Текст книги "Земля счастья"

– И вы дождались?

Алексей запнулся.

– Товарищ майор, мы не дождались. Когда было уже темно, мы услышали немецкие голоса, и так как нас было очень мало, мы решили осуществить отход.

– Осуществить отход, – задумчиво прожевал Зубко. Продолжай.

– Я поджег шнур, но уже шел сильный дождь и его, наверное, залило, поэтому, взырва не было.

Глаза майора округлились, как у филина, и он присел на стул. Потом встал, налил себе чая и долго не поворачивался.

– Давай-ка проясним. Тебе старший отдал приказ дождаться, который ты нарушил. Ты знаешь, что положено на прямое нарушение приказа?

Алексей внезапно почувствовал, что в горле абсолютно пересохло. Он-то и не думал о прошедшем дне с этой точки зрения, а только был горд, что доставил бумаги и вернулся живым из такого приключения.

– Знаю, – еле слышно произнес он.

– Потом, ты, даже не вступая в бой с немцем, только услышав его, бежал, оставив позиции. Так? А если их там всего трое было, и это какие-то заблудившиеся были?

– Товарищ майор, – еле ворочая отяжелевшим языком начал Алексей, чувствуя, что несется в пропасть. Нас было меньше десяти человек, а для атаки сверху укрепления не были предназначены. Нас бы перестреляли просто.

– А ты знаешь, что под Москвой сейчас идут бои, и там вообще часто укреплений нет? В открытых полях идут бои. И там солдаты не бегут при первом приближении врага потому, что укреплений нет. Это называется дезертирство, дружок. Да даже дезертирство бывает разное, бывает, когда врагов намного больше, и ты вынужден отступать геройски, во время боя, чтобы сохранить технику и личный состав. А вы отошли, не сделав ни единого выстрела. Знаешь, что в Красной армии за дезертирство положено?

Не в состоянии вымолвить хотя бы слово, Аоексей кивнул.

– Идем дальше. Тебе товарищ Сизов дал задание взорвать в случае необходимости всю военную технику, пушки, зенитки, снаряды и прочее. И ты этого не сделал?, – майор обескураженно покачал головой.

Алексей, испуганный донельзя, не мог пошевелить ни одной частью тела.

– Тут два момента. Во-первых, лейтенант Сизов – настоящий герой Севастополя, он уже много раз делал такое, за что я бы уже штук десять звезд героя Советского Союза ему дал. Такой, матрос Кошка или даже лучше. Человек, который стоит целого полка. Он тебе дал приказ, довольно простой, а ты его не выполнил.

Алексей молчал.

– И второй. Ты не уничтожил ни вооружения, ни боеприпасы. И теперь они будут использованы против нас, против Севастополя. Если бы более ответственно выполнил приказ, то сохранил бы сотни жизней. А теперь, как пойдешь куда-нибуь, посмотри на окружающих людей и подумай, что они потенциальные покойники из-за тебя.

Алексей завороденно, как кобра перед факиром, смотрел на Зубко.

– А теперь сам подумай. Я насчитал три трибунала для тебя и твоих друзей. Первый – за то, что ослушались приказа старшего. Второй – дезертирство. Третий – что не взорвали к чертям укрепления. И ты знаешь, нет ни одного командира, чтобы подтвердил вообще что-то сказанное тобой.

– Товарищ Кривошеев, – голос Алексея дрогнул, – товарищ Кривошеев куда-то делся в самом начале боя. Я не знаю, что с ним стало. Может быть, ранен.

– Кривошеев, – лицо Зубко омертвело, – геройски сражался на другом участке боя, где своим личным примером поднимал красноармейцев в атаку, пока ты в окопах немецкий ром пил, паскуда. Кривошеев был тяжело ранен, ему ампутировали обе ноги. А ты мне, падла, сейчас что-то вякаешь про дождь и что убежали, едва услышав немцев.

Перед глазами Алексея вспыхнула звезда, и через секунду он обнаружил себя лежащим на полу. Что случилось?

Майор тряс кистью, с ненавистью смотря на него.

