Текст книги "Земля счастья"

Он организовал несколько коммерческих компаний, которые позволили Сейрану стать одним из самых значительных предпринимателей в Сангерыме. В частности, была организована транспортная компания, которая быстро стала основной на острове, а антимонопольная служба, получив щедрые пожертвования, никак не могла найти в этом каких-либо нарушений, что позволяло Сейрану устанавливать какие угодно цены.

Кроме того, был создана телевизионная компания, которая быстро стала главным рупором валарской пропаганды, и орудием восхваления лидеров народа, третьим из которых быстро стал считаться сам Сейран.

Постепенно он стал прибирать к рукам весь более-менее крупный бизнес мангерымских валар, и все основные потоки шли через подконтрольные ему фирмы. Сейран стал играть роль такого кошелька не только для верхушки народа, но и Центрального банка для всех соотечественников.

Несколько раз он встречался с Владимировым, чтобы разрулить какие-то непонятки со строительством и инфраструктурой отдаленных поселков, в которых в основном жили валары, и всегда приходили к компромиссу.

Мангерым Сейран не считал своим домом. Половину жизни он пробыл в Столице, там обосновался, а свой бизнес на острове считал, как вахтенную работу, где зарабатываешь деньг,и и потом едешь домой их тратить.

Наконец, Сейран сосредоточил в своих руках такие финансовые мощности, что мог с легкостью сделать политическую карьеру в Бабуине, однако не слишком любил общественную жизнь. Быть скромным кошельком валар, одновременно главным бухгалтером и финансовым директором – вот это было дело ему по вкусу.

Изрядную прибыль он смог получить со своей компании городских перевозок. Дело даже не в том, что Сейран своим демпингом разорил всех конкурентов, и смог стать единственным крупным игроком в этой сфере. Данная деятельность идеально подходила для отмывания денег.

Например, есть большая сумма наличности, которую надо как-то легализовать. Можно, конечно, просто так принести в банк, и положить на счет, но даже по меркам полного беззакония Бабуины это было совершенной наглостью, которую надо демонстративно и под камеру наказать.

Каждому водителю маршрутки давалась стопка денег, которую он возвращал в конце рабочего дня как выручку. Условно, за день он перевез тысячу человек, а по билетам – десять тысяч. Никто же не будет проверять, целый день ездить на маршрутке и считать пассажиров. А если маршруток десятки и сотни? Так никаких проверяющих не хватит. И деньги возвращаются в кассу чистыми и законными, как слеза младенцы или даже еще чище.

Конечно, на налогах и прочем терялся малая доля, но это уже так называемые транзакционные издержки, и никогда не превышали десяти процентов. Сейран и прочие были готовы на такие несущественные потери.

Все схемы были отлажены, управляющие на местах были вышколены, и четко выполняли свои функции, и Сейран почти все время проводил в Столице. Да и всем, по большому счету, было все равно на райский, но сонный и неторопливый Мангерым.

Так бы и шло дальше, если бы внезапно не произошло Событие.

Глава 23.

Алексей очнулся, и долго не мог понять, где он находится. Нет, это не заросший западный берег Крыма, где холод был не суровый, но честный, как в Сибири, а коварный, влажный, который пробирает до самых внутренностей, и не дает совершать каких-то действий.

Нет, это не море. Здесь тепло, сухо и темно. Неужели плен, безразлично подумал он, и попытался перевернуться на спину. Все тело резко пронзила ужасная боль, от которой сперло дыхание, и он чуть не закричал на все помещение.

Точно, рана. Он вспомнил. Они вернулись в Севастополь, и сейчас он находится в госпитале.

Спина. Да, его ранили в спину во время того сумасшедшего спасения, которое своей жизнью обеспечил тот солдатик.

Наконец, он смог восстановить дыхание и огляделся. Помещение было даже не палатой, а отдельным маленьким закутком, где раньше, наверное, было хозяйственное помещение. К нему скоро должны прийти доктора. Скажут, когда выписка или сменить повязки.

Интересно, насколько сильно его ранение? Если не двигаться, то боли практически не было. Однако, что его изрядно напугало, это то, что пальцами ног практически не мог двигать. В голову сразу полезли самые черные мысли, однако, Алексей запретил им появляться, и решил дождаться доктора.

