Текст книги "Бинтуронги"

Голова

А ведь ещё нужно учесть, что иному человеку голова нужна для того, чтобы в неё смотреть сериал и щёлкать семечки, что само по себе не является чем-то плохим.

Тогда на работе можно спокойно использовать оставшиеся головные функции. Это всегда будет способствовать заработку. И даже продвижению по службе.

Бывает, какой-нибудь математик или историк придёт на работу, чтобы заработать немного денег для занятия любимой математикой или (и) историей, посмотрит на эту работу и скажет: «А давайте во всех таких случаях будем делать так, а во всех вот таких – вот так, так же проще, не надо думать каждый раз».

Как это не надо думать?! А голова на что?! Раз-раз – подумал, запомнил, забыл, запомнил, забыл, забыл, забыл, запомнил, запомнил, снова забыл, и готово! Чем сложнее всё устроено, тем выгоднее для тех, кто головой привык работать. Быстренько сообразил, что куда, пока всякие умники думают, как лучше сделать, раз-раз – и всё. И можно сериал смотреть и семечки щёлкать.

Или лежать и загорать.

Одновременно.

Или ходить по супермаркету, смотреть вещи и пить капучино.

По очереди.

Или уехать в другую страну на другой конец земли.

И там лежать и загорать.

Кто головой умеет работать, тот и больше заработать сможет.

И заодно увеличить неупорядоченность и противоречивость производственного процесса, а также спрос на сериалы и семечки.

Вот у меня однажды был случай: закинула меня судьба в котлован с фундаментом. Благо у меня с собой оказались голова и прочная длинная верёвка. Я голову на верёвку привязал (голова помогала – конец верёвки зубами держала, пока я прочный узел не сделал), и забросил её на второй этаж соседнего подъезда. С четвёртого раза.

Она там где-то застряла. Я подёргал веревку, чтобы убедиться, что прочно застряла, и полез. Так и выкарабкался. А голова между лестничными маршами застряла. Я её выколупал и, прежде чем водрузить на место, направил вверх указательный палец и уважительно сказал головой: «Голова!»

Гражданская оборона

Одной из самых примечательных книжек в моём детстве была брошюра «Гражданская оборона СССР. Это должен знать и уметь каждый». С картинками.

В ней рассказывалось о необходимых действиях населения при стихийных бедствиях и в зоне применения оружия массового поражения – ядерного, химического, биологического.

С шести лет помню четыре поражающих фактора ядерного оружия: ударная волна, световое излучение, проникающая радиация и радиоактивное заражение. И рисунок с четырьмя видами ядерных взрывов: воздушным, наземным, подземным и подводным.

Естественно, это ошеломляло и притягивало, как всё колоссальное, будь то пространство, время, счастье, горе, сладость или экскаватор. Эта маленькая книжица лежала на моём полу для чтения гораздо весомее и основательнее любого самого большого тома.

На картинках были изображены здания в разрезе, земля в разрезе, здания над землёй и под землёй в разрезе. Это было увлекательно. Можно было зайти в такое здание, пройти здесь, заглянуть туда, спуститься вглубь, проникнуть через шлюз ещё более внутрь, потом по этому проходу вот сюда и так далее, пока не поставишь в свои 22 года компьютерную игру Fallout на паузу, потому что лежащая на кровати жена попросила тебя подойти туда.

Отдельного впечатления достойны те деловитое спокойствие и уверенная сосредоточенность, с которыми люди на картинках и в тексте показывали, что и как нужно делать, если тебя ранило, обожгло, отравило, завалило, убило. Нужно только всё это выучить и регулярно повторять.

Если вы идёте по тропинке и видите, что началась ядерная война, нужно лечь за пень, сдвинув ноги вместе, и прижать руки к голове.

Всё понятно.

Когда ядерная война кончилась, нужно помыть всё, что не сгорело, и корову специальным мылом, которого в хозяйственном магазине очень много. Если сгорел хозяйственный магазин, можно получить такое мыло в ближайшем пункте выдачи такого мыла или приготовить самому.

