Текст книги "«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны"

Поэтому закономерным итогом выглядят результаты состязаний артиллерийских батарей Приморской группы войск ОКДВА в марте 1937 года: «В дивизионной артиллерии ни одна из состязавшихся батарей 76-мм пушек не смогла выполнить ни одной из стрельб! В полковой артиллерии из 30 батарей таких оказалось 27! Все батареи медленно развертывались и изготавливались к стрельбе, слабо маскировались, плохо разведывали цели».

Тем не менее и год спустя, в марте 1938 года, в батарее 60-го артиллерийского полка «из 134 учебных часов, отведенных на боевую подготовку, было использовано только 42 часа», во взводах 49-го полка 17-й стрелковой дивизии МВО «из 150 часов, отведенных для учебы в июне, использовано по назначению» менее 50 часов. В итоге «программа занятий по тактике, штыковому бою, огневой подготовке усвоена слабо».

В декабре Мехлис на Военном совете докладывал о состоянии дел в дальневосточных армиях:

«Боевая подготовка частей 1-й и 2-й армий и войск ЗАБВО еще находится на низком уровне… До сих пор еще много людей в частях отвлекается на всякие подсобные работы, не связанные с боевой подготовкой. Некоторые округа медленно ликвидируют подсобные хозяйства, особенно ЗАБВО. Одна из дивизий ЗАБВО имеет до 670 га посева, стадо коров и тысячу овец».

Как вынуждена была констатировать «Красная звезда», результат такой боевой подготовки был «везде один и тот же – невыполнение учебной программы».

По неопубликованным письмам военных корреспондентов, боевая учеба во многих частях происходила неорганизованно и неэффективно: то стрельбы начинались с опозданием на 3—4 часа из-за отсутствия дежурных и сигнальщиков, то в течение 3—4 часов отстреливались всего лишь 2—3 человека, то вместо трех положенных патронов каждому бойцу выдавали по одному. Бывало и так, что стрельбы вовсе не удавалось начать ввиду того, что на огневом рубеже вдруг выяснялось, что забыли взять патроны или неисправно оружие.

Из Харьковского округа сообщали, что за время пребывания в лагере состоялось лишь одно занятие по стрельбе, да и то из малокалиберной винтовки. Как следствие, красноармейцы «не умеют стрелять, не знают винтовки и противогаза». Были части, где после года службы бойцы не знали, как правильно оседлать коня, не могли стрелять.

В сентябре 1938 года постоянный корреспондент газеты по Ленинградскому военному округу писал: «Смешно говорить, что бойцы на передовом рубеже, где завтра они могут вступить первыми в бой, не умеют стрелять, бросать гранат, владеть штыком. И не занимаются этим. Нет там и необходимых вооружений, боеприпасов, чтобы немедленно открыть огонь».

Не лучше обстояло дело с подготовкой младших командиров. Курсанты полковых школ посылались на работы, отнимавшие около 80% учебного времени. Так, в полковой школе 50-го стрелкового полка «из времени, предусмотренного программой на учебную подготовку курсантов, непосредственно на занятия было использовано только 23 процента! …Так же обстояло дело с организацией учебы в полковой школе артиллерийского полка, …на курсах младших лейтенантов запаса в 63-м полку».

Если занятия и проводились, то на них, как правило, отсутствовало более половины, а то и до 70% бойцов. Нередко красноармейцы «в составе целых взводов отрываются от учебы». В 37-м артиллерийском полку план зимней учебы «абсолютно не предусматривал такой «мелочи», как… боевая подготовка полковой школы».

В одной из частей Харьковского округа радисты артиллерийского полка пять с половиной месяцев не занимались специальной подготовкой, в другой части – восемь, в третьей занятия с младшими командирами-артиллеристами не проводились около года.