– Ну что, скульптор, твою мать, думал, что тебя похвалят, что вернулся? Ты почему меня в прошлый раз не поправил, когда мне не то дело принесли? Посмеяться решил? Дурочку повалять?

Алексей медленно поднялся, ощупывая свои разбитые губы и нос.

– Спектакль такой устроил еще. Я-то думаю, что-то не похож на деревенского дурачка. Майора решил дурачить?

Опять на полу. Что такое? Опять ударил?!

– Знаешь, Алешка, я тебя могу прямо сейчас вывести и пристрелить, как бешеную собаку. Собаку даже больше жалко, она животное и не осознает, что делает. А ты, тварь, все прекрасно осознавал, но слишком ценишь свою поганую жизнь, чтобы геройски встретить врага. Стоит твоя мерзкая шкура тех сотен людей, которые погибнут из-за тебя?!

Снова вспышка и он снова на полу. Что ж такое, он целый день так будет встречаться с полом?!

Но отвечать-то, по сути, было нечего, потому, что, если смотреть с этого ракурса, то все было верно, однако, Алексей попытался.

– Тврищ мйор, – он сплюнул кровь и кусочек зуба, – то, что мы не смогли взорвать укрепления – это чистая случайность. Шел же дождь такой, последную часть пути мы не просто шли в грязи, а натурально плыли. К тому же, мы пренесли документы.

– Документы, – оскалился Зубко, – документы, это всегда хорошо. Прочитать тебе один из документов, что вы принесли? Читаю: «Двадцать буханок хлеба, картофель, два мешка моркови, пять килограммов мяса (свинина), крупы…». Понял, что это? Это документ, в котором написаны продукты для полевой кухни! Да, между прочим, другие говорили, что вы много оружия с собой взяли трофейного. Где оно?

– Оно, – мертвым голосом начал Алексей, уже примерно представляя, куда это завернет майор, – мы его взяли, но было слишком тяжело. А когда немцы начали обстрел, мы часть бросили, а часть оставили у камня, чтобы забрать при свете дня.

– Вот ты знаешь, – обескураженно заметил Зубко, – вот когда я думаю, что ниже ты пасть уже не можешь, ты доказываешь, что я ошибаюсь. То есть, вам было тяжело, и вы бросили на поле боя оружие?! Ты же прекрасно знаешь, что его и боеприпасов в городе катастрофически не хватает. Вредитель ты, Алешка, вредитель. Растрелять тебя, паскуду, надо.

Зубко метнулся к своему столу, и начал что-то лихорадочно писать, наверное, чтобы соблюсти необходимые бюрократические процедуры для растрела.

Алексей сидел, окаменев, и не мог поверить, что так внезапно и глупо закончится его жизнь, к тому же, не от немецкой пули, а от своих, при том, что особой вины он за собой не чувствовал. Наверное, поэтому, он не зафиксировал еле заметный сквозняк своим затылком.

– Привет, Никита Сергеевич!, – внезапно раздался спокойный голос за спиной у Алексея.

От неожиданности он подпрыгунл, но оборачиваться не стал, ситуация и так была слишком напряженная.

Майор поднял голову, раздраженный, что его отвлекают от такого важного дела, но разглядев человек у двери, внезапно улыбнулся, и черты его жестокого лица смягчились.

– Батюшки, Василий Степанович! Какая встреча!

Майор зашел за спину к Алексею, и, судя по звуку, крепко обнял этого Василия Степановича.

– Какими судьбами ты к нам? Из рейда вернулся?

– Куда там…С большой земли привез вам посылочку, сейчас ее разгружают как раз.

Голос человека был абсолютно спокоен, так говорит командир, который уверен в себе настолько, что враги начинают бояться самой этой уверенности.

– И решил сразу ко мне зайти?

– Ну а как же, потом скажешь, что не уважаю наши тайные органы.

Майор захихикал.

– Скажу, скажу.

– А ты чем тут занимаешься, опять шпиона поймал?

