Текст книги "Бинтуронги"

Характерное

Обычное длится недолго.

Такое как всегда, нормальное, довольно быстро заканчивается, а новое, непривычное, ненормальное продолжается основную часть времени.

Типичные случаи от силы раза три произойдут, а потом всё сплошь нехарактерное прёт.

Не успеешь оглянуться, а времени с того момента, как тебя инопланетяне похитили, уже больше прошло, чем до того момента. А ты всё ещё не веришь, что это произошло.

И вообще, ты, например, никогда не пьёшь чай с сахаром, сколько уже можно повторять.

Ну, может быть, только последние лет двадцать с сахаром пьёшь.

Я, кстати, лучше всех играю в шахматы. Из обычных людей. Моего возраста. Семилетних.

В последнее время подзабросил, правда. Всех победил и решил ещё чем-нибудь заняться.

Вот, занимаюсь.

Чем-нибудь.

Это ладно. Это ещё понятно.

Мне вот надо родителей как-то спасать. Забирать их надо отсюда. А то, если так дальше пойдёт, они окончательно состарятся и умрут ещё не дай бог.

Не могу ума приложить.

Ума много, а приложить не могу.

Бытие – вообще странная штука.

А другой нет.

– Здравствуйте, я звоню из вселенной №42, да, которая из большого взрыва, у нас тут, короче, только одна штука, и та вся странная.

Отбой

И упала на землю звезда, и дан ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя.

И из дыма вышла саранча на землю, и стала дана ей власть, какую имеют земные скорпионы. И стало сказано ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих.

И стало дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от неё подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека. В те дни люди будут искать смерти, но не найдут её; пожелают умереть, но смерть убежит от них.

По виду своему саранча эта стала подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же её – как лица человеческие; и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы ей даны, как у львов.

На ней брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней хвосты, как у скорпионов, и в хвостах её – жала; власть же её – вредить людям пять месяцев. Царём над собою она имеет ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион.

И сказано им всем, что они дисквалифицированы.

Но не уяснил никто из них, что сие есть.

И повторно сказано: «Пятый ангел вострубил? А?! Нет.

Фальшстарт. Вы все дисквалифицированы».

– Блииин…

– Пошли, пацаны…

– Куда пойдем-то?

– Куда-куда… обратно – в дым.

– Куда зубы сдавать, а куда женские волосы?

– Брони сначала сдай.

Пиво

«Все эти идиотские компании, где мальчики и девочки напьются и ведут себя как дебилы, мне никогда не нравились», – так думал я, сидя на скамейке и попивая пиво. – «Всё-таки алкоголь мне совершенно не подходит, ведь у меня ярко выраженный интеллектуальный склад ума, и я не могу себе позволить осознанно подавлять деятельность мозга, мне нужны все его ресурсы. Ну если только с Антохой пива выпить по бутылочке. Это святое».

Да какое там! Одну бутылку на двоих. Исключительно в качестве предлога для обстоятельного откровенного разговора. (Больно уж мне понравилось, как мы в прошлый раз говорили, и многое подтвердилось, многое стало ясно, во многое поверилось). Чтобы было, что в руках держать. Хотя некоторые считают, что это глупый довод и в руках можно держать букет гладиолусов. И передавать его друг другу по временам. Ну что ж. В добрый путь.

Кстати. Вспомнилось, что пиво у нас редко наливалось в кружку. Почему?

1. Был культ вуду. Культ Кецалькоатля. Был культ бутылки с пивом. Культа кружки с пивом не было. Я точно знаю. Я в культах собаку съел. Это если б ещё специальная пивная кружка была. Ну такая… которую впоследствии дарили всем, когда не знали, что подарить. Но она не у всех была. Она тупо не всегда была с собой. Её, по совести, вообще нигде и никогда не было. Скажи, где твоя специальная пивная кружка, и я скажу, где твой дом. Она была непрактичная. Культ именно бытовой практичности (лучше сказать, хозяйственного аскетизма) был.

2. Бутылка с пивом была символом. По этикету для засвидетельствования своего почтения, дружеского расположения и готовности к разговору по душам и на любые темы не полагалось доставать пенис. Полагалось доставать бутылку с пивом. Не со шнапсом. Не с самогоном на сосновой коре с тушкой дятла на дне. Не с сивухой. Не с шампанским. Не с анжуйским. Не с ликёром, от которого становишься красной и сама не знаешь, почему тебя надо проводить далеко, туда, откуда ничего не ходит, и ты по шпалам опять по шпалам тарам шалавам тараааааааааам тарам – таратамтам!!!

