Текст книги "Красный падаван"

На трибуне генерал Власик что-то горячо доказывал Сталину. Иосиф Виссарионович морщился и отмахивался рукой, не сводя глаз с собора.

Какой-то не по-военному упитанный человечек, оглядываясь и подпрыгивая на каждом шагу, словно некое тревожное предчувствие очень сильно напугало его, быстро пробирался подальше от Мавзолея.

Гул нарастал и теперь исполнился уже такой несомненной силы, что тысячи собравшихся на площади воинов вскорости не могли бы сдерживать нервное напряжение. Когда давление достигло предельной точки, ожидаемо и, тем не менее, неожиданно для всех с Васильевского спуска вывернулся крайне непривычно выглядящий биплан – с гнутыми крыльями, расположенными не горизонтально, но вертикально.

Странный самолёт за доли секунды преодолел последние метры до площадки перед Мавзолеем, резко затормозил в воздухе и столь же резко снизился. Видимо, пилот не вполне справился с управлением, потому что у самой земли машину чуть повело и одна из плоскостей зацепила брусчатку. Яркий сноп искр пронёсся вслед за крошащейся о камень кромкой крыла.

Самолёт развернуло боком и понесло на упитанного человечка. Вереща и подпрыгивая, тот попытался убежать от взбесившейся машины, но было поздно: тяжёлый аппарат нагнал человечка, запнулся о выступающий среди прочих булыжник мостовой и, теряя остатки скорости, медленно завалился на бок.

Изогнутое крыло нижним сегментом навалилось на человечка.

Послышался визг.

Послышался хруст.

Послышался аппетитный влажный всхлип.

Машина, как будто сошедшая со страниц фантастического романа, пару раз качнулась на крыле, надёжно утрамбовывая остатки упитанного человечка, и, словно выполнив некую обязательную для всякого фантастического персонажа задачу, грузно опрокинулась в исходное положение.

В толпе за ограждением охнула некогда глупая, а теперь поумневшая и осунувшаяся девушка Зинаида. Машинально схватилась было за висевшую на боку санитарную сумку, да тут же убрала руку: перебинтовывать и поливать карболкой было уже некого.

– Товарищ Сталин, – срывающимся голосом возвестил Лаврентий Палыч, – раздавлен член военного совета Хрущёв.

– Бывает, – сказал Сталин. – Пойдём-ка, Лаврентий, осмотрим самолёт.

Дверь бомболюка заклинило, и Коле пришлось высаживать её ногами. Меч Старкиллера решили на площади лишний раз не демонстрировать: мало ли, вдруг иностранные репортёры кругом, да и вообще.

Он вывалился за борт и осмотрелся. Иностранных репортёров не наблюдалось. Со всех сторон на него уставились тысячи сердитых красноармейских глаз, а чуть поодаль даже стояло несколько танков, поэтому Коля на всякий случай громко сказал в отсек:

– Выходите, товарищи, здесь все свои, советские!

Рана на лбу опять открылась, но кровила совсем слабо – наверное, рано или поздно даже крови надоедает вытекать без толку. Коля собрал прямо с мостовой немного тонкого снега и с наслаждением провёл ладонью по лицу.

– Половинкин, включи голову! – донеслось из люка. – Помогай давай!

Он помог выбраться Гхмертишвили, потом протянул руки Юно. Старкиллер, конечно, спрыгнул сам.

– Принимай, – сказал Мясников, и через край люка перевалились завёрнутые в портьеру ноги Гитлера.

Коля со Старкиллером подхватили неожиданно тяжёлый свёрток, начали было опускать аккуратно, но затем посмотрели друг на друга, обменялись понимающими улыбками и не сговариваясь разжали руки.

– А чего это он у вас опять скулит? – спросил Мясников, спрыгивая на землю, но увидал подходящую к самолёту группу людей и мгновенно подобрался:

– Отделение, становись! Р-равняйсь! Смирно! Равнение на Верховного главнокомандующего! Товарищ Верховный главнокомандующий! Особая сводная группа Ставки…

– Вольно, – сказал Сталин, отдавая честь и протягивая руку.

– Вольно, – продублировал команду майор, – командир группы майор государственной безопасности Мясников.

– Тот самый, – из-за плеча Сталина негромко сказал Берия.

Иосиф Виссарионович усмехнулся в усы.