Так было всюду: танкисты не изучали «теории и практики новой техники», другие специалисты – «инженерного дела, ручного пулемета и ручной гранаты». Многочисленные обращения самих курсантов к командирам и комиссарам никакого эффекта не давали. В ответ звучало: «Какие еще с вами занятия, времени нет».

Если подобное происходило в строевых частях, что можно сказать о тыловиках и хозяйственниках? Один из них признавался: «Я пришел в ряды РККА 1 октября 1937 года и за это время не был ни разу на занятиях по боевой и политической подготовке. Я не только не повысил свой уровень знаний, но забыл и то, что знал до прихода в часть».

Так что в конце 1938 года Красная Армия была так же далека от «овладения сложным боем», как и в начале. Приказ наркома № 113 сообщал, что «в истекшем году войска не только не выполнили требования приказа № 110 о повышении индивидуальной стрелковой подготовки бойцов и командиров из всех образцов стрелкового оружия не менее чем на 15—20% против 1937 г., но снизили результаты по огню, и особенно в стрельбе из ручных и станковых пулеметов…

В то же время и сами высшие, старшие и средние командиры, комиссары и работники штабов не являются еще примером для войск в умении владеть оружием. Младшие командиры тоже не научены этому делу и не могут поэтому как следует учить бойцов…

Чрезвычайно опасным является ослабление у некоторых командиров, политработников и начальников командирского характера и требовательности к подчиненным подразделениям, частям и лицам, что неизбежно ведет, не может не вести, к снижению у этих командиров, комиссаров и начальников волевых качеств. Безвольный же командир, комиссар, начальник не может, как известно, гарантировать успех в боевой подготовке войск, твердого и квалифицированного руководства всей жизнью и деятельностью их в мирных условиях и тем более не сможет обеспечить победоносного командования на поле боя порученными ему войсками».

В перечне недостатков отмечалось пьянство, принявшее за последнее время чрезвычайно широкие размеры и ставшее бичом армии». Тем не менее задачей № 1 на будущий учебный год была объявлена «большевизация Красной Армии» и полное очищение рядов от «врагов народа»; от командных кадров требовалось вооружиться до зубов «марксистско-ленинской теорией, знанием законов общественного развития и политической борьбы», взяв за основу изучение «Краткого курса истории ВКП(б)». А все остальное – потом.

Тем временем равновесие в Европе рушилось. После аншлюса Австрии весной 1938 года потенциальных союзников и потенциальных противников Советского Союза чрезвычайно интересовало реальное состояние Красной Армии как военного инструмента, мощь которого необходимо учитывать в будущих политических раскладах.

Посол Германии Фридрих фон Шулленбург в сводке от 14 июня 1937 года подчеркивал, что Красная Армия лишилась лучших своих командиров, заменить которых в течение короткого времени не удастся: «Несмотря на противоположные уверения советской прессы, следует предположить, что разоблачение высшего армейского командования как последних предателей окажет деморализующее воздействие на офицерский корпус».

Военный атташе США в Москве подполковник Ф. Фэймонвилл в докладе, направленном в Вашингтон 17 июня 1937 года, сообщал:

«Поскольку снижение уровня боеготовности Красной Армии отрицательно сказывается на безопасности Советского Союза, страна жестоко пострадала в результате событий 11 июня…

В связи с тем, что сильная Красная Армия в последние три года была несомненным фактором мира в Европе, ее недавнее ослабление в результате казни маршала Тухачевского и его соратников существенно подрывает силы, выступающие за мир, и создает куда более вероятные перспективы для японской и фашистской агрессии».

Французский военный атташе генерал Огюст-Антуан Палас писал в донесении от 20 июня 1938 года:

1) Красная Армия, вероятно, более не располагает командирами высокого ранга, которые бы участвовали в мировой войне иначе как в качестве солдат или унтер-офицеров.

2) Разработанная Тухачевским и его окружением военная доктрина, которую наставления и инструкции объявили вредительской и отменили, более не существует.

