Текст книги "«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны"

«Сознание того, что творческая деятельность не выносит принуждения» – это немцы придумали, это не для нас.

Инженер С.К. Бондаревский, начальник производственного отдела Дальзавода, арестованный в июле 1937-го, в марте 1939 года был зачислен в «группу военно-морского судостроения» творить ныряющий торпедный катер:

«О нас наши семьи ничего не знают. Живы ли мы, где мы. О семьях мы тоже ничего не знаем. В ОТБ нами верховодят кураторы-майоры НКВД (обычно недоучки-студенты), следящие за нашей работой. В тюрьме над нами другое начальство: надзиратели, дежурные по тюрьме, начальник тюрьмы. В их заведывании – жилье, питание, одежда, баня, поведение заключенных.

Во всем соблюдается строгий режим содержания заключенных по системе «Давай, давай!». Рабочее время чередуется с часами отдыха так, чтобы у зэка не оставалось ни минуты свободного незанятого времени…

Работали. Рассчитывали. Проектировали, чертили. На документах и чертежах вместо своих фамилий ставили присвоенные каждому секретные номера. Мой номер был 88-й.

Утомлял рабский, ежедневно десятичасовой умственный труд. Я не сразу втянулся в работу. После почти двухлетнего проживания – прозябания в «чижовке», во Владивостокских «бутылках» внутренней тюрьмы и в битком набитых людьми «одиночках» городской тюрьмы, после этапов, пересыльных тюрем – все специальные профессиональные знания вылетели из головы, перезабыты, задавлены, уничтожены. С трудом восстанавливалась умственная трудоспособность. Этому способствовали почти нормальные условия отдыха и питания.

Кормили простой пищей, но в достаточном количестве, что восстанавливало силы, надорванные до перевода в ОТБ. Ничего, превышающего норму питания людей того времени, нам не давали.

Внешне мы не отличались от лагерных зэков. Донашивали свои гражданские костюмы или воинское обмундирование. Тем, кому нечего было надеть, давали лагерную одежду или одежду для каторжных тюрем (такое название появилось во время войны) – серые штаны и рубахи с нашитыми заплатами на локтях, коленях и заднице. Такого же цвета воротники и обшлага.

Сказки о содержании заключенных ОТБ в «золотой клетке» – преувеличение «понаслышке» некоторых писателей… Лишь в войну, когда государственная необходимость заставила вернуть выдающихся организаторов на производство, им надевали штаны с генеральскими лампасами и старались всячески задобрить…

Жена, находясь в 1937—1939 годах во Владивостокской тюрьме, спала на бетонном полу и простудила ноги. Впоследствии у нее без лечения возникла гангрена, и она лишилась ноги. Старшая дочь, очень впечатлительная и понимающая девочка, оставшаяся в восьмилетнем возрасте вместе с четырехлетней сестрой без родителей, живя у малообеспеченной бабушки без надлежащего ухода и надзора, покалечилась, тяжело и долго болела и умерла четырнадцати лет. Умирая, она, рыдая, сказала: «Спасибо великому Сталину за нашу несчастную жизнь».

ОКБ занималось в основном проектированием береговых, железнодорожных и корабельных артиллерийских установок для Океанского флота, который так и не был построен. Из восьми предвоенных спецпроектов к 1941 году реализован был один – 130-мм башенная «двустволка» Б-2ЛМ для лидера «Ташкент» с ручными приводами наведения и подачи боеприпасов. Наземные войска в 1943—1944 гг. получили не самые популярные конструкции: 45-мм противотанковую пушку М-42 (за счет удлинения ствола до 68,6 калибров была достигнута начальная скорость 870 м/с, но и боевой вес увеличился с 560 до 625 кг) и 76-мм пушку ОБ-25 (получена наложением ствола «полковушки» на лафет от М-42).