– Ты представляешь, – майор, судя по всему, повернулся лицом в сторону Алексея, – вредитель. Ему приказали держать позицию, а в случае чего, взорвать гору трофейной техники. А он, со своими дружками, сбежал, только услышав немцев, и не взорвал ни черта. Вот, думаю, расстрелять его.

– Да, это он маху дал, – спокойный голос заметно погрустнел. А может, не стоит, а? Мы сейчас в такой ситуации, что каждый человек на вес золота идет. Может, условное какое наказание?

В сердце Алексея забрезжила робкая надежда, и он мысленно поблагодарил невидимого человека.

– Ты шутки шутить вздумал? Условно расстрелять? Не уж, такого не бывает.

Сердце Алексея снова рухнуло на дно бездны.

– Да перестань ты. Опять придется кучу бюрократии оформлять, оно тебе надо? Сделай хоть раз решение не в ту, а в эту сторону? Пареньку еще жить и жить, дай шанс искупить ему ошибки кровью.

Майор молчал.

– Так, ладно, я пошел, времени нет, пойду к своему начальству, а то рассердится. Придешь к нам в штаб, спроси Черного, я там где-то буду ошиваться, пока не выгрузятся, и не загрузят в обратный путь.

Судя по звуку, они попрощались, и невидимка вышел.

Из-за спины Алексея появился Зубко, и внимательно посмотрел на него. Потом тяжело вздохнул и отвернулся.

– Смотри, сучонок. Я тебя на этот раз прощаю, но только потому, что за тебя попросил такой человек, подводник. Но все твои геройства у меня записаны, и если хоть пернешь теперь не по уставу, будешь расстрелян мгновенно. Понял?

Алексей кивнул.

– Мало того, за отсрочку приговора мы повысим ставки. Теперь, если я хоть что-то замечу неправильное, то пострадаешь не только ты, но и твои близкие в Ленинграде. Я могу простить тебе все, мало ли, чего случится в бою. Но твое оскорбление меня при первой встрече, когда я ошибся, а ты начал дурака валять, я не прощу. Теперь пшел вон отсюда.

Алексей поднялся, и утеверв лицо, залитое кровью, поковылял к двери.

– Стой!, – скомандовал Зубко, – последнее.

Он обернулся, уже ожидая увидеть наставленный на себя пистолет, и ухмылку майора, что временное помилование было только злой шуткой.

– Теперь ты каждую неделю будешь приходить ко мне и писать, кто что делать у вас. И писать очень подробно, понял? А теперь пшел, пока я не передумал.

Когда он вернулся в казармы, то сослуживцы, конечно, заметили его избитую физиономию, но зная, куда его вызывали, вопросов не задали. Отпустили – и то хорошо.

Как можно было догадаться, большое наступление Севастопольского особого района, закончилась ничем. Конечно, большим его считали только сами блокированные, немцы навряд ли заметили что-то из ряда вон выходящее. Осажденные потеряли большое количество личного состава, техники и откатились на старые рубежи. Конечно, немцы так же понесли некоторые потери, но они всегда могли свободно получить пополнение из Германии, а для окруженного Севастополя восстанавливать силы было крайне тяжело.

Вскоре пала Керчь, и Севастополь остался последним островком советской власти в Крыму. Настроение солдат и матросов постепенно ухудшалось, да это и не удивительно. Раньше все надеялись на то, что с материка подвезут еще сил, и тогда уж с двух плацдармов ударят по немцу, но теперь шансы на выживание крепости оставались минимальные.

Транспорты продолжали связывать Севастополь с материком, но, как рассказывали моряки, с каждым днем это давалось все сложнее. Немцы перебросили по Дунаю подлодки в Черном море, прислали еще авиаэскадрильи, и теперь короткий маршрут из Кубани в Крым не обходился без потерь. Каждый рейс оканчивался тем, что один или более танспортов отправлялись на морское дно, а ведь это не только потеря средства доставки, но и гибель нужных грузов и материалов, не говоря уже о человеческих жертвах.