Ждать долго не пришлось. Однако, пришел не военврач, как он думал, а Альбина, которая тут же бросилась к нему, и стала покрывать его поцелуями.

– Как ты, милая? Ты здорова? Все нормально?, – попытался он ставлять вопросы между поцелуями.

– Все хорошо, Алеша, все замечательно. Правда, работы было очень много, немцы последний месяц решили всерьез за нас взяться, тяжелые бои были. Очень много убитых и раненых. Но сейчас, кажется, уменьшили натиск. Пытаемся после первой помощи переправлять раненых на материк, но не всегда получается. Вот и тебя хотели…

Он возмутился

– Меня? На материк?! Я тебя не брошу здесь одну! Тут мои товарищи, они сражаются, а я буду отлеживаться в тылу?!

Она мило улыбнулась.

– Я так же примерно и сказала. Но слово было за Сизовым, он сказал, что ты был долго время в тылу врага, и должен после выписки переговорить с особистами. У них, мол, много вопросов к тебе.

Алексей про это не думал, но кивнул.

– Скажи, Альбиночка, – он не знал, как сказать, – как у меня дела? Что со спиной?

Она опустила глаза.

– Ты очень тяжело ранен, Леша. Мышцы, ребра. Позвоночник задет.

Алексей похолодел.

– Это значит…

– Врачи ничего сказать не могут. Они сделали все. Дальше как пойдет – зависит только от тебя. Или сможешь восстановить работоспособность, или…

– Ясно, – сухо закруглил беседу Алексей. Тогда, от меня особого толка нет. Может, переговорить с Зубко сейчас, и я сразу отправлюсь на Кубань? Не хочу занимать место того, кому оно необходимо.

– Ну, зачем ты так говоришь, – она с укоризной посмотрела на него и нежно поцеловала в лоб. Я столько видела за полгода случаев настоящих чудес. Помнишь капитана Еременко?

Алексей неопределенно мотнул головой.

– Так его ранило при бомбардировке летом. Рана наподобие твоей, но гораздо страшнее. И вот, через пару месяцев он уже ходил, а недавно вернулся в строй и сейчас бегает от обстрелов, как мальчик. Вес скинул в госпитале, – он снова прелестно улыбнулась.

– А сколько случаев было, что после подобных ранение человек оказывался парализованным?

Глаза ее потухли.

– Много. Очень много. Но надо же верить в лучшее. Если думать только о плохом, плохое и будет происходить, понимаешь?

Он грустно кивнул и уставился в стену.

– Леша, только не надо делать вид, будто я в чем-то виновата! Ты, кстати, ничего не рассказываешь, где был столько времени! Месяц! Я думала, что ты погиб! Все глаза выплакала!

– И, наверное, начала уже подыскивать нового ухажера, – с какой-то мстительной злобой швырнул он ей. Ничего, теперь можешь не таиться, меня-то можно спасать в утиль, инвалид теперь.

Лицо Альбины окаменело.

– Идиот. К тебе скоро кто-то придет, чтобы сделать укол. Морфий перестает действовать.

И вышла быстрым шагом вон.

Алексею требовалась тишина, чтобы подумать. Морфий. Значит, вот почему, несмотря на тяжелое ранение, он почти не чувствует боль. Наверное, когда лекарство полностью растворится в организме, придет такая мука, какой он никогде не чувствовал.

Интересно, тоже посещали его мысли, а как это ему выделили отдельное помещение. Почему он не лежит со всеми? Наверняка, кто-то похлопотал Только, кто? Капитан-лейтенант или особист? Или Альбина?

Трудно сказать. Он лежал и смотрел на стену, пытаясь представить себе жизнь на гражданке, как инвалида. Ну вот, придете на коляске в Ленинград, и скажет маме: вот и я, я инвалид. Особых наград не заслужил, никаких подвигов не совершил. И теперь моя жизнь окончена, теперь не найти ему хорошей девушки, и не завести семью.

