Текст книги "Золото по ленд-лизу"

– Нема, – всхлипнул Никита, перекрестившись дрожащей рукой. – Царствие им небесное.

Чуть позже они сидели рядом на призьбе, и дед рассказывал внуку, что случилось с сыном и невесткой. Отец Тима погиб на Миусском фронте, в самом начале войны, а мать умерла от тифа в 42 – м, во время оккупации.

– Ну а когда наши брали город во второй раз, снаряд попал в хату. Теперь вот живу в низах, – закончил дед, кивнув на вход в подвал, имевшийся под домом.

– Давай помянем их, – после тягостного молчания, сказал внук, смахнув набежавшую слезу. – Отца и маму.

– Давай, – кивнул седой головой Никита.

После этого он снял с таганка сварившийся кулеш, поставив котелок на каменный, вросший в землю жернов и, кряхтя, спустился в подвал. Тим же вынул из вещмешка кирпич солдатского хлеба, шмат завернутого в бумагу польского сала и фляжку в чехле.

Когда он нарезал финкой хлеб, из темного проема возник дед, неся в руках глиняную миску с солеными огурцами, две кружки и темную пыльную бутыль.

– Цимлянское, – осторожно поставил все на жернов. – В сороковом давили его с твоим батькой. Дождалось внука.

Потом, выдернув из горлышка пробку, разлил вино по кружкам, вручив одну Тиму, а свою чуть поднял вверх:

– Добрая Алексею с Марией память.

– Земля им пухом, – добавил Тим. И они молча выпили.

Часть 2. На осколках Империи

Глава 1. Заключенный «К– 513»

Хмурым сентябрьским утром 1996 года, в помещении штрафного изолятора одной из колоний, расположенной в Кандалакшском районе Мурманской области, по холодному бетонному полу задумчиво прохаживался человек. Он был выше среднего роста, худощавый и в лагерной одежде. Лицо неприметное – из тех, что встретишь в толпе и сразу забудешь.

Звали его Юрием Огневым.

Еще год назад Огнев был полковником федеральной службы налоговой полиции и жил в Москве. А сейчас он заключенный. С лагерным номером «К-513».

Чтобы понять дальнейший ход событий, в которых обитателю камеры предстоит сыграть не последнюю роль, стоит заглянуть в его прошлое.

Родился Юрий на Дальнем Востоке, а точнее на Камчатке. Его родители, служившие в траловом флоте, погибли в море во время шторма, и он воспитывался в интернате.

Получив аттестат зрелости, год плавал на сейнере, а в конце семидесятых был призван на службу в погранвойска. Проходил ее Огнев в Средней Азии, на одной из высокогорных застав. Там, перед самой демобилизацией, его и приметил, изредка наезжавший в подразделение «особист» из штаба округа.

Общение разбитного майора и немногословного сержанта закончилось тем, что спустя месяц, несостоявшийся «дембель» был направлен в качестве абитуриента для поступления в Высшую школу КГБ СССР в Москву.

Вступительные экзамены, не смотря на высокий конкурс и жесткий отбор, он сдал успешно и был зачислен на факультет военной контрразведки. Годы учебы пролетели стремительно и в 1984 году молодой лейтенант с учетом поданного рапорта, а также прошлой службы, был направлен в Афганистан, в одно из спецподразделений спецназа КГБ о котором в ту пору мало кто знал.

Ко времени вывода оттуда наших войск, Огнев был уже капитаном, имел ранение и орден «Красной звезды».

В отличие от других офицеров-афганцев, которых «благодарное» руководство распихало по забытым богом дальним гарнизонам, чтоб поменьше болтали, Юрию повезло. Ему удалось остаться в Москве. Помог однокашник – генеральский сынок, подвизавшийся в кадровом аппарате Лубянки. Перспективного капитана определили в кураторы штаба Московского военного округа и выделили однокомнатную квартиру в Теплом Стане.

