Текст книги "Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991"

Мушкатина, уч. II курса «А» и секретарь бюро комсомольской ячейки, прочитав о Варшавском, сказала, что очень рада, что его протащили, и что она постарается поставить этот вопрос на комсгруппе с тем, чтобы добиться смещения Варшавского с должности предкурскома, а также и члена курскома.

На уроках математики было страшно скучно. Наташа предложила удрать домой. Я согласилась, и после пятого урока мы удрали, шестым уроком было естествознание. Было еще светло. Мы пошли ко мне. Сначала собирались пойти на Москву-реку, но потом решили, что мы завтра туда пойдем. Решили посидеть у меня. Мне было, конечно, очень приятно. Потом мы попили чаю и пошли смотреть иллюминацию. Иллюминация на этот праздник богаче, чем на праздник Октябрьской революции. Ходили мы недолго, дошли только до Театральной площади и вернулись обратно. Я зашла к Наташе, чтобы посмотреть план Москвы, чтобы составить на завтрашний день маршрут гулянья. Завтра у нас демонстрация. Мы, конечно, идем, но решили, что как только дойдем до окраины, так постараемся удрать куда-нибудь, может быть в Петровский парк. Карту Наташа отыскала какую-то старую и рваную, так что мы ничего не могли по ней отыскать. А тут еще начала ворчать их горничная, так что я поспешила уйти домой.

Завтра в половине одиннадцатого на демонстрацию. Сегодня принесли мне новое пальто, так что мне нужно пожелать только хорошей погоды. Утром зайду за Наташей. Пойдем вместе и там будем вместе, а потом постараемся удрать куда-нибудь вдвоем. Не знаю только, как удастся удрать нам с ней. Ведь с нами все время, наверное, будет Нюра Т. Уйти от нее неудобно будет, а уйти с ней, то есть гулять втроем, мне совсем не улыбается. Ну да ладно, попытаемся, авось и сумеем незаметно исчезнуть. А сейчас спать, времени уже много, первый час, мне нужно выспаться как следует, да притом хочется, чтобы скорее наступило утро. Ведь завтра праздник!

1 мая, среда

Сегодня праздник. Против моего ожидания погода сегодня отвратительная. Проснулась сегодня рано, гляжу в окно – дождь, везде мокро, серо. Вот так фунт! Это совсем не входило в мои расчеты. Вчера с вечера я так ждала сегодняшнего дня, думала, что будет хорошая погода. И вдруг… Но я постаралась себя успокоить тем, что, дескать, сейчас рано и к одиннадцати часам погода изменится в лучшему. С этой мыслью я снова уснула. Проснулась в 9 часов, гляжу – опять дождь. Мама была в полной уверенности, что в такую погоду я никуда не пойду. Но я постаралась поскорей попить чаю, собралась и отправилась к Наташе. Надела зимнюю жакетку, думая, что на улице холодно. Но потом убедилась, что очень тепло, и, придя к Наташе, я снова пошла домой, чтобы надеть летнее пальто, наказав Наташе зайти за мной. Нам нужно было идти в школу к половине одиннадцатого, а мы вышли от меня около одиннадцати. Но пришли мы как раз. Наша школа только что построилась. Народу было очень мало, человек около ста, и то все из семилетки, курсантов было мало. Пошли, конечно, на Пименовскую, вначале шли полным ходом, а потом стали останавливаться. Тут стали подходить запоздавшие ученики и преподаватели, и народу набралось порядочно. Все наши второкурсницы построились в два ряда и начали петь. Идти было весело. Хотя было грязно, но тепло, и настроение было хорошее. Запевалой была Нюрка Васильева, мы все по мере сил и возможностей подтягивали. Пели все, что знали. Там, где останавливались, играла гармошка и плясали. Все было хорошо, но вдруг пошел дождь, вначале мелкий, а потом сильнее и, наконец, пошел как следует. Это было не особенно приятно, но настроение наше не падало. Мы пели, кричали приветствия и в порыве энтузиазма прокричали даже: «Да здравствует похоронное бюро!» Мы кричали приветствия всему, что видели. Столовая – так кричим столовой, издательство какое-нибудь – кричим и ему. Из-за дождя мы все были мокрые, с нас текло, цветные шапки (как моя, например) линяли, и по лицам текли цветистые струйки. Но все же было весело. Стояли мы сравнительно мало. Шли быстро, но на Красную площадь пришли только в 3 часа. Дождь шел долго, и поэтому мы предположили, что расстроилась небесная канцелярия. По Красной площади прошли быстрым шагом. На трибуне видели Рыкова, Буденного и Бухарина. После этого, пройдя всю Красную площадь и посмотрев Москву-реку, на которой ничего особенного не было, отправились домой, конечно уже без всякой организации. Я шла с Наташей, Нюра Т. с Ющенко. Домой пришли часов около четырех. Были мы, конечно, страшно грязные, мокрые, так что нужно было основательно почиститься. Проводив Наташу, я попросила ее прийти ко мне, как она управится. Теперь уже почти 6 часов, а ее все нет. Я уже пообедала, убралась, успела вот написать и теперь не знаю, что делать, если Наташа не придет, мне будет очень скучно. На демонстрации мы были с ней все время вместе. Конечно, о том, чтобы куда-нибудь удрать, мы и не думали, слишком мешала погода. Так и пришлось нам с ней побывать на Красной площади, хотя вчера совсем и не думали об этом.