Чем дольше он думал, тем больше падал в пучину отчаяния. Кому он теперь нужен? Почему это случилось именно с ним? Ну, где справедливости?! Единственный выжил после засады отряда, сктолько дней прятался и не попался ни одному предателю и немцу, нашел партизан, дошел до Евпатории, тяжелейший бой там, отход. И когда, казалось, спасение на расстоянии вытянутой руки, случилось ранение. Неужели, это расплата за все везение? Неужели, это возврат долга за то, что выживал там, где не мог по теории вероятностей выжить?

Через пару часов к нему зашла медсестра, проверила бинты и сделала еще один укол.

Алексей хотел спросить ее об Альбине, но так и не решился.

Потом он заснул неглубоким беспокойным сном, нервно просыпаясь каждые несколько минут в страхе, что их окружили немцы и сейчас случится страшная казнь.

Проснулся от какого-то шума. Это пришли проведать его друзья, Архип, Абрам и Дед, с которыми не виделись, казалось, сто лет.

– Ну как ты, герой войны?

Алексей, несмотря на больной во всех отношениях вопрос, так был рад их видеть, что не смог не улыбнуться.

– Да хоть сейчас вскочить и идти бить немцев, а врачи не дают. Говорят, ты сразу им накостыляешь, а надо, чтоб и ребятам награды достались. Вот и не пускают.

– Ну, конечно! Поди, сам делаешь страдальческое лицо, когда приходят врачи, чтобы подольше отдохнуть в госпитале. А когда к тебе заходит такая красавица, – Дед подмигнул остальным, – я бы тоже еще пару месяцев лежал.

– Хватит зубоскалить. Рассказывайте, как дела у вас, пока я сражался за линией фронта.

– Глядите-ка, сражался. Наверное, спал где-то на печи целый месяц!

Но поняв по изменившемуся лицу, что затронули больную тему, быстро повернули разговор.

– Ух, Лешка, – начал Архип, – такое было в последний месяц, жутко рассказывать. Как только ты ушел с отрядом, тут же немец начал большое настпуление. Бомбил артиллерией, самолеты, танки перли вперед. С потерями не считались. Наверное, хотели сделать реванш за поражение под Моской. Бросали такие силы, что даже страшно подумать.

– Да, мы думали, что не удержимся. Флот работал сутками напролет, доставлял пополнение и припасы, и вывозил раненых. Почти никого, кто был с лета в городе, уже не осталось, все новые.

– Но вы молодцы, выстояли.

– Выстояли. Но были, скажу тебе честно, очень близки к поражению.

– Да это и не совсем наша заслуга. Думаю, если бы наши с Кавказа не помогли, нам бы пришла крышка. А штаб молодец, понял, когда мы были на грани, то высадил десант в Керчи, и тот быстро стал продвигаться вперед. Так немцы ослабили нажим на нас, и перебросили часть сил против десанта.

– И где сейчас десант? Далеко от нас? Не деблокирует?

– Трудно пока сказать. Наши пока на востоке Крыма, пытается пробиться, но наступление замедлилось.

– А в городе как обстановка?

– Средне. Не плохо и не хорошо. Что могли – укрепили, понаставили везде зениток, ДОТы улучшили и соединили некоторые ходами. «Крот» расширили. Вернее, не расширили, а обжили некоторые старые коридоры, которые раньше не трогали. Теперь практически полностью наши мастерские снабжают Приморскую армию патронами и снарядами. Вот так работают люди, пока ты отдыхал в лесах.

Алексей улыбнулся.

– То есть, в целом ситуация не ухудшилась с моего ухода.

– Наверное. Слишком большие потери были. Такие, что Ставка больше особо не присылает, ей бойцы нужны на других участках. Но техники, боерпипасов и продовольствия хватает.

– Но если немцы повторят то, что делали недавно, то нам будет очень туго. Очень.

– Да что мы про войну да про войну. Ты-то как себя чувствуешь? Где был столько времени? Мы думали, что все, сгинул наш Алешка.

– Погоди, будет еще время потрепаться. Как там с Ленинградом?

Они переглянулись.

– Вроде, перемен нет. Город в осаде, но держится. Вроде, Севастополя.