3) Уровень военной и общей культуры кадров, который и ранее был весьма низок, особенно упал вследствие того, что высшие командные посты были переданы офицерам, быстро выдвинутым на командование корпусом или армией, разом перепрыгнувшим несколько ступеней и выбранными либо из молодежи, чья подготовка оставляет желать лучшего и чьи интеллектуальные качества исключали критичную или неконформистскую позицию, либо из среды военных, не представляющих ценности, оказавшихся на виду в гражданскую войну и впоследствии отодвинутыми, что позволило им избежать всякого контакта с «врагами народа». В нынешних условиях выдвижение в Красной Армии представляет своего рода диплом о некомпетентности.

4) Чистка, распространяющаяся снизу вверх, глубоко дезорганизует воинские части и скверно влияет на их обучение и даже на условия их существования. В этом отношении весьма показательны все более многочисленные нарекания на плохое обслуживание военной техники и учреждение Ворошиловым «комиссий по экономическому сотрудничеству». Примечательно, что деятельность этих комиссий, превращающая воинские части в сельскохозяйственные предприятия, тремя годами ранее была признана вредной и отменена…

6) Учреждение института военных комиссаров… и все более непосредственное наблюдение со стороны органов государственной безопасности ставит кадры Красной Армии в положение невозможности полезной работы и лишает их всякой инициативы и увлеченности делом.

7) Даже дисциплина подорвана критикой со стороны подчиненных, которых к тому подталкивают и поощряют, своих начальников, постоянно подозреваемых в том, что завтра они окажутся «врагами народа».

Эта прискорбная ситуация, которая нанесла советским кадрам (по крайней мере, высшему командованию) более серьезный урон, чем мировая война, делает Красную Армию в настоящее время почти непригодной к использованию».

Общий вывод был таков: репрессии еще более укрепили сталинскую диктатуру и одновременно серьезно ослабили СССР. Грубо говоря, товарищ Сталин использовал служебное положение в личных целях. Поэтому в ближайшие годы Кремль вряд ли будет способен обеспечить выполнение каких-либо союзных обязательств, а Красная Армия – вести наступательную войну.

Как обычно, два раза в год на Красной площади печатали шаг парадные коробки, проносились быстроходные танки, тягачи волокли тяжелые гаубицы, а на трибуне мавзолея «первый маршал» пел ритуальную песню:

«Корабль социализма, рассекая волны трудностей, отбрасывая с пути своего весь мусор, неуклонно и быстро идет вперед.

Товарищи! Советский государственный корабль оснащен хорошо. Его команда – это наша славная Коммунистическая партия, партия Ленина-Сталина. Во главе этой прекрасной, чудесной, делами свидельствующей о своем могуществе команды, стоит великий кормчий – наш несравненный, великий Сталин.

Товарищи! Такому кораблю не страшны ни пучины внешних авантюр, ни подводные камни внутренней предательской мрази, которую наше Правительство, партия, весь народ беспощадно изничтожают.

Мощь нашего государства неизменно растет. Красная Армия и Военно-Морской Флот зорко и грозно стоят на рубежах советской земли, готовые каждый миг к действию против агрессивного врага».

Что ни говорите, Тухачевский так не умел.

Тем временем на Дальнем Востоке пограничные стычки и дипломатические баталии вокруг спорных территорий на границе между СССР и японским протекторатом Маньчжоу-Го переросли в давно ожидаемый военный конфликт.

