Текст книги "Краткий экскурс не в свое дело"

Оклемался Петр довольно быстро. Хотел было опять вскочить, но мы разом заорали так, что он испуганно сел.

– Я покойников боюсь, – пояснила Наташка. – Откинешь тапки, а потом будешь с того света нами руководить.

– У меня и тапок-то нет, – возразил Петр, взглянув на свои ботинки из хорошей кожи. – Ладно, буду излагать сидя. Была возможность обсудить с Владимиром Сергеичем многое. Все вопросы потом…

Петр Васильевич сосредоточился и повел свой рассказ со слов Суворова.

В последние дни с женой Владимира Сергеевича стало твориться что-то необычное: она замкнулась в себе и старательно избегала общения с ним. Ужинать ему приходилось в одиночестве. Майя либо делала вид, что спит, либо сидела в своей студии. Там же и ночевала. Все попытки Суворова выяснить с женой отношения ни к чему не привели. Майя либо молчала, либо плакала.

Он вызвал на дом психолога, но жена неожиданно закатила истерику, обвинив Суворова в попытке поместить ее в психушку, и категорически отказалась общаться с врачевателем человеческих душ.

Недоумевал не только Владимир Сергеевич, но и обслуживающий персонал во главе с экономкой. Взрыв последовал после того, как повариха и горничная одновременно попросили расчет. Выяснилось, что Майя дома ничего не ест, ссылаясь на отсутствие аппетита. При этом ежедневно уезжает на машине в неизвестном направлении. Водитель сопротивлялся натиску недолго и за дополнительную плату пояснил, что возит хозяйку в разных направлениях, но в места с одинаковым уклоном – рестораны, кафе, закусочные. Майя взяла за правило питаться вне дома. Утром пила в студии только растворимый кофе, ужинала там же. Наутро горничная выгребала грязные одноразовые стаканчики, засохшие остатки бутербродов, которые Майя готовила сама. Горничная взахлеб обсуждала странное поведение жены Суворова с остальными работниками, включая садовника, появлявшегося на неделе три раза. Вскоре Майя запретила девушке появляться в студии. Повариха пришла к выводу, что молодая хозяйка подозревает ее в попытке отравления, а горничная – в стремлении что-нибудь украсть. Обе оскорбились и явились к Суворову просить расчет. Правда, всерьез никто из них этого не хотел: и та, и другая крайне дорожили своей работой, а повариха – и комнатой в коттедже. У нее были замужняя дочь, два внука, зять-неудачник и однокомнатная квартира, в которой все и существовали. Цель визита – приструнить зарвавшуюся хозяйку. Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся. Майя обнаглела.

Надо сказать, что всерьез ее как настоящую хозяйку дома никто не воспринимал. Она жила в выдуманном мире и, благодаря своим странностям, служила замечательным экспонатом для перемывания костей. Совершенно не умела приказывать и требовать. Даже стеснялась о чем-то попросить.

Неожиданная перемена в ее поведении повергла всех в шок. Горничная Верочка, попытавшаяся оказать сопротивление при выдворении ее из студии и сославшаяся на то, что без нее все зарастет отходами жизнедеятельности Майиного организма, была недвусмысленно послана в классическом направлении – на три буквы. Верочка молча проглотила оскорбление, в невменяемом состоянии спустилась на кухню, пообедала и только потом пришла в себя.

Хмурый Суворов выслушал женщин и попросил быть снисходительными к Майе Семеновне. Очевидно, оправдались опасения ее лечащего врача о возможных последствиях черепно-мозговой травмы, полученной в результате аварии. Нейрохирург Шкирко Юрий Анатольевич вообще ожидал летального исхода, но Майя выкарабкалась. И осталась одна.

