Текст книги "Искушение"

22

Спустились только вечером, когда над черным простором лагуны уже засветили тусклые зимние звезды. Черная глянцево переливающаяся гладь моря качала огни ночной Венеции, пахло устрицами, омарами и жареной на гриле рыбой.

После ресторана прогуливались узкими, слабо освещенными и оттого совсем таинственными улочками. Стены домов уходили вверх, во тьму ночи, куда-то выше старых фонарей, поскрипывающих на проволоке, протянутой от стены к стене. Они двигались к своей гостинице, разговаривали о чем-то незначащем, Андрей рассматривал освещенные витрины и предлагал купить что-то в подарки. Иногда останавливал вдруг Катю и спрашивал, куда свернуть, Катя показывала, они шли туда и оказывались в темном и глухом тупике, обрывающемся в черную гулкую и страшную воду канала.

– Ошибку мы поправим поцелуем! – басисто рокотал в темноту Андрей.

– Это ты сам придумал?! – сквозь его мягкие губы спрашивала Катя.

– Нет, Казанова… сейчас покажу тебе улицу, где совсем нет света и можно пройти только по одному!

– Мне уже страшно!

Вышли на маленькую площадь, запахло дымом и жареными каштанами.

– Хочешь каштанов? Ты любишь?

– Я не пробовала! Ты забыл, я дикая!

– Дикая! Как хорошо! Тогда покажу тебе дом, где останавливался один из любимых твоих мужчин! Угадай кто?

– Неужели Андрей Каменев?!

– Ответ отличный, но далековато!

В темном закутке у небольшого углового дома, Андрей достал телефон и попытался подсветить табличку из белого мрамора: «Здесь в 1771 году во время карнавала останавливался Вольфганг Амадей Моцарт…» Андрей прижал Катю в углублении под невысоким балкончиком. Невидимые в темноте, они целовались, как школьники, редкие прохожие переходили по мостику, и никто не обращал на них внимания. Где-то прямо над головами громко кричал что-то страшно увлекательное и бурно хлопал в ладоши итальянский телевизор.

Улицы были почти пустынны. Держась за руки, они шли дальше.

На углу работал бар. Гуляющая молодежь со всего света сидела за тремя пластиковыми столиками и прямо на брусчатке у стен. Столики были уставлены пустой и полупустой пластиковой же посудой, кто-то ел пиццу, двое белых парней с засаленными негритянскими косичками негромко стучали что-то африканское в маленькие там-тамы. Стучали для себя, не обращая ни на кого внимания. Остальные, впрочем, вели себя так же.

– Давай выпьем здесь?! – предложила вдруг Катя. – Я никогда не выпивала в баре! Интересно тебе со мной?!

– Чем дальше, тем интереснее!

Внутри бара громко разговаривали разные, выпившие уже, конечно, языки, звучала американская или английская музыка. Довольно приличная. Катя, мужественно прищурившись на стойку, ткнула пальцем в текилу, Андрей скривился на подозрительно демократический ценник, но поддержал. Текилу явно бодяжили в Неаполе. Они пили стойко, вместе, до дна, чтобы прожить недолгую, но счастливую жизнь и умереть в один день! Потом разговаривали о музыке, о прекрасном праздном образе жизни, и громко, по-русски завидовали этим странно счастливым босякам, Андрей звал ее на необитаемый остров, где можно было бы не одеваться совсем.

– Где же мы найдем такой остров?

– Купим!

– И станем босяками?!

– Ну!

Напились незаметно. Когда поднимались к себе в номер, весело пихались, отталкивали друг друга, бились за право первым добраться до туалета. Потом путались в одеждах, раздеваясь и раздевая друг друга. Потом лежали уставшие, Катя расслабленно улыбалась чему-то. Андрей громко зевнул.

– Извини!

– Ты не спи! – Катя поднялась на локоть. – Ты обещал поговорить, а мы за целую неделю так и не поговорили! – Она встала, надела ночную рубашку и засветила ночник. – Мне хотелось тебя спросить… Только ты послушай, пожалуйста, я сегодня весь день с тобой о всяких важных вещах разговариваю!

