Текст книги "Искушение"

Лешка писал длинные эсэмэски о работе, Лондоне, о занятиях, ему было очень интересно, жалел, что Кати нет рядом. Катя сидела подолгу над ответами, но отвечала коротко, денег не было, однажды набрала: Леша, как мне плохо! Просто страшно! Долго глядела в это сообщение и стерла его.

Таксист Максим привез зарплату из ресторана. Ребята прислали хачапури, зелень, шашлык, бутылку вина и букетик из мелких беленьких и красненьких розочек. Такие букетики Манана вязала на столы. Шашлык и хачапури были еще теплые, Катя развернула, на упаковке было написано жирным красным карандашом: «Катя, не балэй. Мы тибэ ждом!!! Хочешь приедем?» Это был карандаш Зазы, которым он отмечал выполненные заказы. Катя напряженно смотрела на еду, с трудом вспоминая ресторан «Мукузани» как что-то далекое и уже почти невозможное. Слезы навернулись, она быстро вытерла их и позвала Макса на кухню. Чайник поставила. Максим стеснялся, много говорил, спрашивал, не надо ли чего-нибудь. И почему-то смущался глядеть на нее. Катя сначала обрадовалась ему, она давно никого не видела, попросила отправить деньги матери и положить на телефон, но вскоре за столом наступило неловкое молчание. Они оба это почувствовали, Катя виновато улыбалась, глядя мимо добрых глаз Макса, и тяжело молчала, боясь разрыдаться. Максим, думая, что это он причина неловкости, поговорил еще о чем-то и, ссылаясь на дела, ушел. Чайник кипел на плите, заварки все равно не было.

Позвонила домой, трубку взял отец, говорил простуженным голосом, бодрился, что у них все нормально, в конце неожиданно спросил, все ли у нее в порядке? И почему она так долго не звонила? Катя вопроса «не услышала»:

– Как погода? Снега много? – Она пыталась быть веселой.

– Пушкинская. Мороз и солнце у нас. Минус двадцать.

– Дрова привезли?

– Неделю назад привезли, у тебя что с голосом, Катя?

Весь этот вечер Катя тихо проплакала. Единственной ее живой мыслью было вернуться. Собраться быстро и уехать домой. И там как-нибудь… Мысли обрывались, беззвучно текли слезы. Ей казалось, что ей нет места нигде.

На другой день утром в тяжелой пустоте квартиры раздался решительный звонок дверь. Катя вздрогнула, подошла, постояла у двери, будто соображала, открыть – не открыть. В глазке был какой-то знакомый человек, она не очень понимала:

– Вы кто? – спросила через дверь.

– Я – Андрей, Катя, Каменев Андрей! – человек говорил громко и уверенно.

Катя, не очень соображая, что делает, открыла. За порогом стоял человек из какого-то очень далекого прошлого. Лицо красно-коричневое от свежего загара, в модной черной куртке, темно-синем костюме и светлой рубашке без галстука. Голову виновато опустил на грудь, в руках длинная темно-красная роза.

– Узнал, что заболели, решил навестить. Пустите? – Он смотрел чуть дурашливо, но и пристально, вспоминал ее, видимо.

Катя от неожиданности отступила от двери. Поправила, проверяя, волосы. Андрей вошел, протянул розу, огляделся в полутемной прихожей. Он вел себя так, будто стеснялся смотреть на Катю, а может, с мыслями собирался, вдруг повернулся решительно и встал прямо перед ней. Он был выше и глядел чуть сверху:

– Слушайте, Катя, вы должны забыть то нескладное утро у ресторана. Это была… – он положил руку на грудь, – провокация. Да! Я не специально, так вышло. – Он говорил своим приятным сипловатым и уверенным баском, по-прежнему внимательно вглядываясь в ее лицо. – Я уже на дне рождения понял, что вы необычная. Просто не поверилось тогда. Свинство, конечно. Вы меня простите?!

С его приходом в квартире что-то поменялось. Катя спокойно на него смотрела. Она не очень слушала, но от него, даже от этой его вины, шла такая мужская уверенность и такое честное жизнелюбие, что она не отрывала от него глаз. Ей захотелось, чтобы он как что-то очень животворное побыл здесь.

