Текст книги "Искушение"

19

Тридцатого декабря 2015 года в атриуме гостиницы «Балчуг-Кемпински» шумел новогодний бал. Его устраивал клуб российских отельеров. Андрей пригласил Катю. Это был их первый выход в большой свет. Она была в темно-синем бальном платье, взятом напрокат, от покупки нового Катя категорически отказалась. Платье было затянуто в высокой талии, верх открыт, красивые голые руки, плечи и открытая грудь. Такая открытая, что Катя старалась туда не смотреть. Она первый раз в жизни была в таком наряде, в таком месте и таком обществе. Поначалу она робела и чувствовала себя неловко, выпили шампанского, Андрея все знали, он представлял Катю: «Катерина! Моя подруга!» и держал под руку. Некоторые понимающе щурили глаза. Андрей не реагировал. Другие спрашивали про жену, передавали приветы. Андрей, ничего не смущаясь, обещал передать.

Было весело, пили тосты, новогодние конкурсы разыгрывались, зажигали елочку, вызывали деда Мороза и Снегурочку, на сцене выступали известные исполнители, с большинством из них Андрей был знаком, и Катя видела, что многие ему неприкрыто льстят.

– Это вообще ничего не значит, не обращай внимания, – нагнулся к Кате Андрей, после очередного юмориста, спустившегося со сцены и долго трясшего руку Андрея. – Они в моих гостиницах выступают… ну и живут. У меня во многих городах лучшие гостиницы! – похвастался, весело подмигнув Кате.

Сидели за столиком, накрытом на двоих в первом ряду, но не в центре, а сбоку, возле огромной живой елки. Весь зал был отлично виден.

– А я подумала, это потому, что ты такой обаятельный!

– Нет-нет, – придуривался Андрей, – ну, откуда?

– Нет, ты обаятельный! А вот эти девушки, которые пели в кружевных плавочках… Те, что подходили с тобой целоваться.

– Группа «Поющие трусы»… – ответил Андрей с серьезным лицом, – очень талантливые.

– Правда? Так и называются?! – поразилась Катя.

Андрей смеялся одними глазами.

– Они так на мое платье смотрели! – загадочно произнесла Катя.

– Да? Хочешь, мы его выкупим? Или купим такое же!

– Нет, я не хочу, я подумала, возможно, они его брали когда-то! Понимаешь? – глаза Кати весело заблестели.

– И тебя это не смущает?

– Что?

– Ну то, что ты за кем-то носишь…

– Нет, я все вещи донашивала за Федькой. – Просто глядя ему в глаза, ответила Катя. – А это очень плохо?

– Федька – это кто?

– Брат.

– Родной?

– Да.

– Я думал у тебя только маленький… мой тезка… – Андрей любовался Катей, платье ей очень шло.

– И танцы будут? – спросила Катя, рассматривая роскошный, залитый огнями зал.

Играл оркестр.

– Ты любишь танцевать?

– Три года занималась бальными…

– Вот почему мы такие спортивные! А мне медведь на ухо наступил!

– Не может быть! – засмеялась Катя. – А чувство ритма? Да нет, я тебя научу, если хочешь. Хочешь?!

– Андрей Михайлович, с Новым годом! Не помешаю? – Возле них, вежливо склонив голову, стоял мясистый или даже толстый высокий человек и улыбался льстивой улыбкой своего парня. – Как дела?

– Приветствую, Александр Петрович, ничего, спасибо! Как у вас? Хотите, возьмите стул.

– Ничего, ничего, я постою… – небольшие глазки Александра Петровича бегали в разные стороны, успевая и улыбаться Андрею.

Вскоре Александр Петрович привел официанта, который нес за ним стул. Пока он все это проделывал, Андрей нагнулся к Кате:

– Из министерства, – и сморщился кисло-весело.

– Нужный человек? – ковырнула Катя.

– Да кому они вообще нужны, а этот еще и… – Андрей презрительно покачал головой, – сейчас будет рассказывать, как много работает. Если мигну, уведи меня, – договорил он быстро и сквозь зубы.

