Текст книги "Красный падаван"

Он деловито ткнул пальцем в экран.

Читать по-инопланетному Половинкин, конечно, пока не умел. Просто запомнил последовательность странных угловатых букв, обозначавшую словосочетание «Входящие сообщения».

Жаль, что серьга-толмач переводит только устную речь, подумал Коля. Или можно было бы сделать такие, например, очки для чтения иностранной литературы: смотришь в книгу – видишь что-нибудь более понятное.

Хотя пока и так можно приспособиться: с экрана планшета знакомо хмурилась мужественная физиономия командира.

– Майор Мясников, – вполголоса «прочитал» Половинкин надпись под фотокарточкой. В принципе, буковки все простые, запросто можно выучить. И самому с планшетом управляться, без помощи Окто. Нет, капитан мужик отличный, простой, сошлись они легко. Но советский человек должен настойчиво и целеустремлённо овладевать профессией, а профессия-то у Коли сейчас простая – Родину защищать.

Дураки только думают, что война – это одна сплошная стрельба и крики «ура». Нет, самый отважный, самый умелый боец без грамотного руководства – считай, заранее покойник. А руководить с таким-то вот планшетом было б куда проще. И Коля твёрдо собирался технику союзников освоить.

– Зачем тебе? – скептически хмыкнул Окто. – Как будто профессиональный диверсант не может подделать внешность. Ты же сам из этих, чего тебе опасаться?

– Ни из каких я не из «этих», – шёпотом, но твёрдо сказал Коля, – и вообще я комсомолец.

Он с сожалением протянул планшет капитану.

– Ну что, я зову, твои готовы? – и, дождавшись уверенного кивка, чуть приподнялся из травы и закричал: – Стой, кто идёт!

Кусты по ту сторону просёлка тут же отозвались:

– Свои! Привет от дяди Паши!

– Как он там, не хворает? Игрушек прислал?

– Матрёшек и Пётрушек! И заводных лягушек!

Глупый пароль, но всё было верно. Впрочем, Половинкин и не сомневался – иголочки успокаивающе молчали. Так уж, порядок есть порядок.

– Майор! – крикнул Коля.

– Лейтенант? – сказали кусты.

– Выходим на дорогу, только мы! – предложил Коля.

– Не выходим, – насмешливо ответили кусты, – ты глаза-то подыми для разнообразия, лейтенант.

Половинкин откатился вбок, переворачиваясь на спину, поглядел вверх. В чистом сухом небе высоко стояло солнце, Коля щурился. В просветах между кронами деревьев он увидал маленький, как игрушечный, квадратный самолётик, словно бы зависший прямо над ними.

– Немцы, товарищ майор? – крикнул он с тревогой. – Десант, бомбардировщики?

– «Рама», разведчик ихний, – ответили кусты, и, чуть поколыхавшись, исправились, – то есть «их», конечно. Скоро тут весялуха намечается – белорусская народная плясовая. Поспешить бы, лейтенант!

Коля мгновение поразмыслил, переглянулся с капитаном Окто и кивнул.

– Товарищ майор! – закричал он, перекатываясь назад и привставая из травы. – На юг метров пятьсот вдоль дороги, там низинка такая, можно перейти незаметно. Там боец наш, мою фамилию назовите громко! И не удивляйтесь ничему, ладно? Это наш там боец.

– Понял, лейтенант, – отозвались кусты, помахав на прощание веточкой, – всё мы знаем, жди.

Половинкин повернулся к Окто:

– Ну что, как там твои?

– Встретят, не беспокойся, – пожал бронированными плечами десантник, – только зря всё это: с развёртыванием базы мы бы и сами справились, без вашего осназа НКВД.

Коле понравилось, как ревниво десантник произнёс русские слова «осназ НКВД». Было в этом что-то от интонации, с которой он называл собственное подразделение – 501-й Легион.

– Нет, – сказал Половинкин, – у нас на Земле без НКВД ни одно доброе дело не делается.

– НКВД поддержать – дело, конечно, доброе, товарищ генерал. Только сгинем ни за грош по дороге. Такое моё мнение.

Рокоссовский положил ладонь на локоть своего начштаба.

– Алексей Гаврилович, – мягко сказал командир корпуса. – Мы же с тобой старые солдаты, знаем: человеку в бою нет ничего дороже сознания, что ему доверяют, в его силы верят, на него надеются…

– Да какое доверие, Константин Константинович… – с тоской произнёс Маслов, – оказались мы ближе всех, вот и кидают на убой.

Рокоссовский снова повернулся к разложенным на столе бумагам.

– Не знаю, Алексей Гаврилович, не знаю – так уж на убой ли. Вот карты, перед тобой. Маршрут следования корпуса видишь?

– Удачный маршрут, – с неохотой признал Маслов, – даже слишком. Ты мне лучше объясни, откуда у Генштаба такие карты.

– Не знаю, Алексей Гаврилович, – повторил Рокоссовский, задумчиво ведя карандашом по красной линии.

– Вот то-то и оно. Тут не знаешь, что в соседней деревне творится, а Конев нам миллиметровку шлёт, да не просто – а на неделю вперёд! Ты мне вот объясни, как он может знать, где немцы будут через неделю?

– Шапошников, – поправил комкор, кинув взгляд на рамку, – подписано: Шапошников, Булганин, Тимошенко, Колмогоров.

– Колмогоров? – грустно переспросил Маслов. – Что ещё за полководец? Кто такой, почему не знаю?

– Вот смотри, – сказал Рокоссовский, не обращая на эти слова внимания и склоняясь над картой, – тут ведь не точно сказано, где какие немецкие части будут в такое-то время. Видишь – круги?

– Окружности. Вижу, – согласился ехидный начштаба, – и числа по радиусам.

– Судя по легенде – вероятность того, что в данный момент времени в данной области будут находиться части противника. А теперь следи за карандашом.

Он медленно повёл грубо заточенный грифель от места их нынешнего расположения до конечной точки маршрута – возле какой-то лесной белорусской деревеньки. Маслов нахмурился.

– Ты что хочешь сказать, товарищ генерал?

– А то и хочу, Алексей Гаврилович. Если мы сейчас воспользуемся паузой, подтянем тридцать пятую и сто тридцать первую, а потом пойдём компактной группой… Вот как тебе это, посмотри: почти по всей протяжённости следуем по неплохим рокадам, вероятность наткнуться на немцев всё время минимальная. Если и наткнёмся, то не на передовые, боеготовые части. Их мы затопчем на ходу, а боеготовые они подтянуть уже не успевают. Но самое главное – мы по дороге ещё и успеваем захватить горючее и припасы – вот здесь, здесь и здесь. Как тебе?

Грифель закончил путешествие по карте. Рокоссовский поднял взгляд на Маслова.

– Маршрут-то не просто удачный. Маршрут-то математический.

– Костя, – взвыл начштаба, выходя из себя, – ну что ты несёшь? Что они там могут наматематичить, как? Откуда у Генштаба вообще такие фантазии взялись? Ставка не могла утвердить, не верю.

– Тише, товарищ генерал, тише, – покачал головой Рокоссовский, – при разговоре ты присутствовал, самолёт ночью сам встречал. Приказ из Ставки, сомневаться не приходится. Но ты знаешь, что меня более всего убеждает? Я тебе скажу.

Он помолчал, подбирая верные слова.

– Мы ведь с тобой с первых дней понимаем, что приграничное сражение нами проиграно. Остановить противника можно лишь где-то в глубине. Отвести соединения, дождаться подкреплений, сосредоточить необходимые силы. Я солдат, смерти не боюсь, ты знаешь. Ничего нет проще, чем отдать приказ «стоять насмерть». Привилось у нас такое, некоторые хвастают…

Маслов хмыкнул:

– Надо же учитывать неравенство сил.

– Конечно, – согласился Рокоссовский, – если уж умирать, то с толком. Но если бы в Ставке сомневались в стойкости вверенных нам войск, то отводили б нас в глубину обороны. А в нас не сомневаются, вот что я думаю. Нет, в нас они уверены. И приказ этот – не ошибка, не прихоть Генштаба. Ты посмотри на цифры! Разве нас в Академии учили чему-то подобному?

– Не учили, – неохотно признал начштаба, – я вообще ничего подобного прежде не видал. Это, знаешь, Константин Константинович, это как и не война уже, а вроде шахмат. Только ты теперь всю доску видишь, а не одну свою клетку.

– Вот и я говорю, – сказал комкор, присаживаясь на заменяющий табурет чурбан, – не бывает таких ошибок. Все дело в том, что мы теперь действительно нужнее в Белоруссии. Выходит, что-то там настолько важное теперь, что Ставка готова пожертвовать даже мехкорпусом, понимаешь?

– Корпус… – с досадой откликнулся Маслов. – Что там от корпуса осталось? Рожки да ножки. Какой мы механизированный корпус, когда у нас танков нет?

– Танков обещают подкинуть, – заметил Рокоссовский, – надо только дорогу одолеть. Там сейчас партизанский лагерь разворачивают.

– Куда подкинуть, как? В окружение, через линию фронта?

Константин Константинович посмотрел ему прямо в глаза.

– Ты слышал разговор. Товарищу Сталину я верю.

С таким аргументом спорить было невозможно. Начштаба замолчал. Мало ли, может, там в лесу на консервации пара танковых дивизий ещё с до войны.

Генералы смотрели на карту, на тонкую красную линию, лихим загибом уводящую их на север.

Подумаешь – дорога.

– Ино ещё побредём, – сказал наконец Маслов, светлея ликом.

Глава 17
Доживём до понедельника

– Рентгеном просвечивали тоже, товарищ Сталин. Это именно полимер, пластмасса. Если там, допустим, и есть металлы, то, как говорится, в следовых количествах.

Сталин поднял тонкую пластину, снова посмотрел сквозь неё на лампу. Пластина как пластина. Полупрозрачная. Внутри, если присмотреться, как будто сотканная из плотно спрессованных тончайших волосков. По форме – как половина пачки папирос, разве что потоньше. На ощупь – вроде твёрдого каучука.

Впечатления продукта высокой науки развитой звёздной цивилизации пластина не производила совершенно. Тем не менее было ясно, что требовать от земных учёных немедленно разобраться и воспроизвести инопланетную технологию – бессмысленно. Возможно, по-настоящему совершенное устройство и должно выглядеть… заурядно? Человеческий разум склонен поражаться лишь необычными явлениями; совершенство же естественно, ему нет необходимости блистать, бросаться в глаза. Главное – способность соответствовать поставленным задачам. Если прибор действительно обладает заявленной вычислительной мощью, то внешняя простота и миниатюрность должны расцениваться как достоинство.

«И все мы согласны, что тип измельчал красивой и мощной славянки».

Он покачал головой. Люди – не приборы, не механические винтики. Для людей малый рост достоинством не является. В царской России, в начале двадцатого века сорок процентов призывников впервые в жизни ели мясо в армии. Потому и мельчали «чудо-богатыри»: средний рост солдат русских уступал росту и немецких, и британских, и многих иных солдат. Советская власть сумела просто-напросто накормить Россию.

Теперь осталось советскую власть удержать: не выносит Европа, когда русские сыты.

Иосиф Виссарионович усмехнулся, покрутил в руках инопланетный прибор. С обоих торцов пластины виднелись небольшие углубления в материале, помеченные неяркими разноцветными точками.

– Это для обвязки, товарищ Сталин, – сказал Сифоров, внимательно следивший за манипуляциями.

– Обвязки? – переспросил Иосиф Виссарионович.

– Так точно, товарищ Сталин. Дело в том, что вот эта пластина – ещё не сам приёмопередатчик.

– Да, радиоламп не видно.

– А их тут и нет, – улыбнулся учёный, – прибор действительно электрический, но, как говорится, идея намного любопытнее.

Он поставил пластину на ребро, поближе к свету настольной лампы. Присутствующие, даже Сталин, подались вперёд, словно профессор объяснял материал особенно интересной лабораторной работы.

– Видите, в материале как бы такие ниточки, волоски? Это и есть электрические проводники.

– Такие тонкие? – восхитился Судоплатов.

– Это ещё не тонкие, – кивнул Сифоров, – это силовые: по ним электрический ток распределяется от источника питания. А вот уже электроэнергия питает более тонкие схемы, которые как раз и выполняют преобразования, модуляцию, да что там – вообще всё, что устройство должно делать.

Он посмотрел на Сталина:

– Это одновременно приёмник, передатчик и мощнейший табулятор в одной пластине, понимаете? Лампы никакие дополнительные уже не нужны.

– Зачем табулятор? – спросил Иосиф Виссарионович, откидываясь в кресле.

– Для обработки передаваемой информации, – начал перечислять учёный, – распознавания голосовых команд, допустим, кодирования сигнала… да, перехватить невозможно: сигнал автоматически кодируется.

Судоплатов посмотрел на Берию: поверить в подобное было сложно. Лаврентий Палыч кивнул разведчику – переданную союзниками документацию расшифровывали люди наркома. Работы был ещё непочатый край – слишком различались технологические культуры двух цивилизаций; кроме того, документация явно выглядела неполной – но и то, что уже успели перевести, производило впечатление чуда. Взять хоть эти сверхтонкие проводники…

– А изоляция как же? – спросил Судоплатов. – Есть проводники – должна быть изоляция.

– Материал пластины служит одновременно и проводником, и диэлектриком, – с дидактическим восторгом объяснил Сифоров, – и внутри все составляющие схем сформированы таким же образом.

Присутствующие помолчали, осмысляя.

– Диалектически вполне разумно, – признал наконец Сталин, – но как конкретно достигается такой результат? Они наращивают пластину слой за слоем?

Учёный помотал головой.

– Никак нет, товарищ Сталин. Они пластины печатают.

Он на мгновение затих, наслаждаясь эффектом, но Берия кашлянул, и театральную паузу пришлось прервать.

– Они берут практически любой источник углеводорода – нефть, спирт… да хоть дерево – и помещают в особую формовочную машину. Да, добавляют кое-какие компоненты, но это надо уже, как говорится, нашим химикам вопрос ставить.

Сталин кивнул, делая пометку в ежедневнике.

– Продолжайте.

– Да-да. Так вот, из этого сырья формируется пластическая масса – термопластичный полимер. Такие материалы при нагревании, как говорится, только размягчаются. А термореактивные, наоборот, разрушаются, то есть необратимо.

– Не отвлекайтесь, товарищ Сифоров, – напомнил Берия.

– Да… Значит, этот термопластичный полимер нагревают, прикладывают определённое воздействие – мы пока не разобрались, какое конкретно, – и в материале часть молекул обретают свойство электропроводности, а прочие остаются диэлектриками. Вот, допустим, схема и готова. Около десяти минут.

– И это всё? – с недоверием уточнил Судоплатов.

– Практически. На выходе получается такой большой толстый лист полимера. Его надо разломать по линиям.

– Каким линиям?

– Как в шоколаде, который в плитках, – Сифоров показал ладонями, – совсем просто. Что любопытно, сами союзники эту технологию передовой не считают. Так, мол, массовое производство, почти одноразовое.

– Они готовы в больших количествах поставлять, товарищ Сталин, – подтвердил Лаврентий Палыч, – и не только с приёмопередающими функциями. В обмен на исходное сырьё.

– Это будет неудобно, – заметил Иосиф Виссарионович, – гораздо удобнее будет разместить печатный станок у нас. Чтобы снизить нагрузку на транспортные челноки.

Он черкнул ещё пару строк и снова обратился к учёному:

– Вот этот экземпляр получен из такого… шоколада?

– Точно так, товарищ Сталин. Мы только немного края пластины отшлифовали, согласно документации.

– И как устройство работает?

– А! – сказал профессор. – Чтоб оно могло работать, ему нужно, во-первых, электрическое питание – вот тут, снизу… ну, верх, низ – мы с Петром Сергеичем условно так называем… да, и, во-вторых, антенна. И вот сюда акустический агрегат – динамическую головку и микрофон, допустим.

Сифоров увлечённо почесал кончик любопытного носа. Глаза горели, редеющие волосы на темечке растрепались.

«Человек на своём месте», – подумал Берия, переглядываясь со Сталиным. Такого не запугать никакими чудесами – у него в голове не уложится, чтоб во всём свете нашлось хоть что-нибудь, что он не сумел бы разобрать, понять, повторить и улучшить. Только позавчера «Титан» доставил экземпляры инопланетных радиостанций – а сегодня Сифоров уже выкладывает из портфеля на стол опытный образец этой самой обвязки.

– Вот, – сказал Сифоров, – обвязка. Опытный образец. Акустику мы взяли от танкистского шлема.

– Что за материал? – спросил Иосиф Виссарионович, рассматривая небольшую грубоватую коробочку.

– Бакелит, товарищ Сталин. Мы мудрить не стали, взяли от телефонного аппарата панель. Но это не принципиально: можно хоть газетой обмотать – пластина ни влаги, ни ударов не боится.

– Ударов боится, – заметил Судоплатов, – и огня. И револьверную пулю тоже не выдерживает. И ножом прекрасно режется. И…

– Спасибо, товарищ Судоплатов, – мягко сказал Иосиф Виссарионович, – мы поняли. Газетой обматывать не будем, газеты у нас не для этого предназначены.

– Можно дерево использовать, – предложил профессор, выкладывая ещё тонкую пачку чертежей, – четыре дощечки, а сверху лак для красоты. Металлические контакты можно будет просто прижать, хоть, допустим, на шплинтах. И вот так антенну.

– Антенна?

– Да, причём они разных типов бывают. Для радийной связи достаточно обыкновенного куска проволоки. В полевых условиях можно отрезать пару метров, допустим, телефонного шнура или хоть колючей проволоки, а конец втыкается прямо вот сюда… вот так. Ну, лучше, конечно, чем-нибудь закрепить дополнительно.

Сифоров быстро нашёл нужный лист:

– Вот, мы подсчитали стоимость, если производить на московском трансформаторном – два рубля сорок восемь копеек. Это без учёта источника питания, конечно.

– Вы же говорили, что с питанием проблем не возникнет, – вмешался Берия.

– Так и есть, – уверенно кивнул учёный, – можно подключить обыкновенную динамомашину, вот Пётра Сергеича… товарища Жданова пояснительная записка. Или, допустим, аккумуляторную батарею от авто.

– А как же с напряжением? – заинтересовался Судоплатов. – У динамо напряжение-то нестабильное!

Сифоров небрежно взмахнул рукой:

– Несущественно: пластина сама отбирает, сколько ей нужно, – он на мгновение задумался, – ну, если, конечно, Днепрогэс напрямую не подключать.

– Днепрогэс не подключим, – сухо сказал Сталин, думая о ситуации на Украине. Войска Гота и Клейста рвались к Запорожью, и, несмотря на новые карты, сдерживать их продвижение удавалось с большим трудом и огромной кровью: мало знать расположение вражеских частей – надо иметь возможность эффективно управлять перемещением своих.

Надо насыщать армию средствами связи.

– Вы уверены, что эти пластины безопасны для командного состава? – спросил он.

– Взрываться там нечему, товарищ Сталин, – уверенно ответил Судоплатов, – я бы другой вопрос поставил: как быть, если такие устройства попадут в руки врага?

– Не должны попасть, – поднял взгляд Иосиф Виссарионович. – Ваши предложения?

– Пироболт, – тут же сказал разведчик и, покосившись на Сифорова, пояснил: – Пиропатрон. Вот сюда ставим, а с другой стороны натягиваем струну. И командиру безопасно, и пластина гарантированно уничтожается. При необходимости.

– Дёрни за верёвочку… – задумчиво произнёс Сталин. – С товарищем Сифоровым проработайте этот вопрос.

Он повернулся к Лаврентию Палычу:

– А вы, товарищ Берия, подготовьте предложение по формированию корпуса офицеров связи.

– По тому же принципу, как мы к Рокоссовскому посылали? – уточнил нарком. – Сделаем, товарищ Сталин, людей уже подбираем.

Берия чуть замялся.

– Тут вот ещё какой вопрос, – сказал он наконец, – товарищ Сифоров в последнее время много работал, утомился. Нельзя ли предоставить двухчасовой отпуск? Перекусить, отдохнуть на природе.

– Отчего же нельзя, – произнёс Иосиф Виссарионович, неторопливо поднимаясь из-за стола. – На даче у меня вас устроит, товарищ Сифоров?

* * *

– Ничего себе… дача, – ошарашенно пробормотал Коля.

Легионер покосился на него с простодушной солдатской иронией.

– Это только половина, верхние ярусы придут вторым «Титаном».

– Еще и верхние есть?

– А как же. Всего восемь палуб. Этажей, точнее, это же наземная база.

Ничего подобного Половинкин не видал даже в художественном фильме «Аэроград» режиссёра Довженко. Конечно, восемь этажей – это ещё ерунда, и повыше домики встречали. Воображение потрясало совсем другое: сам способ строительства.

