Текст книги "По дороге к Храму"

Глава 22

Хилый и сам давненько подумывал, как бы избавиться от этих дебильных корешей. А тут в одну ночь подфартило. Молодцы ребятишки. Далеко в лес он забираться не стал, понимая, что у «гостей» нет времени, чтобы гоняться за ним. Да и свои головы в незнакомой местности потерять можно. Он прилёг на большую кочку, обросшую черничником, вслушиваясь в доносившиеся со стороны построек звуки. Услышав взрыв, а затем визг резины, сорвавшейся с места машины, он приподнялся и, внимательно оглядев каждый куст, направился к избушке, которую накануне они «сняли» для отдыха. Рядом с нею догорал «Джип».

– «Его тоже пора было поменять. – Подумал Хилый. – Примелькался уже. Ты только погляди – столько народа рядом живет, а хоть бы один высунулся. Ишь, как людей перестройка переделала. У каждого своё. Чуть, что – это твои проблемы! Тьфу-т-ты! Ну, давайте, давайте. В розницу-то вас проще общипывать».

Он вошёл в домик, глянул на трупы и поднялся в мансарду. Минут через десять, спустился переодетым в грибника, с корзинкой в руке.

Пройдя лесом вдоль дороги с километр, прикрыв чистую одежду, лежавшую в корзине сухими листьями и несколькими поганками, Хилый размашистым шагом направился к видневшейся на бугре деревне. В деревне должно было быть какое-нибудь хозяйство. А, если таковое имеется, тогда должно быть и молоко. Испить парного молочка, Хилый особого желания не испытывал, но за этим продуктом, как принято, приезжает машина из города, на которой и можно будет туда беспрепятственно добраться. Окончательно успокоившись, он, походя, размышлял о своем дальнейшем житие-бытие: «Чтобы нормально существовать на земле этой грешной, ему бы вполне хватило «Кулибина» и ещё парочку таких же засланцев. Тогда бы и в «общак» отстегивал на старость… Но, как его приручить? Уши ему сказками не натрёшь. Какие у него слабые места? Живёт один. А! – девка есть. Девка красивая, наверное, у них любовь. И это единственный его минус. Наверняка заяву с собой таскал. Значит, не сегодня-завтра его отпустят. Надо будет сходу звякнуть этому чумазому, как его… Тимуру, разузнать чего почём. Этого захомутать можно – бабки любит больше чем себя. С этим я решу однозначно. Эх, Кулибин, Кулибин! Не я буду, если ты на меня горбатить не станешь».

К деревне он подошёл со стороны леса. Ферма в ней, в отличие от других населённых пунктов, была. В ней полным ходом велась дойка коров. Хилый подкрался к коровнику. У входа блестело большое количество молочных фляг. Двери в тамбур были распахнуты. Ступая большими, не своего размера сапогами, по навозу, перемешанному с грязью, он добрёл до входа. В тамбуре стояла женщина, с блокнотом и авторучкой в руках. Здороваясь с ней, Хилый, даже слегка поклонился.

– Чего дед, молочка захотел? – бодро спросила бабёнка бальзаковского возраста, выпячивая свою могучую грудь перед его носом.

– Заблудился я. Как бы мне до города добраться?

– Где ж тут блудить? Одни поля кругом.

– Бывает, что и в своей квартире заплутаешь, вместо туалета, в шифоньер сходишь.

– О-ой, с бодуна, что ли? – рассмеялась она, заглядывая в корзинку. – Да ты, дед, вроде одних поганок набрал… – она протянула руку к грибам, но тот отвернул корзинку за спину.

– Для кого поганки, а для меня лекарство.

– Ну, пойдем, похмелю парным молочком. Правда, хлеба здесь нет.

Ему ничего не оставалось делать, как испить из литровой кружки парного молока.

– Машина-то придет скоро. Только не знаю, может, кто у него в кабине будет уже. Он иногда берет наших до города, за отдельную плату.

– Так ты договорись с ним, красивая. – Хилый вложил в её мясистую ладонь сторублевку. – Уж больно я устал плутать по этим коряжистым перелескам.

– Это шофёру отдать? – посмотрела она на деньги.

– Зачем же? Это вам, за заботу. С шофёром я отдельно рассчитаюсь.

– А-а, ну спасибо. Где бы мне такого богатенького мужичка подцепить?