Поскольку все советские вещи делались по ГОСТу, то нужно взять 50 мл духов «Наташа», 50 мл проявителя, 400 г флюса ФППУ и 60 г пасты ГОИ, перемешать и обработать этим кошку, чтобы у неё в темноте светились только глаза.

Полезная книжка. Не хотелось бы, чтобы пригодилась.

Утро

Сидит Иван Царевич на остывшем трупе дивана, с которым они столько всего прошли вместе, и кручинится. И тут приходит к нему белочка. Ударилась белочка мизинцем ноги о журнальный столик и обернулась Василисой Премудрой.

– Что ж ты, Иван, сука, Царевич, вать машу, кручинишься сидишь, зачем, – говорит, – да что ж это такое, буйну голову, бляха муха, повесил? И столик ещё этот твой, падла!

– Да как же мне не кручиниться, когда мне вставать через три часа, а я ещё не заснул.

– Это горе – не горе. Ты ложись спать, а как будильник утром прозвенит, ты скажи «отложить сигнал будильника на десять минут». А я пока пожру у тебя тут чего-нибудь.

Делать нечего. Долго ли коротко ли во саду ли в огороде заснул Иван Царевич, как Василиса Премудрая ему сказала.

И только он приобрёл за семьсот семьдесят семь тысяч карбованских чербованцев на аукционе тридцать третье место в очереди на проводку судна по Панамскому каналу, как вдруг звон, гром, скрежет, небо пополам порвалось, и оттуда жопа пришла и всё собою накрыла, а Ивану Царевичу сорок лет стукнуло. Поднатужился Иван Царевич, разлепил рот и прокряхтел: «Отложить сигнал будильника на десять минут».

И тут партизанки-амазонки зовут Ивана Царевича в баню. Потри нам, говорят, Иван Царевич, спинки, а мы за это в долгу не останемся. Потёр Иван Царевич всем партизанкам спинки в бане. А за это подарили они ему колокольчик, засмеялись и убежали. И баню с собой забрали. Долго стоял Иван Царевич и дивился этому чуду. А потом позвонил в колокольчик.

Тут же всё преобразилось. Смотрит Иван Царевич вокруг и глазам не верит. А кругом утро стоит. Молодое-молодое! Чистое-чистое! Свежее-свежее! И всё такое белое, нарядное. Как будто все скоро жениться будут. И станут жить душа в душу, и умрут в один день куда-то дальше.

Нулевые координаты

А что, больше ни у кого, что ли, так не было в детстве, что до куда угодно было ближе от центра мира?

Бывало, сижу в центре мира, объемлю весь его простор, и до всех его закоулков можно буквально дотянуться рукой. Все земли и эпохи тут, под боком.

А выйду, например, в магазин за хлебом и сметаной, и мир дальше становится. Толчеи больше, а проку от неё нет.

Вроде бы центр мира должен тоже за хлебом и сметаной переместиться. И в известном смысле так и происходит. Но нет, не совсем. Центр мира, скорее, деформируется, растягивается, что ли, диполь какой-то появляется.

Потому что в центре мира при помощи определителя пресноводных рыб СССР можно получить хоть какое-то представление о многих рыбах, а здесь – очень однообразная вонь и мухи на замасленных ценниках, на которых что-то сокращено.

Можно, конечно, уйти в лес. Там тихо, количество людей моё любимое, земляника… про лес можно много рассказывать (см. собр. соч. про лес).

Но, как ни странно, если захочется в аргентинскую пампу, или в Кейптаун, или в средневековую Японию, или к яицким казакам, или к итальянским карабинерам, то нужно сначала возвращать центр мира туда, где у него координат нет.

Где координаты нулевые.

Нужно идти обратно в башню, которая возвышается над всем миром.

Оттуда видны любые его захолустья.

Пока

В последнее время такое впечатление, что я немного обезлюдел. На меня опустился туман, и бьют колокола в моих церквях.

Под моими стенами собирается турецкая армия.