Профессор В.Н. Яворский, специалист по электромеханике, занимательно повествует о работе над «сорокапяткой»: «Я хоть и не был артиллеристом, но попал в эту группу. Мне поручили сборку полуавтоматики, рассчитывать и проектировать которую никто из артиллеристов не умел и не брался. Эта система (затвор и полуавтоматика) обеспечивала бесперебойную работу артиллериста: после выстрела при откате ствола полуавтоматика открывает затвор и выбрасывает гильзу, а после досыла заряжающим патрона с гильзой и снарядом затвор должен сам закрыться, и, если цель на мушке, система готова производить новый выстрел. Такой полуавтоматикой была оснащена старая пушка. Так как баллистика изменилась, то и полуавтоматику необходимо было заменить. Как ее пересчитывать для новых условий, никто из артиллеристов не знал, они полуавтоматику не рассчитывали, пособий таких не было, и в курсах артиллерии эта тема не изучалась. Я тоже пытался отказываться, поскольку был электромехаником, но пришлось этим заниматься. К счастью, я изучал численные методы расчета сложных нелинейных систем. Этот метод и помог мне в работе. Сначала я пересчитал старую полуавтоматику на новую баллистику, выпустил рабочие чертежи и спроектировал новую, более простую, но значительно более надежную полуавтоматику, и выпустил для нее рабочие чертежи. Полуавтоматика «аннушки» (первого образца) время от времени отказывала при испытании и требовала дополнительной наладки. Я пошел по пути упрощения, и если старая полуавтоматика имела около 35 деталей, то моя – всего 12. На испытания все же пушка пошла с первоначально рассчитанной автоматикой, она показала хорошие результаты».

Анекдотических ситуаций можно было избежать, объединив усилия ОТБ-172 с возможностями конструкторского бюро Мотовилихинского завода, которое возглавлял С.П. Гуренко. Однако куратор НКВД от сотрудничества отказался наотрез. В итоге два КБ на одном заводе выполняли один и тот же заказ на противотанковую пушку с одинаковой баллистикой. По результатам полигонных и войсковых испытаний, проходивших в марте 1943 года, «вольная» М-6 была рекомендована к принятию на вооружение, однако высокое начальство предпочло подождать до осени и принять «тюремную» М-42 – весовые категории главного конструктора Гуренко и члена ГКО Берия были несопоставимы.

При НИИ-6 Наркомата боеприпасов трудилась «шарага», создававшая новые образцы боеприпасов, зарядов и технологий военно-химического производства. Согласно записке Л.П. Берия в Совнарком от 3 марта 1940 года, здесь группой бывшего работника Артиллерийского управления С.И. Лукашова были разработаны 45-мм бронебойно-зажигательный снаряд и два образца зажигательных авиационных бомб, а под руководством Я.М. Фишмана создан «новый образец противогаза, защитная мощность которого в два раза превышает мощность принятого на вооружение противогаза МТ-4». Над проблемами получения фенола размышляли заключенные П.Г. Сергеев, Р.Ю. Удрис, Б.Д. Кружалов, М.С. Немцов.

В группе «пороходелов» существовало несколько бригад, получивших названия по номерам пороховых заводов, где они работали. Например, А.С. Бакаев отбывал наказание в качестве главного инженера пороховой группы ОТБ при им же спроектированном заводе № 59. Осенью 1941 года ОТБ-59 и ОТБ-6 эвакуировали в Казань и Молотов, где были созданы ОТБ-40 и ОТБ-98.

В Казани, на заводе им. В.И. Ленина, собрался как приезжий «спецконтингент», так и «вредители» местного розлива – Р.М. Фридлендер, М.А. Швиндельман, Г.Л. Штукатер, Д.Е. Воробьев, М.А. Бельдер, М.Е. Шапиро – примерно 40 человек. Возглавляли группу вольный Б.П. Жуков и з/к Н.И. Путимцев. Им в помощь из концлагеря доставили «последнего из могикан» 64-летнего, передвигавшегося на костылях В.В. Шнегаса (в ходе следствия он «сломал себе» шейку бедра). В это время из-за потери завода № 59, остановки цехов завода № 6 в Шлиссельбурге и эвакуации Дорогомиловского предприятия по производству централита, – компонента, обеспечившего химическую стойкость нитроглицериновых порохов, – выпуск пороха Н почти прекратился, армия, быстро израсходовав весьма скромные запасы, осталась без снарядов для «катюш». Из-за отсутствия боеприпасов реактивную артиллерию пришлось отводить с фронта в тыл. Поэтому одной из первых задач, поставленных перед «пироксилиновым» ОТБ-40, было создание рецептур, пригодных для снаряжения реактивных снарядов. В начале 1942 года заряды из шашек пироксилино-селитренного пороха ПС прошли испытания и были приняты к производству сразу на трех заводах. Дальность РС с «суррогатными» зарядами была меньше, чем с порохом Н, отказов и разрывов ракетных камер больше. Однако с ними провоевали почти полтора года (с осени 1942 года потребность в баллиститных порохах частично удовлетворялась поставками из США, которым были переданы рецептура и технология).