– Ничего не говорят, решили там проблему голода?

– Новостей я не слышал, – Дед посмотрел на спутников, и те так же покачали головой, – но слухи ходят тяжелые. Что голод там очень серьезный. Ставка никак не может снять блокаду. Насчет смертей не знаю, слишком далеко это все находится от нас, сведения не доходят.

– Ясно. То есть, ничего не поменялось к лучшему, а за месяц, фактически, стало все только хуже.

– Ты не так смотришь, Лешка, – тихо сказал Абрам. Если город еще держится, значит, это уже хорошая новость. Значит, ленинградцы не сдаются. Сражаются за всех нас. И мы должны сражаться.

– Ну да, конечно, – он устало потер лоб. Ты же там был, в Евпатории. Ты там видел какую-то победу? Упорно биться и побеждать – разные понятия. Сколько мы там людей положили? Сотни. Сколько смогли уничтожить врагов? Не знаю, но сильно меньше. И какой итог? Никакого.

– Хватит тебе. Надо биться всем, что есть. Водой, землей. Думаешь, немцы самые лучшие и умеют все? Как бы ни так! Скоро начнем их бить везде.

– Так, нам надо идти, – засобирался Дед. У нас теперь регулярная вахта на поверхности. Немцы, вроде, не прут, но и людей у нас осталось очень мало, поэтому, приходится за двоих работать. Мы к тебе еще зайдем.

Когда они выходили, Алексей заметил за дверью какого-то пса. Какая-то дворняга. Странно, он подумал, врачи очень жестко следят за тем, чтобы в палату микробы никакие не попали, а тут какой-то пес.

Когда иногда приходила сестра, чтобы сменить повязки или поставить утку, то пес никуда не девался, а все так же добрыми и печальными глазами смотрел внутрь палаты.

Прошло несколько дней. В глубине души Алексей надеялся, что после операции ему вернется контроль над ногами, но постепенно надежда таяла. Больше из знакомых его никто не навестил.

Чтобы как-то отвлечься, он стал свистом подзывать пса, чтобы было хоть с кем-то поговорить. Тот сразу понял, что от него хотят, и стал царапать дверь, чтобы проникнуть внутрь. Через полчаса бесплодных попыток, пес случайно нажал на ручку и дверь открылась.

Алексей молча смотрел. Пес нерешительно стоял, не осмелеваясь войти внутрь. Он ведь знал, что места, где стоит запах крови и спирта, ему строго запрещены.

– Давай, дурачок, иди сюда. Мне уже никакие микробы не страшны.

Пес услышал в голосе одобрение и, низко пригнув голову и помахивая хвостом, чуть ли не прополз в палату и уселся возле кровати.

– Ну, рассказывай, друг. Как ты докатился до жизни такой?

Пес, конечно, все понимал, но ничего сказать не мог. Он повернул голову набок, как бы говоря, что в жизни всякое случается.

– А откуда ты взялся? Ты санитарный, что ли? Да нет. Я тебя тут вижу уже сколько дней, у санитарных псов много работы. А ты лодырь, наверное.

Пес хвостом забил по полу, давая понять, что работать постоянно – не его стезя.

– Как же тебя зовут? Ты такой весь страшный, уши большие, пасть длинная, сам тощий. Наверное, ты самый жалкий пес, которого я когда-то видел. Поэтому, – Алексей торжественно повысил голос, – нарекаю тебя Шерханом!

Пес одобрительно гавкнул, показывая, что ему эта кличка по душе.

– Ну что, Шерхан. Будем вместе выздоравливать? Как там обстановка снаружи?

Пес с тоскующим видом посмотрел на дверь, давай понять, что тут, внутри, лучше.

– Ну, хорошо. Ты сиди тут тихо в уголочке, чтоб тебя не заметили. А то врач придет, будет ругаться и даст тебе под зад.

Кажется, Шерхан понял.

Так пес подселился к человеку.

Первое время врач и сестры очень ругались, что антисанитария и блохи будут, но, наверное, Алексей был на каком-то особом счету, что ему позволялись послабления.

Шерхан все, разумеется, понимал, и был счастлив, что новый хозяин не дает в обиду.