– Тут у нас проектик один намечается, хотел посоветоваться; сударыня, вы не против, если мы дела обсудим? – Александр Петрович сладко расплылся масляными губами и круглыми складками вокруг носа. Он одновременно умудрялся быть и страшно гордым за свою должность и тут же прямо уродливо льстивым. И глаза все бегали, привыкли, видно, не сидеть без дела.

Катя сначала, замерев, его рассматривала, потом, неожиданно для Андрея сделала глупое и противно-капризное лицо и, жеманно махнув ручкой, демонстративно отвернулась к сцене. Андрей едва рот не раскрыл на такое дело.

– Мы решили выпустить каталог всех гостиниц. Всей страны! Большой, парадный! – Александр Петрович говорил со значением, важно, жирно ставя точки. – Денег…

– Только недолго! – вдруг повернувшись, перебила его громко и даже нагло Катя. – А то я больше никогда не пойду с вами, Андрей!

– Да-да, – испуганно поддакнул ей Андрей и, повернувшись к Александру Петровичу, приложил руки к груди, прося прощения.

Александр Петрович растерянно, ничего не понимая, посмотрел на Катю, потом вежливо и понимающе на Андрея:

– Так вот… а тот каталог, что в прошлом году… он… там заминочка была с госфинансированием, сами понимаете, кризис, но он уже в работе, не сомневайтесь, ваши гостиницы представлены в наилучшем виде, как крупнейшая национальная сеть в стране! А этот каталог думаем выпустить ко дню Победы! Так, знаете, очень парадно! С большими лентами в цветах российского флага… очень красиво… – Александр Петрович глядел на Андрея со значением.

– Все, не хочу про ваши финансирования, идемте курить, Андрей! – Катя встала решительно.

Александр Петрович забагровел лицом, строго и чуть обиженно распрямился, а Андрей склонился к его уху и что-то зашептал.

– Да-да, а-а?! – и лицо Александра Петровича поплыло в нежной льстивой улыбке, вскочил, будто кипятка в штаны плеснули и склонился перед Катей. – Очень рад! Очень, очень, так сказать, рад! Премного благодарен, то есть! – Он готов был превратиться в носовой платок, лицо пылало неподдельным счастьем. – Мы потом, я заеду потом, дорогой Андрей Михайлович, и мы договорим! Дело государственной важности! Парадный, простите, сами понимаете, каталог российских гостиниц и… я пойду! Все понимаю! Приятного отдыха! – Александр Петрович поклонился Кате до самого стола, чуть не опрокинув лбом бутылку с вином, и исчез в зале, будто провалился.

Теперь уже Катя села изумленная.

– Что ты ему сказал? – склонилась к Андрею заговорщически.

– Сказал, что ты племянница премьер-министра! – сквозь стиснутые зубы ответил Андрей и расхохотался. – Ты… как… – он не мог остановиться, – как ты такую дурочку включила? Откуда это? Ой-ей-ей!

– Не знаю! – Катя тоже смеялась. – Твои «Поющие трусы» вспомнила и представила, как они…

– Но как он испарился! – Андрей смеялся еще сильнее. – Рассказывает сейчас, что знаком с племянницей самого… «Премного счастлив!» Ха-ха-ха!

– Да нет, «премного благодарен»! – Катя тоже не могла остановиться. – И «парадный, простите, каталог». У нас хозяин квартиры такой же толстячок! Так же хихикает, когда улыбается, и глаза бегают!

– У них у всех глаза бегают…

– Интересно, зачем? А кто он?

– Кажется, замминистра, пустое место, всю жизнь чиновник! Ничего в своей жизни не сделал.

– Так не бывает!

– У них только так и бывает! Делать умное лицо, помалкивать со значением, пристраиваться к делам, которые сделали другие. Произносить «Есть!» в лицо начальству с видом человека, падающего на амбразуру врага. И начальники его точно такие же! Они друг у друга учатся!

Потом были танцы. Андрей сразу и категорически запросил пощады. Он остался сидеть за столиком и любовался, как танцевала Катя. На нее, впрочем, смотрели все. Через некоторое время ее уже не отпускал от себя распорядитель танцев. Забывая о публике, главный танцор заказывал оркестру что-то сложное латиноамериканское и они оставались вдвоем с Катей. Это было красиво и профессионально. Многие встали со своих мест, подошли к танцполу, обступив кружащуюся пару, переговаривались одобрительно и аплодировали особо изящным движениям. Высокие каблуки мешали, Катя скинула туфли, и ее живые ноги замелькали, едва касаясь блестящего паркета. Она никого не замечала и выглядела спортивно и очень женственно для такой юной девочки.

