Текст книги "Бинтуронги"

Подходящее время

Вот некоторые говорят, что детей нужно рожать как можно позже, чтобы успеть насладиться жизнью, пожить для себя. Чтобы созреть и стать ответственными (тут главное – не перезреть, и с ответственностью – то же самое).

А некоторые знают, что детей нужно рожать как можно раньше. Чтобы ты такая – хоба! – а тебе двадцать пять и ребёнку уже примерно столько же. Вон, мама у меня мечтала, что у неё будет взрослый сын, а она «молодая идёт с ним под ручку, и все такие смотрят и гадают, что это за молодой мужчина, который с ней идёт под ручку?». И одноклассники такие: «а кто это у нас всё с мамой ходит?»

На самом деле ответ на вопрос, когда нужно рожать детей, прост. Нужно быть эльфами и первую тысячу лет чисто для себя пожить, а потом уже просто один хрен – хоть пятнадцать этих детей делай.

Собственно, за тем этих эльфов и придумали.

Потому как пространство человеческой жизни похоже на пространство гастронома №19, в котором мне нужно как можно представительнее разместить коллекцию Эрмитажа.

И кассы, туалет, гардероб, буфет, вентиляция и освещение работают в разное время.

Талнах

Мерзкий-премерзкий город Талнах (ныне считается отдельным районом Норильска) на панорамах улиц в гугл-картах выглядит невероятно мрачно и уныло.

Ужасного качества панорамы сняты на большом расстоянии друг от друга, всё серо и однообразно на пустынных улицах. Видимо, многие дома заброшены, – скорее всего, люди уезжают отсюда. Из этого кошмара.

И собаки там все похожие какие-то. Под стать домам.

Такое сложилось впечатление.

Но впечатление – дело произвольное. Бывает, такое сложится, а бывает – другое.

Берём другую голову и навинчиваем на туловище, пробуем мыслить, настраиваем глаза, заходим на гугл-панорамы Талнаха.

Перво-наперво, собаки.

Они не похожие.

Это одна и та же собака.

Как одна и та же собака сумела засветиться на большинстве панорам? Думаем.

Думаем.

Всё ещё думаем.

Это собака, хозяин которой во время прогулок с собакой и снял все панорамы на предпоследнюю модель телефона и самостоятельно выложил их на гугл-карты.

На панорамах нет снега, который лежит в Талнахе чуть ли не с сентября по июнь. Значит, лето.

А летом там – за полярным кругом – белые ночи.

Это ночь.

Все панорамы сделаны ночью.

Поэтому нет людей на улицах.

И поэтому в неверном свете катящегося по горизонту солнца снятые на телефон панорамы зачастую низкого качества.

Получается, какой-то человек в советском городе у края мира на величественном и строгом севере ходит светлой ночью с собакой, пока все спят, и старается запечатлеть куски окружающей действительности.

То есть, вообще-то, это романтика. Это прекрасно.

Вот такая голова в этот раз попалась.

На собеседовании

– Владимир, скажите, вы себя считаете целеустремлённым человеком?

– Ну конечно же. Если бы я не был целеустремлённым человеком, я бы не пришёл устраиваться в столь динамично развивающуюся компанию.

Английская поэзия в русских переводах

Не смотря на многочисленные вопросы «где я?», «что я здесь делаю?», «кто эти люди?», «где мои вещи?», мне на самом-то деле в чём-то нравится заниматься на Работе всякой ерундой, не имеющей отношения к моей личности, моему естеству, моему предназначению.

Отчасти потому, что здесь нет места самоедству такого типа: «Вова, ты мог бы сделать сегодня больше ерунды, если бы постарался, соберись».

Я к этому привык с детства. Так было всегда. Всегда было что-то, что мне нравилось делать, и то, что делать было нужно. И иногда, не так уж и редко, мне нравилось то, что нужно делать. То, что существует помимо того, что кажется интересным.

Классический пример: девушка попросила у себя в комнате в общежитии полочку переустановить. (Да, на самом-то деле я говорю не о таких уж и странных вещах, просто странными словами.)

