Текст книги "Земля счастья"

– Так, балаболы, – встал, немного пошатываясь, Абрам. Пора бы нам домой, а то, рассиделись мы тут уже на сколько часов. Скоро искать нас будут, если уже не ищут.

Согласно ворча, остальные последовали его примеру.

– А что с остатками будем делать? Еще почти половина, не выбрасывать же.

– Складываем здесь, под ящик. Потом придем. Дед, как думаешь, крыс тут нет?

– Да откуда же им взяться? Жрать-то нечего тут под землей. Хотя, запах могут учуять и прибежать.

– Хорошо. Заверните тогда в несколько слоев и хорошо спрячьте.

Они двинулись в обратный путь. Они опять наткнулись на какой-то цех, судя по запаху, по производству мин, развернулись, и через несколько минут вышли на правильный путь.

– Так, сынки. Возвращаемся по одному, лучше перед казармой с кем-то поговорить, чтобы нас запомнили. Перегаром особо не дышите, ложитесь спать мордой к стене.

Они разошлись.

Алексей брел, думая над тем, о чем говорили в темноте. С чем-то он соглашался, с чем-то был готов спорить до пены на губах, но в целом мысли были интересные.

Спустившись по лестнице, он оказался в двух переходах от соседнего с казармой патронного цеха, как увидел силуэт, кажется, женский. И она, похоже, плакала.

Когда он уже подходил, чтобы узнать, в чем дело, звук его шагов привел человека в чувство. И оказалось, что это его старая знакомая из Уфы!

– Альбиночка, а почему вы плачите?!, – растерянно спросил Алексей, пытаясь понять что случилось.

– А, это вы, Леша. Ничего, просто хотелось побыть одной. Извините, – она вытерла слезы рукой, – мне пора уже идти.

– Никуда я вас не пущу!, – он преградил дорогу. Пока вы не расскажите, в чем дело.

Она была уже готова перейти на крик, но в последнее мгновенье сдалась и только горько вздохнула.

– Да, надо побыть здесь пару минут, чтобы в госпитале не увидели меня в таком виде.

Она отвернулась, и пока вытирала лицо, Алексей в очередной раз любовался ее тонкой ладной фигуркой, будто некий Пигмалион создал ее, как одеал невинной девичьей красоты.

– Ну что ж, Алексей. Это, кажется, начинает входить в традицию. Вы можете проводить меня до госпиталя.

– С величайшим удовольствием.

И поскольку он знал, что любую проблему, как нарыв, надо вскрыть, решил, чтобы дать ей выговориться.

– И все же, Альбиночка-прекрасная, что же ты делала за тридевять земель от своего царства-госудасртва?

Несмотря на свое настроение, от его шутовско-сказочного тона она улыбнулась.

– Не хотела говорить. Моя подруга, Лена Арбузова, из Киева. Тоже работала в госпитале. Она…, – голос ее прервался, но переждав секунду, продолжила, – она вчера получила ранение. Работала на передовой, эвакуировала раненых в тыл. Прилетел откуда-то снаряд, и разорвался рядом с ней.

Альбина замолчала, плотно поджав губы.

– Ну и что? Она выжила?

– Да. Ее быстро доставили в наш госпиталь, сюда и прооперировали. Ей ампутировали обе руки.

– Ох, – только и выдохнул он. Он старался не заглядывать в госпитали потому, что вид обезображенных людей, перевязанных и страдающих, на всех действовал крайне угнетающе. Это сразу пробуждает в голове мысли о том, что человеческая жизнь на войне не стоит ничего, и вполне вероятно, что и сам окажется на их месте. Но когда это касалось девушек и женщин, которых во время любой войны особо берегли потому, что на них ляжет основная основная работа по приведению в порядок страны после всего безумия, это все казалось особенно неправильным и нелепым.

Женщины.

Ведь они украшение нашей жизни, наша услада и те, от кого зависит продолжение рода.

– Мне очень жаль, – только и смог выдавить из себя. Она выживет?

– Пока трудно сказать, но врачи говорят, что, скорее всего.

– Ее, наверное, отправят на материк, чтобы восстанавливалась. А потом назначат пенсию.

– Наверное, – равнодушно подветрдила Альбина. Потом поглядела в сторону, – она такая красивая, Алексей. Высокая, коса тугая. Кровь с молоком, одним словом. Я по сравнению с ней так, серая мышка. И какая добрая, к ней люди просто тянулись. Она своим одним появлением просто давали силы нашим раненым. Один день в ее смену заменял, наверное, неделю простого выздоровления. И теперь это.

