Текст книги "Бинтуронги"

Новый год

Хороший праздник – Новый год. Я помню самый лучший свой Новый год в двадцати метрах над землёй, когда у меня было всё, что я хочу.

Ординарная была волшебна как никогда. Под шёпот и шушуканье толпящихся в низком тёплом небе ангелов она украдкой встречалась с Чкаловским проспектом на набережной Карповки. У Геслеровского моста замело снегом снегоуборочную машину. Водителя успели тогда спасти. Впрочем, это было неважно.

На протоптанной в сугробе балкона тропинке она стояла в курточке, накинутой поверх облегающего платья и чулок, и задумчиво курила о чём-то вдаль. Ни ниспадающие на плечи волосы, ни мраморные пальцы, ловко держащие подрагивающий огонёк за сигарету, ни то, как спина переходила в ноги – ничто не выдавало в ней обычную женщину.

Я ей не мешал. Я был занят тем, что не понимал. Не понимал, как внутри маленькой девочки помещается мать, красивая тётенька, милый друг и извращённая сучка.

Я укрылся её волосами и спросил у её шеи, как так может быть. Шея ответила лёгким наклоном. Понятней не стало.

В нижнем мире из игрушечного магазина в смешном папье-машовом макете одного из сгрудившихся на перекрёстке домов вышел мужичок. Бережно спрятал бутылку под лелеемый сердцем инфаркт, осторожно осмотрел пустую улицу, чтобы не дай бог не попасть под машину раньше времени, и весело пошёл, какая разница – куда.

Уже давно изобретённые мобильные телефоны лежали на подоконнике и заговорщически молчали, притворяясь, что не знают всех тех, кто думает, что мы думаем о них.

Какая-то птица, нарядившись по случаю в сороку, решила, что будет великолепно смотреться на ветке напротив.

Волшебный таджик в демаскирующем камуфляже вышел на середину и ковырнул что-то своей чудо-тяпкой, чтобы привести кусок улицы в надлежащий вид. Мне стало трудно притворяться, мол, я немного сожалею, что у нас не вышло поехать, кажется, в Прагу.

Я целый час исступлённо смотрел, как жена держит озорной рукой игривое вино прежде, чем не выдержать.

Совсем рядом опять начиналось детство.

И иногда мы ходили в тёмную центральную комнату, заботливо окружённую светлыми залом и кухней, проверить, не остыли ли поцелуи на маленьких ножках.

Пахло наступившим будущим. За спиной дома, над миром нарядной ёлкой сверкала мачта телецентра, часть своего номера исполняя для тех, кто выше сладкой, как шампанская вата, облачной мути.

Я бы хотел повторить этот день и эту ночь, которые, обнявшись, запутались, кто есть кто.

Как же глуп человек в своем желании повторить неповторимое!

Ну, можно ведь немножко по-другому. Главное, чтобы было главное.

Пожалуй, я бы ещё кота добавил. Всё-таки должен у человека в жизни быть какой-никакой кот. Что-то же должно в доме мурлыкать только потому, что оно сидит.

Человек в выходной день

Старики в селениях рассказывают о Человеке, который заводит себе будильник на Выходной День, чтобы не было мучительно больно проснуться и осознать, что половина Выходного Дня уже прошла.

Прозвенит будильник в Выходной День, встанет Человек, наденет носки и опять ляжет, но не полностью, а уже в носках, то есть, считай, что всё под контролем.

Ещё бы! Раз Человек в носках уже.

И даже если Человек заснёт, то краешек его сознания будет в носках, а значит, Выходной День начался не без его участия. Носки на ногах как бы говорят: «А вот и я».

Нет, коварный сон уже не забалует.

А если и забалует, то по крайней мере Человек в свой Выходной День по сигналу непременно наденет носки, и ничто не в силах этому помешать.

Такая вот несгибаемая воля у Человека.

Я хочу

Я хочу что-то уметь делать руками.

Не в смысле что-то полезное (это-то ещё зачем), а чтобы хобби такое было.

Например, зверушек из дерева.

А лучше из камня.

Так оно надёжнее.