Связывать себя брачными узами он не спешил, привыкал к новой жизни и полностью отдавался службе.

В стране назревали перемены, и периодически встречаясь с бывшими, разбросанными по всей стране и за ее пределами сокурсниками, которые иногда возникали на московском небосклоне, Юрий слышал от них много нелицеприятного в адрес «отца перестройки» и его ближайшего окружения.

В 1992-м, когда он став майором планировался на вышестоящую должность, Союз рухнул, и вскоре после этого начала разваливаться «система».

Новое руководство Лубянки стало выбрасывать на улицу всех, не воспринявших «демократию». Попал в эту когорту и Огнев, нелицеприятно высказавшийся о ней в узком кругу сослуживцев.

И снова помог старый приятель. Теперь из комитетского кадровика он реформировался в ответственного работника центрального аппарата Федеральной службы налоговой полиции и порекомендовал туда своего однокашника.

Названная структура только зарождалась, возглавил ее авторитетный генерал Алмазов из бывшего КГБ и майор, оставшийся без работы, с благодарностью принял приглашение. Тем более, что на руководящие должности в аппарат, набирались в основном, оказавшиеся не у дел чекисты.

С учетом опыта и навыков проведения спецопераций, Огнева назначили заместителем начальника подразделения физзащиты, в обязанности которого входило силовое обеспечение различного рода оперативных мероприятий.

На этой должности он проявил себя достойно и вскоре стал его руководителем, получив звания полковника.

Однажды, поздним майским вечером, когда Огнев уже собирался домой, его вызвал к себе один из заместителей Директора.

В конфиденциальной беседе генерал сообщил, что полковнику вместе с сотрудником управления собственной безопасности и группой захвата, необходимо срочно выехать на одну из дач в ближайшее Подмосковье. А там обезвредить вооруженную группу преступников, имеющих удостоверения офицеров налоговой полиции. При этом особый акцент генерал уделял изъятию у них именно документов и оружия, которые потребовал немедленно представить ему. И никому другому.

В целом операция прошла успешно, но один из бандитов – лидер известной преступной группировки, оказал сопротивление и был убит.

Этим делом занялась Генеральная прокуратура, и вскоре выяснилось, что изъятые у задержанных удостоверения оказались подлинными, а два «макарова» и «стечкин» оформлены в ФСНП на бандитов. Как на действующих сотрудников.

Разразился скандал, в результате которого генерал открестился от той операции и «по – тихому» был отправлен в отставку. Писать мемуары. Из полковника же сделали козла отпущения и уволили из органов. За превышение служебных полномочий.

А еще через месяц, ночью, в его квартиру вломились «братки» и в завязавшейся драке он застрелил одного из трофейного «бура». Привезенного из Афганистана. За что и получил семь лет за умышленное убийство и незаконное хранение огнестрельного оружия. Доводы адвоката о наличии в действиях подзащитного необходимой обороны, суд во внимание не принял.

Для отбытия наказания, Огнев был этапирован в Заполярье, в один из лагерей обычного контингента, где теперь и отбывал срок. Тянувшийся как резина.

Раздумья заключенного прервал металлический лязг врезанной в массивную дверь «кормушки».

– Обед, – глухо донеслось из-за нее, и на откинувшейся полке появилась мятая алюминиевая миска лагерной баланды с куском черствого хлеба. Огнев взял их в руки, сделал несколько шагов назад, присев на узкий деревянный топчан в углу камеры, и стал неторопливо есть. Спешить ему было некуда.

Откуда-то из щели в углу выкатилась серая мышь и, пискнув, встала на задние лапки у ног заключенного.

– На, – отщипнул тот ей, кусочек мякиша. Мышь схватила еду передними и исчезла.

Поздним вечером хмурый пожилой охранник вывел Огнева из ШИЗО и доставил к начальнику лагерной оперчасти. По местному «куму».

Тот сидел за массивным столом в своем кабинете с тамбуром, просматривая бумаги в одной из лежащих перед ним серых папок.