Кажется, дни мои сочтены.

Вроде бы понятно, что чем быстрее я сдамся и приму новое, тем меньше во мне будет разрушений.

Потом, глядишь, постепенно перестроюсь.

Переименуюсь немного.

Так оно даже полезней будет. Для финансов, например.

Но пока на башнях моих реют старые флаги и ворота мои закрыты.

Новые песни Марка Бернеса

Забыл, как называется состояние, когда с утра читаешь зачем-то википедию, а кажется, что слушаешь Марка Бернеса.

Вспоминается любимое

«Летят кукушки

Широким фронтом

Над африканским континентом»,

«Здесь начинала путь на север лишь небольшая стая птиц»,

«В том же девятнадцатом столетии с больших японских островов»,

«И всем ландшафтам предпочитала обычно светлые дубравы»,

«И тогда же ей встретился Бауман – кирасир, новобранец, брюнет»,

«Он выделялся на лице и был таков:

Слегка изогнут на конце и сжат с боков»,

«Иногда без особых причин выделяет одна железа».

У доктора

– Здравствуйте, доктор.

– Здравствуйте, здравствуйте. Пришли наконец.

– Что это я наконец? Никакой я не наконец. Я, скажем прямо, только-только.

– Рассказывайте, рассказывайте, а мы пока давленьице проверим.

– Нет, не надо. Не люблю я вот этого всего. Вы же мне руку будете сдавливать, а я свой пульс слышать буду. Терпеть не могу этого. Сдох – так сдох. Зачем всё это? Мне, по правде сказать, наверное, не к вам нужно, а к другому доктору.

– Я и есть другой доктор. Самый другой из всех.

– А это не уловка?

– Нет-нет, совсем не уловка.

– Ну вот этот ваш кабинет, шторы всякие. На уловку похоже.

– Что вы, что вы, заверяю вас, это не уловка. Уловка дальше по коридору и налево.

– Там же запасной выход.

– Это и есть уловка.

– Нет, мне точно не к вам. Мне, вообще-то…

– Так, так, так…

– Мне к этому, к как его…

– Ну же, ну!

– Мне к патологоанатому.

– К психотерапевту?

– К патолого… а впрочем, как угодно.

– И что же вас беспокоит?

– Ничего не беспокоит.

– И давно?

– Трудно сказать. У нас же, у людей, как. У нас не понятно, когда что началось. Вот, например, если ты в 18 лет к чему-то пришёл, значит в 17 ты к этому шёл, а если так, то в 16 ты к чему-то стремился, то есть в 15 в тебе что-то прорастало, следовательно, в 14…

– Я понял, понял. А это у вас настоящий медведь?

– Это – мой вымышленный медведь. Право же, не стоит отвлекаться на такие мелочи.

– Ну конечно, конечно. И так, вас ничего не беспокоит уже довольно давно и…

– Основательно.

– Так, так.

– Просто всё побарабану.

– Абсолютная побарабанность?

– Резкая, с обострениями.

– Ну, это не самый тяжелый случай.

– Нет, это очень тяжелый случай, я настаиваю.

– Подробнее. На чём настаиваете?

– Давайте эту шутку пропустим.

– Ну, если вы настаиваете.

– У меня затухает это самое, как его… на букву «э».

– Эмансипация?

– Вы, доктор, интернет не читайте, а то у вас тоже затухнет.

– Ой, уж этот интернет. И не говорите. Так что же у вас затухает?

– Эволюция… нет, не то.

– Эрекция?

– Что это?

– Неважно, ну так что же затухает-то?

– Эйфория. Во! Эйфория затухает. Непрестанная, безграничная, чудовищная по своей мощи эйфория от жизни, от всего в ней божественного и от себя – такого невероятного.

– Итить-колотить!!!

– Это очень опасно?

– Ну-ка, скорее садитесь вот в это кресло, скиньте там всё на пол. Сейчас, сейчас. Расстегните воротник, снимайте быстрее обувь, вот так, вот так. Где-то здесь у меня средство было. Сейчас только кабинет закрою.