Да и разница в материале поболе будет. И растёт этот камень в разных странах.

То есть мало того, что это ёжик, так его ещё из глуби недр в Хибинах извлекли. А глаза у него колумбийские.

И это ещё всё как-то называется.

Но не на продажу, а так, чтобы делать.

Нужно же, чтобы «всё, что мы сделали, вышло без печали из наших рук…». Ну и вообще, я же человек, должна быть какая-то (…) ургия.

Пусть жена гостям хвастается.

О! Жена нужна!

И гости. Это обязательно. А тем, кому что-то особенно понравится, дарить буду.

При этом хочу ещё такое хобби, похожее на коллекционирование обалденнейших минералогических образцов. Потому как, допустим, рыбалка – рыбалкой, но она как хобби недостаточно шизанутая. Нужно что-то, во время чего можно и порыбачить мимоходом. (Как в Египет поехать не загорать и купаться, а чтобы изучить возможность постройки электростанции на какой-нибудь египетской реке при условии сохранения архитектурных памятников, за одним и загорев, и накупавшись.)

Пожалуй… тут подойдёт коллекционирование обалденнейших минералогических образцов.

Сам всего, конечно, не нароешь. Но на обмен-то нужно иметь своё.

Вот тебе и путешествия, и романтика похода, и радость находки. И такие же шизанутые, как ты. Которые оценят.

С естествознанием связано опять же. Физика, химия, удивительные случаи в дробильном цехе. Всеобъемлюще.

Я как-то раз под микроскопом один крохотный обломок кристаллика три дня рассматривал.

Вообще! Там такое!

Потом его у меня обратно забрали.

Естественно, без музыки никуда. Это даже не обсуждается.

Должна быть своя студия. Ну, например, совместно с друзьями оборудованная. И там всякие гитары, аккордеоны, балалайки… и, конечно, ударная установка. Ну, её придётся всяко настраивать каждый раз. Оно и понятно, это же вам не пианина какая-нибудь!

Буду покупать для неё с зарплаты по одной тарелке какой-нибудь знаменитой фирмы Gouevneo. Но не понта ради. А просто послушайте, какой звук! Остались вопросы?

Будем там с друзьями и остальными хорошими людьми переться от звуков.

Потому что должен быть кайф, драйв должен быть, чтобы пёрло, тащило, захватывало, поднимало, уносило. И возвращало.

Не наркотики же кушать, в самом деле!

Сел потрынкать в охотку, и вщщить – шести часов как не бывало. А потом сам не успел оглянуться, как ты какие-то невероятные вещи умеешь извлекать из бубнов.

Путешествовать хочу. По всему свету. На яхте. На мотоцикле. Один. Как Duncan MacLeod. Который бессмертный.

Но главное – это работа. Работа должна быть такая, чтобы это, прям, вот твоё. Чтобы как на праздник. Который всегда с тобой.

Хочу работать учёным. Исследовать хочу что-нибудь. Какие-нибудь медленные флегмироны. Чтобы ночью так вот проснуться и поехать скорее в лабораторию проверять этот бред. А утром тебя там сотрудники найдут дымящегося, но довольного. И поздравят.

Или разрабатывать теорию сверхупругости вещества.

А! И жена нужна, да!

Молодая. Но чтобы почти не моложе меня. Мне молодые сверстницы нравятся. Цвет волос любой.

Умная, красивая. Любимая, в общем.

Такая, чтобы на вечеринке к тебе на балкон зашла с бокалом в руке стройная женщина в двух изысканных вечерних лоскутах, чуть сшитых впереди и сзади, и попросила бы показать твоё любимое созвездие, а ты такой: «Ой, извините, я, кажется, это…» И к жене скорее – сексом заниматься.

А потом вместе картофель чистить и в глаза друг другу смотреть.

Детей хочу. Много. Трёх как минимум. Мальчика, девочку и ещё кого-нибудь. Чтобы им было три года, пять и семь. Хотя, как внезапно оказалось, люблю младенцев укачивать.

Кошка, собака – это неминуемо.

Надо ещё рыбок. Птичек. Черепашку.