Суворова мучило неоправданное чувство вины за случившееся. Дело в том, что Семен Новицкий спешно сорвался с места на переговоры, поскольку Суворов решил переменить партнера по бизнесу. Новицкий взялся доказать ошибочность такого решения как раз за день до заключения Суворовым договора с другим поставщиком…

Майя перенесла несколько операций. После выписки до полного выздоровления поселилась у Суворовых. Состояние ее здоровья контролировал Марк. Саму аварию и ряд обстоятельств прошлой жизни Майя не помнила. Оперировавший ее хирург, периодически наезжавший для консультаций, считал, что это к лучшему. Девушке повезло – начала жизнь почти с чистого листа. В противном случае, организм мог и не выдержать психической нагрузки. Суворову пришлось заняться ее документами. В сгоревшей машине не осталось ничего, кроме обугленных, мумифицированных тел.

Майя привязалась к Суворову и Вике. Через пару месяцев после улучшения ее состояния впервые встал вопрос о том, что ей надо уезжать домой. И тут же отпал. У Майи, спокойно выслушавшей предложение Владимира о ее отъезде, ночью подскочила температура, открылось носовое кровотечение и начался дикий бред. Врач «скорой», заблудившийся в возможных диагнозах, самый веселый из которых был ОРВИ, сделал инъекцию анальгина и предложил госпитализировать больную. Но Суворов, подняв среди ночи Марка, понял, что Майю ни в коем случае не нужно трогать с места.

Выздоравливала она долго, старалась быть как можно незаметнее, стесняясь своего положения приживалки. После консультации со специалистами он принял решение оставить Майю у себя.

Поправившись, Майя перебралась к нему в спальню. Вскоре они поженились. Оформив от нее генеральную доверенность на свое имя, Владимир продал предприятие покойного Новицкого, рассчитался с долгами и сообщил Майе, что она как единственная наследница является обладательницей суммы в полмиллиона долларов, трехкомнатной и двухкомнатной квартир в Каунасе и загородного дома в пригороде в стадии незавершенного строительства. Майя испугалась, заявила, что ни за что на свете не вернется в Каунас, и взяла с Владимира слово, что всю недвижимость он продаст. Деньги перевели за границу.

После полученной травмы у Майи неожиданно открылся дар художницы. Владимир был очень доволен. Работа отнимала у него все время и силы. А Майка, казалось, вполне довольствовалась своим занятием и обществом Виктории.

Это был странный брак, замешенный на чувстве жалости, с одной стороны, и привязанности, с другой. Иногда Владимиру Сергеевичу казалось, что в его присутствии Майя совсем не нуждается. Тем не менее она никуда не решалась ездить одна. Постепенно привыкла только к кратковременным поездкам по магазинам. Для этих целей имелась договоренность с водителем, работавшим по свободному графику и всегда готовому подзаработать.

Потому полной неожиданностью для Суворова стало ее желание немедленно выехать для отдыха за границу. На следующий день она вполне самостоятельно приобрела горящую путевку, но мужу об этом сообщила только в последний вечер перед отлетом. Учитывая, что к тому моменту проявились упомянутые странности в поведении Майи, Суворов осторожно выразил сомнение в целесообразности поездки. В результате разгорелся скандал – впервые за все время совместного проживания. Майя рыдала и истерично обвиняла мужа в том, что он жаждет остаться вдовцом, чтобы получить ее деньги. Суворов вскипел и, в свою очередь, наговорил жене кучу лишнего. Без скидок на ее больную голову. И решил не препятствовать поездке. В надежде, что смена обстановки пойдет ей на пользу.

Утром Майка без разрешения взяла машину Владимира и уехала, не простившись. Фактически – навсегда. На месте аварии в сумочке рядом с загранпаспортом был найден билет на самолет до Лондона. Как установило следствие, последний звонок на ее мобильник был произведен накануне вечером с номера с домашнего телефона Михаила…

Убитый в тот же день коллега Суворова при жизни имел фигуру громилы-гангстера, со всеми вытекающими отсюда трудностями комплектации личного гардероба. Очаровательная фамилия Милашкин совершенно не подходила к его внешности. Зато соответствовала складу характера. Душевные качества на редкость доброго и отзывчивого человека портила манера вести разговор. В принципе говорил он редко и по словарному запасу мог составить достойную конкуренцию Эллочке-людоедке. Кроме того, желание что-то сказать вызывало у потенциальных слушателей панический страх – будто их собираются немедленно схватить за горло.