Но была еще одна проблема, не столько заметная на первый взгляд, но все обостряющаяся. В Севастополе находились десятки тысяч солдат, моряков и гражданских, и любые товары, не относившиеся к военным действиям и раньше без проблем доставляющиеся поездами, теперь оказались в дефиците. Например, всем людям требовалась еда. Разумеется, перед войной, и в первые месяцы были сделаны определенные запасы, но Украину немцы захватили довольно быстро, и связь с основной страной нарушилась. К тому же, никто не предполагал, что Севастополь окажется в тотальной осаде.

Кроме того, все сильнее возникала проблема воды. Бурили скважины, строили легкие трубопроводы, чтобы перенаправить мелкие ручейки в общие цистерны, но все равно ее не хватало. Вышел даже специальный приказ по Приморской армии о том, чтобы экономить воду. Если так дальше пойдет, то помимо пополнений, оружия, боеприпасов и продовольствия, придется танкерами из Новороссийска доставлять еще и воду.

В этой череде плохих новостей была одна не то, что хорошая, но, по крайней мере, лучше остальных. Немцы, кажется, оставили попытки с ходу, как они делали уже много раз, взять город малыми силами, а как вести грамотную серьезную осаду они не то, что разучились, а просто приобрели какую-то генетическую неприязнь и отторжение еще с прошлой Мировой войны.

Как бы там ни было, осажденные получили короткую передышку, которую потратили на усиление своих позиций и развертывание полноценных оружейних производств в городе. Налеты не прекратились, но интенсивность их изрядно снизилась, и самолеты противника теперь просто обозначали свое присутствие, чтобы советские силы не слишком расслаблялись.

В один из дней затишья четверка приятелей, а именно, Алексей, Абрам, Архип и примкнувший к ним Дед, решили совершить небольшой набег на тот склад с продовольствием. Они знали, что начальство отбыло в штаб, поэтому, никто не должен был их заметить. Перед этим хитрый Дед заглянул к ординарцам будто по какому-то делу, и попутно выяснил, что они планируют поспать, и не собираются никуда уходить. Так что, их набег должен быть абсолютно безопасным.

Они пробирались тихо по узвилистым коридорам при свете фонариков, изредка останавливаясь на перекрестках. Вел их Дед, который лучше всего разбирался в этих лабиринтах, но даже он пару сбивался, и им приходилось возвращаться. Один раз они вышли в какой-то коридор, где совсем рядом работал мощный электродвигатель, и слышались голоса людей. Было совершенно не понятно, в какую часть «Крота» они вышли, и был ли это еще «Крот» или уже подвал какого-то другого объекта, поэтому, они быстро ретировались.

Еще раз они прошли мимо какого-то тоннеля или шахты, где слышался поток воды.

– Что это?, – шепотом спросил Абрам.

– Да кто его знает. Может, ливневая канализация. Или, водоотвод какой.

– Ливневая? Так у нас снег уже сколько дней лежит, откуда ливень?

– Ну, тогда снег тает.

– Тает так, что за стеной, – Архип приложил ухо к стене, – водопад?

– Да, странно это все. Какие-то тоннели, какие-то станки работают, там вагонетки шумят, здесь водопад. Ощущение, будто «Крот» – это не весь комплекс, а только его центральная часть, и что происходит, вообще никто не понимает.

– Ладно, пошли вперед.

Наконец, они достигли стены, которую быстро разобрали, и вошли в предбанник, на другом конце которого была дверь.

– Дааа, – обескураженно протянул Алексей. Наши отцы-командиры не бедствуют я погляжу. Пока Севастополь сражается, а нас кормят только кашей, здесь от деликатесов склад ломится.

– Так на то они и командиры, – подмигнул Дед. Они в свое время тоже каши нажрались, теперь достигли таких чинов, что могут себе разные блюда.

– Нет времени болатать. Берите из открытых коробок, из всех по чуть-чуть. Что не съедим, спрячем. Сюда часто нельзя ходить.

Они деловито рассыпались по огромным помещениям, и начали засовывать в карманы консервы, ветчину, сосиски, тушенку и алкоголь. Справившись за пять минут, они убрали за собой, вышли через заднюю дверь, и заложили обратно стену. В крови играл адреналин, как всегда, когда делаешь что-то неправильно, на что у тебя очень мало времени. После чего, отошли в отдаленный закуток, где уже стояла запасливо приготовленная Дедом керосинка.