– Альбина, – промямлил Алексей. Они остановились у входа в госпиталь и старались не смотреть друг другу в лицо. Да и что тут можно сказать. Альбина, такова жизнь. Идет война. Это могло случиться, а могло и не случиться. Такова ее судьба, значит.

– Лена рассказывала, – будто не слыша его, – что нет ничего лучше, чем весенний Крещатик. Зеленеют деревья, цветы просыпаются. Пробуждение жизни прямо на глазах. Ходят красивые девушки. И она, самая красивая, там идет, и купается в восхищенных взглядах. Но Лена не тщеславна, нет, она очень скромная и хорошая девушка. И теперь…вот.

– Ну, ничего, выбьем немца из страны, вернется она домой в Киев к семье, и будет налаживать мирную жизнь. И никогда больше в Киеве не будет ни свастики, ни гитлеровских флагов.

– Нет у нее семьи. Погибла вся. В сентябре немцы разбомбили эшелон из эвакуации и там, – голос ее дрогнул. В общем, нет теперь ни мамы с папой, ни двух младших братиков.

Они молчали.

– Мы, девочки, по ночам, когда боев нет, и больные спят, рассказывали друг другу свои мечты. Как война закончится, как замуж выйдем, как будем обустраивать страну и свой дом. Лена говорила, что сама лично будет отмывать Киев от фашисткой грязи, чтобы ее город навсегда забыл, как был под пятой извергов. И вот сегодня…Сегодня ведь я должна была быть на передовой, но попросила ее подменять себя. И я ответственна за то, что с ней стало.

Альбина подняла глаза, в которых снова стояли слезы, на Алексея.

– Как я могу жить с такой ношей теперь? Как она теперь мужа найдет? Кому нужна калека? И это все из-за меня.

Алексей стоял и смотрел в пол, будто сам был в чем-то виноват. Он подумал, что надо воззвать к логике, что это случайность, что будь она на пять метров левее или на минуту позже на позициях, то не пострадала бы, и никто не виноват. Но он просто стоял и смотрел в пол.

В дверях показался пожилой военврач с полуседыми усами, и неодобрительно посмотрел на него.

– Альбина, пойдем быстрее, там новых раненых привезли. Людей не хватает.

Алексей побрел, раздавленный этим событием, к себе. Кое-как добрался до своей койки, и лег наедине со своими мыслями.

Глава 18.

Нариман Мавлюдов был не как все остальные дети мангерымских валар, которых переселили в Пустыню. Нет, у него не было каких-то особенных успехов в школе, он не радовал маму прилежанием, а папу спортивными достижениеями. Нет, ничего этого не было.

То, что позволяло ему немного свысока смотреть на сверстников, а учителям заискивающе ставить ему четверки и пятерки, даже если не сделал уроки, было не материальным ресурсом, а скорее социальным. Папа Наримана был директором единственного в округе гастронома, а мама – секретарем местной ячейки Партии. А что значит быть директором единственного в округе гастронома? В стране, где был тотальный дефицит всего, а немногочисленные качественные вещи распределялись либо среди правящего класса, либо в микроскопических количества завозились в такие магазины, это означало, что только Нариман мог гулять во дворе в модных джинсах и наслаждаться заграничной жувачкой на зависть всем окрестным мальчишкам, а мамы посылали своих дочек подружиться с Наримаником, как к очень завидному будущему жениху. Как ни пытались высшие власти старой Империи сделать социальный строй равным для всех, полностью, конечно, сделать это было невозможно.

Тут же структуры, которые дожны были создавать это равенство, для своего функционирования тут же выписали себе такие блага, которые обычным людям и не снились. Можно ли победить даже в таком строе чувство собственности и стермление к личным благам? Наверное, нет. Это одна из основных мотивирующих целей, стремиться к более сытой и богатой жизни. Перефразируя знаменитый тезис «лень – двигатель прогресса», можно сказать, что не имея перед глазами статусные вещи, наподобие джинсов или жувачки, то и не было бы стимула достигать тех высот лестницы, где эти блага оказываются доступными.

