Текст книги "История образования и педагогической мысли"

Хотя это не слишком очевидно на первый взгляд, отношение к природе как к объекту (потребления, исследования) прочно закреплено в системе образования и воспитания, установленной индустриальной цивилизацией.

Если обратиться к истокам исследования природы, то мы вспомним, что слово физика происходит от древнегреческого «фюзис», которое имело смысл: природа, внутренний закон, сущность. Но ведь именно это же означает русское «естествознание» – знание естества, внутренней сущности, природы. Воспитывает ли современное преподавание естественных наук стремление присмотреться к тому, что естественно? Наполняет ли оно если не любовью к природе, то хотя бы ощущением красоты мироздания, многообразия его связей и в то же время единства природы, единосущности природы и человека? Возникает ли из современных учебников физики, химии, биологии ощущение, замечательно выраженное Эйнштейном: «Бог изощрен, но не злонамерен!» Проникнется ли сегодняшний школьник или даже студент словами И. Канта: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все возрастающим удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне?» Характерно, что эти две вещи великий философ рассматривал (как это делали в античности) во взаимосвязи и взаимообусловленности. А за 23 века до Канта античный мудрец Анаксагор на вопрос «Ради чего все-таки лучше жить, чем не жить?» ответил: «Ради возможности наблюдать звезды».

Покажите сегодняшнего школьника, который собрался стать астрономом. Катастрофическое падение престижности естественнонаучных дисциплин только отчасти объясняется конъюнктурными веяниями сегодняшней социально-экономической ситуации. Спросив школьников, за что они не любят физику (химию), чаще всего можно получить ответ: за бесконечное решение задач, за лес формул. Вопрос вовсе не в том, чтобы освободить от них естественные дисциплины, на манер дайджеста (которые дешевые западные издания делают из «Войны и мира», других произведений мировой классики) – для облегченного, чисто потребительского знакомства с ними. Речь идет о другом – необходимости вернуть в естествознание фюзис, дух и душу природы. Зубрежка формул и задач (не умение их решать, а зубрежка!) – следствие опаснейшего стереотипа традиционного образования (порожденного в большой степени классическим, механистическим естествознанием: сведения в учебниках представлены как непреложная и окончательная истина (почему и подлежащая заучиванию, а не изучению). Учебники не только не предлагают, но избегают показа динамики развития науки, анализа ее внутренней логики, представления науки как увлекательной «драмы идей» (Эйнштейн – Инфельд). Неизменной предстает, в сущности, и сама природа – еще один устойчивый рецидив традиционного образования. Укорененный в образовании XX века прагматический подход полагает столь же излишним и даже обременительным изучение истории философии и культуры в целом.

Негласно (а подчас и вполне гласно) конечной целью курса той или иной дисциплины представляется своеобразная шпаргалка со стереотипными ответами на все вопросы, порой изготовление шпаргалок поощряется и самими преподавателями. Специалист, излагающий свой предмет иначе, выглядит скорее «белой вороной». Таких, однако, особенно любят ученики, не желающие просто «принимать истины внутрь».

Что касается естествознания, то здесь в последние десятилетия совершаются интереснейшие открытия, а главное, концептуальные сдвиги, позволяющие и требующие видеть и в природе – как на нашей планете, так и в глобальном, «вселенском» масштабе – живой, постоянно меняющийся организм (но не механизм!) с хитроумным переплетением всех его частей и связующих ниточек.

Проникновение в эти связи, их понимание делают безнадежно изжившим себя традиционное деление (а тем более противопоставление) «гуманитарного» и «точного» («научного») знания, опять-таки порожденных стандартами механицизма, когда наука отождествлялась с естествознанием, а оно предполагало математическую достоверность, точный расчет, описание максимально беспристрастное, свободное от отпечатка личности исследователя – в отличие от «гуманитарного» понимания, проникновения, вчувствования. Последнему отказывалось в научной ценности (а по тем меркам – и ценности вообще) – ведь гуманитарное знание как раз подразумевает отпечаток человеческой личности, культуры и ее традиций.

Исследования в области философии науки убеждают, что и развитие любой науки в любые времена носит такой же отпечаток, и вместо того, чтобы пытаться его стереть (согласно классическим предписаниям), следует рассматривать научное знание в целостном потоке культуры («Science in Flux» – название программной книги Дж. Агасси). На примере естествознания особенно видно, что оно не только оказывает исключительное воздействие на все развитие культуры и цивилизации, но и само впитывает в себя важнейшие социокультурные тенденции и запросы эпохи.