При тусклом свете они открыли свои богатства и начали пиршество. Еда, темнота, слабая керосинка создавали оущение какой-то умиротворенности, как дети, которые спрятались в ливень под дождь и знали, что тут они в абсолютной безопасности. Лица были смутно различимы, а после нескольких глотков хорошего рома, реальность немного поплыла, и потянуло на душевные разговоры.

– Как думаете, надолго мы тут застряли?

– Ты про «Крот» или Севастополь?

– Я про город.

– Трудно сказать. Понятно, что мы далеко не в центре внимания немцев, им сейчас Москву надо взять и Ленинград.

– Взять?, – удивленно посмотрел Абрам. А я слышал сегодня, что Сталин бежал из Москвы, метро взорвали, чтобы немцам не досталось, а бои идут уже районе, – он нахмурил лоб, – как же там. Что-то птичье. А, Сокол! Вот, у же там идут бои, и немец рвется к Кремлю.

– Врут все, – с досадой плюнул Дед. Если бы бои шли в Москве, уже бы нам сказали!

– Кто сказал? Те, кто на третий день только сообщил населению, что война началась? Эти люди?

– Да даже и возьмут, что с того? Вон Наполеон тоже взял Москву и думал, что победил. А потом бежал, портки теряя.

– Так-то оно так, но есть разница. Наполеон не захватил Россию, он держал только узкую полосу земли от Москвы через Смоленск и дальше на запад. Во всех остальных районах сохранялась наша власть. А теперь совсем не так. Немец занял все территории, Донбасс взял, Украину взял. Столько населения нашего в оккупации.

– Да, плохи дела. Если война долго продлится, то с каждым днем мы будем слабеть, а немцы – крепнуть.

– Это еще почему?

– Ну как. Вся промышленность осталась немцам, весь уголь, ДнепроГЭС, хлебные края тоже. Что осталось под властью Сталина? Нищая Россия, Поволжье, Урал и Сибирь. Людей много, да, но заводов…

– Да, но многое вывезли в экакуацию. Хватит, а потом выбьем фашиста с наших земель.

– Выбьем, я уверен. Только, запасы постепенно заканчиваются. Где, к примеру, нам брать уголь?

– Да пока и не надо. Нефть на Кавказе есть, и скоро выкенем врага из страны.

– Как же так случилось, что столько лет готовились к войне, готовили экономику и людей. А потом оказались, что совсем и не отовы. И враг за три месяца прошел полстраны, и стоит на пороге Москвы?

– Да, тут, конечно, где-то кто-то крупно недоработал.

– И эта недоработка стоила жизни сотням тысяч наших людей. И десятки миллионов оказались в оккупации.

– А как интересно, живется там? Ну, допустим, в Киеве или Минске? Я ничего такого не хочу сказать, но, думаю, там нет явно людоедского строя. Ведь немцам надо, чтобы кто-то на них работал.

– Какой бы оккупант не был добрый, но все равно лучше жить при своей власти.

Алексей задумался и потер подбородок.

– А что такое оккупант? Вот в Средние века, допустим, для простого человека не было такого понятия оккупант. Живет, например, какой-то крестьянин под Парижем. Сначала его хозяином был французкий граф. Потом началась война, земли перешли английскому барону, потом через сражение – бургундскому герцогу. Что для крестьянина поменялось? Кто для него оккупант, если и первый, и второй, и третий взывают одинаковые подати.

– Как кто? Француз – свой, а те два – чужие.

– Это понятно. Но крестьянину-то какое дело, отдавать урожай тому, кто говорит по-французски или по-английски?

– Ты что, хочешь сказать, что тебе все равно, кто будет управлять Россией?

– Нет, я такого не говорил.

– А как же патриотизм?

Абрам фыркнул.

– Патриотизм? Цари наши, кстати, были цистокровные немцы. Так что, в германскую войну мы воевали за немцев против немцев? А сейчас? За коммунистов против фашистов?