Она села в кровати, поджав под себя ноги, потрепала его по груди, повернула за подбородок лицом к себе. Задумалась на секунду и, вздохнув, начала:

– Мне всегда казалось, что моя жизнь мне ясна. Рядом были отец, мать, братья, бабушка, с каждым из них у меня были ясные отношения. Я должна была хорошо учиться… – она стряхнула волосы себе на грудь и стала машинально заплетать их в косу.

– А как ты училась?– Андрей наблюдал за ее ловкими пальцами.

Катя посмотрела, не понимая.

– Ты, наверное, круглая отличница была? – попытался угадать Андрей, он сел рядом, взял ее косу и стал примерять. – Почти до пупка тебе достает!

– Нет, совсем никакая не круглая… но это не важно. Андрей, что ты делаешь? – Катя отняла у него косу. – И вот я… – Она задумалась, вспоминая, на чем остановилась: – я так жила, очень понятно, я без образования санитаркой работала, даже в операционной помогала – у меня крепкие нервы и я совершенно не боюсь крови… – она подняла палец восклицательным знаком. – Я хотела поступать в институт, но надо было помогать матери. У меня не было выбора, и вот я в конце концов оказалась в Москве.

– Я, кажется, все это знаю…

Андрей попытался привлечь ее, но Катя удержала его руки на расстоянии.

– Тебе неинтересно? Я понимаю, что тут ничего особенного… но это моя жизнь! И вот появился ты! Я не понимаю, я люблю тебя? – Катя с нетрезвым любопытством рассматривала Андрея.

– А вот это интересно!

– Ну, конечно! Но я не понимаю, откуда на меня все это свалилось, все мои чувства, хорошие и плохие? Это чужое богатство? Это все очень тревожит! Я не понимаю, что происходит!

– А что происходит?

– Мне кажется, ты хочешь перевести меня в другой мир! В другую систему ценностей. Я ее не понимаю!

– Что, добро и зло меняю местами?

Катя смотрела серьезно.

– Может, и так, то, что было плохо, теперь – хорошо, а то, что было хорошо – непонятно. Как мне себя вести? И что со мной будет? Что дальше будет?

Андрей с удивлением и серьезно смотрел, чуть улыбался:

– Будет вечное блаженство, если ты перестанешь задавать глупые вопросы и просто доверишься мне. В конце концов все зависит от твоих ощущений, помнишь, ты сама об этом говорила.

– А твоя Светлана? С ней у тебя тоже вечное блаженство?

– Ты обещала не трогать эту тему.

– Да, я помню, но мне стыдно перед ней!

– Как тебе может быть стыдно, если ты ее не знаешь?

– Это не важно. Она твоя жена! Если я люблю тебя, то… ты знаешь, у меня к ней хорошее чувство, только стыдно, мне кажется, она хороший человек. И когда мы с тобой просто дружили… – Катя остановилась и вдруг заявила: – Нам нельзя спать вместе!

– Давай не будем!

Катя была серьезна. Даже слишком:

– Ты шутишь, а для меня это важный вопрос. Он меня больше всего мучит.

– Это текила, у тебя сейчас все вопросы важные!

– Я, наверное, пьяная и отвратительная и говорю гадость, но я всегда ужасно тебя хочу!

– Разве это плохо? Ты же не всех так хочешь!

– Я никого не хочу, а от тебя меня трясти начинает. Ты этого не видишь? – Катя вытянула и посмотрела на свои руки. – Не трясутся?

– Все у тебя отлично, – он взял ее вытянутую руку.

– Мне иногда кажется, что прямо в это время на нас стоит и смотрит Светлана.

– Ты говорила, что представляешь себе Бога, что Он смотрит.

Катя задумалась. Потом легла, сунулась головой Андрею подмышку и вся закрылась пуховым одеялом.

– Я не представляла Его себе. Я о Нем забыла. – Она застыла.

Андрей поднялся, приоткрыл окно, стали слышны звуки ночной Венеции. Громкий говор и смех итальянцев, одинокий гондольер монотонно и певуче зазывал прокатиться по ночным каналам.

– Я так тебе благодарна за отца, вообще за все, что ты для меня делаешь…

– Катечка, я же просил! Что все это значит? – Андрей скинул одеяло с ее головы. – Зачем ты об этом вспоминаешь, я помогал тебе как другу! Я много кому помогаю, даже людям, которых не знаю…

– Подожди, дай скажу… – перебила Катя, села спиной к подушке и, быстро и бессвязно жестикулируя, заговорила торопливо: – Это все неправильно, то, что я делаю, и это не может хорошо кончиться. Я однажды тонула в болоте…

– Что?! – Андрей поднялся на локте и с усмешкой посмотрел на Катю.