Японская угроза обозначилась еще осенью 1931 года, когда войска Квантунской армии оккупировали Южную Маньчжурию, вышли к КВЖД и продолжили движение на север, к советской границе. 13 января 1932 года в Москве было принято решение об усилении Особой Дальневосточной Краснознаменной армии войсками и техническими средствами и срочной переброске в Приморье и Забайкалье четырех стрелковых дивизий. В том же году СССР предложил Японии заключить пакт о ненападении, но в Токио сочли его «несвоевременным». В постановлении от 27 мая 1933 года «О мероприятиях первой очереди по усилению ОКДВА» указывалось на необходимость сооружения бензохранилищ, укрепленных районов, дорог, складов. Переброска новых частей и соединений на Дальний Восток из западных и центральных округов продолжалась непрерывно. В 1934 году здесь было 200 тысяч человек бойцов и командиров, 2000 орудий, более 1000 самолетов, около 2000 единиц бронетехники. В состав советской группировки вошел 11-й механизированный корпус. 17 мая 1935 года Забайкальская группа ОКДВА была выделена в самостоятельный округ, который возглавил комкор И.К. Грязнов. Среди мероприятий, направленных на повышение боеготовности, с полным основанием можно назвать реорганизацию в мае 1936 года Колхозного корпуса в 20-й стрелковый.

К 1 января 1937 года войска ОКДВА имели 13 стрелковых, одну кавалерийскую дивизию и две механизированные бригады. Забайкальский округ имел в своем составе 4 стрелковые и 2 кавалерийские дивизии, механизированный корпус и мотоброневую бригаду. Наибольшее количество стрелковых соединений было сосредоточено на Приморском направлении. 22 февраля того же года авиационные соединения ОКДВА были объединены во 2-ю авиационную армию особого назначения с дислокацией в Хабаровске. В течение 1938 года на усиление ОКДВА было направлено 105 800 человек рядового и командного состава.

Все сухопутные войска Японии в 1937 году насчитывали 25 пехотных дивизий, из них двенадцать дивизий Экспедиционной армии с июля участвовали в широкомасштабных боевых действиях в Китае, пять расчетных дивизий находились в Маньчжурии, одна дивизия – в Корее, семь дивизий – в метрополии. Внешняя агрессия способствовала затуханию гражданской войны в Китае и консолидации антияпонских сил. Если поначалу японцы, пользуясь раздорами в стране, разбойничали, виноват, «использовали силу в целях самозащиты» под флагом помощи в «построении нового, возрожденного Китая», отказавшись признать Гоминьдан, то 17 июня 1938 года Токио официально объявил гоминьдановскому правительству войну. В июле—октябре большая часть императорской армии, которой противостояло более миллиона китайских солдат, была задействована в Уханьской наступательной операции. В ноябре Чан Кайши призвал китайский народ к борьбе до победного конца, до изгнания последнего захватчика с территории Китая, в декабре генералиссимус безоговорочно отверг «мирные инициативы» Токио, означавшие, по сути, превращение Поднебесной в еще одно Маньчжоу-Го.

В общем, забот у японцев хватало. Однако и стычки на советско-маньчжурской границе не прекращались. Как утверждает японский автор, «историческая миссия японской армии со времени ее создания заключалась в том, чтобы быть в готовности действовать на Севере», а штабы Квантунской и Корейской армий полагали себя авангардом в борьбе с «северными варварами». Мнение опереточного маньчжурского императора никого не интересовало, поскольку должности командующего Квантунской армией и национальной армией обороны Маньчжоу-Го совмещал один человек – генерал Кэнкити Уэда, диктовавший марионеточному правительству «необходимые указания и советы». Надо признать, что при разрешении пограничных споров японские военные вели себя бесцеремонно, не пренебрегая откровенными провокациями.