– Докладывайте, товарищ тот самый Мясников. И без формализма, а то мы тут окончательно замёрзнем.

– Докладываю, – не моргнув глазом доложил тот самый Мясников. – Ваше приказание выполнено. Осуществлено проникновение в логово фашистского зверя, освобождён представитель союзников – одна, захвачено в плен фашистов – один, убито фашистов – десятка два, товарищ Сталин, забросано гранатами фашистов – много, целый актовый зал.

– На здании берлинской Рейхсканцелярии в честь праздника Седьмого ноября установлен красный флаг, – раздался с другой стороны их коротенькой шеренги негромкий весёлый голос.

– Старший лейтенант Гхмертишвили, – без малейшей запинки произнося фамилию грузина, отрапортовал Мясников.

– Гхмертишвили?.. – удивлённо переспросил Сталин, всем корпусом поворачиваясь на голос. Лаврентий Палыч возмущённо поперхнулся. – «Гхмерти»?! Ах ты засранец!

Коля смотрел на смеющегося Гхмертишвили, смеющегося товарища Сталина и смеющегося товарища Берию – и сам смеялся, хотя не очень-то понимал происходящее.

– Ах ты засранец, – снова повторил Сталин, – неужто вправду флаг установил?

– Мы с товарищем Кожедубом, – указал Гхмертишвили на лётчика, который наконец выбрался из кабины и теперь осторожно переминался на холоде, – это его идея.

– Всё равно наших ждали, – неловко сказал смущённый Кожедуб, во все глаза разглядывая Иосифа Виссарионовича, – чего время терять. Мы установку флага сняли на камеру – и фото, и кино тоже. Двадцать минут примерно, только тут не плёнка, а как бы само снимает, без плёнки…

– А это что у вас? – подозрительно спросил Берия, указывая на скулящую портьеру.

– Это? – безмятежно уточнил Коля. – А, это. Это Гитлер.

– Вы что же, и пса с собой в Берлин таскали? – опешил нарком.

– Товарищ Половинкин, размотать штору, – с тщательно скрываемой, но абсолютной, безмерной и беспредельной гордостью скомандовал Мясников. – Вот наш Гитлер!

Над многотысячной, слегка заволновавшейся было площадью снова повисло изумлённое молчание.

– Ай да Коля, – сказал наконец Иосиф Виссарионович, сверху вниз рассматривая скорчившегося на заснеженной брусчатке бывшего фюрера.

Из бомболюка послышалось деликатное покашливание.

– Товарищ Верховный главнокомандующий, – тут же сказал Мясников, – у нас там ещё представитель союзников. Он на всякий случай форму снял, а вот тёплой одежды нет…

Пару минут спустя герои дня шагали к Спасской башне.

– Да, – неожиданно сказала Юно, необыкновенно воодушевлённым взглядом рассматривая Владыку Сталина, – да.

– Теперь понимаешь? – спросил милый грязеед.

– Теперь понимаешь! – по-русски ответила девушка.

Коля с наслаждением отхлебнул обжигающе горячего чая и взял ещё одну мягкую французскую булку. Немудрёное угощение казалось неправдоподобно роскошным. На другом конце праздничного стола франтоватый профессор Жданов доказывал незнакомому тоже какому-то профессору, что мощный толчок подъёму сельского хозяйства даст именно широкая электрификация южных губерний. Судоплатов, хитро гыкая, рассказывал смеющемуся Поскрёбышеву о каких-то украинских философах-попрошайках.

Коля потрогал свежую повязку на голове, повернулся к Иосифу Виссарионовичу и всё-таки осмелился спросить о том, что терзало его последнюю пару часов:

– Товарищ Сталин… а что теперь?

– Поясните вопрос, товарищ Половинкин, – усмехнулся Иосиф Виссарионович. У Коли сложилось чёткое впечатление, что товарищ Сталин понял-то его вопрос даже несколько точнее, чем сам он, Коля, в состоянии этот вопрос сформулировать.

Тем не менее он всё-таки попытался:

– Ну, что будет дальше? Неужели это всё – войне конец?

Иосиф Виссарионович поднял на юношу жёлтые очень спокойные глаза и прищурился.

– Ничего ещё не кончилось, Николай. Самое интересное впереди. Самое интересное – всегда впереди. Запомни, запомни накрепко:

НИЧЕГО ЕЩЁ НЕ КОНЧИЛОСЬ!