Андрей напряженно следил за ними, ревновал к распорядителю и ко всему залу и даже комплексовал, что с ним случалось крайне редко. И, нахмурившись, думал о том, что никогда так не восхищался ни одной женщиной. Глубокое и почему-то нервозное чувство тревожило изнутри. Толпа зрителей окончательно закрыла от него танцующую пару, это был всего-навсего вальс, но никто больше не вышел, никто не решался танцевать рядом с ними, и они кружились одни. Катино платье раскрывалось и взметывалось, щеки потемнели, и от этого она казалась еще прекраснее.

Андрей опрокинул стопку и опустил голову, невольно прислушиваясь к аплодисментам и крикам публики.

Он понимал, что давно уже любит ее, и думал о том, о чем не может не думать уважающий себя человек. Об их будущем. Он думал об этом и раньше, но, помня об их первой встрече, говорил себе, что ему и так хорошо. И даже очень хорошо, что у него никогда не было такого красивого, такого душевного и честного друга. И пока Катя оправлялась от болезни и привыкала к нему, его заботы о ней и ее отце как-то компенсировали любовные отношения.

Андрей потянулся за бутылкой, поднял глаза, к нему сквозь расступающуюся толпу шла Катя с туфлями в руках. Он встал, Катя обняла, прижалась к нему и быстро поцеловала его в угол рта. Это был их первый поцелуй, она никак не смутилась, блестела глазами и тяжело дышала.

– Я тебя бросила, прости! – Катя отряхивала ступни друг о друга и надевала туфли.

– Что ты?! Я любовался, никогда не видел тебя такой. Даже представить не мог! Думал, ты стеснительнее, только умные книжки читала! – Андрей говорил медленно, и в самом деле любуясь ей.

– Ну как? Ничего? Кое-что помню еще? Два года не занималась, налей мне, пожалуйста, воды. – Лицо раскрасневшееся, она вытирала пот на висках. – Ты не обиделся? Я танцевала и скучала по тебе! Мне не хочется с тобой расставаться! Вот что я думала!

– Ты думала обо мне во время танца?! – Андрей наливал воду.

– Конечно, я всегда… я очень часто думаю о тебе. Уф-ф, они заставили меня выпить полный фужерище шампанского! У меня голова кружится. Все, больше ничего не буду!

– А мне очень жалко было, что не могу с тобой танцевать. Даже грустно сделалось. Ведь никогда же не смогу!

– Почему никогда?

Андрей неопределенно пожал плечами и поднял рюмку.

– Не знаю, все время хочется вернуться в молодость и вцепиться в тебя! С Новым годом!

– С Новым годом! – Катя пригубила шампанское, потом смелее глотнула.

– У меня ведь совсем другая жизнь. И то, что сейчас происходит между нами, это такое серьезное отступление от той моей жизни. Мне и самому странно. – Он внимательно, с вопросом на нее смотрел. – Даже то, что я тебе сейчас все это говорю, это тоже необычно. Я никогда и никому ничего такого не стал бы говорить!

Катя не отвечала, машинально, от растерянности сделала еще глоток из бокала, подняла напряженный взгляд на Андрея:

– Ты жалеешь об этом?

– Да нет, что ты! Иногда я думаю, что мне никогда не было так интересно жить. Но иногда… – он усмехнулся и замолчал.

– Что иногда?

– Иногда, ни с того, ни с сего, так пусто вдруг делается. Словно пропасть впереди и меня в нее тянет, или даже я лечу в эту пропасть и ничего не могу поделать! – Он налил водки, выпил и закончил. – И страшно не от пропасти, а от пустоты! Что это за чушь? У меня столько дел и вдруг пустота?!

Катя молчала.

– Ты где завтра Новый год встречаешь? – спросил Андрей.

– Дома или в «Мукузани», непонятно еще.

Андрей с грустью, задумчиво глядел. Взял ее руку в свою ладонь.