Но все-таки весело провели время. Я совсем не ожидала этого, думала, что буду скучать отчаянно. Все это вышло благодаря пению. Оно имеет большую силу для поднятия настроения, особенно у меня. Ведь я так люблю петь, жаль только, что не обладаю достаточно сильным голосом.

Сейчас пить чай, а потом сяду и буду ждать Наташу.

Уже вечер. Я поужинала, сейчас надо спать. Но я буду писать, потому что много интересного есть.

Давеча, кончив писать, я недолго ждала Наташу. Она заявилась, когда мы пили чай. Пока мои родители сидели за столом, мы с ней смотрели журнал «Вокруг света» за 1897 год. После чая мои родители и все остальные ушли смотреть иллюминацию. Мы были, конечно, очень рады этому, так как одним можно было говорить о чем угодно. Вначале мы с ней попробовали подраться или, вернее, донять друг друга щекоткой, так как обе боимся ее. Я сказала, что кто боится щекотки, тот ревнивый человек. Наташа сказала, что она очень ревнива. Я также причислила себя к этому классу людей, потому что на самом деле ревнива. От ревности мы перешли как-то к разговору о ее прежней туапсинской подруге Жене. Наташа сказала, что она, может быть, приедет в Москву. После этого особенного ничего мы, кажется, не сказали. Да, я сказала, что давно уже ищу себе подругу, что я много сходилась с разными девочками, но все безрезультатно, так что в конце концов я разуверилась в том, что найду себе подругу. И вдруг я встречаю Наташу. Мы еще долго говорили по этому вопросу. Наташа сказала, что она очень рада, что встретила меня, и прибавила, что желает, чтобы наша дружба продолжалась как можно дольше. Мы крепко пожали друг другу руки, тем самым заключив союз дружбы. На этом разговор об этом вопросе не кончился. Поговорили о том, что сейчас невозможно найти друга среди мальчишек, потому что для этого нужно сойтись близко, а при наших условностях этого сделать нельзя, а если и сделаешь, то потеряешь уважение и самих ребят.