Нариман был еще совсем мальчиком, но ему уже сулили большое будущее. А какое еще будущее может быть, когда высокие чины из самой Столицы отдыхают лично в особняке его отца, а главный миллиционер района – близкий его друг и напарник по альпинизму? Конечно, он еще не вполне понимал, почему ему в школе, и еще нескольким детям больших начальников, позволяется немного больше, почему он живет в отличном доме с газом и горячей водой, в то время, как у большинства других семей есть только мазанка из говна и палок, в котрой установлена печка.

Конечно, маленький Нариманчик еще слишком мал, чтобы искать ответы на подобные экзистенциальные вопросы и решать перекосы плановой экономики на национальных окраинах, но то, что означает быть особенным, он понял еще с пеленок.

Так бы и шло, и стал бы через несколько лет он завидным женихом, по которому сохнут все местные девушки, которые будут стараться забеременеть от Наримана, чтобы заставить жениться, прикоснуться к благам и попробовать первый в жизни ананас, но он закономерно должен был уехал покорять Столицу, поступив в какой-то престижнейший институт, где готовят дипломатов или партийных деятелей, однако все немного пошло не так.

Мангерымские валары, коими являлись родители Наримана, стали как-то внезапно собираться на свою историческую родину, на остров. Сложно сказать, что стало спусковым крючком для этого, скорее всего, общая атмосфера в стране. Когда старая Империя перешла с рельс военного лагеря на путь относительного минимального благополучия, а любые преобразования спускала на тормозах в своих недрах гигантская административная и не всегда понятно устроенная машина, люди вздохнули чуть более свободно потому, что пока оценка и реакция на их какой-то поступок пройдет лабиринт согласований и утверждений, пройдет столько времени, что будет уже не актуально.

И вот, Нариман с родителями переехал в благословенный Мангерым и то, что его отец перевелся на аналогичную должность на острове, и внезапное появление у высокопоставленного чиновника Министерства торговли в Столице двух роскошных черных «Волг» никак, естественно, не связаны.

Здесь, конечно, маленький Нариманчик испытал культурный шок. Вместо затерянного в Пустыне городка, где он считался одним из самых важных детей, здесь была будто совсем другая страна. Нельзя, разумеется, сказать, что отцы всех детей были директорами универмагов, но общий уровень жизни и вообще цивилизации был намного выше, чем на старом месте. Оказалось, что и джинсы здесь носят не так уж мало людей, и пластинки импортные распространены, да и в целом, другие страны располагались близко, в дне пути по морю, что означало, что при любой степени Железного Занавеса так или иначе происходит обмен людьми, товарами и идеями.

В любом случае, семья Наримана, конечно, не бедствовала, но такого яркого положения над остальным населением уже не занимала.

Еще очень был заметен культурный диссонанс с пустыней. Живущие на острове берские, в подавляющей массе составляли грамотное, профессиональное население, которое с ходу могло начать цитировать своих великих поэтов, или посреди улицы заспорить о каком-то томе национального писателя. Нариманчик, к своему шоку и стыду понял, что многих слов, которыми виртуозно оперировали местные мальчишки, он просто не знал, и ему, гордящемуся своей белой косточкой, приходится читать очень много литературы, чтобы его перестали считать кишлачным невеждой.

Шли годы, приближался выпускной, и Наримачник все чаще задумывался о своем будущем. Чем он хотел заниматься, точно не очень представлял. Выросшему в достатке парню, и привыкшему к тому, что родители ни в чем не отказывают, было трудно понять, что деньги и блага не принадлежат ему по умолчанию. Когда приближася выпускной, его как-то позвал в свою комнату на втором этаже в роскошном особняке отец, и торжественно посадил перед собой.

– Нариман, давай определяться с твоим будущим. Как я понимаю, ты не собираешься идти по моим следам и учиться по науке торговле, чтобы потом возглавить какой-то большой магазин?

Тот неуверенно, чтобы не обидеть отца, покачал головой.

– Так я и думал. Смотри, что я предлагаю. Я тебя могу помочь поступить в очень солидный институт в столице, но там все не так просто. Тебе надо получить какую-то профессию, трудовой стаж и отслужить в армии.