В Молотове оказались А.С. Бакаев, Д.И. Гальперин, А.Э. Спориус, Б.И. Пашков, А.Д. Артющенко, В.А. Лясоцкий, Ф.М. Хритинин, Д.М. Равич, С.А. Ильюшенко и другие – всего 20 человек. Здесь, будучи прикреплены к Кировскому заводу, они придумали новый состав баллиститного пороха, заменив дефицитный централит широко распространенной окисью магния (порох НМ-2), а к маю 1943 года внедрили уникальную технологию массового производства ракетных зарядов, применив непрерывно действующие шнековые прессы (до этого была варка пороховой массы порциями в котлах и формирование шашек гидравлическими прессами Круппа). Производительность увеличилась более чем в два раза, операции стали менее опасными и, самое главное, удалось добиться стабильного качества (ранее на фазе прессования брак составлял 30—35%). В годы войны по этой технологии было построено шесть заводов баллиститных порохов. Именно тогда реактивная артиллерия стала играть заметную роль при проведении войсковых операций.

И увидел Вождь, что это хорошо: каждый «винтик» знал свое место и «ради блага страны» готов был носить фамилию Винтиков. «Люди привыкают к арестам, как к погоде», – как-то посетовал писатель И.Э. Бабель.

И просуществовали «шарашки» до самой смерти Его и даже после. Реэвакуированное в Ленинград ОКБ-172 в юбилейном 1948 году «за плодотворную работу» было представлено к ордену Трудового Красного Знамени со снятием судимости с десяти «особо отличившихся специалистов». Некоторых, отличившихся более всех остальных, расконвоировали еще в июле—августе 1943 года, когда постановлением Президиума Верховного Совета СССР были досрочно освобождены Цирульников, Беркалов, Путимцев, Спориус, Фридлендер, Бакаев, Гальперин. Правда, из спецтюрьмы их выпустили без снятия судимости, со справкой об освобождении – без возможности перейти на другое предприятие, поехать в Москву или Ленинград, с перспективой оказаться на лесоповале. Так что все остались на своих местах. А.С. Бакаева вместе с группой специалистов ОТБ-98 переместили в Люберцы, где было организовано ОТБ-512. Говорят, собирались облагодетельствовать и В.В. Шнегаса, но за месяц до указа он скончался в тюрьме «от паралича сердца».

История Особых КБ, которая кому-то и сегодня кажется «славной», умалчивает о том, что большинство сотрудников, кроме тех, кому «надели штаны с лампасами», по отбытии десятилетнего срока, вместо медали за труд и снятия судимости, были повторно арестованы и этапированы на вечное поселение в Красноярский край, Северный Казахстан, южный берег Ледовитого океана, «в глубину сибирских руд», где и обретались вплоть до 1955 года. Среди них были пороходел О.П. Михайлусов, кораблестроители С.К. Бондаревский и Б.П. Соколов, электромеханик В.Н. Яворский, конструктор автомобилей К.А. Шарапов. «С вещами» в Норильск отправился Я.М. Фишман, не зачли ему противогаза «удвоенной мощности». Химик Удрис, не дождавшись «царевой грамотки», покончил с собой.