– Хотел пригласить тебя на Новый год, но что я скажу? Вот мой друг Катя? – Он криво усмехнулся. – Светлана никогда не поверит, что у нас ничего не было. И почему я должен что-то объяснять?

– Да-да, это сложно, наверное. Мне жалко было бы потерять тебя. Я так привыкла. – Катя смотрела на него пристально. – Я иногда плачу ночью, что тебя нет рядом, не рыдаю, но просто слезы текут от обиды. Это глупо, да? Я – эгоистка?

– Плачешь?

– Да, я вообще плакса! Отец говорит, я в дождик родилась. – Она рассмеялась.

– Ты не похожа… – Андрей с удивлением смотрел на нее и думал о чем-то.

– А ты хотел бы большего между нами? – спросила Катя отважно и, не выдержав вопроса, трусливо отвела взгляд и стала наливать себе воды.

Официант подошел поменять приборы. Андрей молчал.

– Тут все очень непонятно. – Он, то ли шутливо, то ли серьезно вздохнул, подпер рукой висок и посмотрел на Катю. – Иногда, честно, очень тебя хочу, но это бывает коротко, и потом опять просто хочется, чтобы все было как есть! Просто, чтобы ты была рядом! Прямо, как в юности. Может, я влюбился?

Катя густо покраснела, попила воды.

– А если и я влюбилась?! Мне это очень приятно думать, и это же ужасно мучит. Такое ощущение, что я все время подглядываю кому-то в комнату, в спальню, может быть, не хочу, а подглядываю. Это так стыдно! Как будто мне там нельзя быть, а я есть!

Подошел, пританцовывая, разгоряченный распорядитель танцев, галантно извинился перед Андреем и пригласил Катю.

– Нет-нет, спасибо большое, я устала.

– Один тур безобидного вальса, Катюша, умоляю! Всего один! – настаивал кавалер.

– Не получится, простите меня, – Катя посмотрела на него так твердо, что он растерянно извинился и ушел.

Андрей сидел молча. Тер лоб. Потом поднял медленно взгляд:

– И что будем делать с этими нашими чувствами?

Катя молчала.

– А если бы я сейчас встал и ушел? Навсегда!

Катя глянула на него быстро, потом заговорила почти спокойно:

– Я бы плакала… Ох, как бы я плакала! – Она взяла его большую руку и, нагнувшись над столом, поцеловала. – Я же плакса! Но ты же не уйдешь?

Андрей потянулся к своей водке.

– Давай выпьем, хочешь? Давай, я согласна! – Катя взялась за шампанское, стоявшее в ведре со льдом. Андрей поймал ее руку и налил сам.

– Давай! За наше будущее! Не будем загадывать какое, пусть оно у нас с тобой будет!

– Давай! – Катя серьезно подняла бокал и выпила до дна.

Они потихоньку напились. Андрей приглашал Катю танцевать, и они ничем не отличались от других танцующих, прижимал к себе, говорил глупости, наступал ей на ноги, называл Лизой и звал в номера. Катя отвечала тем же и охотно соглашалась на все. Вышли из ресторана в половине второго. На улицах было людно, полно машин, Москва, готовая к встрече нового, 2015 года, сверкала арабскими богатствами нефтяной столицы, переливалась огнями и иллюминацией. Падал легкий снежок, какого всегда и ждут в новогоднюю ночь.

Они вышли из машины и, весело держась друг за друга, направились к Катиному подъезду.

– Ну?! Пока?! Я завтра заеду рано утром! Смотри, будь дома! – Андрей поднял руки обнять Катю. – Нет, не завтра, послезавтра! Да-да, послезавтра!

– Не хочу, чтобы ты уходил! – Катя, подобрав подол длинного платья, нетвердо шагнула к нему от двери. – Так хорошо! Это потому что мы выпили? Плохо, конечно, но что делать?! Я раньше совсем не пила… какие-то глупости говорю. – Она пошатнулась, не справляясь с высокими каблуками, и Андрей, обняв, удержал ее. – Может, пойдем куда-нибудь? Тут есть хорошее кафе рядом, или можно просто погулять!

– В кафе?! – Андрей крепко держал ее.

– Пойдем! – Катя решительно открыла дверь. – Больше пить не будем! Мы сегодня говорили интересно, а не договорили ни разу. Я все время что-то хотела тебе сказать! Сейчас вспомню!