Ноги Алексея так и не возвратили чувствительность, и он потихоньку начинал смиряться со своим положением. Ну, ничего, это же не смерть, сколько людей парализованных живут и радуются жизни. Вон, даже президент Рузвельт – колясочник, но это не помешало ему стать президентом.

Когда Алексей просыпался, то стал замечать, как Шерхан недовольно и даже серито смотрит на его ноги. Что-то ему не нравилось, и он ходил, деловито принюхиваясь.

– Да-да, дурачок. Мы с тобой не побегаем наперегонки.

Шерхан не в последнюю очередь был такой страшный и угловатый еще и потому, что, по всей видимости, был пока подростком, и не окончательно сформировавшееся тело в сочетании со постоянно интересующемися глазами выглядели странно.

Однажды Алексей проснулся, и уже хотел окликнуть своего мохнатого товарища, как увидел, что того нигде нет. Чуть повернувшись, он обнаружил, что Шерхан лежит на его ногах, и пристально немигающе смотрит ему в глаза.

– Слезай давай, дурак!, – рассердился Алексей, – еще ноги мне переломаешь!

Пес медленно и неохотно поднялся и спрыгнул на пол.

– Только этого мне еще не хватало, – ощупывая ноги произнес Алексей, – чтобы перелизованные ноги еще и сломаны были.

Однако, проснувшись на следующий день, ситуация повторилась. Шерхан лежал на ногах с какой-то твердой уверенностью.

– Ах ты скотина, – рассвирепел Алексей, – разве не видишь, что мне нельзя лишний раз тревожить ноги?!

Но пес делал вид, что не понимает, и раз за разом, когда Алексей проспался, и еще не открыал глаза, то уже знал, где находится Шерхан.

Минуло еще несколько дней. В подземелье сильно похолодало, наверное, ударили морозы наверху. Алексей постоянно стучал зубами, и старался укутаться в одеяла с головой. Каково было Шерхану на полу, и подумать трудно.

Наконец, через часы дрожи под одеялом, Алексей заснул. А проснулся от странного чувства: верхняя часть тела замерзла так, как задница новорожденного тюленя, а ногам было тепло.

Здорово, – он подумал, – если теперь к груди и ногам подсоединить термопару, можно вырабатывтаь электричество.

Стоп.

К ногам.

Ногам?!

Ногам тепло?!

Он дернулся, и увидел привычную картину, как лежит на своем любимом месте Шерхан, и пристально смотрит на него.

Сомнений не было. Его ноги снова чувствуют тепло!

Увидев, что хозяин проснулся, Шерхан неторопливо поднялся, и, с чувством собственной важности, спрыгнул вниз.

Алексей не мог поверить своему осязанию. Он быстро размотал ноги, и ему представились бледные худые ступни, которые за время без движения начали атрофироваться.

Но факт остается фактом! Когда лежал Шерхан, он чувствовал тепло, а теперь – холод!

– Ну же, теперь надо попробовать пошевелить пальцами.

Но сколько он ни пытался, ничего не выходило.

Вскрикнв от разочарования, Алексей откинулся обратно, и начал думать. Наверное, только начало все восстанавливаться, и трубется время, чтобы вернуть подвижность нижним конечностям.

Шерхан, увидев, что хозяин принял свою обычную позу, вскочил на кровать, и с самодовольным видом снова улегся на ноги человека.

– Ты…ты меня лечишь, дружок?

Тот гавкнул, что означало: естественно. Ты что, разве этого не понимал?

– Лежи, лежи, Шерханушка. Сколько нужно. Я тебе потом колбасой накормлю, сколько захочешь…Милый ты мой…

Тот презрительно отвернулся с чувством оскорбленного достоинства. Настоящий друг помогает не за награждение!

На следующий день, к своему абсолютному восторгу, Алексей смог пошевелить двумя пальцами на одной ноге. А еще через два дня решился на рискованный эксперимент: спустить ноги на пол, и попробовать сделать один шаг.

Шерхан пристально и придирчиво наблюдал за всеми его действиями и, фатически, выполнял за врачей их работу.

