Текст книги "По дороге к Храму"

– Чья, хоть ты девонька? – спросила слеповатая мать, низко к ней склоняясь.

Алёнка очнулась.

– Я? Я… ему… падчерица. – Почти прошептала Алёнка потерявшимся голосом. В этот миг, она с удивлением смотрела на его губы, сложившиеся в кривую усмешку, которые не так давно ей очень нравились. Слёзы на её глазах подсохли, и она теперь четко различала окружающих.

– Налить бы надобно ей, продрогла вся. – Сказал мужик, видя, как она дрожит, и ей немедля была поднесена стопка водки. Уже начавшая приходить в себя от стресса, Алёнка совершенно сознательно выпила водку. В горле у неё все перехватило, как тогда, на материнском поминке, и она закашлялась. Тут же ей сунули в рот ложку квашеной капусты. Проглотив закуску не разжевывая, она удивленно смотрела на лицо Лукича, украшенное надменной ухмылкой.

– «Это ты надо мной смеёшься. – Подумала Алёнка. – Так всё-таки может быть ты виновен!?.. – её бровки сердито сдвинулись. С его губ не сходила самодовольная усмешка. – Ушёл от возмездия!.. а впрочем, почему ушёл?»

Её затрясло мелкой дрожью. С любопытством наблюдавшие за нею бабки, конечно же, заметили это.

– Налейте ей ещё. Гляньте, как колотит. Заболеет девка! – Сказал сердито мужик. – Чего вам, водки жалко?

Ей поднесли ещё. Глядя на улыбающегося Лукича, она на сей раз выпила легко, без закуски. Почувствовав тепло, прокатившееся по всему телу, Алёнка, глядя на людей, пытаясь улыбнуться, сиплым голосом, проговорила:

– И, всё-таки это сделал он! С Хилым… Я поняла…

Люди недоуменно переглядывались. Потом, она больше не проронив ни слова, неподвижно сидела у гроба то, улыбаясь то, хмурясь, до самого момента похорон.

Постепенно народа прибавилось и началось какое-то шевеление. На улице послышался шум подъезжавшей машины. Одна из женщин громким, уверенным голосом произнесла:

– Ну, прощайтесь, и с Богом…

Послышались причитания вперемешку с горестными воплями, вздохи и ахи. Алёнку аккуратно приподняли с табуретки под мышки и понемногу оттеснили к стене. Она выбралась из этой толкотни на улицу, достала сигарету и закурила. Рука с сигаретой дрожала. Её то и дело кто-то подталкивал. Кому-то давали советы и наставления, что и как нужно делать.

До околицы все медленно шли за машиной, шла и Алёнка молчаливая и суровая. За деревней машина остановилась. Большая часть людей осталась, а близкие покойного стали забираться в кузов машины. Алёнку тоже втащили в кузов выпившие, весёлые даже на похоронах деревенские мужики. Она присела на корточки рядом с гробом, держась поцарапанной в кровь рукой за деревянный борт. Хотя небо было наполнено свинцовыми облаками, на губах Лукича красовалась только ей одной понятная улыбка.

На кладбище было множество свежих могильных холмиков. Яма для Лукича была вырыта у самой дороги, ею начинался новый ряд. Гроб, как принято, установили над ямой на только что вырубленные подтоварины. За тем подвели к нему, держа под руки, еле живую от горя мать. Груда жёлтого песка мешала подойти ближе, и она присела прямо на неё, вся трясущаяся от слёз. Не давая окончательно зайтись, мужики приподняли старуху, и какая-то женщина сунула ей ватку под нос. Алёнка заметила, что все молча, смотрят на неё. Окинув окружающих свирепым, словно у раненой рыси взглядом, падчерица сунула руку в наружный карман сумки.

– Ну, ладно дочка, прощайся. – Нетерпеливо произнёс мужик, положив ей на плечо большую грязную ладонь. Алёнка нервно отдернула плечо. Тот развёл руки, и кивнул, стоявшим у самой могилы мужикам. Они с готовностью взяли крышку гроба, лежавшую рядом… Снова, сверкнув молниеносным взглядом, Алёнка кинулась к гробу и, споткнувшись о груду красного песка, упала, вонзая острое лезвие в грудь Лукича.

– Вот тебе! За всех! – Хрипло кричала она. – За Славку! – Вытащив нож из мёртвого тела, она снова вонзила его в тоже место. – За маму!! За меня!!