– А когда немцы начнут убивать всех, ты так же запоешь?

– Почему это они начнут убивать людей? Французы вон, что при своих президентах жили неплохо, что при Гитлере. Ничего не поменялось, немцы их не изничтожают.

– Тебя послушать, так лучше сдаться, чтобы немцы были хозяевами, а мы слугами.

– А сейчас мы не слуги?, – тихо спросил Абрам. Сейчас у нас нет кандалов? Тебе какая разница, смотрит на тебя начальник, как на гниду и говорит на русском или немецком? Немцы хоть каких-то правил и законов придерживаются, не то, что наши держиморды. Нет, с врагом надо биться всеми силами, поэтому мы и сражаемся. Но после Гражданской прошло двадцать лет. Коммунисты уже могли сделать все, что угодно, управляли целой страной. И где равенство? Где всобщее благосостояние?

– Так разруха какая была после Гражданской! Неужто сам не помнишь?

– Да у нас всегда какие-то отговорки. То неурожай, то голод, то война, то бояре бунтуют, то снова война, то холера, то опять голод. Всегда можно отговорки найти, почему что-то не сделано. Почему у нас всегда какие-то беды в стране?

– Так в других странах так же. Вон, в Германии всегда войны были, постоянно. И голод был, и чума.

– Я не о том. Есть страны, у которых условия гораздо хуже. Взять ту же Швецию. Ресурсов нет, климат холодный, людей мало, а живут неплохо. И не говорят постоянно: мы бедные и несчастные потому, что…У нас до сих пор пашут на лошадке потому, что…А там и тракторы есть, и автомобили частные. Почеиу так?

– Вот ты будто не любишь нашу родину, будто только плохое в ней видишь. Как навозная муха, которая во всем мире видит только дерьмо.

Абрам вздохнул и налил всем еще немного рома.

– Ты не прав. Я самый большой патриот нашей Советской Родины, и хочу, чтобы мы все жили отлично. Я только не могу понять, почему мы живем хуже остальных? Ну, я не беру Африку или какой-то Китай, я про Европу или США. Почему только один этот вопрос сразу в ваших глазах делает меня предателем? Неужели патриот – это тот, кто видит только хорошее в Родине?

– У меня приятель, – подал голос Дед, – жил некоторое время назад в Германии. Когда уже Гитлер пришел к власти. Ну, был специалистом при атташе по торговле, какие-то станки закупали. Не суть. Он был несколько раз на этих фашистских шествиях. Ну, знаете, эти, грандиозные парады, факелы и прочее.

Они синхронно кивнули.

– Так вот, мой приятель – старый коммунист, который еще в девятьсот пятом году на баррикадах был. Такой, знаете, несгибаемый подпольщик, который ни Бога, ни черта не боится, а если понадобится сейчас, будет собирать Сопротивление в городах и лично делать бомбы. Абсолютно далек от любой мистики. Так он рассказывает, что на этих парадах его, стального человека, который был товарищем Ленина, просто прошивала насквоь дрожь. Такая там энергетика. Это красиво. Конечно, идеалогия там в корне не правильная и глупая. Но когда, рассказывает, идут мимо тебя сотни и тысячи молодых девушек, все спортсменки с длинными ногами, в белых атлетических костюмах, белокурые, которые готовятся стать женой и матерью для немецких мужчин и женщин. Знаете, это очень сильно впечатляет. Волей-неволей начинаешь верить в эти рассказы о высшей расе, о чистой крови и что только сильный духом, разумом и телом человек может переродиться в что-то другое, начать новый виток эволюции. Стать тем для современного человека, чем стали мы для человека первобытного. Можно говорить, что угодно, но что-то очень привлекательное в этом всем есть.

– Я не совсем согласен с тобой, – кивнул Алексей, – но понимаю о чем речь. Ведь и у нас не так давно в стране были отдельные признаки фашизма, самые полезные.

– Ух ты, – откликнулся Архип, – а какие?

