Текст книги "Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991"

Только что написала давеча, что на улицу сегодня не пойду, а сейчас уже впору передумать. Сейчас пришли наши из гороха с горохом, и я уже успела наесться до тошноты гороха. Шура завтра с почтовым уезжает и поэтому сегодня собирается гулять до двух часов, а потом прямо на станцию. Не знаю, утерплю ли я, чтобы не пойти на улицу.

Вчера на улице было очень весело, только, конечно, не лично мне, а вообще. Была на улице гармонь, а с ней вместе, конечно, много молодежи. Вся молодежь наша вышла на улицу, вышел даже Шура Гордеев, который не выходил уже с месяц, то есть с того дня, как начался сенокос. Девчат, кроме наших, было еще много с участка, а также ребят. Под гармонь танцевали, пели. Я, конечно, не танцевала и стояла с Полей в стороне. Потом мы с Шурой-кузнецом прошли по деревне. Грязища была непролазная, а я была без галош. Хорошо, что было темно и не видно моих грязных ног. Протанцевали весь вечер; я устроилась на бревнах, рядом со мной сидел Шура-кузнец с балалайкой, сзади сидел Коля Антоновский. Он уже запасся яблоками, и мы опять принялись за наше любимое занятие: кидание яблоками. Девчата и танцевали и не танцевали, потому что гармонист был пьян и капризничал. В конце концов танцы кончились, участковые собрались уходить. Гармонь пошла по улице. Маня пошла было бузить с гармонистом, но скоро вернулась ко мне. Мы пошли с ней по деревне, с нами пошел Коля Антоновский. Мне очень хотелось погулять по деревне, но Маня спешила домой, потому что время было уже почти второй час ночи. По дороге домой подошел к нам Коля Осипушкин. Коля Антон. шел среди Маши и меня. Осипушкин взял меня под руку, разъединив меня с Колей. Он предложил мне пройтись. Мне очень не хотелось идти с ним. Я не знала, что мне делать, потому что Коля тянул меня за собой, но тут мне на выручку пришла Маня, она сказала ему, что я должна пойти с ними, что я ихняя. Проводив Маню, Коля, как всегда, пошел проводить меня. Побузив немного у крыльца, мы разошлись. Коля пошел еще гулять, а я домой спать. Представляю, как неудобно было Коле Осипушкину остаться одному среди улицы. Он, наверное, не ожидал, что я откажусь с ним идти по улице. С каким же носом он остался! Но не могла я поступить иначе. Точно так же отказалась я вчера вечером идти по улице и с Шурой-кузнецом, если бы я пошла, то мне неудобно было бы перед Колей[22]22
  Только сейчас заметила, какие смешные закорючки! (Примеч. Н.П.)


[Закрыть]. Что у нас выйдет с ним дальше, не знаю, но теперь мне хорошо. Кончаю писать, становится очень темно. Завтра утром поеду провожать Шуру. А сейчас буду пить чай, а потом постараюсь лечь спать, пересилю себя и на улицу не пойду, нужно выдержать характер.

14 августа, вторник

Да, я выдержала характер и на улицу вчера не ходила, несмотря на то, что народу вчера гуляло много. О том, что мне стоило удержать себя дома, и говорить не приходится – мне это было очень трудно. Легла спать и уснуть не могу, не привыкла рано ложиться, да кроме того, слышу, как на улице песни поют, гуляют, слышу, что много народу гуляет. И начинает меня на самое себя зло разбирать, почему я не пошла на улицу. Сегодня я очень жалела, что вчера не была на улице. Теперь мне все равно, что ни будет, а на улицу я буду ходить каждый день. Без улицы я жить не могу, тем более что завелся у меня на улице милый человек[23]23
  Н-да! (Примеч. Н.П.)


[Закрыть]. А вчера впору хоть с постели соскакивать да на улицу идти, никак не могу заснуть, когда под окном веселые голоса. Заснула я только тогда, когда заткнула себе уши. В два часа ночи меня разбудили ехать на станцию. Шура гулял только до двенадцати часов и, следовательно, успел чуть-чуть соснуть. Когда мы выехали из дому, была еще темная ночь. Небо было усыпано звездами, и было довольно тепло. Вскоре, однако, стала заниматься зорька. Звезды стали пропадать, стало светлее. С поля стал подниматься густой туман. На станцию приехали за полчаса до прихода поезда. Я все наказывала Шуре, что сказать нашим в Москве. Скоро пришел поезд, посадили Шуру и поехали обратно. Ездили мы с дедушкой. Туман все еще стоял над полем, роса была такая сильная, что мои волосы стали мокрыми. Дорога была очень грязная, и ехать было довольно неудобно. Приехали домой в пять часов утра. Спать ложиться мне не хотелось, и я стала писать песни. Кофе пили сегодня раньше обыкновенного, потому что бабушке нужно было ехать к своим родным за восемь верст. С ней вместе ездила Нюра. Приехали они в пять часов дня. Несмотря на то что день был сегодня очень хороший, солнечный и теплый, провела я его скучно, потому что нечего было делать. Пошли мы было с Валей в рожь гулять, да, оказывается, многие начали уже жать рожь, и поэтому в поле был народ. На народе гулять не захотелось, и пришлось вернуться домой. На обратном пути встретился Коля Антоновский, перекинулись замечаниями о погоде. Делать было нечего, пошла в огород, гляжу, едет бабушка. Легче стало, хозяйка приехала, может, дело даст. Болтаясь по своей дорожке, увидела, как Шура-кузнец с ружьем, наш Алексей с монтекристом и Коля Осипушкин с завязанными зубами отправились на «охоту». Шли они стрелять уток, а пришли давеча с убитым грачом, которого Шура подстрелил из своего ружья.

Сейчас вечер. Поспевает самовар. Дедушка с бабушкой ругаются из-за ребят. Алексей и Валька изволили забраться на чужую яблоню за яблоками и потоптали чужую картошку. Дедушке жаловались, он ругается, бабушка защищает ребят, в общем, неразбериха. И надоели же мне эти ребята. Вечно где-нибудь набедокурят, набалуются, и вечно из-за них неприятности. Хоть бы скорей приезжали папа с мамой, может, при них лучше они будут.

На улицу сегодня пойду обязательно. Иначе не буду спать всю ночь. Пусть что хотят про меня говорят, не боюсь. Не могу я спать ночью, когда звезды горят, когда ласки дарят, когда все про любовь говорят…

15 августа, среда

Пять часов дня. День прошел незаметно и скучно. До обеда сидела на крыльце и наблюдала деревенскую сходку или, вернее, Колю Антоновского[24]24
  А я во время сходки сидела в школе ликбеза с В. Пр. (Примеч. Н.П.)


[Закрыть]. После обеда сидела в огороде. Бабушка ушла в Дмитровку. Погода хорошая, но пойти никуда нельзя, грязно очень, утром шел дождь. Сейчас поиграю в карты с Валей, а потом буду писать дальше про вчерашний вечер.

Так как вчера мы рано попили чаю, то на улицу я вышла еще засветло. Пошла к Мане, она сказала, что на улицу не выйдет, потому что ей еще дела много, и, потом, она очень хочет спать. Меня это очень удивило. Обыкновенно она выходила, несмотря ни на какие дела, а чтобы ей вечером хотелось спать, так это чепуха, врет она.

Мне было очень досадно, что она не выйдет, так как таким образом и мне одной не гулянье, на других девчат я не надеялась, выходят гулять они редко. Но сразу я домой не пошла, а осталась сидеть у Мани на крыльце. Вскоре подошли ребята, пришел Коля Антоновский. Вдруг вижу: идут Зоя и Настя. Это меня прямо воскресило, значит, есть с кем гулять вечер. Меня заставили принесть гитару. Так как на крыльце было тесно, то пошли на бревны. Я поиграла немного на гитаре, но потом бросила. Шура-кузнец вынес балалайку, и мы с ним вместе играли девчатам танцы. Потом Леня пошел домой, и я отдала ему гитару. Коля Антоновский принес яблок. Опять началось кидание. Рябята, сидевшие отдельно от нас, не на шутку рассердились на то, что им то и дело попадало яблоками по всем частям головы. Пришлось эту забаву прекратить, тем более что яблоки все вышли. Посидев немного на бревнах, девчата собрались домой. Я пошла с ними. Ребята с балалайкой пошли за нами. Девчата домой пошли не сразу. Несколько раз прошли мы по деревне. Я знаю, что девчата ходили из-за меня, но мне домой идти не хотелось, да кроме того, не хотелось идти без своего провожатого, и я ждала момента. Вначале я хотела проводить Зою до дома и потом идти домой одной. Но это не удалось, потому что среди дороги стояла непролазная лужа, мне в туфлях перейти невозможно было. Девчата пошли меня провожать. По дороге привязался к нам Коля Антоновский и стал отнимать у меня свою палку, которую я взяла у него еще на бревнах. Я сказала ему, что палку отдам, когда пойду домой. Против нашего дома мы расстались с веселой компанией. Коля пошел меня провожать. Я ожидала, что он, как всегда, постояв немного, уйдет. Но он против обыкновения довел меня до самого крыльца, а потом мы, за неимением места для сидения, остановились около нашей клетушки, где хранились дрова и находились цыплята. Сидеть на крыльце я побоялась, нас мог бы услышать дедушка, потому что спит он очень чутко. Простояли мы порядочно. Говорили о чем, сказать трудно, разговор был пустяковый, отрывистый. Ребята еще не ушли и ходили по улице с громкими песнями. Коля сказал, что это его ждут. Он спросил меня, знают ли наши про мои ночные гулянья. Я сказала, что нет. Значит, все уже об этом знают, все говорят, и, таким образом, нетрудно узнать об этом нашим. Не знаю, как назвать на здешнем языке наши отношения с Колей, но из его разговора я поняла, что это не простая буза[25]25
  (Какая ерунда.) Я сильно сомневаюсь, чтоб в деревне у меня был здравый рассудок. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Мы стояли как раз против окна Колосковых. Вдруг у них зажегся огонь. Я как-то невольно отошла к крыльцу, боясь, что нас увидят. Но все равно нас, наверное, видели, потому что ночь была светлая. Если это так, то все пропало. Боюсь, боюсь и боюсь. Глупый деревенский народ если начнет говорить, то уж как следует наплетет того, чего и не было на самом деле.

Не знаю, придется ли сегодня гулять, кажется, девчата не собирались, Коля тоже. Теперь надежда только на Маню, может, она выйдет. Стало темно, кончаю писать.

19 августа, воскресенье

Все эти дни мне не удалось написать в дневник ни одной строчки, потому что было пропасть дела. Погода стояла хорошая, и нужно было убирать сено. Четверг и пятницу мы убирали сено и до того уставали, что к вечеру ноги не двигались, но на улицу я все-таки шла. На улице эти дни было не очень весело. Из девчат были только Маня да я. Ребят тоже было только трое. Коля Антоновский два дня не выходил, так что мне было плохо[26]26
  (?) (Примеч. авт.)


[Закрыть]. В пятницу наши начали жать. Я тоже попробовала, и мне с охоты понравилось.

Все дни я только и думала об одном, как бы побузить с Колей. Но, на мое несчастье, он целых два дня не выходил на улицу[27]27
  Вот дура! (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Наконец в пятницу он вышел, и тут я сделала величайшую глупость. Когда он стал уходить домой, то я просто-напросто стала не пускать его. После я очень пожалела об этом, но тогда мне было все равно, мне тогда хотелось с ним побузить. Это мне все-таки удалось. Мы побузили немного у евтисовского дерева, до крыльца он меня провожать не пошел, потому что был в валяных сапогах, а у нас было грязно. Он спешил домой и обещал в субботу гулять дольше.

В субботу приехали папа и мама и, конечно, навезли целые мешки гостинцев. Приезду я их очень рада, хотя гулять теперь мне опаснее. Учиться мне 15 сентября, значит, я еще буду здесь почти месяц. Как и полагается, с приездом выпили, и дедушка до того выпил, что лег спать и жать не пошел. Пришлось бабушке одной идти жать. С ней вместе пошли я и Валя. Я жала вместе с бабушкой и напарилась до ужаса, потому что было очень жарко. После обеда жать пришлось меньше. Рожь была плохая, и ее пришлось косить.

Весь день вчера я с нетерпением ждала вечера. Девчата опять не вышли, и мы с Маней гуляли вдвоем, не считая двух маленьких девчонок. Ребят было много, но они скоро разошлись. Остались на улице лишь Петя Кротов, Коля Осипушкин и Коля Антоновский. Мы с Маней ходили по улице. Мы ждали, когда уйдут Осипушкин и Петя. Но они не уходили. Коля Антоновский пошел с нами. Пройдя раз, мы сели на чье-то крыльцо. Маня ушла, пожелав нам счастливо побузить. Но счастливо побузить нам на этом крыльце не удалось. Не успели мы как следует усесться, как вдруг видим: кто-то идет по дороге мимо нашего крыльца. Это, оказывается, какой-то Ваня Пузенин…

5 сентября, среда

Как долго не писала я дневника, а почему, и сама не знаю. Иногда было очень некогда, а иногда лень было писать. Так и дотянула. Сейчас постараюсь воскресить в своей памяти все, что было за эти дни, и записать. Прежде всего продолжу то, что не удалось окончить в прошлый раз из-за прихода Мани.

Итак, сидели мы с Колей на артемовском крыльце. Вдруг идет Ваня Пузенин. Он в эту ночь ехал в город и шел будить Осипушкиных, которые тоже ехали в город. Только он прошел, слышим, идут Осипушкин Коля и Петя, которые еще были на улице. Мы притихли. Хотя ночь была темной, но все равно они нас могли приметить. Только они прошли, мы постарались скорей уйти с крыльца. Пошли к нашему дому. Но стоять около тоже было опасно. Зашли мы в переулок против Колосковой избы и стали там у изгороди. Сколько времени мы там стояли, трудно сказать. В такие моменты время летит быстро. Можно незаметным образом простоять до самого утра, и ночь покажется коротка. Я все время очень беспокоилась, боялась, что нас кто-нибудь заметит. Коля как мог успокаивал меня, говоря, что никто нас не видит. Но я все-таки боялась и стала собираться домой. Но Коля меня не пускал. Мне и самой не хотелось уходить, но делать было нечего, страх пересиливал. Я обещала Коле на другой день, то есть в воскресенье, погулять подольше. В воскресенье было Преображение, большой праздник. В Митине в этот день бывает гулянье, и молодежь из ближних деревень идет туда. Наша молодежь тоже ходила. Вот мы с Колей уговорились в воскресенье вместе со всеми уйти в Митино, а потом там встретиться и вдвоем уйти из Митина и погулять. Сговорившись, мы разошлись. Придя домой, я глянула на часы. Было час ночи. Разделась, легла в постель.

Воскресенье, которого я ждала с таким нетерпением, оказалось очень гадким днем. Было очень холодно, и моросил дождь. Перемена погоды была очень поразительна, потому что в субботу было очень тепло, и мы гуляли раздевши. Дурная погода расстроила все планы. Собирались днем сходить в Митино и не ходили. Днем пришла ко мне Маня. Посидели немного, а потом пошли к Евтисовым играть в карты. Пошла я туда, потому что там был Коля Антоновский. Ребята играли в карты. Я сидела так. Под конец пришли Зоя с Настей и стали нас звать в горох. Мы пошли. Грязища после дождя была непроходимая. Забрались в чей-то горох и давай рвать. Я не рвала, лень было, да и мокро очень. Нарвав гороху, пошли по домам пить чай, потому что дело было к вечеру. О том, пойдем вечером в Митино или нет, ничего не говорили, но все-таки я стала собираться. Напилась чаю. Гляжу, идут ко мне девчата и зовут в Митино. Я, несмотря на уговоры домашних остаться дома, все-таки пошла. Ночь была темная, грязно было до ужаса. Девчата были в сапогах, и поэтому они смелее шагали. Я же, хотя и была в длинных ботинках и галошах, шагала несмело, рискуя каждую минуту оставить свои галоши в грязи. Хотя Митино и находилось от нашей деревни всего в полуверсте или версте, но мы все– таки сбились с дороги, потому что ночь была настолько темна, что мы даже не могли различить, где дорога, где луг, где болото, и шли на ощупь. Хорошо еще, что с нами шли два парня, Шура-кузнец и еще какой-то парень, которого я не знаю. Мы их встретили за нашей деревней, они шли уже из Митина домой. Уговаривали они и нас не ходить, но мы все-таки пошли, а ребята опять вернулись и пошли с нами. Народу в Митине было много. Была гармонь. Танцевали, гуляли – в общем, делали кто что хотел. Но мне ничего не было интересно. Я старалась скорее отыскать Колю. Но его не было. Все наши ребята были там, а его не было. Я предположила, что он совсем не пошел в Митино, но все-таки не теряла надежды увидеть его. Все мое настроение пропадало. Мне было не по себе. Только в этот вечер я поняла…

8 сентября, суббота

Опять остановилась писать дневник чуть не на полуслове, даже досадно, хотя и сама виновата. Буду продолжать. Итак, все мое настроение в Митине испортилось только потому, что там не было Коли. Только тогда поняла, что значит любить, что значит желать кого-нибудь[28]28
  Громкие, пустые слова! Это была не любовь, а буза! (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Раньше у меня на эти вещи существовал особый взгляд. Мне казалось, что нельзя настолько полюбить одного человека, чтобы все время желать только его одного и не обращать никакого внимания на других. Тогда я думала, что если бы мне захотелось погулять с мальчишками, то мне было бы все равно, с кем ни гулять, лишь бы этот мальчишка охотно бы гулял бы со мной. Но в тот вечер я убедилась, что это не так[29]29
  Фу, чушь какая! (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Хотя я всю дорогу шла с Шурой-кузнецом и в Митине гуляла с ним, то я не обращала на него внимания, мне нужен был Коля. А между тем я прекрасно видела, что Шура недаром ходит со мной, да и мне он не был противен, я знаю его за хорошего парня, но что поделать, трудно пересилить себя. Другая девчонка на моем месте сумела бы погулять и с Колей, и с Шурой, и еще с кем-нибудь, а я не могу, слишком быстро привязываюсь к людям[30]30
  Другая девчонка едва ли бы делала такие глупости. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Так весь вечер и прогуляла я с испорченным настроением. Под конец я узнала, что Коля был в Митине, но ушел еще до нашего прихода с Егором Давыдовым (Маниным братом) домой. Это известие отняло у меня последнюю надежду погулять в этот вечер с Колей. Я стала тянуть девчат домой. Маня, вероятно, поняла меня и стала уговаривать девчат идти домой. Вскоре мы пошли. На этот раз мы шли дорогой и очень скоро пришли домой. Пришли в деревню, тихо, никого нет, и вдруг видим, по улице гуляют Егор Давыдов и Коля. Они, оказывается, как пришли из Митина, так весь вечер и прогуляли, все нас из Митина ждали. Посидели немного у Мани на крыльце. Из девчат, кроме меня и Мани, никого не было, все уже ушли домой. Ребят тоже было мало. Сидеть было холодно, ветер был, да кроме того, ребята были мокрые, они еще днем попали в Митине под дождь. Маня вскоре ушла. Я тоже пошла вместе с Колей. Остановились было опять у изгороди, но потом ушли искать более удобного места, где можно было бы посидеть. Такое место нашли мы сзади антоновского сада, под веткой, где мы и уселись на каком-то чурбане. Ночь была звездная, а уселись мы в таком месте, где ветер был не чувствителен. В общем, устроились со всеми удобствами. Долго ли мы так сидели, не знаю, только показалось мне, что стало светать. Я хотела было идти домой, но Коля не пускал. Я хотела взять его уговором, не подействовало, попробовала силой, тоже мало помогло. Я уже не знала, что делать, я боялась, что будет очень светло и нас кто-нибудь увидит. Наконец он сам пошел провожать меня. У изгороди опять остановились. Не знаю, сколько бы времени простояли мы, но только слышим мы, загремели на евтисовском крыльце. Испугалась я до ужаса. Тут уж Коля пустил меня. Я побежала скорее домой. Дернула дверью, закрыта. Это меня удивило, обыкновенно дверь до моего прихода оставалась открытой, и теперь вдруг закрыта. Стала стучать. Бабушка открыла. Я скорее в светелку, раздеваюсь, ботинки полны воды, грязные. Глянула на часы, половина третьего. Это было первый раз, что я так поздно пришла. Мама не спала и спросила, сколько времени. Я ей сказала. Наутро меня не спрашивали, почему я так поздно пришла, и это, вероятно, благодаря тому, что ходили гулять в Митино. Иначе бы спросили обязательно[31]31
  Наша В. в прошлом годе на рассвете являлась! (Примеч. Н.П.)


[Закрыть].

Во всю последующую неделю не случилось ничего особенного. Рожь жать кончили. Делать было нечего. Наступила холодная погода. Иногда во весь день только и приходилось, что спать да есть. Прямо смешно было. Встаешь утром, поешь, поглядишь, поглядишь, и опять спать; встанешь, поешь, и опять спать, и так до самого вечера. Вечером чуть погуляешь и спать. И так почти всю неделю, ничего не делала, не читала, не писала, даже на гитаре играла редко. В общем, в эту неделю я как-то опустилась, поддерживали меня только вечерние гулянья, хотя и те были невеселые. Всю эту неделю Коля гулять не выходил, и я каждый вечер лишь напрасно ждала его. Два вечера на этой неделе я гуляла с Шурой-кузнецом. Гуляла я без особенной охоты, только потому не уходила домой, что Шура просил меня погулять с ним. Я ему не отказывала. С ним я как-то просто сошлась, без всякого стеснения говорю ему все, и он так же просто говорит со мной обо всем. Например, на его замечания, почему я все спешу домой и не хочу с ним погулять, я ответила, что мне неинтересно с ним гулять. Он стал говорить мне о Коле, что вот я с ним гуляю чуть не до трех часов и, наверное, не спешу домой, а с ним не хочу и немного погулять. Я довольно ясными намеками давала ему знать, что Коля мне нравится больше, чем он. Это он, кажется, понял. Я думала, что он на это обидится, но я ошибалась. Когда я ему сказала о своем предположении, то он сказал, что я чудная, что их девчата не такие, они с кем угодно будут гулять, а я вот как с одним гуляю, так на других смотреть не хочу. Я ему на это сказала, что не в моем характере гулять со всеми сразу, что, по-моему, с одним так с одним, с другим так с другим. На это он мне сказал, что если так, так пусть я буду гулять с одним ним. Но я отказалась, напоминая ему о Коле. В другой вечер он сказал мне, что Коля мало интересуется мною, что если бы он был заинтересован, то выходил бы на улицу, а то вот целую неделю не выходит. Я отвечала, что Коля работает, что ему некогда думать о гулянье и что он вполне правильно поступает, не выходя сейчас на улицу. Шура на такие доводы не соглашался. Потом он стал говорить мне, что вот как придет суббота, когда Коля выйдет гулять, то он не пустит меня с ним; я смеялась и нисколько не верила его словам. Потом он стал пугать меня тем, что на праздник Успения, который бывает 28 августа, мне не с кем будет вечером гулять, потому что Коля пойдет гулять с другой, сам же он, то есть Шура, тоже пойдет с другой, и придется мне по этому случаю уходить домой с улицы. Я отвечала, что без кавалера не останусь, что мальчишек в деревне будет много. Так, взаимно препираясь, прогуляли мы два вечера. Он все время подкалывал меня Колей, я же с задором давала ему знать, что я заинтересована Колей и с ним гулять не буду. Наконец, уже в конце недели, в пятницу, вышел на улицу Коля. Кроме него и нас с Машей, на улице был только Шура. Посидели немного на крыльце, а потом пошли по улице: я с Колей, а Маня с Шурой. Шура уже и не подходил ко мне, знал, что я не пойду с ним. Пока писать кончаю, иду по горох.

9 сентября, воскресенье

Сегодня последний день в деревне. Ночью уезжаем. Как не хочется расставаться с деревней. Словно чего-то жаль, тоскливо сжимается сердце, как будто здесь остается для меня что-то родное. Вспоминаю прожитое здесь время, и так его становится жаль, что и сказать нельзя… Давно ли, думается, в праздничные дни играли в лапту около пруда, бегали, смеялись, как маленькие дети. Тогда я еще никого не знала, и меня тоже не знали. Я с интересом ко всем приглядывалась, знакомилась, стараясь завоевать доброе и простое отношение к себе деревенской молодежи. Вначале меня дичились, стеснялись, особенно мальчишки, держали себя со мной иначе, чем со своими девчатами. Вначале это мне было досадно, и я всеми силами старалась приучить их к себе. Это мне удалось. Я стала как будто своей, ко мне привыкли, да и я привыкла. И вдруг приходится расставаться, порывать со всеми привычками. Ребята и девчата настолько привыкли ко мне, что им трудно со мной расстаться. Как я уеду, так прекратится и уличное гулянье. Маня выходить не будет, остальные девчата и сейчас уже не выходят, работы много, а мальчишкам без девчат тоже гулянье плохое. Так, вероятно, и заглохнет улица до поздней осени, когда работа кончится и опять будут гулять.

Как только вспомню, что сегодня уезжать, так словно ножом по сердцу кто проведет. Тяжело, очень тяжело. Сегодня не буду ложиться спать и буду гулять на улице до самого отъезда. Буду прощаться со всеми. Тяжело, вероятно, будет. Не знаю, удастся ли проститься с Колей. Он еще вчера днем уехал с отцом в Вязьму и хоть говорил, что сегодня к вечеру приедут, но, возможно, и нет. Это уж будет плохо. Если я уеду и не увижу его, то я с ума сойду. Да и так-то, наверное, нелегко будет разлучаться… Сейчас буду продолжать неконченое вчера. Итак, пошли мы по улице. Шура с Маней скоро ушли домой, остались лишь мы с Колей. Ходили все по улице, а потом сели около Осипушкиных, против нашего дома на старом поваленном дереве. Наговорились за целую неделю. Домой я тогда пришла, кажется, часов в одиннадцать. Сговорились в субботу выйти оба. Но не пришлось, по совершенно непредвиденному случаю. Дело так было. Пошла я в субботу на огород помочь бабушке полоть картошку. Пололи мы, разговаривали, и вдруг бабушка спрашивает меня, кто меня провожал в воскресенье, когда ходили в Митино, и с кем я стояла против Колосковой избы. Вот тебе и раз, такого вопроса я не ожидала. Но нужно было отвечать. Стараясь говорить спокойно, не волнуясь, я ответила, что провожал меня Коля Антоновский и что с ним же я и стояла. Отпираться тут уж не было смысла. Откуда это бабушка узнала, я не знаю, и спрашивать побоялась, из боязни, что вдруг она тогда еще что-нибудь спросит. Спрашивать меня бабушка больше ни о чем не стала, а только предупредила, чтобы я была осторожнее и не позволяла себе ничего лишнего, а то смогут надсмеяться. Кроме того, прибавила, что Коля Антоновский озорной мальчишка и сам же после будет смеяться, хотя, может быть, между нами и не было ничего особенного. Потом она рассказала, что Коля гулял с Пашей Меларкиной, а теперь над ней смеются мальчишки, и что как бы не смеялись и надо мной люди[32]32
  Ох, что это за люди! (Примеч. Н.П.)


[Закрыть]. Эти слова заставили меня серьезно задуматься. До сих пор я боялась только того, что узнают про мое гулянье наши домашние, и нисколько не думала о том, что надо мной кто-то будет смеяться. Теперь же я задумалась. Но увидела, что поздно об этом думать. Молодежь уже вся знает, что мы с Колей гуляем, и если это действительно здесь так заведено, что смеются над этими вещами, то, значит, мне не миновать худой славы. Почему мне этого раньше не пришло в голову? И потом еще, как это я понадеялась на мальчишку, которого очень мало знаю? Вполне возможно, что сам Коля будет после смеяться надо мной. Это меня пугало больше всего. Если что люди будут говорить, то можно отпереться, но если что будет Коля говорить, то отпереться будет трудно. В общем, я попала впросак и струсила не на шутку. Чтобы хоть сколько-нибудь отвести от себя подозрение, я решила до самого праздника Успения не выходить на улицу, несмотря на то, что дни оставались самые гулевые, суббота, воскресенье и понедельник. В субботу я не вышла, сказала Мане про свои опасения и про свое решение посидеть дома. Маня несколько утешила меня, сказав, что Коля не такой парень, чтоб самому трепаться о девчонке, с которой он гуляет. Это меня успокоило, но мало, и я решила на празднике сказать об этом Коле.

В воскресенье я тоже собиралась не выходить на улицу, но мне уже стало очень трудно пересиливать себя. Маню я еще днем предупредила, что не выйду, но вечером все-таки послала за ней Алексея, чтоб он позвал ее. Но она не пришла, сказав, что на улицу не выйдет. Я была сама не в себе, потому что ребят на улице было много и очень хотелось гулять. Вдруг слышу: идут с хутора ребята с гармонью. Тут уж я не утерпела, вышла на улицу. В чем была, только лишь посмотреть хоть немного на гулянье. Вдруг вижу: идет мимо Ольга, подошла ко мне и стала звать на улицу. Что тут делать, и гулять хочется, и перед домашними неудобно, потому что я еще днем сказала, что гулять не пойду. Поступать против своих слов не хотелось. Но все-таки решила выйти на минуточку. Надела валяные сапоги, пальто и пошла. Но гармони уже не было, она ушла в Митино, а с ней вместе ушли почти все ребята. Из наших ребят остался только Коля Антоновский. Я знала, почему он остается, но твердо решила этот вечер не гулять. Девчата, встревоженные гармонью, все повышли на улицу. Вышла и Маня. Под балалайку были устроены танцы. Я постояла немного и ушла домой спать. Все-таки у меня хватило силы воли не гулять этого вечера.

Следующий день был канун праздника. Дома была уборка, приготовления – в общем, обычная предпраздничная суетливость.