А бывало, что и сильно не нравилось. Ну так это и был не я. Реальность арендовала меня на некоторое время для своих каких-то нужд. Я в эти её дела не лез.

Сижу, листаю «Английскую поэзию в русских переводах», дошёл до Перси Биши Шелли. Мама кричит: «Мусоркаааа!»

Похоже на революционное восстание матросов на бронепалубном крейсере «Надёжный».

Как был в обтягивающе-обвислом трико, хватаю ведро из кухни и другое из туалета, сую ноги в отрубленные уши ушастого бобра (некогда объяснять) и мчусь во двор. А там уже люди с помоями жужжат у самоходной помойки.

Рядом со мной симпатичная девочка из соседнего подъезда притворяется, что это не она. Я так же делаю. Вываливаю бурду из кухонного ведра. К смрадному дну прилипла специальная газетка, защищающая дно от бурды (вместо современного полиэтиленового пакета), поэтому нужно постучать ведром о борт самоходки. Затем из туалетного ведра вываливаю бумажки. Это не моё.

И девочка так же делает. Это не её. Не наше.

Всё. Бунт подавлен. Возвращаюсь к своему этому самому… джефричосеру.

Так и жили. Закончить же я очень давно хочу цитатой из послания апостола Павла к Св. Винсенту и его гренадинам: «Будь ярким! Добейся успеха! Купи всё!»

Реальное положение вещей

Иероним Босх посмотрел правде в лицо и пририсовал третью титьку.

Владимир Маяковский вышел из своей квартиры, а на коврике около дверей присел другой футурист и гадит Маяковскому прямо на коврик. Маяковский хотел было возмутиться, но другой футурист обернулся, плечами пожал, руками развёл, дескать, времена сейчас такие. Тут уж ничего не поделаешь.

Василий Иванович Чапаев выпил полстакана водки, занюхал усами, откусил половину солёного огурчика, поставил стакан и положил остальной огурчик на стол так, чтобы они соответствовали реальному положению вещей. Это был последний случай такого соответствия. Через неделю комдив погиб.

Тело

Когда я начинаю разглагольствовать, моё тело, воспользовавшись моментом, занимается какими-то своими делами. Что-то трогает, теребит, барабанит, где-то нужно там ему было почесать, отковырять, отгрызть, выплюнуть, не попасть, подобрать, кинуть.

Иногда катает что-то ногами, пока не закатит куда-нибудь.

Часто любит найти что-нибудь и попробовать съесть, пока я занят.

Бывало, спросят меня: «Владимир, каково ваше мнение насчёт материализма и эмпириокритицизма?», и пока я думаю, тело качает ногами, складывает губы в разные фигуры.

Потом я начинаю объяснять, а оно встаёт и пошло куда-то.

Пошло, пошло и почти совсем ушло, голос мой всё дальше и дальше, но потом опять начинает приближаться.

И вот тело опять приходит. Посмотреть что-то ему надо было там.

Посмотрело и пришло.

Про это

Когда мы выросли, выстояли, вывезли, вырвались и приехали в большой город, в этом городе выходила внезапная газета под названием «ЭТО». (Газета «ЭТО» стала идейным продолжением клуба «Ярмарка 29/2», такого раздела в газете объявлений «Ярмарка», в котором люди под псевдонимами обменивались текстовыми сообщениями, а затем «девиртуализировались» и смеялись, пока вокруг молодость стоит.)

Такая небольшая еженедельная газетка со странными объявлениями. В ней помещался вырезаемый купон, в котором читатель мог написать стихотворение или кусочек прозы – не более какого-то весьма скромного количества знаков, чтобы отдать его специальному человеку в воскресный полдень в самом центре города. У него же приобреталось свежее ЭТО.

Приобрести ЭТО можно было ещё в паре мест в городе (я только одно место знал – библиотека «Здоровье» – маленькая комнатка с отдельным входом с торца здания напротив «Механобра»).

Как правило, еженедельно у каждого автора печатался лишь один текст.