– Ну, посуди сам. В своей основе фашизм, как он появился в Италии, совсем не то, что мы видим у немцев. Итальянцы в свое время долго думали, почему они объединили страну, а она все никак не становится великой державой. Что не так? Почему держава едина, к чему они шли столько веков, а счастья все нет? А Мировая война, когда слабая Австро-Венгрия, держа в Италии совсем небольшие войска, регулярно громила потомков древних римлян. Где проблема? Обратились к древней истории. И выяснили, что никаких секретов здесь нет, а рецепт успеха стар, как мир. А именно – любовь к Родине, крепкая семья, честный труд, физическое, умственное и моральное развитие. Ведь это основа любого общества, любого государства. Правда, немцы приняли эту идею и довели до абсурда ее, когда сказали, не что их народ должен встретиться к развитию, это все долго и непопулярно, а проще сделать так, чтобы другие народы оказались в подчиненном положении. Это можно сдеать быстро, в течение одной войны и это люди поймут.

– Это все же из Англии пошло, вся гадость мира оттуда. Они же первые заявили, что являются высшей расой, а все остальные народы: ирландцы, негры, индийцы – это низкие касты, слуги. Скот, который и существуют для того, чтобы лорды и бароны хорошо жили. Они же в открытую говорят, что эти все страны должны работать только для того, чтобы у англичан, высшей расы, которая совершает исторические свершения, всегда был полон желудок. Вон, вспомнить историю. Индия до них была очень отсталой, конечно, но производила текстиля гораздо больше и качественней, чем сами британцы. Ну, ради деньги чего только не сделаешь. Спровоцировали войны внутри страны, поддерживая одновременно нескольких князей, каждому говоря о своей поддержке, которые опустошили землю. Потом стали продавать массово дешевый опиум, чтобы люди уходили от нормальной жизни в плен своих фантазий, а потом еще и спровоцировали голод, заранее под разными предлогами запретив сеять урожай. И что получилось? Страшный голод, миллионы погибших людей, а англичане обвинили Россию в этих смертях, аргументируя тем, что царь отказался продавать зерно в два раза дешевле, чем обычно.

– Вообще, это главный отличительный признак англичан. Делать всякие паскудства и преступления с лицемерным выражением лица, на котором написаны Честь и Добродетель. Да, и желательно, своим союзникам делать какие-то мелкие пакости. На всякий случай. Как в наполеоновскую или германскую войну.

– Не вижу никаких похожестей с нашей страной, – подал голос Абрам. Мы никого не ставили в подчиненное положение, не нападали, не провозглашали, что советские люди – лучшие люди из всех людей.

– Я же сказал, отдельный признаки, а не целиком фашизм. Вот помните, у нас были парады атлетов, культивировался спорт, здоровая семья и прочее такое? Это то же самое, что было в Италии. Только там был упор на то, что итальянцы – высшая раса, а у нас, что коммунистический строй – единственное верный, и весь вопрос в том, как быстро каждая страна его примет.

– Да и с точки зрения науки, думаю, фашизм и нацизм, как бы они не были бесчеловечны, несли в себе здравое зерно. Ну, посуди сам, как можно сказать, что все люди равны? Ведь что говорит теория эволюции, изменения происходят из-за случайных мутаций, вызванных внешними факторами. Например, живет вот негритянское племя в теплых краях. Плоды сами растут, свиньи там в свинарнике хрюкают, а люди отдыхают только. Жара, двигаешься медленно, весь расслабленный. И так на протяжении тысячелетий. Вот и согласно эволюции, они утрачивают одни признаки, например, умений решать логические задачи, и приобретают такие, которые нужны в их среде. Бегать, чтобы догнать антилопу или что-то подобное. И эти признаки усиливаются на протяжении многих полоклений. И взять другую крайность, наших якутов или чукч. Они приспособлены жить в условиях Севера. Их организм на протяжении тысяч лет приспособлен к холоду. Они привыкли пасти оленей и охотится на моржей. Это у них в генах, это их эволюция. Помести негра в тундру или чукчу в джунгли – оба тут же погибнут. Не потому, что они глупые или ленивые, просто они не приспособлены к такой жизни.