За себя вонзить ей не дали. Стоявший сзади всё тот же мужик, опомнился, бросился к ней и, заломив руку, отнял нож, при этом поранившись сам.

– Сумасшедшая! Она же сумасшедшая! – Он оттащил Алёнку от могилы. – Спускайте! Чего стоите?! – Скомандовал он сквозь бабий вой. Алёнка, изловчившись, укусила мужика за руку и припустила бегом в сторону деревни. До её ушей доносились крики:

– Задержите её. Она ещё чего-нибудь наделает!

– В психушку её надо!

– Где это видано, чтобы мёртвого резать?!

– Поймать надо, да в психушку!..

– Да замолчите вы! – Гаркнул пожилой мужик. – Похоронить сперва бы не мешало! А она, куда денется? Поймаем, успеем…

Минут пять Алёнка бежала без остановки, но ослабевшие ноги заставили остановиться. Она присела на сваленное непогодой дерево, лежавшее прямо у дороги. Отдышавшись, почувствовала лёгкость во всём теле, словно только, что скинула с плеч гнетущий тяжкий груз. Она сидела на берёзовом стволе и болтала ногами, когда напротив остановилась машина. Из кузова на Алёнку смотрели удивленные, испуганные люди. К ней осторожно подошли трое мужиков. Один из них, прятал за спиной вожжи, на которых только что опускали гроб. Болтавшийся конец, показался Алёнке чёртовым хвостом с кисточкой на конце, и её это очень развеселило. Она сначала хихикнула, а потом и вовсе зашлась в истерическом хохоте. Успокоилась, когда её связанную, словно добытую охотниками лань, уложили на холодный ребристый пол. При всём этом неудобстве, она улыбалась, чувствуя себя вполне удовлетворённой.

Глава 24

Который день Сергуня не находил себе места: «Тимура арестовали. Алёнка сбежала… Ещё и Хилый под ногами путается! Грохнуть его, что ли?!» – Про себя раздумывал Сергуня. Опасаясь его внезапного появления, он не расставался с самоделкой. Ночевать уходил в потайную комнату и долго прислушивался к ночной тишине, прежде чем заснуть. Проснувшись утром, сначала смотрел в дырку и лишь, потом выходил в переднюю. С наступившей осенней слякотью, исчезли со двора ребята и, глядя на опустевший двор, ему стало грустно и одиноко.

На четвертый день после побега Алёнки, он зашёл в подвал к дяде Фёдору. Долго задавал тому наводящие вопросы о посещениях следственных изоляторов, но как, всегда не дождавшись ничего вразумительного, решил пойти наобум, самостоятельно. Он закупил полный пакет продуктов, блок сигарет и ещё одну такую же пачку. Её Сергуня аккуратно распечатал и, освободив сигареты от табака, заполнил их скрученными в трубочку сотенными, оставив пару штук с краю пачки нетронутыми. Он когда-то слышал, что деньги в тюрьме облегчают существование.

Подойдя к калитке в сплошном высоком заборе, Сергуня остановился и закурил, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, и тут же услышал:

– Ну, проходи. Чего стесняешься? – это шёл на службу какой-то начальник, при майорских погонах. – Он распахнул перед Сергуней тяжёлую калитку и улыбнулся. – К кому пришёл-то?

– К брату. – Ответил Сергуня, и его бросило в жар – он забыл выложить из-за пояса пистолет!

– К брату «один», или к брату «два»? – шутливо спросил начальник, давая тем самым понять, что пребывает в прекрасном настроении.

– К Тимуру…

– К Тимуру? Серьёзный у тебя братишка. Никак колоться не желает. Поговори-ка с ним по-братски, мол, чем больше правды скажет, тем меньше ему светит срок.

– Ладно, поговорю. А, как его увидеть?

– Правда, сегодня не тот день, но раз поговоришь… устрою свиданку. Паспорт есть?

– Да. – Сергуня полез в карман куртки.

– Ладно, верю. – Начальник смерил его взглядом и, положив руку на спину, легонько подтолкнул вперёд себя.

Сергуня шёл по невзрачному коридору тюрьмы, спотыкаясь об выщерблины в полу и, проклинал себя за свою рассеянность:

– «Сейчас обыщут и всё. Сяду рядом с Тимкой».

Они вошли в комнату свиданий.