– Заключенный «К– 513» по вашему вызову прибыл, – бесцветно сказал Огнев и снял лагерную шапку.

– Присаживайся, – кивнул майор на стоящий напротив стул. – Вот, смотрю твое личное дело. Лихо на следствии и в суде «сплели тебе лапти». Тут же чистейшей воды самооборона. Или дорогу кому перешел? – вскинул на заключенного хитрые глаза кум.

– Не знаю, гражданин начальник. Им виднее, – отвел свои Огнев.

– Все ты знаешь, полковник. Все. А не желаешь говорить, и не надо. Мне это собственно без разницы (закрыл папку) Ну, ты подумал над моим предложением? А то ведь заключенные народ ушлый – вдруг узнают, что в прошлом ты мент?

– Ты же в курсе, майор, что в милиции я не служил, – нахмурился доставленный.

– Я – то да, а вот им «по барабану». Все, кто из системы, для них менты. И знаешь, что тогда будет?

Огнев знал и промолчал.

– Для начала блатные тебя «опустят», а потом замордуют до смерти. И твои кореша, будут молчать, даже Душман. Такое правило.

– Ну, и что ты предлагаешь?

– То же, что и в прошлый раз. Сотрудничество. Ты подумал?

– Да, – помолчав, сказал Огнев. – Но при одном условии. Вы разрешите мне свиданье с родственником. Он тут неподалеку, в Петрозаводске живет.

– Чем занимается?

– Лесом. Генеральный директор фирмы.

Начальник задумался. Свидание заключенному не полагалось.

Но в следующем году, как и многие в ту пору, майор собирался выйти в отставку по выслуге лет. И подыскать себе более-менее приличную работу. А тут целый директор, да еще лес. В Карелии им занимались серьезные люди.

– Ну, будь по твоему, Огнев, – скрипнул он стулом. -Только перед свиданием я с ним сам встречусь и поговорю. Ну а потом дашь подписку1717
  подписка о сотрудничестве


[Закрыть]. Выхода у тебя нет. А сейчас бери ручку и бумагу, пиши заявление на имя начальника колонии на свидание. Так и быть, дам ему ход (забарабанил по крышке стола пальцами).

Когда собеседник исполнил необходимый документ, указав в нем установочные данные, а также телефон «родственника», майор внимательно прочел заявление, хмыкнул и отложил его в сторону. Потом нажал сбоку на стене кнопку.

– Увести, – бросил возникшему на пороге охраннику.

– Руки за спину! Пошел! – сделал тот шаг в сторону.

«Хорошее начало» подумал майор. «Глядишь, будет должностенка». И потянулся к подстаканнику с остывшим чаем.

В камере Огнев присел на топчан и откинулся к пористой стене. Окрашенной в серое.

Первая часть задуманного удалась. Если получится увидеться с Лешкой, тот обязательно поможет.

Дело в том, что уже несколько месяцев он тщательно разрабатывал план побега.

В колонии, как и по всей стране, нарастал бардак, заключенные были предоставлены сами себе, и лагерная администрация работала спустя рукава. Обеспечивая только их охрану да полуголодное существование.

Уйти Огнев собирался во время разгрузки барж, которые доставляли из Кандалакшского залива по реке в эти забытые богом места различные грузы. Причем не просто уйти, а инсценировав гибель во время работ. Что исключало дальнейший розыск.

Метрах в тридцати от деревянного причала, где велась разгрузка, у берега догнивал старый полу затопленный дебаркадер. Если оступиться на сходнях с мешком цемента, свалиться за борт и проплыть эти метры до посудины под водой, то там можно спрятаться, а ночью исчезнуть в тундре.

Потом дело техники. В Афгане Огневу доводилось немало ходить по горам и пустыне, а здесь тундра – та же пустыня, только арктическая. Вот только нужны припасы и хоть какая-нибудь карта.