1 июля 1938 года, «в связи с возросшей угрозой безопасности края», Особая Краснознаменная Дальневосточная армия, значительно пополненная личным составом и боевой техникой – здесь было 14% танкового парка и страны и 17% всех артиллерийских систем, – была преобразована в Краснознаменный Дальневосточный фронт под командованием маршала В.К. Блюхера. Фронт состоял из 1-й армии комбрига К.П. Подласа (бывшая Приморская группа войск), 2-й армии комкора И.С. Конева (развернута на базе 18-го стрелкового корпуса) и Хабаровской группы войск (развернута на базе 20-го стрелкового корпуса). 8 июля бойцы 59-го Посьетского погранотряда заняли спорную сопку Заозерная западнее озера Хасан. Понимая, что «захват высоты может вызвать стремление со стороны японцев овладеть самим этой высотой», советское командование дополнительно выслало в помощь пограничникам роту 119-го полка 40-й стрелковой дивизии с танковым взводом (когда уже отгремели бои, 26 ноября в Москве состоялось заседание Военного совета при НКО, на котором производился «разбор полетов». Нарком К.Е. Ворошилов устроил разнос командующему 1-й армией Подласу, сказав, в частности, любопытную вещь: «Подготовка к конфликту началась, как известно, 7 июля, и Вы как командующий армией обязаны были и соответственно расставить своих людей, и предпринять ряд мероприятий, вытекающих из условий создававшейся обстановки. Для подготовки у вас был ровно месяц, примерно месяц»).

22 июля, после жесткого японского дипломатического демарша, К.Е. Ворошилов приказал маршалу В.К. Блюхеру привести ряд соединений и авиацию Дальневосточного фронта в состояние повышенной боевой готовности. Военный совет КДВФ 24 июля отдал 1-й Приморской армии директиву немедленно сосредоточить усиленные батальоны 118-го и 119-го стрелковых полков 40-й стрелковой дивизии и эскадрон 121-го кавалерийского полка в районе населенного пункта Заречье и привести все войска армии в полную боевую готовность. Директивой предписывалось вернуть людей со всех хозяйственных и инженерных работ в свои части. Самодеятельная попытка Блюхера усадить конфликтующие стороны за стол переговоров результата не дала и лишь сыграла роковую роль в судьбе самого Василия Константиновича.

Сталин был полон решимости «дать самураям по зубам». А японцы и сами были не прочь протестировать Красную Армию на предмет боеспособности, которую они оценивали не слишком высоко. В июне 1938 года в Маньчжурию бежал начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар госбезопасности 3 ранга Г.С. Люшков, принесший «самураям» приятные новости о плачевном состоянии обороны Советского Приморья, о слабости позиций в районе озера Хасан, о невосполнимом уроне, который наносили РККА репрессии…

В результате поспешных действий по созданию мощной группировки войск возникли проблемы их комплектования и обеспечения.

В сводке от 23 июня 1937 года маршалу В.К. Блюхеру сообщалось: «В состоянии артиллерии ОКДВА выявлен ряд серьезных недочетов, которые, очевидно, являются результатом вредительской деятельности разоблаченных и еще не разоблаченных агентов японо-немецких разведок, готовивших поражение Советскому Союзу».

В документе указывалось, что количество материальной части артиллерии армии до штатной нормы не доведено, отсутствуют 37-мм противотанковые ружья Кучевского, 76-мм пушки СПК, 122-мм пушки образца 1931 года, 203-мм гаубицы, укомплектованность остальными системами составляла от 70 до 95%. Отмечалось также, что части не обеспечены зарядными ящиками, в результате «ни одна дивизия своего боекомплекта поднять не может». Из 1300 положенных по штату тракторных прицепов для девяти механизированных артполков в наличии было только 20. Были и другие проблемы: «Боеприпасами армия не обеспечена, особенно для новых систем. Совершенно отсутствуют снаряды к минометам, к 76-мм пушкам обр. 1927/32 г. и 1931 г., к 122-мм пушкам и 203-мм гаубицам». Сводка завершалась фразой: «Почти вся имеющаяся на вооружении ОКДВА матчасть хранится под открытым небом. Конструктивные дефекты отмечены у 76-мм пушки обр. 1902/30 г., 45-мм пушек, 76-мм пушек обр. 1931 г., 152-мм гаубицы обр. 1934 г. Снабжение артиллерии запасными частями неудовлетворительное. Обеспеченность отдельными деталями доходит до 30 проц., а некоторые совершенно отсутствуют. Основная масса боеприпасов – 90 проц. – из-за отсутствия в частях складов хранится под открытым небом. Имели место случаи обледенения пороха в зарядах от проникновения в гильзы воды (40-й артполк)».