В одно утро Алексей рано проснулся, и долго смотрел в потолок, не решаясь рискнуть. Шерхан уже спрыгнул на пол и слабо махал хвостом, будто подбадривая друга на попытку.

– Ладно-ладно, – проворчал Алексей. Не торопи меня.

Он подтянул свое тело, и перевалил ноги через край. Они уже довольно хорошо чувствовали температуру, но двигались еще очень тяжело, не очень понятно почему, то ли из-за восстанавливающихся нервов, то ли из-за ослабевших мышц. Скорее всего, обе причины.

Он на руках повис, и поставил на пол одну ногу, которая тут же почувствовала весь холод скальной породы. Поставил вторую. Перевернулся, и налег телом на железном изголовье.

– Ну что, друг ты мой лохматый, час истины.

Пес ответил каким-то одобрительным бормотанием.

– Ииии, взяли!..

Ничего.

Ступни так же стояли на полу, и не думая шевелиться.

– Твою мать, а… Еще раз, иииииии, раз!

Он напряг все мышцы, и так крепко сжал зубы, что они чуть не начали крошиться.

Послышался какой-то звук, но он не мог отвлечься и, когда уже малодушно решил сдаться, смог сделать шаг! И на инерции движения еще один!

Потом, обессилевший, повис на изголовье, растратив все свое мужество.

– Ты мой хороший!

Алексей недоуменно поднял глаза.

В дверях стояла Альбина и завороженно смотрела на него. Наверное, видела и его неловкие попытки ходьбы.

– Привет и тебе. Чем обязан?

Она не обратила внимание на его язвительный тон.

– Решила зайти. Все-таки, мы не чужие друг другу люди.

– Спасибо.

– Ой, а что это за псина? Кто ее сюда пустил?

– Эта псина, – холодно ответил Алексей, – мой друг. Его зовут Шерхан, и он очень умный мальчик.

Пес потупил глаза, давай понять, что не так уж прям и хорош, но комплимент очень близок к истине.

– Там чем обязан?

Она подлетела к Алексею и крепко обняла его.

– Дурак. Какой же дурак. Скажи, мужчины все такие, или мне только один такой попался?

Алексей держался из последних сил, чувствуя, что еще немного и стена его холодной отрешенности даст трещину, и как прорвавшая плотину река, его зальет эмоциями.

– Ну не знаю, конечно, выборка из скольки мужчин позволяет тебе сделать такое заявление…

Она страстно поцеловала его в губы.

Ни один мужчина не может выдрежать такого приступа. Алексей не стал исключением.

Чуть позже они сидели рядом и шептались друг с другом. Шерхан благосклонно улегся у их ног, позволяя греться собой, как меховым ковриком.

– Рассказывай, что произошло за эти дни.

– Да что рассказывать. Особо нечего, все по-старому. Немцы укрепились, говорят, на своих позициях и теснят наших к Керчи. Севастополь немного оставили в покое. Раненых не так много, почти всех мы отправили на материк. Заходили к тебе ребята?

– Заходили. Один раз. Говорят, людей сейчас осталось меньше, чем раньше, и им приходится чаще бывать на передовой.

– Да, это так. Фронт остался таким же протяженным, а людей не хватает. Нет им времени навещать тебя. Дай бог, спускают в «Крот», чтобы поспать спокойно.

– Ты тоже на передовой была?

– Нет, – ответила она ровным голосом. У меня были другие дела.

Так никогда до конца жизни Алексей и не узнает, что Альбина все свободные от работы минуты проводила у начальника госпиталя и в штабе Приморской армии, чтобы просить больших начальников отправить его на большую землю, чтобы в тылу им занялись профессора медицины и попытались сделать чудо. Большие начальники сами были бы рады отправить Витовтова из осажденного города, однако, постоянно давали ей уклончивый ответ. А Альбина сама никогда не узнала, что у них была рекомендация Зубко, чтобы Алексея, так неожиданно воскресшего из мертвых, не посылать в тыл на лечение.

– Разные дела были, – повторила она. А ты как? Я видела, ты два шага сделал!

– Да какие там шаги, – криво он усмехнулся. Так, проехал на пузе по подголовнику.