– Читайте объявления в газетах и тогда обязательно подцепите. – Отшутился Хилый.

Послышался шум мотора. Хилый выглянул из ворот. Это задом подруливала молоковозка. В кабине кроме шофёра никого не было. Женщина подошла к машине и, кивая на грибника, поговорила с ним, широко улыбаясь. Тот высунулся в форточку и махнул тому рукой. Хилый быстро прошёл к машине и забрался в кабину.

– Вообще-то тут просилась одна попутчица… – сразу предупредил шофёр.

Хилый не задумываясь, протянул ему сторублевку. Тот не взял и отвернулся в форточку.

– Вон, Игнатьевна бежит. У неё такса двести…

Хилый подал ему двести.

– Не. Вылезай. Она у меня постоянная клиентка.

– Ну, хрен с тобой! Держи пятьсот, скажем твоей Игнатьевне, что у меня острый приступ аппендицита.

Проехав в кабине «ГАЗона» по ухабистой грунтовке километров десять, Хилый почувствовал в животе неведомое ему до селе ощущение. Его живот, с каждой колдобиной, превращался в тугое пузо. Ему хотелось испустить из себя, но, глядя на суровое лицо шофёра, приходилось терпеть. Город был не так далеко, уже виднелись заводские трубы…

– Послушай мил человек, тормозни, а? – жалобно попросил пассажир.

– Понимаю. Молока напился? Бывает, с непривычки.

Машина с полной цистерной останавливалась долго, почти с километр. Выскочив из кабины, Хилый проклиная всё на свете, спустился с откоса дороги. Он присел в грязной мокрой траве, напротив облысевшего цвета люпина, облепленного муравьями, и получил полное физическое удовлетворение. Сейчас ему не хотелось не влияния на общество, ни мести, ни кабаков, ни денег. В этот миг ему было по-настоящему хорошо. Услышав сигнал, он выругался, без опаски всеми матюгами, которые только знал, ощущая запах настоящей свободы. Повторный сигнал, заставил покинуть этот райский уголок, и снова трястись по ухабистой российской дороге.

Как не терпел пассажир, на въезде в город, пришлось снова останавливаться для очередного акта. Шофёр, получивший уже целую тысячу из рук какого-то засранца, высадил его, и поколесил дальше.

Вдоволь насидевшись в пожухлой траве, Хилый вытряхнул из корзины поганки с листьями и, добравшись до ближайших гаражей, что стояли на городской окраине, переоделся в свою одежду.

– Кажется, пронесло. – Сказал он вслух, оглядываясь по сторонам.

Погода начинала портиться. То дул холодный порывистый ветер, то к нему ещё добавлялся мокрый липкий снег.

– «А может быть, в натуре, к этой с сиськами, на зиму определиться? – подумал, Хилый. – Уж, если так, то лучше по морозцу, когда у них начинается время зимней спячки. А, что? Бабки есть… Скажу, мол, сталевар на пенсии. Отдохну без опаски. Жизнь-то, ведь она… не резиновая».

Оставив этот вариант в запасе, Хилый, словно заново родившись, набрал номер Тимура. Тот отозвался.

– Алле, чего молчишь, мальчиш-плохиш?

– Ты кто? чего надо?

– Ничего особенного. Думали, мне кранты?

– Не понял.

– Всё ты понял. Кулибин на месте?

– Нет его. – Как не хотелось, но пришлось признаться к Хилому. Вслепую играть гораздо хуже.

– От него тёлка сбежала… Может за ней, вдогонку рванул.

– Так, пацан, слушай! Если ты не дурак, понять должен. Мне уже скоро полтинник. Половину из этих лет, я провёл в тюрьме. Поэтому, со мной лучше дружить, чем воевать. Тебя я сильно грузить не стану…

– Конкретно, чего надо-то?

– Ты меня подожди у своего подъезда этак… через часок, мы и поговорим.

– Хорошо, подожду…

– Ну, вот и ладненько. – Отключив телефон, Хилый злобно сплюнул.

Сергуня проснулся от холода. В подвале горела одна тусклая лампочка. На верстаке, с валенком под головой, спал дядя Фёдор. Сергуня поёжился и присмотрелся к циферблату часов, висевших на стене. Было далеко за полночь. Он подошёл к верстаку и прикрыл дядьку сползшей на пол телогрейкой. Выйдя наружу, в холодную слякотную ночь, он начал припоминать, что же было вчера… От этих воспоминаний на душе стало мерзопакостно.