Нет. Нет. Нет. Почему-то с пивом. Не я придумал. Так и было. До меня. Так же, как отправлять одну надобность в общественном туалете у всех на виду, а другую – спрятавшись в интимную кабинку. (Не я придумал. Если бы я придумывал, было бы интереснее, а это халтура.) Доставать бутылку с пивом. Даже одну на троих. Количество не важно. Это же символ.

3. Бутылка с пивом была не сосудом с пивом, а источником пива. Как скважина с газом. Никогда не знаешь, сколько его там, фу.

4. К тому же при вручении бутылки с пивом (тёмного пива в тёмной бутылке с каким-нибудь названием готическим шрифтом – так серьёзнее) обычно бралась воображаемая скатерть, ею накрывался стол – так, чтобы её можно было откинуть, а стол открыть низом вперёд и спуститься по потайной лестнице в параллельные миры и, возможно, дальше направо по коридору в закат. Не попрётесь же вы в закат с кружками, как четверо жён декабристов.

5. Мы – стая!

6. Неналитое пиво медленнее употребляется. Теоретически можно даже закрыть его крышечкой и поставить в холодильник. И делать по одному глотку после каждого успешно сданного экзамена. По одному глотку холодного пива в жаркий душный летний вечер на краю молодости. И орать. Голая теория прекрасна. Но за танец она просит голову Симеона Чертёжника.

А налитое пиво – вжжить. Мы что, пить сюда пришли, что ли? При Ельцине я проходил ночью по сорок километров с одной бутылкой пива. Вот такие бицепсы были на ногах! Не то, что нынешнее племя! А иной человек в своем пагубном стремлении к порядку способен допить пиво из кружки против воли своей. Ведь кружку помыть и убрать надо. Чего она с пивом на дне тут стоит?

7. Не выдыхается.

8. В нос не дает при глотке.

9. Одно дело – случайно опрокинуть на столе полную бутылку, а другое – полную кружку. Законы физики.

Кто не воздержится от комментариев, у того ковёр весь в пиве! Первое слово дороже второго! Кто не спрятался, я не виноват!

10. Так или иначе перекликается с пятым пунктом.

11. При передаче бутылки с пивом по кругу гибнут микробы и сплетни, а пацанская живая песня крепнет. Или что-то в этом роде. Не помню точно эту гипотенузу. У меня на одиннадцатые пункты память слабая. Как слышу, что кто-то произносит «В-одиннадцатых», сразу скучно делается, и шмели так призывно жужжат за окном. Или сверчки сверчат.

12. Нравится, как солнце играет в маленьком океане в руках. Всё переливается, искрится. Когда человечество придумало мне цифровой фотоаппарат с бесконечной плёнкой, я направил объектив в жерло горлышка, в горло жерлушка, в святую святых. В источник пива (Что гласит пункт 3, который между пунктом 2 и 4? Внезапная проверка усвоенного материала! Испугались?) и нажал на «стоп», получилась точь-в-точь фотография солнца, сделанная некончающимся космическим аппаратом «Менеджер-12» в тёплом космосе.

14. В бутылку можно свистеть. Не будешь же свистеть в кружку. Совсем ума нет, что ли?

15. В прежние времена достаточно было аккуратно поставить пустую бутылку на асфальт, а не как большинство мальчиков – разбивать бутылки об головы друг другу, и можно спасти жизнь пенсионера. А кружки тогда нигде не принимали.

Безопасность

На автовокзале всё огородили решётками. Давно уже.

Чтобы туда попасть, нужно прокатить сумку сквозь просвечиватель. А пока сумка проходит свои испытания, ты должен выдержать три взгляда: оценивающий, недоверчивый и осуждающий.

А после воссоединения с сумкой – ещё два стеклянных. Затем купить билет. Потом ириски меллер. При этом с карты списываются средства в пользу kiosk yuzh. Южный автовокзал.

Потом упираешься в заграждение. Идешь вдоль торговых павильонов, где продают кофе и трусы. Пара таких павильонов в позапрошлом году сгорела. Это место огородили решётками. Оно считается проклятым.

Идёшь дальше. Находишь дырку в ограждении. Заходишь туда. Там турникеты. Подносишь билет к сканеру (на билете два штрихкода, какой-то из них читается), турникет открывается. В него пробегает с криком «Ааааа» бабка, которая до этого полчаса тыкала билетом в соседний турникет. Ты пробегаешь вместе с кем-нибудь другим.