Если бы не самодурство и невежество власти, целенаправленно уничтожавшей, давившей и унижавшей ненавистную марксистам интеллектуальную элиту, результаты были бы гораздо продуктивнее. К примеру, лабораторный образец шнекового пресса непрерывного действия Бакаев построил еще в 1936 году, затем были арест, тюрьма, следствие, работа по заданию «голубых фуражек». Большинство «прорывных» проектов, предлагаемых арестованными по расстрельным статьям конструкторами, вроде ныряющего торпедного катера, четырехмоторного пикировщика, автомобиля на дровах, на которые тратились время и средства – фикция, рассчитанная на то, чтобы заинтересовать удивительной цацкой малограмотное руководство, выиграть время, выиграть жизнь.

Война обычно дает колоссальный толчок науке, и так оно и было, если посмотреть на Германию, Англию и США. Дистрофичная советская наука, приставленная обеспечивать массовое серийное производство, не родила ничего нового; только сведения о Манхэттенском проекте и «пинок», полученный в результате осмотра лабораторий и предприятий Третьего рейха, вновь придал ей поступательное движение.

(Феномен невероятной живучести советской науки американец Л. Грэхэм объясняет, во-первых, готовностью власти расходовать неограниченные ресурсы на заинтересовавшие ее проекты, даже если тела умерших от голода обывателей будут штабелями лежать под стенами Кремля, во-вторых, уходом значительного процента мыслящих людей, не имевших склонности к хоровому пению и строевым приемам, из активной общественной жизни в виртуальную: «Наука (особенно ее абстрактные области, в которых российские ученые более всего преуспели) дает пристанище тому, кто пытается выжить в буре насилия, при этом сохраняя некое ощущение собственного достоинства. Парадоксальным образом репрессии могли способствовать усилению энергии, с которой ученые отдавались своему делу. В Советском Союзе сталинских времен мир за пределами лаборатории был опасен и беден развлечениями. В результате жизнь многих ученых оказалась практически полностью поглощена наукой. Погружаясь в свою работу, талантливые советские ученые стремились укрыться от политических бурь и морального разложения, царивших вокруг. Научная работа была единственным делом, придававшим смысл их жизни, единственной областью, где они могли служить истине, не вступая непременно в конфликт с системой (если только предмет интереса не объявляли лженаукой. – Авт.)».

Исследователь пришел к выводу, что в экстремальных случаях для науки деньги важнее свободы, но «самые лучшие научные исследования будут делаться там, где есть и свобода, и деньги».)

Система вооружения на третью пятилетку предусматривала полное перевооружение артиллерии РККА материальной частью: здесь были зенитные, противотанковые и горные пушки, полевые, дивизионные и корпусные орудия, системы большой и особой мощности, нашлось, наконец, место и минометам.

До того как подружиться с гитлеровской Германией, Советский Союз сотрудничал в военной области с Чехословакией. В 1936—1937 гг. советские делегации посетили оружейные заводы фирмы «Шкода», пороховые предприятия «Синтезиа» и заключили ряд контрактов, в том числе на поставку оборудования для снарядного производства и готовых артиллерийских систем.

Так, в начале 1937 года с фирмой «Шкода» было подписано соглашение о передаче СССР документации на изготовление горной пушки С-5 с клиновым полуавтоматическим затвором. На заводе № 7 под руководством выпускника ленинградского «Военмеха» Л.И. Горлицкого изготовили вариант 76-мм горного орудия (индекс 7-2), адаптированный к возможностям отечественной промышленности, с однобрусным разборным лафетом без подрессоривания, максимальным углом возвышения 70 градусов, весивший в боевом положении 785 кг, в походном – 1450 кг, стрелявший на дальность 10 500 м. Поскольку полуавтоматика в советском исполнении не желала работать, ее пришлось заменить на четвертьавтоматику, имелись также нарекания к работе противооткатных устройств. Полигонных и войсковых испытаний система не выдержала и 5 мая 1939 года была принята на вооружение горно-стрелковых дивизий с надеждой на дальнейшую доработку.

Сам Л.И. Горлицкий с удовольствием делился воспоминаниями о создании своего первого шедевра:

«Полигонные и войсковые испытания показали, что пушка обладала высокой меткостью, скорострельностью, маневренностью и являлась вполне современной по тому времени системой, не уступавшей по своим боевым качествам лучшим из тогда существовавших иностранным образцам, а по ряду параметров и превосходившей их…

После стрельб состоялся правительственный прием, на котором присутствовали члены правительства и главные конструкторы артиллерийских систем. Прием начался с выступления генерала В.Д. Грендаля, председателя комитета Главного управления, ведавшего опытными работами. В.Д. Грендаль охарактеризовал каждую установку, приводя сравнительные характеристики новых и существовавших отечественных и лучших иностранных образцов. Нашу пушку он сравнивал с последним образцом германской горной пушки, которая позволяла стрелять с начальной скоростью снаряда 380 м/с, в то время как наша пушка – 500 м/с, что давало возможность повысить дальность стрельбы и поражать танки.

Сталин спросил меня: «Скажите, товарищ Горлицкий, сколько вам лет?» – «Тридцать один», – отвечаю. «Вы такой молодой и уже обставили передовых людей Европы»…

Конструкция пушки была признана изобретением, на которое я получил авторское свидетельство. В общем, получилась довольно удачная конструкция».

До начала войны завод № 7 поставил 967 горных «трехдюймовок».

Таким же макаром, обставляя передовых людей Европы, Лев Израильевич из 105-мм гаубицы «Шкода» удачно изобрел 107-мм горную гаубицу 7-6. Ее серийное производство планировалось начать в 1941 году, но обстоятельства изменились, и вопрос потерял актуальность.

В апреле 1938 года Наркомат внешней торговли подписал договор с фирмой «Шкода» на поставку опытных образцов 210-мм дальнобойной пушки с длиной ствола 49,6 калибра и 305-мм гаубицы с длиной ствола 22 калибра, имевших общий лафет, боеприпасы к ним и полный комплект документации. Срок сдачи заказа был установлен 1 декабря 1939 года.

Одновременно было принято решение, не дожидаясь выполнения заказа, организовать на отечественных заводах валовое производство по чертежам фирмы. Постановлением Комитета обороны от 8 мая 1938 года изготовление опытных серий из трех пушек и трех гаубиц было поручено заводу «Баррикады». Для скорейшего выполнения «Сталинского заказа» на заводе было организовано ОКБ-221, которое в мае 1939-го возглавил И.И. Иванов, переведенный в Сталинград с должности главного конструктора завода «Большевик». С целью упрощения производства системы был внесен ряд изменений в чертежи, в технологию изготовления деталей, сокращен расход дорогостоящих материалов.

После Мюнхенских соглашений Чехословакия рассыпалась как карточный домик, территорию Богемии и Моравии в марте 1939 года оккупировали германские войска. Тем не менее, хотя и с опозданием, «Шкода» свои обязательства выполнила, и в мае 1940 года дуплекс и снаряды к нему были переданы Советскому Союзу. Немцы сделке не препятствовали. Завод «Баррикады» опытный образец пушки Бр-17 представил в августе, гаубицы Бр-18 – в сентябре того же года. После полигонных испытаний 210-мм пушка обр. 1939 г. была принята на вооружение, а гаубица в серию не пошла.

Система Бр-17 в боевом положении весила 44 000 кг, а для транспортировки разбиралась на три части; максимальная скорость возки составляла 25—30 км/ч, время перехода из походного положения в боевое – 5—6 часов. Начальная скорость при стрельбе 135-кг фугасным снарядом при полном заряде составляла 800 м/с, дальность достигала 30 000 м. Затвор поршневой (хотя чехи предлагали сделать клиновой), заряжание картузное, скорострельность – 1 выстр./2 мин. Стрельба производилась с основания, зарытого в грунт. Всего было изготовлено девять систем.

На 22 июня 1941 года шесть 210-мм пушек Бр-17 находились в составе отдельного дивизиона особой мощности АРГК. Ни снарядов, ни таблиц стрельбы к ним не было, в боевых действиях «самые дальнобойные сухопутные пушки» ни разу не участвовали.