Затем под видом бомжа (сколько их теперь бродит по стране) добраться на грузовых составах до Москвы, посчитаться с генералом, а там видно будет. В случае чего, можно записаться в Иностранный легион, вербовщики которого подвизаются в столице и покинуть Россию. Такие, как он, ей больше не нужны. Мавры сделали свое дело.

На следующее утро Огнев покинул камеру – десятидневный срок изоляции за нарушение режима истек, и был препровожден в жилую зону.

В отряде его тепло встретили друзья, которыми он успел обзавестись в новом качестве, потеряв свободу.

Это были в прошлом «афганец», а теперь, как говорят в блатном мире «беспредельщик» Душман и его подельник, мастер спорта по боксу Зингер.

С ребятами Юрий познакомился уже здесь, в колонии, на помывке в бане, заметив на предплечье веселого громилы знакомую наколку в виде парашюта в обрамлении двух самолетов.

– Никак из ВДВ, парень? – обратился он к тому, наливая из крана воду в шайку.

– Соображает, – кивнул громила на Огнева, мывшемуся с ним рядом сухощавому парню с перебитым носом.

– А ты из каких?

– Да я все больше по земле, но с вашими ребятами частенько пересекался.

– И где же?

– В Кабуле и под Кандагаром.

После этого начались взаимные уточнения, в ходе которых Огнев выяснил, что с 1987-го по 1989-й Душман, так назвался парень, служил в Афганистане в десантно-штурмовом полку одной из воздушно-десантных дивизий. Командование которого Огневу было хорошо знакомо.

Сам он про себя распространяться особо не стал, сказав, что из Москвы и представился бывшим прапорщиком – мотострелком. Когда же собеседники поинтересовались, как попал «в места не столь отдаленные», ответил, что за обычную драку, в которой убил человека.

Это известие новые знакомцы встретили с пониманием, ибо сами здесь чалились, как сообщил Зингер за «гоп-стоп», то – есть разбойное нападение. Родом парни были из Ростова, и до конца срока им оставалось чуть больше года.

– А потом, как говорят, с чистой совестью на волю, – ухмыльнулся Душман. – Погуляем и снова за дело.

Он предложил Огневу держаться вместе, сообщив, что в лагере немало ребят воевавших в горячих точках, и все они «на ножах» с местными авторитетам.

– Какие они авторитеты? Шакалье, – сплюнул Зингер. – Только фраеров обжимать могут, да шоблой метелить.

Еще через неделю у них случилась драка с блатными, в которой Огнев изувечил здоровенного амбала.

– Ну, ты прапор, орудуешь как Рэмбо, – уважительно прогудел тогда Душман, а Зингер заинтересовался его необычной техникой боя.

– Да это я случайно, с перепугу, – отшутился Огнев.

– Ты всегда так пугайся, – рассмеялись приятели. – Когда нам будет нужно.

С тех пор они еще больше сдружились и почти все свободное время проводили вместе. Душман, а в прошлом сержант Сашка Воронов, часто вспоминал об афганской войне и как-то рассказал эпизод, заставивший Огнева взглянуть на этого безбашенного парня другими глазами.

«Я тогда на МИ-8 возвращался из Кандагара, куда по приказу комбата отвозил в госпиталь заболевшего малярией бойца, – повествовал Сашка. «В вертолете были еще несколько военных да баба из военторга, сопровождавшая груз. Парфюмерию и какое-то шматье. Полученные из Союза.

В предгорьях Гиндукуша, над каким-то кишлаком, нас подбили из «стингера», и мы стали выбрасываться на парашютах. Я сиганул третьим. Мимо, вращаясь вокруг своей оси, пролетел падающий вертолет. Считанные секунды – и он рухнул на землю, расколовшись на части.

Передо мной выпрыгнула баба из военторга, ее купол виднелся чуть ниже. Сверху кто-то начал стрелять короткими очередями. Вижу – в «духов». Я тоже приспособил своего «коротыша» и стал вести по ним огонь. Одного срезал.