В тамбуре перед второй дверью было темно, Катя на ощупь пыталась попасть в круглое отверстие замка. Андрей развернул ее к себе и нашел ее губы. Катя машинально взялась за него, отвечала не очень умело, но постепенно ее губы начали ощущать вкус его поцелуя. Он обнимал ее крепко, и она прижималась, голова плыла, ключи брякнулись из рук на пол, они не замечали, целовались и целовались в узком черном тамбуре. Они просто устали, Андрей присел, нашарил ключи, и они поднялись наверх.

Свет не зажигали, раздевались молча, у Кати голова кружилась так, что она падала, хваталась за Андрея, Андрей снял с нее дубленку, осторожно поцеловал, привлекая к себе, Катя и не пыталась понять, что происходит, ее руки сами обнимали его шею, и тело прижималось само, а раскрытые губы в полном мраке искали и находили его жадные губы.

Потом было что-то очень бурное и такое согласное, что никто из них этого не запомнил. Через час или через два они, протрезвевшие, лежали в постели. Горел ночник. Ветерок в приоткрытое окно колыхал занавеску.

– Тебе больно было? – спросил Андрей сипловатым полушепотом и приподнялся на локте.

Катя лежала у него на руке. Волосы растрепаны. Скосила на него глаза, вздохнула:

– Нет, я, кажется, не почувствовала, – ответила тихо. – Я вообще ничего не помню. Это потому что мы были пьяные? Или это так всегда?

– А мы были пьяные? – спросил удивленно Андрей.

Катя не отвечала, молчала, глядя в потолок, на котором выделялся яркий кружок, красноватые разводы, перекрестья и тени ночника. Думала или вспоминала что-то.

– Это был какой-то ужас. Это не ты, это я во всем виновата… или кто? Это же невозможно остановить!

– Ты жалеешь?

– Нет. Я? Нет! Я думала об отношениях мужчин и женщин… – Катя говорила тихо. – Когда ты делаешь это, надо представить, что тебя в этот момент видит Господь. Ты понимаешь! – Катя нашла руку Андрея и сжала ее. – И если тебе не стыдно перед ним, то значит, все хорошо!

– Тебе было стыдно сейчас? – Андрей поцеловал ее в ладошку.

– Нет, но мы были пьяные. И я о Нем не думала.

– Это ты была пьяная! – Андрей навис над Катей и стал осторожно целовать ее. В глаза, в нос, уголки рта. – А обо мне ты думала?

– Я вообще ни о чем не думала. – Катя сказала и прижалась к нему. – Мне так жалко всего этого!

– Чего тебе жалко?

– Наши отношения теперь изменятся?

– Обязательно. Они станут еще лучше! – Андрей поцеловал ее в губы.

– Ты откуда это знаешь? – Катя смотрела наивно и внимательно.

– Ниоткуда, просто гляжу на тебя и знаю.

– Странно, но мне тоже, кажется, не стыдно перед Господом… – зашептала Катя, отклоняясь от его поцелуев, потом положила руку на подбородок, ощущая щетину. – Раньше, когда мы с тобой просто гуляли, я чувствовала, что это не очень хорошо по отношению к твоим, и мне было плоховато. А сейчас – не стыдно почему-то! А тебе – совсем не стыдно?

– А почему мне должно быть стыдно?

– Это же неверность! Неверность – всегда плохо. Это все я виновата. Но теперь уже что делать? – Катя была тихая, бормотала все это сокрушенно, будто сама с собой разговаривала, лицо ее было серьезно и устремлено куда-то вверх, мимо Андрея.

Андрей стал целовать настойчивее, не слушал ее слов, и наконец, впился в нее губами. Теперь уже все равно, остатками сознания думала Катя, обнимая Андрея.

Алексей открыл дверь подъезда, занес внутрь чемодан и большую сумку, поднял их к лифту. Ему было неудобно – он не выпускал из рук огромный, тяжелый букет любимых Катиных ирисов, который вез из Лондона. Лифт, привычно погромыхивая металлическими суставами, спускался вниз, Алексей подсветил почти уже утренние цифры на часах. Прижал букет к груди и, нахмурившись, замер, сдерживая волнение.