Она была больше возбуждена, чем пьяна. Мелко замахала руками.

– Дай я расскажу… я тебе все время это хочу рассказать, да-да! Это было три года назад, я тонула в болоте. На самом деле, правда! Это так странно, ни на что не похоже! – Катя решительно провела рукой в воздухе. – Болото в тайге очень мило выглядит, такая зеленая и желтая, очень красивая полянка, она совсем не похожа на болото! Ты наступаешь, и сначала эта полянка просто так забавно колышется под тобой, ты думаешь, что это приятно, как будто на кровати качаешься, а совсем не опасно, делаешь следующий шаг, потом еще, еще – и вдруг туда уходишь! А там нет твердого, совсем ничего, никакой опоры нет под тобой! Ты хочешь выбраться, ты не понимаешь, что ничего нет, улыбаешься даже, тебя охватывает прохлада, и ты уходишь все глубже. По пояс, по грудь, ты загребаешь руками, пытаешься повернуться, лечь на живот или спину, гребешь руками эту зеленую мелкую такую травку, мох, даже там прошлогодняя клюква была, я помню! А внутри, под этим зелененьким, все коричневое и мутное, и пахнет плохо. А ты продолжаешь медленно тонуть, уже только руки и голова наверху. Так незаметно все и даже ласково и приятно, а обратного пути нет. И очень страшно, вроде ты ничего не сделала плохого, все вокруг так же, как и было – солнце ярко светит в синем небе, деревья стоят, зеленые и стройные, ничего особенного не происходит, а ты уже целиком в трясине и ничего не можешь! Ты не можешь вернуться обратно.

– Как же ты выбралась? – спросил Андрей, нахмурившись.

Катя рассказывала все это, не глядя на Андрея, повернула к нему голову. Лицо ее было грустным и чуть закаменевшим.

– Меня тогда Федька спас – почувствовал, что что-то случилось, и вернулся! Бегом бежал, весь исцарапался! Хотя я не кричала! Он согнул березу небольшую, и я за нее схватилась. Я потом забыла об этом и вроде никогда не вспоминала. А в первый день, когда ты появился, помнишь, на твоем дне рождения, ты ко мне приставал, ночью мне приснился этот сон. Очень ярко! Как будто все наяву, как я ухожу, как меня засасывает! А я как будто не понимаю ничего и смеюсь радостно, и тону. А вместо Федора на берегу ты, ты так присел ко мне, совсем рядом твое лицо, ты вроде можешь, но почему-то не протягиваешь мне руку, и я почему-то не пытаюсь за тебя схватиться. И еще ты мне что-то говоришь, просто какие-то слова, а я их не понимаю… – Она внимательно посмотрела на Андрея. – Это было мне предупреждением! Странно, да?! Ведь тогда ничего еще не было и ничего не предполагалось! Мне приснилось это под утро, а через несколько часов ты приехал и сделал мне твое «мужское» предложение. Ты его помнишь?

Андрей улыбнулся виновато и небрежно и взял ее за руку.

– Я тогда совершенно не обиделась. Наверное, ты мне уже нравился, просто я не знала этого. Я растерялась, конечно. И потом, ты делал мне только хорошее.

Катя задумалась надолго, Андрей гладил ее ладонь, каждый палец. Катя все думала о чем-то. Потом заговорила тихо:

– Я когда думаю о нас, когда вообще пытаюсь представить какое-то наше будущее, мне часто приходит в голову эта страшная, такая красивая трясина. Она и правда красивая! – Катя помолчала, вздохнула. – Я что-то не то говорю. Мы с тобой обязательно запутаемся, вот увидишь! Меня успокаивает, что единственная жертва в этом сне, это я. Ты заметил?!

– Все, перестань. – Андрей, не улыбаясь, повалил ее и закрыл рот двумя руками. Смотрел вблизи глаза в глаза. Она была беспомощна, растеряна и очень красива. И так дорога ему!

23

Они вернулись в Москву. Было много снега, пробки, слякоть и грязь. Во дворе дворники гребли и посыпали дорожки, а снег все шел.