Приземлился в нескольких метрах от вертушки.. Следом спустился труп. Я отстегнул парашют и рванул к машине. У нее уже стояла та самая баба и билась в истерике – экипаж и не успевшие выпрыгнуть, были все мертвые.

Я ей, – беги, спрячься куда-нибудь, сюда идут «бородатые»!

А она, – нас что, сбили?

– Да, – говорю, – как видишь.

– А почему второй борт не улетает?

– Думаю, он вызывает «крокодилов»*.

– Он что, не может сесть и забрать нас?

– Не может, – толкую ей. Если собьют и его, то нас не вытащит никто. Нас просто не найдут. Некому будет наводить «крокодилов».

А она лепечет, – у меня в штабе друг. Он полковник.

– Это «духам» расскажешь, – говорю.– Короче, ты прячешься, а я увожу их в горы. Пока буду с ними возиться, может кто-нибудь и прилетит за нами.

А та, – я с тобой.

Я ей и толкую, что в своих туфельках она далеко не уйдет. Пару километров, не больше. А если здесь ее «духи» найдут, то убивать не будут. Она для них товар, Тем более что блондинка и молодая. В худшем случае изнасилуют.

Баба в слезы, – буду жаловаться в политотдел армии…

Ну, я сгреб ее за шиворот и затащил внутрь корпуса вертолета, в обломки. К трупам экипажа.

Говорю, – сиди тихо, может, я за тобой и вернусь.

Но в горы сразу не пошел. Вставил в автомат новый рожок и побежал к кишлаку. Как и ожидал, «духи» шли оттуда толпой, не таясь. Думали, что серьезного сопротивления им не окажут.

Ничего личного у меня к ним не было. Но я же не виноват, что там, в горах, нет ни клуба, ни стадиона, ни телевизора и развлекаются они тем, что сбивают вертолеты, а с живых неверных сдирают шкуру или отрезают им голову.

«Духи» совершили две грубые ошибки, – хмыкнул Душман. «Не убили меня, когда я был в воздухе, и сейчас шли к вертолету толпой. Не иначе, были обкуренные. К тому времени я уже служил по второму году и не мало их повидал.

Залег за валун, подождал, когда подойдут метров на двадцать, и метнул в толпу две «феньки». А затем открыл по ней огонь из автомата. Опорожнив рожок, рванул в сторону гор. Ушел недалеко, с полкилометра. Только залег и приготовился отстреливаться – над головой шум и ветер. Смотрю наверх – там наш вертолет «крокодил». Завис надо мной и выпустил целую серию НУРСов. Набегавших «духов» разнесло в клочья. Затем появился второй и застрекотал к кишлаку. А из кабины первого на меня пялится летчик и машет рукой, чтобы следовал за ним. Приземлился он возле обломков Ми-8.

Назад я несся как на крыльях. Когда добежал, десантники загрузили всех погибших и ждали меня.

Спрашиваю их, – а где девка?

– Не знаем, – говорят, – никакой девки мы не видели.

Тогда я побежал к остаткам вертолета и там обнаружил ее под обломками. Схватил за руку и, матерясь, потащил за собой.

– Так это ты включила радиомаяк? – спрашивает ее стрелок-радист с «крокодила».

Она кивает, – я.

– Ну вот, она сержант спасла тебе жизнь, – а ты лаешься, – бросил он мне. Благодарить надо.

Пока летели назад, я узнал, что девушку зовут Люба и втюрился в нее. Такие вот дела, парни».

– Ну, а потом? – поинтересовался «Зингер.

– Потом нас перебросили в Баграм, и я ее больше не встречал…

Через неделю Огнева вызвали в лагерную администрацию и сообщили, что согласно поданному заявлению, ему разрешено кратковременное свидание.

– Понял, – сказал «К-513». – Спасибо.