О «культуре производства» в довоенных газетах писали, прямо скажем, часто: страна ударно индустриализовалась, из сонного сельского безвременья решительно шагала в грохочущий современный мир. Инженерные кадры переставали быть штучным товаром, всевозможные добровольные общества пропагандировали достижения науки и техники, школы фабрично-заводского ученичества массово подтягивали образовательный уровень пролетариата. Читать-писать-то понятно, а вот, казалось бы, ну зачем работяге классическая музыка или какой-нибудь там глупый балет?.. Не всякий вдруг и ответит, а Коля знал точно: не для экономики, не для выгоды – для всемирной душевной красоты. Хотелось Половинкину жить так, чтоб с любым встречным дворником можно было обсудить, например, новый роман товарища писателя Александра Беляева – в недавнем интервью фантаст рассказывал, что пишет книгу про человека, умеющего летать без всяких дополнительных приборов.

Хотя, конечно, без приборов тоже не обойтись: голыми руками много не навоюешь. А война – она не в июне началась. Много раньше.

– «Войну выиграл учитель, – часто цитировал Бисмарка дед, – учись, Никола, учись со всей дури».

Коля учился.

Вся страна училась.

Учебники и тетради превращались в оружие, школьные парты – в стрелковые ячейки. Может, вслух не очень-то об этом говорили, а понимали все: в старом мире народу России места уже не осталось. Не прощает старый мир крылатых. Так что, товарищи, либо помирать, либо улетать – либо новый мир строить.

Помирать Коля точно не собирался – и стране своей ни за что не позволил бы, – потому и выбрал службу в органах государственной безопасности. Теперь он рассматривал план возводимой в белорусском лесу мобильной базы и думал, что архитектор – тоже очень интересная и важная профессия.

– А почему котлован такой маленький? – спросил он капитана, указывая на суетящихся внизу роботов. – Судя по плану, тут таких башен ещё пять и в середине пушки какие-то.

– Это не башня, это сегмент, – рассеянно отозвался Окто, что-то вычитывая в своём планшете, – и котлован под фундамент. На подземном ярусе будут стоять генераторы и прочая инфраструктура.

«Инфраструктура», кивнул Коля, надо запомнить слово.

– Я-то думал, ваша база – это лагерь такой, – сказал он, – ну, там, палатки какие-нибудь, умывальня, отхожее место… А тут целая крепость, считай – городок.

– Нет, стандартная база, на «Палаче» таких ещё две. Но это нам повезло, что «Титаны» есть – за два рейса весь комплект можно сбросить. Вот на обычных ИЗР транспортники меньше, каждый сегмент приходится отдельно таскать.

– «ИЗР»? – спросил Коля. За последнее время серьга-толмач стала работать гораздо лучше, наверное, тоже обучалась. Если раньше о значении многих инопланетных слов приходилось догадываться по смыслу всего разговора или переспрашивать, то теперь таких затруднений становилось всё меньше.

Серьга вообще работала интересно: она не то что именно говорила за собеседника, а как бы нашёптывала в ухо перевод отдельных слов и выражений. Из этих ненавязчиво шелестящих кусочков в голове Коли словно сама собой складывалась вполне связная речь. Теперь Половинкин начинал гораздо тоньше и точнее понимать союзников, хотя иногда ему казалось, что говорить они стали как-то совсем обыденно, строить фразы слишком по-земному. А вчера вышло и вовсе забавно: когда красноармейцы Федотов и Бибиков уронили на ногу красноармейцу Искембаеву инопланетную автоматическую пушку, серьга перевела на русский почти все претензии, которые высказал киргиз. Коля даже слегка покраснел, но образы на всякий случай запомнил.

Он вообще старался понемногу вставлять в свою речь новые слова. Вот и теперь странно звучащее «ИЗР» лейтенант повторил точно так, как произнёс его десантник.

– Имперский Звёздный Разрушитель, – пояснил Окто, – тоже линкор очень мощный, но, конечно, не «Палач».

Капитан вздохнул, утирая пот со лба. Солнце жарило будь здоров.

– У Лорда Вейдера вообще всегда все самое лучшее. Это сейчас нам не повезло, но от случайностей никто не застрахован. Зато база на борту нашлась, с базой мы здесь хоть Крата остановим.

Десантник постучал пяткой по поверхности башни… сегмента, напомнил себе Коля. Он осторожно заглянул за металлический поручень. Пятиэтажный дом, не меньше.

Половинкин вспомнил, как этот сегмент собирали из готовых частей, выгруженных исполинским неуклюжим грузовым челноком. Два тяжёлых, колёсных, совсем не похожих на изящного Прокси робота быстро разложили какие-то металлические панели, тросы, балки, цапфы и кучу других деталей в сложном, но явно осмысленном порядке. Роботов осталось мало, поэтому работают они медленно – так пояснил Окто. Самому-то Коле казалось, что быстрее, прямо скажем, вроде как и вообразить невозможно.