– Не ври мне, я же все видела! Нам надо заниматься!

– Нам?

– Да, тебе и мне. Я буду руководить, а ты – выполнять. Готов?

Через пару дней он смог сам дойти до двери и обратно. Еще через день – выйти в коридор, после чего Алексей сказал, что никогда у него в жизни не было такого тяжелого похода, и лучше он бы еще пошел бы за линию фронта. Альбина сообщила, что еще одна такая неудачная шутка, и ему придется сделать дополнительные приседания.

Шерхан продолжал спать у него в ногах, и благодаря верному другу и заботе любимой девушке, а может, чему-то еще, уже через неделю Алексей мог с палочкой совершать небольшие прогулки по госпиталю.

Каждый такой маршрут Альбина сопровождала восторгом и радостью, будто он совершил пеший переход не вокруг нескольких палат, а по всем материкам и странам.

К нему зачастили врачи. Дело в том, что большого потока раненых с поверхности не было, выздоравживающие постепенно выписывались, и у них образовалось свободное время для исследования любопытных случаев. Как понял Алексей, он был как раз таким. Регулярно к нему в палату приходили какие-то незнакомые доктора в сопровождении начальника госпиталя, и просили его раздеться по пояс. Потому удивленно осматривали спину, щупали мышцы и просили пройтись по палате.

– Молодой человек, в мирное время по вам надо было бы диссертацию написать или какой-то научный труд. Это просто невероятно.

Ему и самому интересно было посмотреть, что же там с его спиной.

Однажды, он позаимствовал два небольших зеркала и попытался рассмотреть свою спину. Даже несмотря на то, что способ был крайне неудачный и трудоемкий, то, что он увидел, поразило его.

Спина Алексея напоминала поле сражение. С одной тсороны была огромная вмятина, фактически полностью все перекосившая. Ниже, на пояснице, образовались какие-то ложбинки вперемешку с горбами, что совершенно пугало. Поперек краснели широкие ровные шрамы, наверное, последствие операций, в которых врачи фактически заново собирали его туловище.

Но, несмотря на все эти ужасы, Алексей не чувствовал, что его тело как-то кардинально изменилось. Он так же ходил прямо, с каждым днем шаги становили все увереннее. Немного беспокоила некая скованность в движениях, но Альбина сказала, что это нормально. Новая кожа затягивает раны, и будет пока дискомфорт. Но чем больше он будет двигаться, и заниматься физическими упражнениями, тем быстрее войдет в норму.

Накануне его выписки, они с Альбиной сидели в обнимку на кровати и вели неспешные беседы.

– Что ж так холодно?

– Даже рядом со мной?, – она хитровато улыбнулась.

– Нет, ну что ты. Рядом с тобой мне даже на Северном полюсе будет не холодно.

– Ладно, выкрутился, не буду обижаться. Пока. Но ты только что прошелся по грани.

– Я знаю, – он комически смахнул пот со лба. Такого риска я не помню с детства, когда незаметно от мамы стащил конфету.

Она рассмелась.

– А что ты хочешь, до сих пор нижние уровни не просохли. Да и до лета вряд ли просохнут.

– От чего просохнут?, – не понял он.

– Ну как. От морской воды.

По его непонимающему виду, Альбина сделала вывод, что Алексей ничего не знает.

– Ах, ну да. Ты отдыхал в санатории и ничего не слышал. Шторм был большой и два нижних уровня затопило.

– Как затопило? «Крот» же довольно выоско находится.

– Ты же знаешь, что, что подземелье перестраивалось много раз. Часть коридоров и ходов завалено, и почти все старые не отмечены на картах. Ну вот, каким-то образом море проникло внутрь. Погибло много припасов, оружия. Командование было готово кого-то расстрелять за диверсию, но так и не смогло найти крайних.

– И что дальше?

– Дальше. Так и не смогли найти, откуда поступает вода. Сам понимаешь, в темных тоннелях, которые заполнены мутной водой и всяким мусором, трудно что-то обнаружить. Обнаружили, что по чуть-чуть вода уходит, и решили подождать, пока там все высохнет. Вот из-за этого в «Кроте» стало так холодно и сыро.