Свидание состоялось вечером, в холодной комнате специального «дома свиданий», расположенном в неприглядном строении неподалеку от здания лагерной администрации.

Лешку Огнев поначалу даже не узнал, так тот изменился за последнее время.

Вместо длинного худого Шмакова, перед ним стоял заматеревший и уверенный в себе делец, каких он немало повидал в столице. Тем не менее, приятели тепло обнялись, а гость даже прослезился:

– Как же так, Юр? У тебя же вроде все было нормально, когда я в последний раз с Зеей заезжал.

– Было, да сплыло, Леш. Теперь бывший полковник Огнев – «зэка» № К– 513. Статьи 108 и 222 УК Российской Федерации. Срок семь лет.

– Да, все смешалось в нашей блядской стране, – выматерился Шмаков.

– Ну, да ладно, теперь давай, рассказывай все по порядку. У нас целая ночь впереди. Жратвы и курева я привез, – ткнул ногой объемистую сумку. – А еще вот, – заговорщицки оглянулся Лешка на дверь, и достал из внутреннего кармана стильного пиджака плоскую фляжку.

– Коньяк. Меня не шмонали, майор провел. Мы с ним немного поговорили, дельный мужик. После встречи с тобой, просил еще зайти. Что я и сделаю для упрочения знакомства.

– Он меня в «полосатые» сватает, – улыбнулся Огнев. – За это и свидание разрешил. Типа баш на баш. Как тут водится.

– Вот курва ментовская, а мне плел, что в запас готовится. Мол, хотел бы работу приличную подыскать и не найдется ли у меня места.

– Может и это, – пожал Огнев плечами. – Сейчас многие из «системы» бегут. На вольные хлеба. Там сытнее.

– Ну, да хрен с ним, с майором, – положил на плечо друга Шмаков руку. – Давай пока пожуем, что Бог послал и встречу вспрыснем. А затем потолкуем, как и что. Мы ведь тоже не пальцем деланы.

Лешка раздернул на сумке змейку, начав доставать оттуда свертки, а потом быстро накрыл на стол. Вслед за этим приятели уселись на некрашеные табуретки, друг против друга и, по очереди хлебнув из фляжки, стали есть. Отдавая дань доставленным с воли продуктам.

Они по тем временам впечатляли. На вощеной бумаге высился пышный белый каравай, а в окружавших его нарезках, были сочная ветчина, копченая семга, в капельках росы голландский сыр, плюс копченая курица.

– Ты, давай, давай, жуй, – заботливо гудел Шмаков, пододвигая закуски Огневу. – А то на лагерных харчах, я вижу, совсем дошел. Будто солдат первогодок.

Насытившись, друзья еще раз приложились к фляжке, затем чуть отодвинув табуретки, закурили.

– Давно не пробовал хорошего табака, – глубоко затягиваясь, кивнул бывший полковник на открытую пачку «Мальборо» на столе. – Здесь, в киоске, только «Памир» или «Север».

Потом он вкратце рассказал гостю историю своего превращения из обличенного властью человека в бесправного «зэка». Не забыв упомянуть, какую роль сыграл в этом его непосредственный начальник, генерал-майор Ляхов.

– Теперь где-нибудь благоденствует, тварь. А я здесь парюсь, – с ненавистью закончил он, глядя в мутное окно. За которым на ветру качалась ветка рябины.

– Да, – закурил очередную сигарету Лешка, – генералитет сейчас весь скурвился. Те же коммерсанты, только в погонах. Ну, да хрен с ними. У них своя жизнь, а у нас своя. Я думаю, ты меня не просто так повидаться пригласил. Говори, что задумал?

Огнев перевел взгляд с окна на приятеля, затем встал, усилил звук радиоточки, что-то вещавшей о победе демократии в стране и, вновь присев к столу, наклонился к Шмакову.

– Я Леш, надумал подорвать отсюда. Сидеть ни за что еще шесть лет, не хочу и не буду. У меня есть план, но нужна помощь. Могу я надеяться на тебя?