Поднялся наверх. Улыбался глуповато и даже пугливо, сердце колотилось от непонятного страха, открыл дверь квартиры, внес сумку и застыл. Он ждал сонной, нежной и теплой тишины, и даже слышал заранее, как пахнет сонная Катя, но в Катиной комнате ритмично задыхалась кровать, и раздавались громкие и стыдные звуки двух людей, которые ни с чем нельзя было спутать. Это Настя, – испуганно решил Алексей, соображая, где же может быть Катя, машинально занес чемодан, в висках стучали барабаны, он хотел пройти к себе в комнату, но остановился. В Катиной комнате закричали, это был ее голос. И он не звал на помощь. Сердце Алексея из испуганного и счастливого превратилось в мертвое. Букет покатился из рук, он торопливо вышел из квартиры.

Через какое-то время дверь спальни открылась, и Катя наткнулась на чемоданы и огромный букет нежных ирисов. Она одернула и завязала халат и осторожно заглянула в комнату Алексея. Там никого не было. На кухне тоже никого. За окном было черно, ее счастливая первая брачная ночь с человеком, которого она, возможно, любила, стала трезветь, меркнуть и превращаться в темное и непонятное утро. Она мылась под душем, думала путано о цветах, об Алексее, Андрее, его жене и сыне. Сбивалась мыслями. Она ни о ком сейчас не могла думать. Тело, которое она намыливала, было другим, или не тело, но она сама… она ясно чувствовала перемену. С ней что-то произошло, и она не понимала, хорошо это или плохо.

В дверь ванной поскреблись, потом она медленно отворилась. В проеме стоял Андрей в набедренной повязке из ее ночнушки с распакованным букетом ирисов:

– Ты забыла их на столе, поставить в воду? Или, – он опустил глаза на свои чресла, на дыбившуюся ночнушку, – потом поставим?

Катя прикрылась полотенцем и невольно отвернулась в сторону, так досадно вдруг сделалось за Лешкин букет, но, главное, за эту глумливую и самодовольную пошлость, которой никогда раньше не было. Андрей перехватил ее взгляд и закрыл дверь.

Когда они пили кофе, Катя, как ни старалась улыбаться, была грустна. Андрей же, как ни пытался соответствовать ее настроению, которое он понимал по-своему, выглядел счастливым, все время держал Катю за руку и бормотал своим баском, что будь его воля – не уезжал бы от нее никогда. Или даже целый месяц не выходил бы из этой чудесной квартиры.

– У меня было такое. Я учился на первом курсе и жил в общаге. И на каникулы ко мне приехала моя любовь из Астрахани. Мы неделю не выходили из комнаты. У нас было несколько бутылок финского ликера и большой пакет мандаринов. И все! Неделю не выходили!

– Она была красивая?

– Да, очень!

– И что же ты не женился?

– Молодой был… даже не знаю. Молодые парни редко бывают достойными по-настоящему красивых женщин! – Андрей виновато, не перед Катей, но перед той девушкой, смотрел в пол, поднял на Катю взгляд. – Не знаю, правда. Наверное, потому, что она была лучше меня. Ничего, что я тебе такие вещи рассказываю?

– Про близость с другими девушками?

– Ну да, ты не ревнуешь?

– Я не знаю. Пусть все останется, как было. Хорошо, что мы ничего не скрывали друг от друга.

Последний день 2014 года прошел в хлопотах. Катя несколько раз звонила Алексею, телефон был выключен, и она уже начала думать, что его вещи и букет просто кто-то привез. Она зашла в его комнату, рассмотрела чемодан и сумку. В сумке лежал ноутбук, с ним Алексей не расставался.

Она понимала, что случилось что-то не очень приятное для Лешки, но понять его чувства в этот момент не могла. Замирала вдруг среди дел и пыталась спокойно представить все: вот он летит в Москву, на Новый год к родителям, по дороге заезжает ко мне. Наверное, он догадался, или, может, слышал, что я не одна…

Она даже чуть краснела от этой мысли, но стыдно ей не было. Счастье не знает стыда. Мы отлично слышим гром своего сердца, когда любим мы, и как же трудно различить трепет другого сердца, когда безответно любят нас. Ей очень хотелось увидеть Лешку, просто обнять, прижаться к нему и даже рассказать ему все, что с ней случилось в эти дни. Поделиться счастьем. А это счастье? – замирала, растревоженная и радостная.