– Вот оно что. А я думал, из-за сильных морозов наверху.

– Лучше бы были морозы. Когда холодно, немец боится высунуть нос на улицу, а наш человек только бодрее идет в атаку.

– Знаешь, если бы я тебя не знал, можно было подумать, это эти слова принадлежат какому-то подростку, у которого руки чешутся пойти на фронт.

Она плотнее прижалась к нему.

– Леш, я тут подумала…

– Ммм?

– Ты не хочешь перебраться на материк?

Он удивления даже закашлялся.

– Что значит «перебраться»? Мы с тобой несем службу и мы в Севастополе. Сейчас не отпуск, чтобы выбирать куда поехать.

– Я говорила со своим начальством и твоими командирами. За многочисленные твои подвиги они готовы подписать все документы.

– Какие подвиги? Мне говорили, что все дела, за которые я берусь, заканчиваются плохо. Ни одного дела не смог удачно завершить.

– То, что ты выжил во всех случаях – уже редкостная удача.

Удача.

Он вдруг вспомнил тот день, когда спасенным им солдат-ромал показывал невероятные карточные фокусы и говорил о чем-то, что он может оценит, а может и нет.

Удача.

Может, он заговорил Алексея на удачу? Ведь если вспомнить все, что было после этого, такого везения хватило бы на белый взвод солдат! И каждый ра, когда ситуация была действительно кртичной, Алексею выпадала какая-то счастливая карта.

Или, может, он неправ? Может, это все совпадения? Магии же не существует в природе. А есть только законы математики, физики и статистики, которыми можно объяснить почти все. А что нельзя объяснить, значит, эту сферу науки пока не исследовали.

Действительно, как человек, который с детства учился обращаться с картами, может повлиять на его поступки? Разве человек не сам творец своей судьбы? Он осознанно совершает поступки и несет полную ответственность за них. И не стоит на кого-то другого или другое сваливать.

– Леш, – она легонько пихнула его локтем. Ты чего задумался?

– Да так, ничего особенного. Альбина, вот скажи, мне нужно твое мнение, – она приосанилась, горделивая и важная, – ты веришь в Судьбу? Вернее, то, что с нами происходит – только дело наших рук или тут что-то еще есть?

– А, – немного разочарованно протянула она. Альбина, наверное, думала, что вопрос будет более приземленный, и касаться лично их. Никогда особо не задумывалась. Да, скорее всего, это только наши поступки. Но на них влияет множество вещей: человеческий долг, самосознание, жизненный опыт.

– Давление социума.

– Давление социума, – согласилась она. Вот меня взять. Конечно, я осталась в Севастополе по собственной воле, я в этом не сомневаюсь. Но что создало мою волю? Из чего она состоит? Часть – из долга, который я должна выполнить. Часть – из понимания того, что я могу помочь людям, так внести свой вклад помощи Родине. Часть – что я должна быть достойной дочерью своего отца. Негоже, когда отец герой, а дочка, взрослая и здоровая, в эвакуации сидит. Ну и часть, конечно, общественное мнение. Что скажут или даже подумают знакомые, друзья, когда узнают, что многие девушки остались помогать армии, а я струсила.

– То есть, – он медленно согнул и разогнул ногу, – если копнуть еще глубже, то ты осталась потому, что это было выгодно тебе. Чтобы не мучал тебя стыд, чтобы лучше относились окружающие. Ты получаешь удовольствие от того, что помогаешь стране в эту трудную годину. Так?

– Наверное. Все мы, люди, даже в малейшешем пытаемся найти себе выгоду. Почему так, Леша?

– Это основа человека. Это главный двигатель развития. Посуди сама. Если бы пещерному человеку не надо было идти добывать мамонта, он бы бродил и смотрел, какие растения скушать. В Раю ведь не может быть прогресса. Еда есть, климат хороший, опасностей нет. Живи в свое удовольствие. А так – он охотник, поел сам, накормил семью. Жена довольна, дети довольны, и он, в итоге, довольный, может завалиться спокойно спать.

– То есть, ничего, по большому счету, не поменялось за прошедшие века?