Не могу писать, очень кружится голова…

7 мая, вторник

Интересный сегодня был день. Утром я прочитала газету о пятилетнем плане, потом пришла Наташа, тоже стала читать про это, а я в это время просто собиралась. Погода сегодня была замечательная. Жарко так, что можно ходить раздетыми, только в летнем платье. Газету я читала на балконе, подставив солнцу спину, чтоб загорала. В школу пошли мы с Наташей раздетыми. Первый урок был Глена. Я ничего не делала, потому что давно уже не была на его уроках и не имею ни о чем представления. Вдруг Нюрка говорит, что обществовед будет спрашивать и войну, и революции, и конституцию, и по пятилетке. Это нам не улыбалось, потому что мы ничего не готовили. Решили, как кончится урок, уйти на улицу без книг и прийти на большой перемене, когда все выйдут гулять, и будет незаметно, что мы вернемся с дальней прогулки. Была только опасность, что Иван не выпустит нас в маленькую перемену на улицу. В этом случае решили идти черным ходом. Так и сделали. Только кончился урок, побежали вниз, там была вместо Ивана нянечка, но она нас даже в раздевалку не пустила. Бросились к черному ходу. Там тоже была нянечка, но мы не стали пускаться с ней в особенные объяснения, а просто воспользовались открытой дверью и удрали на улицу. Рады были отчаянно. Погода хорошая, легко, свободно. Отправились в Екатерининский парк, соблюдая, конечно, известные предосторожности на случай неприятной и нежелательной встречи со своими родственниками, или знакомыми, или с педагогами. В парке мы вначале пристроились на больших камнях, посидели, потом отправились дальше. В последней части парка имеется постройка для оркестра, просто пол и потолок, круглые, стен нет, одни столбы, внутри скамейки. Мы решили забраться туда и немедленно это исполнили. Уселись там на скамейках и наслаждались прохладой. Нашему примеру последовали маленькие детишки и бесцеремонно забрались в эту постройку. За ними последовала какая-то няня с ребенком. Но пополнение вновь открытого убежища от солнца было прекращено появлением молоденького сторожа, который попросил нас убраться оттуда, потому что-де нельзя здесь сидеть. Мы, конечно, спросили почему, а Зойка, развалившись на скамейке, выразила желание, чтобы он показал документы о том, что он действительно сторож. Но все-таки нам пришлось очистить место. После этого мы пошли дальше и пришли на маленький скверик около какого-то забора. На одной лужайке мы увидели пень, очень большой. Недолго думая, расположились на нем в удобных позах. Долго ли так сидели, не знаю, только вдруг узрели мы Ивана Вас., преподавателя семилетки, шагающего по другую сторону изгороди. Мы как угорелые бросились бежать. Наташа встала за дерево, а я, выбежав на дорожку, запрыгала на одной ноге, не зная, что делать. Когда опасность миновала, мы снова вернулись на пень. Но через некоторое время подходит вдруг сторожиха и гонит нас, говоря, что мы портим газон. Пришлось уйти. Обратно мы не пошли, а, выйдя из сквера, возымели желание пробраться за забор. Пошли искать калитку, нашли, но она оказалась запертой. Пошли обратно вдоль забора. Шли, шли и пришли во двор, где стоят катафалки и имеется склад гробов. Вошли во двор и внесли предложение послать один катафалк с гробом в 30-ю школу (то есть нашу), чтобы они спросили там И.Д. Двор этот не пришелся нам по вкусу, и мы пошли прочь. При выходе снова увидели ту сторожиху, которая прогнала нас с газона. Она заметила нам, что мы, наверное, экскурсия (из четырех человек!!!). После этого пошли обратно. Снова посидели на камнях и потом, ожидая, когда стрелка часов на Самотечной площади подвинется к пяти часам, прогуливались в начале Екатерининского парка. Наконец, решили двинуться к школе. По дороге встречались наши ученики, выпущенные гулять на большую перемену. Вполне благополучно мы пробрались в здание школы, остерегаясь встреч с Терехиным (географ) и с А.И. (обществовед). Просидели два урока математики, после них Наташа ушла, а я просидела еще урок естествознания, на котором показывали туманные картины. Завтра мы не учимся, потому что учились в воскресенье 5 мая, на первый день Пасхи. Так как погода стоит хорошая, то мы с Наташей решили завтра пойти пешком в Покровско-Стрешнево. Далеко это, но ничего. Наташа незнакома с этой местностью, и ей будет интересно.

31 мая, пятница

Все кончено. Навсегда, навеки… Вчера последний день занимались и теперь ушли из школы… Правда, мы еще все лето будем навещать ее, но это уже не то… Навсегда кончилась школьная жизнь… Ушло лучшее из жизни… Так жалко, так жалко… что и сказать невозможно. Тоска, сожаление, печаль. Ведь больше не придется учиться. Пройдет лето, и некуда будет идти. Эх, не могу я написать-то как следует, что у меня в душе творится, а творится в ней ужас. Плакать хочется. Ведь как-никак, девять лет проучилась, привыкла всегда иметь дело, всегда думать только о школе. Ведь школа была для меня вторым домом, и лучшим домом. Как я любила школу! Правда, в последний год она мне немного надоела, но все же это было лучшее время в моей жизни, которое больше не повторится…

Сейчас пришла Наташа, кончаю.