Именно в тот момент я впервые наблюдал обретение псевдопсевдонимов.

Тогда у гопников были погоняла, а у нас – псевдо (да-да, из серии «плавает говно, а моряки ходят в плавания»). Так и говорили: «Какое у него псевдо?» В том было на первый взгляд странное, но безусловное отличие. Правда, говорили так очень непродолжительный период между до этого и после этого, когда уже никак особо не говорили.

У нас – это, получается, у неформалов. Но мне люто не нравилась эта форменная формальная формализация – «неформал», я старался обходиться без ярлыков.

Так вот, например, Лукич в ЭТО был «ибнСаббахом».

Напишет какая-нибудь Мерзавка свою мысль, а Левиафоня в следующем номере ЭТО, ни к кому конкретно не обращаясь и ничего конкретно не опровергая, своё отношение к такой мысли напишет. И ещё умудрится этим ограниченным количеством знаков по другому поводу пройтись.

В следующем номере Мерзавка, никого не упоминая, расхохочется, и ей подхихикнет некто Арвен, которая (который, которое) до этого стихи про осень и про первую эпоху писала. Так вычисляли подруг (подругов).

А в воскресенье в центре города (по-моему, это воскресенье было, не суббота ведь?), когда ЭТО покупали, отходили в сторонку и делали вид, что не смотрят, кто ещё такой же вид делает.

Вон та, которая в широкополой шляпе и пятиметровом шарфе порхает с гранитного парапета – это, видимо, она, а тот рядом – скорее всего, он. А может, и нет. Он, он, его я сразу вычислила. А та – не она. Она вообще маленькая, лысая, в берцах. И ей лет под двадцать пять уже (!).

Я в ЭТО ничего не писал (поэтому не помню огромного количества нюансов, в которые были погружены многие мои друзья, фактически весь десятый наш десантный).

Мой час тогда ещё не настал.

Шучу. Просто было поначалу как-то странно видеть себя – субъекта – в каком-то общем контексте.

Я писал в Дело.

У моих друзей на флэту, куда все вписывались, была такая известная в Советском Союзе большая толстая тетрадь с надписью на твёрдой обложке «Дело №».

Она служила чем-то вроде гостевой книги, куда все приходившие, то есть в большинстве неслучайные люди, могли написать или нарисовать всё что угодно.

Там всё подряд было.

Песни с аккордами, графика, загадки, схемы устройства мира, бесяческие всячества.

Даже просто в морской бой кто-то играл, используя лист посредине в качестве ширмы. Одна девочка ауры присутствующих запечатлела. Тогда это модно было.

Такая «стенгазета нашего отряда» получалась.

Когда одно «Дело» закончилось, следующее завели, потом третье. Не помню, кажется, три их всего было в канонический период.

И вырывать листки оттуда было запрещено, что бы там накануне ни натворили.

Вот туда я и писанул пару текстов.

В полное ничто из полного ниоткуда.

Для случайного чтения на кухне похмельным утром, когда ещё все спят, а белый свет такой невероятно белый.

И подписал «Долговременный странник из Гоя». В данном случае подпись была просто отдельным приёмом внутри текста, количество образов и символов в котором было и без того велико. Никому сама по себе подпись эта не была нужна. И было понятно, что это я написал.

Потом подпись превратилась в «ДоСтиГ». Потом поменялась ещё на что-то, ненаписанное котом того же автора об авторе в прошлой его жизни… Но к тому времени уже наступило лето, которое до сих пор продолжается.

А что касается стихов, то мне их писать было запрещено.

Не постановление суда, нет.

Тут другое, не знаю…

Немножко похоже на страх того, что их кого-нибудь будут заставлять потом не дай бог учить наизусть (забавное слово), он перелистнёт страницу, а там ещё, сука, пять семистиший. Немножко похоже… самую чутонькую чуточку.

Иногда я что-нибудь всё-таки писал. Но не в «Дело», оттуда нельзя листки вырывать.