– Опять вы так смотрите! Меня на море все время этот ваш взгляд преследовал, а я не люблю, когда чего-то не понимаю! Чаю дадите? Нет, сначала скажите, что простили! – Андрей взял ее за локоть. – Я пришел как друг, я могу быть вашим другом? – Он заглянул ей в глаза: – Может, конечно, я все придумал… Что-то я много говорю? Что с чаем?

– У меня нет чая, я не выходила из дома. – Катя не улыбалась, как она всегда это делала, но была спокойна.

Она ничего не слышала и не запомнила из того, что он сказал. Это был первый человек за всю ее болезнь, который не вызывал ничего плохого, никаких тяжелых чувств и воспоминаний.

– Чая нет – очень хорошо! Что еще нужно?

Катя пожала плечами и, вспоминая, растерянно повернула голову в сторону кухни.

– Я сам посмотрю? Окей? – Он решительно направился по коридорчику.

Катя шла следом. Андрей открыл дверцу, в пустом холодильнике стояла одинокая темная бутылка «Саперави» и засохшие остатки хачапури.

– Понял, – он достал телефон, – Саша, организуй завтрак… плотный, да, на двоих… Пива не хотите? Может, минеральная вода? – посмотрел на Катю. Та покачала головой. – Давай, безалкогольный, да. Квартира семьдесят один, седьмой этаж.

– Это мой водитель, – пояснил Андрей и опять пригляделся к Кате. – Вы сильно изменились. Бледная и похудели… У вас простуда?

Катя стояла в дверях кухни. Молча пожала плечом.

– Можно я переоденусь? – спросила.

– Конечно, простите, я как снег на голову…

Катя ушла в спальню, посмотрелась в зеркало. Поправила пряди, выбившиеся из косы на лоб, открыла шкаф, перебрала майки, потом снова глянула на себя в зеркало. Не стала ничего менять, закрыла шкаф и пошла обратно в кухню.

– Не обращайте на меня внимания, Катя, вообще не берите меня в голову. Я сейчас уеду, просто хотел попросить вас… – он чуть нахмурился, подбирая слова, – я почему-то много думал о вас, и мне очень хотелось поговорить, – он внимательно ее разглядывал. – Что-то такое… Но расскажите, что случилось? Что за простуда? Вы похудели, вам не идет!

– Андрей, вы зачем пришли? – Катя как будто начала вспоминать его: день рожденья, огромный дом, темная беседка.

– Странно, я столько слов сказал!

– Вы теперь видите, кто я… вот так я живу, работаю официанткой, у меня никакого образования, мои родители из райцентра, из Сибири… Простые люди.

– Из Белореченска, я помню…

– У меня дома проблемы, если бы не это, я бы вообще сюда не приехала… – она замялась. – Я хочу сказать, что…

– Я, кстати, тоже не москвич, и мои родители тоже простые люди – это все не важно. Извините.

– Я хочу сказать, – упрямо продолжила Катя, – что я вам не компания! Зачем вы опять… зачем пришли?

– Слушайте, что вы говорите? – Андрей нахмурился и подошел к ней совсем близко: – Вас смущают мои деньги?! Так?!

Катя молча на него смотрела, не зная, что ответить.

– Деньги – это не я, Катя! Не обижайте меня! Я – вот он! – Андрей раскрыл руки… – У меня и сердце есть… и даже, кажется, душа! – Андрей озабоченно похлопал себя по карманам. – Где-то была…

Катя улыбнулась, устало села за стол.

– Так что с вами случилось? – Андрей снова стал почти серьезным.

– Ничего, – ответила Катя и быстро взглянула на него. – Что вы имеете в виду?

– Что за болезнь?

– Простыла. – Катя отвернулась, закалывая пряди, упавшие на лицо.

Если бы Андрей мог читать по глазам, он бы прочел в них, когда-то карих и блестящих, теперь потускневших, просьбу не задавать ей вопросов о ее болезни. Она столько думала об этом, что все уже и выгорело до полной апатии, и перестало беспокоить. Осталась только слабость и пустота, и ей самой уже неинтересно было.

– Где вы отдыхали?

– На Маврикии. У вас врач был?

– Нет.

– Это неправильно. Давайте-ка, я врачу позвоню? Он приедет, это хороший врач!

– Нет-нет, не беспокойтесь, я просто сильно простыла, наверное, у меня была небольшая пневмония. Я на ногах перенесла, сейчас лучше.