1 июня, суббота

Вчера мне не пришлось писать. Наташа просидела до 10, а потом мы пошли с ней немного погулять.

Опишу вчерашний день в школе. Прошел он, конечно, бестолково. Первых двух уроков у нас не было. Должен был быть русский, но П.Н. заболел, и поэтому у нас ничего не было. Делали что кому вздумается. Кто на улице гулял, кто в классе сидел, кто просто по школе болтался. Нам с Наташей или, вернее, одной Наташе нужно было составить ведомость нашей группы с отметками за триместр. У нас не было бумаги. Пошли просить в канцелярию – не дают. Решили пойти купить. Но бумаги нигде не было. Снова вернулись в школу и возобновили поиски. Лишь по требованию Ив. Дем. канцелярский служитель выдал нам бумагу. Наташа стала составлять ведомость, я же ничего не делала. На третьем уроке физик показывал какие-то опыты. Мы на урок не пошли, и хорошо сделали, потому что за это время сходили к Петру Николаевичу. Николай Васильевич попросил Перетерскую сходить к П.Н. за какими-то отчетами. Мы пошли, конечно, вместе. Живет он недалеко от школы в Большом Каретном переулке. Пришли к нему. Он больной. Горло завязано, еле ходит. Мы сообщили ему о деле, посидели немного и ушли. Пожалели, что он не будет на съемке. Действительно жаль.

Снимались вчера, а его не было. Придя от П.Н., стали болтаться по школе. Делать было нечего. И главное, не знали, что же дальше-то будет. Не то общее собрание, не то съемка, не то школьный совет. В конце концов выяснилось, что ожидается съемка, фотограф уже пришел, нет только некоторых преподавателей. Наконец, все собрались. Не было только Н.П. Снимались только вторые курсы. Сначала оба курса вместе, а потом каждый по отдельности. Времени на съемку ушло много, потому что публика неспокойная, никак не могла устроиться, хохотали все, места себе не находили. Холодно было, снимались многие в пальто. Я была раздета. Рожа выйдет, конечно, идиотская, как всегда. На съемку многие пришли разряженные. Это, по-моему, глупо. Интереснее сняться такой, какая ты была в году. А то вырядились, и не узнаешь, что это ученицы. После съемки мы с Наташей отправились домой. На школьный совет решили не оставаться, так как за день очень устали, да и времени было уже около 8 часов. Дома я села было писать дневник, но пришла Наташа. Мы с ней, по обыкновению, сидели и ничего не делали. Не знаю, о чем говорили. Мне уже давно хотелось сказать ей о моих чувствах к Варшавскому. Я решила дать ей прочитать в моем дневнике одну из многочисленных страниц, посвященных Варшавскому. Выбрала, конечно, самую скромную. Как только она принялась читать, я ушла из комнаты, потому что мне было очень стыдно. Уходя, я написала на бумаге (на работе по сел. хоз. стат.): «Насчет Варшавского было, но теперь прошло. Теперь мне стыдно этого». Когда я вернулась в комнату, она уже прочла, что нужно, и написала мне ответ: «А мне приходится стыдиться только теперь». Вот так фунт! Значит, и она неравнодушна к Варшавскому. Хотя я и предполагала это, но признаюсь, в первый момент, что называется, обалдела. Удивлялись недолго. Просто сделали вывод, что у нас одинаковые вкусы. Потом она собралась с духом и сделала мне признание, написав его на той же работе по с/х стат. Вот оно, списываю буквально: «Мне нравится Жак. Сегодня на съемке он поправил мне волосы. Представляешь, какое это было удовольствие!» Признаюсь, я и это предполагала, но все же опять обалдела, и настолько, что не издала ни одного звука и предложила Наташе пойти на улицу, потому что в комнату пришла мама и говорить было нельзя. Только на лестнице я дала ей понять, что тоже неравнодушна к Жаку. Жак – это наш политрук. Молодой коммунист, студент I курса МГУ. Он ведет у нас в школе кружок текущей политики, комгруппу, вообще ведает общественной жизнью школы. Я о нем как-то уже писала, о том, как он оскорбил на общем собрании курсантов, в частности Варшавского. Тогда он мне не понравился, насколько я помню. Потом я его вообще не видела, не знала. Правда, на собраниях курскома я его видела, но не обращала на него внимания. Только в последнее время я обратила на него внимание, присутствуя с Наташей на собраниях комгруппы. Наташа ведь готовится в комсомол. Ну а я всюду хожу за ней. Кроме того, Жак имеет отношение к газете, и потом, когда у нас в группе заварилась каша по поводу Варшавского, он принял участие в этом, конечно, благодаря посредничеству Наташи. Ну а где Наташа, там и я. И случилось, что Жак стал мне нравиться, только я еще не отдавала себе отчета в этом чувстве, по-видимому, оно еще глубоко сидело во мне. Когда я его видела, я чувствовала, что он нравится мне, но когда его не было, я даже не думала о нем. Лишь вчера на съемке я как-то невольно осознала свое чувство, когда увидела, что Жак, который снимался с нами, стоял в противоположном от нас конце. Мне очень захотелось, чтоб он снимался вместе с нами. Наташе, по-видимому, тоже хотелось этого, поэтому она предложила мне позвать его к нам. Я, конечно, согласилась, и, к великому нашему удовольствию, Жак устроился сзади нас. На второй съемке, когда снимали только наш курс, Жак устроился впереди нас и как раз против меня. Мы с Наташей стояли на скамейке, а он на земле около. Потом, когда снимался II курс «А», мы с Наташей, не знаю почему, стали рассмеивать Жака, сидевшего в первом ряду. Это доставляло нам громадное удовольствие. Главное то, что Жак никак не мог удержаться от смеха, так сильно мы его заражали, и все время отчаянно кусал губы. После этой съемки мы с Наташей пошли домой. Об остальном писала.

5 июня, среда

С чего начинать, не знаю. Так много всего, что трудно разобраться. Начну с серьезного, то есть с того, что касается моего учения. Учиться кончили к 1 июня. Выставили отметки и закончили все школьным советом. До этого еще нас определили на практику по разным учреждениям. При распределении Павел Иванович сказал, что самая лучшая практика будет на заводах. Мы, конечно, все возымели желание идти на завод. Но оказалось, что на заводы есть только единичные места. Это почти всех охладило к заводам, так как идти по одному казалось страшно. Мы с Наташей хотели идти непременно вдвоем, но так не выходило: надо было идти или поодиночке, или попадать в какую-нибудь большую группу. Решили идти поодиночке. Заявили об этом П.И. и моментально получили места: она на завод «Арматура», а я в трест «Лесохим». В субботу мы получили путевки на места, а в понедельник уже отправились работать. Мне было страшновато идти одной, но делать было нечего. Пошла в девятом часу утра. Улицу нашла быстро. Собственно, это не улица, а одно недоразумение. Называется она Новой площадью, находится у Китайской стены. Строения представляют из себя какие-то корпуса, мрачные, некрасивые. Ходила, ходила я там, никак не могла найти нужного помещения. Уж я и спрашивала, и сама искала, нет, нету нужного помещения, хоть реви, никто не скажет. Вышла из корпусов, пошла по стороне, отчаявшись найти это несчастное учреждение. Гляжу – дверь, маленькая вывеска «Лесохим», подъезд, который раньше не заметила. Пошла на второй этаж. Вошла, сидит некто вроде швейцара. Я к нему, так, мол, и так, на практику и все такое. Он меня послал к какому-то типу, сидящему в одном из отделов. Тот велел подождать управляющего делами. Жду. Потом выясняется, что управляющий делами давно уж у себя в кабинете сидит. Пошла туда. Объяснила. Он позвал опять того типа, у которого я ждала, и велел проводить меня к статистику. Статистик оказался женщиной, чему я, конечно, обрадовалась. Зовут ее Нина Владимировна Сальникова. Мы с ней скоро познакомились. Она оказалась довольно сносной и доброй. Дала мне сразу сногсшибательную работу, предоставила мне арифмометр и счеты и оставила в покое. Я, конечно, сразу принялась за дело и отчаянно крутила арифмометр. В общем, я уже три дня была на практике и все три дня ужасно уставала. Как-никак приходится работать шесть часов, не слезая с места, перерыв полчаса. Прихожу домой, обедаю, пью чай, там вечер, приходит Наташа, и вот и день весь. Учреждение наше мне нравится, уютное. Наш отдел мне нравится потому, что в нем прямо-таки все время «статистический разговор», то есть в разговорах только и слышишь разные выражения и термины из промстата, будто сидит там не семь совслужащих, а семь Павлов Ивановичей. Это, конечно, хорошо, потому что больше знаний получишь, лучше усвоишь всю страшную в школе волынку из промстата. Руководительница моя – настоящий статистик. Даже знает о коэффициенте корреляции из статистики Глена. Кстати, о Глене. У меня опять было завязалась с ним канитель, то есть попросту я