Утром Катя позвонила домой. Там все было неплохо, мать впервые не говорила о деньгах. Спокойно рассказывала. Отцу поменяли фиксирующий корсет, специально приезжал травматолог из Красноярска, показывал упражнения.

– Старается, по часам вон все делает. Ходит на костылях уже понемногу. – Голос у матери был бодрый, даже деловой, и необычно вежливый. – Я отпуск взяла до конца февраля, Кать. Денег хватает, больше не надо… Ты там не в долги влезла?

– Нет, все нормально, – поспешно ответила Катя.

Мать помолчала, потом сказала осторожно:

– Я знаю, сколько стоила операция… этот доктор, что приезжал к отцу, дал мне договор подписать, и еще там услуги дополнительные… – ты где же столько денег взяла?

– А сколько, мам? – с тревогой спросила Катя.

– Больше двух миллионов! Ты что, не знаешь?

– Знаю… – выпалила Катя, чтоб успокоить мать и замялась. – У меня друг тут…

Мать тоже молчала.

– Это он оплатил. Он очень добрый, – добавила Катя, чувствуя, как становится стыдно. – Тебе папа не рассказывал?

– Да от него ничего не добьешься, говорит, это не моя тайна… Что за тайна?

– Мам, ты не обижайся на него, он же всегда так, я приеду, все расскажу.

Мать помолчала.

– Что же, живете вы? – спросила осторожно и строго.

– Нет… – Катя покраснела еще гуще. – Я попробую приехать на несколько дней.

– А чего на праздники не приезжала? Мы ждали. И Андрюшка, и бабка все время спрашивает. Платок тебе связала из белого пуха.

Катя молчала. Не рассказать всего было по телефону.

– Ну ладно, спасибо тебе за все. На, вон, с отцом поговори…

– Я! Я! Я! Я! – услышала Катя тоненький и звонкий голос Андрюшки.

Мать дала ему трубку.

– Катя! Катя! Катя! Сестла! Сестла! Сестла моя! На, папа!

– Катюша, здравствуй, милая!

– Привет, пап. Как себя чувствуешь?

– Спасибо тебе, скоро побегу, сейчас, погоди, к себе доковыляю. Видишь, хожу уже… – Катя услышала, как хлопнула дверь его комнаты. – Костыли специальные привезли. Вот, пришел… сидя теперь читаю… – Отец заговорил тише. – Я уже не надеялся, спасибо тебе!

– Что ты, пап, все же хорошо!

– Ничего, ничего, прости, я просто хотел сказать, что благодаря тебе я снова учусь ходить. Андрюшка показывал мне сегодня, как правильно надо ножку ставить! – Отец помолчал. – И Андрею твоему спасибо передай. Как у вас?

– Все… по-прежнему, – сказала Катя и поняла, что впервые в жизни нечаянно обманула отца. – Все неплохо, пап, приеду, расскажу.

У Кати оставались два свободных дня. Она вымыла всю квартиру, развесила обновки, шкафа не хватило, и она заняла пустующую половину Насти. Разложила бесчисленные мурановские бусы и серьги, которые Андрей покупал всякий раз, когда видел. Алешины ирисы в ведре отцвели, выпили всю воду и подсохли, стали сероватыми, но не пропали, они как будто ждали ее. Катя долго смотрела на это чудо природы, взяла ножницы и обрезала кое-где. Получился осенний гербарий. Суховатый и строгий. Андреевы орхидеи, каждая в своем горшочке стояли живые, красивые и чужие. Катя рассматривала их, как диковинных зверьков, которым до нее не было никакого дела.

Она работала машинально, а сама все думала о своей новой жизни, которую нарисовал Андрей. На обратном пути в Москву они долго разговаривали.

В первом классе никого, кроме них, не было, стюардесс Андрей не замечал и говорил спокойно, не понижая голоса:

– Мне не нравится, что ты официантка. – Он доброжелательно, но строго смотрел на Катю. – Дело не в профессии, просто никакая ты не официантка, тебе надо получать хорошее образование. И потом… мне не хотелось бы встречаться с официанткой. Ты не обижайся, но обычно официантки, с которыми встречаются люди моего круга, это бляди или что-то вроде.