– Точно не хотите доктора?

Катя покачала головой. Андрей глянул на часы, посмотрел в окно, взял книгу с подоконника:

– «Ashes and dust» – прочел Андрей медленно и с ошибками. – Это вы читаете по-английски?

– Я.

– Гм? – удивился и одобрил Андрей, и сел напротив нее.

– Это… – Катя взяла у Андрея книгу и положила рядом с собой на стол, – чтобы язык не терять. Мне Алексей оставил.

– Кто это, Алексей?

– Он живет в этой квартире, сейчас в Лондоне, мой приятель.

– Ваш бой-френд? Вы вместе живете?

– Нет, мы разных комнатах. Он уже снимал здесь, – пояснила Катя, чувствуя, что краснеет.

– Так бывает? Вы не всю квартиру занимаете? – удивился Андрей. – Не знал, что так можно. И вы свободно читаете?

– Более-менее…

– Без словаря?

– Ну да… ленюсь.

– А я и по-русски ленюсь, руки не доходят.

В домофон позвонили. Водитель поднялся с двумя пакетами еды.

– Садитесь, Катя и отдыхайте, я за вами ухаживаю, – Андрей разбирал пакеты, что-то клал в холодильник, что-то к раковине. – Яичницу? – Он встал в позу актера, начинающего бенефис. Сковородку откинул в сторону, как шляпу в приветствии.

Катя улыбнулась.

– Улыбаемся? Это хорошо! – Сковородка небрежно и негромко шмякнулась на плиту, Андрей и вправду был артистичен, и даже красив. Повязал на себя маленький передничек.

– Все мои знакомые мужчины специалисты по яичнице.

– Я – лучший! С ветчиной, сыром, помидорами, сухариками? С беконом? Или омлет? – Андрей перебирал продукты. – Я в своих гостиницах качество повара проверяю по омлету! Пробую именно тот, что подают утром на шведском столе…

– А я только один раз жила в гостинице… в хостеле. Там не было омлета.

Он накормил ее и уехал.

17

Катя проболела еще больше недели, было осложнение, температуру не удавалось сбить. Андрей ухаживал, вызвал своего доктора, заезжал сам или присылал водителя Сашу с продуктами, лекарствами, теплым пледом, с большим музыкальным центром. Он не знал, что с ней случилось, и относился к ее болезни бодро и даже весело, и в конце концов весь этот пестрый навал новой и необычной жизни сделал свое дело. К Кате возвращалась ее прежняя жизнерадостность и наивная и чистая вера в людей.

Настя окончательно съехала к Мураду. Явилась за вещами, увидела перемены и поджала губы. Собиралась почти молча, потом пришла к Кате на кухню. Стол и стулья были новые. Настя взялась за спинку гнутого стула, отодвинула его, села напротив. Закурила:

– Ладно, поеду, Мурад машину прислал, взяла деньги-то? – Настя с ухмылкой кивнула на новую мебель.

– Что? – удивилась и не поняла Катя.

– Приходили же с деньгами… – Настя снисходительно выпускала дым из уголка рта. – От Октая.

Кровь волной ударила в лицо Кате.

– Приходили, – ответила, – но я не хочу об этом говорить.

– Много дали? – продолжала Настя, не обращая на нее внимания.

Катя молчала.

– Надо было слупить с этих козлов… – Настя поискала глазами пепельницу.

– Я ничего ни у кого не брала.

Настя посмотрела с недоверием, откинула скатерть и погладила дорогую столешницу из ореха.

– А это откуда? А икра черная?

– Это Андрей. Я его не просила.

Настя замерла. Прищурилась.

– Вот так вот! Что, позвонила ему?

– Нет, он сам приехал.

Настя с удивлением рассматривала сестру, потом откинулась на спинку стула. Пепел упал на пол.

– И ты ему все рассказала?

– Ничего я не говорила, перестань! Я тебя просила! Этот разговор… Не хочу! – Катя встала и открыла окно, выпуская дым. – А если ты там всех знаешь, скажи этому адвокату, чтобы он больше ничего не присылал!

– Не знаю я никакого адвоката, – соврала Настя. – А что он прислал?

– Вон, – Катя кивнула на холодильник, где лежали коробка конфет и свертки, – ты не могла бы вернуть?