О состоянии 39-го корпусного артполка сообщалось: «Имеется некомплект 26 проц. гаубиц, 32 проц. тракторов (мехтяга), 96 проц. тракторных прицепов. Из имеющихся 18 гаубиц – шесть без передков и не могут быть возимы, 8 гаубиц – не приспособлены для перевозки мехтягой, в итоге огневая мощность полка из двух дивизионов определяется только 4 орудиями вместо 24 положенных и боевых задач при настоящем положении выполнить не может. Состояние вооружения полка катастрофическое. Половина гаубиц требует капитального ремонта, все орудийные передки не исправны».

17 марта 1938 года начальник особого отдела ОКДВА представил доклад о результатах проверки хранения химического имущества и отравляющих веществ, из которого маршал узнал много интересного:

«До сих пор не упорядочено хранение химического имущества на армейских складах. Так, например, на складе № 150 (Сунгач) из имеющихся 3500 бочек иприта – 1150 бочек хранятся под открытым небом, не рассортированы по партиям и годам. 600 бочек не имеют маркировки, 400 бочек сильно проржавели, и многие из них дают течь ОВ и спуск паров, чем создана опасность массовых разрывов (27 марта с. г. одна бочка взорвалась). Из имеющихся 263 бочек с веществом № 17 (люизит) – 100 бочек не имеют данных о годах изготовления. Одна бочка дает сильную течь. 437 баллонов хлорного фосгена 4-й категории ржавые, текут. Химшашки также ржавые.

Фосфорные мины хранятся с нарушением самых элементарных требований: в деревянном хранилище, на сплошном деревянном полу. Мины хранятся с 1934 г. Такое хранение мин создает опасность в пожарном отношении.

Почти аналогичное положение с хранением химвещества и на других армейских складах».

Не лучшим образом на состоянии армии сказалось увлечение колхозным строительством и имитационными стрельбами. Боевая подготовка проводилась по упрощенному варианту. Артиллеристы привыкли стрелять только по хорошо наблюдаемым целям или просто в указанном направлении. В результате на состязании Приморской группы войск в марте 1937 года ни одна из 76-мм батарей дивизионной артиллерии не смогла выполнить ни одной из стрельб. В полковой артиллерии из 30 батарей таких оказалось 27. Все батареи медленно развертывались и изготавливались к стрельбе, слабо маскировались, плохо разведывали цели. Командиры-артиллеристы не умели вести стрельбу ночью и с закрытых позиций. В августе 1938-го комкор Н.Н. Воронов с группой офицеров Управления начальника артиллерии выехал на Дальний Восток с целью проверки боевой подготовки войск:

«В ряде частей и подразделений процветали условности и упрощенчество в боевой подготовке. Например, артиллерия одной из стрелковых дивизий проводила учебные стрельбы прямо из своего лагеря, занимая огневые позиции возле передней линейки. Наблюдательные пункты располагались на небольшом удалении впереди. Стрельбы велись в район полигона, где была установлена постоянная мишенная установка».

То есть орлы-огневики, не покидая лагеря, пуляли в сторону полигона, где на своих местах стояли давно пристрелянные мишени, или, пуще того, имитировали пальбу и получали оценку «отлично»:

«Когда мне стало известно об этом, я поставил начальнику полигона задачу: выбрать в тайге удобный район для создания новой мишенной обстановки, а места для огневых позиций вынести на 20—25 км от лагеря, причем всю эту работу провести в полной секретности.