Немцы, «приватизировав» заводы «Шкода», обнаружили двенадцать таких же систем, предназначавшихся для Турции. Пушки были конфискованы и под названием К.39 поступили на вооружение тяжелых артиллерийских дивизионов вермахта. От советского варианта они отличались тем, что были на семь тонн легче. Впоследствии конструкцию усовершенствовали, повысив начальную скорость до 840 м/сек, а дальнобойность – до 35 000 м. Это орудие получило обозначение 21-cм пушка 39/40. Кроме того, фирма Круппа разработала 21-см пушку К.38, имевшую вес всего 25 300 кг и дальность стрельбы 33 900 м, а фирма «Рейнметалл» – 24-см пушку К.3, стрелявшую 151-кг снарядом на дистанцию 37 500 м и весившую 54 800 кг. Они стреляли с грунта, то есть для них не нужно было рыть котлованы, а К.3 к тому же имела электрические приводы наведения.

В 1939 году коллектив И.И. Иванова завершил эпопею гусеничного триплекса, установив ствол 280-мм мортиры Шнейдера на шасси Б-29. Система Бр-5 обр. 1939 г., предназначенная для разрушения особо прочных бетонных, железобетонных и броневых сооружений, а также для борьбы с крупнокалиберной и прочно укрытой артиллерией противника, весила 19 700 кг, дальность стрельбы – 10 400 м. Фугасные снаряды к орудию были в достатке накоплены до 1917 года (собственно, под эти запасы и создавали систему), бетонобойные были советской разработки.

22 июня 1941 года в РККА имелось 25 мортир Шнейдера и 47 мортир Бр-5. Кроме того, в строю находились 34 305-мм полустационарные гаубицы обр. 1915 г. Впрочем, не они решали исход сражений на полях Второй мировой войны.

Производство дивизионной пушки Ф-22 еще не успели толком наладить, когда в марте 1937 года руководство ГАУ выдало Кировскому заводу ТТТ на новое 76-мм орудие с баллистикой обр. 1902/30 г. в 40 калибров и углом возвышения 45 градусов. Вес в боевом положении был установлен не более 1500 кг, скорость возки – до 30 км/ч. С личного одобрения Сталина разрешение на проектирование новой пушки на конкурсной основе получило грабинское КБ.

В апреле 1938 года И.А. Маханов представил дивизионку Л-12, которая из-за неудовлетворительной прочности и ненадежного действия противооткатных частей полигонные испытания не прошла и была возвращена на доработку. В.Г. Грабин, взяв за основу схему Ф-22, укоротил на 10 калибров ствол, уменьшил УВН, вместо штампованных колес установил колеса от автомобиля ЗИС-6, в затворе ввел механизм принудильного извлечения стреляной гильзы и назвал эту конструкцию Ф-22УСВ. Степень унификации с базовой моделью достигала 50%, что должно было упростить внедрение орудия в производство, предусматривалось сокращение количества дорогостоящих деталей, изготовленных из цветных металлов и легированных сортов стали. Боевой вес получился 1470 кг, походный – 2500 кг, максимальная дальность стрельбы уменьшилась на 410 м. УСВ в марте 1939 года выкатили на полигон, где были выявлены следующие недостатки: непрочность станин лобовой части, неустойчивая работа тормоза отката.

С 5 июня по 3 июля 1939 года на Лужском полигоне прошли войсковые испытания двух батарей УСВ и Л-12. Обе пушки требовали конструктивной доработки, но в целом испытания выдержали. Грабинское творение выглядело предпочтительней: полуавтоматика давала меньше отказов, особенно военным понравился экстрактор, поскольку из-за плохого качества боеприпасов деформация и заклинивание гильзы в каморе было нередким явлением. Но главное не в этих преимуществах, а в том, что Маханов, арестованный 27 июня, был уже не конкурент. В августе чекисты завершили разгром Кировского КБ, забрав всех ведущих конструкторов. Дорабатывать Л-12 стало некому, да и незачем – пушку объявили «вредительской» и «умышленно дефектной». На вооружение под наименованием «76-мм пушка обр. 1939 г.» приняли УСВ, которая по техническим характеристикам и возможности модернизации уступала Ф-22. Как вспоминает В.Г. Грабин, пушка УСВ отвечала требованиям ГАУ, «но мы не считали ее перспективной».