Андрей крутил в руках бокал с коньяком и смотрел на Катю. Она не реагировала, слушала молча, слегка краснея от стюардессы, подававшей еду.

– Я не хочу, чтобы так думали про тебя, понимаешь? Если мы где-то появимся вместе, так будут думать! Так просто есть и все! Надо закончить с этим твоим лицом в ресторане и на буклетах. Это мое лицо!

– А что я буду делать?

– Учиться. И не в медицинском, а на филфаке университета, ты же хотела. Потом можно будет магистратуру где-нибудь устроить, в Сорбонне, например. Тут у нас есть простор – ты же невероятно способная!

Андрей откровенно любовался ею, целовал ее ладонь и пальцы, и говорил все таким тоном, как будто все было уже решено. Приближаясь к Москве, он погружался в привычную атмосферу дел и даже рад был этому. Все так же, не обращая внимания на стюардессу, обнял ее и притянул к себе.

– Ты не устала?

Катя покачала головой, но потом, будто очнувшись от его слов, согласилась:

– Я, кажется, очень устала, столько всего было… А ты?

– У меня дела. – Андрей думал о чем-то своем, отпил коньяк. – Я никогда не заводил таких отношений. У меня были, конечно, знакомые женщины… подружки, иногда за деньги… Я, кстати, считал, что за деньги лучше всего. – Он не отводил от нее взгляда. – А потом появилась ты…

Катя смотрела на него, не понимая, к чему он…

– Позавчера утром у меня не было встречи, я просто гулял и думал, сидел и расписывал варианты. Я привык так, с бумагой и карандашом, и чтоб никто не мешал… – Андрей посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. – Я люблю тебя, это совершенно ясно, – он опять задумался. – Это для меня все очень сложно, какая-то другая жизнь, но боюсь, что все у нас очень серьезно, и я уже не могу без тебя. И чтобы не потерять тебя, чтобы наши отношения не превратились в обычные… – он поморщился, – мне совсем не хотелось бы этого… Ты меня понимаешь?

Катя кивнула головой и одновременно пожала плечом.

– Ну да… нет смысла всего пересказывать, если ты будешь меня немного слушаться, то все будет хорошо.

– А я не слушаюсь? – преданно удивилась Катя.

– Боюсь, ты не все про меня правильно представляешь. У меня большой бизнес, больше двух тысяч сотрудников, огромные связи, которые надо поддерживать, ответственность за многих и многих людей… у меня сложившаяся, жестко выстроенная жизнь. Моя семья – не очень большая часть этой жизни, так уж получилось, но в ней всех все устраивает. Когда я говорю, что ты меняешь мою жизнь и меня, то я много чего имею в виду. Я не уверен, что ты все это понимаешь… – он заглянул ей в глаза. – Ты не обижаешься?

– Нет, я… что ты?

– Я продумал кое-какую конфигурацию, при которой все у нас должно быть хорошо. Прости, все это несколько цинично звучит, но здесь без головы не обойтись. Я не могу взять все и… бросить просто так.

– Ты хочешь развестись? – прошептала Катя, хотя рядом никого не было.

– Нет, так я не могу, мы со Светланой прожили двадцать лет. Я пока не знаю, пока пусть все будет, как есть. Само как-нибудь утрясется, другого варианта у нас нет. Ты должна оставить свою работу, я куплю тебе квартиру, – он посмотрел на нее. – Да, я уже позвонил риэлторам, они уже ищут. Это будет наша квартира, можем оформить ее на тебя, на меня, без разницы.

Андрей сбился с мысли. Нахмурился, соображая.

– Ты будешь жить в своей квартире, поступишь в университет, тебе надо учить еще один язык – итальянский?! Французский? Возьмешь репетитора. Тебе нравится?

– Почему язык? – Катя растерянно смотрела на Андрея.

– Чтобы тебе скучно не было, я работаю и не смогу быть с тобой всегда. Твоим родителям будем отправлять по пятьдесят тысяч в месяц. Этого достаточно? Еще будешь учить меня английскому и вообще займешься моим просвещением.

– Я?! – искренне удивилась Катя.

– Да, Катя, мне это надо, это я по сравнению с тобой дикий. – Андрей говорил серьезно, даже чуть строго, не давая ей думать. – Можешь считать, что вот за это я и плачу тебе деньги! Тебе же это важно?