до последнего дня ничего не делала, а потом решила засыпаться. Но как-то повезло так, что Глен без всякого спроса поставил «проработано». Просто после урока поймали его в канцелярии, показали ему домашние работы (конечно, списанные и притом страшно неверные) и потребовали, чтобы он поставил нам «проработано». Он исполнил наше требование. Радости нашей не было предела, тем более что мы, собираясь на другой день сдавать Глена, заимели у него же учебник, который потом вернули ему за ненужностью, прямо после того, как было написано желанное слово «проработано». Остальные предметы у меня съехали также благополучно. В этом триместре у меня в журнале не было ни одной засыпки и ни одного отказа. Это прямо удивительно. Обыкновенно что– нибудь да красуется в журнале, а тут ничего. Вообще, последний триместр прошел как-то благополучно, несмотря на то, что я много в нем пропускала, опаздывала, сбегала. Понравилось мне с последнего урока уходить, и прямо не могу сидеть. Убегали, конечно, с Наташей на пару. Или опаздывание. Тоже вещь приятная, когда не знаешь какого-нибудь урока. Как-то решила я опоздать на физику, но Нюра Т.

отговорила меня, сказала, что объяснять будет. Ну ладно, решила идти. Приходим в школу и слышим: физик спрашивать будет. Мы с Нюркой пустились вон, несмотря на то, что времени до звонка было уже мало. Выбежали за ворота, глядим, идет Наташа. Мы сообщили ей положение вещей. Она тоже решила последовать нашему примеру, и мы втроем отправились в Успенский переулок, для большей безопасности. Посидели там на церковном дворе, а потом отправились в школу. Смотрим – около школы Марта Левина, тоже опоздала. Решили пробраться в школу нелегальным путем, через кухню. Пошли на черный ход, прошли через кухню, и так как звонка еще не было, то решили спуститься под лестницу вниз, где химическая и физическая лаборатории. Спустились, стоим и не дышим: а вдруг сюда кто-нибудь придет. Но все прошло благополучно. После звонка пришли в класс как ни в чем не бывало. Многое хотела написать, да спать хочется.

6 июня, четверг

Сегодня, как и полагается, была на практике. Особенного ничего не было. Часам к пяти отправилась в школу за фотографией. Они еще не были готовы. Девчонок наших пришло не так много. Сидели все на изгороди во дворе, потому что в школу не пускают по случаю скарлатины. Рассказывали о практике, кто, где и как работает. Кто хорошо, кто плохо, по-всякому. Смеялись. Особенно смешила Татьяна Киселева своими рассказами о том, как они в учреждении время проводят. Вообще, Киселева – это неиссякаемый источник веселости, с ней никогда не будет скучно. Всегда она говорит, хохочет, всегда весела. Хорошо, завидую таким людям. Из Татьяны, наверное, выйдет хорошая артистка, если только она будет заниматься и совершенствоваться. Она, кажется, хочет поступать в студию. Что ж, желаю от души поступить ей туда. Если она будет на сцене, то публике скучать не придется.

Около школы пробыли, наверное, до половины седьмого, и когда узнали, что карточек не будет, то отправились домой.