Тут Нариманчик испугался не на шутку. Ведь максимальный трудовой стаж, который у него был в жизни, это помочь маме нести сумки с колбасой и вырезкой домой. Любой другой труд, даже прибить в доме гвоздь или починить розетку, вызывал у молодого человека чувство глубокого возмущения и принципиального неприятия. А если еще и армия, это было совсем страшно. Конечно, армию должны были пройти все, если ты не совсем уж хромой или убогий. На тех, кто не был в армии, смотрели как на ущербных, которым была закрыта любая карьера на гражданке. Да, Нариманчик подсознательно понимал, что и ему придется отдать долг Родине, но эта перспектива маячила в далеком будущем и, казалось, что когда наступит это время, ему уже будет все равно.

– Работать?, – срывающимся голосом он спросил отца.

– У нас страна рабочих и крестьян, – строго посмотрев, ответил тот. Каждый должен вносить свою пользу в развитие общества.

– Но я, – Нариманчик посмотрел на свои белые нежные руки, как у маленькой девочки, – я ничего не умею!

– Не умеешь – научат, не хочешь – заставят!, – произнес отец расхожую поговорку, и неврно рассмеялся. Не волнуйся, Нариманчик, пора тебе выходить во взрослую жизнь. Не вечно же ты будешь за нашими спинами прятаться.

Отец ушел, оставив сына наедине с невеселыми мыслями. Он-то как раз рассчитывал прожить так. Мать, влиятельный член партийных органов, отец, который благодаря своей должности мог обеспечиать полное благосостояние семье. Но нет, надо, все-таки, и ему становитсья мужчиной!

После школы он поступил в ПТУ, где формально отучился всего семестр, почти не появлясь на занятиях, а потом поехал в стройотряд, которые возводил новый Центр Молодежи в одном из региональных центров. Там, благодаря связям папы, он тоже не слишком уставал, а приходил к обеду, осматривал кирпичную кладку и заливку бетона, потом долго пил чай с другими начальниками в приятном кабинете, и уезжал по своим делам.

Работа оказалась не такой страшной и ужасной, как ему сперва казалось. Это не так уж и сложно, не прилагая особых усилий найти к чему придраться (а если есть желание, как мы знаем, придраться можно и к столбу) на стройке, наорать на строителей, распекать их по матушке и всем женским предкам до восьмого колега, и, с чувством выполненного долга, на личном автомобили, «Жигулях», конечно, папа сказал, что не надо слишком шиковать, могут не понять, поехать на танцплощадку.

Когда в трудовой книжке был указан необходимый опыт на строительстве, пришло время собираться служить.

Но и тут папа задействовал невидимые нити жуткого административного монстра, в результате которого жители Мангерыма на месяц позже получили женские сапоги, чем они были доставлены на склады, один генерал в Столице, курирующий призыв, разжился импортной бытовой техникой, а Нариманчик отправился служить в иностранную, но союзную державу, прямо в центре которой располагалась столица, разделенная надвое огромным бетонным забором. Он попал в элитную воинскую часть, которая располагалась в самой развитой части мира социального равенства, и занималась наблюдением в огромные бинокли, чем занимаются потенциальные враги.

Служба ему не очень нравилась: вставать рано, построение, прием пищи по расписанию, строевая подготовка. А познакомившись с остальными, Нариманик с удивлением выяснил, что здесь все были детьми очень непростых родителей. У кого-то дипломаты, у кого-то партийные деятели. Были дети писателей, известных художников, военных и даже двух народных артистов, чьи песни Нариман слышал по радио с детства, и даже видел по телевизору.

Со временем, даже к таким временным неудобствам он привык, да и для кругозора было очень полезно посмотреть хоть и дружественную, но чужую страну, их мировоззрение и размеренную жизнь.

Служба в этой разделенной стране считалась очень престижной и выгодной еще и потому, что давала прямой доступ к таким товарам, которых не было в старой Империи.

Как-то однажды, вскоре после начала службы, к нему приехал отец, и переговорив с начальником части, взял увольнительную сыну.

Нариман кушал мороженное, а отец ему преподавал основы плановой дефицитной экономики.

Та воинская часть, как одна из самых элитных, обильно снабжалась всем необходимым. Разнообрачные строительные и отделочные материалы, деликатесы, ГСМ и бытовая техника. Все приходило в огромных количествах, ведь армия в этой стране была витриной и для союзников, и для противников, которые должны были видеть, что силы старой Империи как никогда велики. Доходило до того, что прибывшим эшелонам негде было разгружаться, поскольку склады были полностью забиты, грузы оставлялись под открытым небом, и, постепенно, сгнивали и списывались.