– Спирин! – Крикнул майор в коридор.

– Я, товарищ майор. – Отозвался столь же громко подчинённый.

– Приведи-ка Нуриева. Тут братишка к нему пришёл…

Спирин взял из рук Сергуни пакет, прикинул на вес.

– Ого! Куда ж ему столько? Откладывай половину.

– А, куда? – растерянно спросил Сергуня.

– На стол, куда же? При выходе заберёшь с собой.

Пачка сигарет с деньгами была у Сергуни в кармане. Ему предложили раздеться.

– «Ну, все… Сейчас заметут». А можно в куртке? Прохладно тут… – в последний момент попросил он.

– Да, уж. Не на югах. – Спирин быстро провёл по его бокам ладонями, и кивнул на другую комнату. – Пошли.

В этой комнате было поклеено дешевыми обоями. Посредине стоял стол и два стула друг напротив друга. Сергуня неторопливо прошёл к столу и присел на стул. Через небольшой промежуток времени в дверях появился Тимур, с руками назад.

– Десять минут. – Сказал Спирин, и захлопнул за собой дверь. Друзья шагнули навстречу друг к другу и коротко обнялись.

– Осторожней. – Шепнул Гуня. – У меня «дура» за поясом, забыл выложить, когда к тебе собирался.

– Ну, ты брат, даёшь! – Восторженным шёпотом, ответил Тим.

Они присели за стол.

– Я тебе поесть принёс… Правда, половину заставили выложить. Не положено, говорят, много. Курево, вот…

– Вот спасибо! Я в одной камере с элементщиками парюсь. Им не приносят ни чего… Не пойдет же к нему баба, которая его посадила.

– Там, в раскрытой пачке, – почти не шевеля губами, прошептал Сергуня, – бабки спрятаны. Только пара штук, которые табаком вверх – настоящие. Как у тебя дела, чего шьют?

– Мне до восемнадцати, два месяца осталось. Наверное, будут тянуть резину, чтобы побольше намотать. Петруха, дриснул, вломил… Идёт свидетелем, к-козёл! Сам-то как? Алёнка?.. Извини, брат за прошлое… Не сдержался. Красивая она…

– Ушла она. Наверное, к отчиму. Четверо суток уже, как нет.

– А, может, случилось чего?

– Нет. Ты просто многого не знаешь. Да и не к чему теперь. Я тут одно дельце верное надумал. Выйдешь, провернём.

– Фьюить! – Присвистнул Тим, закатив глаза под потолок. – Когда это будет? Мне не меньше червонца светит.

– Давай я адвоката найму, хорошего?!

– Что у тебя бабки лишние, чтобы этих козлов откармливать?!

– Ну, всё, закругляйтесь. – Сказал Спирин в раскрывшееся окошечко на дверях. Ребята на него глянули и дружно кивнули головами.

– Завхозша, больше не достает?

– Завхозша, нет. Хилый задолбал. Видать всерьёз, подмять задумал.

– Да отдай ты ему эту хреновину, пусть подавиться!..

– Не… Ему я нужен, весь полностью…

– Да? Вот педрило, а?!

– Всё. Хватит базарить. Нуриев на выход!

– Давай, брат. – Они пожали руки. – Иди первым. – Сказал Тим, опустив глаза в пол. Сергуня подвинул к нему пакет с продуктами и направился на выход. У самых дверей он почувствовал, что задник его куртки приподнялся, и пояс у джинсов заметно ослаб. От неожиданности он остановился, и Тимур наткнулся на его спину.

– Ну, братан… смотри под ноги. У нас тута паркетов нету.

Сергуня шёл к выходу не живой, не мертвый. Он остановился, прислушиваясь к командам Спирина, сопровождавшего Тимура в камеру. И только когда прогремели запоры, проследовал дальше, где его, конечно же, поджидал тот самый майор.

– Ну, как? Поговорили? – спросил он, надеясь получить хотя бы какую-то информацию.

– Горбатого могила исправит. – Хмурясь, ответил Сергуня. – Как бы мне отсюда…

– Так же, как и вошёл. Только желательно бы… – начальник пошелестел пальцами.

– Ах, да… – спохватился посетитель, и полез в карман. – Расстроился я очень и про всё забыл. Вот. – Он незаметно сунул майору тысячную купюру, от чего тот довольно крякнул, запихивая её в карман, словно носовой платок.