Постучав в окно палатки и, разбудив продавщицу, он купил пару баночек пива. Тут же залпом опустошил одну. В голове как-то сразу посветлело. Он посмотрел на окно своей комнаты и подумал:

– «Спит, наверное, принцесса».

Он, не очень винил в случившемся Тимура. Потому что, вряд ли, кто из мужиков смог бы устоять перед её совершенством, оставшись наедине. Просто сам собой встал вопрос – с кем она теперь будет, останется с ним, или уйдет к Тимуру?

– «Если ей понравилось это, тогда она, конечно же, выберет его, Тимура. Баба, есть баба. А, если останется, то за ней будет нужен глаз, да глаз! И, хвачу я с ней горюшка!» – Подумал Сергуня и снова постучал в окошечко палатки. Купил пива и для неё. Присмотревшись через витринное стекло, он указал пальцем на большую шоколадку.

– Пусть побалуется. – Произнёс он вслух.

Но, войдя потихоньку в комнату, он подруги там не обнаружил. В платяном шкафу отсутствовали джинсы, осенняя куртка на меху, недавно подаренная Сергуней, у порога не было кроссовок.

– Чёрт! – Стукнул он себя по лбу ладонью. – Она же вечером была в этих шмотках. – Сморщив лоб, он достал из кармана шоколадку и шлёпнул её на стол. – «Может она к этому… к своему Лукичу маханула?» – с тревогой подумал он и проник в потайную. Деньги и пистолет были на месте. Вдруг чего-то, вспомнив, он метнулся к холодильнику и заглянул за хлебницу.

– Так и есть! Ну, дура, блин! – Догадавшись о её намерениях, Сергуня бил себя кулаком по коленке, напряжённо думая, как предотвратить ту страшную ошибку, которую Алёнка теперь могла совершить. Он несколько раз порывался позвонить Тимуру, имея маленькую надежду, что она может быть у него и, не решившись, отключал телефон. Только на рассвете, набрал его номер.

– Гуня, ты? – сонно спросил Тим.

– Она у тебя?

– С каких рыжиков? Она ещё вечером… прямо из подвала, на вокзал убежала, вся в истерике… прямо жуть…

Сергуня не дослушав, прервал связь. Прихватив с собой денег и сунув в потайной карман самоделку, он выбежал на улицу, где в свете фонарей, хлопьями сыпал мокрый снег. Спустившись в подвал, он достал из-под верстака канистру с бензином и заправил мотоцикл по самую крышку бака.

– Ты чего такой взъерошенный? – сонно прохрипел дядя Фёдор.

– Да, так. Прокатиться захотелось.

Распахнув дверь, поправив въездной трап, Сергуня завёл мотоцикл и буквально вылетел на нём наружу, оставив в подвале вонючий синий туман.

– Ну, пацан! – Проворчал дядька, поднявшись с верстака. – Куда поехал, зачем? Хоть бы сказал чего…

Услышав рёв мотоцикла, Тимур высунулся в окно. Он успел увидеть, как Гуня на большой скорости выехал на проезжую часть и, игнорируя красный свет светофора, помчался вдаль, оставляя на припорошенной снегом дороге чёткий след от колёс.

– Ну, блин! И этот такой же припадочный. Решил в такую погоду на двух колёсах поезд догнать! – Тим покачал головой, почесал свою волосатую грудь и шмыгнул в теплую постель, досматривать сон.

В посёлок Сергуня въехал уже засветло. По улицам вовсю сновали люди. У Алёнкиного дома, он остановился и сразу выключил мотор. Посмотрев на запорошенные снегом ступени, понял, что здесь никого нет. Он снял шлем и огляделся. Из окна соседнего дома выглядывала улыбающаяся физиономия Валерки, парнишки, года на три моложе Сергуни. Сергуня ему кивнул и, махнув рукой, позвал того выйти на улицу. Валерка из окна пропал, но появилась его мать. Пришлось кивком поздороваться и с ней. Валерка вышел в отцовской телогрейке. И в этот момент, он ему показался таким близким, что ностальгический холодок пробежал у Сергуни по спине. Валерка, радостно улыбаясь, протянул ему руку, хотя раньше этого никогда не делал, и спросил:

– Давно байка купил?

