Текст книги "«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны"

Артиллерия Резерва Главного командования после многочисленных реорганизаций состояла из 2-й дивизии АРГК двухполкового состава. Кроме того, было сформировано два отдельных артиллерийских полка. Каждый из четырех полков имел девять 76-мм пушек, шесть 107-мм пушек, девять 122-мм гаубиц и двенадцать 152-мм гаубиц. В военное время их предполагалось развернуть в четыре дивизии. Системы особой мощности, по большей части устаревшие и требовавшие заводского ремонта, были сведены в отдельные тяжелые артполки.

В 1928 году в корпусных артполках и полках АРКГ были сформированы топографические отряды.

16 апреля 1929 года Совет Труда и Обороны принял решение о гаубизации артиллерии, и 25 июня был введен очередной штат стрелковой дивизии, согласно которому в артиллерийском полку стало восемнадцать 122-мм гаубиц и двенадцать 76-мм пушек, в каждом из трех дивизионов появилось по одному взводу станковых пулеметов и по одному зенитному отделению из трех установок Иванова обр. 1916 г. – обычная полевая «трехдюймовка», установленная на тумбе с вращающейся рамой.

Во всех корпусных артполках были организованы команды наземного наблюдения в составе подразделений топографической, звукометрической и оптической разведки.

По штату № 04/110, утвержденному 26 июля 1931 года, в состав дивизионного артполка были включены отдельная зенитная батарея с шестью 37-мм пушками 4-К и отдельная противотанковая батарея в составе четырех 37-мм противотанковых пушек 1-К. Также четырехорудийную противотанковую батарею получил стрелковый полк, артиллерийский взвод стрелкового батальона предполагалось вооружить двумя 20-мм универсальными автоматами 2-К и одной 76-мм мортирой; пушка Розенберга и миномет ФР снимались с вооружения.

Всего Красная Армия теперь имела 82 полка дивизионной артиллерии, в которых состояло 76-мм пушек – 1476 и 122-мм гаубиц – 984, всего 2460 орудий, не считая зенитной и противотанковой артиллерии. В 12 конных артиллерийских полках состояло 36 пушечных и 24 гаубичные батареи – 180 орудий. В этом же году 20-мм автоматы (которых армия так и не увидела) и 37-мм противотанковые пушки стали заменять «сорокапятками».

Из корпусных артиллерийских полков, как недостаточно мощные, были изъяты 76-мм пушки, а вместо них был введен дивизион 107-мм пушек; вместо батареи звуковой разведки организован разведывательный артиллерийский дивизион. Конные артиллерийские дивизионы были преобразованы в конные артиллерийские полки в составе пушечного и гаубичного дивизионов. Артиллерийскую дивизию РКГ решили вновь разделить на два отдельных полка.

К концу 1932 года корпусной артиллерийский полк состоял из двух дивизионов 107-мм пушек и одного дивизиона 152-мм гаубиц. Из топографических отрядов были созданы взводы топографической разведки в артиллерийских полках стрелковых дивизий и батареи топографической разведки в артиллерийских разведывательных дивизионах.

В 1920-е годы, после радикального сокращения, проблем с кадрами Красная Армия не испытывала. При штатной численности вооруженных сил 617 тысяч человек, в сухопутных войсках на 1 октября 1928 года числилось 439 тысяч, конкретно в артиллерии – 92,5 тысячи человек, из них около 14 тысяч – начсостав.

В стране хватало вояк с боевым опытом, а военные школы и кафедры гражданских вузов в достаточном количестве выпускали «красных командиров» и специалистов, которые последовательно вытесняли из армии бывших царских офицеров (если в 1924 году «бывшие» составляли 30,4%, то в 1927 году – 19,6%). Согласно справке начальника Командного управления ГУ РККА Н.В. Куйбышева, имело место быть даже «частичное перепроизводство командиров», посему предлагалось сократить набор абитуриентов, а часть свежеиспеченных командиров взводов сразу после выпуска отправлять в запас. Такое положение дел позволяло в определенных пределах повысить требования к качеству курсантов и командного состава, когда это не противоречило генеральному курсу на укомплектование вооруженных сил военнослужащими с рабоче-крестьянским происхождением и на сокращение относительной численности «прочих». Что, в свою очередь, улучшению качества как раз не способствовало, так как для пролетарского контингента – более 75% рядового и 46% командного состава происходили из крестьян – был характерен чрезвычайно низкий образовательный уровень.

Надо сказать, что успехи Советской власти в области «культурной революции» оказались, мягко говоря, преувеличены. Скорее следует говорить о деградации системы образования. Провозглашенная в декабре 1919 года кампания по борьбе с безграмотностью преследовала в первую очередь цели воспитания граждан в духе коммунизма, борьбы с «религиозным дурманом» и рекламы «светлого будущего». В.И. Ленин, позируя живописцу Ю.П. Анненкову, высказался вполне определенно: «Наш лозунг «ликвидировать безграмотность» отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. «Ликвидировать безграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, призывы, воззвания».

Если посмотреть на график роста грамотности мужского населения России с 1867 по 1926 год, то можно отметить, во-первых, устойчивый рост, а во-вторых, что десять лет правления большевиков никакого влияния на темпы процесса не оказало. Причем если церковно-приходская школа давала знания и навыки, которых иным советским маршалам хватило до конца жизни, то слушателю ликбеза достаточно было уметь читать печатными буквами по складам и расписываться, чтобы из «темноты» перейти в разряд «грамотных без образовательного ценза». Посещение курсов было добровольно-принудительным, не вызванным потребностями повседневной жизни, и многие из обученных грамоте вскоре благополучно забывали азбуку. В то же время миллионы деревенских детей нигде не учились, не говоря о беспризорниках, чья популяция на пике 1922—1923 гг. достигала 7—9 миллионов, да и в 1928 году их насчитывалось около 300 тысяч.

В СССР были ликвидированы церковно-приходские школы и разрушены до основания гимназии, «вырабатывавшие прислужников капитализма». Вместо них ввели систему единых трудовых школ с типовыми программами двух ступеней: низшей для детей от 8 до 13 лет и высшей для детей от 13 до 17 лет. В новой школьной системе не приветствовалось «увлечение общеобразовательными задачами в ущерб интересам пролетариата». Учителям, которых обозвали школьными работниками и от которых требовалось не обучать, а «идеологически воспитывать вражду к чуждому классу», запрещалось наказывать учеников, назначать им домашние задания или требовать ответа по изученному материалу и оценивать их знания отметками. Успехи учащихся определял коллектив. Руководил школой совет, куда не пользовавшиеся доверием власти «шкрабы» входили наравне с «учащимися старших возрастных групп» и «представителями трудового населения данного школьного района». Жалованье учителя было меньше зарплаты школьного дворника. Аттестат об окончании школы второй ступени считать свидетельством о получении среднего образования можно с большой натяжкой.

До революции значительное количество школ и училищ содержалось на средства церкви, общественных организаций, финансировалось частным капиталом и взносами меценатов. Советская власть, задавшись целью выращивать полезных членов общества, «начиная со дня их появления на свет», национализировала все учебные заведения. Для решения глобальной задачи по воспитанию нового человека был создан Наркомат просвещения с чудовищным бюрократическим аппаратом. Правда, на само просвещение денег перманентно не хватало. По словам А.В. Луначарского, расходы на душу населения в области образования в 1925—1926 гг. были на треть меньше, чем в 1913 году, а в 1928 году нарком заявил, что правительство отпускает на учащихся начальной школы 75%, а на учащихся средней школы четверть того, что расходовали при царском режиме.

В высшую школу абитуриентов отбирали по классовому признаку, независимо от уровня их подготовки и способностей. Для начала в августе 1918 года была отменена необходимость среднего образования. Отныне все желающие старше 16 лет получали право поступать в высшие учебные заведения без представления диплома, аттестата или справки об окончании какой-нибудь школы. «Положение о высших учебных заведениях РСФСР» предписывало принимать в вузы всех детей рабочих и крестьян, имеющих направление от партийных, комсомольских и профсоюзных организаций. 8 июня 1922 года на заседании Политбюро были приняты предложения заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта о разработке мероприятий по вопросам «фильтрации студентов к началу будущего учебного года», об установлении «строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения» и «установлении свидетельств политической благонадежности». Вскоре было сделано дополнение к этим пунктам: «До начала учебного года все студенты (кроме членов РКП и РКСМ) обязаны представить отзыв ГПУ по месту нахождения вуза о лояльном отношении к советской власти».

Вступительные экзамены не имели теперь никакого значения. Важны были чистота анкеты и благословение партийно-чекистского аппарата. Учебные программы приходилось адаптировать к уровню катастрофически безграмотных молодых пролетариев. Если предмет не «помещался в голове» студента – тем хуже для предмета. Так, в Московском высшем техническом училище изъяли из программы курс по сопротивлению материалов, а в Артиллерийской академии закрыли баллистический факультет.

Академик В.Н. Ипатьев с содроганием вспоминал:

«Конечно, при распущенности, которая тогда господствовала в высшей школе, необходимы были сверхчеловеческие усилия, чтобы наладить жизнь в высших учебных заведениях, куда поступали из рабфаков (рабочие факультеты) или из школ 1-й ступени совершенно безграмотные юноши и девицы. При всем желании молодежи учиться в высших учебных заведениях они не могли следить за курсами высшей математики, физики и химии, так как подготовка по элементарной математике и физике была совершенно недопустимой. Из школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам), выходили совершенно необразованные люди. Плохая подготовка в школах 1-й ступени обусловливалась главным образом недостатком хороших учителей (многие старые педагоги были изгнаны за свою якобы контрреволюционную деятельность), отсутствием школьной дисциплины и очень слабым контролем учащихся. Кончающие школу не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Поэтому в высшей школе приходилось учить тому, что должно быть сделано в средней школе.

Я очень пессимистически смотрел на постановку образования в наших учебных заведениях. На всех ступенях оно сильно отставало от того, что было до революции. Все похвалы новому направлению в учебе, которые распространяли повсюду большевики, совершенно не отвечали действительности. Только одни подлизы учителя и профессора могли защищать большевистскую систему образования, которая в глазах настоящих педагогов не выдерживала никакой серьезной критики. Мои предчувствия впоследствии вполне подтвердились; несколько лет тому назад было указано, что Луначарский и Бубнов проводили неправильную систему преподавания и что необходимо ввести новые методы обучения, – причем оказалось, что эти «новые» методы вполне совпадают с теми, какие существовали при царском режиме. Но это случилось, к сожалению, после 18 лет хаоса, царствовавшего в учебных заведениях, когда наладить снова правильное обучение стало уже очень трудной задачей, так как за это время школа потеряла многих хороших учителей, а вновь произведенные при большевистском режиме отличались очень слабой педагогической подготовкой».

Неудивительно, что призывной контингент Красной Армии оценивался военными как «далеко неудовлетворительный по культурному уровню». В октябре 1928 года численность грамотных призывников определялась в 89%, правда, почти треть из них характеризовалась, как «достаточно грамотные без образовательного ценза», то есть умели читать и писать, но школу не посещали, а еще четверть – как малограмотные, «в незначительной степени отличающиеся от неграмотных». При таком раскладе будущие красноармейцы с образованием не ниже низшего составляли около 35%.

В обзоре ГУ РККА от 31 октября 1928 года отмечалось: «Если в швейцарской армии при призыве на действительную военную службу от каждого призываемого требуется обязательный минимум, выражающийся в умении читать, писать, устно и письменно считать со знанием четырех правил арифметики, целых и дробных чисел, в умении производить простые вычисления, в знании географии страны и умении читать ее карту, в знании истории и конституции страны, то у нас есть еще призывники совершенно неграмотные – 11% и значительный процент малограмотных (26%)». За два года службы в кадровых войсках они должны были усвоить минимум военных навыков и знаний, необходимых бойцу. Что касается знания дробей, процентов и умения читать карту, то у нас многие командиры не блистали такими «глубокими познаниями».

Подготовкой младшего командного состава для артиллерии занимались учебные дивизионы (батареи) и полковые школы, созданные непосредственно в войсках при артиллерийских полках или отдельных артиллерийских дивизионах. Младшие командиры Красной Армии – главный цементирующий и обучающий контингент любой другой армии – по своему материальному положению, образованию и опыту мало чем отличались от рядовых.

Из доклада начальника Строевого управления Л.П. Малиновского начальнику ГУ РККА В.Н. Левичеву от 26 июня 1926 года:

«Выпущенный осенью прошлого года из войсковых школ младший комсостав не пользуется авторитетом среди рядовой массы красноармейцев. Выше указанные причины способствовали этому, кроме причин внешнего характера, как, например, плохое обмундирование, изношенное и истрепленное учебой, вынуждающие младшего командира являться перед строем в неряшливом виде, чем вызываются насмешки со стороны молодых красноармейцев, одетых в новое обмундирование.

Неавторитетный командир или замыкается в себе, или же переходит на панибратство, совершенно теряя свой командирский облик. Часто несдержанное отношение среднего и старшего комсостава по отношению к младшему подрывает слабый авторитет младшего командира. Не обладая достаточной силой воли и настойчивостью, не воспитанный в этом направлении в войсковой школе, младший командир теряется перед рядовой массой, часто преувеличивая представление о своей беспомощности.

Из такого положения вытекает и отношение к службе младшего командира. Имея большую, чем рядовой красноармеец, нагрузку, младший командир тяготится службой и часто не выполняет своих обязанностей».

«Краскомов» на заре революции готовили на скороспелых курсах, куда можно было записаться, имея пролетарское происхождение и две рекомендации – одна рекомендация от члена партии, вторая – от организации, «стоящей на платформе Советской власти». Так, имея в багаже четыре класса реального училища, стал «ленинским юнкером» будущий Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов.

После Гражданской войны в стране была развернута сеть военных школ среднего комсостава, выпускавших при сроке обучения 3—4 года командиров взводов всех родов войск. Абитуриенты проходили «вступительные испытания», хотя социальное происхождение по-прежнему играло определяющую роль. Наибольшее предпочтение отдавалось рабочим как самому верному делу революции классу. Крестьянство считалось менее надежным, так как «оно постоянно рождало мелкую буржуазию». Проблема заключалась в том, что «пролетарский молодняк» имел слабую общеобразовательную подготовку, не отличался здоровьем и не рвался служить в армии «пролетарской диктатуры».

В обзоре ГУ РККА о состоянии Красной Армии в 1927—1928 гг. сообщалось:

«Слабость подготовки поступающих контингентов и трудность подбора, несмотря на очень большой наплыв желающих поступить в военные школы (на 4000 вакансий – 16 000 кандидатов, а если считать с теми, кто отсеян в частях и вербовочными комиссиями, то – около 25 000 кандидатов), объясняется крайней трудностью сочетать соответствующий классовый отбор с необходимой общеобразовательной подготовкой и физическими качествами.

Среди поступающих в военные школы имели среднее образование: в 1925 г. – 8,65%, в 1926 г. – 26,03%, в 1927 г. – 17,73%. Прочие имели образование низшее. Надо отметить, что окончание школ II ступени не является еще полной гарантией достаточной подготовки и значительный процент этой группы не справляется со вступительными испытаниями.

Подбор поступающих по классовому признаку затрудняется слабой тягой в военные школы рабочей молодежи из числа индустриальных рабочих и партийцев…

Число непринятых по состоянию здоровья достигает 55,6%. При приемах последних трех лет брак достигает 50% явившихся на прием, причем особенно много бракуется рабочей молодежи. Так, медицинскими комиссиями было забраковано: в 1926 году – 40% и в 1927 году – 42% от общего числа рабочих, прибывших для поступления в военную школу. Главными причинами браковки являются общее физическое недоразвитие, расстройство сердечных функций и неврастения».

И оттого, стало быть, так оно и получалось: наплыв желающих большой, а «отборных по умственному развитию и физической силе людей» катастрофически не хватает.

Невежественных курсантов приходилось обучать элементарным вещам, иначе они были неспособны усвоить даже упрощенную программу – естественно, за счет уменьшения часов на профессиональную подготовку. В военно-теоретическом курсе 24% учебного времени занимали уроки русского языка, арифметики и географии, еще 29% съедали политические занятия, пришедшие на смену Закону Божьему.

«Наряду с военными дисциплинами, – вспоминает Н.Н. Воронов, поступивший в Высшую артиллерийскую школу комсостава с оценкой «неудовлетворительно» за экзамен по топографии, – мы с увлечением изучали историю партии, политическую экономику и партийно-политическую работу. Я прочитал первый том «Капитала» и много ленинских работ… С особым прилежанием мы овладевали марксистско-ленинским учением. Сознавали, что без этой науки не может обойтись советский командир».

Понятно, что в программу обучения не входили иностранные языки, впрочем, ни учебников не было, ни словарей; не стоит заикаться об аналитической геометрии, дифференциальном исчислении и практической химии. Ну, и как прикажете исполнять завет Петра Первого: «Артиллерия наука есть, а не токмо грохот один»?

Командиры среднего звена повышали свою квалификацию на курсах усовершенствования. Технических специалистов для армии готовили военные отделения гражданских вузов. Высшее военное и военно-техническое образование давали военные академии, среди них Артиллерийская академия РККА. В связи с общим сокращением армии по приказу РВС СССР № 469 от 6 мая 1925 года она вместе с Военно-инженерной и электротехнической академией была слита в Военно-техническую академию РККА, где организовали артиллерийский факультет и отделение порохов и взрывчатых вществ.

В 1928 году в РККА было более 70% командиров, имевших военное образование в объеме не ниже военной школы. В то же время 76,7% комсостава имели низшее общее образование, 21,7% – среднее и лишь 1,6% – высшее. Причем процент командиров со средним образованием с каждым годом уменьшался. Причина заключалась в том, что молодежь с законченным средним образованием военная карьера не привлекала: служить было тяжело и непрестижно, денежное содержание было незавидным, материально-бытовое положение просто диким.

Процесс глобального сокращения и разоружения коснулся всех армий. Так, Вооруженные силы Франции насчитывали 677 тысяч человек, в том числе 84,6 тысячи в артиллерии. Военные бюджеты безжалостно урезались, падал престиж военной профессии, сокращались оклады и перспективы карьерного роста. В той же французской армии среди артиллерийских офицеров, получавших прекрасное образование в Политехнической школе, наметилась тревожная тенденция оставлять военную службу ради высокооплачиваемой работы в частных оружейных фирмах. Но нигде, кроме СССР, офицеры не обитали в сортирах, не продавали на рынке собственные кальсоны, а их жены не занимались самогоноварением и проституцией ради куска хлеба. В секретных документах указывалось на рост самоубийств, которые приняли в армии «эпидемический характер» и в значительной мере были вызваны тяжелым материальным положением военнослужащих: за первую половину 1924 года – 239 случаев, за зиму 1925/26 г. – 281, 1926/27 г. – 312, 1927/28 г. – 381 случай. Наиболее неблагополучной группой признавались командиры рот и взводов.

Показатели по образованию улучшили мгновенно привычным способом: решением Наркомпроса уроки письма и арифметики в военных школах приравняли к среднему образованию – и вместо 21% получилось 40%. В остальном ограничивались категорическими указаниями «немедленно изжить отрицательные явления».

На Пленуме ЦК ВКП(б) в апреле 1928 года К.Е. Ворошилов жаловался на трудности в подготовке командных кадров: «Из крестьянина выработать командира нелегко, потому что мы его должны политически обрабатывать столь долго и столь серьезно, что эта задача становится иной раз не по силам. Настоящих пролетариев в военные школы мы почти не получаем. Бытовые и прочие условия в Красной Армии таковы, что они ни в какой степени не могут служить приманкой для хороших пролетарских кадров».

Кайзеровскую армию сократили, как никакую другую. Настолько, чтобы она никогда не могла представлять угрозу для соседей.

6 марта 1919 года Национальное собрание Веймарской республики распустило Имперскую армию и призвало к строительству вооруженных сил, «основанных на демократических принципах». К лету численность Временного рейхсвера составляла около 350 тысяч человек. Однако статьи продиктованного союзниками Версальского мира потребовали к январю 1921 года сократить германскую армию до 100 тысяч (и не более 4000 офицеров). Немцам запрещалось строить укрепрайоны, иметь тяжелую артиллерию, танки, самолеты, химическое оружие, подводные лодки, для других видов вооружения были установлены ограничения.

В сухопутных войсках разрешалось иметь двести четыре 77-мм пушки и восемьдесят четыре 105-мм гаубицы. Некоторое количество стационарных тяжелых артиллерийских систем было оставлено в крепостях и береговой обороне.

Были также определены максимальные размеры дивизионной и других организаций. Так, пехотная дивизия, состоявшая из трех полков, не могла содержать больше 410 офицеров и 10 830 солдат. Кроме того, в нее входили три роты траншейных минометов (2 тяжелых и 6 легких в роте), кавалерийский эскадрон, саперный батальон, батальон связи, медицинская служба и колонна снабжения. Дивизионная артиллерия ограничивалась одним артиллерийским полком из трех дивизионов смешанного состава, насчитывавших 24 полевых пушки и 12 легких гаубиц. Кавалерийская дивизия состояла из шести кавалерийских полков, по 4 эскадрона из 165 человек каждый, саперного батальона, службы связи и артиллерийского батальона, насчитывающего 12 легких орудий – всего 275 офицеров и 5250 солдат.

Германии разрешили сформировать семь пехотных и три кавалерийских дивизии, имевших на вооружении 288 орудий и 252 миномета. Комплектовался рейхсвер на добровольной основе, так как воинскую повинность отменили, а чтобы предотвратить создание обученного резерва, минимальный срок службы для солдат установили 12 лет, для офицеров – 25 лет. Генеральный штаб велели разогнать, военные академии закрыть.

Архитекторы версальской системы намеревались превратить германскую армию в легковооруженные силы, предназначенные для выполнения полицейских функций и охраны границ. Однако немцы на этот счет имели другое мнение. В июне 1920 года на должность начальника Управления германскими сухопутными войсками был назначен талантливый тактик и великолепный организатор генерал-майор Ганс фон Сект, за год до этого написавший: «Самое важное, что ни мирный договор, ни враг не могут отобрать у нас мужественную мысль. Когда судьба снова соберет немецкий народ под ружье, – а этот день неизбежно наступит, – тогда она отыщет людей не слабовольных, которые дружно возьмут праведное оружие. Не важна форма такого оружия, если им будут владеть стальные руки и железные сердца».

Сект задался целью создать компактное, высокопрофессиональное, мобильное войско, которое в случае необходимости сможет стать ядром для быстрого развертывания «армии вооруженного народа».

Министр обороны Отто Гесслер 23 января 1921 года открыто заявил с трибуны Рейхстага: «Та система армии, которая навязана нам Версальским миром, приемлема для нас лишь как временная организация. Конечной целью, к которой мы должны стремиться, является постоянная армия с коротким сроком службы».

Первым делом было сделано все возможное, чтобы сохранить офицерские кадры, преемственность военной традиции, обобщить и переосмыслить практический опыт недавней войны, проанализировать причины поражения и составить рецепты будущих побед. Германский Генеральный штаб, официально упраздненный в ноябре 1919 года, продолжил свое существание в виде секций Войскового управления, испекций различных родов войск, под вывесками фиктивных служб или гражданских ведомств. Так, деятельность разведывательного отдела происходила в кабинетах с табличками «Статистический отдел» и «Служба благосостояния», отделы военной истории, геодезии и картографии были переданы Министерству внутренних дел. Часть транспортного отдела Генерального штаба стала отделом Министерства транспорта. Офицеров Генерального штаба просто переименовали в помощников командующего. Значительное количество старших офицеров, официально демобилизованных и переодевшихся в партикулярное платье, работали в правительственных ведомствах и одновременно являлись консультантами во всякого рода комитетах и комиссиях, как, например, знаменитый полковник Брухмюллер, прикомандированный к Артиллерийскому комитету. Лучшие из офицеров запрещенных специальностей (авиация, тяжелая и зенитная артиллерия) продолжили службу в других родах войск.