К началу войны в войсках находилось 1170 пушек.

Новую дивизионную гаубицу армия требовала довольно давно. Еще в 1930 году германо-советское КБ-2 создало 122-мм орудие, известное под псевдонимом «Лубок», с длиной ствола 23 калибра, горизонтальным клиновым затвором и одностанинным лафетом. В серию система не пошла, так как оказалась сложновата в изготовлении для новорожденной советской промышленности.

В сентябре 1937 года артиллерийскому бюро Уралмашзавода были выданы тактико-технические требования на проект 122-мм гаубицы с клиновым затвором, раздвижными станинами и подрессоренным колесным ходом, которая при штатном снаряде весом 21,76 кг должна была обеспечить начальную скорость 460 м/с при угле вертикального наведения до 65 градусов. Вес системы в боевом положении ограничивался 1800 кг. В помощь уральцам отрядили опытного инженера с дореволюционным образованием В.Н. Сидоренко, который был назначен на должность заместителя главного конструктора. В инициативном порядке за проектирование гаубицы взялись В.Г. Грабин и главный конструктор завода № 172 Ф.Ф. Петров.

Опытный образец системы У-2 уральцы собрали в ноябре 1938 года и представили на полигонные испытания в феврале 1939-го. Орудие весило 2030 кг, имело дульный тормоз, начальную скорость 460 м/с, общий лафет с 95-мм пушкой У-4; затвор и передок были позаимствованы у гаубицы «Лубок».

Грабинская Ф-25 также имела дульный тормоз, затвор от гаубицы «Лубок», но благодаря внедрению на «Новом Сормово» новых технологий весила 1830 кг и обеспечивала начальную скорость снаряда 510 м/с. Орудие также являлось дуплексом – на том же лафете проектировалась 95-мм дивизионная пушка Ф-28.

Однако первым по срокам была Мотовилиха: система М-30 в начале 1939 года уже проходила войсковые испытания. Петров наложил на лафет с раздвижными станинами старый добрый шнейдеровский ствол образца 1910/30 г., удлиненный до 22,7 калибра, со шнейдеровским же поршневым затвором. Тормоз отката и передок были взяты от гаубицы «Лубок», колеса – от пушки Ф-22. Боевой вес получился 2200 кг, начальная скорость – 525 м/с, дальность стрельбы – 11 800 м, скорострельность – 5—6 выстр./мин, угол горизонтального обстрела – 50 градусов. С затвором Петров схитрил, но зато обошелся без дульного тормоза, использование которого по-прежнему считалось неприемлемым.

У-2 полигонные испытания не прошла, Ф-25 к ним даже не допустили. 29 сентября 1939 года на вооружение была принята М-30 под официальным наименованием «122-мм дивизионная гаубица обр. 1938 г.» Система получилась достаточно простая и надежная. В серийное производство ее запустили в 1940 году на заводах № 9, 92, 172 и не останавливались до 1955-го. Так как после серии «карательных операций» артиллерийское КБ на УЗТМ «почти распалось», из Мотовилихи в Свердловск перевели Ф.Ф. Петрова, А.Н. Булашева, Н.Г. Кострулина. Уцелевший в чистках В.Н. Сидоренко, бывший ранее главным конструктором заводов № 38, 8 и 7, занял должность старшего инженера.

В тот же триумфальный для Ф.Ф. Петрова день, 29 сентября 1939 года, на вооружение была принята еще не прошедшая войсковых испытаний 152-мм дивизионная гаубица обр. 1938 г. Гаубицу с индексом М-10 конструктор получил из корпусной гаубицы-пушки МЛ-20, которая вела свою родословную от крепостной пушки Шнейдера обр. 1910 г. Ствол укоротили с 32 до 24 калибров, а нарезку сделали прогрессивной с крутизной у дула 20 калибров. Дульный тормоз отсутствовал. Лафет с развижными станинами обеспечивал угол горизонтального наведения 50 градусов, угол возвышения – 65 градусов. Дальность стрельбы осколочно-фугасным снарядом с начальной скоростью 508 м/с составляла 12 390 м. Скорострельность – 3—4 выстр./мин. В боевом положении система весили 4150 кг, в походном – 4550 кг; при транспортировке ствол оттягивался назад. По мнению военных, орудие получилось слишком тяжелым для дивизионной артиллерии и недостаточно мощным для корпусной. В начальный период войны производство гаубицы прекратили ввиду отсутствия потребности.