– Дядька подарил. – Сказал ему Сергуня откровенно. – Ты не знаешь, где этот? – Кивнул он на крыльцо Лукича.

– Дядька Андрей? Так его нет. Он на днях удавился. Он, тебе должен?

– Да нет… не должен. Я – так.

– Говорят к нему какие-то крутые приезжали. Наверное, прошлые долги выбивать. После них соседка зашла к нему, а он уж повесился. Она, как завизжит на весь посёлок!.. После за ним мамаша, старая такая, приехала на грузовике и увезла к себе в деревню.

– А в какую, не знаешь?

– Не знаю. Давай у мамки спрошу, может она знает?

– Спроси-ка, на всякий случай.

Валерка убежал домой и вскоре вернулся.

– Говорит, Сенное какое-то. В сторону Питера, километров сто… Прокати недалеко.

– Садись. – Сергуня легонько топнул по заводному рычагу, мотор взревел.

– Ух-ты! – Воскликнул Валерка, усаживаясь сзади. – С полтыка заводится!

Сергуня довёз его до центральной улицы и остановился. Валерка спрыгнул и хлопнул Сергуню по плечу.

– Пока!

И снова ностальгия прокатилась холодком по спине. Он въехал на лесную дорогу, где было поменьше ветра, и остановился. Закурил, жадно затягиваясь…

– «Значит, удавился? – заметно нервничая, размышлял Сергуня. – А может быть удавили? Хилый у него был – однозначно. Значит всё-таки их «Джип» промелькнул тогда на шоссе. Он хотел под это дело нас с Алёной подставить. Ну, и урод! Дружков твоих ребята положили. Значит, ты один остался. Я-то не при делах, в обезьяннике сидел… А вот на Тимку могут попереть. Надо срочно предупредить… «молочного брата». – Бросил окурок в слякоть Сергуня. – Эта-то юная сучка, куда хоть умчалась?! Ведь не знала же ничего! Может, почувствовала? Баба, есть баба. Вернётся, никуда не денется!» – Он включил передачу и уже неторопливо покатил по просёлку, ведущему к шоссе.

– «Не фига себе! Чуть пораньше и замели бы!» – Выглядывая из-за палатки, подумал Хилый, наблюдая, как Тимура в наручниках сажают в милицейский «УАЗик». Когда милиция уехала, Хилый направился в подъезд.

Ждать пришлось долго. Он уже подумывал бросить свою затею, но на заднем дворе протрещал подъехавший мотоцикл.

– «Должно быть он». – Подумал бандит и зашел в соседнюю секцию. На этаже стояла утомительная тишина – весь народ был на работе. Спустя ещё немного времени, в коридоре послышались шаги, а затем, защёлкал отпирающийся замок.

– «Хорошо, что он один». – Подумал Хилый и бесшумно прошёл в Сергунину секцию. Дверь за ним, почти закрылась, но Хилый успел просунуть ногу между дверью и косяком.

– Погодь… – сказал он, смеясь. Сергуня от неожиданности отпрыгнул к столу, выхватил пистолет и, сняв с предохранителя, направил на незваного гостя. Тот стоял у дверей с поднятыми руками и улыбался.

– Спрячь дуру-то. Я по-хорошему, поговорить…

– Я тебе в прошлый раз всё сказал…

– Дружка твоего повязали, только что. – Перебил его Хилый.

– Тимку?! – Сергуня чуть не выронил пистолет. – Значит, ты и его сдал!..

Видя, как у Кулибина глаза наливаются кровью, Хилый изменился в лице.

– Не… – он не успел досказать, как раздался выстрел и пуля, свистнув у самого уха, расщепила фанеру на двери. Другого выстрела он ждать не стал и, пригнувшись, выскользнул за дверь. Но следующего выстрела и не было бы, хотя Сергуня изо всех сил давил на спусковой крючок, заклинило патрон в обойме. До его ушей доносился гневный голос уносящего ноги бандита:

– Ты будешь на меня горбатить! Будешь, щенок!..

– «Пар выпускает. – Подумал Сергуня. – Не такой уж ты и крутой, как казалось сразу».