А так, на отдельном листочке из тетради по кристаллографии, прочитаю со смехом, смеха же ради, скомкаю и выброшу в мусорное ведро. А их оттуда вынут, разгладят и в книгу «Мир как воля и представление» поместят в самую середину, чтобы никто случайно не нашёл. Тогда казалось, что только так вменяемым людям можно было свои стихи кому-то показывать.

Времена такие были.

Я придумал себе в ближайшем будущем песни-музыки делать. Чтобы слова воспринимались одним мозгом, а музыка – другим. Когда между мозгами бегаешь, возникает радостное возбуждение и особая кукарача.

А тексты в общую страницу я решил тогда не писать. Как-то это вульгарненько, что ли.

Живая шляпа

Написал как-то раз Носов книжку «Живая шляпа». Неплохая книжка получилась, многим прочитавшим детям понравилась. Но немногие её успели прочесть, так как её слишком быстро погребло под рецептами приготовления судака. Многим людям судак, приготовленный по таким рецептам, понравился.

Решил Носов написать для остальных детей книжку «Живой носок», чтобы то же самое не писать, а то глупо это как-то. И опять многим детям из тех, кто успел прочесть, понравилась книжка, и они даже подумали, что это одна из лучших книжек для детей. Но опять очень немногие успели прочесть, потому что завалило книжку объявлениями о продаже баяна (самовывоз). Почти никому баян не понравился, о чем они и поспешили сообщить во встречных объявлениях.

Но Носов не сдаётся и пишет книжку «Живые штаны». И снова многим детям понравилось. Но те, которые читали прошлые книги Носова, подумали, что совсем уже этот Носов на своих живых шмотках зациклился. Поехал потихонечку дядя. Тронулся вагончик. Вокзал остался.

Почитаем-ка лучше Бианки.

Почему мы обсуждаем

– Сегодня на нашу передачу пришёл признанный в известных кругах специалист в том, почему он пришёл на нашу передачу.

Вам слово, Иван Вениаминович.

– Здравствуйте. Ну, собственно, прежде всего, хотел бы сказать, что если б я не пришёл на эту передачу, то её бы и не было.

– Хорошо, допустим. А вот если не было бы этой передачи, и что тогда?

– По всей видимости, была бы какая-нибудь другая.

– К нам на программу «Почему мы что-то обсуждаем» часто приходят смс-ки от телезрителей. Вот, например, Марина из Лахденпохьи, воспитывает пять кошек, пишет: «Добрый день, Иван Вениаминович. У меня к Вам вопрос. Как Вы думаете, зачем люди тратят так много усилий и времени на то, чтобы объяснить другим людям, почему и как именно у них что-то не получилось, вместо того, чтобы направить эти усилия на то, чтобы это получилось? Спасибо».

– До свидания. Мне некогда.

– А с вами была программа «Почему мы что-то обсуждаем» и её ведущая Клара Обскурайте. Спонсор всех наших рубрик – «Мясо козлиное». Мясо козлиное в любом магазине.

Колымский сон про карантин в XXI веке

Все заболели и перестали ходить, распространяя уверенность в себе и рекламу, поэтому я сижу на работе один.

Ем окунька, которого мне положили в пластиковый контейнер в кафешке около офиса.

Окунёк, точнее его бедро, в контейнер не влез, изобрели двухконтейнерную переноску. Завтра куплю ему новый гарнир. Главное – не давать ему имени. Хотя «окунёк» уже звучит как имя.

Хожу на работу натуральным волосатым мужским пешком.

С пользой и гудением под нос.

Если начинается особо сильная встречная пурга при подъёме в гору, завожу специальной ручкой автоматическое управление, встаю из-за рычагов и иду в смотровую площадку в голове пить кофе и читать газету.

Вчера читал газету «Советская Колыма» за январь 1942 года. Сплошной героизм и никакого освоения средств.

И самое главное – нет понятия окраин, обочин жизни. На первой полосе тот, кто на дальней вахте, в глубоком рейде, с последним патроном.