Я и Наташа пошли, конечно, вместе. Мне захотелось чего– нибудь необычного. Покапризничать, поломаться, в общем, как-нибудь изменить отношения с Наташей, но, конечно, только на короткое время. Домой мы не пошли, а пошли на наш бульвар и уселись на лавочку. Обе молчали, потом начали проявлять кое-какие признаки разговора и опять замолчали. Так сидели некоторое время, потом нас привлек какой-то скандал на улице между двумя евреями. Долго так сидели, холодно стало. Не знаю, сколько бы мы так просидели, но нашему упрямству помешал дождь. Вначале сидели, мокли, но потом стало невтерпеж. Враз как-то повернулись и засмеялись. Пошли домой. Шли врозь, не под руку, как было всегда. Я затащила ее к себе. Она не хотела сидеть у меня и собиралась уходить. Я не пускала. Проупрямились долго. Вышли на лестницу. Я сказала, что, если она сейчас уйдет, я рассержусь и не буду с ней разговаривать. Она прощалась, но я не давала ей руки. В конце концов она решила уйти и поспешно стала спускаться с лестницы. Я сразу почувствовала, что обидела ее, и довольно глупо, мне было жалко ее. Она в это время уже спускалась со второй лестницы. Я не выдержала и позвала ее. Она остановилась. Я позвала ее наверх, но она не шла, предлагая мне спуститься на площадку. Я опасалась, что она уйдет, и спустилась. Когда она подошла, я бросила комедию и крепко обняла ее. После этого Наташа согласилась пойти посидеть. Скверно то, что в комнате торчали все и нужно было сдерживать себя. Алексей и Валька заяривали перед нашим носом в пинг– понг.

Со всеми остальными подругами я покончила, я уже ни с кем не вожусь. С Нюрой Т. почти окончательный разрыв. Она дружит с Зоей Хапаловой, вижусь я с ними только в школе.

7 июня, пятница

День прошел как и всегда. Днем до четырех на практике, потом пошла в школу, конечно, с Наташей. В школе или, вернее, около школы пробыли недолго. Нечего было делать. Карточек еще не было. Пошли домой. Дорогой мне Наташа сказала, что дома у них очень скверно, с дядей нелады. Жалко мне ее. Скверная у нее обстановка домашняя. Тяжело ей. Иногда я прямо за глаза начинаю ненавидеть ее дядьку, злюсь бессильно, хочется как-нибудь облегчить ее домашнюю обстановку, но ничего не могу сделать: не в моей власти. Наташа, наверное, сильно скучает по отцу.

Вечером сегодня собралась было гроза, но пошел лишь сильный дождь, о грозе были лишь намеки. Наташа собиралась прийти вечером, но дождь помешал, она пришла уже около десяти. Посидела немного, Бой, ее собака или, вернее, ее домашних, погрыз кости, я в это время поужинала и пошла ее провожать. Постояли у нее на заднем дворе. Там темно и тихо – в общем, укромное местечко.

В прошедшее воскресенье мы ходили с ней в Останкино пешком. Гуляли в парке, в лесу. Погуляли ничего, только погода была очень холодная. В парке мы с ней безо всякой церемонии ложились на лавочки отдыхать. В лесу набрали по букету цветов как фактическому доказательству нашей прогулки. Вернувшись домой, я застала у себя Маню. Она работает пока что, очень хочет в деревню, соскучилась. Да оно и понятно, ведь сейчас в деревне самое гулянье, ну и тянет погулять, с ребятами покрутить.

Как-то еще раньше, когда еще учились, мы ходили с Наташей в Покровское-Стрешнево. Ох и далеко же это. Шли, шли, прямо бесконечная дорога. Но прошли туда и обратно пешком, и ничего. Пришли домой и отправились в кино после такой-то дороги. В кино смотрели «Чанг», научная картина.

Больше никуда не ходили.

Сегодня Наташа дала мне тему, написать о том, как две девочки вздумали убежать бродяжничать. Я пришла домой и принялась. Кое-что сделала. Сейчас отчаянно хочу спать. Хорошо, что завтра не идти на практику. Поубираюсь дома, пошью, попишу. За неделю все-таки устала. Голова трещит. С удовольствием посижу дома. Да, моя руководительница хлопочет, чтобы меня оставили работать платно. Не знаю, что выйдет из этого.