Глава 23

Усевшись на свободное место в вагоне и, присмотревшись к пассажирам, Алёнка немного успокоилась. Но вскоре на пустовавшие места напротив, расселись изрядно выпившие парни. Они вели себя развязно и, казалось, что им всё время чего-то не хватает. Распив очередную бутылку, они заметили скромно сидевшую напротив Алёнку. При тусклом вагонном освещении, она им казалась особенно привлекательной.

– Девушка, а девушка, почему ты молчишь?

– Хочу и молчу. – Не задумываясь, ответила она.

– Вот я и говорю, что ты хочешь, а молчишь.

Вся компания громко заржала. Алёнка встала и прошла в другое купе, где сидели мужчины, по одежде похожие на рыболовов и играли в карты. Присев с краю, она слышала, как те парни «разворачивают её тему». И вдруг, что-то дерзкое вспыхнуло в её душе. Ей до ужаса захотелось отомстить этим уродам! Алёнка посмотрела на часы и из-за подкравшихся слёз, едва рассмотрела циферблат. Оказалось, что она ехала в поезде всего каких-то полчаса, а внутри у неё уже скопился неприятный осадок. Она прошла по вагону, высматривая более подходящую публику, но там все места были уже укомплектованы. Алёнка вышла в прокуренный, пустой и холодный тамбур. Немного постояв, достала из сумки плоскую бутылку коньяка, купленную по совету продавщицы ещё на вокзале, где она тряслась от холода в ожидании поезда и с трудом, открутив пробку, немного отпила. Против пива, пить его было намного приятней, только в конце слегка покалывало в горле, но это быстро прошло, когда она закусила шоколадной конфетой. Через некоторое время ей стало тепло, и даже немножко весело. Она причастилась ещё и решила закурить – ведь в данный момент она чувствовала себя совершенно взрослой самостоятельной единицей.

– «Почему единицей? – спросила она сама себя и рассмеялась. – Девицей…»

Она посмотрела за дверное стекло, но кроме изредка мелькавших фонарей, ничего там не увидела. В тамбур зашла проводница, зыркнула на неё из-за очков и проверила билет. Билет был настоящим, и пассажирка сразу спрятала его в карман куртки. На большие расстояния ей одной в поезде ездить ещё не приходилось, и она сейчас испытывала какую-то внутреннюю тревогу.

– Извините. – Обратилась она к проводнице. Та с готовностью оглянулась, открывая дверь в следующий вагон. – Не подскажете через, сколько остановок будет Сенное?

Проводница закатила глаза под потолок и принялась по памяти отсчитывать станции.

– После этой, седьмая. – Твёрдо заверила она Алёнку и ступила на переходную площадку, впуская в тамбур грохочущий холод. Состав остановился. Алёнка из любопытства нажала дверную ручку и открыла дверь, но в их вагон садиться никто не желал. Состав тронулся, быстро набирая ход и, снова потянуло осенним холодом.

Она поёжилась и захлопнула дверь.

– «Интересно, на проводниц учат, или так можно? Надо будет спросить». – Подумала Алёнка и, открутив пробку, отпила ещё немного коньяка. Призадумавшись о карьере проводницы, она достала сигареты и прикурила. Осторожно, понемногу, как учил её Тимур, стала втягивать в себя ментоловый дым. И у неё получилось – кашля не было. Таким образом, искурив всю сигарету до фильтра, Алёнка почувствовала, как усиливается головокружение и ей захотелось куда-нибудь присесть, но пройти в вагон не удалось. В тамбур ввалились те самые парни, что хамили в её адрес.

– О! – Воскликнул красномордый, похожий на колобка парень. – Братва, наша чувиха!

Они все разом закурили, и в тамбуре повис густой туман. Колобок подкатился вплотную к Алёнке и дыхнул на неё противным перегаром, потрогав толстыми пальцами кончики её волос. У неё внутри снова вспыхнул какой-то дьявольский огонёк. Ей захотелось пнуть ему но, видя их далеко не хилые фигуры, стерпела.

– Далеко ли едешь, киска? – замурлыкал колобок. – Может, перепихнёмся, а? – Нараспев прошептал он ей в ухо, пытаясь губами прикоснуться к шее.

– Ну, не сейчас же! – Смело ответила Алёнка, легонько отталкивая его от себя.

– А когда же? У меня «усегда» готов!

– Приходи сюда… через пять остановок, когда моя тётка выйдет.