При всей противоречивости натуры, Михаил был незаменимым организатором. Суворов долгое время удивлялся, как ему это удавалось. Пока не надоело удивляться.

Познакомились они на даче одного высокопоставленного юбиляра из разряда тех, кого невозможно не почтить своим присутствием. Оба к тому времени были единоличными владельцами фирм. Заметив на себе пристальный взгляд набычившегося незнакомца, Суворов почувствовал себя неуютно. Это чувство значительно возросло, когда источник беспокойства оказался рядом с ним. Соседка по столу справа ахнула и, сверкнув серо-жемчужным подолом вечернего платья, мгновенно скрылась, освободив свое место. С опозданием на полминуты было освобождено и второе – по левую сторону. При этом мужчина так торопился, что споткнулся о ножку стула. Решив удержать равновесие, вцепился в скатерть… Катастрофических последствий для ломившегося от деликатесов стола и некоторых гостей не последовало только потому, что Милашкин легко пресек процесс падения несчастного в корне. Затем с крайней осторожностью перенес бедолагу за шиворот на два метра от стола и, не дожидаясь от него слов благодарности, подсел к Суворову. В считанные секунды, по-прежнему не говоря ни слова, на бумажной салфетке изобразил схему слияния своего производства с предприятием Владимира. Дальше пошли экономические выкладки и расчеты. Суворов был поражен. За лаконичностью записей проглядывала очевидная выгода. На следующий день началась работа по подготовке слияния фирм.

Представительницы прекрасного пола расценивали предложения Милашкина о встрече как своеобразную возможность самоубийства. Никто не хотел умирать преждевременно – не было поводов. Михаил не особо огорчался, решив, что на его пути просто не встретилась достойная женщина, способная оценить мужчину не по внешнему виду, а по широте души. Как жена Суворова, например. Она, в отличие от других, совершенно его не боялась. И Михаилу нравились ее картины. Две из них Майя ему подарила. Дома он повесил их на самом видном месте – над диваном.

Суворов не ревновал жену к Михаилу. Может, потому, что считал их отношения чисто дружескими, а может, не любил жену так эгоистично, когда чувства перехлестывают доводы разума. Кроме того, по слухам, ходившим среди работников фирмы, у Михаила в последнее время появилась любимая женщина, ответившая ему взаимностью. Словарный запас Михаила при телефонных переговорах с этой особой стал пополняться доселе ненужными ему словами.

Известие о том, что в квартире Михаила при обыске были обнаружены письма Майи интимного содержания, Суворов воспринял совершенно нормально для такого случая – по-идиотски. Налил предложенную следователем воду из графина в стакан, машинально размешал ее ручкой, отпил пару глотков, а остальное вылил в горшок с искусственным цветком, куда заходившие к следователю коллеги по работе любили сбрасывать пепел от сигарет. Стакан Владимир Сергеевич попытался убрать во внутренний карман пиджака.

Прочитав предложенное ему для обозрения одно из писем, Владимир опомнился и развеселился. Эти листочки с орфографическими ошибками, исписанные крупным почерком Майи, предназначались ему. Жена писала их в первый год замужества, когда он уезжал в командировки, и подкладывала незаметно в папки с документами, в бардачок машины и просто в карманы. Со временем ей это надоело. Самым интимным признанием можно было считать жалобы Майи на одиночество. Ей было скучно без своего «доброго плюшевого мишки». В остальном письма содержали подробный отчет о прошедшем дне. В свое время Владимир сам посоветовал ей завести подобного рода дневник. В ряде писем красным маркером была подчеркнута фраза о «добром плюшевом мишке». Никаких соображений о том, как письма попали в квартиру Михаила Милашкина, у Суворова не было. Тем не менее его не арестовали – ограничились подпиской о невыезде.

Допрошенный в качестве свидетелей, домашний обслуживающий персонал по доброте душевной внес дополнительные основания для изменения меры пресечения Суворову с подписки о невыезде на арест. Все, как один, кроме экономки, утверждали, что в последнее время Майя стала просто невыносимой.

Хитрый следователь постарался выяснить причины неуравновешенности дамы – может быть, изменяла мужу? Горничная Верочка и повариха Раиса Степановна сразу подхватили эту версию, сообщив, что Майка в последнее время постоянно моталась тайком по злачным местам, где наверняка встречалась с каким-нибудь хахалем. Это мог бы подтвердить ее водитель, но он погиб вместе с ней. Совести у нее не было – Суворов ее с того света вытащил, приютил и обогрел, зато хватило соображения старательно дурачить Владимира Сергеевича. А в последний вечер между супругами разгорелся скандал. Было слышно в основном Майю. Она обвиняла Владимира Сергеевича в попытках избавиться от нее, чтобы завладеть ее наследственными деньгами. Надо такое придумать?! Жила на всем готовом, три шубы имела, за границу с мужем два-три раза в год каталась! Ни в чем отказа не знала. Своих детей завести не могла, так Вику удочерить решила. Прямо какой-то бзик нашел! Да какая из нее мать?! Девочка в сто раз умнее мачехи. Скорее, она мамашу опекала, а не наоборот. Что касается возможного кандидата в любовники, то он им не известен. Все знакомые Владимира Сергеевича были серьезными и уважаемыми людьми. Их общества Майя избегала. Общалась лишь с Милашкиным Михаилом Вениаминовичем, но он слишком порядочный человек, чтобы дать себя охмурить жене лучшего друга.

Лидия Федоровна была крайне осторожна в выражениях – особенностей в поведении Майи в последнее время не замечала, скандала не слышала. Ее собственный сын живет отдельно, и никакие иные отношения, кроме дружеских, его с Майей не связывали. После перенесенной аварии жена Суворова страдала частыми головными болями, отмечались резкие перепады настроения. В последние дни все было как обычно. Что касается возможной измены мужу, то она в это не верит. Майя по натуре была приспособленкой. Ее вполне устраивала обеспеченная размеренная жизнь, которую она вела. Едва ли Майя могла рискнуть своим прочным положением ради любовной авантюры.

Причиной аварии, приведшей к гибели Майи и водителя, стал надрезанный тормозной ремень. По дороге в аэропорт он лопнул, и машина на большой скорости врезалась в плиты бетонного ограждения…

Суворов был поражен. По сути, Майя уберегла его от гибели. Несколько часов спустя был убит Михаил, но о его смерти стало известно раньше, чем об аварии… И опять Суворова спасла случайность – телефонный звонок сотрудника налоговой инспекции Кротовой, известившей о спецпроверке, заставил его переиграть ситуацию, отправив на запланированную встречу Михаила. Два дня назад «Вольво» заместителя капитально долбанули неизвестные лица на стоянке у супермаркета. Разворотили весь зад и смылись. Прямо со стоянки Милашкин отправился в автосервис, где посочувствовали горю и слегка отвлекли бешеными расценками за ремонт. Тем не менее Михаил пообещал прибавить денег за срочность его выполнения. Проведя бессонную ночь в воображаемой погоне за «уродами», Михаил раз пять стирал их в порошок. На этом и успокоился. Утром на работу его подвозили сотрудники, живущие неподалеку.

Звонок из налоговой инспекции, на который Суворов сослался при допросе в кабинете у следователя, оказался фикцией. Нет, инспектор Кротова действительно работала в налоговой инспекции их административного округа, но занималась только физическими лицами. Она клялась и божилась, что никому и никогда по поводу предстоящих проверок не звонила. Руководитель налогового органа представила следствию официальную справку – внезапная проверка финансово-хозяйственной деятельности закрытого акционерного общества «Плутон», руководителем которого является Суворов Владимир Сергеевич, не планировалась…

Мы с Наташкой понимающе переглянулись – как в воду глядели. Теперь не нужно будет выяснять эти сведения. Петр Васильевич внимания на наши переглядушки не обратил. Монотонно, без всякой мимики и жестов, которые могли бы украсить его печальное повествование, продолжал бубнить дальше, опережая мои вопросы.