– Ну, так… заходи, когда надо будет.

– Хорошо. Спасибо вам.

Позвякивая ключами, появился Спирин.

– Слышь, Спирин? Вот как бывает: один брат мокрушник, а другой человек человеком. Поди, тут, разберись.

– Да какой он ему брат? Тот чёрный, как головешка, а этот рыжий – хоть прикуривай… – нехотя проговорил Спирин.

– Разве? А я, что-то и не заметил. – Сказал майор, удаляясь с поста. Его трудовой будень, ещё только начинался.

Обезоруженный Тимуром, Сергуня направился к дому дворами. Там меньше ветра и идти было спокойней. Но все-таки он воровато оглядывался, опасаясь наезда Хилого. Уж, больно многообещающе тот в последний раз перед ним разорялся. «И, этот ещё!.. ствол забрал. Теперь наломает дров! Самого могут потянуть. Ну, блин! На кой мне такая жись?! С моста, что ли сигануть? Там мало кто из прыгунов выжил… Да, с моста будет надёжней всего – не разобьешься, так утонешь!». – Идея показалась вполне подходящей. Ничего теперь не опасаясь и не оглядываясь, Сергуня прибавил шагу. По пути к своей смерти, зашёл в низкопробный бар, в котором людей почти не было, и попросил продавца налить ему полный стакан водки.

– Чего-о? – пропела продавщица. – Тебе сколько годков-то, милый?..

– Восемнадцать.

– А, у нас, до двадцати одного не положено. Вон почитай на стенке бумажку.

Сергуня положил на тарелку, прямо ей под нос пятисотенную.

– Мне без сдачи.

– Ну, а потом чего с тобой делать?

– Я сразу же уйду.

Продавщица замешкалась. Вспомнив, что на том свете деньги не понадобятся, Сергуня выгреб из кармана остававшиеся тысячи полторы и положил перед носом продавщицы.

– Откуда ты такой богатый?

– От верблюда… – ответил Сергуня, наблюдая, как она забирает деньги.

– Ну, ладно, олигарх, налью… Только чтобы сразу домой!

– И, беляш подогрейте, пожалуйста.

Получив двести граммов водки и неимоверно горячий беляш, он присел за угловой столик и долго задумчиво там сидел, не прикасаясь к спиртному. Потом залпом опустошил стакан, откусил немного беляша и быстро покинул сие заведение.

Отец Георгий, бывший офицер «спецназа», отслуживший добрый десяток лет в горячих точках, не смотря на ранения, в свои тридцать пять лет, имел недюжинную силу. В свободное от службы в Храме время, он любил пробежаться по горбатому мосту с голым торсом, где его тело со всех сторон пронизывал холодный порывистый ветер. После пробежки, так же принимал холодный душ, и потом долго и с наслаждением растирался большущим полотенцем.

Сегодня отец Георгий бежал навстречу ветру, выбивавшему слёзы из глаз, и путь ему временами казался затуманенным. Его длинные волосы были прибраны округ головы, под широкую чёрную ленту, на ногах белые кроссовки и что веселило, проезжавших по мосту людей, был в цветастых шортах. На бегу, он щурился от ветра, но вдруг его глаза стали округляться и становиться всё шире и шире! Он увидел посредине моста, сидевшего свесив ноги с перил молодого человека… Тот, по всей видимости, докуривал свою последнюю в жизни сигарету. Первое, что пришло на ум отцу Георгию – это не спугнуть, а тихо подкрасться сзади и резко сдернуть того сюда, обратно на этот свет. Но не успел он поравняться с самоубийцей, как тот соскользнул вниз.

– О, Господи! – Вырвалось у батюшки, заглянувшего за перила на расходившиеся по волнующейся воде круги. Он, не раздумывая, перекрестился и, перемахнув через перила, «солдатиком» полетел вслед за самоубийцей. С такой высоты сигать в ледяную воду ему ещё не приходилось – это было смертельно опасно… Вскоре над водой показалась сначала кашлявшая голова Сергуни, а затем и батюшкина, с вытаращенными, словно у морского льва глазами. Он быстро подгреб к утопающему и, сделав захват, как его учили давным-давно, начал одной рукой грести к берегу, молясь про себя, чтобы не свело холодом конечности. Выбравшись на берег, он положил Сергуню животом вниз и, подняв вверх его ноги, принялся вытряхивать из него воду. Но вместо воды из того полезла блевотина, и отец Георгий, отпустив ноги, тяжело дыша, присел на песок, удивлённо на глаз прикидывая расстояние, которое ему только что довелось проплыть.