– Я… что должна буду делать?

– Ничего особенного, ты любишь живопись, музыку, театр – вот и будешь водить меня. Все будет, как и было. Будешь… как это называется? Моим учителем по прекрасному… я не очень пафосно? – Он улыбнулся и даже подмигнул Кате и при этом был очень серьезен.

– С чего ты взял, что я все это знаю? – Катя даже головой затрясла, не соглашаясь. – Я никогда не говорила…

– Чего не знаешь, позанимаешься. Список чтения мне составишь – это же несложно?!

Катя с удивлением и даже с недоверием на него смотрела.

– Видишь, что ты со мной делаешь! И еще много чего, о чем мне и говорить неудобно, но все это правильно. Я правда всего этого хочу! – Он отпил хороший глоток коньяка и весело скривился. – Не помню уже, когда в последний раз начинал новую жизнь… я раньше о-о-очень любил это делать.

Катя молчала, рассеянно думая о чем-то, потом спросила, не глядя на Андрея:

– А со Светланой ты не ходил в театр?

Улыбка ушла с лица Андрея, он бросил взгляд мимо Кати в иллюминатор, потом, прищурившись, уставился на нее:

– Ходил иногда, но я не хочу об этом, давай, я как-нибудь сам решу все. В конце концов, это касается только меня.

Кате хотелось не согласиться, но она промолчала. Она очень устала за эту поездку.

Все два дня после возвращения Катя невольно вспоминала этот разговор в самолете. Эти вопросы, вся эта конфигурация, как говорил Андрей, с одной стороны, были очень просты, но почему-то с трудом помещались в ее голове. Всё было логично и, за мелкими исключениями, очень соответствовало ее жизненным интересам, Андрей не упустил ничего, но эти исключения, эти «мелочи жизни», как он их определил, были самыми тяжелыми. Простые вопросы, сталкиваясь между собой, рождали новые и новые, куда более сложные. Посоветоваться было не с кем. Ни с матерью, ни с отцом нельзя было. С Настей тоже.

Она разнесла орхидеи по разным комнатам, засохшие ирисы оставила на подоконнике у своей кровати. Набрала Алексея. Он взял трубку.

– Привет!

– Привет!

– Я тебя искала!

– Я тоже! – голос Алексея был невеселый, но обиды не чувствовалось.

– Давно не виделись, ты… – Катя вдруг ощутила серьезную неловкость и неудобство и замолчала, не зная, как продолжить.

Алексей прокашливался в трубке.

– … ты увидеться не хочешь? – спросил нетвердым голосом.

– Да, я поэтому и звоню. – Катя начала понимать всю безжалостность своего звонка Алеше, но было уже поздно.

– Я все знаю, мне Настя рассказала, так что… я просто соскучился, – сказал Алексей.

– Хочешь, приезжай, тут сейчас никого нет.

Алексей был все такой же. Только как будто повзрослевший. Катя поцеловала его дружески в щеку, повела на кухню. Они сели напротив друг друга, как всегда и сидели – она спиной к холодильнику, он у двери. Тот же красно-белый чайник закипал, но многое все же изменилось.

Катя поставила на стол чашки тонкого стекла с острова Мурано, такую же вазочку с пряниками, которые любил Алексей. Пряники были железобетонные. Катя звонко постучала одним из них об стол:

– Ты еще покупал, – засмеялась и открыла холодильник. – А я из дома не выходила… Итальянские конфеты есть. Ты голодный?

Алексей, не слушая, что она говорит, жадно рассматривал Катю, будто пытался найти в ней ту, прежнюю.

– Помнишь, как мы с тобой разговаривали? Целыми ночами! И о чем? Я иногда пытаюсь вспомнить и не могу. А было интересно.

– Да, – ответил Алексей машинально, – я тоже все помню. Ты что-то хотела мне сказать?