В период 1921—1923 гг. были изданы новые тактические инструкции и наставления для всех родов войск рейхсвера и всех видов артиллерии, в том числе наставление «Управление и сражение, взаимодействие родов войск в бою», составленное с «перспективой». Во введении к первой части генерал Сект указывал, что «это наставление в качестве нормы принимает численность, вооружение и снаряжение большую современную армию, а не ту немецкую армию, ограниченную мирным договором в пределах 100 000 человек». В наставлении была описана оптимальная, по представлению составителей, организационная структура пехотной дивизии численностью 15—16 000 человек, насыщенной средствами моторизации и связи, имевшей в своем составе два артполка, четырехбатарейный зенитный батальон и по шестиорудийной батарее непосредственной поддержки в каждом пехотном полку – всего 96 орудий. Эта организация оказалась настолько продуманной, что, с незначительными изменениями, стала базовой для пехотных дивизий, с которыми Германия в 1939 году вступила в войну.

Рейхсвер, по замыслу Секта, должен был стать «армией командиров», в которой каждый офицер, унтер-офицер и рядовой в любой момент были бы готовы занять следующую ступеньку. Отсюда проистекали чрезвычайно высокие требования к умственному и физическому развитию кандидатов, к наличию у них выраженных лидерских качеств. Однако для привлечения качественного контингента необходимо было повысить привлекательность воинской службы.

Потерпев поражение в кровопролитной войне, в которой было потеряно 6 миллионов человек, утрачены территории и колонии, разрушены экономические связи, Германия в 1919—1924 гг. пребывала в глубоком кризисе: репарационные выплаты, безработица, галопирующая инфляция, вооруженные выступления коммунистов, норовивших установить Советскую власть, и путчи правых, мечтавших «возродить величие нации», французская оккупация Рура и Рейнской области, «чешская военная паника»…

Тем не менее Сект начал с «бытовых и прочих условий». Жалованье военнослужащих было увеличено, жесткая дисциплина кайзеровской армии с введением нового Дисциплинарного устава – смягчена, жизненный уровень солдат резко улучшен. В 1920—1921 гг. была произведена реконструкция армейских бараков и казарм. Каждый унтер-офицер должен был иметь свою собственную комнату, а в одном хорошо оборудованном спальном помещении должно было жить не более четырех-восьми рядовых. С воспитательной целью во многих казармах были оборудованы «комнаты боевых традиций», послужившие образцом при оборудовании «ленинских комнат» в советских казармах. Особый акцент делался на хорошем питании. Каждое подразделение должно было иметь набор спортивного инвентаря, место для отдыха, организовывались бибилиотеки и солдатские клубы, создавалась система общеобразовательных и профессиональных курсов для подготовки солдата к жизни «на гражданке» после завершения срока контракта.

«Материальное и общественное положение офицеров осталось таким же блестящим, как и прежде», – отмечал французский автор.

Это принесло свои плоды. На одну вакансию солдата и унтер-офицера в рейхсвере приходилось 10—15 претендентов, что позволяло придирчиво отбирать лучших из них. Обязательная государственная восьмилетняя школа для немецких детей существовала еще до войны, а в 1920 году было введено обязательное общеобразовательное либо профессиональное обучение до 18 лет. Набор рядовых, как правило, производили ротные и батарейные командиры, что советским военным комиссарам могло присниться только в страшном сне.

Немецкая военная традиция уделяла первостепенное значение тщательному, полноценному обучению солдат. Курс постижения новобранцем базовых навыков длился шесть месяцев, затем солдаты изучали специальность и обязательный для любого рода войск пехотный курс. В рабочей пятидневке пехотной роты три дня отводились на марши и тактические занятия, один на огневую подготовку, один день – в учебных классах. И пусть на маневрах использовались лишь макеты пушек и пулеметов, зато, как отмечал в 1927 году американский наблюдатель, все экзерции проделывались «с большим энтузиазмом», а «уровень командования везде был первоклассным, хотя приказы взводам и отделениям отдавались младшими унтер-офицерами и рядовыми». В отношении подготовки артиллерийстов действовала установка «чтобы каждый из нижних чинов мог стать, смотря по своим способностям, инструктором и начальником в какой-либо определенной области». После трех лет службы рядовому разрешалось сдать экзамен на кандидата в унтер-офицеры.