Выражением таких объективных запросов представляется и введение во всех вузах России предмета с необычным названием «Концепции современного естествознания» (КСЕ).

Насколько правомерно говорить о том, что гуманитаризация образования (т. е. введение гуманитарных предметов) еще не означает его гуманизации, точно так же, с другой стороны, можно заметить, что гуманизации образовании в значительной степени может способствовать знакомство с областью, на первый взгляд, крайне далекой от гуманитарной. Все дело, однако, в том, что новый предмет преследует целью не некий ликбез по естествознанию, а знакомство с его концепциями, т. е. ведущими принципами, основополагающими идеями описания, объяснения и понимания природы. Давая ощущение целостности природного мира, природы и человека как его органичной части, концепции современного естествознания к тому же выходят далеко за его пределы, оказываясь приложимыми и к сфере человеческой деятельности – развитию экономики, духовной культуры, эволюции образования.

Симптоматично не только введение такого предмета, но и столкновение подходов к его преподаванию, целям и задачам этого курса, который оказался буквально полем битвы различных концепций самого образования. Для приверженцев сугубо прагматичной философии образования, образования в виде суммы знаний оказалось заманчивым рассматривать КСЕ именно как своеобразный ликбез, восполнение недостатка знаний по естественнонаучным дисциплинам. Действительно, в условиях падения их престижа, модных ныне решений о гуманитаризации образования пробелы в естествознании становятся угрожающими. Но, позвольте, если в школе человек не научился толком читать и писать (по какой бы то ни было причине), то должен ли вуз создавать курсы ускоренного обучения грамоте?

Многие учебники КСЕ, написанные, к сожалению, именно с таких позиций, пестрят схемами, формулами, описаниями органов дыхания, пищеварения и т. д. (Характерно при этом, что в силу «советской» стыдливости опущены детородные органы, не менее, надо полагать, важные). Не случайно большинство учебников КСЕ написаны «коллективом авторов», что чаще всего означает – каждый о своем, без концептуальной основы самого учебника, без какой-либо сквозной линии. Доходит до курьезов: в солидном университете одну часть этого предмета ведет физик, другую – биолог!

Чему же на самом деле могут научить концепции современного естествознания?

Одним из наиболее знаменательных концептуальных сдвигов в современном исследовании природы является возвращение человека – впервые с античности – в научную картину мира. С одной стороны, это результат внутренней логики научного познания: только так удается связать между собой ключевые проблемы космологии, физики микромира, химии, биологии… С другой стороны, такой сдвиг можно расценивать как следствие объективных социокультурных тенденций рубежа веков и тысячелетий, вновь поднявших проблему человека в мире. Это можно сравнить с тем, как социокультурные процессы Возрождения вскормили гелиоцентрическую систему, подготовленную внутренней логикой науки, по крайней мере, за два века до Коперника.

Так называемый антропный принцип (от греч. человек), сложившийся в современном естествознании, рассматривает возникновение жизни и разума как органичное звено в эволюции Вселенной. «Слабый» АП, выделяя нашу космическую эпоху как «эпоху существования наблюдателя Вселенной», анализирует совокупность обстоятельств, приведших к этому. Будь интенсивность солнечного излучения всего на 0,5 % (!) выше или ниже, жизнь на Земле (во всяком случае, в ее нынешней форме) не возникла бы. Совершенно уникален необходимый для жизни «коридор» космологических констант, базовых свойств и структуры элементарных частиц. Это подводит к формулировке «сильного» АП: хотя жизнь выглядит космическим чудом, но и сама Вселенная «нуждается» в существовании жизни.

«Сильный» АП гласит: наш мир должен был оказаться таким – при иных законах и константах не только исключалась органическая жизнь, но и рухнула бы вся основа нашей ветви Вселенной. Возникновение, сохранение и возобновление жизни – наиболее антиэнтропийный из всех природных процессов. Еще в XIX веке энтропия была введена как физическая мера беспорядка. Неограниченный рост энтропии означает разрушение, распад, полный хаос, а в перспективе – «тепловую смерть» Вселенной, когда «последний атом вещества перейдет в излучение, что будет самой изумительной из всех радиопередач, которые может вообразить человеческий разум» (А. Эддингтон). В свете современных исследований Вселенная «нашла выход» в том, что породила жизнь – как «отводной клапан» энтропии. Учтем, что, как остроумно заметил советский астрофизик И. С. Шкловский, «Вселенная неплохо сохранилась для своего возраста».

На популярном уровне подходит такая иллюстрация: монументы, построенные «на века» и задуманные как неприкосновенные памятники, разрушаются со временем, подтачиваясь ростом энтропии, между тем как постоянная «антиэнтропийная» деятельность людей в своих домах продлевает их жизнь. Не так ли в любой области и в любой деятельности – нагляднее всего в экономике?