Когда новый район стрельбы был подготовлен, за три часа до рассвета раздался сигнал боевой тревоги. Артиллерийские части и подразделения двинулись маршем в тайгу. В заданном районе они развернулись, командиры доложили о готовности к открытию огня. Я дал указание начать пристрелку реперов. Через 15—20 минут посыпались доклады о том, что пристрелка произведена. Однако за это время не раздалось ни одного выстрела, никто не видел ни одного разрыва: все производилось «условно». Я отдал приказ провести пристрелку боевыми выстрелами. До сих пор помню растерянность командиров. Стрельба шла медленно, общепринятые нормы не соблюдались».

С началом массовых политических репрессий в армии еще более обострились кадровые проблемы. По официальным данным Управления по командному и начальствующему составу РККА, в Дальневосточной армии в 1937—1938 гг. было уволено 6612 представителей командного и начальствующего состава, 1554 из них арестованы (только за десять дней, со 2 по 11 июля 1938 года, приказами командующего КДФ было уволено 325 представителей командно-начальствующего состава, в том числе 233 человека – в связи с арестом). Среди арестованных органами НКВД были артиллеристы, занимавшие высокие должности: начальник артиллерийского отдела штаба ОКДВА комбриг В.Л. Леонович, начальник артиллерийского снабжения полковник И.С. Дубовик, помощник начальника 1-го отделения артотдела штаба армии полковник Б.В. Целиковский, начальник артиллерийского снабжения ПГВ полковник С.Г. Давыдов, начальник ПВО ОКДВА комбриг П.Д. Рыбкин и сменивший его на этом посту комбриг П.П. Тиит, начальники артиллерии ПГВ полковник И.П. Рогов и начальник артиллерии 20-го стрелкового корпуса полковник А.С. Урман, начальники артиллерии дивизий полковники Л.Н. Алексеев, Г.Е. Дягтярев, М.В. Кожаев, командиры артполков майоры М.Н. Горский, В.К. Дмитриев, Н.М. Коноплев, Я.К. Пикаев, В.А. Самсыгин, Г.В. Скуратович и другие. Почти все они были расстреляны (Дегтярева освободили через два года и направили преподавать в Пензенское артиллерийское училище).

Эпидемия «синей чумы» поразила штабы всех уровней, парализовав деятельность органов управления. Так, штаб 1-й армии по состоянию на 24 августа 1938 года «вымер» на 75% состава: «…из положенных по штату 120 человек налицо 33, считая административно-технический персонал. Собственно комсостава, в том числе и порученцев, 27 человек. Штаб почти на 3/4 пустой. В шестом отделе нет ни одного человека. В 1-м отделе нет начальников отделений и вместо 19 человек имеется 7 командиров. В 4-м отделе нет начальника отделения, всего налицо 4 человека вместо положенных одиннадцати. Такая же картина и в других отделах штаба… Аналогичное положение во всех управлениях 1-й армии. Отдел связи имеет всего 4 человек, никого нет ни в 1-м, ни в 3-м отделениях отдела связи». Сотрудники разведывательных отделов почти сплошь оказались «шпионами». Наиболее достоверные сведения о противнике в этот период предоставляли пограничники – в пределах прямой видимости через полевой бинокль. Вместо изъятых командиров на вышестоящие должности в срочном порядке выдвигали политически благонадежную молодежь пролетарского происхождения, о чем японское командование было прекрасно осведомлено.

22 июля 1938 года кабинет министров Японии утвердил нехитрый план ликвидации пограничного инцидента у озера Хасан силами императорской армии: два полка 19-й пехотной дивизии должны были вытеснить советские части с вершины сопки Чанкуфэн (Заозерная) и «посмотреть, что будет».