– Скорее, доктор.

– Сейчас, миленький, сейчас, вот оно.

– Пятизвёздочный?

– Двенадцатизвёздочный! Три капли и ещё триста тридцать три.

– После еды?

– Вместо еды. Вот, держите.

– Ядрёный, гад.

– А то ж. Вот, держите.

– Ректально?

– Нет, это курится. Вот, пожалуйте огоньку.

– Обомлеть.

– Кубинская.

– Спасибо, доктор. Вы действительно другой. Мне к вам и надо было.

– Сейчас больничный выпишем. А вы пока анамнез диктуйте.

– Ну так вот… эээ эйфория. Эволюция, экскаватор, элеватор, эвклаз, нормально. Можно медведю такого же средства?

– Конечно, конечно. Вот, три капельки и ещё триста тридцать три.

– Ууух!

– Закуривайте скорее, а то не поможет!

– Этого нельзя допустить!

– Ни в коем разе!

– Получилось.

– Вот молодец!

– Что есть, то есть.

Сюда!

Сюда! Сюда! Давайте в этот текст! Здесь нет еды! Политики и сплетен. И рекламы. Скорее! Задраивайте люк! Автоматически на люк ставится чучело медведя, разоряющее макет муравейника.

Здесь полный порядок. Постель застелена, палуба надраена, орудия покрашены, газон подстрижен, скотина побрита. Мусор вынесен за стометровую зону.

Когда сортировал мусор на мусор и «не мусор, да как не мусор-то, когда мусор, тоже мусор», решил выбросить всего побольше, чтобы свести к минимуму количество выбрасываний. Так сказать, проиграть противнику в матчасти, но перехватить инициативу. Поэтому решил выкинуть сразу и то, что испортится к следующему разу. Носки, на которых через неделю, я чувствую, появится дырка – одна на всех. Первые тапки старой жены, то есть старые тапки первой жены – надежды нет.

В перекрестье перископа попал сине-зелёный комок. С помощью бортового атласа-определителя комков идентифицирован как бывшая губка для мытья посуды 3-го Белорусского фронта. В мусор! Или в музей? В мусор! Стойте! В неё же только-только впрыснут новый fairy. Чорт, во что бы его выжать? Отставить выжимать! Основная задача – выжить. Как говорил Сталин в своей знаменитой директиве №227: «… ви там берегите себя, особо не геройствуйте…»

Поэтому сегодня при просмотре диафильма всем в чай будут добавлены мята, чабрец, мелисса и календула (календула трофейная, естественно).

Диапроектор на хомячковом приводе. Не бойтесь: ни одно животное не пострадает, а только получит удовольствие от процесса, а потом удовлетворение от достигнутого результата.

Материалом для сегодняшней лекции послужит монография известного специалиста по устройству всего – Вениамина Аристарховича Рыжеватого-Крапчато. Монография, к сожалению, осталась не оконченной в связи со скоропостижной кончиной Вениамина Аристарховича – когда он был ребёнком, его затоптала лошадь на ярмарке.

Цитата.

«Представьте себе, что вам предстоит рассказать суду, специальной международной комиссии по расследованию какого-то инцидента, любопытным инопланетянам, благодарным или неблагодарным потомкам о том, как всё было. И вы клянётесь на Библии или Коране, Уставе гарнизонной и караульной службы, СНиПах и ГОСТах говорить правду и ничего не придумывать. И тут вы сталкиваетесь с проблемой. Дело в том, что было как раз так, как вы придумали. Вы являетесь носителем определённых представлений и убеждений, которые через вас и приходят в мир, становясь частью реальности. В любом случае то, что происходит в культуре, в обществе, в моде, в умах, в чём угодно должно кому-то казаться. Почему бы и не вам? Тем более, что вы вон чо».

Правильно

– Вот ты идёшь такой…

– Не «ты идёшь», а «я иду».

– Что?