Противостоящая росту энтропии, жизнь есть одновременно наиболее информационный и энергоемкий процесс (энергия и информация обратно пропорциональны энтропии). В современных космологических и космогонических концепциях своеобразными «резервуарами замороженной энергии» в гигантских количествах предстают «черные дыры», само существование которых выглядело нонсенсом, «ошибкой природы». Стоит задуматься над тем, что ничто не лишне в современной картине мира, как не лишне ни одно существо, ни один жучок из тех, что копошатся на нашей планете.

Рассматривая антропный принцип как своеобразную мировоззренческую и методологическую норму современного естествознания, мы замечаем, что не космические условия «подстраивались под возникновение жизни – в равной мере предмолекулярные структуры живого проходили, путем «проб и ошибок», своеобразный естественный отбор, чтобы обрести оптимальную структуру. Такая картина «тонкой подстройки» позволяет говорить о коэволюции (совместной эволюции), синергетике (совместных действиях), самоорганизации.

Аналогично, через самоорганизацию, возникло и эволюционировало сознание. Оставляя возможность религиозного истолкования процессов самоорганизации тем, для которых это более естественно, Эрих Янч пишет: «В мире, который творит сам себя, нет места для Бога-творца, как и для Бога-идеи, стоящего над миром. Божеством является принцип самоорганизации на всех уровнях» (Глобальные проблемы современности и будущее человечества. М., 1983. С. 323).

Опираясь теперь уже на науку, человек может с гордостью утверждать, что самой Природой ему поручена высшая из всех возможных гуманистических миссий – быть авангардом творческой эволюции, «осью и вершиной эволюции» (Тейяр де Шарден). Таково сегодняшнее «космическое оправдание» скоротечности человеческой жизни, в определенном смысле возвращающее нас к концепции «героического энтузиазма» Дж. Бруно.

Особый мировоззренческий и этический, ценностный характер приобретает так называемый финалистский антропный принцип (Ф. Типлер). В вопросе, была ли «вечность» жизни запрограммирована развертыванием эволюционных процессов или может быть достигнута только в ходе преобразования космоса «постсоциальным» обществом, обосновывается вторая точка зрения. Это поразительно сближает финалистский АП с идеями русского космизма, где человек наделялся особой миссией в сотворчестве с Творцом. Возможно, приобщение новых поколений к этим идеям поможет осознать нашу ответственность за сохранение жизни на Земле, за «переход эволюции человека на уровень культуры» (Тейяр де Шарден). Только на современном социокультурном витке мы можем в достаточной мере оценить слова Тейяра и Дж. Хаксли, натуралистов и философов в равной мере, о «человеке как эволюции, осознавшей самой себя и благодаря этому достигшей ступени человечества», и только сегодня мы понимаем прозорливость, высокую моральность и высокий гуманизм русских философов «серебряного века», высланных за несоответствие эпохе бурных свершений.

В современной картине мира возрождаются (уже на научном уровне) античные представления о космосе как соразмерности, целесообразности, разумности. Возрождается и античная диалектика хаоса и порядка, хаоса как порождающего начала. Принципиально важно, что в свете современных представлений «хаос» может быть не только результатом и источником дезорганизации, но и промежутком, ступенью к новому уровню порядка, элементом процессов самоорганизации. Важным условием для протекания таких процессов является принцип избыточности, плюрализма возможных вариантов выбора. Так, в результате своеобразного естественного отбора на химико-биологическом уровне эволюция выбрала всего шесть элементов таблицы Менделеева в качестве органогенов, лежащих в основе органической жизни, из ста аминокислот в составе белка обязательными оказались девять.

В середине XX в. наиболее перспективной научной программой был назван (Н. Винер, Л. Берталанфи) синтез отрицательной и положительной обратной связи. Не вдаваясь в детали, скажем, что первая обеспечивает стабильность любых систем (от кибернетических до структуры ДНК). Вторая как раз не позволяет системам сохранять постоянство, что и является условием их развития, признаком жизни. Система, корректируя свое поведение под влиянием поступающей информации, сама при этом может влиять на ход «внешних» изменений. Такое сочетание форм обратной связи не просто заставляет систему выправляться согласно намеченной цели («приказы сверху»), но и гибким образом ставить новые цели, корректировать их («приказы снизу»). Так действуют ЭВМ новых поколений (в диалоговом режиме), космические и экологические системы. Но, зная эти принципы, разве не должны… мы сообразовывать с ними свою деятельность? Не таковы ли принципы подлинной, не просто декларируемой демократии? По существу, наиболее эффективные социально-экономические системы давно функционируют именно таким образом, а мы тем временем из одной крайности (жесткая регламентация) скатились к другой («рынок» в форме беспредела, игры без правил).