– А-а, так ты с тёткой?! А я думаю, чего такая дикая киска?

Алёнка на ощупь достала сигарету, чтобы не стоять перед ним просто так. Колобок, надеясь на обещание, стал вести себя немного приличней, шикая на собутыльников, когда те смачно выражались. Но сигареты быстро превратились в окурки, растоптанные подошвами и колобок, снова полез к ней.

– Давай поцелуемся? Знаешь, как я хорошо целуюсь?!

Он сгрёб её в объятия и своим мокрым ртом вцепился ей в губы. Алёнке было больно и противно, но вырваться не хватало сил. Его дружки после залпа хохота, начали считать, при каждой цифре громко хлопая в ладоши:

– Р-раз!.. ды-ва!.. ты-ри!.. че-тыри…

Её спасла проводница, возвращавшаяся в свой вагон.

– Ну-ка! Чего тут бардак развели?! Окурков набросали… Быстро вон отсюда!

– Ты, чё, мать? У нас тут свадьба!

– Я вам сейчас похороны устрою! Быстро отсюда! Насосались, блин!.. А ты чего стоишь, не стыдно?

– Короче через пять. – Сказал Алёнке колобок, уходя в вагон. – А, может раньше?

– Только чтоб один, без этих…

Снова, оставшись одна, она долго отплевывалась и вытирала губы носовым платком.

– Мразь! – Сказала она вслух и, достав бутылку, со злостью из неё отпила, ничего не почувствовав, словно в ней была вода. Затем, сунула руку на дно сумки и нащупала складень. Вынула его, раскрыла лезвие и положила в боковой карман, «молнию» застегнув, лишь наполовину.

Перегоны между станциями с каждым разом казались всё длиннее, и при каждой остановке учащенней билось её сердце. Неприязнь к мужскому полу возрастала.

– «Наконец-то». – Она отметила пятую остановку большим глотком коньяка. Ей уже не нужно было закусывать конфетой – молодой организм смирился с небольшими дозами алкоголя. Она приподняла бутылку перед светильником и, прищурив глаз, смерила количество содержимого. Оставалось больше половины бутылки.

– «Ну, ладно. Что-то жених не появляется?» – подумала Алёнка и приоткрыла дверь в вагон. Тот мотаясь из стороны в сторону пробирался по проходу в её направлении. Сердце кольнуло, будто иглой.

– Будь, что будет! – Прошептала она и открыла входную дверь нараспашку.

– А-а, вот-т и я! Каждую станцию, с братвой на столе отмечали. Во, потрогай, как выпирает! Он у меня ба-аль-шо-ой.! Тебе понравится. – Старался перекричать перестук колёс половой гигант. Алёнку била нервная дрожь.

– Дверь закрой! – Крикнула она ему.

– А-а… двери? – улыбаясь во весь рот, он шагнул выполнять просьбу «партнерши». Молодой брагой бурлила в Алёнке ненависть к этому пьяному ублюдку! И она вырвалась из бутыли, выбив крепко заклиненную пробку – Алёнка выхватила нож, крепко держа его двумя руками, с силой всадила насильнику под левую лопатку, и испуганно немедля вытащила лезвие обратно. Парень качнулся и, падая, развернулся лицом вверх. Улыбка с лица исчезла, а окровавленные почему-то губы еле слышно прошептали:

– Сук-ка!

Это слово ещё больше взбесило Алёнку, и она, применив всю свою силу, схватила его за нижнюю часть штанин, приподняла и перевернула в открытый дверной проём. Быстро захлопнув дверь, она немного отдышалась и прошла в другой вагон.

Он оказался купейным. Увидев дверь туалета, она исчезла за ней и долго булькала водой, смывая кровь со складня и со своей одежды. Холодной водой кровь смылась легко. Она прижалась спиной к стене, успокаивая дыхание.

– «Вот так, примерно, с вами надо… Потрахаться захотел… Пусть тебя черви трахают!»

Седьмая станция, на которой она сошла с поезда, почему-то называлась «Полесье». Вагон, в котором она находилась, не дотянул до вокзала, и ей было не прочитать название, потому и вышла тут опрометчиво. В этот поздний час на маленьком вокзале не было ни души. Она вошла в зал ожидания, присела на холодный деревянный диван и немного, подумав, достала бутылку. Когда ей снова стало тепло, она вышла на воздух. Издали с грохотом приближался мощный сноп света. И вскоре мимо, прогремел грузовой состав, обдавая грязными мокрыми брызгами.