У меня особенного дела не было. Я с нетерпением ждала праздника, и все мои пожелания были обращены лишь на то, чтобы не было на праздник дождя и чтобы дорога была сухая. Наконец наступил и праздник. Встала утром рано, глянула в окно – дождь, такая меня досада взяла, что погода испортилась, что я опять легла спать и встала поздно. Настроение было невеселое. Погода портила все дело, да кроме того, бабушка что-то сердилась, не разговаривала, и все остальные сопели. Часам к двенадцати погода стала разгуливаться. Настроение повеселело. Оделись мы все и на крыльцо, публику смотреть, которой еще не было. Ближе к обеду стали собираться на улице мальчишки, одетые уже по– праздничному. Было много приезжих. Пришла ко мне Маня, еще не одетая. Мы отправились с ней к ребятам, которые сидели против Осипушкиных. Маня станцевала под балалайку с Васей Черновым, а я постояла около березы. Многие ребята были уже как следует выпивши.

После обеда стали появляться гуляющие. Народу было много. Молодежь гуляла со всех окрестных деревень. На гармони играл Паша Карчиков, с хутора. Почти до самого вечера были танцы около артемовского крыльца. Перед вечером мы с Маней сходили домой. Мне пришло письмо от Шуры, и в нем записка к Мане, которой она была очень рада.

Вечером на улице опять были танцы. Гармонист хотел уходить, но его ребята напоили пьяным и не пустили. Пока он был пьяным, играл другой гармонист. К самому вечеру танцы кончились. Кто пошел чай пить, кто по улице. Мы с Маней пошли немного по улице, а потом пошли домой пить чай. Наскоро попив чаю, я пошла на улицу, не дождавшись, пока за мной зайдет Маня. Мне не хватало терпения ждать. Я боялась, что Коля, подумав, что я не выйду на улицу, пойдет с кем-нибудь еще гулять, и тогда придется мне скучать весь вечер.

Вышла на улицу, народу много, но к кому подойти, не знаю. Вижу, идет Шура с двумя девчатами. Подходит ко мне, спрашивает, чего я стою, и предлагает пойти с ними. Я пошла против воли, только потому, что не было еще Мани. Шура, вероятно, заметил, что я беспокоюсь о чем-то. Я сказала, что мне нужна Маня. Вдруг вижу: идет Коля с какими– то девчатами. Мне стало не по себе. Шура подколол, что вот, дескать, твой ухажер с другими гуляет. Я сделала равнодушный вид и сказала, что мне до этого дела нет.

11 сентября, вторник

Я в Москве уже второй день. Приехали вчера утром, и как будто и в деревне не были, как будто все это было очень давно. Мне очень и очень тяжело. Не хотелось уезжать из деревни, расставаться с веселым гуляньем.

Пока была в дороге, не чувствовала такой тоски, но как только приехала домой, увидела свою улицу, услыхала городской шум, да как только поднялась на третий этаж в свою квартиру, так и началось. Защемило сердце, да так больно, что я чуть не заплакала. До того я затосковала по деревне, что ничего не могла делать, как пришла в комнату, села и ни с места. Нужно было помочь разбираться маме, но я не могла, все у меня из рук валилось. Как только вздумаю про деревню, так слезы на глазах. Кое-как одергивала себя, совестно было плакать при своих, а между тем плакать очень хотелось, сердце разрывалось от тоски. Весь день вчера так и протосковала. Думала, сегодня лучше будет, но все равно. Хожу и чуть не плачу. Если бы была одна, то наплакалась бы вволю, а то приходится каждую минуту сдерживать себя, чтобы наши ничего не заметили. Но все равно они, наверное, прекрасно видят по моим красным глазам и по моему молчанию, что я скучаю по деревне. Да, скучаю, очень скучаю и долго буду скучать. Вчера, как приехали, сели пить чай. Как глянула на наш большой стол, так тут же вспомнился другой, маленький стол, за которым слаще, кажется, елось. Как вспомнила, так чуть не заплакала и в продолжение всего чая слова не смогла сказать без того, чтобы голос не задрожал. Попили чаю, стали разбираться, не могу ничего делать, слишком трудно сдерживать слезы. Перед обедом написала письмо дедушке и бабушке и вложила туда записку для Мани. Мне почему-то было тогда не очень тяжело, но как только приехала домой, так и поняла, как тяжела мне эта разлука. Днем еще вчера пришла Маруся. Посидела немного у нас, рассказывать я ей ничего не могла, отчасти оттого, что тут были папа и мама, а главное оттого, что волновалась.