– Меня мой психотерапевт поправляет, когда я говорю «вот смотрите, допустим, ты идёшь такой…». «Не «ты идёшь», а «я иду» правильно. Учитесь говорить «я иду», вы говорите про себя».

– А мой психотерапевт меня уже больше не поправляет, когда я говорю «я заметил, что вы, люди…».

Песни подводных девок

Один подводный старец за то, что я его отпустил и пачку Marlboro отдал, подарил мне специальную раковину. Если её поднести к правому уху, слышно, как подводные девки поют без фонограммы.

А если к левому уху поднести, то ничего не слышно.

Это мне теперь надо к подводному отоларингологу записываться?

Написал в интернет: подскажите, пожалуйста, на что осенью с табуретки ловится отоларинголог.

Ох, какой только ерунды не написали в ответ!

Только одна женщина в личной записке прислала фото своих фаршированных помидоров.

Интересное, конечно, фото, дельное, но только я уже подводных девок наслушался.

Тут приходит приветствие от собачьего царя с щедрым предложением: жалует мне тысячу драных ковриков.

Это мне совершенно бесплатно.

За то, что я пятнадцать лет назад в компьютерной игре спас собаку от блох, потратив на это единственное своё зелье от блох.

Я от предложения вежливо отказался. Слишком, говорю, большая честь для меня.

Тогда собачий царь мне дал совет.

Не записываться к подводному отоларингологу, а пойти в любую церковь и обратиться к крайнему правому бомжу на паперти.

Так я и решил поступить.

Прихожу, а там у каждого человека на паперти есть служебная православная собака специальной жалостномордой породы, которая может так перетоптывать лапками и наклонять голову, что рублей триста или даже пятьсот можно смело дать.

Подхожу я к крайнему правому бомжу и говорю – так, мол, и так, не слышу левым ухом подводных девок, как быть. А бомж улыбается спокойно так и щурится со знанием дела, как будто он ждал этого вопроса. «Давай сюда раковину», – говорит его собака.

Я отдал.

«Всё, – говорит. – Иди».

Ну я и пошёл.

И действительно.

Всё.

Потребность

Я когда последний класс школы окончил, пришёл как-то к другу, нажал на звонок, а у него там, на площадке, из соседней квартиры в этот момент вышел мужчина, который у нас в школе уроки вёл и предметы преподавал.

Я с ним поздоровался.

Он коротко ответил мне.

Я захотел ему что-то ещё сказать, захотел выразить ему уважение. Потребность у меня такая возникла. Но я не смог понять, как это сделать.

Он взял свои котомку с тесёмкой и пошёл.

Сейчас я об этом вспомнил и заметил, что до сих пор не понимаю, как это тогда можно было сделать. Всё произошло довольно быстро.

Больше я его никогда не видел.

Шанс

Да и потом, вот явился бы предо мной ангел и сказал:

«Хорошо! Ладно! Так и быть! Вот тебе уникальный шанс, такого никому не дано и тебе больше никогда не представится – выбирай себе любой нос. Какой захочешь, такой у тебя и будет в жизни. Только сегодня, только сейчас. Ну же!»

Я бы не нашёлся с ответом.

У меня вообще никаких соображений или пожеланий по поводу носа не было.

Ну попросил бы, наверное, какой-нибудь обычный здоровый нос.

А что, много ли среди нашего брата – гомосапиенца нашлось бы тех, кто, натурально, воскликнул: «Эх ты, такой шанс упустил!»?

Обувь

Как правильно ухаживать за обувью, чтобы из неё не торчал металлический штырь, который не получается вытащить плоскогубцами?

Вот так вот подумаю: нешто теперь мне ещё и за обувью ухаживать?

Я даже за женщинами-то толком не ухаживал никогда.

Не успевал.

Но впоследствии в одном-двух жизненных периодах всё-таки хотелось хоть раз поухаживать за какой-нибудь женщиной, но получалась какая-то ерунда.

Либо женщина моментально говорила «да», хотя я ещё ничего не спросил.