10 июня, понедельник

Сегодня после практики ходила в школу. Получила карточки. Дала Н. Ив. мой дневник практики. Он сказал, что работа хорошая. Я это и сама знаю. Отдали Хавкиной деньги на выпускной вечер. Она, конечно, заартачилась, почему вносим по рублю, а не по два. На меня это неприятно подействовало. При выходе встретили Варшавского. Наташа мне многозначительно: «Видишь?» Я раздраженно: «Вижу», и даже не поглядела на него, и, признаюсь, это было совершенно естественно, в ту минуту плевать я хотела на Варшавского. Да и вообще, я думаю, что надо бросить всякие мысли о мальчишках, а также и о взрослых мужчинах. Кроме лишнего засорения рассудка, эти мысли ничего не приносят. Ну какая, например, польза от того, что я думаю о Жаке или Варшавском? Ровно никакой. Бесплодные мысли отнимают время, а результатов не дают никаких, да и дать не могут при настоящем положении вещей. Поэтому ставлю перед собой ближайшую цель: гнать от себя все мысли о мужском поле. Надеюсь, что мне это удастся, тем более что перед этим у меня был период, когда у меня не было никаких мыслей о мальчишках. В самом деле смешно: думать о серьезном будущем и в то же время бесплодно мечтать о несбыточном, где главной осью является какой-нибудь тип вроде Варшавского или Жака.

В данный момент меня удивляет, что Наташа имеет такие мысли. Вначале я нисколько не удивлялась, когда она открыла мне тайну об «идеалах» мужского пола. Как-то был у нас разговор на балконе, и она мне сообщила, что с самого детства она носит в себе идеал мужчины, от которого она хотела бы любви. Для меня это не было ново, потому что у меня самой была пропасть идеалов, и в отношении Наташи это тоже меня не удивило. Также не удивилась я, когда узнала, что она неравнодушна к В. и Ж., а теперь вот удивляюсь. Как она при своей деловитости, трезвости, при своем всегдашнем здравом рассудке может мечтать о ком-то. Это не вяжется как-то, и мне иногда думается, что она не такая, какой кажется, что эта ее деловитость напускная и что внутри она такой же неуравновешенный человек, как и я. Так, внешне она тверда, имеет определенную цель перед собой, некоторую твердость убеждений, может, по-видимому, управлять своей волей, но если вдруг… все это только внешне? Конечно, это мне только иногда кажется, и я могу здорово ошибаться, но все-таки сдается мне, что не так-то уж она цельна, только лишь умение управляться со своей волей или, как она говорит, ее упрямство помогают ей сделать себе уравновешенный вид. Ну, ладно об этом. Скажу только, что Наташа очень богатая и даровитая натура с большим умом, который, нужно сказать, нуждается еще в большом развитии. И вот у меня сейчас искреннее желание, чтоб она бросила ненужные мысли о мальчишках, это было бы лучше. Минут 20 назад она была у меня, заходила за карточками, потому что она оставалась в 30-й школе на бюро ячейки, в то время как я ушла домой. Была она у меня недолго. Я сказала ей, чтоб она бросила мысли о В. и Ж. Она заявила, что не сделает этого, потому что ей это не мешает и нисколько не засоряет ее голову, потому что это идет не из головы, а только отражается в ней откуда-то. В общем, она не желает очищать голову от лишнего груза, о чем я жалею. Я заявила ей, что бросила мысли о В. и Ж., и посоветовала ей лучше подумать над этим. После этого она ушла. Когда я вспоминаю про свое гулянье в деревне, то мне становится стыдно прошедшего. Как я могла тогда так опуститься и, главное, как я могла все это писать в дневнике со всеми подробностями! Ведь это ужас. Между прочим, тот дневник, прошлогодний, я дала читать Наташе, еще когда мы учились. Многие места я в нем замазала, а последние 20–25 листов склеила так, чтобы их нельзя было прочитать. Там ведь сплошной ужас. Мне самой было стыдно читать его, а уж дать его читать Н. было бы безумием.