Авторы статей приводят много примеров того, как в немецких газетах дают информацию, не соответствующую действительности. Таким образом, читатель «Советской Колымы» имеет возможность узнать всю неправду из немецких газет. Немецкие солдаты и офицеры делятся со спецкорреспондентами «СК» невыносимой тяжестью бытия.

Все рабочие постоянно собирают немыслимые количества денег для фронта и ходят на воскресники, потому что по субботам они работают (по субботам перестали работать в 1967 году).

Очень много появилось двухсотников – людей, выполняющих план на двести процентов и более. Двухсотниками сейчас, то есть тогда там, уже никого не удивишь.

Каким-то образом я очутился в самой пучине интернета, где увяз в чьей-то книге воспоминаний.

Человек пишет всё, что удаётся вспомнить. Читаю медленно, с перерывами на испить отвару и посмотреть в стену.

«Запомнилось мне одно такое купание баб на всю жизнь».

«Весёлый воскресник был после посевной, когда ходили с топорами ремонтировать осек в поскотине для коров. У кого были коровы, всем надо было отработать день на ремонте осека».

«Ведь дело было после трудового дня, и не грех было пропустить с устатку и для веселья стопку-другую».

«Какая коварная и попервости внезапная болезнь радикулит!»

«Да и картошки не садят – в колхозе уже лет пять – нет рынка сбыта и тоже трудоёмкая культура, особенно при копке, хотя применяется механизация, но людей нужно много».

«Правда, у некоторых отломились рога, так их погрузили на машину и сразу увезли на бойню».

«… и она скорее зашла поглубже, чтобы не было видно того места, над чем хохотали».

«Как уже писал, к удочке пристрастился, когда стали жить с Людмилой».

«Провожал её из клуба и потом ходил на дом больше года. Так как мне в то время было уже 26 лет и надо уже жениться, иначе годы уйдут».

«Вот так раньше купались наши деревенские бабы, которых уже ни одной нет в живых.

Царство им небесное! – труженицам нашей бригады».

Спать ложусь незаметно. Продолжаю читать во сне.

Или писать?

Читал, что у меня, оказывается, медленно оказывается, неспешно и ожидаемо, очень много разной старой недвижимости, но нет средств даже доехать до всех этих квартир, огородов и сараек.

Ладно хоть догадался, что везде можно очутиться, пройдя через туалет. Это очень удобно. В туалете можно вспоминать то место, где ни разу или почти ни разу не был, а потом туда выходить.

Особенно хороши деревенские туалеты.

С лампами в паутиновом абажуре и подшивками журналов «Купание баб на Восточно-Европейской равнине», «Химия и быль».

Что характерно, у нас во сне в деревне никто не стесняется своего туалета, даже если пришли в гости девушки, принесли домашнего задания. Обоюдно считается, что оно внизу там не наше, и вообще не оно, а просто земляные нечистоты, а мы их обнаружили и иногда ходим туда, но это не точно.

Или это не во сне?

Страшное

Полчаса смотрел, как ворона на ветру плавно вращалась практически на месте, почти не шевеля крыльями.

Ворона полчаса вращалась напротив моего окна, смотрела, как я стою и пью чай, глядя в окно.

Ей сейчас всё равно делать нечего – обед ещё не скоро. Ведь все знают, что вороны куда-то ходят есть. В какие-то специальные заведения для ворон. Поэтому они и не обременены поиском пищи.

Летают, вращаются на месте, сидят, каркают, ходят, смотрят, думают, ништяки всякие ищут, объявления клюют, кеды на помойках рассматривают, прикидывают, сколько вот отсюда вон доту́да будет, на крышках от майонезных банок катаются, если где-то драка, то прилетят посмотреть, чем дело кончится, а если где-то уже кончилось, то туда летят, посмотреть – чем. Походить, подумать.

А там уж и обед скоро.

Мне тоже делать нечего.

Потому что я вчера на сегодня на 12.00 записался в местную парикмахерскую. 12.00 уже скоро.