Либо я выбирал девушку, за которой мне будет легко ухаживать, потом видел, что она уже краснеет, бледнеет, делает ещё один вдох вместо выдоха, когда я проношу руку рядом, а я же понимал, что мне ничего здесь не надо, что я делаю всё из альтруистских побуждений. Поэтому гуманно сворачивал удочки.

Либо я назначал себе предмет искусственного обожания и аккуратно ходил рядом, делая редкие комплименты (все три вида – открытые, ненарочные и скрытые, которые женщина не замечает, но откуда-то при этом знает, что у меня, скажем, хороший вкус). Потом женщина делала шаг навстречу, а я шаг назад. Так как, во-первых, гражданка, Вы мешаете мне за Вами ухаживать, а во-вторых, опасался, что этот роскошный линкор с большими орудиями главного калибра погнёт мой пирс.

В юности у нас – у высокодуховных интеллектуалов – совершенно не принято было специально знакомиться с девушками. Они должны были сами заводиться. Как перхоть. И не сейчас, а завтра. Сейчас не до этого. Сейчас нужно прочитать все книги и покорить все вершины.

На первом курсе института тёплым майским вечером выходим мы с другом из дому на променад – выпить пивка, поднять на копьё истерзанный и поруганный труп субъективного идеализма.

Впереди две девушки цокают под ручку. За хлебом, наверное, собрались.

Друг пошёл побыстрее. Я говорю, вот только не надо ни к кому приставать сегодня, пожалуйста. Скотина такая (люблю его, конечно). С тех пор как его Шон Коннери укусил, он постоянно пытается излучать уверенность и обаяние. Лучше бы кетчуп свой с подоконника вытер.

– Девушки (девюськи, бе-бе-бе, началось), а как вас зовут? (Нехилый подкат, добрый день, мне нужны ваши имена, обеих.)

Я не с ним.

– Нас не зовут! Мы сами приходим, куда нам надо. (Вот это правильно, молодец, девка!)

– Меня – Марина. (Ну что же ты, Марина…)

Это ладно, за женщинами. Это понятно. Куда без них.

Но за обувью!

Ну помыл. Ну высушил. Нанёс чего-нибудь. Аэрозоль, суспензию, эмульсию, гель… Я ещё умею газет натолкать в обувь, прежде чем в шкаф убрать до следующего сезона. А когда он настанет, достать, посмотреть отвыкшим глазом, не признать и выкинуть.

Не сразу, конечно. Сразу жалко. Вдруг меня в поход позовут, далеко. Пеший, шашлычный. Конкурсы в болоте… Нет, всё, выкидываю.

Такое впечатление, что я ношу макеты обуви или, лучше сказать, пробники. Походил немного – если понравится, то можно приобрести уже действующую модель. А какие-то новые коммерческие русские подкупили должностных лиц за рубежом, скупают пробники большими партиями и тут уже продают в магазины под видом основных единиц.

Потому что эта обувь явно не предназначена для ношения на ноге при хождении по земле.

Я ведь не нарушаю правила эксплуатации. Надел на ногу? На ногу. Ну это просто нога такая. Вертикально хожу по поверхности земли. По самым чистым местам из имеющихся в распоряжении. В кислоту не лезу, жидкий азот не капаю. Чего они пополам-то ломаются!?

При Горбачеве такого не было. А ведь где я только не лазил! С какой высоты только не прыгал!

Когда ходил гулять, постоянно по каким-то помойкам шарился, если не считать велосипедного периода.

У нас в посёлке в 90-е те, кто пресытился песочницей, мячиком и «выше ноги от земли» гуляли двумя способами.

1. Сидеть у подъезда или в подъезде на ступенях, харкаться себе под ноги, вырезать на стене слово «аберрация» и чморить друг друга по очереди понарошку, кто смешнее придумает что-нибудь про залупу.

2. Бродить в карьере, на отвалах, на хвостохранилище (так мы шламоотстойник называли), разглядывать обломки нашего разведывательного челнока и рассуждать о том, где форт построить, что можно ожидать от местной фауны, как лучше колонизировать эту планету или как попасть обратно на орбиту в родной звездолёт.