Он взял чашку, отпил и поставил на место. Чашка стеклянно грохотнула о блюдце, выдавая дрожь руки. Видно было, что он думает о чем-то своем и волнуется. Катя замялась, чувствуя неуместность своих вопросов, и, опустив голову, улыбнулась горько:

– Я поговорить хотела, мне больше не с кем… – Она глянула на него, но тут же отвернулась и быстро, боясь, что не сможет ничего рассказать, заговорила. – У меня есть парень, его зовут Андрей, он старше меня, но это все не важно… Он мне очень помог, оплатил операцию отцу, и потом… все было очень дорого, я даже не знаю, сколько это стоило. – Щеки и глаза ее потемнели от стыда, она посмотрела на Алексея и продолжила, оправдываясь: – У нас с ним тогда не было никаких отношений. Даже намека не было, правда!

Алексей молчал, склонив лоб на кулак. Катя видела только короткий ежик его головы да хмурый висок.

– А сейчас мы вместе были в Венеции. Он хочет купить квартиру, чтобы я училась в университете, преподавала ему английский и… – Катя приостановилась, она не видела его глаз. – Это все непонятно?

– Почему же, – не согласился Алексей, лицо его было мрачным. – Это как раз все понятно! У него семья?

– Да, семья, я разве не сказала? Все это случилось за те два месяца, что мы не виделись…

Алексей уже не слушал. Он встал решительно, хотел шагнуть из-за стола, но не шагнул, а застыл, набычившись и в упор глядя на Катю. Казалось, он сейчас ее схватит. Волнение лишило его речи, он затряс головой, как будто отрицал все, что она рассказала:

– Причем здесь он?! Он – это ошибка! Ты же это отлично видишь! Мы с тобой просто мало друг друга знаем и пока не очень понимаем, нам нужно время. Но… неужели ты… может, тебе надо выйти за меня замуж?! Сразу, выйти и все! – Как будто испугавшись того, что сказал, он заторопился. – Я бы все равно с тобой встретился, я все время думал об этом. Поэтому и из Лондона вернулся раньше. Это очень серьезно, ты не должна смеяться!

Катя и не думала смеяться. Она не ожидала ничего такого и чувствовала, что зря заговорила об Андрее.

– Я люблю тебя и не хочу, чтобы между нами что-то было просто так! И тогда не хотел, когда мы лежали вместе. Человек – не скотина! Человек может любить и может терпеть! Он может жертвовать своими интересами ради другого человека – в этом смысл любви!

Алексей все знал о Кате, и Настя рассказала, и сам догадался о многом. В нем накопилось, и теперь он выдавал плоды бессонных ночей и тоски, Катя же хотела просто дружеского участия. Впервые они были так несовместимы.

– Да, я понимаю, – ответила Катя растерянно, – ты правильно все говоришь, Леша, но он любит меня, он очень помог, все, что он предложил, мне очень нужно, ты же это понимаешь, я и правда хочу учиться. Это никак не оскорбляет меня, почему ты говоришь, что он…

Алексей сел, отодвинул от себя цветную чашку. За ним была его правда, выстраданная. Он заговорил спокойнее.

– Что тебе от меня нужно? Поддержка? – Он откинулся на спинку стула. – Как это может быть? Ты любишь его, я люблю тебя, ты хочешь быть с ним, я с тобой. Это такой страшный эгоизм. Я тебе… что я скажу? Я не понимаю, как можно переделывать под себя живого человека. Он правда тебя любит? – Алексей нахмурился на свой вопрос, но продолжил. – Я люблю тебя такую, какая ты есть. Вот такую! Именно такую, а не какую-то, переделанную, какая бы мне была удобна. Мне ужасно подумать об этом! Прости, но он…

– Ты несправедлив к нему! Ты его не знаешь совсем! – возмутилась Катя.

– Ну, конечно, чего мне было еще ждать?! – Он поднял на нее почти спокойный взгляд. – Ты не ответила на мое предложение. Даже не заметила его. А я его сделал. Ты подумай, пожалуйста! Я предлагаю тебе честную жизнь!

Катя молчала, нервно вставляла пальцы в переплетения косы. Она действительно плохо понимала, о чем говорит Алексей, только видела, что он очень серьезен, она не видела его таким никогда.

– Мне было трудно без тебя в Лондоне, я ничего не знал. И потом, когда ты была в Италии. И я думал, думал. Мне только это оставалось. Это очень простые мысли, к которым я пришел, но в них много смысла! Человек – не скотина! Понимаешь?! Все очень просто! Человек должен себя уважать! Это – главное! Твой парень не знает об этом!

Алексей опять заволновался и шагнул по маленькой кухне.