Челнок разгрузился, басовито чихнул двигателем и почти сразу ушёл в небо. Роботы собрали из балок высокие колонны, хитро прошнуровали тросами панели и цапфы, разъехались в разные стороны и потянули за концы – бабах! Детали головоломки съехались на многоэтажной высоте, с оглушительным звонким гулом схлопнулись друг с другом и превратились в тот самый сегмент, на крыше которого сейчас стоял Коля.

Если отвлечься от масштаба, весь процесс строительства до ужаса напоминал сборку бумажных моделей, чертежи которых печатались в журнале «Техника – молодёжи». Казалось, ткни пальцем – и наклонные стены здания сомнутся, стыки разъедутся.

– Стыки потом заварим, конечно, – сказал Окто, – сейчас не до этого.

– А разбирать как? – спросил Половинкин.

– Зачем разбирать? – удивился капитан. – Это же обычный дюрапласт, никакой ценности не представляет. В крайнем случае взорвём после эвакуации.

– «Тень» тоже взорвать собирались.

– Ты что, лейтенант! – возмущённо присвистнул Окто. – «Тень» надо сберечь любой ценой, ради неё вся наземная операция и затеяна. Это тебе не жестяная штамповка, – он снова топнул ногой по крыше сегмента.

– И что, – спросил Коля, – всю крепость роботы вот так же соберут?

Капитан поморщился.

– Если бы, – неохотно признал он, – только сегменты, что попроще. Как до общего каркаса и башни дело дойдёт – всё равно придётся инженерам руководить. Или техникам. Ничего сложного, в принципе, просто дроиды всё же не настолько умные. А, ну и генераторы запустить без техников не получится, конечно.

– Освещение? – понимающе кивнул Половинкин.

– Освещение, гиперсвязь, механика ангаров, СИД-аппараты… Турели, конечно.

– А разве турели не автономно работают?

Окто рассмеялся.

– Да ну, разве это турели. Вот когда башню соберём, увидишь настоящую ПВО – на сто километров ни один тикьяр не взлетит. А наши автономки – это так, игрушки.

– Что ж ты их поставил на зенит?

– Так нет больше ничего, – простодушно объяснил десантник, – от высотной авиации не поможет, а штурмовики ваши отогнать сумеет. И то, были б современные версии… Плазменники быстро деградируют.

– Это как? – спросил любопытный Коля, делая очередную зарубку в памяти.

– Ну, я ж солдат, не техник. В общем, это не энергетическое оружие, а плазменное, поражающий фактор – материальный объект, плазмоид.

– А почему высоко-то не добивает? Плазма падает?

– Плазма – не падает, – назидательно ответил Окто, – особенно в последних версиях. Просто летает медленно и низко. Не инженер я – тонкостей технологии не знаю. Обычный пользователь.

– А если… – начал было Половинкин, проникаясь робкой надеждой внести свой вклад в труд сообщества оружейников, но тут снизу закричали:

– Лейтенант! Сала хочешь? Кончай работу, эй, лейтенант!

Коля с Окто синхронно перегнулись через поручень.

Внизу, задрав головы, стояли нахальный майор Мясников и лётчица Юно с коричневым бумажным пакетом. Девушка помахала рукой и, кажется, улыбнулась. Мясников весело закричал:

– Давай сюдой, лейтенант! То есть сюда давай.

– Ага, – сказал легионер, – наконец-то.

Он перекинул ногу через балку и ухватился за трос.

– Первое время продержимся относительно легко, – доверительно сообщил десантник, просовывая пальцы другой руки в металлическую рукоятку закреплённого на тросе карабина. Коля внимательно следил за его действиями, – Владыка Сталин ещё пехоты подкинет, скоро танки высадим. Авиация нам пока вообще не страшна.

Ещё бы, решил Половинкин, тут эта самая плазма кругом – погорит у Гитлера вся авиация, за милую душу.

– Будем жить! – сказал Окто, кузнечиком спрыгивая с крыши, и пронёсся по тросу, весело дрыгая ногами. Коля проследил за его полётом взглядом и упёрся глазами в Юно.

«Советский человек ничего не боится», – подумал Половинкин, нащупывая второй карабин.

Никакого нет смысла жить, если даже не пытаешься научиться летать.