Выяснилось, что с мнимой инспекторшей разговаривал только Суворов. Секретарша не могла припомнить, чтобы кто-нибудь из звонивших в этот день представлялся Кротовой из налогового органа. Звонили многие, всех не упомнишь. Кроме собственной свекрови секретарши, закатившей истерику по поводу немытой посуды, оставленной с вечера в мойке. Позавчерашнего.

После нелегких раздумий, угнетенный случившимся, Суворов пришел к выводу, что кто-то пытается упечь его за решетку. Смерть Майи и Михаила была обставлена как убийство на почве ревности. Но все осложнялось еще и тем, что Владимир становился наследником покойной Майи, а в соответствии с уставом их предприятия, имущественная доля Михаила, не имевшего наследников, должна была остаться на предприятии, следовательно – переходила к нему, Суворову. Убойная сила! Корысть, замешенная на ревности, – не отмоешься.

Долго мучиться сомнениями Владимиру Сергеевичу не пришлось: вопрос его ареста – дело нескольких часов. По крайней мере удалось проститься с Майей. С Михаилом и водителем, увы, не удалось. Ясно, что арест лишит возможности разобраться в случившемся и выявить истинных виновников убийств. И Суворов с помощью Петра Васильевича отправляется в «хижину дяди Пети». Ненадолго. Сейчас он в другом безопасном месте.

– А зачем надо было срывать из Англии Вику? – возмутилась Наташка, когда Петюнчик закончил свой печальный рассказ. – Учился бы ребенок спокойно и ни о чем не ведал. До каникул бы перестреляли всех кого надо – и порядок!

Петр собрался было что-то ответить, но я его опередила:

– А если Виктория является главной целью этой уголовной авантюры? Допустим, кому-то очень хочется временно устранить Владимира Сергеича, чтобы заполучить Вику. Пока Суворов будет мотать долгий срок за организацию двойного убийства, над девочкой установят опеку. В таком случае потенциальные опекун или опекунша должны быть редкостными садистами, помешенными на жажде наживы. С другой стороны, почему бы им вообще не избавиться от Суворова?… Пожалуй, здесь имеется несколько вариантов: либо основную часть своего состояния он тайком закопал где-нибудь на необитаемом острове, либо… просто не хотят его смерти. Например, чтобы она не омрачала отношений с подопечной. В таком случае во всем этом замешен близкий семье Суворовых человек. И если я права…

– Скорее всего, ты права, – устало сказал Петр. – Директор частной школы, где учится Виктория, сообщила Владимиру Сергеичу, что в один день последовало два звонка от двух разных женщин, представившихся одинаково – мамами Вики. Обе выражали желание в скором времени увидеться с дочерью в неформальной обстановке, взяв ее на выходные дни к себе. Как было известно директору, мама у Виктории давно умерла. Тогда и возникло решение о немедленном отъезде Виктории сюда.

– Мне надо срочно переговорить с Суворовым! – завопила я, перепугав Наташку, и она на всякий случай сдвинулась в угол топчана. – Кажется, я знаю, в каком направлении вести раскопки! От Вики толку мало. Девочка измотана до предела.

Летчик, решивший вспорхнуть с насиженного места, был насильно усажен мной назад. Особо он не сопротивлялся. Только полез в карман за платком, а вместо него вытянул стодолларовую купюру. Мельком взглянув на нее, посетовал, что не успел рассчитаться с новоявленными приятелями-вертолетчиками.

Наташка осторожно вытянула купюру из его пальцев, внимательно просмотрела на свет и протянула:

– Надо же, не фальшивая!

Оскорбиться Петр не успел. Купюра перекочевала ко мне, и я вполне искренне восхитилась:

– Какой портрет, какой пейзаж! Только вот до сих пор не пойму, почему для изображения своих президентов Америка использует расцветку плесени.

– А это, чтоб дороже выглядели, – сообразила своим практичным умом Наташка. – Как патина на старинных медных или латунных изделиях. Зря ты, Петюнчик, так невнимателен к американским президентам. Будешь разбрасываться ими, наведешь киллеров на мысль о связи с денежным хозяином. Потрясут тебя немного, как грушу, и посыпятся сведения о месте его перепрятушек.

Петр Васильевич вздохнул:

– Да не могу я в родной дом бомжем заявиться! Владимир Сергеич перед исчезновением выдал мне аванс. Все это знали. Слишком громко отказывался.

– А как ты объяснил причину своего убытия?

– Сказал Лидии Федоровне, что положение у меня сложное, на несколько дней отлучусь. Может, удастся найти какую-нибудь работу.

– А она что?

– Зловредная баба! С милой улыбочкой заявила: «Наше благополучие тонет вместе с совестью. Крысы бегут с корабля!» Я ее осадил, сказал, что деньги нужны на запчасти. Аванса, что дал Владимир Сергеич, на них не хватит. Заработаю, вернусь и займусь своими обязанностями. Неудобно, мол, пользоваться теми деньгами, которые Владимир Сергеич оставил прислуге. Кстати, машина Майи действительно была на приколе – какой-то шутник в бензобак от души сахарного песку насыпал. Всю голову сломал, пока обнаружил.

– А какие крысы еще сбежали? – Я не удивилась этому обстоятельству.

– Горничная в первую очередь. Уволилась сразу же, как узнала о гибели Майи Семеновны. В этот же день.

– Погоди, погоди… – притормозила я летчика. – Она это как-то объяснила?

– С женихом посоветовалась. Он велел увольняться.

– Ты сказал, что Суворов оставил деньги на оплату обслуживающему персоналу… Не урезал ставки?

– Да то-то и оно, что нет! В доме сейчас все бездельничают, а денежки капают.

– Тогда почему ушла горничная? От безделья? Ей авралы нужны? А может, она покойницы боится? – Наташка поежилась и задрала ноги наверх.

Я, наоборот, подвинулась ближе к краю:

– Ну, уволилась сгоряча, могла бы опомниться и вернуться. Слушайте, у меня на этот счет свое мнение. Если мне не изменяет память, ты, Петро, называл горничную Верочкой. Значит, она, скорее, молодая, чем пожилая, верно?

– Ну, лет двадцать будет…

– Боюсь, что пропажа писем Майи, ставших уликой в деле Суворова, ее рук дело. И ей за это хорошо заплатили. Только она не подозревала, что развязка будет смертельной. Можете считать это моими домыслами, но, по сути, она сбежала от страха быть обвиненной в пособничестве убийце. Зачем ей было уверять следствие, что покойная жена Суворова флиртовала на стороне?… Надо с ней поговорить. А заодно и с поварихой. Верочка вполне могла и ее убедить держаться этой версии. Так, мол, Владимиру Сергеичу меньше дадут, если признают виновным в убийстве. А не признают – меньше жену жалеть будет. Допустим, я права. Тогда по чьему указанию действовала Верочка?

– Что ты на меня так смотришь? – Наташка нервно передернулась. – Я-то уж точно никому никаких указаний не давала. Ты не могла бы испепелять взглядом… например, Петюнчика? У него лысина намечается. Может, от твоего взгляда волосы прорастут?

– Где это у меня лысина? – Летчик дважды провел рукой по густым аккуратно подстриженным волосам.

– А что, нет? Значит, просто отсвечивает. Показалось. Вечно отвлекаешь внимание по пустякам! Ты лучше скажи: знаешь, где живет эта молодая стерва?

– Ну точно не знаю – где-то рядом, в поселке. Но это можно выяснить. У поварихи – ее Раисой зовут, ей лет пятьдесят, и она в доме Суворовых живет или у Лидии Федоровны…

– Все, остановись, – попросила я Петра. – А как тебе показалась экономка?

– Нормально! У нее все четко расписано, как в армии. Злая, но деловая и чаще справедливая. Типичная старая дева.

– То есть как? Почему старая дева? – Мое возмущение переливалось через край.

– Поверь, я в этом не виноват, – хмыкнул летчик.

Наташка оживилась:

– Выходит, у нее тоже было непорочное зачатие. Ир, как у вашей кошки…

Петр Васильевич молча хлопал ресницами и пытался что-то соображать. Но это оказалось ему не под силу.

– Не мучайся, родной, – сжалилась Наташка. – И тебе, и нам достоверно известно, что у нее есть сын по имени Марк, Маркуша… Суворов купил ему квартиру и выкинул на вольные хлеба, которые тот наверняка уже вытоптал. Жил-то при мамочке за счет Суворова. Кстати, почему бы и ему не стать кандидатом на похищение писем? В свое время домогался Майи, обломался и решил отомстить и ей, и Суворову. Чем плоха версия?

– Никто не говорит, что она плоха, – кисло улыбнулась я. – Просто это как-то неправдоподобно. Не вяжется с его характеристикой, данной Викторией… Странно, почему тебе, Петр, Суворов не поведал о Марке? С Лидией Федоровной-то все как раз ясно – после ссоры между Марком и Владимиром она запретила сыну появляться в доме и упоминать о нем кому бы то ни было… А тебе Володька вообще не рассказывал историю своей семьи? – обратилась я к вспотевшему летчику, в раздумьях полезшему в карман за платком и опять вытянувшему стодолларовую купюру. Не надоест же человеку повторять одно и то же!

На этот раз он, не глядя, успел смять ее и оглянулся в поисках корзинки для мусора.

– Швыряй сюда, – Наташка услужливо оттопырила карман своего блузона, и летчик немного оторопел. – Уверена, ты просто мстишь Соединенным Штатам за американский образ жизни. Швыряй, швыряй. Я за тебя им отомщу. Поменяю для тебя эту бумажку на российские рубли. А пусть знают!

Летчик внимательно наблюдал за тем, как Наталья аккуратно разглаживает сто долларов, затем проводил взглядом купюру до ее кармана, махнул рукой и снова полез за платком. Только в другой карман.

– Ты так и не ответил мне, – напомнила я Петру о вопросе, касающемся семейной истории Суворовых.

– Да… – послышалось из-под носового платка размером с небольшую наволочку. – Я понял, Владимиру Сергеичу не очень приятны старые воспоминания. Смерть матери, а через две недели – жены. Пять лет назад погиб отец. Хотели украсть дочь… Он не останавливался на таких вещах подробно. Ты думаешь, все это имеет какое-то отношение к нынешней трагедии?

– Уверена, что так оно и есть, – прошептала я. – Видишь ли, у меня хорошо развита интуиция. Порой не могу обосновать свои выводы доказательствами, но уверенность в собственной правоте ощущаю четко. Еще ни разу не ошибалась. Наташка, прости меня, но наше безмятежное плавание кончилось с того момента, как стало ясно: мы везем с собой бесценный груз – девочку. У преступников – скорее всего, злоумышленник был не один – мог быть тонкий расчет, что такой человек, как Суворов, не даст окончательно засадить себя за решетку. Вдруг в процессе следствия докопаются до истины, о которой никому, кроме них и Суворова, не известно? В то же время преступники боялись, что на свободе Суворов сможет до них добраться. Необходимо время замести следы. Этому вполне бы поспособствовал кратковременный арест Суворова… Я только боюсь одного: вдруг кто-то прямо подал Суворову идею бежать и даже подсказал, куда именно, чтобы иметь возможность полностью контролировать его действия…

Закончить я не успела.

– Да ты что?! – раненым быком взревел Петюнчик. – Ты соображаешь, что несешь?! Да что бы я!.. – Пять минут продолжался яростный вопль летчика, полностью лишивший меня способности соображать. Я буквально сползла на пол и зажала уши руками. – Никогда – слышишь! – никогда и никто еще так меня не оскорблял! Обвинить Минаева в предательстве!..

– Кто такой Минаев? – шепотом спросила Наташка, приползшая составить мне компанию.

Как будто я могла это знать! Да если бы и знала – забыла при таком вопле. На фига Петюнчику боевые вылеты? Уселся бы на какой-нибудь высотке в горах, заорал на вражескую силу так, как сейчас орет, мигом бы очистил территорию от неприятеля, а заодно и от сусликов.

