Текст книги "«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны"

В беседе с писателем К.М. Симоновым маршал Г.К. Жуков рассказал, что на третий день операции, «когда японцы зацепились на северном фланге за высоту Палец и дело затормозилось», у него состоялся неприятный разговор с командующим фронтовой группой командармом 2 ранга Штерном:

«Штерн приехал ко мне и стал говорить, что он рекомендует не зарываться, а остановиться, нарастить за два-три дня силы для последующих ударов и только после этого продолжать окружение японцев. Он объяснил свой совет тем, что операция замедлилась и мы несем, особенно на севере, крупные потери. Я сказал ему в ответ на это, что война есть война, и на ней не может не быть потерь, и что эти потери могут быть и крупными, особенно когда мы имеем дело с таким серьезным и ожесточенным врагом, как японцы. Но если мы сейчас из-за этих потерь и из-за сложностей, возникших в обстановке, отложим на два-три дня выполнение своего первоначального плана, то одно из двух: или мы не выполним этот план вообще, или выполним его с громадным промедлением и с громадными потерями, которые из-за нашей нерешительности в конечном итоге в десять раз превысят те потери, которые мы несем сейчас, действуя решительным образом. Приняв его рекомендации, мы удесятерим свои потери».

Что-что, а действовать «решительным образом» Георгий Константинович умел, а потери предпочитал считать у противника. Штерн, хоть и был прямым жуковским начальником, свои рекомендации снял. Жуков бросил в сражение все резервы.

23 августа Г.К. Жуков ввел в сражение свои последние резервы. К исходу дня оборона японских войск на всех участках была прорвана и вся вражеская группировка оказалась в окружении. Советско-монгольские войска расчленяли оборону японцев на ряд изолированных очагов и затем уничтожали их. В период с 24 по 27 августа японские войска предпринимали неоднократные атаки с целью прорыва кольца окружения. Все атаки были отбиты, а Жуков отдал приказ о создании вдоль границы линии обороны с траншеями полного профиля, инженерными заграждениями и тремя противотанковыми районами на танкоопасных направлениях. К вечеру 28 августа советские войска при поддержке массированного артиллерийского огня взяли штурмом сопку Ремизова – последний опорный пункт «самураев» на северном берегу реки Хайластын-Гол. К 31 августа последние окруженные японские группы были полностью истреблены.

Чистая победа!

Хотя столкновения на монгольской границе еще продолжались, газета «Правда» 1 сентября 1939 года возвестила о поражении японо-маньчжурских войск на реке Халхин-Гол. 15 сентября в Москве было подписано соглашение между СССР, Монгольской Народной Республикой и Японией о прекращении боевых действий.

Советские войска заняли почти всю спорную территорию и захватили богатые трофеи. В частности, было взято 175 орудий всех систем, в том числе дюжина 150-мм пушек и гаубиц, 18 минометов, 340 пулеметов, 12 тысяч винтовок и 42 тысячи снарядов. Командование 1-й армейской группы оценивало общие потери противника с мая по сентябрь в 55 тысяч человек. Коммунистические летописцы цифру неоднократно пересчитывали, каждый раз изменяя ее в сторону увеличения, пока не сошлись на том, что за все время боев на Халхин-Голе японцы потеряли 61 тысячу солдат и офицеров, в том числе около 25 тысяч убитыми. Штаб Квантунской армии в официальном докладе показал 8632 убитых и 9087 раненых.

Надо сказать, что если японские генералы не умели жалеть своих солдат, то считать их они были приучены: каждому павшему бойцу полагался традиционный лакированный ящик и похороны на родине. По просьбе японской стороны в течение десяти дней на местах боев проводилась эксгумация. Маршал Н.Н. Воронов вспоминает: «На поле битвы встречалось немало колышков с дощечками, на которых с солдатской лаконичностью было выведено: «Здесь зарыты самураи – 11 штук», «Здесь зарыто самураев 5 штук». Много таких штук мы сдали японской комиссии. Всего было вывезено 6281 тело погибших.

Большевики сентиментальностью не страдали и на мертвых «народные деньги» не тратили. Погибших красноармейцев и командиров зарыли там же, в песках Монголии, в общих рвах на 25—30 покойников, только дощечки были другие, но тоже «по-солдатски» лаконичные: «Братская могила № 5», «Братская могила № 9» (так же было и на Хасане, где на сегодняшний день насчитывается 48 братских могил).