Характерно, что принципы самоорганизации были впервые нащупаны именно в экономике. Еще два столетия назад Адам Смит говорил о «невидимой руке», которая как бы направляет действия отдельных людей и социальных групп. Не сговариваясь, они предпринимают, исходя из собственных интересов, такие шаги, которые укладываются в естественным образом сформировавшееся русло (простая иллюстрация – муравейник). Особенно это характерно для переломных моментов, скажем, перехода от одной социально-экономической системы к другой. Выигрывают те, которые интуитивно или сознательно выбрали путь, адекватный ситуации (будущие капиталисты, к примеру, а не феодалы, цепляющиеся за свои сословные привилегии). Сказанное в полной мере применимо и к любым областям духовной культуры, включая образование.

Очень важно здесь подчеркнуть, что дело не ограничивается гибкостью политики, экономики, образования, способностью к перестройкам. Если сравнивать с тем, как процессы самоорганизации происходят в природе, то можно видеть, что там они представляют собой результат длительной эволюции, взаимовыгодной для участников этого процесса, ими же «налаживаемой». Между тем односторонне понятая гибкость, «реактивность» экономической или образовательной политики может быть сведена к сугубо прагматичному расчету, умению «ловить момент», воспользоваться ситуацией. Удачные в тактическом плане шаги (вспомним знаменитую ленинскую оценку революционной ситуации: «сегодня еще рано, а завтра будет уже поздно») могут завести в тупик в стратегическом плане, не выйти за уровень «принятия решений».

Итак, исследование природных процессов показывает, что условием жизнеспособности любых систем является постоянная изменчивость, самообновление при поддержании целостности структуры, т. е. эволюция как самоорганизация.

Не так давно идеалом как для природных, так и общественных явлений представлялись состояния наибольшего равновесия. В действительности это (как и идеал абсолютной симметрии) – порождение одного из наиболее стойких стереотипов механистического мышления. Состояние равновесия, наиболее вероятное, соответствующее нулевой энергии (например, кристалл), служило там гарантией устойчивости, надежности, незыблемости, переносясь на общество. Сегодня мы убеждаемся, однако, что это – мертвая, безжизненная устойчивость – каменного цветка, гранитного памятника. Любая эволюция возможна только в открытых системах, обменивающихся энергией и информацией (для общества – это экономические, политические, культурные связи, а «железный занавес», Берлинская стена не просто аморальны и антигуманны, они – гарантия стагнации, омертвления). Еще в начале XX в. французский мыслитель Поль Валери заметил: «Две наибольшие опасности, угрожающие человечеству – это беспорядок и порядок». Принципы самоорганизации и есть путеводная нить между разрушительным беспорядком и мертвящим порядком. Таким образом, и здесь природа может выступать «наилучшим из учителей, воспитателем воспитателей».

В современной науке «Мир представляет собой организм, закрепленный не настолько жестко, чтобы незначительное изменение в какой-либо его части сразу лишало его присущих ему особенностей, и не настолько свободно, чтобы всякое событие могло произойти столь же легко и просто, как любое другое… Это мир процесса, а не окончательного мертвого равновесия, к которому ведет процесс, и это вовсе не такой мир, в каком все события предопределены вперед установленной гармонией, существовавшей лишь в воображении Лейбница» (Винер Н. Я – математик. М., 1964. С. 314). Как писал ученик Эйнштейна, Дж. Уилер, правильнее формулировать ныне законы природы в форме не законов предписания, а законов дозволения, отсекающих лишь то, что невозможно, и оставляющих широкий простор, веер возможностей для того, что «не запрещено». «Можно все, что не запрещено», – сказал на заре «перестройки» М. Горбачев. Разница, однако, в том, что перед принятием нормативных актов следует разобраться, что именно согласуется с естественным ходом процессов.