Тем временем накал страстей у летчика пошел на убыль. Он опять схватился за сердце.

– Ты чего разорался? – Голос Наташки, прятавшейся за табуреткой, стал обретать силу. – Никто твоего Минаева тут и пальцем не тронул, не то чтобы обозвать. И забери назад свои сто долларов! Я тебе не Сбербанк.

– Минаев – это я, – плюхаясь на табуретку, прошепелявил Петр Васильевич: нормально говорить мешала новая таблетка валидола. – И именно меня она, – Минаев небрежно кивнул в мою сторону, – обвинила в предательстве.

– Дядя Петя, ты – балбес! – начиная соображать в относительно спокойной обстановке, заявила я. Он промолчал. Это окончательно развязало мне язык. Не будет же он с таблеткой валидола под языком яростно скакать по кубрику. – Балбес – это еще слишком мягко сказано, но, учитывая твои заслуги перед Родиной… – Наташка предостерегающе дернула меня за рукав. Летчик сверкнул глазами в мою сторону, и я поняла, что таблетку валидола он вот-вот выплюнет со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями. Поэтому торопливо затараторила: – Ты просто не дал мне договорить и, значит, себе самому уяснить мои рассуждения. Никто тебя в предательстве не обвинял. Сам себя обозвал, сам же от этого бесновался. Так вот: я уверена – у Суворова имелся советчик. Он и рекомендовал ему слинять на время, пока следствие разберется. Тюремные шконки в переполненных камерах – не лучшее место на земле. Петр, твоя задача – осторожно выяснить, кто мог быть таким советчиком? Как бы то ни было, но к совету этого человека Володька прислушался. А вот в дальнейшем положился исключительно на Минаева Петра Василича. – Сидя на полу, я сделала царственный жест рукой в его сторону. – Никому другому больше не доверял…

Петр Васильевич сразу воспрял духом:

– Я ему, кстати, советовал никого не слушать. Пойти под арест – не значит, признать себя виновным. А вот сбежав, Владимир Сергеич как раз и дал повод для обвинения в убийствах.

– Петюнчик, значит, ты знаешь, кто мог посоветовать ему скрыться от следствия? – Наташка была сама любезность.

– Наверняка не знаю, но попробую уточнить. Ирина Александровна, извини, дорогая. Ты заставила посмотреть на проблему с другой стороны. И ведь это действительно разумный ход рассуждения! Мне такое и в голову не пришло.

– Это только предположение. Не исключено, что совет слинять от ареста был дан Суворову правильно, – засмущалась я и предприняла попытку встать. Наташка ее тоже предприняла, и мы опять уселись на полу. Оттуда я и продолжила рассуждения: – Судя по всему, уточнять сведения ты намерен у Владимира Сергеича? – Летчик кивнул. – А мне не откроешь место его нахождения и под страхом смерти? – Голова кивнула. – Ну и черт с вами, – легко согласилась я. – Велика беда! Суворов меня сто лет не видел и еще не увидит. Как и я его. Только постарайся обсудить с ним еще один момент: учитывая, что тебе в этом деле светиться нельзя, мы своими силами постараемся прижать в угол горничную Верочку и сына Лидии Федоровны – Марка. Начнем с Верочки, заставим ее признаться, что именно она выкрала у Майи письма к мужу. Одного этого уже достаточно, чтобы версия об убийстве Суворовым жены из ревности значительно пошатнулась. Что касается корыстных побуждений, то и тут большие сомнения. Я предполагаю, деньги Майи лежали в банке на ее счете и в бизнесе Суворова задействованы не были. Возможно, для него это мелкая сумма. Майя была полностью на иждивении мужа. В прокуратуре города у нас есть очень хороший знакомый… Да не дергайся ты так! – заорала я на Петра, намеревавшегося вскочить, и первая поднялась с пола. – Вам не предлагается немедленно идти и сдаваться. С разрешения Владимира, если он его даст, я могу проконсультироваться со своим знакомым. Он поможет. – Я пригорюнилась. – Может, даже ускорит развод с мужем. И за что мне все эти неприятности?