И попадаешь в загон для отправляющихся. Только евреев и коммунистов там не отделяют. Все вместе стоим. Там уже ничего купить нельзя. Не положено. И курить нельзя. Одна польза, в общем.

При этом чувствуешь себя в безопасности. Потому что захочет террорист-смертник взорвать себя в толпе, а без билета не пускают. Выкуси!

Прощай

На склоне большого куба, где безчетвертиполночь мягко серебрит стаи трав, безотчётно разрослась антимонитовая обволочь, связав своими липкими трепещущими усиками фрагменты мебели, стильной, но недавно постиранной и поэтому влажной и мятой одежды, компьютерные комплектующие и отдельные ласки. Регламентируемая гражданским кодексом искусственность отношений между участниками биоценоза в недостижимом будущем уже упразднена. А я лежу в темноте и смотрю на еле заметное гало вокруг своей руки, медленно снижающейся далеко за твоими волосами, покоящимися на подушках в свежих наволочках с ацтекской тематикой. Вода приятно прибывает, и глубже всего – между подушками. Я наконец-то вдыхаю тебя такую, какова ты в мечтах. Но я не могу двигать грань бесконечно. Уже звенит подлесок в долинах, и линия горизонта у твоих бёдер покрылась пушком. Закованная в шипованную резину и дерматин горилла ставит мне капельницу с завтрашним гулом и гамом.

Прощай.

Лето как лето

Долго не мог понять, какая одежда подходит для комфортного нахождения на улице. Потом понял – никакая. Я просто опять забыл за лето, что никакая. Что бывают такие погоды, в которых некомфортно находиться на улице. А лето тем и ценится в числе прочего, что об этих погодах забываешь.

И что характерно, у нас всегда эти самые погоды разнообразны. То снег в июне, то плюс три на Новый год.

Не то что раньше. Вот раньше зима была – так зима. Лето – так лето.

Только вот я не помню, когда это прекратилось. Когда бардак с погодой начал твориться? После Перестройки? После Брежнева? Или раньше?

Или, может, никогда и не было обычных зим и нормальных вёсен? Возможно, каждый человек в детстве думает, что лето – жара на речке, осень – оранжевый кленовый лист, зима – задорные снежки, весна – весёлая капель и кораблики по ручьям, а потом начинается какая-то не такая погода. И приходит этот каждый человек, будучи уже взрослым, к друзьям и говорит: «Ух! Ну и лето нынче! Дрянь, а не лето». А присутствующий при этом ребёнок смекает: лето нынче не то, что раньше. Вот раньше, видимо, всегда было лето как лето, зима как зима.

Я вам больше скажу. Одни живут просто в умеренном поясе. А некоторые живут на вулканах. А вулкан, он же такой – вот при Брежневе нормально вроде всё было, а потом началось.

Хотя на самом деле в глобальном смысле человечество похоже в чём-то на существующую на поверхности кипящего бульона цивилизацию, которая на протяжении вот уже одной миллиардной доли секунды хранит легенду о лопнувшем пузырике.

Взрослые люди

Взрослые люди для меня до сих пор не просто половозрелые. Или самостоятельные. Или ответственные. Или те, кто понимает и принимает, что по звонку будильника, хочет он или нет, но должен одну ногу высунуть из-под одеяла.

Взрослые люди – вот эти:

– В общем, я родился с необыкновенным психическим отклонением, которое предопределило всю мою жизнь…

– Ой, а у нас собака недавно…

Фильмы

Угостили ароматным «чаем» в тетраэдрических пакетиках. У меня у самого дома такого чая целых два вида.

Сначала нужно взять пакетик, попытаться распутать его (это элитный чай, его сначала нужно распутать, культура потребления такая), порвать, рассыпать весь чай и вежливо сказать «ну что за». Тебе скажут «ничего страшного» (а так и есть), скажут «вот, возьми другой» (лохам два пакетика полагается). Берёшь второй пакетик, предельно аккуратно распутываешь его и суешь в кипяток, который в кружке, которая наполовину стакан. Теперь понятно, почему этот чай столько стоит. Ты платишь за ощущение того, что ты можешь распутать пакетик, в отличие от тех, кто не может себе позволить дорогой чай, и получается, что ты состоятельный человек, даже если все деньги тратишь на тетраэдрические пакетики, а это того стоит. Куда уж понятнее.