К 22 июня 1941 года в РККА состояло 1563 гаубицы М-30 и 1058 гаубиц М-10.

Основным орудием дивизионной артиллерии вермахта была легкая 10,5-см гаубица le.F.H.18 фирмы «Рейнметалл», с разнообразным ассортиментом выстрелов, начавшая поступать в войска в 1935 году. Гаубица имела ствол длиной 28 калибров, горизонтальный клиновой затвор, обеспечивавший скорострельность 6—8 выстр./мин, лафет с раздвижными станинами (УГН – 56, УВН – 42 градуса), подрессоренным ходом и металлическими колесами. Отличительным признаком конструкции было расположение противооткатных устройств над и под стволом в обойме люльки. Модернизация 1940 года имела дульный тормоз. В боевом положении система весила 1940 кг, на походе – 3265 кг. При полном заряде начальная скорость 14,8-кг осколочно-фугасного снаряда составляла 470 м/с, дальность стрельбы – 10 675 м. Бронебойный снаряд пробивал на дистанции 500 м при угле 30 градусов от нормали броню толщиной до 50 мм, фугасная граната прошибала кирпичную стену толщиной 2 м. Этими гаубицами были вооружены три из четырех дивизионов артиллерийского полка немецкой пехотной дивизии – всего 36 орудий.

Советская зенитная артиллерия, как уже говорилось, пополнилась в 1939 году корпусной 85-мм пушкой 52-К и 37-мм автоматом 61-К (практическая скорострельность —60 выстр./мин). К 22 июня успели произвести 2630 пушек 52-К и 1370 автоматов 61-К.

Накопив опыт, конструкторское бюро завода № 8 под руководством М.Н. Логинова и Л.А. Локтева разработало в 1940 году 25-мм зенитный автомат 72-К, который устанавливался на четырехколесной повозке и предназначался для борьбы с воздушными целями на дальностях до 2400 м и высотах до 2000 м. Техническая скорострельность – 240 выстр./мин, вес – 1200 кг. Утверждают, что наш автомат был не хуже немецкой конструкции десятилетней давности, а кое в чем, например в весе снаряда и максимальной дальности стрельбы, даже лучше. Правда, 2-см Flak 30/38 в боевом положении весил всего 450 кг, но главное преимущество немцев заключалось в том, что он у них был, выпускался тысячами экземпляров, обеспечивал ПВО полков, механизированных колонн, командных пунктов, аэродромов. В СССР серийное производство малокалиберных автоматов удалось организовать лишь в 1943 году, когда армии было сдано 1486 систем 72-К. Для сравнения, в том же году вермахт и Люфтваффе 2-см автоматов получили 35 700 штук.

1 сентября 1939 года Гитлер «пошел на войну». В германской сухопутной армии (без чешских трофеев) на тот момент имелось 21 459 орудий – 11 200 противотанковых пушек, 2933 легких пехотных орудия калибра 7,5 см, 410 тяжелых пехотных орудий калибра 15 см, 4845 10,5-см легких гаубиц (с учетом обр. 1916 г.), 2049 15-см тяжелых гаубиц и 22 210-мм мортиры. Кроме того, в строю находилось 18 железнодорожных 15-см установок К(Е), 4624 8-см батальонных и 5914 5-см ротных минометов. В составе Люфтваффе насчитывалось 2459 8,8-см и 64 10,5-см зенитные пушки, 6700 2-см и 3,7-см автоматов. Всего около 40 тысяч артсистем традиционного немецкого качества. Результат превосходный, учитывая, что почти все было произведено за одну национал-социалистическую четырехлетку. Германская промышленность обогнала советскую по выплавке чугуна, стали, алюминия, а по добыче угля и производству электроэнергии она опережала даже в самые тяжелые времена.