В докладе Г.К. Жукова об итогах операции потери советских частей были оценены 3279 убитых и 15 265 раненых. Однако, по современным официальным данным, убитых, пропавших без вести и умерших от ран было 9695 человек, раненых – 15 251. Безвозвратно потеряны 22 орудия, в основном «сорокапятки» и «полковушки», 8 минометов, 1390 винтовок, 38 пулеметов «максим» и 308 пулеметов ДП.

Убедительная победа Красной Армии на реке Халхин-Гол была достигнута благодаря отсутствию у противника моторизованных соединений и тактической отсталости японской армии, проповедовавшей в обороне принцип «ни шагу назад». Газета «Асахи» 4 октября писала: «Нужно до предела насытить армию моторизованными частями. В этом кроется глубочайший смысл событий последнего времени. До сих пор народ не знал, до какой степени оборудованы моторизованные части Советского Союза. Теперь найдется немало людей, пораженных такой неожиданностью». Таким образом, «разведка боем» обернулась неприятной «неожиданностью». Японскому военно-политическому руководству была нанесена глубокая психологическая травма, в значительной степени повлиявшая на выбор направления дальнейшей экспансии.

Боевые действия в Монголии выявили недостатки в боевой подготовке и организации РККА, но всерьез их разбором никто не занимался. Как любили писать в те времена, «недочеты исправлялись в ходе боя». Во-первых, их списывали на особые условия, в которых пришлось воевать, во-вторых, победная эйфория не способствует критическому разбору, в-третьих, 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, и жаркие схватки в монгольском захолустье, совсем недавно притягивавшие внимание всего мира, стали казаться незначительной «пробой сил на пятачке».

Сталин, поделив сферы влияния с Гитлером, двинул Красную Армию в Освободительный поход.

В соответствии с постановлением Главного военного совета от 22 июля 1939 года для пересмотра организационно-штатной структуры войск была создана специальная комиссия под председательством заместителя наркома обороны командарма 1 ранга Г.И. Кулика. Комиссия рассматривала организацию стрелковых и кавалерийских дивизий, укрепленных районов, танковых войск, артиллерийских частей и частей ПВО, органов местного и центрального аппарата управления. В частности, была принята новая организация стрелковой дивизии численностью 17,5 тысячи человек вместо 12 тысяч по штату 1935 года.

По штату, утвержденному 13 сентября 1939 года, в дивизии полагалось иметь два артиллерийских полка: первый – трехдивизионного состава (76-мм пушек – 20, 122-мм гаубиц – 16) на конной тяге, второй – двухдивизионного состава (122-мм гаубиц – 12, 152-мм гаубиц – 12) на механической тяге. Был введен отдельный противотанковый дивизион в составе трех шестиорудийных батарей. Стрелковый полк дополнительно получил противотанковую батарею из шести 45-мм пушек и минометный взвод из четырех 120-мм минометов. В батальоне упразднили роту тяжелого оружия и вместо нее создали противотанковый – два 45-мм орудия – и минометный – четыре 82-мм миномета – взводы.

Кавалерийская дивизия четырехполкового состава имела два артиллерийских дивизиона, подчиненных непосредственно начальнику артиллерии дивизии, и четыре полковые батареи, всего 40 орудий. Кроме этого, в ее состав был введен зенитный дивизион в количестве 12 малокалиберных пушек.

В составе артиллерии РКГ к этому времени имелись гаубичные и пушечные артиллерийские полки, гаубичные полки большой мощности, тяжелые пушечные полки, артиллерийские полки и отдельные дивизионы особой мощности разных систем.

Гаубичные артиллерийские полки были трех видов: четырехдивизионного состава по три четырехорудийные батареи в каждом (всего в полку 48 гаубиц) и трехдивизионного состава двух видов. Причем в одних полках трехдивизионного состава дивизионы состояли из трех четырехорудийных батарей (36 гаубиц), в других – из четырех четырехорудийных батарей (48 гаубиц).

Пушечные полки были трех– и четырехдивизионного состава по три четырехорудийные батареи в каждом. Соответственно в каждом полку было 36—48 орудий. На вооружении полков состояли 122-мм пушки и 152-мм пушки-гаубицы. Полки предназначались для усиления групп артиллерии дальнего действия стрелковых дивизий и корпусов. Тяжелые пушечные полки состояли из четырех дивизионов по три трехорудийные батареи в каждом. Всего полк такой организации имел 36 орудий. На вооружении этих полков состояли 152-мм пушки Бр-2.

Гаубичный полк большой мощности состоял из трех дивизионов, каждый дивизион – из трех батарей трехорудийного состава – всего 24 гаубицы калибра 203 мм. Артиллерийские полки особой мощности по организации были однотипны. Они состояли из двух дивизионов. Каждый дивизион имел три двухорудийные батареи. Всего в полку особой мощности было 12 орудий. Полки имели на вооружении либо 305-мм гаубицы образца 1915 г., либо 280-мм мортиры образца 1914/15 г.

Кроме артиллерийских полков в составе артиллерии РГК имелись отдельные артиллерийские дивизионы особой мощности и просто отдельные артиллерийские дивизионы. Отдельный гаубичный дивизион состоял из трех батарей по четыре 152-мм гаубицы в каждой. Всего в дивизионе 12 гаубиц. Отдельные артиллерийские дивизионы особой мощности состояли из трех двухорудийных батарей.

Осень 1939 года для товарища Сталина выдалась хлопотной. Сначала он «воссоединял» восточных белорусов и украинцев с западными, потом выменивал литовцев на поляков; чтобы подсластить пилюлю, пришлось подарить литовцам белорусский Вильно. И почти без паузы – «обеспечивать безопасность» прибалтов, разместив на их территории военные гарнизоны. До чего же приятное занятие – планировать историю.

Продолжая «проводить миролюбивую внешнюю политику» в том же духе, Советское правительство 12 октября обратилось к правительству Финляндии с предложением заключить договор о взаимопомощи, главными пунктами которого были: размещение советских баз на финляндской территории и перенос границы на Карельском перешейке от Ленинграда поближе к Хельсинки. Финская делегация упиралась, пыталась объяснить, что в нормальных странах так вопросы не решаются – там же люди живут, и еще что-то говорили о своем нейтралитете и совсем непонятно – о конституции и парламенте. Короче, Иосифа Виссарионовича они не убедили. Он и раньше подозревал, что нищая Финляндия десять лет возводила поперек перешейка линию Маннергейма вовсе не для обороны, как мог бы подумать человек несведущий. На самом деле «финская военщина» создавала укрепленный плацдарм, позволявший быстро сосредоточить крупную группировку и коротким ударом овладеть Ленинградом, и одним махом окупить все расходы. Захватив «колыбель революции», население которой по численности ненамного уступало населению всей страны Суоми, финны смогут «образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское, – это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».

29 октября командующий войсками ЛВО командарм 2 ранга К.А. Мерецков представил маршалу К.Е. Ворошилову план разгрома финских вооруженных сил в двухнедельный срок. Предусматривалось, что «в случае очередной провокации» войска должны начать вторжение на территорию Финляндии на всех направлениях. Финны на сталинско-молотовский шантаж не поддавались, и 17 ноября последовала директива наркома обороны № 0205 войскам Ленинградского округа закончить сосредоточение к исходу дня «Х». Через десять дней состоялась долгожданная «провокация финской белогвардейщины».

29 ноября события закрутились калейдоскопически. Сталин отозвал из Финляндии политических и хозяйственных представителей СССР.

Молотов выступил по радио с привычным, въевшимся в натуру враньем: «Враждебная в отношении нашей страны политика нынешнего правительства Финляндии вынуждает нас принять немедленно меры по обеспечению внешней государственной безопасности… Другие утверждают, что проводимые нами меры направлены против независимости Финляндии или на вмешательство в ее внутренние и внешние дела. Это такая же злостная клевета. Мы считаем Финляндию, какой бы там режим ни существовал, независимым и суверенным государством во всей ее внешней и внутренней политике. Мы стоим твердо за то, чтобы свои внутренние и внешние дела решал сам финляндский народ, как это он сам считает нужным».

Одновременно войска Ленинградского военного округа получили приказ «проучить зарвавшихся и обнаглевших политических картежников, бросивших наглый вызов советскому народу, и в корне уничтожить очаг антисоветских провокаций и угроз Ленинграду!». Военным советам 14, 9 и 8-й армий была спущена директива, из которой следовало, что передвигать границу суверенного государства Финляндия в Кремле собирались капитально: «При выходе к шведской и норвежской границам границы ни в коем случае не нарушать и не допускать провокаций. Военнослужащих шведской и норвежской армий приветствовать отданием чести, не вступая в переговоры».

А начальник особого отдела ЛВО майор госбезопасности Сиднев подписал любопытный документ, санкционировавший создание оперативной группы НКВД особого назначения, которой была поставлена задача:

«После занятия передовыми частями Красной Армии населенного пункта Терийоки, прибыть в Терийоки, занять все государственные учреждения, телеграф, почту, радиоузлы, места заключения, полицейское управление и т.п., поставить охрану, изъять архивы, немедленно выбрать два лучших здания, освободить и привести в порядок для размещения народного Финляндского правительства, также выбрать помещение для размещения особого мотобатальона триста человек».

30 ноября в 8 часов утра «храбрая и непобедимая» Красная Армия, после «мощной артиллерийской подготовки» в белый свет, двинулась «освобождать финский народ от гнета помещиков и капиталистов», краснозвездные самолеты обрушили бомбы на финские города.

 
Ломят танки широкие просеки,
Самолеты кружат в облаках,
Невысокое солнышко осени
Зажигает огни на штыках.
 

1 декабря чертом из коробочки в захваченном курортном местечке Терийоки объявилось народной правительство Финляндии, доставленное под охраной чекистов из Ленинграда. Возглавил правительство давно прижившийся в СССР секретарь Исполкома Коминтерна Отто Куусинен, военным министром стал командир 147-й стрелковой дивизии Аксель Антилла. Остальная компания была им под стать. Первым делом они запросили советской военной помощи. Затем «премьер-министр» срочно выехал в Москву и 2 декабря поставил свои автографы там, где сказали. Всего через несколько дней в служебных документах Карельский перешеек именовался «территорией, отошедшей к Советскому Союзу по договору с Финляндской Демократической Республикой».

Ратификацию подписанных документов постановили произвести в Хельсинки «в возможно более короткий срок», чтобы успеть на банкет по случаю 60-летия «несравненного великого кормчего».

Однако «голодные финские рабочие» освободителей не признали и повернули штыки в правильном направлении. Как вспоминает маршал Карл Густав Маннергейм, советские листовки, «сбрасываемые вместе с бомбами с самолетов и обещающие «хлеб финскому народу», ничего, кроме брезгливой улыбки, не вызывали».

Силы вторжения на первом этапе насчитывали в составе четырех армий 24 стрелковые дивизии, 10-й танковый корпус, 3 танковые бригады, 10 артиллерийских полков РГК и 3 отдельных дивизиона большой мощности – 425 тысяч человек, 1476 танков, 2876 орудий.

Силы обороны Финляндии после проведения мобилизации состояли из 14 расчетных дивизий – 265 тысяч человек, 26 танков, 534 орудия и миномета, в том числе 112 противотанковых и 125 зенитных пушек (маршал М.В. Захаров, служивший в оперативном отделе Генштаба, пишет, что, по данным разведки, ожидалось наличие у финнов 464 орудий, но в ходе боевых действий было выявлено лишь 280).

Задача овладеть укрепленным районом на Карельском перешейке и «мощной атакой разгромить противника» была возложена на 7-ю армию командарма 2 ранга В.Ф. Яковлева – 19-й и 50-й стрелковые корпуса. В ней было собрано 9 стрелковых дивизий, три танковые бригады, 101, 136, 301, 302, 311, 116, 402, 320-й артполки РГК, 316-й и 317-й артиллерийские дивизионы большой мощности – 160 тысяч человек, 1490 танков и бронемашин, 1286 орудий и минометов, в том числе 480 тяжелых стволов, 188 противотанковых и 112 зенитных. Для прорыва было сосредоточено 843 вагона боеприпасов – 5 боекомплектов. Предполагалось, что вся эта масса войск и техники попрет напролом со средним темпом 10—12 км в сутки, не встречая серьезного сопротивления, и, разгоняя по кустам «финских дурачков», на 8—10-й день операции выйдет к Випури, а оттуда разовьет наступление в направлении Хельсинки.

С финской стороны ей противостояли армия «Карельский перешеек» под командованием генерал-лейтенанта Х. Эстермана, состоявшая из 6 пехотных дивизий – 110 тысяч бойцов и командиров при 360 орудиях и минометах, полоса оборонительных укреплений, мощь которой противоборствующие стороны оценивали по-разному, и матушка-природа.

