилично, но не все. Некоторые бегали по залу и играли в салочки. Одна же пятерка девчат, в которой были я, Нюра Т., Нина Биткина, Нина Барышникова и Таня Берхина, особенно выделялась. Мы бегали по залу, визжали, хохотали, качались на скамье или же отправлялись шататься по школе. Глядя на нашу забаву, нельзя было сказать, что мы второкурсницы, до того мы по-детски забавлялись. Но сегодня бесились не только второкурсники. Бесились все. Седьмые группы встали в коридоре по стенам и толкали всех, что проходил сквозь их строй. Потом еще какие-то маленькие мальчишки и девчонки набрали где-то крапивы и стегали ею по рукам всех мимо проходивших. Мне тоже досталось крапивой по руке, и она у меня была вся в волдырях. Так забавлялись учащиеся 30-й трудовой советской школы!

К последнему уроку настроение у всех было настолько приподнятое, что мы еле высидели урок, который был уроком сельскохозяйственной статистики. Преподаватель что-то объяснял, писал на доске, но его никто не слушал, все были заняты другим делом. Некоторые девчата переписывались с мальчишками, мальчишки болтали, полкласса следило за перепиской, остальные тоже мало обращали внимания на сельскохозяйственную статистику. Я, конечно, тоже не слушала и смотрела, кто в классе слушает, и не нашла ни одного серьезного человека! Из 39 человек учащихся никто в этот момент не занимался делом, и преподаватель объяснял впустую.

После уроков пришел Н.В. и сказал, что завтра у нас будет три урока. Этому мы очень обрадовались и подняли неистовый шум по поводу этой радости.

Завтра папа и мама уезжают в Богородск к Ольге на свадьбу. Нюрку они берут с собой, и нас остается дома только трое.

Сегодня до обеда я ходила в читальню и думала проработать Гинзбурга. Но не проработала. Успела только раз прочитать, но понять ничего не поняла, книга очень трудная и притом очень скучная, не хочется ею и заниматься-то.

Писать пока нечего больше. Сейчас займусь немецким языком, постараюсь хоть немного восстановить в своей памяти немецкие наречия, а то, пожалуй, немка завтра возьмет да и засыпет меня, и будет неуд красоваться в журнале.

2 октября, вторник

Наступил уже октябрь месяц. Еще только две недели прошло с тех пор, как начали заниматься, а кажется, прошла уже целая вечность. И заниматься уже надоело до ужаса. В классе на уроках если заниматься серьезным делом, то умрешь от скуки, а если бузить, то ничего не будешь знать. В большинстве случаев на уроках бузим, и поэтому знания наши не отличаются большой прочностью и вылетывают из головы при первом дуновении. Вообще, в школе не очень весело. Правда, много смеемся, балуемся, хулиганим, и я в этом стараюсь не отстать от других, но все-таки мне чего-то не хватает, пусто как-то, нет ни в чем живого, захватывающего интереса.

Кстати, о хулиганстве. Мне кажется, наша школа с прошлого года очень изменилась. Прошлый год тише было, не было того выделяющегося беспорядка, какой, по-моему, есть теперь. Взять, например, времяпрепровождение во время перемены. Прошлый год в большой зале можно лишь было наблюдать мирное хождение девочек кругом парами, тройкам и т. д. Теперь же в зале творится неописуемое безобразие. Мальчишки-второкурсники играют в салочки, бегая по всему залу и налетывая на всех с быстротой урагана. Девочки же выдумали другую забаву – визжать. И этот визг, смешанный с гудением, топотом и хохотом, создает в зале такой оглушительный рев и шум, что приходится кричать изо всех сил, чтобы быть услышанной.

В понедельник в зале дежурил Григорий Федорович, математик, преподает на первых курсах, чрезвычайно взбалмошный и придирчивый. Его все очень боятся и не любят за то, что он засыпает. (Между прочим, поступая на эти курсы, я сдавала на экзамене у него математику и сдала, так как не знала, что он засыпает.)

Итак, он дежурил в зале. И вздумали его извести. Завизжали, загудели, заорали самым необразимым образом. Вначале Г.Ф. молчал, потом потребовал тишины, затем, видя, что шум все усиливается, решил действовать иначе. Закрыл выходную дверь, встал против нее и стал останавливать всех гуляющих. «Сейчас все будут переписаны», – заявил он. На его слова раздался только смех. Видя, что и это не помогает, он стал бегать по зале и следить, кто производит визг. И одна из девчат попалась, ученица со второго курса «А», Руфа Вольпер, очень славная девочка. В то время как она завизжала, Г.Ф. подскочил к ней и без лишних разговоров велел ей идти в канцелярию вместе с ним. Она пошла. Все девчата или, вернее, весь зал побежал в канцелярию. Но ничего особенного не было. Что именно произошло в канцелярии, я не знаю, но Руфа вернулась оттуда вполне невредимой. Отпуская ее опять в зал, Г.Ф. сказал, что если в зале еще будет шум, то за это будет отвечать она и поплатится тем, что будет отправлена домой. Это, по-моему, уже глупость, нельзя же одной отвечать за весь зал.

Сегодня точно таким же образом хотели извести Глена, но на него шум действовал так же, как на стену, и поэтому все старания голосистых девочек остались безрезультатными.