– Обижаешь, Юра, – решительно сказал тот. – Ты ж меня хорошо знаешь еще по Школе. Я курвой не был и друзей в беде не бросал. Говори, что нужно сделать?

После этого, понизив голос почти до шепота, Огнев в деталях изложил Шмакову план побега.

– До дебаркадера, я уверен, донырну и там спрячусь. Но чтоб по тундре выйти к железной дороге и по ней двигать в сторону Москвы, сам понимаешь, нужна подходящая одежда, продукты и хоть какая – нибудь карта этих мест.

– А стоит ли тебе возвращаться в Москву? – так же тихо спросил Шмаков. – Может есть резон двинуть к югу, на Украину или, к примеру, в Крым. И там осесть. В крайнем случае, я могу тебя переправить в Финляндию. У меня в Иматре надежные партнеры по бизнесу.

– Нет Леш, – отрицательно качнул головой Огнев. – Я все обдумал. В столице свяжусь с нашими, поквитаюсь с генералом и рвану «за бугор», в иностранный легион. Это по мне. Пять лет службы по контракту, не так уж и много. Выход на одно из вербовочных агенств в Москве, у меня есть. Тем более, ты знаешь, по натуре я авантюрист. Ну и к тому же приличная зарплата, возможность получения французского гражданства и официальная легализация. C’est entendu?

– Je n’ai rien contre. – проворчал Лешка. Язык – то, смотрю, помнишь еще?

– Да и ты не забыл, – улыбнулся Огнев. – Неплохо все-таки нас учили в «вышке» (хлопнул друга по плечу).

– Значит так, – заявил Шмаков. – Закладку на дебаркадере я тебе организую. Как только она будет готова, сообщу запиской, с указанием места. И как говорится, – дай Бог! Если в Москве что не склеится, приезжай ко мне. Я найду, где отсидеться. И Зея будет рада повидаться. Я ей, кстати, рассказал, что еду к тебе на свидание.

– Так у вас все наладилось? – высоко вскинул брови Огнев. -Помнится, в последнюю нашу встречу в Москве, вы были на грани развода.

– Все путем, братишка, – рассмеялся Лешка. – Я перебесился, а восточные женщины, как ты знаешь, отходчивы.

Затем, не раздеваясь, приятели улеглись на стоящие рядом жесткие солдатские койки, застланные серыми одеялами, снова закурили и до зари вспоминали о прошлой учебе, службе и друзьях. Исчезнувших за горизонтом.

Утром они расстались так же тепло, как и встретились.

– Держись, Юр, – пробасил на прощание Лешка. – Я все сделаю как надо.

– Не сомневаюсь, – последовал ответ. Привет Зее.

Через неделю Огнев получил с воли записку, в которой значилось: «Сходи в баню. Шмак». Из нее сделал вывод, что все необходимое спрятано в душевой дебаркадера.

Очередной груз на пристань, что находилась на противоположном берегу реки, баржи доставили в начале октября, который выдался для этих мест на удивление погожим. Выгружать предстояло цемент в мешках и заключенные не выражали восторга по этому поводу.

Как обычно, на разгрузку занаряжали самых строптивых в колонии. Так сказать, в воспитательных целях. Таких набралось полста. В том числе Огнев, Душман и Зингер.

– А блатные снова припухают, бережет их «хозяин» – сплюнул бывший боксер, когда отрядный, назвав их номера, распустил строй.

– Ничего, – поиграл широкими плечами Душман. – Погода вон какая, разомнемся на свежем воздухе. Эх, братцы, рвануть бы в тундру, там свобода! (заблестел глазами).

– В тундре говорят не выжить, – заметил Огнев.

– Лажа1818
  вранье (жарг.)


[Закрыть], – не согласился тот. – Мой дед, моряк, в войну по ней месяц выходил к своим. Бежал с товарищем из немецкого плена и ничего, дошел. Правда, потом его определили в штрафбат, но повезло. С фронта вернулся героем.