– Ты хочешь сказать, что Андрей скотина и не уважает себя? – Катин взгляд был хмур и растерян.

– Да!!! – Алексей смотрел твердо. – Иногда человек выглядит…

– Я не готова… это несправедливо…

– Готова! – нервно перебил Алексей. – В том-то и дело! Ты его не любишь, когда любишь – не спрашиваешь, ты просто ему благодарна. И спрашивала ты меня об удобствах жизни, а не о любви! Хочешь, я отвечу? То, что он предлагает, это очень удобно! Только нельзя на это соглашаться, Катя! Ты же это чувствуешь, если бы не чувствовала, не спрашивала бы!

Катя глядела на него удрученно, машинально откинула косу за спину, но тут же достала ее снова.

– Прости, мне, наверное, надо идти, наговорил тут… – Алексей тяжело вздохнул, но смотрел по-прежнему твердо. – Я уверен, что это у вас кончится, поэтому я буду ждать.

– А тебя не смущает, что мы с ним живем почти как муж и жена?

– Нет, – ответил, жестко глядя на Катю. – Уже нет, раньше, когда в Лондоне был и думал, что у тебя кто-то есть, очень тяжело было. И две недели назад, когда вернулся… там, в коридоре – это было так страшно, думал, у меня все разорвется внутри. Я все это время только о тебе думал. И у меня все прошло. Ничего меня не смущает. То, о чем ты говоришь, вообще не важно…

– И ты согласился бы взять меня замуж, если бы я сохранила с ним отношения?

Алексей с удивлением на нее посмотрел, подумал и сказал:

– Этого не будет.

– Почему?

– Вот увидишь!

Алексей двинулся из кухни.

– Не уходи! – попросила Катя, вставая.

– Нет, я пойду, мне… пойду, прости! – Он снял с вешалки куртку.

– Ну, ладно. Заходи, когда сможешь, – Катя подошла совсем близко. – Наверное, ты все правильно говоришь, только я сейчас… жизнь – это сложнее, я не знаю, что делать.

– Это понятно, только тут нет выбора! – Алексей посмотрел на нее с жалостью. – Ты же это знаешь! Ты сама об этом говорила, там, на берегу озера.

Он обулся, надел шапку, остановился в дверях и, повернувшись к Кате, спросил:

– Что, идиот я? Полный?

– Ну что ты, это я идиотка.

Алексей вызвал лифт. Тот застонал недовольно, загудел.

– Леша, а я тебе не противна такая вот? – тихо спросила Катя.

Алексей подошел:

– Ты намного-намного больше, чем все это… чем вся эта фигня!

– Да? Ты сегодня очень… взрослый, строгий! – Она пристально в него вглядывалась. – Это не фигня, Леш, это моя жизнь.

Катя еле сдержалась, чтобы не расплакаться, а когда Леша ушел, поревела тихо, будто прощалась с чем-то или обдумывала его слова. В голове застряли обрывки его правильных фраз: именно такую, какая ты есть, именно такую… уважать себя… Уважаю я себя? Что это такое вообще?

Катя, бросив все недоделанным, взяла список продуктов, оделась и вышла на улицу. Подморозило, дворники-киргизы, муж с женой, сидели на низеньком металлическом заборчике и разговаривали, поздоровались. Катя подумала, не вернуться ли переодеть легкие сапоги, но только прибавила шагу.

Ближайшая церковь была в трех остановках на троллейбусе и еще пешком. Она добиралась с полчаса, даже замерзла. Вечерняя служба еще не начиналась, старушки ходили по делам и разговаривали довольно громко, прихожан было несколько человек. Хорошо одетая женщина в черном платке неподвижно стояла у иконы, двое покупали свечи, что-то горячо обсуждая громким шепотом.

Храм был небольшой, невысокий и старый, закопченный, хорошо пахло чем-то ветхим, или вечным. Катя ощутила тихую знакомую радость и покой, прошла, приглядываясь к иконам, некоторые лики были едва различимы, ей почему-то такие нравились больше всего. Она всматривалась, крестилась тонкими пальцами. Купила свечки, поставила по привычке за здравие Георгия, Ирины, Федора, младенца Андрея и бабушки. Встала лицом к Богородице и зашевелила губами. Она шептала и шептала, почти не понимая, только чувствуя молитву: