Текст книги "«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны"

Спецсообщения с линии «невидимого фронта» читаются, как шпионские романы. В 1936 году директором снаряжательного завода № 11 в Загорске был назначен Б.А. Ефремов, завербованный Будняком на почве совместных пьянок и «недовольства руководством страны». Не успел новый руководитель предприятия составить себе перспективный план «вредительства», как к нему в кабинет явился секретарь парткома и доложил, что на заводе давно сформирована группа «вредителей»-единомышленников в составе главного инженера В.Ф. Козлова, начальников цехов А.Ф. Черняева и В.Я. Шибанова, начальника гильзовой мастерской М.С. Иняшкина. Группа «создавала диспропорции при строительстве цехов», игнорировала технику безопасности, «что приводило к неоднократным взрывам с человеческими жертвами», снижала выпуск продукции, выпускала для Красной Армии сигнальные патроны, которые «давали сигналы не того цвета». Кроме того, Шибанов организовал серию диверсий на снаряжательном заводе № 55: «В результате преждевременных разрывов на Павлоградском полигоне выведен из строя ряд тяжелых артиллерийских систем и дезорганизовано производство снарядов». На Московском снаряжательном заводе № 70 вредительствовал директор В.И. Хохуля вкупе с главным металлургом Ю.И. Вержинским.

Да и чего было ожидать, если нарком оборонной промышленности М.Л. Рухимович состоял в «запасном» контрреволюционном центре и проводил «огромную работу для обеспечения поражения Красной Армии в будущей войне». Рухимович «вредительски концентрировал оборонные предприятия на границах СССР», срывал планы по производству порохов и снарядов, приказывал строить цеха с деревянными перекрытиями – чтобы их легче было поджигать, в сговоре с начальником Военно-химического управления Я.М. Фишманом снарядил советских бойцов «негодными» противогазами, а конский состав вообще оставил без средств химической защиты.

Впрочем, как выяснялось, почти все, что давала социалистическая индустрия, в той или иной степени было негодным – от патронов до эсминцев.

Так, в 1931 году в валовое производство были запущены спроектированные М.Ф. Васильевым и Н.Н. Кондратьевым взрыватели марки КТ, имевшие склонность к преждевременному срабатыванию. В 1933 году в конструкцию внесли изменения, позволившие недостаток устранить, однако завод № 10 на протяжении еще двух лет продолжал выпускать опасные в обращении механизмы по старым чертежам. Кроме того, в технологической цепочке при подборе сопротивления лапчатого предохранителя использовалось его травление смесью серной и азотной кислот. В результате в середине 1938 года вскрылось массовое растрескивание и разрушение предохранителей во взрывателях КТ-1, КТ-2, КТ-3, произведенных, между прочим, в количесте 5,5 млн штук. Виновными во внедрении «недоброкачественных взрывателей» были признаны бывший начальник ЦКБ-22 военинженер 1 ранга Н.Н. Кондратьев, бывший начальник 10-го сектора Управления боеприпасов военинженер 2 ранга Р.Ф. Хасин и его быший заместитель, «агент польских разведывательных органов», военинженер 2 ранга С.А. Запольский, припрятавшие исправленные чертежи и не предотвратившие разрушение предохранителей. Конечно, пришлось почистить ЦКБ-22, тем более что здесь уже был разоблачен «германский шпион» слесарь-сборщик Я.М. Аптер, проходивший по делу ленинградской сугубо конспиративной «фашистской террористической организации глухонемых» (арестовано 54 инвалида, из них 35 расстреляны в ночь на 24 февраля 1937 года).

«Могучая советская разведка, вооруженная миллионами зорких глаз советского народа», не могла не обратить внимание на «ненормальности», творившиеся в Автопроме, работники которого регулярно шастали по заграницам. Репрессии на Горьковском автомобильном заводе им. В.М. Молотова начались в августе 1937 года. За вредительство были арестованы начальник колесного цеха Т.М. Геллер (5 лет лагерей), начальник планово-экономического отдела Р.С. Гордон (8 лет ИТЛ), главный энергетик Г.М. Зельберг (8 лет лагерей), главный инженер по расширению завода Л.А. Мертц (8 лет лагерей), главный инженер А.С. Иванов (5 лет лагерей) и сменивший его совсем ненадолго бывший главный инженер Ярославского автозавода В.В. Данилов (3 года лагерей). Врагами народа оказались главный бухгалтер Чуйко и 19 старших бухгалтеров, а также практически все руководящие работники, в том числе заведующие кинофотобазой, детсадом и столовой, почти все инженеры и техники. Только за первую половину 1938 года на заводе «славные наркомвнудельцы» разоблачили на заводе 407 агентов иностранных разведок. В апреле был взят под стражу и через пять месяцев расстрелян директор, бывший офицер-артиллерист С.С. Дьяконов. Строителя и первого директора ГАЗа С.С. Дыбца, выросшего в начальники Главного управления автотракторной промышленности, зачислили «в отбросы» годом раньше. Как и его заместителя, «создателя первого советского автомобиля АМО-Ф15», организатора производства грузовиков ЗИС-5 инженера В.И. Ципулина.

Новый директор И.К. Лоскутов: «С большевистским упорством вместе с партийной организацией и всем коллективом завода взялся за окончательное очищение завода от остатков вражеских элементов и их покровителей, за ликвидацию последствий вредительства на заводе. В этом ему помогает богатый опыт партийной работы и борьбы с врагами партии и народа, которую он вел в Ленинграде под руководством незабвенного Сергея Мироновича Кирова». Через полгода после выхода этой статьи расстреляли Я.К. Лоскутова – старшего брата.

На другом автомобильном гиганте – 1-м государственном заводе им. В.И. Сталина – умертвили главного конструктора Е.И. Важинского и «одного из основателей отечественной автомобильной и авиационной промышленности», начальника проектного бюро Д.Д. Бондарева. В 1916 году Дмитрий Дмитриевич заложил предприятие «Автомобильного московского общества», в 1928-м построил Ростсельмаш, а в 1937-м его уничтожили походя как одного из «организаторов и участников контрреволюционной повстанческой казачьей организации, проводившей на протяжении ряда лет на Дону и в Москве активную работу по сколачиванию повстанческих кадров и созданию террористических групп с целью свержения Советской власти».

А в Ярославле газеты информировали трудящиеся массы: «Разоблачен враг народа, бывший директор завода Еленин, много напакостивший заводу. Его вредительская подрывная деятельность была направлена главным образом на разрушение и вывод из строя станочного парка». В компании с директором ЯГАЗа В.А. Елининым «разрушали станочный парк» главный инженер В.Ф. Гайдукевич, начальник конструкторско-экспериментального отдела А.С. Литвинов, завпроизводством И.И. Ляпин, начальник сборочного цеха М.К. Мроз, главный механик Л.Х. Ямпольский. При наличии столь мощной «вредительской организации» невольно задумываешься, осталось ли на предприятии хоть одно исправное зубило? Всей банде «намазали лоб зеленкой» в один день – 27 марта 1938 года.

Традиционно опасной была в СССР профессия химика.

Всего три года провел на свободе начальник лаборатории НИИ-6 А.С. Бакаев. Освоение технологии производства нитроглицериновых порохов на заводе № 59 шло тяжело, сопровождаясь авариями и взрывами с человеческими жертвами, план заводом не выполнялся. В Шостке по обвинению во вредительстве и саботаже была арестована большая группа работников завода. В декабре 1937 года повторно взяли под стражу автора технологии и влепили ему 10 лет трудового исправления. После полной реабилитации он ознакомился со своим личным делом и узнал фамилии тех, кто давал на него показания и писал доносы. Это были люди, с которыми он работал и которых очень уважал.

Тогда же к высшей мере наказания приговорили главного инженера 6-го Главного управления Наркомата оборонной промышленности, бывшего технического директора порохового завода № 40 К.Г. Лапсаля. Его заместитель, бывший технический директор порохового завода № 204 Д.И. Гальперин, получил десять лет. Тремя месяцами ранее расстреляли профессора Л.Г. Светлова. Повторные дела и деревянные костюмы «пошили» на ссыльных химиков-вредителей Л.Ф. Фокина, Н.А. Орлова, И.Н. Аккермана. Выбросился с балкона многоэтажки обложенный и затравленный А.Е. Маковецкий. В связи с лишением советского гражданства В.Н. Ипатьева отлавливали последних оставшихся на свободе учеников академика-невозвращенца: профессора Государственного института высоких давлений М.С. Немцова, профессора МХТИ А.Е. Кретова, профессора и, как утверждают, талантливого химика В.В. Ипатьева – хоть и выражал он публичное негодование поступком отца, однако куда денешься, все-таки был ЧСИРом. Руководитель Центральной химической лаборатории синтеза Р.Ю. Удрис пришел в науку из комиссаров, а тоже оказался «врагом». Как и «основоположник химии алколоидов в СССР» академик А.П. Орехов, и профессор Военно-химической академии П.Г. Сергеев – этого в пользу французской разведки вербовал Чичибабин.

Черт знает что творилось на пороховых заводах: там все время взрывалось и горело. Как и следовало ожидать, шпионами и диверсантами оказались директор Пермского завода № 98 А.Г. Малышев (расстрелян в январе 1938 года) и его заместитель по технической части; директор Тамбовского порохового завода № 204 (бывший «Красный боевик») П.А. Козловский (расстрелян в январе 1938 года) и начальник проектного отдела Ф.М. Хритинин; директор Шосткинского порохового завода № 9 М.Г. Нефедов, а также руководители производств, цехов, отделов, мастерских и лабораторий (одной из них руководил О.П. Михайлусов – будет сидеть с 1937 до 1954 года); директор Нижегородского «взрывзавода» № 80 им. Я.М. Свердлова Е.К. Казиницкий (расстрелян в сентябре 1937 года) и заместитель директора Н.Д. Жиляев (расстрелян в апреле 1938 года), и главный инженер А.И. Баранов (расстрелян), и сменивший его инженер Б.Н. Попов (расстрелян), и сменивший его инженер А.С. Цыганков (отпущен в 1942 году), и главный механик З.А. Левит (расстрелян), и новый директор Н.Г. Храмов (расстрелян в апреле 1938 года), и еще один директор С.П. Горин (расстрелян в 1941 году).

Руководители соседнего завода № 397 (выделился из состава завода № 80 в самостоятельное предприятие в 1937 году) Левин, Усов, Кузнецов, продавшись дефензиве, сознательно «путали технологический процесс, вводили в производство заведомо некондиционное сырье и различные суррогаты», выпускали бракованные противогазы, а помогал им кочегар С.М. Луконин (10 лет лагерей плюс пять «по рогам»). Начальник строительства завода № 148 Адамский и его заместитель Байдаловский «омертвляли капитал» и «замышляли диверсии» – обоих поставили к стенке.

Завод № 96 в Дзержинске задумывался как крупнейший центр по производству химического оружия, способный выдавать 40 000 тонн иприта, 8000 тонн люизита и 3000 тонны фосгена в год. В ходе строительства, которое длилось шесть лет, завод перепроектировался шесть раз и с безграмотно собранным оборудованием в указанный партией срок ничего «выдать» не смог. Прибывшая из Москвы комиссия установила, что строительство велось «вредительскими методами». Тут же были арестованы 15 человек, в их числе директор завода Волков и сварщик Волков. От того, что новым директором назначили Ю.А. Кагановича, в принципе ничего не изменилось, и квалификация кадров не повысилась ни на йоту, но в 1940 году, выплевывая легкие, заводчане дали стране 200 тонн иприта. Выпускник Киевского политеха И.Б. Котляр попал на завод в августе 1941-го:

«Производство иприта, куда нас направили, было довольно примитивным, без современных технических средств защиты. Воздух в цехе был насыщен парами иприта: частые проливы убирали с помощью древесных опилок, а пол затем дегазировали хлорной известью. Ни противогаз, ни резиновый комбинезон, ни сапоги и перчатки не спасали от поражений кожи, слизистой глаз и дыхательных путей. Поэтому каждая смена имела двойной состав. Одни работали, а другие лечились в больнице или в профилактории. Людей постоянно не хватало… Острая нехватка инженерно-технических работников ускоряла «продвижение по службе»… Запомнился один случай, когда рабочий по фамилии Борисов начал вытирать крышку облитого ипритом аппарата, не надев защитной одежды. При этом еще и ложился грудью на аппарат. Он скончался через несколько дней. Вымирание пострадавших в этом цехе началось уже после войны, в основном в 50, 60 и 70-е годы (в зависимости от глубины отравления и образа жизни). Умирали от сердечно-легочной недостаточности, которая медленно, но неизбежно прогрессировала. И не поддавалась никакому лечению».

На Казанском пороховом заводе № 40 вражеской работой заправляли «матерые троцкисты» – главный инженер по реконструкции Р.Г. Фридлендер, начальник проектного отдела М.А. Швиндельман, инженер-технолог Д.Е. Воробьев, инженер Г.Е. Клейтман, начальник 1-й мастерской Г.Л. Штукатер и начальник 5-й мастерской А.Э. Спориус, начальник лаборатории Е.М. Шапиро, причем состояли они в разных «вредительских организациях». Тем, кто не удостоился расстрела, давали от пяти до десяти лет и отправляли на Свияжский остров, в исправительно-трудовую колонию № 5; когда началась война с Германией, заключенных просто перестали кормить.

На Рошальском пороховом заводе № 14 злодействовали директор П.М. Дубнер (расстрелян в сентябре 1938 года), технический директор, один из крупнейших «пироксилинщиков» страны В.В. Шнегас, главный инженер А.С. Гудима (расстрелян), помощник начальника производства Г.И. Кричевский, главный бухгалтер С.А. Елкин (расстрелян в августе 1938 года), начальник производственного отдела М.А. Бельдер (10 лет лишения свободы), комендант завода П.Я. Салмин (расстрелян в июне 1938 года). Мало им казалось «нарушать технологию» и срывать правительственные задания, так они готовили слесарей-террористов, машинистов-подрывников и счетоводов-снайперов к покушению на членов Политбюро.

26 сентября 1940 года снова полыхнуло на заводе № 9. В организации «диверсионного акта», повлекшего гибель 15 и ранение 18 человек, сознались директор завода Л.П. Иванов и главный инженер Г.Е. Коршин, вместе с сообщниками систематически «нарушавшие технологический регламент» и сдавшие Красной Армии около 400 тонн порохов «с пониженной стойкостью». Участниками антисоветской группы оказались начальник отдела техники безопасности Н.Д. Афанасьев, начальник цеха В.М. Аникеев, начальник порохового производства О.И. Колпина и другие специалисты. Взрывы и пожары производились по прямому указанию председателя 3-й секции технического совета Наркомата боеприпасов Г.Г. Янова.

После капитальной зачистки число квалифицированных кадров на заводах значительно уменьшилось, их приходилось перебрасывать из цеха в цех, словосочетания «соблюдение технологии» и «техника безопасности» не значили ровным счетом ничего по сравнению с главным советским словом – ПЛАН, чего никак не могли уразуметь специалисты старой школы. Масштабы текучести, прогулов, нарушений производственной дисциплины не сократились: «Этому, несомненно, способствовало и то, что ситуация 1937—1938 годов резко отразилась на престиже руководителя-мастера, начальника участка, цеха и даже директора завода. Одних постановлений о повышении их роли и ответственности было уже недостаточно для укрепления производственной дисциплины».

В том же славном «городе химии» Дзержинске продолжало гореть и взрываться. В 1940 году на заводе № 80 случилось 6 взрывов, 14 возгораний и 11 «прочих аварий». В августе 1941-го взорвался снаряд в цехе № 3, в сентябре взорвалась мастерская цеха № 5 – 2 человека погибли и 13 пострадали; в октябре взлетел на воздух ипритный цех завода № 96, похоронив под обломками десятки людей. В 1942 году на заводе № 80 погибло 62 человека; на заводе № 96 из-за неэффективной вентиляции и дегазации помещений, неудовлетворительного контроля загрязненности «получили спецпоражения» от иприта и люизита 2486 работников; на заводе № 148 отравились синильной кислотой 30 человек. 3 января 1943 года серия мощнейших взрывов вывела из строя все основное производство завода № 80, погибли главный инженер Н.Г. Дудинов, начальники цехов Н.П. Андрианов и Казаков; в мае произошел взрыв, «в результате которого полностью вышли из строя цехи седьмой, восьмой и девятый, частично ряд других объектов, погибло 67 работников и 327 человек были ранены»; на заводе № 96 в 1943 году отравились 494 человека, на заводе № 148 —всего 12. Основной контингент работников в это суровое время составляли женщины и подростки допризывного возраста. При этом все семь «оборонных» предприятий Дзержинска тоннами сливали серную кислоту, аммиак, мышьяк и прочую отраву в реку Оку, окрестные озера и овраги. Сегодня Дзержинск считается самым грязным городом в мире после Чернобыля, то есть местом, непригодным для белковой жизни, аборигены называют свой город Дустом. Наше «мирное» химическое оружие продолжает убивать своих. При таком отношении к собственному народу не нужны никакие оккупанты.

Всенепременно не забыли и старорежимных профессоров, корифеев баллистики и прочих артиллерийских премудростей, основавших советскую научную школу. По второму разу «замели» бывших генералов Е.А. Беркалова и Б.И. Столбина, бывшего подполковника К.И. Туроверова, в третий – И.П. Граве и П.А. Гельвиха, а В.В. Гуна – в четвертый раз.

Таких специалистов в России «уже не делали». Выпускник советского вуза С.К. Бондаревский вспоминал: «Заметной была разница в общей и профессиональной образованности и воспитанности между инженерами дореволюционной и нами, инженерами советской выучки. Особенной была их способность ценить и с пользой использовать служебное и личное время. Каждый из них был инженером высшей квалификации, постоянно поддерживал и пополнял свои знания. Все они свободно владели несколькими иностранными языками, в том числе классическими – латинским и греческим, понимали искусство, любили музыку и сами хорошо играли и пели, развлекались играми, доступными для понимания лишь интеллектуально развитым людям (например, шахматы, винт), были спортсменами. Так, например, время езды на автобусе на работу и с работы использовалось ими для шахматной игры «вслепую». Участвующие в ней, не пользуясь досками, всю игру до конца партии держали в голове, не записывая, а сохраняя в памяти расположение фигур на время прекращения игры, то есть до следующей поездки».

Столбина взяли в ноябре 1937-го и расстреляли практически сразу, еще бы – он «вел фашистскую агитацию», хранил дома пустую кобуру от револьвера «Наган» и 19 патронов. Граве арестовали в июле 1938 года, в 1939-м по личному указанию Сталина выпустили, а в 1952 году опять посадили; 78-летний профессор, успевший побывать и «контрой», и «вредителем», и «врагом народа», и «активистом офицерской монархической организации», на этот раз оказался вовлечен в заговор в Главном артиллерийском управлении. Но снова повезло – преставился Велихий Пахан. Генерала П.А. Гельвиха в марте 1939 года тоже отпустили, восстановили в должности начальника кафедры стрельбы Артиллерийской академии, в 1941 году присвоили Сталинскую премию, а в 1944-м законопатили в лагерь основательно. На свободу «выдающийся российский и советский ученый» вышел холодным летом 1953 года, в канун своего 80-летия. Генерал Гун уже не вернулся.

К мерам «расправы по отношению к членам контрреволюционных террористических организаций» относилась также конфискация всего имущества с момента ареста, «за исключением необходимых белья, верхнего и нижнего платья, обуви и постельных принадлежностей». Ну а жилье и без того находилось в собственности государства. Не стоит также забывать о ежовском приказе № 00486 от 15 августа 1937 года, согласно которому надлежало «юридических и фактических жен изобличенных изменников Родины, правотроцкистских шпионов арестовывать одновременно с мужьями», на каждого «социально опасного ребенка» старше 15 лет заводить следственное дело и обвинительное заключение, тех, кто младше, – размещать в детских домах (вызывают изумление старания приемной дочери Николая Ежова, испытавшей все эти процедуры на себе, добиться реабилитации упыря, как невинно оклеветанной жертвы репрессий).

Люди просто исчезали из жизни, и лишь с середины 1950-х годов родственники тайно расстрелянных и зарытых в общих ямах на «спецобъектах» стали получать лживые справки: «Отбывая срок наказания, умер от желтухи».

Кого чаша сия миновала, дрожали и по ночам ожидали стука в дверь. Академик Н.Н. Моисеев, вспоминая беседы «за жизнь» с баллистиком Д.А. Вентцелем, писал:

«Он всю жизнь больше всего на свете боялся ареста и считал, что это было чудо – воистину чудо, что его так ни разу и не посадили. Я тоже полагал, что это было настоящее чудо, и его слова перекликались с моими мыслями.

Я тогда уже понимал, что наша жизнь устроена так, что каждый непосаженный должен был мысленно благодарить Сталина, оказавшим тем самым ему милость, разрешившим жить просто так, а не в лагере. Именно так я тогда понимал распространенный лозунг «Спасибо товарищу Сталину за счастливую жизнь». Это была молитва непосаженных, кому еще разрешалось ходить не под конвоем. Эта милость относилась ко всем нам, тем более к Вентцелю…

Ведь на самом деле каждого раскованного человека мы подозревали в стукачестве и только этим и объясняли то, почему его до сих пор не посадили! И вообще – если человека не арестовывали, то это казалось странным и требовало объяснения. Сказанное не перехлест, а точная характеристика психологического настроя значительной части интеллигенции».

Так было везде: от Москвы до самых до окраин. Убили не всех, но что-то убили в каждом. Академик артиллерии генерал-майор Д.А. Вентцель «скоропостижно скончался от сердечного приступа» в 56 лет.

«Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи», – утверждал Николай Бухарин. Характерно, что «начинать» все-таки следовало с расстрелов. Это методически верно, потом – меньше промблем с повинностью.

Бухарин, как выяснилось, был врагом народа. К сожалению, остался без ответа другой вопрос, который после ХХ съезда задавали многие рядовые коммунисты: «Можно ли считать Сталина врагом народа?»

Больше всего не повезло тем из специалистов, которые попали во «враги народа» на подъеме очередной волны репрессий. Этих отстреливали безжалостно, забивали на допросах, примерно 10—15% этапировали на «Чудную планету», откуда их возврат не предполагался, – валить лес, рыть котлованы, добывать золото для диктатуры пролетариата. Лагеря и тюрьмы наполнялись инженерами, технологами, химиками и прочими «яйцеголовыми» – при соответствующей их убыли на воле. Однако Наркомат внутренних дел не только исполнял функции гестапо, но, управляя армиями бесправных рабов социализма, решал важные народно-хозяйственные задачи. Уже весной 1937 года в «холодных головах» появилась идея возрождения специально оборудованных мест для тюремного творчества. 19 марта «бесстрашный руководитель» Н.И. Ежов направил И.В. Сталину сообщение, в котором предлагал дать шанс бывшему начальнику КБ завода «Большевик» ликвидировать последствия собственного «вредительства»: «Считаю целесообразным направить МАГДЕСИЕВА в Ленинград, где предоставить ему возможность в тюремных условиях с использованием необходимых чертежей и технической помощи осуществить работу по ликвидации последствий вредительства в конструкциях артиллерийских систем завода «Большевик».

В списках, поданных на утверждение членам Политбюро 1 апреля 1937 года, Н.Н. Магдесиев проходил по 2-й категории, то есть рекомендовалось оформить «немецкому шпиону» 10 лет заключения. Однако в данном случае что-то не срослось, конструктор сгинул бесследно – то ли Ворошилов, поставивший свой автограф вслед за сталинским, не смог простить Николая Никитича, то ли следователи-ударники перестарались. Ведь на сбор доказательной базы по заговорщицким делам «голубым фуражкам», согласно постановлению 12/34, отводилось не более десяти суток, царицей доказательств оставалось чистосердечное признание обвиняемых, а попадались такие закоренелые враги, что и со сломанными ребрами не желали ни в чем сознаваться. Заместитель Ежова комиссар госбезопасности 2 ранга Л.Н. Вельский специально разъезжал по регионам, чтобы дать оперативным работникам инструктаж: «Шпик или участник организации, все равно он будет расстрелян. Так, чтобы взять от него все – дайте ему в морду». Вот и не затрудняли себя «бойцы невидимого фронта» соблюдением процедурных норм.

Бывший директор завода № 10, чудом дотянувший до бериевского исправления «перегибов», писал:

«26 июля 1938 года я был, еще не выздоровевший, вызван в кабинет начальника горотдела ВАЙНШТЕЙНА (самим ВАЙНШТЕЙНОМ), который заявил мне, что врача он больше посылать ко мне не будет, потребовал подтвердить то, что я член к/р организации правых. Я наотрез отказался эту ложь подтвердить. Тогда ВАЙНШТЕЙН, ГОДЕНКО и ЭРМАН начали бить меня по голове, по лицу, по шее, по позвоночнику, требуя писать заявление на имя начальника областного управления НКВД с признанием того, чего никогда не было, т.е. с признанием себя членом к/р организации правых. Били меня кулаками, ногами, стеклянной пробкой от графина, били до потери сознания, заявляя мне, что стены горотдела НКВД ничего не выдадут, и если я не подпишу того, что они требуют, так буду убит, так как избиение не будет прекращаться.

Это избиение и плевание в лицо, а также желание ГОДЕНКО воздействовать на меня гипнозом продолжалось восемь часов беспрерывно.

Заявив им свой протест против подобных методов допроса, я дал согласие что угодно подписать, дабы спасти свою жизнь до суда; предупредил их, что на суде я все равно буду бороться за правду и от этой лжи откажусь.

Получив в ответ на это заявление еще несколько порций ударов, я в полусознательном состоянии молча взял перо и стал по черновику, составленному ГОДЕНКО, писать ложь в заявлении от 26 июля 1938 года о признании себя членом к/р [организации] правых и всякую ересь, вымысел о методах вербовки меня и указанных других работников как с завода имени Молотова, так и завода №10 им. Дзержинского».

В одном списке с Магдесиевым были его «сообщники» Рафалович и Иконников, причем последний проходил по 1-й категории; но им-то как раз отжалели от 10 до 15 лет, а в 1946 году еще и одарили Сталинской премией.

20 апреля 1938 года был издан приказ наркома внутренних дел об организации Особого технического бюро УНКВД по Ленинградской области, иными словами – о расконсервации «шараги» в тюрьме «Кресты». В Положении об ОКБ говорилось, что организовано оно «в целях всемерного использования заключенных специалистов для выполнения специальных конструкторских работ оборонного значения. Основной задачей ОТБ является устранение выявленных конструкторских дефектов в морских и береговых артиллерийских системах, изготовленных по чертежам ленинградского завода «Большевик», а также разработка проектов и рабочих чертежей новых артиллерийских систем и модернизация систем, состоящих на вооружении флота и береговой обороны». Первым начальником ОТБ «Кресты» (вновь открытого 1938 г.) назначили военинженера 1 ранга Ломотько (в августе 1938 г. расстреляли первого начальника, возглавлявшего ОТБ с 1930 г., полковника Л.А. Шнитмана).

Для руководства деятельностью спецтюрем в сентябре 1938 года приказом Н.И. Ежова был организован Отдел особых конструкторских бюро НКВД СССР, 21 октября данное подразделение стало именоваться 4-м спецотделом. Звезда «железного наркома» уже закатывалась: в начале декабря тов. Ежов «был освобожден, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел», а в апреле 1939-го маршала госбезопасности уже «кололи» на предмет подготовки государственного переворота и совершения актов мужеложства «в антисоветских и корыстных целях». Следующую главу в истории «Архипелага шарашек» писал его преемник Л.П. Берия.

10 января 1939 года, в целях упорядочивания и координации деятельности проектно-конструкторских учреждений «закрытого типа», Лаврентий Павлович издал приказ № 0021 о создании Особого технического бюро при наркоме внутренних дел СССР «для использования заключенных, имеющих специальные технические знания»; задачей бюро являлась «организация конструирования и внедрения в производство новых средств вооружения армии и флота». Для начала предлагалось сформировать восемь специализированных групп, работающих по заданиям Комитета обороны, в том числе группу артиллерии, снарядов и взрывателей, группу порохов, группу боевых отравляющих веществ и противохимической защиты. Группы комплектовались и получали задания в Болшевском лагере под Москвой, затем перемещались поближе к профильным заводам. Собственной проектной инициативы ОТБ не имело.

В отличие от гражданских структур, у этих не возникало проблем с кадрами. Уже через год Ленинградское бюро было укомплектовано по полному штату – 136 специалистов-зэков. Здесь работали за усиленную пайку профессора и доценты, кораблестроители, математики и электротехники, из артиллеристов – Г.Н. Рафалович, М.Ю. Цирульников, Е.П. Иконников, Е.А. Беркалов. Если кого-то не хватало, всегда можно было изъять из квартиры, кабинета или аудитории любого в рамках очередного дела «академиков-убийц» или «инженеров-диверсантов», «высвистать» из Белбалтлага туберкулезного С.И. Лодкина, катавшего тачку с 1934 года, или доходягу Н.А. Макулова из Севпечлага, отозвать с Колымы С.П. Королева (будут только счастливы). Повод для набора пополнения искать не приходилось – заводы систематически срывали сроки выпуска продукции, аварии на производстве не прекращались.

Согласно сообщению Берия на имя Сталина от 4 июля 1939 года в производственных группах ОТБ работали 316 арестантов. В качестве стимула Лаврентий Павлович предложил, не отвлекаясь на следственные действия и судебные процедуры, отштамповать им приговоры в канцелярии В.В. Ульриха, а затем пообещать за ударный труд условно-досрочное освобождение или снижение срока отбывания наказания.

Удобно-то как: все работы сконцентрированы в одном месте, обеспечивается секретность, специалисты не растекаются мыслями по древу, а делают то, что прикажет партия, и в тех местах, куда она пошлет. Летом 1941 года их эвакуировали из Ленинграда в Томск, где они почти год «бездельничали» в местной тюрьме, потом раскидали: кораблестроителей – в город Молотовск (ныне Северодвинск), на завод № 402, артиллеристов – в город Молотов (ныне Пермь), на завод № 172. А ведь могли тихо перестрелять, как 170 узников Орловской тюрьмы.