31 июля японцы при поддержке артиллерии атаковали и захватили Заозерную, затем Безымянную, отбросив советские части на 4 километра к северо-востоку от озера Хасан. После чего подразделения 75-го пехотного полка заняли оборону на высотах Заозерная и Богомольная, слева – на сопках Безымянная и Черная разместились части 76-го пехотного полка. В течение трех суток высоты покрылись паутиной глубоких траншей, перед которыми были установлены проволочные заграждения. Спешно оборудовались пулеметные площадки, блиндажи, огневые позиции для артиллерии, минировались подступы к сопкам. На западном берегу реки Тумень-Ула разместились позиции артиллерии, державшей под обстрелом подступы к высотам.

Поднятые по тревоге, в район озера Хасан начали выдвигаться соединения 39-го стрелкового корпуса комбрига В.Н. Сергеева: 40, 32, 39, 26-я стрелковые дивизии, 2-я механизированная бригада, части усиления. Все они имели некомплект в личном составе и вооружении, уже ставшие хроническими.

Так, командир 40-й стрелковой дивизии комбриг В.К. Васенцович еще летом 1937 года обратился с письмом к начальнику управления по комначсоставу РККА армейскому комиссару 2 ранга А.С. Булину:

«Омоложение (и разжижение) комначсостава характеризуют цифры: комначсостав, имеющий законченное военное образование, – осень 1935 г. – 75%, весна 1937 г. – 60%. Из 9 командиров батальонов командуют первый год – 7. Способны и подготовлены вести в бой батальоны – 4. Из командиров рот первый год командуют ротами – 30 (в этом положении я получаю задания выдвинуть кандидатов на комбатов вне дивизии). Из 18 помначштабов полков и начштабов батальонов работают первый год по занимаемой должности – 17…

В дивизии некомплект 50 политруков и никаких мероприятий высших политорганов по покрытию этого некомплекта. В результате большой текучести начальники не знают своих подчиненных, не успевают усвоить свои обязанности, взять твердо в руки хозяйство; имеют место настроения временного пребывания. Текучесть – это благоприятная почва для процветания обезлички и безответственности…

Командир полка, дивизии не уверен, будет ли любое лицо комначсостава командовать ротой или батальоном не только до конца года, но завтрашний день, потому что откомандирования идут в порядке внезапности. Кто будет работать на месте откомандированного – это уже дело комполка и командира дивизии».

В течение года, прошедшего после написания письма, из 40-й дивизии в связи с арестом или увольнением по политическим мотивам убыли 63 командира, в их числе начальник артиллерии, 9 командиров полков и их заместителей, 11 командиров батальонов и их заместителей, 18 штабных работников. На должности комбатов и командиров дивизионов выдвигались лейтенанты и старшие лейтенанты, полками командовали капитаны.

Командир дивизии комбриг В.К. Васенцович и начальник штаба полковник Ю.М. Шталь ушли на повышение, получили очередные воинские звания, а в феврале 1938 года были арестованы по обвинению в участии в заговоре и, как водится, в шпионстве в пользу Японии и Германии: «Находясь в 40 сд, Васенцович возглавлял подрывную деятельность других заговорщиков и в частях этой дивизии, направляя ее на срыв боевой готовности частей дивизии и Барабашского укрепленного района… Наряду с этим Васенцович сам лично занимался вербовкой новых участников антисоветского военного заговора, которым также поручал проведение вредительской и диверсионной деятельности в дивизии. В антисоветский военный заговор Васенцович в 40 сд завербовал: Захарченко Я.Я., Ковалева С.Т., Чиркунова И.И., Аксенова Д.А. и Маркова В.И., что подтверждается показаниями указанных участников заговора, а в отношении вербовки Ковалева также очной ставкой ему с Васенцовичем».

Некоторых командиров изымали как раз в июле 1938 года – командира 118-го стрелкового полка майора И.Г. Шувалова, командира 119-го стрелкового полка майора Д.А. Аксенова, командира 120-го полка полковника В.И. Маркова, майоров И.Н. Положенко, И.П. Сапроненка, интенданта 2 ранга Д.Л. Рыданных, капитана В.Г. Мицулю, военврача 3 ранга Б.А. Любимова и других.