– Ну, давай подымайся… сын мой. Выжимай одежду, а то дуба дашь. – Он стал стаскивать с парня куртку, и заметил, что тот всхлипывает.

– Ну… зачем?! Что вы все… всё время суётесь?! – Выкрикнул сквозь слёзы Сергуня, до сих пор находясь под влиянием спиртного.

– А-ну, молчать! – Командирским басом гаркнул спаситель. – Щенок! – Его грубость привела Сергуню в чувство. Он удивленно и настороженно смотрел на могучую, мускулистую фигуру незнакомца. – Я через него чуть жизни не лишился! А он мне тут бесовскую галиматью заваривает! Молчать, я сказал!

Сергуня, дрожа от холода, перестал всхлипывать.

– Выжимай одежду, я сказал! – В последний раз прикрикнул на него отец Георгий. – Ишь, ты… топиться он задумал. А… Родину, кто защищать будет? Мы своё отвоевали, сын мой… – Уже мягче говорил священник, помогая Сергуне выжимать штаны. Когда одежда была кое-как напялена на тело, спаситель спросил:

– Ты где живешь, герой-гемаррой?

– У вокзала.

– Значит, если напрямки, километра три будет. Так: за мной, бего-ом, марш! Не отставать! Шире шаг!..

Сергуня послушно бежал за командиром, с каждой минутой ощущая потепление во всём теле. Пробежав половину пути, он почувствовал, что грудь его разрывается на части, а ног будто и не было вовсе, но спаситель совершал бег на месте и, поджидая, подбадривал:

– Давай, давай, вперёд! Сейчас откроется второе дыхание…

Действительно, через минуту, бежать стало легче. Завидев общежитский комплекс, Сергуня даже чуть улыбнулся своей содеянной глупости.

– Ну, который твой дом? – спросил отец Георгий.

– Да вот он. – Указал пальцем Сергуня.

– Веди.

Они преодолели ступеньки подъезда и очутились в фойе общежития. Уборщица, протиравшая лентяйкой полы, увидев парившую одежду на Сергуне и сопровождавшего его длинноволосого, бородатого богатыря в цветастых шортах, выронила из рук свой инструмент и перекрестилась. Заметив это, отец Георгий слегка поклонился, и басом произнес:

– Да, хранит тебя Господь, дочь моя.

– Чего деется! – Прошептала она, глядя на удалявшиеся по лестнице шорты.

Глава 25

Алёнка прожила в интернате для психически нездоровых людей всю зиму и весну. После случившегося с нею отклонения от нормы поведения, она вскоре пришла в себя и незаметно для персонала, взяла на себя функции санитарки. Она так же не отказывалась помогать по кухне и по уборке помещений. Работников в этой сфере не хватало, и поэтому администрация была вполне удовлетворена ее действиями. Даже, когда посреди зимы к ним нагрянула внезапная комиссия, ее срочно переодели в медицинское обмундирование и объявили временной работницей, нанятой из местного населения. Больничную карту изъяли и припрятали до лучших времен. Обо всём этом Алёнка даже не задумывалась и её как исполнительную и покладистую работницу не только уважали, но она стала всеобщей любимицей интерната. Директор интерната Клара Захаровна, всякий раз смотрела на неё с умилением. Однажды, в весеннее половодье, когда Алёнка несла на кухню большую охапку дров, Клара Захаровна остановила её и попросила зайти к ней в кабинет. Положив дрова у печки, та поспешила в канцелярию.

– А, скажи мне Алёнушка, – пропела, привыкшая обращаться к больным, как к детям начальница, – у тебя, что, дома нет?

– Почему? – растерялась от неожиданного вопроса Алёнка. – Есть.

– А, родные, близкие?..

Алёнка, отрицательно покрутила головой.

– Так что же, ты решила жить у нас всегда?

Алёнка кивнула.

– И… чем же тебе у нас нравится?

Она пожала плечами и, подняв свои прекрасные глаза, сказала:

– Больные… они же, как дети. Я с ними подружилась. Мне здесь… как-то спокойно и… легко. Вы меня хотите сократить?