То есть, само собой, большой дом загородный. На лоне природы. В самом центре города. С лужайкой, мастерской, прудом с утками. Гладиолусы там…

Кабинет, библиотека, теннис, хренис. Казематы для солений. А как же! Ведь каждые выходные друзья приходить будут. Будем на открытом огне соленья жарить с лосятиной и авторское кино смотреть на лужайке, а потом в интеллектуальные настольные игры играть.

Внуков хочу ещё.

Чтобы дети приезжают, открывают дверцы, а оттуда внуков этих выпрыгивает куча. И все кричат «бабушка, дедушка, мы приехали!»

А я уже мячиков накупил, фонтан надул, кошку отремонтировал, а жена грибы мои новые из сердолика замариновала уже.

Хорошо-то как!

А вот денег практически совсем не надо. Так, на самое необходимое только.

Хорошо, что здесь слова сами переносятся, а то, как бы я ни был настороже, конец строки всегда внеза

п

е

н.

Вова из 30-го Б класса.

Прятаться

Прятаться можно под сенью человеческих взглядов. То есть в просматриваемой зоне. Лучше находиться там с самого начала. Чтобы не привлечь внимание. Гипотетический изобличитель окинет окружающее взглядом – всё как всегда, ничего нового.

Но надёжнее всего схорониться в себе. Залез в себя и сиди там, не вылазь. Пока у себя в себе всё необходимое есть, то и лазить не надо никуда. Так и всю жизнь просидеть можно. Безопасно. Уютно.

Лишь несколько раз кто-нибудь взглянет на тебя повнимательнее, крикнет «Серёга!» и обнимет сильно-сильно.

А так в основном никто ничего не заподозрит.

Сказка про слона

(Повторно публикуется с разрешения слона. Первая версия опубликована в летнем номере журнала козла Фрэнка)

Жил-был слон.

Высоко в горах.

Но это был совсем не горный слон. А очень-очень добрый и порядочный. Дело в том, что скрывался он в горах от кенийской полиции. Он выращивал базилик и продавал его через знакомых. Налогов не платил. Кому в горах платить налоги? Со знакомыми у него была договорённость, что если сегодня что-то не так, фламинго должно лететь на восток.

Однажды в горах наступила такая лютая зима, что даже пошёл снег. Решил слон идти к зайцу, что жил за хребтом, просить махровый халатик на зиму.

Идёт слон поперёк вьюги, наискось ночи, бережёт силы для скоростного кубаря. Скоро сказка сказывается, потерпите. Лапы мёрзнут, хвостик мёрзнет, хобот мёрзнет, бивни ломит.

Пришёл слон к зайцу, дёрнул за веревочку и оторвал её. Добрым молодцам урок.

Заяц был очень умён, поэтому, как только он выслушал просьбу пришедшего слона, сразу смекнул, что у него началась белая горячка. А в доме ни одного лекарства нет. Всё пропил. Он ведь был интеллигентом в 28 поколении!

Придётся идти к доктору за лекарством от слона. Ведь слон так просто не пройдёт (закрыть и снова открыть дверь не помогло). А доктор живёт за морями, за лесами, за горой Фернандо-По, в недрах которой было выковано единое кольцо.

И пошли они за таблетками. Идут они, идут. Слон в тени зайца старается держаться, чтобы не привлекать внимания. Тут мимо пробежала антилопа гну. «Мимо», – подумал заяц.

Но сложнее всех стало горному ветеринару, который ещё вчера был менеджером по продаже рекламы, которому ещё сегодня советовали не тратить сразу все волшебные лепестки.

И вот здесь не понятно: то ли залечить зайца, слон сам рассосётся, то ли просто слону помочь, и заяц уйдёт.

А у ветеринара из тёплых вещей есть только варежка и прихватка. С ними в горах не выживешь. Только если воля к победе велика. И то они все в жиру курином, липкие, кривые, рваные. Кастрюли же варежки рвут, только шум стоит! Обгоревшие все, что варежка, что прихватка. Как будто с ними уже кто-то где-то чудом выжил.

Уж и стирал он их и в отбеливателе замачивал. Только рваться после этой химии всё сильнее стало, и рисунок окончательно потерял смысл. Это надо же – прихватка! Её хоть не по чертежам делают?!

Погодите-ка! А если выкинуть их к чёртовой бабушке и купить новые в фикс-прайсе за 51 рубль! Вот это да!

И стал горный ветеринар счастливей прежнего. Уж прежний на что счастливый был, а этот и того лучше. Или тот этого?

Тут и сказочке конец. Начало с другой стороны.

Рассказчик благодарит всех хороших людей.

Хитро придумано

Как только Геннадий подошёл к аквариуму, несколько коряг всплыло со дна. В том числе его любимая – Алёна. Геннадий стал тереть Алёну специальным венчиком, так как знал, что это ей очень нравится. И вот, вдоволь натёршись, Алёна уже стала тонуть, как вдруг огромная сосуля за окном с громким треском рухнула и убила подоконник с голубями.

Геннадий несколько раз перевёл взгляд с аквариума на место, где наружу долгими зимними сутками раньше торчал подоконник, и подумал, что вот и закончилось это раньше. А ещё он подумал, что у людей есть два однонаправленных не башнабашных способа обоюдного облагодетельствования. Родители заботятся о своих детях за то, что когда-то о них самих заботились родители, а дети в благодарность будут заботиться о своих детях.

И в обратную сторону: младшие уважают старших, требуя уважения в ответ не у этих самых старших, а у тех, кто младше их, но в результате уважаемы все.

Хитро придумано.

А пока Геннадий думал, по радио передавали отчет об очередном завершившемся исследовании: оказывается, во время угрозы насилия 17% попугаев кричат разное;

19% попугаев кричат, чтобы нападающие выкинули свой сраный компьютер и купили новый; 26% кричат, что если нападающие ещё раз получат двойку за домашнее задание, то они не пойдут больше гулять вообще; 38% попугаев кричат, что если нападающие сейчас кончат, попугаи их убьют.

Но Геннадий ничего не слышал, а всё думал и думал. Интересно, а может ли человечество существовать без насилия?

Геннадий напряг всё своё существо – так, что существо Геннадия даже хрустнуло. На самой границе интеллектуальных возможностей Геннадия подёргивалась мысль «может, но не сможет».

А потом дали горячую воду.

Белый шкаф

Сегодня при ярком выходнодневном свете увидел на белом кухонном шкафу ещё более белый прямоугольник, вертикально растянувшийся сразу по двум дверцам до ручки выдвижного ящика вверху.

Это такой ослепительно белый цвет, даже немного голубовато-белый, как у звезды Спика в созвездии Девы, такой холодный белый, что весь остальной шкаф гораздо теплее в этом смысле.

Сначала я подумал, что это какая-то тень, точнее отражение, в смысле блик, и начал делать руками движения, препятствующие прохождению света. Но ничего не менялось.

Я несколько сконфузился. Стал чесать бороду, которую даже специально отпустил для этого дела, пользуясь выходным днём.

Однако, надо отдать мне должное – я практически сразу сообразил в чём дело. А дело в том, что раньше на этой ручке выдвижного ящика висело сложенное прямоугольником и перекинутое через ручку полотенце. И поверхность шкафа немного выгорела на солнце кроме той части, которая была скрыта полотенцем.

Вуаля!

«Как и здесь», – сказал я и откинул полотенце, висящее на другой такой же ручке.

И действительно: за этим полотенцем также обнаружился прямоугольник. Но только тёмный, настолько же желтее окружающей поверхности, насколько поверхность, окружающая первый прямоугольник, была желтее его.

Я поморгал немного и крикнул: «Так! Белый шкаф! Хватит паясничать! А то ишь… шкаф, а туда же.»

Ретроспектива

Сегодня у меня Япония ассоциируется с эксцентричными извращениями, новыми молодёжными интернетными и оффлайн-идиотствами, да, пожалуй, c кухней.

А до этого – со всевозможными мангами, анимэ, редакаями, покемонами и остальными трансформерами.