– Могу отдать Мураду, он всех знает, – Настя вертела в руках красивую мягкую упаковочку, возможно, с шелковым платком. – Так у тебя с Андреем, хм… ну ты даешь! Вот, блин, Катюша! А что же твой Елекс? Прощай, любовь?!

– Ничего, он в Лондоне…

– Уехал? Что, насовсем? – поразилась Настя.

– На стажировке.

– А-а-а… Ну вот, вернется, а тут Андрюша! Лежит! – нагло засмеялась Настя. – Богатый Буратино!

Катя не отвечала.

– Ладно, я больше тут жить не буду. И платить. Мы с Мурадом хотим новую квартиру покупать… – опять соврала Настя и встала. – Давай, сеструха, будут проблемы, звони! Молодец, что тут скажешь?!

Только она ушла, приехал Андрей, обнял ее дружески, осмотрел, притворяясь строгим:

– Больная Екатерина Рождественская?! Температура? Аппетит? Стул? Кто тут курил? – принюхался, смешно пошевелив ноздрями.

– Настя… – невольно улыбнулась Катя.

– Понял. Ты завтра на работу, я Гоче позвонил, попросил, чтоб не обижали. Больничный тебе оформят.

– Меня там никогда не обижали. А ты откуда всех знаешь? И какой больничный? – удивилась Катя.

– Это был мой ресторан, я Гочу брал на работу – в Тбилиси его нашел. Я на минуту, по дороге заехал, улечу в Красноярск на пару дней. Если что – звони мне или Саше… Ты почему никогда не звонишь?

– Андрей, я выздоровела, и я не маленькая, – засопротивлялась Катя. – Я уже просила!

– А что я делаю? – Андрей поднял руки вверх, стоял и любовался Катей. – Книги Саша привез?

– Привез, спасибо, но больше не надо, мне их ставить некуда.

– А мне так понравилось покупать книжки! Забытое удовольствие, я и не знал, сейчас любые старые издания можно купить. Их раньше не достать было! Я, кстати, читать снова начал! Ты меня хвалишь?!

– И что читаешь?

– Та-ак… Рассказы Шукшина, – он загнул палец.

– Да-да, я тоже очень люблю…

– «Архипелаг Гулаг» начал. Я его в самиздате на фотобумаге еще читал, а тут книга. – Андрей глядел на высокие стопки, сложенные на подоконнике и на полу у стены. – Давай все-таки снимем вторую комнату, она же свободна!

– Все, я уже просила, мне ужасно неудобно, и книги, и все это… Я себя плохо начинаю чувствовать, Андрей, я не понимаю…

– Ну ладно, ладно, это уж мне расслоение общества, – пробасил шутливо. – Все! По пути в аэропорт заехал, попрощаться.

Он обнял ее и вошел в лифт.

Катя постояла у открытой двери, слушая, как Андрей спускается и как выходит внизу из лифта. Она была бесконечно благодарна ему за то, о чем он даже не догадывался. Просто за то, что он, такой сильный, был рядом. Теперь, когда она нечаянно вспоминала о Настином дне рождения, она всегда странным образом оказывалась там вместе с Андреем и ничего не происходило. Совсем ничего! Все эти страшные толстые и крутые мужики сдувались в ее воображении и бесследно исчезали из памяти.

Дорогие же вещи и продукты смущали как следует. Она выросла в других условиях и отлично без всего этого обошлась бы. Но дело было даже не в этом – ее семья по-настоящему нуждалась, и килограммовая банка черной икры или дорогой музыкальный центр – это были не копейки, как смеялся Андрей! Хотелось завернуть это все, отнести в магазин и попросить взамен так нужные деньги. И тут же стыд охватывал от этих невольных, но настойчивых мыслей, она ненавидела себя, ей казалось, что лезет в карман Андрея.

Она просила его не делать ничего такого, Андрей искренне не понимал, смеялся, обнимал и дружески тискал ее, и видно было, что ему все это доставляет радость. «Катя, я похож на человека, у которого две жизни? Не переживай, у меня полно денег! Вот такая гора!»

Леша иногда звонил из Лондона, но чаще писал длинные эсэмэски, напоминал про компьютер. Катя опять обещала, но денег не было. Все, что получила, она отправила домой. Говорить об этом Алексею было неудобно, и он окончательно обиделся. На третьей неделе их разлуки написал сумбурное письмо, где просил сказать прямо, если у нее нет на него времени, а не морочить ему мозги. Письмо было обидное, возможно, и пьяное, и странным образом прозорливо и грубо намекало на Андрея. Катя решила, что с ближайших денег обязательно купит, писать об этом не стала. Когда она вспоминала об Алексее, перед ней возникали его прекрасные, телячье-наивные глаза и у нее сами собой начинали течь слезы.

Она очень переживала. Он кинулся ее защищать, из-за нее его зверски избили… славный и честный Лешка удалялся от нее. И это тоже из-за Андрея. Она рассеянно пыталась думать об этом, сравнивала их невольно, Андрей был мужественнее, ярче, яснее. Лешка в сравнении с ним был совсем еще не мужчина, милый, не очень самостоятельный и наивный в своих поисках. Рядом с Андреем было надежно, а к Лешке хотелось прижаться… просто прижаться и обнять, как она когда-то обнимала Федора.

После долгой болезни мир заново открывается: все остро, трепетно и страшновато, что тебя забыли и не узнают. Катя шла на работу. Снег пушисто лежал на тротуарах, машинах и деревьях. Первый московский снег, который она видела только из окна, был совсем другим. Этот же был свежим, пах холодом. Все было непривычным, тревожило.

Люди тоже были другими. Все уже в зимнем, – понимала Катя, косила глаза на рукава своей осенней куртки и думала, что надо срочно что-то купить, иначе это может сделать Андрей, и от этой мысли краснела так, будто все на этой людной улице, все, кто спешили сейчас к метро, эту ее подлую мысль знали.

На Тверской в витринах появились елки, украшенные игрушками. В «Мукузани» на входе тоже стояла нарядная и живая, небольшие искусственные ее деточки мигали мелкими цветными гирляндами в окнах, остальное все было по-прежнему, только немножко нервно – курс доллара рос как на дрожжах. Богдан Шапкин с деловым видом посоветовал ни в коем случае не хранить деньги в рублях, а каждый день – он со значением поднял палец вверх – менять на доллары. Богдан был двойным или даже тройным патриотом – не только к антенне его американского «Форда», но и к ручкам дверей с двух сторон были привязаны крепко потрепанные несчастные георгиевские ленточки.

Гоча, Заза, красотка Манана окружили Катю, улыбались, трогали ее, жалели, что похудела.

– Ти мой шашлык ела? – Толстый Заза заглядывал в глаза. – Не бросала в пропасть?

– Что это Андрей Каменев так о тебе заботится? – спросил с добродушным намеком Гоча, когда они остались вдвоем.

Катя замерла.

– Нет, ничего, мы просто… – она хотела сказать «друзья», но запнулась, покраснела, как рак и растерянно посмотрела в черные глаза шеф-повара.

За эти почти три недели болезни Катя отвыкла от людей. Она предупредительно улыбалась клиентам, была напряжена и внимательна, боясь ошибиться даже в самом простом. Ей казалось, что она ничего не помнит. Но ей были рады, подбадривали, и на кухне и официанты, постоянные клиенты узнавали, улыбались как старой знакомой, и все потихоньку становилось на свои места.

На другой день утром – она собиралась на работу – в дверь позвонили. Какой-то парень, черноволосый и смуглый лицом с сильным кавказским акцентом, довольно бесцеремонно попытался внести коробку.

– Что это? – Катя почти невежливо удержала дверь и не пустила.

– Компьютер, просили передать… – очень удивился ее вопросу парень, даже красные пятна пошли по смуглым щекам, и поставил коробку на пол. Она была криво перевязана розовой ленточкой.

Катя поняла, что это очередное послание от адвоката, и решительно закрыла дверь.

– Никогда больше ничего не приносите! – бросила на ходу: – И ему передайте!

Парень растерялся, постоял еще, глядя в бумажку с адресом, ничего не сказал и ушел. Он был действительно азербайджанец, близкий товарищ Алексея, хорошо разбирающийся в компьютерах. Он написал Алексею все, как получилось, спрашивал, что теперь делать с купленным железом? И Алексей понял, что у Кати кто-то есть. Что еще он мог предположить, если человек не хочет его видеть? Он перестал отвечать на Катины эсэмэски, а когда она несколько раз набрала его номер, трубку не взял. Прислал только: «Не звони. Это ни к чему. Все в порядке».

В середине декабря Катя поздно вернулась с работы. В квартире сильно пахло табачным дымом. В кухне сидела Настя.

– Здорово, подруга! – Настя была навеселе, ополовиненная бутылка шампанского стояла перед ней. – Я твою бутылку открыла, моя вон, пустая. – Под столом валялась бутылка из-под вина. – Давай со мной, я вернулась, видишь. Никого у меня нет в этом чертовом городе, кроме тебя. А вообще – только баба Дина… – она задумалась мутноватыми, невпопад помаргивающими глазами, – мамашу свою я уже сто лет не видела! И не хочу!

Катя разделась, села напротив:

– Что случилось? С Мурадом поругались?

Настя смотрела на Катю строго, как будто изучала.

– Давай, выпей со мной. У меня такая херня, Катька… – она тряхнула головой, разлила остатки шампанского по бокалам. Настя была не столько пьяной, сколько взвинченной. – Бокалы у тебя, вон, красивые… Тоже этот подарил? Ну, везет, тебе, бляха!

Они пригубили, Настя поморщилась, заглянула к себе в бокал и недовольно отставила.

– Не хочу больше, меня, наверное, тошнит. – Она снисходительно прищурилась на сестру. – Беременная я!

Катя молчала напряженно, она уже почувствовала что-то такое.

– Да не смотри ты…

– Зачем пьешь? – Катя собрала бутылки и сунула их в мусорное ведро. – А Мурад знает?

– Уф-ф! – Настя зло тряхнула головой. – Знает Мурад! Как побитая собака, выгляжу, да? Да так, так, я в зеркало смотрюсь.

Настя тяжело вздохнула, сморщилась, сосредотачиваясь:

– Да что, Мурад… – Она зло шмякнула ладошкой по столу. – Они вдвоем были!

– Кто?

– Кто-кто… не знаю я, кто отец! Мурад, сука, сам все придумал! Он извращенец, просто так уже не может, ему скучно! Вот! – она растопырила руки. – Уговорил меня! Втроем мы были целых две недели! Кореш у него приезжал из Баку. Пф-ф-ф!!! – Настя на глазах трезвела от своих слов.

Она сокрушенно затрясла головой, встала, сполоснула под краном лицо и уткнулась в полотенце.

– Он тебя не любит? – Катя глядела с жалостью и хмуро.

– Говорит, что любит, да что ты все смотришь? У нас же красивый ребенок мог получиться, а тут… этот кореш его, он рыжий, – она закусила губу и задумалась. – Я уже делала аборт, если еще сделаю, детей не будет. Вот сижу и думаю, хочу я детей или не хочу?!

– Может, тебе за него замуж выйти? – растерянно спросила Катя. – Ты его любишь?

– Хрен его знает, люблю я его – не люблю… – она замолчала. – Я когда ему про беременность сказала, он прямо… надо было видеть! На колени упал! Вот так! – Она махнула рукой на пол. – У него семья в Баку! Так испугался, все рассказал. – Настя подняла глаза на Катю. – Его там убьют, родной отец убьет! Он вообще… – Настя замолчала, нервно толкая по столу пробку от шампанского, – несчастный он, вот что. Он так-то последнее отдаст! Нет, правда! Побежит кому-то помогать, ночью встанет и побежит. Вон у Ольги, отца когда разбомбили в Донбассе, так он ей денег отвалил, чтоб она его сюда привезла… – Настя отвернулась, думая о чем-то. – А может и обмануть запросто. Не надо людям никуда уезжать, жил бы у себя в Баку. Красивый город, хорошие люди, и он нормальным был бы, а здесь он кто? Говно в проруби, азер чернозадый. Здесь у него только деньги да бабы на уме, что за жизнь? Он и сам это понимает…

– А почему не уедет домой?

– Не знаю, работы нет и… там какая-то темная история с женой. Он фантазирует все время, я уже не понимаю, что там на самом деле. Нет у него никаких коней и домов, жена с родителями живет. Он ее не любит, у них ребенку три года. Бедные они, он им деньги посылает, так же, как и мы. И еще врет им, что в МГИМО учится. На четвертом курсе. А на самом деле – мелкий игрок, в автоматы все просаживает, знаешь, есть же подпольные или вон в интернете. А всем врет, что играет в карты по-крупному с серьезными людьми. Ай! – Настя сморщилась брезгливо и махнула рукой. – Он на рынке вообще никто, шестерка, Октай тоже – понты одни, там русские все контролируют, чиновники какие-то, прокурор, что ли?

Катя молчала. Настя прикурила новую сигарету, затянулась:

– Он своим землякам девчонок подкладывает с рынка…

– Ты говорила…

– Да? – удивилась Настя. – А с некоторых и деньги за это берет, говорит, что отдаст девчонкам… Ага! Щас!

– А что же девчонки?

– Некоторым нравится… устанешь после работы, а тебя в кафе ведут, выпьешь, то-сё… Кому-то, может, и не нравится, а куда деваться?

Катя смотрела тревожно.

– Говорю тебе, – продолжила Настя, – он от этой Москвы просто уродом стал, у него вся жизнь в этом! Мне зарплату то заплатит, то проиграет.

Замолчали. Потом Катя осторожно спросила:

– Ты решила уйти… оттуда?

– А что было делать? – она затянулась сигаретой. – Нет, ну… я, короче, так решила, уеду от него, если он меня станет разыскивать, то… тогда посмотрим.

– А если не станет?

– Не знаю… – Настя нервно погасила сигарету и пошла в ванную. Слышно было, как льется вода. Вернулась в кухню с влажным лицом.

– Пока не видно ничего… – она села напротив.

– Тебе вредно курить…

– А-а, – отмахнулась Настя, – влипла по полной программе, я уже три дня такая хожу. Кому я тут с пузом нужна?!

– Ты же любишь его, это же видно!

Настя задумалась, потом качнула головой, соглашаясь.

– Мне ни с кем так хорошо не было. Ни-ко-гда! А что делать? Ты бы видела его глаза! – Настя говорила непривычно медленно, раздумывая и вздыхая. – Господи, почему от этого еще и дети бывают?!

Катя молчала.

– Ты про себя расскажи, у тебя тоже ведь…

– А что рассказывать? – удивилась Катя.

– Ты кого любишь, я не пойму, Андрюху этого или Леху?

– Не знаю, – ответила Катя и застыла. – То есть… мы с Андреем просто друзья, у него семья… он мне нравится, конечно, только неудобно, что так тратится. Прямо стыдно иногда.

– То есть ты маленько в него влюбилась уже! Или не маленько?!

– Да нет, мы… – Катя смущенно терла лоб, – мы просто… разговариваем.

– А когда его нет, тебе хочется, чтоб он пришел?

– Когда как, иногда хотелось, я же одна тут была, а иногда хотелось, чтобы Лешка вернулся скорее.

– А этот что? Пишет тебе?

– Писал, потом перестал. Обиделся на что-то…

– Да почувствовал он, что у тебя кто-то есть, они тоже все чувствуют.

– А что он мог почувствовать? – Катя быстро подняла голову на сестру.

– Хм, – в глазах Насти был недвусмысленный намек, – брось ты этого Елекса, глупый он еще! Приходил ко мне на рынок, типа за тебя наезжал… Сопляк, блин! По-моему, он вообще ни о чем, одна болтовня! Что он может?

– Я тоже ничего не могу, – улыбнулась Катя. – Они оба мне как друзья. С Лешкой все проще и понятнее, – она задумалась, – хотя, может, и с Андреем проще. Он ухаживал за мной, я болела…

– Ничего себе, кефиру он тебе принес! – засмеялась Настя. – Ты сама-то себе веришь? Весь дом тебе обставил!

– Но я не просила ничего!

– Никакой мужик просто так тратиться не станет! Что он дурак, что ли?

– Он вообще никак ко мне не пристает. Мы с ним говорили об этом. У нас очень открытые отношения – обо всем говорим как есть, я его совсем не стесняюсь.

– Ну, ты наивная, – Настя зевнула, – нет тут никакого выбора! Давай спать, я завтра хочу работу поискать… не на рынке. Денег одолжишь маленько?

Когда на следующий день появился Андрей, Настя вышла с яркими губами, в коротком шелковом халатике, строила глазки и так громко смеялась на его шутки, что он перестал шутить и только удивленно наблюдал за ней.

Вечером, после спектакля, Катя с Андреем ужинали в ресторане. Андрей никогда не говорил ничего о работе, а тут рассказал, что ездил в Иркутск закрывать одну из двух гостиниц, встречался с персоналом. И что вообще ситуация для бизнеса очень плохая.

– Персонал жалко, хороший народ, подготовленные, многих на стажировку в Европу отправлял. И люди, кстати, симпатичные, пришли ко мне, говорят, готовы потерпеть и какое-то время бесплатно работать.

– И ты все равно закрыл?

– Весь этот год одни убытки, но главное… – он покачал головой, – невозможно сказать, когда это кончится, поэтому чего людей обманывать? Жалко, конечно, некоторые заграницу собираются, не вернутся уже. Молодежи сегодня все равно, где жить, так ведь?

– Не знаю…

– А ты бы уехала? Если бы хорошую работу нашла…

– Я и в Москву не поехала бы, – виновато улыбнулась Катя, – в Белореченске я дома, знаю всех… еще места разные, красивые, с детства знакомые, мы с дедом, например… я что-то не то говорю, это, наверное, непонятно. Я хочу сказать, что у нас там все привычное и все очень живое и понятное, может, и небогатое, что-то и плохо устроено, но свое. Пока отец здоров был, мы очень хорошо, интересно жили.

– У нас в Астрахани все то же самое, – улыбался Андрей. – Двор, школа, свой район. В нашем районе двухэтажные дома были. Каждый на восемь квартир. Мы жили в восьмой, на втором этаже, лестница деревянная, ключ оставляли под половичком у двери. Тополя во всех дворах, столы и лавочки, мужики в домино играли, сараи у всех, в сараях погреба, картошка, бочки с солеными помидорами, огурцами, арбузами… Ты знаешь соленые арбузы?

– Нет, – удивилась Катя.

– Надо где-то достать… И тоже – все знали друг друга. Я мечтал, что буду работать, как отец, на судоремонтном, по утрам на работу ходить пешком. – Андрей поднял свой бокал с вином. – Давай за это выпьем!

– Давай! – Катя виновато улыбалась. – Жалко же этого, правда?

Они вышли из ресторана и пошли пешком. Старинные невысокие здания были отреставрированы и красиво подсвечены, над дорогой вдоль всей улицы сияла иллюминация, в витринах и у ресторанов новогодние елки мигали огоньками. Швейцары в красных шубах Деда Мороза, кланялись, зазывали. Мелкий снежок сиротливо возникал из синей черноты неба и не знал, куда деться среди всего этого веселого предновогоднего богатства.

– Москва тоже красивая и уютная, – Катя заглядывала в глаза Андрею, она держала его под руку. – Я немножко завидую людям, которые здесь родились, а ты?

– Да. – Ответил Андрей машинально, думая о чем-то своем. Он остановился и внимательно посмотрел на Катю. – У меня все время странное чувство, вроде у нас с тобой ничего не происходит, ни о чем особом не говорим, иногда подумаешь, о чем весь вечер говорили, как будто и ни о чем, а меня все время к тебе тянет. Почему?

Катя молчала, смотрела на него преданно и серьезно, но и веселое что-то поблескивало во взгляде.

– Что ты, тебе смешно? – спросил Андрей серьезно.

– Нет-нет! Мне очень интересно. Я когда про нас думаю, мне хочется превратиться в такую богатенькую бизнес-леди, чтобы ты не смотрел на меня как на бедную Лизу. И когда я представляю, что я бизнес-леди, мне становится смешно.

– Ты не бедная Лиза, ты… – Андрей изучал ее лицо, – откуда в тебе столько благородства? У тебя в роду не было дворян?

– Не было, – рассмеялась Катя, – по папиной линии прадед был священник, его сослали в начале тридцатых, а по маминой – крестьяне-переселенцы, еще царских времен. Я ближе всего к крестьянке – всю простую работу знаю: полы мыть, печку топить, картошку окучивать, за курами и кроликами могу ухаживать, у нас и коза была, я доить умею! И я не могу сказать, что мне все это не нравилось. Мы очень дружно жили, особенно когда дедушка был жив – семья была большая.

– Да тебе цены нет, а ты в бизнес-леди захотела! – Андрей, обнимая, притянул ее к себе.

– Все-таки мы с тобой были бы поровнее, а то неудобно, как бедная родственница.