Но отправить докладную записку наверх о том, чтобы снабжение было уменьшено, для любого руководителя в плановой экономике было смерти подобно, потому, что если ты не смог освоить поступающее, то скверный из тебя управленец, и, впоследствии, дадут меньше.

Так и вышло. Пришедшие эшелоны с грузами стали выгружаться на полупустых складах, у местных жителей этой страны появились дешевые стройматериалы, инструменты, промышленная химия и бензин, у начальника части – загородный домик, гараж с пятью машинами, в Мангерыме у родителей Наримана возник еще один небольшой домик, где в подвале в тайнике лежал чемодан с заграничными купюрами, а у него самого него образовалось полно свободного времени для прогулок по средневековым улицам города. Обычно, он старался прибыть на вечернее построение и отбой, но иногда веселье так его затягивало, что ехать в часть совсем не хотелось.

Так незаметно пролетели два года срочной службы, за которые Нариман подрос и заматерел. То, что за это время он ни разу не выезжал на стрельбы или учения, никак не помешало ему гордым дембелем вернуться в родной Мангерым, держа в руках чемодан с яркими наклейками на разных языках.

Дома его встретили как героя. Но едва Нариман опять надумал продолжить свои громкие гулянки, его, как и несколько лет назад, опять пригласил на разговор отец:

– Сын, теперь ты стал мужчиной, и нам надо определяться с твоей карьерой. Ты помнишь наш прошлый разговор в этой комнате?

Нариман кивнул.

– Ты должен поехать в Столицу и поступить в Столичный партийно-исторический институт. Вернее, – отец ухмыльнулся, – ты должен только приехать. Ты уже туда зачислен, я договорился.

Нариману ничего не оставалось, как ни пробыв и месяца дома, снова отправлять в дорогу.

Столица поразила парня размахом и мощью. Ему казалось, что центр Мангерыма значительный и большой город, но по сравнению со Столицей она была, как хомяк по отношению к бегемоту.

Началась его учеба. Для Наримана, не блиставшего в школе особыми успехами, было поначалу довольно боязно учиться, потому, что он знал, насколько суровые точные науки здесь преподают еврейские профессора, однако, все оказалось проще. Научный коммунизм, исторический материализм и основы социализма он понял двоольно быстро, и глубоко проникся ими. Чуть он позже он вступил в члены Партии, и выпустился убежденным сторонником существующего строя с, как не трудно догадаться, дипломом отличника, похвальными грамотами и рекомендациями многих заслуженных людей.

Но и здесь отец позаботился о будущем своего единственного сына. Поскольку в Столице еще довольно эффективно действовали различные особые органы, изрядно снизившие эффективность в глубинке и породнившиеся с криминальными элементами, то решили, что стремительный взлет по карьерной лестнице Наримана может привлечь ненужное внимание, и спровоцировать расследование, что же послужило двигателем этого движения, и Нариман перевелся в Шпротную окраину старой Империи, которая была юридически частью общей страны, а фактически являлась неким буфером между капиталистическим и социалистическим мирами.

Там Нариман стал спервая научным сотрудником архивно-партийного направления, который занимался исследованием истории с социалистических точек зрения, а потом, довольно скоро, и директором этого института. Нельзя сказать, что он был совсем бездарь, отнюдь. Нариман был весьма средних способностей, если брать школьный ранг, то скорее хорошистом, у которого проскакивали тройки. Однако, как показывает история и практика, средними способностями и деньгами в нужном кармане можно добиться гораздо больше, чем только средними способностями.

Через несколько лет Нариман женился на дочери местного Шпротного партийного функционера, и немалые ресурсы обеих семей соединились в их небольшом, но изящно обустроенном домике на берегу красивого холодного моря.

Прошло еще несколько лет. Нариман писал научные труды, в которых диалектически обосновывал, что социалистический строй является высшей стадией развития Человечества, и что восстание Спартака и крестьянская война Емельяна Пугачева была, по сути, первой пробой коммунистической революции, но тут в старой Империи почувствовались какие-то назнакомые ранее веяния. Они напоминали время после смерти Тирана, но казались гораздо сильнее и совершенно деструктивными.

Сперва, Наримана это не очень интересовало. Деньги его родителей и родителей жены позволяли иметь то, о чем и не могли подумать большая часть жителей. Его все устраивало, да и вся жизнь не заставляла особенно суетиться. Он плыл по течению, спокойно собирая блага с ветвей деревьев на берегу, и совершенно не интересовался, откуда они берутся.