Особый интерес с позиции самоорганизации представляет концепция «Геи – Земли», в названии которой ее авторы Дж. Лавлок и Л. Маргулис не случайно отдают дань античности (Гея – планета и богиня). Согласно этой концепции, Земля – саморегулирующаяся и самоорганизующаяся система, своеобразный живой организм, функционирование которого обеспечивается единством недр, почвы, атмосферы, биосферы и космической «оболочки». Налаженная «жизнь планеты» имеет в своей основе сформировавшийся миллиардами лет химический состав Земли и ее атмосферы, относительное постоянство климата. Начиная с эпохи микроорганизмов, создавших нынешний состав атмосферы, насытивших океанский бульон белками и солями, на нашей планете установился своеобразный круговорот, где нет ничего лишнего. В него входят растения, содержащие хлорофилл и перерабатывающие солнечную энергию, существа, поедающие живые организмы (биофаги), и сапрофаги, питающиеся мертвыми тканями. За всю историю Земли ее населяло около 500 000 видов растений, полтора миллиона видов животных (из которых млекопитающих – около 13 тысяч видов). Многие виды, однако, исчезли с лица Земли, немало других занесены в Красную книгу исчезающих животных и растений. При этом гораздо больше урона нанесли не природные катаклизмы, а действия «человека разумного».

Один из важнейших факторов устойчивости любых систем – увеличение разнообразия (что означает снижение роста энтропии за счет увеличения информации). Распространив этот вывод на биосферу, мы поймем, для чего ей нужны 2 млн. видов. Ранее считалось, что природная эволюция ведет к замене менее сложных видов более сложными – вплоть до человека как ее венца. Понятно, почему «венец природы» одновременно чувствовал себя ее хозяином, вольным «казнить или миловать». Это – тоже один из стереотипов классического естествознания, порожденных его бурными успехами. Не говоря уже о моральной стороне дела, подобные представления – плод самонадеянного заблуждения.

Прослеживая этажи пирамиды живого, мы можем убедиться, что как раз низшие организмы (например, микробы) могут прожить без ее верхних этажей, а вот мы без нижних не можем. Обильное распространение в последние годы «сине-зеленых» водорослей, спутников древнейших эпох, тревожно вдвойне – это может быть расценено не только как свидетельство губительного загрязнения морей и озер, но и как еще более грозный симптом. С разрушением экологических систем возникают условия для «первобытного» синтеза, и можно предположить даже, что Земля как мощный самоорганизующийся организм, в условиях угрожающих высокоорганизованной жизни, «начинает цикл сначала».

Осознавая чудо жизни, ее хрупкость, тонкость нитей, из которых она соткана, свое место в жизни нашей планеты, мы не можем более не чувствовать ответственности за нее, за себя, за человеческий род. Именно разум, выступая как механизм обратной связи со средой, должен и может стать решающим фактором эволюции системы «социум-среда». Только тогда ноосфера (сфера разума) будет оправдывать свое название.

Чтобы предотвратить экологическую катастрофу, цивилизация должна отказаться от воспитанного веками потребительского менталитета, бездумной эксплуатации «Матери– Земли». Еще в 1972 г. Римский клуб, объединивший ученых различных специальностей, вызвал панику своим докладом с красноречивым названием «Пределы роста». Они, как предсказывалось, будут достигнуты на Земле к концу XX в. – если человечество будет наращивать потребление ресурсов и промышленное производство в тех же темпах. Во втором докладе, «Человечество на перепутье», были проведены энергетические, сырьевые, демографические детализации для различных регионов Земного шара, предлагались конкретные рекомендации. Авторы пробовали смягчить шок от первого доклада, оправдывая его стремлением привлечь внимание мировой общественности.

За прошедшие четверть века опубликовано свыше двадцати докладов Римского клуба. В последнем, «Фактор четыре» (см.: Вопросы философии». 1997. № 11) следуют новые извинения – в том, что первые доклады оказались … чересчур оптимистическими. Особенно акцентируется мысль, что к «внешним» пределам роста добавляются серьезные «внутренние», обусловленные косностью мышления, недальновидностью экономических и политических решений. В основе этого – «извращенное воспитание».

Современная цивилизация – в лице экономически развитых стран – уже сейчас могла бы добиться удвоения производительности труда при сокращении вдвое потребления ресурсов (приводится сравнение энергоемкости электронной почты и традиционной, их скорости и удобства). Тем самым «величина богатства, получаемого от использования единицы ресурсов, может возрасти в четыре раза». Чтобы это осуществилось, не требуется технической и научной революции, достаточно «только» изменения менталитета, ориентированного на безудержное, болезненное потребление. «Задача книги – изменить направление технического прогресса: экономический рост должен служить гуманным целям – духовным ценностям, реализации личности», – заключают авторы.

Цивилизация потребления прочно воспитала представления о том, что «Природа – не храм, а мастерская, и человек – в ней работник». Пришло, наконец, время, осознать, что природа – не мастерская, а храм, а человек в нем – сотрудник и служитель. Именно отношение к природе является одним из важнейших критериев осуществления, образования человека как человека.