Я его люблю? Я, правда, его люблю? Катя то и дело застывала с этим, главным вопросом, который кто-то подсовывал ей целый день. Он приходил с разных сторон, звучал по-разному и даже, как будто, был счастливым, но и тревожным тоже. И Катя, закусив уголок кухонного полотенца, начинала тихо и благодарно плакать, вспоминая бесчисленные и терпеливые Андреевы заботы о ней, о ее семье. Ей хотелось отдать себя всю. За выздоравливающего отца это была небольшая плата. Она плакала и улыбалась, придумывала, что можно было бы еще добавить? Больше у нее ничего не было.

Она вспоминала их бурную, потную и счастливую ночь, и не знала, как с ней быть. Она никак не ожидала от себя такого и даже сейчас испытывала страшное и стыдное возбуждение и озиралась по собственной кухне, не видит ли кто. Если бы такое повторилось… дальше она не соображала – страсть, просыпавшаяся в ней, не давала думать и пугала. Катя шла в ванную, умывалась, унимая жар, и снова бралась за работу.

Их нежная дружба закончилась. Начиналась любовь.

В семь часов вечера, она как раз пришла из магазина с продуктами, вспомнила про Новый год по Белореченскому времени, позвонила домой, поздравила всех, всплакнули с матерью от радости. Через час позвонил пьяный брат, в трубку был слышен звон стаканов, смех и оживленный говор громкого мужичьего застолья. Федор поздравлял витиевато, многословно помогая себе жаргоном, хохотал, хвастался неприятно, а в конце весело попенял Кате, что не прислала денег на досрочку. Андрей звонил несколько раз, он встречал дома с семьей, шептал про самый счастливый день старого года, говорил загадочно, что новый год начнется для нее неожиданно тепло и нечеловечески красиво. Грозился приехать завтра рано утром и разбудить ее.

В новогоднюю ночь Катя должна была работать, но ее подменили, дали выходной, и Катя осталась на Новый год одна. Настя встречала с девчонками с рынка, Лешка так и не взял трубку. До нового 2015 года оставалось полчаса. У нее ничего не было готово, она достала колбасу, хотела порезать и передумала. Вывалила в тарелку салат оливье из кулинарии и просто сидела и думала. Президент выступал по телевизору с выключенным звуком.

Перед Катей на столе стояли фотографии. Лешина прислонилась к бутылке шампанского, Федора – к пустому бокалу, еще матери с отцом и маленького Андрюшки – эти трое были вместе. Андреевой фотографии у нее не было. Она глядела на них и думала обо всем сразу и обо всех, и может быть, больше всего об Андрее, но мысли ее бродили по зимнему Белореченску, где прошла большая часть ее жизни и где она встретила двадцать веселых зимних праздников. Она то улыбалась чему-то, то застывала, вспоминая. Очнулась от звонка телефона, глянула на телевизор – президента в экране уже не было, вспыхивали немые салюты в ночном небе, неприступно, нарядно и непривычно молча светился Кремль. Москва сияла, обнималась и кричала «ура».

– С Новым годом, Катюша! – В трубке звучал басистый, горбоносый и любимый голос шеф-повара Гочи Гогуа. – Желаю тебе в Новом году приехать ко мне в Грузию, познакомиться с моими родителями, моим дедушкой, моими друзьями и лучшим городом на свете! Обнимаю тебя нежно, рад, что в этом году тебя увидел…

Связь оборвалась, на часах было уже семь минут Нового года, Катя спохватилась, взялась за шампанское, Лешина фотография спорхнула на пол. Катя вернула ее на место, налила себе минералки. Опять зазвонил телефон. Это был Сапар, Катя обрадовалась, как брату:

– Сапар, с Новым годом, дорогой! Как я рада! Ой, как я рада!

– С Новым годом, Катя! Я скучался по вам! – Сапар говорил громко, слышно было, как волнуется. – Мы большой плов кюшаем, много земляков пришли, все вам привет передают!

– Гульнаре привет передай!

– Она уехала в Таджикистан…

– Ну, будешь звонить, передай!