«На играх у нас получалось очень просто, – рассказывал военком 50-го стрелкового корпуса бригадный комиссар С.П. Семенов, – доходили до Выборга в два счета, с перерывом на обед». Однако на деле война сразу пошла не так, как планировали в Москве. В предполье глубиной 20—50 км против армады Яковлева оперировали финские маневренные группы, устраивавшие завалы, засады, минные поля, взрывавшие мосты и разрушавшие участки дорог, совершавшие внезапные налеты на двигавшиеся без всякого охранения колонны и ночные нападения на лагерные стоянки. Первые же столкновения вскрыли «недостатки в организации войск и боевой подготовке наших бойцов и командиров», которые, будучи суммированы, характеризовали «непобедимую» РККА, как вооруженную неорганизованную толпу, «болтающуюся по Финляндии». Отмечались такие явления, как «минобоязнь» и даже «финнобоязнь», ширились страшные слухи о «кукушках» и «елочниках», резко выросли «отрицательные настроения» – зачем мы идем освобождать финнов, они же сопротивляются?

Уже с 3 декабря нарком обороны и начальник Генерального штаба вынуждены диктовать действующей армии положения собственных уставов, напоминания о необходимости ведения разведки, соблюдении мер безопасности при движении в лесных районах, организации тесного взаимодействия между пехотой и артиллерией, а также грамотного управления войсками и четкого планирования предстоящих действий:

«1. Главный недостаток наших частей, особенно в тех районах, где противник имеет сеть построенных препятствий и засад… состоит в том, что артиллерия отрывается от пехоты, пехота забегает вперед и, напоровшись на серьезные препятствия, вынуждена ждать подхода артиллерии.

Для ликвидации этого недостатка настоятельно необходимо в указанных выше районах, особенно на Карельском перешейке, вести наступательные операции в следующем порядке: наступление открывается интенсивным артиллерийским огнем не только полковой, но и дивизионной, особенно гаубичной артиллерией, а где возможно, привлекать и 152-мм артиллерию; продолжительность артогня 5, максмимум 10 минут; вслед за этим идет движение пехоты, танков на 3—5 километров в зависимости от обстановки, затем подтягивается снова артиллерия для нового открытия огня после того, как пехота успела закрепиться на пройденных рубежах и изготовиться для нового продвижения».

Прекрасный способ борьбы с диверсионными группами! Некоторые начальники так и делали: приказывали долбить по лесным развилкам из 280-мм мортир, жаль, мортир было всего двенадцать штук на всю армию.

Принципы использования артиллерии были систематизированы в русской армии еще в августе 1916 года в виде руководства под названием «Свойства орудий и краткие указания для их применения». При использовании артиллерийских средств борьбы предлагалось иметь в виду следующее:

«1. Каждое орудие должно быть использовано согласно его свойствам. Только исключительная обстановка может заставить применить некоторые орудия не по прямому их назначению.

2. Орудия крупных калибров не следует применять тогда, когда задача может быть решена с тем же успехом орудиями более мелких калибров. Снаряды крупных калибров необходимо разумно экономить, так как чем крупнее калибр, тем труднее изготовление снарядов и орудий, тем труднее снабжение и питание боеприпасами.

3. Артиллерия должна получать задачи, соответствующие ее силам и числу снарядов, которыми она располагает.

4. Для установки на позиции и выполнения задачи артиллерия требует определенного времени, которое зависит от характера задачи и обстановки. Если такое время не дано, то сила огня артиллерии не может быть надлежаще использована.

5. При подготовке прорыва укрепленной полосы все батареи, в особенности крупных калибров, должны быть надлежаще установлены, должны обеспечить себе питание боеприпасами, связь и подготовить тщательно свою стрельбу. Только при этом условии возможно открыть огонь (по возможности одновременно со всех батарей).

6. Командный состав артиллерии должен принять все меры для установления наилучшего наблюдения, без которого содействие артиллерии остальным родам войск невозможно. Войска других родов должны охранять артиллерию и оказывать ей всемерное содействие для устройства путей и позиций, чтобы сохранить материальную часть артиллерии и ее личный состав, пополнение которых крайне затруднительно.

7. Помощь войсковых аэростатов, летчиков-наблюдателей, в особенности для батарей крупного калибра, крайне необходима.

8. Орудия крупных калибров, по существу, являются средством атаки, а не обороны. Поэтому при обороне и в период позиционного затишья применение орудий крупного калибра должно быть крайне ограничено и расходование снарядов этих орудий должно быть сокращено до наименьшего предела.