– Да, пропади ты! – Выругалась Алёнка и в свете прожектора увидела женщину в форме железнодорожника. Чуть ли не бегом, Алёнка направилась к ней, опасаясь, что та сейчас исчезнет в темноте…

– Подождите! Минутку подождите…

– Чего раскричалась, как блажная?

– Я… я…

– Уж не рожать ли собралась? – ухмыльнулась хозяйка вокзала.

– Я просто не на той остановке вышла. Мне бы в Сенное надо…

– Так в Сенное поезда не ходют.

– Как?

– Не бывала ни разу, что ли?

Алёнка кивнула.

– Тут до него километра полтора, через поле. К кому приехала-то? Может, я знаю.

– Э-э… К Терёхиным.

– К Нине Ивановне?

– Ага! – Обрадовалась Алёнка.

– Так ты ступай до того красного огонька. Там будет переезд, а от него дорога прямо в деревню.

– А это точно Сенное?

– А какое ещё? Недавно и станция так называлась. Только зачем-то переиначили.

Алёнка посмотрела на горевший вдали красный глаз светофора и замялась в нерешительности.

– Иди, не бойся. У нас тут волков нет. Только поездов опасайся, не ходи по путям, ступай по бровке.

– Спасибо…

– Не за что. – Ответила женщина и неторопливо пошла к себе в дежурку.

Вблизи вокзала светили фонари, и идти было ещё можно, но как только они остались позади, щебенчатая насыпь, казалось, специально ставила подножки, что выводило путешественницу из равновесия. Громыхавшие мимо поезда всякий раз заставляли отступать в мокрую пожухлую траву. И в кроссовках теперь хлюпало и скрипело. Наконец-то за светофором забелели столбики переезда, и Алёнка ступила на твёрдую гладь накатанной дороги, блестевшей сыростью, от света вокзальных фонарей. Теперь, скрывавшие от ветра, растущие вдоль железной дороги ёлочки, остались на своем месте, и пуховик продувался насквозь, словно марлевый. Преодолев всего половину пути, она продрогла, казалось до мозга костей, и направилась по сырому скошенному полю к огромной соломенной скирде, похожей в темноте на спящего мамонта. Она прижалась к соломе спиной и, причастившись из бутылки, закурила. Ей, вдруг ужасно захотелось есть. Она курила и смотрела на единственный деревенский огонёк, расплывавшийся у неё в глазах. Решив быстренько дойти до следующей скирды, чтобы снова передохнуть, она прибавила шагу, но ненадолго. Ноги снова не слушались и постоянно натыкались на какие-то кочки и рытвины. Она еле добрела до следующего «мамонта» и уставшая присела под ним, прижавшись к мокрой соломе. Ей, вдруг вспомнился тот дебил в поезде, и она ужаснулась содеянному. Ведь могло всё получиться не в её пользу! И, сидела бы она сейчас в следственном изоляторе, вместе с разными заразными, не выполнив своей задуманной миссии до конца. Она заметила, что от этой скирды, до того единственного огонька, было рукой подать. Бутылка опустела, спиртное уже не согревало. Алёнка начала выдергивать солому из скирды, внутри она была сухой и тёплой. Вскоре в скирде появилась нора. Алёнка оглядела окружавшую темноту, и забралась в нору, прикрыв вход соломой. В соломе было тепло и тихо. Только из деревни доносился лай дворовой собаки. Клонило ко сну. Она не собиралась ночевать тут, а хотела всего лишь передохнуть и согреться, но мокрые ресницы слипались сами…

… Проснулась она от остервенелого лая собаки. Вход в нору был раскрыт, и Алёнка отчетливо видела оскаленную собачью пасть и зловеще горящие глаза. В этот момент она почувствовала себя зайцем, загнанным сюда, в эту нору, из которой не было выхода. Озноб пробежал по всему телу. Она так же заметила, что снаружи заметно посветлело, но свет в крайней избе всё равно продолжал гореть. И она почему-то была уверена, что ОН находился именно в этом доме. Собака продолжала атаковать с нарастающей яростью. Казалось, что она готова её проглотить живьем. Не зная, как получилось, но Алёнка присвистнула, и пёс на мгновение прекратил надрываться.