– Хорошо, только там света нет…

– Когда свет будет, передашь? – засмеялась Катя его наивности.

– Весной только будет, у нас зимой света никогда не бывает. Ты Насте… можешь ей трубку дать сейчас?

– Сапар, ее нет дома, она у друзей встречает, на работе.

– А где она работает?

– На рынке…

– Дай ей мой телефон, если она захочет, пусть звонит всегда! Слышишь меня? Обязательно скажи: Сапар звонил ей. – Он замялся, хотел еще что-то сказать, но замолчал окончательно.

– Обязательно скажу, Сапар. Как у тебя дела?

– Я тебя тоже всегда помню, ты такой хороший человек, Катя! Ой-ёй-ёй! Я один тут ушел, гуляю, там плов кюшают. Ты когда в гости придешь?

– Спасибо, Сапар, зайду как-нибудь, ты там же?

Номер Андрея был занят, Катя звонила Зазе, Манане, Шапкину и тихому таксисту Максу. Поздравляла. Настя не взяла трубку. Позвонил Андрей и опять был нежен и слегка пьян, говорил, что скучает, шутливо вспоминал подробности, от которых у Кати горели уши. Он гулял по улице, слышны были хлопки фейерверков, они долго говорили.

Потом Катя сидела растревоженная и счастливая, глядела на Лешкину фотографию, и ей хотелось, чтобы и ему было так же хорошо, как ей. Она так и не понимала, что с ним происходит, почему он перестал ей писать, почему сейчас не отвечает. Еще раз набрала его номер.

Леша не слышал ее звонка. Его разряженный телефон молчал сейчас в кейсе вместе с ноутбуком у него в комнате, у Кати за стеной. Если бы слышал, наверняка взял бы трубку, и не просто взял бы. Он был совсем рядом.

После той страшной ночной сцены, он поймал такси и поехал за город к родителям. Подъехал к воротам дачи в половине седьмого, посидел угрюмо в машине и попросил таксиста ехать обратно. Он не мог явиться в таком виде. И опять всю обратную дорогу слышал и слышал те звуки из Катиной комнаты. Эти невозможные звуки доносились из той, почти святой для него комнаты. Куда он стремился, представлял, как упадет на колени с огромным букетом перед не проснувшейся еще Катей.

Он думал, думал и думал, и его воспаленному мозгу вдруг начинало истерично казаться, что это была не она, а Настя или вообще кто-то другой, какая-то другая женщина. Он страшно уставал от этих пыток, понимал, что он ей никто, что все это, всю эту свою любовь он сам же и придумал. Любовь, это когда двое, Леха, когда двое!

Издеваясь над собой, ковыряя больное, вспоминал тяжелый букет ирисов. В такси в Лондоне, в аэропорту Хитроу, в самолете – их нельзя было класть на бок. Стюардессы уважительно предлагали поставить их, пристроить, но он не дал. Так и продержал упрямо на руках весь полет. Он думал, что это важно. Это и было важно, но теперь стало грустно, если не смешно.

Алексей проголодался и очень хотел спать. Денег не было, последние он прокатал на такси, он поехал к Джамалу, товарищу по университету, тому Джамалу, что приносил Кате компьютер, обвязанный розовой лентой. Джамал покормил, рассказывая, как тогда все получилось. Лешка поспал до девяти вечера, занял денег и поехал к Кате. В конце концов, у него там были все вещи.

В метро было, как в час пик. Народ торопился. Кто в гости, кто домой, разодетые, с подарками, улыбались друг другу, поздравляли с наступающим. Многие уже начали отмечать. От веселой толпы пахло спиртным, вкусной едой и мандаринами, и Алексей почувствовал себя дома и понял, что соскучился по Москве, по этим вот людям, которые были ничем не хуже и не лучше англичан, просто роднее. И про Катю вдруг подумалось легче.

На «Аэропорте» вышел, окна их квартиры были видны от метро, там горел свет, и Алексею стало так страшно, что он трусливо остановился и сел на гранитное ограждение. Люди торопились мимо, огибали его, кричали что-то веселое по телефонам. С кем она там сейчас? Что я ей скажу? – все эти, так и не решенные вопросы всплыли прежним болезненным комом. И все глядел на окна, в которых никого не было, просто горел свет.