А ещё ранее – с высокотехнологичной высокоцивилизованной урбанистической круговертью.

А прежде – с бережно хранимыми культурными традициями в условиях намеренной культурной изоляции под консервативно восходящим солнцем. Оригами, икебаны, бонсай, сады камней, каллиграфия, кабуки, танка и остальной набор.

Ещё раньше – с бедными, работящими, как папакарлы, япошками, скромными и неприметными, одинаковыми до стирания личности, тужащимися завоевать мировой рынок своими электронными пластмассками за счёт дешёвой рабочей силы. Тогда над ними ещё недоверчиво посмеивались, а уже потом начали уважать, когда японское стало синонимом качества, выражаемого количественно, измеряемого в долях единицы и равного единице.

А до этого – с цепочкой корявых, скрученных, гористых островов на краю мира, подставляющих себя цунами. И на этой пяди суши, живут постоянно как на пороховой фудзияме, маленькие философски настроенные люди, берегущие природу – каждый холодный ключик, каждую веточку сакуры – и готовые в любой момент умереть.

А до этого – со всевозможными боевыми искусствами, разными ниндзя…

Но ещё раньше, из-за того, что у меня была в детстве книжка про Цусимское сражение, – со злобными милитаристами, которым бездарные наши флотоводцы скормили тихоокеанскую эскадру. Наши корабли с синими андреевскими крестами на белых полотнищах и почему-то красной полосой на ватерлинии, а японские – с красными лучистыми солнцами на белых флагах и почему-то с желтой полосой на ватерлинии. Но художник-то врать не будет.

Ну и, наконец, с самого начала, как только я узнал о Японии, я узнал о ней как о грустной фиолетовой стране мигунов со смешными названиями, от которых там никому не смешно.

Потому что Хиросима. Потому что Нагасаки.

Потому, что разговоров тогда только о том и было, как бы мировому сообществу больше не допустить …. Короче, чтоб не дай бог как в Японии не получилось.

Вот такая ретроспектива.

Дед Макар

Дед Макар постоянно ходит-бродит и ворчит-бурчит. Потому что, во-первых, жизнь неправильная пошла, а дед Макар знает, как правильно, и чем дальше, тем яснее, что, видимо, только он один это и знает.

Ну и во-вторых, просто больно уж упоительно ворчать-бурчать получается у деда Макара! Душевно! С огоньком! Получше многих оптимизьмов будет! Шоб у их всё отсохло, отпало и уехало в чёрном ящике на чтогдекогду в качестве вопроса на 15 тыщ. Это как две пенсии!

Ленинск

Дом у моей прабабушки по бабушкиной линии стоял с краю деревни, поэтому если выйти из дома, можно сразу завернуть за край и зайти за деревню.

А с обратной стороны над деревней гора нависала немного, в неё деревня упиралась своими огородами, и с той горы временами ежи и мухоморы скатывались прямо под заборы деревни.

Неподалёку от тех мест с севера на юг Ильменский хребет проходил. Может, это от него гора была. Она была каменная с сокровищами, а сверху земля с травой, ну и там как обычно.

У деревни было очень странное название – Ленинск. Оно совсем ей не шло. Поэтому все её называли деревней. Тем более что с краю деревни начинался берёзовый лес с ягодами и грибами. Таких лесов я отродясь не видывал. Здоровенные такие берёзы в обхват рук каждая. Но он не сразу начинался, сначала пни росли. Пнями богат был край деревни.

А в одном месте были заросли крапивы в два человеческих роста. Что там раньше было? Почему именно здесь заросли крапивы, а не вон там? Об этом история стыдливо умалчивает. Я с сестрой в тех зарослях сделал проход. Не мы с сестрой, а я с сестрой. Она помогала тем, что не мешала. Но играли вдвоем. Пять часов делали проход, а потом нас позвали есть и спать.

За ночь крапива обратно распрямилась. Пришлось снова проход делать. К центральной камере. И центральную камеру. Это я так её назвал. Я про такие у Мишеля Сифра читал, только он проходы не делал, а уже по готовым лазил. А потом нас обедать позвали.