– Да так и целые народы. Вот наша коммунистическая идеалогия говорит, что все люди равны. Но это же не правда. Все знают, что есть нации более склонные к торговле, есть – к точным наукам, кто-то больше к определенному спорту, кто-то к искусству. Например, один народ сильнее в беге, другой в поднятии тяжестей. Это естественно. Нельзя все народы оценивать по одним критериям. И я боюсь, что наше государство несет изначально в себе не тот посыл. Это как собрать вместе окуня, собаку, обезьяну и ворону и объявить, что все они равны, поэтому еда будет на вершине дерева.

– Тут еще момент. Думаю, что все страны мира просто устали от декаданса начала века, Великой войны и ревущих двадцатых. Стало понятно, что это все никуда не приведет, и надо быть попроще.

– Может быть. Пожалуй, да.

– Хорошо, что вас сейчас Зубко не слышит, – с ухмылкой произнес Дед. Мы тут все уже наговорили антисоветской пропаганды уже лет на десять лагерей. А ром-то, – он встряхнул бутылку, – еще есть. Его еще на разговоры лет на пять сверху хватит.

Все рассмеялись, и тут же затихли, слушая эхо, мечущееся по пустым и темным коридорам.

– А ты что расскажешь, Дед? Обещался Сизову, что раскажешь про первую оборону Севастополя, а сам молчишь.

– А что рассказывать, сынки. Тяжело там было, гораздо хуже, чем сейчас. Сегодня, при желании и везении, можно сесть на транспорт или эсминец. Или самолет, или подлодку и переправить нужные грузы в город или из него. А тогда Севатостополь был в полной блокаде. Конечно, просачивались люди в обоих направлениях, но переправить снаряды или пушки было невозможно. Французы, англичане и турки полностью перекрыли город, с суши и моря.

– А почему же генералы не пришли на помощь?, – поморщился Архип. Страна же, кажется, была свободная.

– Так-то оно так. Здесь много причин. Первая в том, что проиграв в начале пару сражений, наши генералы отвели армию вглубь Крыма, и не предпринимали акивных действий. Ждали четких приказов царя, а Николай Павлович, каким грозным он был все годы правления, к этому времени как-то сник и ослабел. Что он думал, сейчас никто уже и не скажет, но факт остается фактом – Россия бросила Севастополь, и ждала, чтобы враги сами устали и ушли. А они не уставали. Организовали постоянный подвоз всего, что надо по морю и могли осаждать город хоть вечно.

– Так почему наши не попытались прорвать блокаду? Силы ведь были.

– Там такая ситуация сложилась, что когда высадился в Крыму враг, в городе оставалось много гражданских. Просто не успели всех вывезти. Да и армии особой не было, так, моряки флота. А моряков никогда не бывало слишком много.

Дед задумался и посмотрел на огонь.

– Как всегда, у наших снарядов не хватало. Патронов. Собирали те ядра, которыми обстреливают город, чтобы заряжать наши пушки. Пластуны отправлялись в рейды к врагу, чтобы хоть как-то собрать патронов или гранат. Но самое тяжелое, конечно, это были болезни. Тогда медицина было не чета сегодняшей, ни госпиталей, ни лекарств не было. Если ранили, то молись Богу, или повезет тебе, или не повезет. Да еще и городишко тогда был провинциальный, маленький совсем. Где-то уже и развивалась медицина, но в Севастополь еще был далек от этого. Слава Богу, что в городе был Пирогов, Николай Иванович. Вот был святой человек. Спас тысячи солдат наших, оперировал и говорил, как восстанавливать.

– Да, между прочим. Когда такой человек, который столько человек спас, не признается святым Церковью, это очень странно. Людьми, всеми, кто его лично знал и видел его дела, был непрерикаемым авторитетом. А Церковь лучше признает святыми каких-то древних разбойников, сводников и прочую сомнительную публику.

– Угу. Болезни тогда было самое страшное. Если раны как-то умели лечить, хоть как-то, то болезни совсем нет. Когда говорят про огромные жертвы и потери в старые времена, то почему-то забывают, что больше половины всего умирало от болезней. Сейчас-то дело с этим получше стало.