Когда я ещё не умел ходить (кстати, ходить – вообще тема), отец приобрёл туфли немецкой фирмы «Salamander» и носил их летом. Когда мне стало шестнадцать, я стал их носить. Правда, не на выпускной вечер, а в сарайки – собаку кормить. А собаку кормить – это значит, её сначала выгулять. Она же охотничья. Должна намотать свои двадцать км, пока ты два пройдёшь. По лесу, конечно. В посёлок собаку пускать, разумеется, нельзя. Она же охотничья.

А сейчас, видимо, эта обувь, как компьютеры и телефоны, рассчитана на людей, которые стремятся быть успешными и желают покупать новые модели, лишь только они появятся. Или просто желают покупать что-нибудь, чтобы справиться со стрессом, бессмысленностью существования и голосами.

Я тоже много раз решал напокупать себе груду разных тапок и менять их каждый день. Например, с каждой зарплаты – пару обуви. За год – двенадцать пар, за два года двадцать четыре минус три списанных. И так далее.

Но куда я их буду все ставить? А если убрать в шкаф, то есть у меня такая черта – я просто утром встаю, на автомате надеваю то, что на глаза попалось, и шурую на работу.

Ревизия обуви у меня, как Вселенский собор, на котором принимаются решения признать ту или иную обувь еретической и предать анафеме. Тут нужно собраться с мыслями и духом. В общем, не часто бывает.

Причём у меня какие-то свои представления о том, что хранится в этих коробках. Сестра (приспешница Шопинга) звонит и говорит, что видела такие классные чешки в таком-то магазине за полцены по акции. Если тебе нужны, то езжай туда быстрее, или можем вместе съездить. Мужу скажу, что нужно брату помочь, а потом в кофейню зайдём, классно придумала?

А бог его знает, нужны – не нужны. В моей памяти сохранились светлые образы каких-то хороших чешек на антресолях, призрачные видения разных туфель, но ничего конкретного. Вот в Амазонку, ввиду бифуркации рек, можно приплыть из Ориноко по реке Касикьяре – это я помню. А какая у меня обувь есть, это я уже не могу с уверенностью сказать.

Прихожу домой, разархивирую обувь и начинаю поражаться находкам. Бывало, достану что-то чёрное, плоское, и такие воспоминание нахлынут! Ах, молодость, далёкий звук Хон Гиль Дона…

До сих пор не выкинул – и сейчас смысла это делать не больше, чем час назад. А где мои прикольные коричневые кроссовки? Неужели вот эти болотно-бурые тапки? Странно, я их не такими себе представлял. А вот дырявые кедики, они когда-то были такими удобными, что я в знак уважения помыл их, положил в саркофаг и отнёс в крипту.

А вот совершенно новые хипстерские ботики, я их в прошлом году купил – и сразу снег выпал. И тем не менее все уже потрёпанные.

Ну какого чёрта я купил обувь с яркой белоснежной полосой в самом низу! А, вспомнил: я просто задолбался выбирать обувь, мне захотелось скорее свежего воздуха, поэтому я взял первые подошедшие и убежал.

Надо сказать, я часто мою обувь, перед тем как выкинуть. Не потому, что я мою её перед выкидыванием, а потому, что после омовения становится очевидно – она уже не принадлежит нашему миру, это лишь оболочка.

Нет, много обуви меня тоже не спасёт. Есть ещё вариант покупать дорогую, но это вообще не то. Даже кошелек для денег купить на последние деньги по сравнению с покупкой дорогой обуви кажется не таким уж глупым.

Вот и сегодня – пришёл на работу и обнаружил, что левый этот, как их назвать, левая обувь сломалась. Просто тупо подошва отделилась от кузова. Без изысков. Вся нога мокрая.

Кто-то когда-то проклял мне обувь. Тут уж ничего не поделаешь. Надеюсь, у сына всё сложится иначе.