– На! – Она бросила ему конфету, схваченную в сумке вместо ножа, за которым она полезла закоченевшей рукой. Собака с недоверием глянула в нору, обнюхала конфету и, взяв её в зубы, урча, исчезла с глаз. Алёнка загребла из сумки целую горсть лакомства и, высунувшись из норы, одну за другой побросала их почти успокоившемуся псу.

– Ну, во-от, а я в тебя чуть стальной зуб не вонзила.

И снова ей вспомнился тот парень, что домогался до неё в поезде. Тряхнув головой, она посмотрела на светящиеся окна крайней избы и стала выбираться наружу. Собака снова залилась яростным лаем, но уже убегая в сторону деревни.

– Всю ночь свет не гасят… Однако, что-то!.. – Сказала Аленка вслух и побрела к той самой избе, всё больше сомневаясь в причастности Лукича к убийству отца. Она ловила себя на том, что ей просто очень захотелось заглянуть ему в глаза… И всё. Так зачем же она прихватила с собой его нож? Чтобы вернуть?

Окончательно продрогнув, падчерица добрела по нескошенной меже до заборчика и долго не могла открыть калитку. Когда открыла, то в избе заскрипела дверь, и в сенях послышался какой-то говор. Потом с крылечка спустились две старухи и, придерживая, друг дружку, заковыляли вдоль деревенской улицы.

– «А, может быть это не здесь?» – сама себя спросила Алёнка, и ей стало ещё холодней. Она решила сначала заглянуть в окно, чтобы хоть что-нибудь выяснить, благо в этом краю собак не было. В свете окна, она сначала пригляделась к циферблату своих часов, не предназначенных к походным условиям, поднесла их к уху, пощёлкала по ним ногтем, стрелки неумолимо показывали шесть утра. Она взобралась на приколоченную к стене скамью и прильнула к стеклу. Спиной к белой печке сидели четыре старухи и о чём-то беседовали. Одна из них, бросив взгляд на окошко, перекрестилась и показала пальцем на Алёнку. Немедля за стеклом, нарисовалась усатая физиономия мужика, тоже испугавшегося сего наваждения, и через минуту в сенях затопало. Громкий басистый голос строго спросил:

– Кого это там принесло, в столь неурочный час?!

Алёнка спрыгнула со скамьи и еле удержалась на закоченевших ногах. Шумно топая по полу, мужик дошёл до входной двери и, распахнув её, фонариком осветил Алёнкино лицо.

– Ты, хто? – хрипло спросил он.

– Терёхиных мне… бы… – ответила она вся, дрожа.

– А-а. Так бы и говорила! Тут они, тут. Заходи. Откуда в такую рань?

Она, молча, осторожно ступая, чтобы не споткнуться, поднялась по шатким ступенькам на крылечко и вслед за мужиком вошла в избу. В избе было тепло и пахло чем-то необычным. Алёнка увидела нескольких пожилых женщин, сидевших на скамейках вдоль стен, молча смотревших на неё и в глубине, прямо перед ней красный гроб с покойником. Она, едва переставляя ноги, подошла к нему, держа руки на весу, и нерешительно откинула край простыни, прикрывавшей лицо усопшего. Узнав в нём Лукича, судорожно вдохнула воздух и, прижав кулаки к горлу, присела на своевременно подставленную под неё табуретку. Люди, подходившие к ней с вопросами, расплывались в слёзном тумане.

– Он, что, п-помер? – спросила кого-то Алёнка, но голоса не было слышно, и все подумали, что она про себя молится, и тоже начали креститься. Она говорила что-то ещё и люди, глядя на странную гостью, шептали молитвы и крестились. Она потянулась к его волосам и трясущейся рукой тронула их. И вдруг увидела, что его лицо, стало преображаться. На его посиневших губах она рассмотрела подобие самодовольной улыбки. Алёнка не знала, что после замораживания, вскоре покойники оттаивают и их черты лица принимают совершенно иную форму. Но присутствующие об этом не догадывались, равно, как и сама поражённая этим событием Алёнка.

– После молитвы-то! Гляньте, будто живой стал! – Удивлённо шептала старуха, сидевшая рядом с усопшим.

– И впрямь! – Подтвердила другая.

– Вот, ведь чего может слово-то Божье…