– Жив?

– Ну да. Крепкий черт. После войны дальнобойщиком работал до семидесяти. Все мечтал снова в Заполярье съездить, дружок там у него погиб. И меня хотел прихватить. Да, видать, не судьба. Как я сел, старик сильно сдал. Он же меня и вырастил, когда батю в шахте задавило.

Вот такие дела. Выйду, деда не оставлю. А ты, прапор (шутливо толкнул Юрия в бок), как откинешься,1919
  освободишься (жарг.)


[Закрыть] приезжай к нам в Ростов гости. С дедом познакомлю. У него свой дом в Солдатской слободе, на улице Донской. Фамилия, как у меня, Воронов Тимофей Алексеевич.

– Спасибо, Душман, – с благодарностью ответил Огнев. – Может и заеду.

На следующее утро, серая колонна заключенных, в окружении конвоя с собаками, шаркая кирзовыми ботинками, неспешно двигалась к месту разгрузочных работ. В трех километрах от лагеря.

– Шире шаг! – изредка орал старший наряда – прапорщик. На что зэки не обращали особого внимания.

Когда проследовали, через довоенную узкоколейку к свайному причалу, конвоиры заняли по периметру свои привычные места, и «контингент» приступил к работе. Из трюмов барж он извлекал бумажные мешки с цементом и по шатким деревянным сходням таскал их на пристань. Где укладывал в штабеля. Накрывая те брезентом.

Ближе к обеду, когда пригрело осеннее солнце, многие из сидельцев, и в том числе Огнев, сняли лагерные бушлаты.

– Ну, что, Юрок, последний рывок и на «съем»? – спросил раскрасневшийся Душман, когда они перекуривали в темном трюме.

– Да, наверное, пора. А ну-ка, поддай мне тот мешок.

Приятель взвалил ему на плечи очередной куль, Огнев выбрался из трюма и ступил на шаткую сходню. На ее середине он внезапно оступился, чуть побалансировав, коротко вскрикнул и, не удержав равновесия, вместе с мешком, полетел в воду. Взметнув фонтан брызг.

– Полундра! Человек за бортом! – простужено заорал наблюдавший за разгрузкой из рубки баржи небритый шкипер, и к месту падения сразу же бросилось несколько человек. Но на поверхности воды так никто и не появился. Лишь лопались пузырьки воздуха, да расходились круги. Потом исчезли.

Несколько минут охрана бестолково суетилась у трапа и вдоль ржавого борта судна, а затем старший – молоденький прапорщик, приказал выстроить всех «зеков» на пристани. Где лично всех пересчитал. Тыкая в грудь пальцем.

В наличии оказалось сорок девять человек.

– Утоп, стервец, – спокойно заявил его заместитель, плотный сержант– сверхсрочник, и смачно харкнул в воду. – Ничего, сактируем. Не расстраивайтесь, товарищ прапорщик.

Затем, для проформы, сержант и матрос с баржи, пошарили принесенными с нее баграми в месте падения заключенного, а также у борта.

– Хрен чего тут найдешь, дна не достать, – хмуро пробурчал шкипер. – А еще подводное течение. Кранты хлопцу.

И на этом поиски закончились.

После обеда, в колонии, по этому поводу администрацией был составлен акт о несчастном случае на производстве, и заключенного «К– 513» исключили из лагерных списков.

– Вот так, Санек, – сказал Зингер после вечерней поверки Душману. – Загнулся Максим, ну и хер с ним. Все как в народной пословице.

– Э, не скажи, Колян, – оглянулся тот по сторонам. – Когда мы в трюме курили, у Юрки «гады» были расшнурованы. А прапор, как ты заметил, мужик аккуратный. К чему бы это? И никакой он не мотопехотинец. Таким приемам тех не учат. Думаю, «подорвал» он, охмурив конвой.

– Может ты и прав, – согласился Зингер.