– Нет, нет! Что ты милая, Бог с тобой. Об этом даже и помыслов у меня никогда не было. – Откинулась на спинку старенького обшарпанного кресла Клара Захаровна. – У тебя, милочка, похоже, к нашей работе призвание. А не желаешь ли ты поучиться, ну скажем на медсестру? Как бы от нашего учреждения…

– А где? – насторожённо спросила Алёнка.

– Ну, скажем, в областном центре есть такое училище.

– В областном?.. Я согласна. – Ответила Алёнка, улыбнувшись.

– Ну, вот и ладненько. Мы тебе направленьице оформим.

– А нельзя мне на Троицу, домой съездить? На могилу к маме?

– Конечно, конечно, милая. – Внимательно её, разглядывая, сказала Клара Захаровна, окончательно убедившись в том, что Алёнка далеко не сумасшедшая. Она взяла календарь и, полистав его, молвила:

– Нынче Троица ранняя, вторая неделя июня. Так и пометим. Напишешь за свой счёт дня на два-три… Я думаю, хватит?

– Конечно, хватит. Спасибо вам.

– Не за что милая, не за что. А осенью поезжай на учёбу.

Таким образом, перед Алёнкой открылась перспектива стать медицинским работником.

В посёлок заходить Алёнке не хотелось и потому от станции, она по старой дороге направилась прямо на кладбище. Природа уже повсюду радовалась наступившему лету и она, свернув с дороги в дополнение к четырем купленным тюльпанам, нарвала большой букет полевых ромашек. Путь показался длинным. Добравшись до кладбища, почувствовала усталость, но у могилки не было ни столика со скамейкой, не даже оградки.

– «Какая же я всё-таки беспутная. – Самокритично, с грустинкой, подумала она, укладывая цветы под самый крест с потускневшим материнским портретом. – Надо будет разузнать, где всё это можно купить».

Алёнка, то присаживалась на корточки перед могилой и тихо плакала, то ходила вокруг, держа ладонью щёку и, можно было подумать, что у неё сильно болит зуб. Постепенно на кладбище собрался народ. Рядом и поодаль, пришедшие родственники, поминали усопших. Кто-то уже рыдал, кто-то смеялся, повсюду слышался пьяный говор и кладбище, недавно такое тихое спокойное вдруг Алёнке показалось местом всеобщей народной попойки. Через головы соседей, она заметила высокого широкоплечего парня, поглядывавшего время от времени в её сторону и будто что-то знакомое мелькнуло в чертах его лица. Она хотела пройтись вдоль ряда, чтобы приглядеться к нему поближе, но тот слегка припадая на одну ногу, и опираясь на полированную клюшку, сам направился к ней.

– «Да, конечно же, это он! Он, Славка!!». – Она растерянно прижала кулаки к груди.

– Алёна? – спросил тот приблизившись. Его глаза смеялись, но сам он был суров. – Ты?

– Я.

– Меня узнала?

У Алёнки на глазах навернулись слёзы и она, всхлипнув, кивнула:

– Мы с тобой в первом классе за одной партой сидели.

– Какая ты стала красивая!..

Она мокрыми глазами глянула на него.

– А я тебя по телевизору видела… Ты играл в футбол…

– Всё, наигрался. – Сказал он и, не стесняясь, приподнял штанину, показывая короткий желтоватый протез. Алёнка ахнула.

– Извини… я не знала. Как же это? Из-за футбола?..

– Из-за машины. Да, ерунда. Теперь я пенсионер. – Он положил ей руку на плечо, дотронулся до шёлковистой пряди волос. – Забавно, правда?

– Скажешь тоже. Чего тут забавного? У тебя здесь кто? – кивнула Алёнка в сторону, откуда он пришёл.

– Дед у меня тут. Может, помнишь? Генерал…

– Конечно, помню.

– А у тебя мать? Ужас, как вы с ней похожи! – Покачал головой Славка. – Ты долго здесь будешь?

– А ты?

– Я бы, хоть сейчас ушёл, да тебя встретил. Тут все уже пьяные. Друг друга не видят.

– Я тоже бы ушла.

Алёнка напоследок протёрла материнский портрет, недолго молча, постояла и, глянув на Славика, спросила:

– Пошли?

– Пошли.

– Тебе, наверное, больно ступать? – осторожно спросила она.

– Ерунда. Алексею Маресьеву, куда больней было. Вообще-то у меня машина есть. А, я специально… пешком, чтобы быстрей привыкнуть.