9. Нельзя требовать огня артиллерии во всех случаях и по тем целям, с которыми может и должна справиться пехота ружейным (пулеметным) огнем».

Так уж и нельзя? Командир 473-го гаубичного артполка майор Н.В. Мухин приводил в качестве примера, как артиллерийскому полку ставили задачу уничтожить «отдельно действующего снайпера». Снаряды выбрасывали на ветер вагонами, не имея представления о том, где находится противник, стреляли по любому подозрительному предмету и друг в друга. Начальник оперативной группы НКВД, действовавшей в войсковых тылах, доносил начальнику УНКВД по Ленинградскому округу С.А. Гоглидзе: «Необходимо отметить, что бесцельная стрельба благодаря нераспорядительности ряда командиров и имеющих место фактов трусости в некоторых частях 7-й армии приняла значительные размеры». Судя по всему, капитан госбезопасности Ермолин знал Полевой устав, где черным по белому было записано: «Беспорядочный огонь, вызывая расточительный расход боеприпасов, является лишь показателем неумелого ведения боя и неуверенности в своей силе».

Из доклада штаба 8-й армии начальнику Генштаба:

«При переходе границы применение артиллерии было централизовано. Но это ничего не дало, так как в артиллерии разведывательных данных не было, и артиллерийский огонь велся по карте, по предполагаемым местам сосредоточения противника, где зачастую его не было…

На первых порах войскам при действиях в лесу было неясно, как осуществлять взаимодействие. В мирное время этим вопросом не занимались… Если учесть, что разведка целей производилась слабо, то надо признать, что зачастую артиллерия действовала вслепую и существенного эффекта не давала…

Радиосвязь в артполку отсутствовала, проволочная обеспечивалась на 30—40 процентов. Это отражалось на организации взаимодействия, так как передовой наблюдатель мог продвигаться за пехотой до тех пор, пока ему хватало кабеля, а затем связь поддерживалась посыльным, который бегал от наблюдателя к концу провода. К тому же связь часто рвалась, ибо ее тянули в основном по земле, вдоль дороги… Были случаи, когда артиллерия выпускала массу снарядов, не достигая никаких результатов…

Учитывая краткость светлого времени в Финляндии в декабре, надо признать, что времени на организацию взаимодействия пехоты с артиллерией всегда не хватало, так как для этого требовалось весь день заниматься организацией взаимодействия, а наступать уже на следующий день. Но это было невозможно, так как высшие инстанции беспрерывно упрекали в медленном продвижении и требовали ускорения темпов».

Темп продвижения в сутки был равен скорости пешехода в час, росли потери, падала дисциплина, с каждым пройденным метром все больше разваливался тыл. На склады беспорядочно поступали килотонны имущества, кроме того, что действительно было необходимо. Так, из 142-й стрелковой дивизии жаловались, что завезено «много снарядов ненужного калибра» и почти все – в неокончательно снаряженном виде. О состоянии самой дивизии комбриг П.С. Пшенников сообщал:

«Дивизия погрузилась и отправилась к месту ее назначения с некомплектом людского состава 10%, конского 23%, автотранспорта 60%. Причем необходимо отметить, что 2% личного состава дивизии по состоянию здоровья были признаны непригодными к службе. Когда мы получили возможность проверить боевую подготовку полученного личного состава, то оказалось, что до 47% красноармейского состава не знало материальной части положенного ему оружия. Это главным образом относилось к станковым пулеметчикам и ручным пулеметчикам. До 60% личного состава, призванного из запаса, не стреляло в течение трех последних лет. Командный состав не знал друг друга и бойцов, и наоборот…

Пример – из начальствующего состава дивизии оказалось только 17%, знающих компас, карту и умеющих ходить по азимуту.

Командный состав, особенно его среднее звено, не умеет использовать мощный огонь пехоты. Управление огнем и движением на поле боя фактически отсутствовало».

На фронт гнали пополнение – разутое, голодное, разбегавшееся по пути. Из донесения капитана Ермолина:

«Из Ленинграда на фронт проходили значительные группы бойцов (до 4-х тысяч) совершенно без командиров и без снабжения, естественно(!), занимаясь мародерством по пути, вплоть до того, что в районе Териок разграбили 2 машины с хлебом, идущие на фронт».