Далее в этом выпуске. Верёвочка от тетраэдрических пакетиков с чаем, и что она может. Зачем пакетики с чаем делать тетраэдрическими? Во-первых, а почему бы и нет? А во-вторых, вот дали тебе тетраэдрический пакетик с чаем – хоба-на – и вот ты уже такие видел. В отличие от до этого. И потом зайдет в шумной компании аутистов речь о таких пакетиках с чаем или в интернете кто-нибудь о них напишет, а ты в курсе. И можешь позволить себе кивнуть, угукнуть или лайкнуть.

У таких пакетиков (если они не подделка какая-нибудь под поделку) не обычная простая вот эта дешевая нитка (извините, что напомнил), а крафтовая очень пушистая верёвочка из чего-то натурального. Смачиваемость у такой верёвочки колоссальная. И весь кипяток поднимается по ней, перелазит через край кружки и спускается по ней же, потом соскальзывает вниз и прячется – пока под кружку, а там видно будет. И каждый раз, когда поднимаешь кружку с пакетиком внутри, думаешь «да блин» и опять вытираешь и стол, и кружку, но на этот раз уже тщательнее.

Но, вообще-то, этот текст не про чайные пакетики, а про кино. Просто эти пакетики ни в один текст не берут. Казалось бы, жалко тебе, что ли, пару пакетиков взять. Много место они не займут. Ну, побольше, конечно, чем обычные пакетики – элита всё-таки. Воды всё равно больше. Но вот не берут, и всё тут. Ни в текст про резкое падение активного словарного эээ… забыл, ни про не менее резкое отторжение чуть не победившего варианта нового новозеландского государственного флага, ни про Вову из десятого отряда и лягушат. Такие пакетики с чаем могли бы появиться в тексте про космическое говно, но они туда сами не захотели. Просто прочитали и спросили: «А ещё есть что-нибудь?»

Пакетики не взяли в текст про яйца, побоялись потерять лаконичность. Их и так семь. Не взяли в высокопарный текст про любовь. Перецеловали, обслюнявили, зажулькали, но оставили одних. Не взяли в про борьбу юной человечки-феминистки за права лошадок, зачатых в неистовом партеногенезе подкаблучниками-активистами. Мало ли, вдруг кто-нибудь найдёт что-нибудь возмутительным. Кто-нибудь же долбанутый. Тут нужно быть предельно…

Правда, взяли было в про судьбы России, государей и государства. Но потом это не пропустила цензура. Когда протрезвела.

А вот в текст про то, каким я был интересным в молодости, когда окружающим, опять же в силу молодости, было выгоднее воспринять что-то новое, занимательное, чем отстаивать уж то, что есть, пакетики не взяли. Посчитали, что это будет никому уже не интересно.

В текст же про кино можно что угодно брать. Кино ведь разное бывает. Даже независимое. Даже авторское. Может, им даже дадут за лучшую роль второго плана хрустальную корягу.

Помню, в детстве фильмы были интересные и обычные. Интересные – это приключения, фантастика (где дверь автоматически открывается фщщщщщ или прлбрлблм, вот бы дожить до такого), про войну, комедии. Всякие там чебурашки-мутанты против Ираиды Михайловны с её домашним заданием. Восстания живых д'Артаньянов. Мистика, эзотерика, постапокалиптика, Караченцов. Про сокровища, пиратов, робингудов, индейцев, ковбойцев, айвенгов и их дам сердца. Когда в мои два года фашисты убивали наших, я плакал, раз уж не получилось не заплакать, а когда наши обратно убивали фашистов, я не мог не смеяться, и родители, хоть и улыбались, не знали, нормально это или нет.

А обычные фильмы были неинтересными. Иногда, конечно, случайно, просто потому что у меня депо боевых бронетрамваев под телевизором (телевизор стоял на четырёх ножках) было, удавалось посмотреть, как кто-нибудь чёрно-белый пришёл с войны, удочерил собаку, стал бороться с танцами в колхозе, а потом мне давали конфетку. Тяжело такое смотреть.

Но дни шли за днями (а не как сейчас). Я рос, развивался, мужал, стал презирать колготки. Сменил несколько пеналов. Прочёл всё в доме, включая освежитель воздуха. Пока, наконец, девочка из параллельного класса не отрастила себе грудь и подмигнула мне.

И вот с некоторых пор обычных фильмов постепенно становилось всё меньше и меньше, и потом они практически совсем исчезли. Всё. Кончились. Но пиццы нет, а коробка-то из-под неё осталась незаметно валяться на холодильнике. А, как известно, если в антракте появляется коробка из-под пиццы, то в последнем действии она обязательно выстрелит.