На середине пути он остановился.

– Ты устал? Я что-то тоже притомилась. – Сказала Алёнка, присматривая обочину дороги, где бы можно было присесть.

– Ты не за мужем? – спросил Славик, покраснев.

– Нет. – Подумав, ответила она. – А, что?

– Так. – Сказал он с улыбкой, посмотрев на землю, потом на небо, окинул взглядом верхушки сосен. – Понравилась ты мне… сразу… же.

Алёнка не мигая, смотрела на него. Он, застеснявшись, захромал дальше. Постояв, она его догнала и, взяв под ручку, пошла рядом. Так, молча, они дошли до переезда. Там остановились, и Славик притянув её к себе, нежно обнял. Он не стал целовать, а просто обнял и ей от этого непохотливого объятия, стало легко и радостно. Вдруг Славик резко от неё отшатнулся и, размахнувшись, забросил клюшку за макушки высоких сосен.

– Ну, а теперь… пойдешь за меня?

– После всего, что я тебе наговорила? – покусывая губы, спросила она.

Он кинулся к ней, взял за плечи и легонько встряхнув, посмотрел в её колдовские глаза:

– Не было всего этого! Выбрось из головы, сотри из памяти, к чёртовой бабушке!! И больше об этом не вспоминай! Согласна?

– Согласна. – Улыбнувшись, произнесла она. – Ещё как согласна…

Славик предложил обвенчаться в одной из Пятиморских церквей. Хотя ей так не хотелось ехать в этот город, она не посмела его обидеть, столь открыто к ней расположенного.

Тёплым субботним утром, к воротам церкви Непорочного Зачатия, подкатил свадебный кортеж. До венчания оставалось минут десять и гости, все со стороны жениха, весело, но скромно шутили у входа в Храм Божий. Невесту, в белом свадебном убранстве можно было сравнить разве что с самой Богиней любви. Её красота резала глаза всем окружающим. Наконец их пригласили в Храм. Внутри его было светло и величественно. Множество образов, в отделанных позолотой оправах, испытующими взглядами, молчаливо взирали на молодых. Раскрылись позолоченные врата, и из них вышел батюшка. За ним, в длинной чёрной рясе поспешал молодой прислужник, с толстой книгой в руках. Он полистал её и с поклоном подал батюшке. Прислужник был очень похож на Сергуню.

– Ты, что нервничаешь? – шёпотом спросил жених, наклонившись к уху невесты. – Не бойся – это совсем не больно. – Пошутил он.

– Просто… показалось.

Во время венчания, Алёнка вела себя настолько рассеянно, что даже умудрилась выронить из руки кольцо жениха, которое, звякнув об пол, покатилось за колонну с множеством свечей. Она, не раздумывая, побежала за ним. Там за колонной, колечко ей протягивал, обросший длинными волосами, Сергуня, приодетый в монашескую одежду. От этой неожиданности Алёнка не могла произнести ни слова. Его же вид был невозмутим.

– Гуня?! – Наконец прошептала она. – Ты чего здесь?..

– Никон я, сестра. Служу тут. – Он осенил её размашистым крестом и, спрятав руки под широкие полы, быстро засеменил к Алтарю. Алёнку попросили встать на прежнее место. Ещё раз, оглянувшись на Сергуню, она, наконец, выполнила свою миссию, надела кольцо на палец жениха. Пока велась служба, Алёнка постоянно вертела головой, высматривая в толпе друга детства, но так его больше и не увидела.

Никон вышел на крыльцо Храма и ещё раз осенил широким крестом отъезжавший кортеж. Его глаза грустно смотрели на сияющий лаком головной автомобиль, в котором сидели молодые.

– Стойте! – Вдруг закричал жених. – Стойте же… Чуть не забыл! – Машины остановились одна за другой. Славик порылся в пакете и вынул из него школьную тетрадку с выгоревшими голубыми корочками. – Нашёл у деда в ящике. Надо отдать священнику. Я сейчас.

Славик вернулся к Никону и что-то объяснив, отдал ему тетрадь. Тот принял и, поклонившись, заторопился внутрь Храма. Славуня же заспешил к невесте, но после нескольких шагов задумчиво щурясь, обернулся. Святого на крыльце уже не было.

– Хм! – Произнёс жених и почти не хромая быстро пошёл к машинам.