Почти все время, когда старая Империя шаталась, Нариман работал в своем институте на берегу моря? и совершенно не хотел участвовать в каких-то прениях сторон, митингах, демонстрациях и прочих формах общественной деятельности, которая не позвоит ему посидеть в любимом кресле на веранде и выпить чашку хорошего молотого кофе.

Но однажды, когда Шпротия сначала боязно, и, как бы в шутку, объявила о своем суверенитете, а потом все более настоячиво повторяла это, к нему в гости из Мангерыма приехал отец, изрядно состаренный годами и хитроумными товарно-обменными операциями.

– Сын, – говорил он. Большие дела делаются. Трудно сказать, чем все закончится, но в Мангерыме у нас сейчас идет активный передел собственности. Границы открываются, и теперь я не могу на дефиците делать деньги для нашей семьи. Тебе следует поехать в столицу. Там скоро будет собираться комитет по вопросу тех народов, которых Тиран несправедливо обидел. Я поднял свои связи, и ты, как уважаемый образованный человек, будешь назначен председателем этой комиссии. Не забывай, что ты не валарин, а мангерымский валарин, а это значит, ты лучше остальных.

– Отец, – несмело ответил подумав Нариман. На что мне сдалась эта Столица? Там все очень, – он замялся, – крутые для меня. Связи в самых верхних эшелонах власти. Да и не хочу я ехать туда, мне и здесь хорошо.

– Сын, – в голосе отца послышались стальные нотки. Я не за себя прошу, а за наш народ. Ты знаешь, каким преследованиям он подверглся за эти десятилетия. Нас осталось очень мало, а образованных и культурных вообще единицы. Пожалуйста, поезжай в столицу, и восстанови историческую справедливость. Ты, например, знаком с Эмилем Мустафаевым?

Он покачал головой.

– Это легенда нашего народа. Кристально честный правозащитник, борец с несправедливостью. Настоящий отец и лидер народа. Однако, для аппаратных дел у него не хватает подготовки, да и семь ходок в тюрьму фактически ставят крест на приглашение его в высокие кабинеты. Сын, я тебя прошу.

В чем именно заключалась эта справедливость Нариман не знал, никаких поражений в правах мангерымские валары не имели, а многие уже вернулись на благословенный остров, однако, послушался отца и поехал спасать свой народ.

Удача улыбается смелым. Как не боялся идти в политику, Нариман внезапно обнаружил, что Столица характеризуется не только большим количеством умных людей, но и низкой их концентрацией, поскольку глупых было еще больше. Оказалось, что в парламенте старой Империи подавляющую часть составляют наивные идиоты, которые призывают всех жить дружно, для чего готовы поступиться всеми государственными интересами.

Когда стало модно ругать все прошлое и предъявлять претензии власти, Нариман смог выбить небольшую программу для того, чтобы те мангерымские валары, кто еще не успел, вернулись на историческую родину. Так он и познакомился с Эмилем Мустафаевым. Не то, чтобы они друг другу очень понравились, но сразу почуяли родственную душу, и договорились о разделении финансовых потоков.

Как и говорил отец, Нариман обнаружил, что среди мангерымских валар образованных людей, которые готовы вести речи и добиваться своих целей, практически не было, поэтому, не было у него и потенциальных конкурентов, который могли составить оппозици.

За то время, когда старая Империя уже не шаталась, а ходила ходуном, из бюджета были выделены огромные средства по этой программе, однако, почему-то, до людей они не дошли. Приезжающие валары оказывались совершенно без помощи, и были вынуждены строить какие-то землянки и шалаши в степи, а чтобы как-то оправдаться, Эмиль и Нариман говорили, что берские как раньше обманывали валар, так и сейчас спят и видят, чтобы их уничтожить, что все вокруг враги, и только им можно верить.

Беда заключалась в том, что из Пустыни приезжали люди, как правило, не очень образованные, которые были готовы поверить любому человека, который объявил бы себя лидером. Наримана особо не знали, он был больше рафинированный подковерный интриган, не способный подняться на броневик, а Эмиль являл собой человеком из народа, простым мужиком, который, как он сам говорил, страдал за правду, и за то, чтобы у мангерымских валар было будущее.