А может, и не успеет. Поскольку текст этот в том числе про авторское кино, то он может кончиться внезапно.

Есть даже такая разновидность саспенса, когда уже почти ничего не понятно, играет тревожная музыка, и ты думаешь «вот ведь возьмёт сейчас и кончится, вот как пить дать кончится».

Где-то когда-то, видимо, частично незаметно произошла очередная инверсия. Это как если чайные пакетики (вот их звёздный час) вывернуть наизнанку.

У меня много инверсий было. Наверное. Или нет.

Ну вот такая была, например: был я очень странным человеком, дружил с головой и моими воображаемыми… впрочем, это секрет (вообще-то, это не мой секрет, а их). В школу летал на звездолёте, хотя там недалеко было. Когда я шёл по земле, под землёй меня сопровождал рыцарь смерти на мёртвом лосе, хотя я не настаивал, просто он привязался ко мне. Я его на болоте встретил, когда искал, где нет болота. От специальных, производимых в промышленных масштабах гормонов, которые заставили сверстников тыкать друг в друга палками, меня тошнило потоком сознания, переплетающимся, слипающимся в комья стихов и каких-то обрывков рукописей на древних языках. Я рассказал об этом другу, он выслушал, всё узнал как родное и сказал, что я и есть самый обычный человек. Просто нас, обычных, мало. Времена, видать, нынче такие. Или всегда так было. Вот это и есть инверсия. Рррраз. И готово.

Жизнь – штука быстрая. Бывало, появится сбоку полоска, предупреждающая о том, что вот и всё, и всё. А молодость ещё быстрее. Поэтому я не стал ждать, когда посмотрю все фильмы на свете, а сразу стал придумывать свои. Точнее они сами стали. Снимал их прямо в голову. Там у меня плёнки этой! Ни черта не найдёшь уже в ней. Но всю нормальную человеческую жизнь процесс просмотра чужих и съёмки своих фильмов находился в равновесии. Оно практически одновременно происходило всё. Там не разберёшь, кто бобр, а кто ёж (в их ролях дети продюсеров этого текста, таковы условия).

Но потом случилось страшное: жизнь на какой-то небольшой период стала интереснее и невероятнее самого невероятного кино. К такому на самом деле никто не готов. И тут неожиданно выбегает мой психотерапевт с коробкой из-под пиццы. Замедленная съёмка. Бельмондо поёт: «Не думай о секундах свысока». Падают на пол чайные пакетики.

Финал оставлю открытым. Как бы мы сами выбираем, интересно нам или не интересно. Или нет? Можно ли с этим что-то сделать? Может, не работать каждый день с девяти до шести часов так, что потом уже ничего не интересно? Может, не интересно, когда всё уже полностью понятно? Бог его знает. Это же авторский текст. Автор не обязан помнить, что он хотел сказать. Имеет право. Так что титры, занавес, стулья.

Это всё на самом деле, конечно, написано на зелёном фоне, а потом просто вставлено в заранее подготовленный специальными людьми белый. Им и уйдет опять хрустальная коряга.

Сарагоса

«Что-то никаких событий в жизни давно не происходило, – сказал Геннадий чайке, – разве что вот с чайками разговаривать начал».

«А что для тебя является событием?» – спросила чайка Геннадия и для примера нагадила ему на перила.

– Ну… событие… Событие – это что-то такое, по сравнению с чем всё остальное – не событие. Что-то, что выделяется своей значимостью. Что-то заметное. Новое что-то. Сейчас новое стало редко происходить, раньше чаще было.

– Всё же в твоих руках. Подайся в деревню, начни разводить пчёл и продавать мёд. Продашь много мёда – заплатишь за обучение пчеловодству. Или как там это делают?

Соверши набег на овощехранилище, подожги мавзолей Ленина, побывай в тюрьме.

Стань геем.

Продай всё, сделай загранпаспорт, приложи усилия и езжай навсегда в Сарагосу.

Много всего совершенно нового.

Ой, ладно, там летают и орут, мне тоже нужно. Счастливо поменяться!

Сарагоса.

Геннадий пошёл в компьютер и погуглил Сарагосу.

Затем Касабланку. Потом Секешфехервар, Эскишехир, Гоа, Хайнань.

Нагуглился и уснул.

Ему снилась далёкая Родина.

Берёзки. Сосны. Чертополох.