С другой стороны деревни, с тех пор как ледник ушёл, речка стала течь. Ну как речка… лабиринт в камышах. Не знаю, зачем мужикам там весла нужны были, там с мачете сподручнее. Видимо, где-то дальше вода была. Может, всё это огромное поле и было рекой. Мужики на лодках туда иногда на два дня уходили. Рыбу смотреть. Потом возвращались и показывали руками, какую они рыбу видели.

(Встречаются два ироничных рыбака.

– Слышал, вчера госдума во втором чтении приняла закон, запрещающий отлов /показывает руками/ воооот таких вот, не поверишь, щук?

– Сволочи.)

Летом к прабабушке приезжало много потомства. Даже есть приходилось всем в несколько подходов. Я мало кого помню, потому что в основном смотрел в одну точку. Где-то примерно сантиметров тридцать от лица.

Помню печку здоровенную посреди дома, немного отделявшую место, где едят, от телевизора. Как бы изба-студия. Но большая. А крыльцо какое здоровенное было!

И весь этот народ ходил куда-то косить сено. А чтобы это сено куда-то девать, у прабабушки жила корова. У коровы этого сена был целый сеновал наверху. Наверху – чтобы корова сама не могла достать, а то всё сено съест. Пускай ходит и сама траву ртом выдергивает, пока лето. Я даже несколько раз на сеновал этот лазил, потому что нельзя было. Однажды мой сколькитоюродный брат (раза в два старше меня) приехал со своей подружкой на мопеде, и они полезли на сеновал сено сушить. Я тоже собрался лезть с ними, но брат меня попросил мопед охранять. Я со всей ответственностью подошёл к этому поручению, только за своей палкой сбегал быстро.

Специально к нашему с сестрой приезду (родители отвезли нас на лето к бабушке, а та отвезла нас к своей маме, сложная схема, подприключение в приключении, отсюда теперь только к бабушке вернуться можно, а уже оттуда к родителям) корова родила телёнка.

У него была белая звёздочка во лбу, поэтому его назвали Звёздочка. Но говорили о Звёздочке «он». Утром, ещё до завтрака, я бегал по мокрой траве, искал Звёздочку и долго его гладил, пока нас сестра не найдёт. Звёздочка дружил с другим телёнком, но тот нам не нравился, он постоянно делал большую лужу поноса и ложился в неё. И если лужа из-под него в силу обстоятельств рельефа вытекала, он вставал, догонял лужу и снова ложился в неё. Мы всё беспокоились, как бы Звёздочка у него этому не научился.

Тогда гладить останется только Шарика, а это значит – постоянно быть в собачьей слюне с ног до головы. Шарик очень любил, когда его гладят.

Шарик жил цепной жизнью – он охранял проход к туалету. Поэтому, если не быть достаточно внезапным, каждый раз нужно после туалета собачьи слюни отмывать. Шарик был здоровенным. С крыльцо почти. Слюны много выделял.

Ну ещё охапка кошек кочевала туда-сюда по домам да по сараям. Наверное, они сами не знали, кто из них чья кошка. Но эти вообще неуловимые. Пока одну поймаешь, два раза Звёздочку погладить можно.

А корова не просто по утрам уходила куда-то траву есть и возвращалась по вечерам в дверь мычать через каждые две с половиной минуты. Она давала молоко. Да столько, что его замучивались выдаивать.

Однажды я открыл калитку, бабушка как сумасшедшая закричала, чтоб я закрыл калитку, и я, конечно, впал в ступор. Я так всегда делал в непонятных ситуациях. А сейчас я не знаю, как я делаю в непонятных ситуациях. Они в целом все одинаково непонятны. Стреноженная для дойки корова смешно прыгнула в сторону калитки и опрокинула полное ведро молока. Шарик его два дня лакал с перерывами на охрану туалета.

А я от тех слов, которые бабушка про ситуацию с молоком, коровой и калиткой сказала, ещё три дня в ступоре был. А потом дожди зарядили. Мы сидели в большой избе и ели густую желтоватую коровью сметану.