Так, постепенно, и получилось, что все валары закрылись от окружающего мира, стали воспринимать другие народы как врагов, которые постоянно строят планы по уничтожению их, а доверия заслуживает только Эмиль и Нариман. Приезжающие их пустыни боялись всего, и это было понятно. И чем больше этажей составляли особняки лидеров валар, тем ярче звучала риторика лидеров, что все народы – враги, что общаться с иноплеменниками нежелательно, и вообще, они не подотчетным законам старой Империи.

Для Наримана, как и для всех остальных людей, тихая незаметная смерть государства стало огромным потрясением. Он столько лет потратил на то, чтобы доказать разными путями, что существующий строй самый надежный и лучший для людей, а здесь, даже без удара извне, он рухнул.

Мангерым оказался в составе страшной химеры под названием Бабуина. Радикальный Эмиль предлагал воспользоваться тотальной неразберихой и объявить Валарский Мангерым независимым, однако опытный Нариман отговорил. Он был в Столице, и видел, что, несмотря на полную разруху всего, стоящие на острове флот и армия легко смогут собрать несколько батальонов для подавления выстпуления. Отмороженному Эмилю было чем хуже, тем лучше, он жаждал на старости побывать самостоятельным правителем, и даже не хотел учитывать, что на острове доля валар не превышает десяти процентов, в то время, как остальные относились к ним по меньше мере настороженно.

Поскольку его жизнь была уже прочно свзана с Мангерымом, Нариман решил окончательно перебраться туда. Для этого он принял бабуинское гражданство, и переехал из ставшей уже ему родной Столицы. На острове он был вынужден участвовать в собраниях, митингах валар, которые постоянно у всех что-то требовали: у Бабуины, у новой Империи, у властей Мангерыма, и просили у Султании и Светочи.

Нариман был неприятно удивлен, когда ближе к сорока годам в первый раз, наконец, увидел свой народ. Для него, абсолютно нехаризматичного домашнего богатого мальчика, было неожиданно, что его одноплеменники не сильно отличаются от тех жителей Пустыне, среди которых он вырос, а не составляют, как рассказывали родители, высоких голубоглазых светловолосых героев. Вероятно, выродились, думал он. Нариман, конечно, научился выступать на митингах и говорить красивые фразы ни о чем, постоянно кому-то грозить, кому именно каждый человек на митинге решал сам, но не любил этого дела, и старался при случае этого избежать.

Потом они с Эмилем занялись махинацией с землей, которую против всех законов занимали, а потом или отдавали своим приближенным, или продавали. Когда простые люди, живущие по десять лет в землянках начинали задавать вопросы, то Нариман, который к тому времени уже плотно вошел в роль, отрастил бороду, носил круглый год баранью шапку и смешно кривлялся при разговоре, что должно демонстрировать в нем чистейшего валарина, воздевал кулаки к небу и громко проклинал все власти, которые мог только вспомнить за то, что бедному угнетенному народу не возвращают их Родину.

Богатство Эмиля и Наримана росло по экспоненте, а остальных валар, если и оставалось на прежнем уровне, то было неплохо. Как самого опытного аппаратного бойца, Мавлюдова отрядили в парламент Бабуины, где его принимали в разные фракции, чтобы заполочить голоса всех валар, а он, наоборот, использовал противоборствующие силы Бабуины, чтобы выбить себе и соратникам какую-то финансовую программу, землю для расселения или права. Не должен удивлять тот факт, что за несколько лет Нариман поменял несколько партий, каждый раз яростно критиковавший предыдущую, это было в порядке вещей в стране.

Несколько раз он пересекался по бизнес-интересам с мангерымской элитой, в первую очередь, конечно, с Константином Владимировым, с которым, бывало, заключали договора по обмену земельными участками, или чтобы натравить валар на строительный объект конкурента Владимирова. Ведь что может сделать девелопер, когда однажды утром на его стройку прибыли пару сотен валар, которые ругаются, кричат, что это их земля, проклинают и взывают к Богу, и никуда не собираются уезжать, а прибвшие правоохранители только разводят рукаи и ничего не могут сделать? Правильно, или нанять своих бандитов, или сдаться. Но местные группировки прекрасно знали расклады на острове, и не думали даже о наездах на объекты, которыми заинтересовался Владимиров. Так все независимые девелоперы, которые заходили на остров, были вынуждены продавать за бесценок объект строительство, куда вложили во много раз больше денег, председатель местного парламента забирал почти готовый жилой комплекс, а Нариману и Эмилю привозились по дипломату валюты.