Но не очень. Можно не торопиться. Как раз всё успею. Тем более что ничего не надо. Ничего не надо, потому что ничего особенного и не успею.

Поэтому я открыл в интернете книжку, прочитал первые слова «Раньше, во время…», и как давай размышлять над ними!

Поразмыслил хорошенько и чайник поставил.

В смысле включил.

Порадовался тому, что я такое здравое решение принял.

В предвкушении чая решил ещё немного почитать, раз уж начал. Прочитал ещё немного, ещё больше мыслей накатило.

Стал снова размышлять.

Вода закипела, остыла, снова закипела, я чай себе приготовил, ну то есть просто налил заварки и кипятка, вот и все приготовления, чай остыл, я его в микроволновке подогрел, а мысли всё текут и текут.

И почитать уже книгу хочется, книга-то интересная, но и думать интересно. Самое интересное всё уже внутри головы давно. Только забывается, чтоб ему неладно было. А так книжку откроешь, оно и вспомнится.

Новую банку домашнего варенья из холодильника достал, с откручивающейся крышкой, попытался открыть, не получилось.

Отошёл от банки.

Самое главное – это отойти от банки, чтобы не произошло самого страшного. В принципе, самое главное в каком-то смысле в том и заключается, чтобы не произошло самого страшного. Но в данном случае для этого нужно отойти от банки.

Самое страшное в данном случае – это не успеть отойти от банки и что-нибудь ПРИДУМАТЬ.

Всё же очень быстро происходит.

Вот ты попробовал открыть – не получилось, попробовал сильнее – не получилось, если приложить ещё больше силы, может произойти что-нибудь нехорошее (там большой список, никто его не прочёл до середины).

А можно, воспользовавшись интеллектом, что-нибудь придумать такое, что потом, когда родственники придут навещать тебя, то даже если они придут не на могилу, а в больницу, всё равно никто не будет спрашивать тебя, как ты вообще смог такое придумать. Положат свою руку на твою руку, несильно сожмут, потом слегка похлопают и чуть улыбнутся.

Поэтому нужно отойти от банки.

И либо просто подождать полминуты, чтобы попробовать как будто в первый раз, когда напряжение от рук ещё не сформировало лёгкую досаду (возмущение и т.д.) в сознании и, возможно… О! Открылось!

Ну вот и хорошо. Вот и красота. Одно «либо» сэкономили.

В такие моменты в жизни часто бывает, что подходит откуда ни возьмись кто-то бывалый, со снисходительной насмешкой говорит «дай сюда» и ловко открывает банку глазом.

Но мы с мирозданием, ещё когда нам было десять лет, договорились: пускай. Хоть анусом.

Может, ему всё равно умирать, например.

Это же нам жить вечно, бороздить пространство-время своим сознанием, обнимать континенты, становится океанами, создавать миры.

Очень интересно в субботу утром пить горячий ароматный чай перед холодным окном, за которым всё белое и в горизонтально летящем снегу ворона медленно вращается на месте, почти не шевеля крыльями.

Чай кончился, и снег кончился. Пошёл в парикмахерскую, захватил заодно пакеты с мусором. Стригли долго, коряво, непонятно, подстригли так себе, но хоть мусор выкинул.

Зашёл по пути в хозяйственную лавку, а то постоянно решаю туда зайти, а тут как раз мимо проходил. Вот и зашёл.

Только не смог вспомнить, что мне там нужно было. Хотя бы клея купил. Пусть будет.

Да будет клей!

Зашёл за продуктами. Я фактически и записывался в парикмахерскую в 12.00, чтобы за продуктами пораньше в магазин зайти. А то ведь буду весь день читать, думать всякую фигню и есть странное. А плинтусы сами собой не пришпандорятся. Не пришпандючатся. А так пнул себя под зад аж из вчерашнего дня и пам-парам-парам-побежал.

В продуктовом магазине увидел необычное, заинтересовался. Хотел было взять пару разновидностей, но в тот момент проходил мимо кассы, а она совершенно свободная. Я сразу туда.

Не купил, правда, ничего.

Зато быстро!