К главной оборонительной полосе войска 7-й армии вышли 8—12 декабря уже с новым командующим. Им стал командарм 2 ранга К.А. Мерецков. Общее руководство боевыми действиями приняла на себя Ставка Главного командования из четырех человек во главе с маршалом К.Е. Ворошиловым, организованная 9 декабря.

Новое поколение штатных историков сегодня делает вид, что так оно и было задумано, первый этап операции прошел успешно, советские части «преодолели оперативную зону заграждений и разгромили части прикрытия»; далее перечисляется количество захваченных блиндажей, сараев и даже пройденных километров, но не упоминается ни об одном убитом или взятом в плен солдате противника, хотя, конечно, потери у финнов были. Маршал Маннергейм тоже утверждает, что все прошло по плану: «Задача заградительных войск была выполнена, и они в полной боевой готовности отошли на главные позиции. Потери противника были огромны и несопоставимы с нашими. Все части подтвердили свое качественное превосходство, и это вселяло уверенность».

В период с 10 по 25 декабря армия Мерецкова, уже разбросавшая по окрестностям половину боеприпасов, безуспешно и кроваво лобовыми атаками пыталась взломать линию Маннергейма. Пушкари снова палили, не зная конфигурации переднего края, не видя противника, занимаясь поквадратным долблением «вражеской территории», перемалыванием валунов и корчеванием леса. Впрочем, почему вражеской? Правильно говорить, «территории, отошедшей к Советскому Союзу по договору с Финлядской Демократической Республикой».

Ворошилов из Москвы советовал:

«Там, где имеется у финнов система бетонированных укрепленных районов… продвижению нашей пехоты должна предшествовать хорошо организованная артиллерийская подготовка, при этом артиллерийская подготовка должна иметь целью не только обстрел по площадям, в тылу противника, но прежде всего обстрел по целям, по ДОТам передового края расположения противника и разрушение этих ДОТов…

…разъяснить бойцам и комсоставу, что война в Финляндии есть серьезная война (а товарищ Молотов разъясняет по радио, что никакой войны вообще нет. – Авт.), резко отличающаяся от нашего осеннего похода в Польшу».

На других направлениях советские войска были также остановлены, «противник оказался не таким слабым, как он оценивался».

Настало время собирать шапки.

Потери РККА за декабрь 1939 года составили 69 986 человек, в том числе 17 641 убитыми и пропавшими без вести. Только на Карельском перешейке артиллерия израсходовала 398 600 выстрелов. С 28 декабря части Красной Армии повсеместно перешли к позиционной обороне.

Директивы Ставки Главного командования подписывали три человека: нарком обороны К.Е. Ворошилов, начальник Генштаба Б.М. Шапошников и «штатский человек» И.В. Сталин. Знаменательно, что 5 января 1940 года ими было принято беспрецедентное решение о том, что отныне «все приказы из Москвы будут идти от имени Ставки Главвоенсовета, без подписей членов Ставки».

Финны выиграли первый раунд, но не слишком этим обольщались: «Престиж Советского Союза требовал, чтобы мы были побеждены, поэтому следовало ожидать еще большего натиска, который, в конце концов, нас раздавит». Держаться помогали врожденное финское упрямство и надежда на помощь Запада, для масштабных действий сил не было, «нам бы только день простоять да ночь продержаться».

Замечателен вывод, сделанный советским Генштабом: «В первую очередь необходимо организовать прорыв укрепленного района по методу, рекомендованному Наставлением по прорыву УР». Дальнейшая история в изложении маршала М.В. Захарова напоминает дурной анекдот: «Наставления по прорыву укрепленных районов в штабе фронта не оказалось, так как в свое время оно было отнесено к вредительским документам и сожжено. Пришлось доставать его в библиотеке им. Ленина».

Чтобы раздавить «финскую козявку», со всего Советского Союза на фронт двинулись новые соединения и маршевые пополнения, сосредоточивались гигантские материальные ресурсы и – очень кстати – валенки, сало и водка.

7 января директивой Ставки Главного командования на Карельском перешейке был создан Северо-Западный фронт в составе 7-й и 13-й армий (8 стрелковых корпусов). Командующим назначили командарма 1 ранга С.К. Тимошенко. Пока в Генеральном штабе «вредительское наставление» перерабатывали в инструкцию «по прорыву укрепленного района», Семен Константинович, пообещавший любой ценой прорвать линию Маннергейма, вплотную занялся наведением уставного порядка и «доподготовкой» войск.